Сентябрь 1944. Охота на субмарину

(Отрывок из романа «Крест Трубора»)

5.

В начале сентября наилучшая ледовая обстановка в Арктике. За лето тяжёлые льды основательно подтаяли и отошли ближе к полюсу, полностью обнажив Баренцево море, большую часть Карского и южные акватории прилегавших к Сибири морей: Восточно-Сибирского, Чукотского и моря Лаптевых. Полярная навигация в разгаре. К нам вдоль берегов Норвегии идут конвои союзников, наши караваны судов идут на Дальний Восток и обратно.
В сентябре на широтах выше семидесяти градусов ночь стремительно нагоняет день, но для северных мореходов это обстоятельство не помеха.
Первое столкновение эсминца «Сияющий» с «волчьей стаей» немецких субмарин произошло в конце августа во время сопровождения очередного конвоя союзников от Британских островов в Мурманск. В боевом охранении конвоя шла новая советская эскадра во главе с линкором «Архангельск» и девятью эсминцами. Эти устаревшие военные корабли были переданы Великобританией Советскому Союзу в рамках военного сотрудничества. Эсминцем «Сияющий» командовал капитан 3-го ранга Василий Лебедев, командированный за кораблём в Скапа-Флоу вместе с экипажем.
Находясь в командировке на главной британской военно-морской базе, Лебедев с завистью смотрел на новые военные корабли и, прежде всего, эсминцы, построенные на военных верфях британских островов. Корабли, передаваемые союзниками для укрепления советского Северного флота, были на два десятка лет старше и сильно уступали во всех отношениях современным многоцелевым эсминцам, созданным английскими инженерами и рабочими в начале сороковых годов.
Чувствуя, какие мысли одолевают старшего по званию и младшего по возрасту боевого товарища, заместитель командира корабля по политической части, старший политрук, капитан-лейтенант Иван Яковлевич Афанасьев, не раз фантазировал о будущем не только Северного флота, но и всего Военно-морского флота СССР. Трудно сказать, насколько он верил собственным словам:
– Бесспорно, Василий Владимирович, Англия – великая морская держава. У нас же в России по европейским меркам флот ещё молод. То нам не доставало выхода к тёплым морям, то мешала общая и техническая отсталость страны, то некомпетентность или предательская сущность наших военачальников.
Не переживай так. «Сияющий» хороший корабль, название обязывает. Совместными с англичанами трудами эсминец отремонтирован и переоснащён. Жаль, что с артиллерией у нас слабовато, зато с минным вооружением порядок. Вспомни эсминец «Ленин», который пришлось затопить в Либаве в самом начале войны. Тоже был не новым и вооружён слабее против «Сияющего». Тогда это был самый сильный корабль Либавской базы, а с немцами так и не повоевал. Разве только зенитчики били по самолётам. Тяжёлое было время. Даже сейчас мурашки по коже бегают, как вспомнишь, что тогда творилось…
Лебедев тяжело вздохнул, а Афанасьев продолжил:
– Теперь другое дело. Наша сила берёт верх, добиваем немца! Красная Армия вышла к Висле, ворвалась в Восточную Пруссию – этот очаг германского милитаризма, который мы сотрём с политической карты мира! 
Победим – новый флот построим, лучший в мире! Будут у нас и новые крейсеры, и линейные корабли, и авианосцы – огромные, как у американцев. Это я тебе обещаю! Мне на новых кораблях послужить уже не придётся. После войны отправят в отставку по возрасту. Я ведь тебе в отцы гожусь, ну так если б женился лет в семнадцать! – хмыкнул в усы Афанасьев! – А ты, Василий Владимирович, будешь ещё командовать крейсером, построенным на наших заводах. Чем чёрт не шутит – адмиралом станешь!
Тему «адмиральства» Лебедев развивать не стал и перешёл на иное:
– Знаешь, Иван Яковлевич, сам не пойму почему, часто вспоминаю нашего старшину 1-ой статьи Ивана Щербака и первый бой в море, когда Иван сбил «Мессершмит». Где-то сейчас наш старшина?
– На Эзеле старшина остался, а там мало кто уцелел, – Вздохнув, ответил Афанасьев.
В этом направлении разговор явно не клеился, и Лебедев «развернулся к флоту»:
– В начале века у России был один из крупнейших военных флотов , уступавший разве что Английскому. Разве не так?
– Не мне тебе объяснять, Василий Владимирович, что это был за флот. Ты учился в военно-морском училище и знаешь не хуже меня. Лучшие корабли, такие как крейсер «Варяг» или броненосцы «Ретвизан» и «Цесаревич» были построены в Америке и Франции . За границей были построены и многие из наших миноносцев. Число кораблей впечатляло, но в целом наш флот, размещённый в трёх акваториях, раздёлённых огромными расстояниями, уступил современному по тем временам флоту Японии, собранному в единый кулак. И виной тому не только устаревшие корабли. У нас сгнила правящая верхушка, не способная выдвигать из своих рядов достойных России политиков и военачальников. Русско-японская война с поражением армии в Манчжурии и гибелью нашего Тихоокеанского флота в Порт-Артуре, последовавший за этим разгром эскадры адмирала Рожественского в Цусимском проливе , шедшей с Балтики на Дальний Восток полгода, привели Россию к постыдному мирному договору  и грянувшей вслед за этим Первой русской революции, – как на политзанятиях для матросов излагал командиру корабля старший политрук Афанасьев, а Лебедев то и дело поглядывал на часы, ожидая сообщений от гидроакустиков, отслеживающих осторожные движение германской субмарины, скрытой толщей воды, и был не рад, что затеялась эта беседа, которая хороша за столом за стаканом чая, а то и чего-либо покрепче.

* *
К сорок четвёртому году немецкие субмарины были совсем не те, что в начале войны. На просторах Атлантики и Арктики воевали мощные подводные крейсеры, действовавшие как в одиночку, так и эскадрами, которые моряки прозвали «волчьими стаями». Одной их таких субмарин командовал капитан 3-го ранга Рихард фон Гредзен родом из прибалтийских немцев, оказавшийся вместе с родителями в Германии после гражданской войны в России и провозглашения независимости Эстонии.
В Германии Гредзен получил хорошее военное образование, и в начале службы ему везло. В тридцать девятом году уже в звании капитан-лейтенанта Гредзен был направлен служить на линкор «Адмирал Шеер» и мог сделать на одном из лучших кораблей германского флота блестящую карьеру. Однако в конце сентября сорок первого года из-за нелепого пустяка, который можно было уладить, в запале вызвал на дуэль капитана Воронцова – военного медика, прикомандированного к линкору «Адмирал Шеер» по просьбе командира корабля капитана 1-го ранга фон Бокена.
Воронцов, родители которого эмигрировали в Германию из России ещё раньше, чем семья Гредзен, был хорошим хирургом и оперировал Бокена, который пожелал иметь рядом своего хирурга во время боевого похода к берегам СССР в сентябре 1941 года. Целью похода мощной германской эскадры во главе с линкорами «Тирпиц» и «Адмирал Шеер» было принятие неизбежной капитуляцию Балтийского флота после падения Ленинграда. Однако Ленинград выстоял при поддержке Балтийского флота, и германская эскадра повернула обратно, как говорят русские – «не солоно хлебавши».
Несмотря на попытки офицеров примирить Гредзена и Воронцва, дуэль едва не состоялась. Решено было драться на пистолетах в грузовом трюме. Каждому из дуэлянтов полагался пистолет с пятью патронами. Дуэль должна была происходить в полном мраке. Противники могли сходиться на любую дистанцию и открывать огонь по желанию.
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но у капитана 3-го ранга Курта Земана – единственного на линкоре близкого друга и секунданта Воронцова, косвенно повинного в ссоре офицеров, сдали нервы…
Дуэлянты были взяты под стражу неожиданно появившимся конвоем во главе с дежурным офицером и разведены по каютам под «домашний арест». При участии командира линкора произошло скорое разбирательство. Поскольку пострадавших не было, дело «замяли». Бокен, ценивший Воронцова, ограничился его отзывом из командировки в Киль , а капитан-лейтенант Рихард Гредзен, которого Бокен недолюбливал, пострадал куда серьёзнее – был освобождён от служебных обязанностей, выведен за штат и списан на берег в Данциге.
На берегу Гредзен просидел пару месяцев без дела и на минимальном жаловании, прежде чем его направили на переподготовку в школу подводников. Слава богу, что не на фронт, где солдаты фюрера воевали за кем-то обещанные им после победы русские деревни с крепостными работниками и полнотелыми бабами, который станут исправно рожать от своего барона «новое поколение арийцев» для заселения огромных пространств на Востоке.
С осени сорок второго года по осень сорок третьего, субмарина Гредзена воевала в Атлантике и базировалась на побережье Франции в районе Бреста . Имея на боевом счету три потопленных транспорта и повреждённый эсминец, Гредзен заслужил звание капитана 3-го ранга, и боевые награды. Однако удача опять отвернулась от него. Возвращаясь на базу, субмарина затонула, подорвавшись на мине, сброшенной англичанами с самолёта. К счастью это случилось близ берега на мелководье, и большую часть экипажа удалось спасти.
Верфи Германии производили субмарины новых проектов, для которых катастрофически не хватало экипажей, так что Гредзен и его люди недолго прохлаждались на берегу. На этот раз его новый корабль, который фон Гредзен по праву называл «подводным крейсером» и почему-то сравнивал в мыслях с ладьёй викингов, направили воевать в Арктику.
Базировалась новая субмарина не в тёплом и уютном Бресте, где много молоденьких, хорошо пахнувших и не дорогих для немецкого офицера француженок, а в суровых фьордах Северной Норвегии. На краю земли было холодно, сыро и практически отсутствовали женщины, а те, кого пару раз удалось увидеть, не были молодыми и хорошенькими и насквозь пропахли рыбой…      
К осени сорок четвёртого года военная мощь Германии была подорвана и на суше и на море. Сильнейший удар не только по кригсмарине, но и по всей Германии был нанесён англичанами, сделавшими «рождественский подарок» своему королю , потопив 26 декабря 1943 года в Баренцевом море в ста милях восточнее острова Медвежий один из крупнейших немецких линкоров «Шарнхорст». Оставив на время линкор в гордом одиночестве – эсминцы были направлены на разведку каравана судов, шедших в Россию, немцы допустили роковую ошибку, стоившую в бою с британскими крейсерами потери «Шарнхорста» и почти полутора тысяч моряков, утонувших в пучинах Ледовитого океана в разгар полярной ночи.
После гибели «Шарнхорста» флагман северной эскадры Кригсмарине, действовавшей в Арктике, линкор «Тирпиц» скрывался в западных фьордах Норвегии и по сведениям, которые имелись у Гредзена, дальше Тромсё  не ходил, приковывая к себе значительные силы противника. Впрочем, командир субмарины капитан 3-го ранга Гредзен не знал о секретном походе «Тирпица» в составе небольшой эскадры на Шпицберген, куда под покровом полярной ночи линкор заходил 7-го ноября 1943 г.
Правда, это событие произошло более чем за месяц до гибели «Шарнхорста», но фюрер очень дорожил самым мощным германским кораблём, окружая все его походы ореолом таинственности. Ходили слухи, что в коллекции моделей военных кораблей, выставленных в одном из кабинетов фюрера, «Тирпиц» занимает самое почётное место.
7-го ноября русские большевики праздновали очередную 26-ю годовщину своей революции и очевидно тоже не обладали информацией о том, что самый могучий корабль Германии бросил якорь возле Баренцбурга .
Вся тяжесть войны в Арктике легла на субмарины , главной целью которых оставались транспорты конвоев. Нападать на конвои становилось сложнее. Соотношение транспортов и кораблей охранения резко менялись в пользу последних. В сорок четвёртом году на один транспорт, шедший из Англии в Россию приходилось по два и более кораблей охранения. Та же картина у немцев, вынужденных снабжать свои северные базы по морю. По численности судов немецкие караваны из трёх-пяти транспортов не шли ни в какое сравнение с конвоями союзников и подвергались постоянным атакам советских подводных лодок и авиации.
В конце августа субмарина капитана 3-го ранга Гредзена в составе отряда субмарин принимала участие в атаке на союзный конвой. Подойти к транспортам скрытно и произвести внезапную торпедную атаку немцам не удалось. Атаки повторялись несколько раз. Безрезультатно. Русские эсминцы перехватили инициативу, не давая субмаринам противника всплыть даже на перископную глубину. Началось преследование. Исчерпав все возможности, германские субмарины рассредоточились и отходили на север и восток, пытаясь затеряться в огромном Баренцевом море.
Эсминец «Сияющий» получил приказ преследовать и уничтожить повреждённую глубинными бомбами и частично потерявшую ход германскую субмарину, отходившую к Новой Земле. Архипелаг, по большей части гористый и покрытый ледниками, протянулся с юга на север на тысячу километров и словно огромный барьер отделял свободное ото льдов и по меркам северных мореходов «тёплое» Баренцево море от холодного Карского, льды в котором встречались повсеместно даже в летнее время.
За Карскими воротами  для сравнительно свободного прохода судов, шедших по Северному морскому пути  с запада на восток и обратно, оставалась лишь небольшая прибрежная акватория. Но и путь по ней без сопровождения ледоколов был практически невозможен ввиду тяжёлых льдов возле мыса Челюскин – северной оконечности материковой Евразии.
Днём немецкая субмарина затаилась, и гидролокатор её не обнаружил. Очевидно, легла на дно, глубины позволяли. Гидроакустики внимательно отслеживали маршрут её движения, и Лебедев приказал обработать расчётный квадрат моря глубинными бомбами. Однако, выброса на поверхность обломков субмарины и масляного пятна от горючего не последовало, а это значило, что она жива, ночью обязательно всплывёт и попытается уйти.
Шли томительные ночные часы ожидания. Остановив машины, корабль медленно дрейфовал на восток. Экипаж эсминца бодрствовал. Все БЧ корабля были готовы к преследованию и уничтожению немецкой субмарины. Гидроакустики замерли в ожидании начала движения субмарины. Оба орудия расчехлены, реактивный бомбомёт приведён в полную готовность, торпедный аппарат развёрнут на угол предполагаемой атаки. 
С наступлением темноты включили прожекторы, освещая угрюмую поверхность океана, над которой стлался туман.
– Что-то не всплывает? – приглаживая пышные усы, обронил капитан-лейтенант Афанасьев. – Не нравится мне этот туман, Василий Владимирович. Прибывает. К утру всё будет как в молоке. Тут и прожектор не поможет…
– Одно из двух, Иван Яковлевич: либо мы её пригвоздили ко дну и ей уже не всплыть, либо знают немцы прогноз на туман и ждут его максимума. Обычно такое бывает под утро. Если всплывут в тумане, то гидроакустики и эхолокаторы её обнаружат, но уничтожить вслепую будет крайне трудно.
– Выброса не было, а потому уверенности что лодка уничтожена нет. Что если они выжидают, надеясь, что мы поверили в её гибель? Вдруг перехитрят нас и уйдут. Ищи тогда ветра в поле, то бишь – рыбку в море, – поправился Афанасьев.
– Не уйдёт, Иван Яковлевич. Не зря вчера мы её утюжили глубинными бомбами и сегодня израсходовали восемь единиц. Ход у неё вполовину потерян. Похоже, сдох у неё один дизель. Мы народ терпеливый. Воздуха у нас вон сколько. Дыши сколько душе угодно, а у них кислорода в обрез. Часов на восемь осталось. Так что подождём. А начнёт движение и всплывёт – догоним!
Вот только беспокоит меня, что земля слишком близко. Подлодка попытается спрятаться в укромной бухте. Ляжет на дно. Возможно, её затопят, а экипаж сойдёт на берег и может укрыться на одной из секретных баз. Есть такие базы на Новой Земле. Обустраивать их немцы начали ещё до войны . Хорошо, если успеет подойти сторожевой катер из Белушьей губы ! Командование требует постоянно держать штаб бригады в курсе всех дел. Утром обещают самолёт. Приказано уничтожить фашистскую подлодку, а при возможности захватить её вместе с экипажем! Вот такие дела, Иван Яковлевич!
В Белушьей губе базируются два сторожевых катера. До них миль сто. Один из них вышел. Часа через два будет, – добавил Лебедев.
– Светает, а туман всё плотнее, – заметил Афанасьев.
– Товарищ кап-три-ранга , началось движение. Цель обнаружена! – доложил командиру гидроакустик.
– Ну вот, жива, «тёмная и мокрая немецкая душа»! – устало попытался пошутить Лебедев. – Теперь ты от нас не уйдёшь!
Подводная лодка «проснулась», медленно поднималась к поверхности и, оставаясь в подводном положении, не рискуя всплывать на перископную глубину, со скоростью три-четыре узла выходила из зоны устойчивого контроля гидроакустической станции. Это означало, что лимит времени исчерпан, субмарина вскоре всплывёт и попытается под покровом остатков ночи и плотного тумана оторваться от преследования и скрыться. Гидроакустики докладывали, что шла немецкая подлодка как-то странно, её мотало из стороны в сторону.
Так и случилось. Совершив странный манёвр ценой окончательно разряженных аккумуляторов, израненная субмарина, внутри которой разгорался пожар, всплыла в полутора милях от эсминца и, запустив последний исправный дизель, тихим ходом пошла курсом норд-ост .
Если бы не густой туман, то эсминцу оставалось лишь нагнать и расстрелять субмарину с трещиной в корпусе, повреждёнными минными аппаратами и полуразрушенной ходовой частью. Однако туман не давал возможности убедиться воочию, что у морской хищницы вырваны острые зубы и, пребывая в агонии, она не способна на смертельную для эсминца торпедную атаку.
Не сокращая дистанции, «Сияющий» продолжал следовать за немецкой субмариной. С восходом солнца задул свежий ветер, и Лебедев с нетерпением ждал, когда рассеется туман и позволит оценить обстановку. Радист передал сообщение, что сторожевой катер, из Белушьей губы, подошёл и дежурит в кабельтове от берега.
Расстрелять повреждённую немецкую подлодку эсминец успеет, гораздо заманчивее заставить её сдаться и привести вместе с экипажем на буксире в Полярный. Планы планами, но берег близко, и приходилось соблюдать повышенную осторожность.
С катера передали: «Вижу цель! Подлодка в дыму, идёт на скалы!»
– Что-то случилось? – потирая глаза, покрасневшие после бессонной ночи, с тревогой спросил Афанасьев.
– Лодка горит, Иван Яковлевич, вот что! – бросил в сердцах Лебедев. «Неужели сами подожгли?» – нервничая, размышлял он, пытаясь наспех наметить план дальнейших действий.
Пронзительно затрещал зуммер телефона. Лебедев схватил трубку. Радист соединил его напрямую с командиром сторожевого катера.
– Товарищ кап-три-ранга! Говорит лейтенант Ершов! Немцы покидают подлодку на надувной моторной лодке. Их человек десять. Уходят к берегу!
– А остальные? Где остальной экипаж? Вы слышите меня, лейтенант Ершов? Вы их видите?
– Так точно, слышу! Других плавсредств не наблюдаю, и немцев больше не видно. Горит подлодка. Сильно горит! А моторная лодка уходит! Прикажете уничтожить?
– Отставить, Ершов! Этих возьмём! Организуйте преследование! постарайтесь перехватить! не дайте высадиться на берег! Я подойду поближе и спущу катер. Вы слышите меня, лейтенант?
– Так точно, товарищ кап-три-ранга! Есть организовать преследование и не дать высадиться! – Связь прервалась, и лейтенант с по-юношески звонким голосом принялся исполнять приказ старшего офицера.
– Конец связи! – доложил командиру радист. Лебедев связался с базой, доложил обстановку и план своих действий. Получив «добро», отдал приказ изменить курс и идти малым ходом к берегу. Приближаться к горящей подводной лодке было опасно. В любой момент мог произойти взрыв боеприпасов.
Так и случилось. Эсминец не прошёл и четверти мили, как раздался мощный взрыв. Сквозь таявший на солнце туман взметнулся к небу столб огня и через несколько секунд загрохотало, да так, что вздрогнул корпус эсминца.

* *
Капитану 3-го ранга Кригсмарине Рихарду Гредзену с восемью матросами и двумя офицерами удалось покинуть горящую субмарину на надувной лодке с подвесным мотором. Матрос с красным от ожогов лицом и выпученными глазами без слизанных пламенем ресниц запустил мотор на полную мощность, и лёгкая резиновая лодка помчалась к берегу.
 На лице и руках Гредзена и покинувших вместе с ним субмарину людей ожоги и волдыри. Немецкие моряки из тех, кому повезло больше других, пытались бороться с пожаром, однако, не в силах что-либо сделать и даже помочь товарищам, сдались.
Тем, кто не задохнулся и не сгорел, с трудом удалось выбраться из пекла раскалённого чрева субмарины, где хранился неполный боекомплект торпед и несколько тонн горючего, и в несколько секунд наполнить резиновую лодку газом химического патрона. Приладить мотор ещё пара секунд, а дальше – как повезёт…
В надежде выжить, наконец, вырвались из пекла в холод, не имея с собой ничего. У офицеров лишь пистолеты, у матросов голые обожжённые руки. Маленький подвесной мотор уносил их от корпуса субмарины, в котором в любую минуту могли взорваться боеприпасы и детонировать торпеды.
Столб огня вырвался из развороченного корпуса, и на скалистый берег посыпались остатки начинки развороченной взрывом субмарины. Гредзен втянул голову в плечи. Кодекс чести капитана предписывал ему покидать субмарину последним, однако в жизни нередко бывает иначе…
*
Субмарина, повреждённая глубинными бомбами, двое суток уходила от преследования русского эсминца. После первой бомбовой атаки была выведена из строя одна из двух дизельных установок, после второй атаки образовалась трещина между стальными листами внутренней обшивки корпуса. В отсек под большим давлением хлынула вода. Пришлось сбросить часть балласта и поднять субмарину ближе к поверхности моря. Течь устранили, однако из-за повреждения силового кабеля начался пожар. Огонь выжигал кислород, заполнял отсеки субмарины продуктами горения и угрожал цистернам с горючим и неизрасходованным торпедам.
Матросы и офицеры задыхались от дыма и гибли в огне. Воспользоваться противогазами с противодымными фильтрами смогли лишь единицы. После нескольких отчаянных попыток удалось сбросить балласт и всплыть на поверхность. Дизель-машина заглохла, генератор остановился, свет погас. Не унимался только пожар. Подгоняемая течением, субмарина приближалась к выплывавшему из тумана скалистому берегу…
Командир погибающей субмарины Рихард фон Гредзен, ещё не так давно тайно желал погибели для линкора «Адмирал Шеер», ходившего в арктический рейд в сорок втором году. Так он возненавидел фон Бокена и его корабль. Теперь, оказавшись в положении, которого счастливо избежал фон Бокен и его линкор, дошедший до Таймыра и благополучно вернувшийся на свою базу в Вильгельмсхафен с незначительными повреждениями, Гредзен пребывал в отчаянии и с трудом сдерживал себя от желания немедленно застрелиться.
Последним доводом, который удерживал его от суицида, было нежелание признавать своё поражение в несостоявшейся дуэли с русским Воронцовым. Что с ним? где он сейчас? Гредзен не знал, но чувствовал, что Воронцов жив и режет на операционном столе проливших кровь героев Кригсмарине и Вермахта, а потому он, боевой немецкий офицер, не умрёт на зло своему заклятому русскому врагу, поднявшему руку на остзейского барона!
Из офицеров субмарины в живых остались лишь два лейтенанта. Один из них – лейтенант Родски, которого Гредзен недооценивал и невзлюбил из-за славянской фамилии, оказался человеком с железной волей. Двадцать два года. Обгорел не меньше других, но вместе с оружием вынес планшет с документами и картами, о котором Гредзен даже не вспомнил. Вместе с планшетом лейтенант Родски прихватил тяжёлую сумку с ракетницей и автомат.
– Герр, капитан, вот Ваш планшет, – уже в лодке лейтенант Родски передал Гредзену столь необходимые карты.
– Благодарю Вас, лейтенант. Ваши действия в борьбе за живучесть корабля достойны награды. Я обязательно подам на Вас представление, – невнятно пробормотал Гредзен.
Родски не ответил. Какие уж тут награды, когда кругом угрюмые голые скалы, а позади русские. Он видел катер и не понял, почему русские не стреляют. Всего одна очередь из пулемёта и вспоротая пулями лодка, а вместе с ней и одиннадцать парней с обожжённой кожей лица и рук окажутся в ледяной воде и тогда конец…   
Гредзен прижал к себе планшет. Пока было не до карт. Сторожевой катер догонял лодку, и до Гредзена стало доходить, почему русские не открывают огонь – хотят взять в плен. Где-то неподалёку, скрытый туманом, находился русский эсминец и немец понял, что действиями моряков с катера руководят оттуда.
До скалистого, неудобного для высадки берега, возле которого бесились волны, разбиваясь на мириады брызг, оставалось совсем немного, но от катера уйти не удастся. Сопротивляться бесполезно. Один автомат, три пистолета и надувная резиновая лодка – ничто против крупнокалиберного пулемёта, установленного на катере.
Опять возникла мысль о самоубийстве, которое в одно мгновение освобождало от всех мучений – перенесённых и тех, что впереди: плен, издевательства, голод, тяжёлая работа где-нибудь в холодной Сибири и медленная, растянутая на годы, смерть…
  – Герр капитан, речка! – вернул командира к реальности всё тот же лейтенант Родски.
  Действительно, сквозь нагромождение камней просматривалось сравнительно спокойное место – устье небольшой речки, по которой можно было попытаться подняться вверх по течению хотя бы на два-три километра и оторваться от преследования сторожевого катера с глубокой осадкой, который войти в речку не сможет.
– Диц, заворачивай! – приказал Гредзен матросу, правившему лодкой, указывая, как удобнее обойти буруны.

* *
  В отличие от пехоты, моряки редко встречаются с врагом лицом к лицу. Воюют на расстоянии с кораблями и самолётами противника торпедами, минами, снарядами. Бывает, что гибнут всем кораблём и братской могилой для моряков становится бескрайний океан…
Лебедеву впервые пришлось воевать на земле. Лейтенант Ершов упустил таки немцев, которые на своей надувной резиновой лодке поднялись вверх по речке километра на полтора, прежде чем лодка наскочила на острые камни. Немцы бросили разорванную лодку, выбрались на берег и ушли в тундру.
Оставив на хозяйстве старпома и старшего политрука, командир эсминца «Сияющий» с пятнадцатью матросами, лейтенантом Ракитским и боцманом Пинегиным, лично возглавил преследование.
– Не гоже командиру корабля гоняться за десятью деморализованными фрицами! – пытался отговорить Лебедева от личного участия в задержании немцев Иван Яковлевич Афанасьев. – Некуда им идти. Кругом тундра. Сами вернутся и сдадутся, иначе сгинут и съедят их белые медведи! Пошли за немцами лейтенанта Ракитского. Сибиряк, потомственный охотник. Кому как не ему брать недобитого фашистского зверя?      
– Отставить уговоры, товарищ Афанасьев, с интонацией, не терпящей возражений, остановил его Лебедев. – Сам пойду вместе с лейтенантом Ракитским. Сам хочу взять немцев и посмотреть им в глаза!
  Разодранную оболочку от резиновой лодки отнесло вниз по течению, так что сказать определённо, где немцы высадились на берег, не получалось. Возле Лебедева суетился худенький и невзрачный, похожий на подростка лейтенант Ершов, упустивший немцев.
– Как же ты, сынок, не догадался вдарить по ним из пулемёта! Лодка бы затонула на твоих глазах. Немцев всех одной очередью не перебил бы, осталось бы с пяток их чёрных душ, а то и более того. Тех бы взяли, а то теперь гоняйся за ними, длинноногими, по тундре! – бурчал тридцатипятилетний боцман Пинегин, отчитывая молоденького лейтенанта, словно краснофлотца первого года службы. 
«Был, мол, приказ брать врага живым, вот и не решился открывать огонь…» – Примерно так оправдывался виноватыми глазами лейтенант Ершов, прижимая к себе автомат «ППШ», приданный для усиления огневой мощи маленькому сторожевому катеру, половина экипажа которого – три краснофлотца вместе с ним самим вышли на преследование врага.
Несомненно, что самым опытным в таком деле был боцман Пинегин – помор из Гремихи , ходивший бить морского зверя и птицу на Новую Землю  ещё до призыва на флот и бывавший в богатой западной тундре южного острова, которая называлась Гусиной Землёй . Здесь она недалеко, чуть южнее. Именно поэтому Лебедев взял боцмана с собой.
– Как Вы думаете, товарищ Пинегин, куда могут податься немцы? Могут ли укрыться в тундре?
– Могут. Гусиная Земля рядом. Здесь много речек, озер, болот и ягельников. Полно гусей, которые жируют последние дни и скоро начнут сниматься и улетать к югу, на ягельниках пасутся олени. Так что прокормиться есть чем. Плохо, если упустим их в тундру, могут затеряться. Так что догонять надо. Думаю, товарищ кап-три-ранга, что перво-наперво следует нам разделиться.
– Что значит разделиться? – не выслушав до конца боцмана, спросил Лебедев.
– Порванную лодку отнесло от места их высадки, – словно не заметив неуместного вопроса, продолжал Пинегин. – На обратном пути мы её заберём и заклеим. Бьём немца в хвост и в гриву, а не мы, а он, фашист проклятый, делает такие хорошие лодки! – чуть отвлёкся хозяйственный боцман, но вовремя спохватился: – Где они выбрались из речки, нам не известно, а потому следует осмотреть оба берега вверх по течению. Хоть и холодная в речке вода – придётся через неё перейти в брод. Товарищ кап-три-ранга, пошлите на тот берег лейтенанта с катера и его матросов, – предложил боцман, посматривая на Ершова.
Лейтенант и матросы с катера обратили лица к Лебедеву, ожидая приказа.
«Так и сделаем» – подумал Лебедев.
– Товарищ лейтенант, приказываю Вам переправиться на другой берег речки и следовать вверх по течению параллельно движению основного отряда, внимательно исследуя берег. Будьте внимательны. Не прозевайте место, где высадились немцы. Выполняйте! – распорядился Лебедев.
– Слушаюсь, товарищ кап-три-ранга! – вытянувшись по струнке и приложив руку к пилотке, бодро ответил маленький худенький лейтенант, готовый броситься по приказу хоть в огонь, хоть в ледяную воду.
– Вот что, ребята, раздевайтесь до пояса, снимайте с себя всё и кальсоны тоже и полезайте в речку. Глубина здесь не выше пояса, течение не сильное, с ног не повалит. Если вдруг рыбина попадётся, не отвлекаться и не хватать, потом наловим. На берегу одеться в сухое и вперёд! – придирчиво посмотрев на краснофлотцев и их командира, напутствовал экипаж катера боцман Пинегин – человек бывалый и опытный.
На раздевание под смешки, остававшихся на правом берегу краснофлотцев с эсминца, переправу через речку шириной метров в двенадцать и одевание на другом берегу ушло не более трёх минут.
Идти по каменистой тундре с чахлой полярной растительностью было нетрудно. Всё ещё раннее утро. Туман постепенно таял, но видимость не превышала сотни метров. По заверениям боцмана Пинегина, бывавшего в этих местах ещё до призыва на военную службу, днём погода обещала быть солнечной и тихой.

* *
Гредзен быстро нашёл на карте огромного русского архипелага размером с целую Австрию район своего местонахождения. Речка была безымянной и стекала в море с отрогов невысоких гор, протянувшихся с севера на юг. Максимальная высота этих гор, совершенно невидимых из-за тумана, была указана – высота 522. Но судя по карте до неё километров пятьдесят. За горной цепью ещё столько же и Карское море, где в одной из укромных бухт находилась секретная база Кригсмарине, координаты которой были приведены в секретном приложении к карте. Это приложение с грифом «Секретно» следовало уничтожить при малейшей опасности, что секретный документ может оказаться в руках противника, то есть в руках русских. Гредзен знал, что скрывается за цифрами в секретном приложении, но до базы, которая по сведениям, полученным в штабе, ещё не обнаружена и не уничтожена, от горной гряды ещё примерно пятьдесят километров. Итого километров сто по бездорожью, которые пришлось бы пройти без пищи и тёплой одежды. Сколько времени на это уйдёт? Хватит ли сил?
Гредзен прикидывал в уме, и выходило, что не хватит. А если так, то забираться сгоряча в глубь тундры не имело смысла. Если сразу же повернуть на юго-запад, где местность низменная и покрыта богатой для этих широт растительностью – травами и даже мелким кустарником, то километров через пятнадцать можно добраться до большого озера с названием Гусиное. Такое расстояние можно одолеть часа за три-четыре. На карте было нанесено одинокое жилое строение, помеченное как «Haus Rusova» , расположенное на берегу озера. Если дом существует не только на карте, то в нём можно найти еду, укрыться и отдохнуть. Если нет, то на озере можно добыть птицу и рыбу. Отдохнув и сделав припасы, можно было попытаться добраться до базы и ждать там появления субмарины.
Сложив карты в планшет и определив направление по компасу, надетому на левую руку, Гредзен скомандовал, и немцы цепочкой двинулись вслед за ним на юго-запад, торопясь уйти подальше от речки, где утопили мотор и бросили лодку, которую унесло вниз по течению.
Часа через два туман почти рассеялся, и видимость значительно улучшилась. Прошли километров десять. Низкое полярное солнце повисло над южным горизонтом, и немцы согрелись не столько от его лучей, сколько от постоянного движения. Под ногами хлюпала пропитанная водой бурая торфянистая почва, покрытая высоким оленьим мхом или травами и стелющимся кустарником из полярной ивы и берёзы. Попадались недозрелые ягоды низкорослой клюквы и грибы, на вид вполне съедобные, но сейчас было не до них. Кое-где по тундре были разбросаны небольшие сухие холмы, возвышавшиеся на несколько метров над равниной. Холмы были изрыты норками, в которых при приближении людей прятались лемминги. Несколько раз мимо пробегали песцы, недовольные вторжением чужих в свои владения.
– Смотри, Ганс, в шубах из этих северных лисиц щеголяют красотки, которых снимают в кино! Сколько их здесь! За день можно настрелять на шубу! – делился своими впечатлениями от увиденного матрос со своим товарищем. 
Каждые четверть часа Гредзен поднимался на один из таких холмов и осматривался. Пригреваемая солнцем, тундра парила, и видимость составляла до километра. Погони за собой он пока не видел, но людям отдохнуть не давал, поднимал и гнал за собой.
Во время очередной рекогносцировки он увидел небольшое стадо диких северных оленей, пасшихся метрах в двухстах восточнее, а на юго-западе угадывался крупный водоём, над которым поднимались, проносились и опускались огромные стаи птиц.
«Гуси, Гусиное озеро!» – подумал Гредзен, предвкушая, как скоро вонзит зубы в тушку жирного, хорошо прожаренного на огне гуся и насытится до отвала. «Русские фантастически богатый народ. Даже здесь, в местах необитаемых, птицы столько, что ею можно накормить всю Германию!» – не переставал удивляться увиденному фон Гредзен.
Настроение командира погибшей субмарины улучшалось. Ему не в чем было себя упрекнуть. Субмарина боролась с русским эсминцем до конца, не сдалась и погибла с честью. Ему удалось спасти восемь матросов и двух офицеров. Можно ли было требовать от него большего?
«Неужели русские потеряли их след и отказались от преследования? Неужели нам выпала такая удача!» – Гредзен продолжал размышлять над своей судьбой, полагая, что «родился в рубашке» Мечтал, как, преодолев все преграды, приведёт остатки своего экипажа на секретную базу Кригсмарине, откуда вернётся в Германию.
– Встать! – приказал Гредзен измученным людям, стёршим в кровь ноги в промокших насквозь ботинках. – Встать! Впереди озеро. Там сделаем привал и вдоволь наедимся жирной гусятины.
– Воздух! – крикнул лейтенант Родски, указывая на запад. – Над тундрой показался старый русский истребитель, «И-153» или «Чайка», с которым СССР начинал войну. Таких самолётов давным-давно не встретишь на фронте, а здесь, в глубоком тылу, где нет «Мессершмиттов» – летает!
Не дожидаясь команды, немцы попадали на землю, зарываясь с головой в мох. Самолёт пролетел в километре правее, и оставалось лишь надеяться, что лётчик не заметил тёмные точки на буро-зелёном ковре тундры. Когда самолёт вернулся и пролетел практически над ними в обратном направлении, то немцы, перепачканные болотной жижей и покрытые для маскировки клочьями мха, были уже не заметны с воздуха.
Ещё четверть часа мучительного пути и впереди открылась сравнительно небольшая истоптанная площадка, опускающаяся к крупному озеру шириной не менее пяти километров, и прикрытая от холодных ветров с севера и востока торчавшими из земли скалами.   
На этой площадке стояли хозяйственные постройки и рубленый дом, над крышей которого вился лёгкий, почти незаметный дымок. Почуяв неладное, подала голос собака – сибирская лайка.

* *
Километра через два вверх по течению речки лейтенант Ершов и его краснофлотцы обнаружили место высадки немцев на берег, а в омуте под берегом утопленный мотор от резиновой лодки, от которого поднимался на поверхность радужный масляный след. Этот след на воде и заметили краснофлотцы со сторожевого катера, шедшие левым берегом, а потом уже обнаружили следы высадки немцев на берег. Похоже, что они выбирались из воды, а потому промокли.
– Вот и мотор нашёлся! – с другого берега обрадовался боцман добротному немецкому механизму. – Нам оставили, не тащить же с собой такую тяжёлую и бесполезную в тундре штуковину!
Лебедев объявил через речку благодарность лейтенанту Ершову «за внимательность», а затем, как ранее рекомендовал боцман, показав личный пример, велел всем раздеваться и переходить вброд ледяную, ненамного сузившуюся речку. Теперь тихо хихикали краснофлотцы и лейтенант со сторожевого катера, наблюдая, как матросы с эсминца и капитан 3-го ранга лезли в речку раздетые по пояс, и форсировали водную преграду. Мотор осмотрели и оставили на берегу, собираясь забрать на обратном пути.
Часа три шли по тундре по отчётливому следу немцев, протоптанному во мху, но в тундре их так и не нагнали. Немцы имели фору часа в полтора и, дойдя до озера, укрылись в старой одинокой избе, построенной из плавника, где, по словам боцмана Пинегина, бывавшего в этих местах лет пятнадцать назад, жил пожилой ловец  с женой, оба из староверов.
– Помню, товарищ кап-три-ранга, какие удивительные истории рассказывал старовер о нашей Матке, так поморы Новую Землю величают, – пояснил Лебедеву боцман. – Тогда я не верил, его сказкам, а сейчас уже не знаю, вдруг всё так и было? – обычно лукавый боцман со смешинками в рыжих глазах на этот раз был серьёзным как никогда, внимательно осматривая дом и прочие хозяйственные строения.
– Дом не заброшен, вокруг мох вытоптан. Собачка бегает. С тыльной стены окон нет, но в доме люди, и немцы там, – уверенно заключил боцман, продолжая вспоминать. – Хозяина звали Сила Иванович Русов. Сила – это имя такое, старинное, Русов – фамилия. Как звали хозяйку – не помню. Если жив, Сила Иванович, то принимает сейчас «незваных гостей». Дом невелик. Прежде в нём останавливались охотники на птицу. Обычно три-четыре человека. А немцев более десяти. Набились в дом, лежат, поди, по лавкам, объедают хозяев, в себя приходят. Оттопать по тундре пятнадцать вёрст с непривычки не просто. Как брать их будем, товарищ кап-три-ранга? – боцман вытянулся перед командиром, ожидая указаний.
– Как поступим, товарищ лейтенант? – обратился Лебедев к лейтенанту Ракитскому. – Вы у нас прирождённый охотник. Что скажете?
– Не велик пока из меня охотник, товарищ капитан 3-го ранга, – виновато ответил румяный здоровяк Ракитский, – отцу помогал, когда на медведя ходили…
– Вы, товарищ кап-три-ранга, с краснофлотцами оставайтесь на месте, а мы с лейтенантом Ракитским подойдём к дому и предложим немцам сдаться. Пообещаем сохранить жизнь, если примут наши условия и выйдут из дома без оружия. Если нет, то придётся стрелять. Вот только хозяева могут пострадать… – изложил свой нехитрый план боцман Пинегин, после Афанасьева самый старший из экипажа эсминца по возрасту.
– Как Вам, товарищ Ракитский, план боцмана? – спросил лейтенанта Лебедев.
– Ничего другого не предложу, товарищ капитан 3-го ранга. Можно конечно дождаться темноты, но ночью немцы начнут стрелять с перепугу, да и терять ещё несколько часов не хочется. Так что лучше их брать сейчас, пока светло. Возьмём со старшиной автоматы и пойдём. Не дураки же немцы стрелять. Гитлеру скоро конец и подыхать за этого паразита никому не охота.
На том и порешили. Лейтенант и боцман вооружились автоматами, и направились к дому. Лебедев и краснофлотцы взяли оружие наизготовку и следили за каждым их шагом.
Собака облаяла двух новых неизвестных людей, шедших к дому со стороны тундры, но боцман ей что-то сказал и ласково потрепал рукой по лохматой голове. Понятливая лайка умолкла и улеглась, греясь на низком северном солнышке.
Вот Ракитский и Пинегин зашли за дом со стороны входа. Минуты три-четыре в доме было тихо, а затем раздался приглушенный и единственный выстрел.
– Вперёд! – скомандовал Лебедев, и матросы бросились за ним. В этот момент показался лейтенант и замахал руками:
– Порядок, сдались!
Из раскрытой настежь входной двери, сложив руки на затылке, один за другим выходили заляпанные грязью понурые пленные. Последними вышли офицеры – два лейтенанта и вынесли тело командира субмарины с раздробленной выстрелом, залитой кровью головой. Гредзен застрелился, вложив ствол пистолета в рот. Боцман Пинегин, так и не снявший с плеча автомат, вынес из дома трофейное оружие и пересчитал на дневном свету сдавшихся немецких моряков, загибая для верности пальцы.
– …Шесть, семь, восемь, девять, десять! Всего сдавшихся десять, товарищ кап-три-ранга! Одиннадцатый застрелился, их командир. Успел бросить в печь планшет с картами и застрелился. Жаль, сгорели карты.
– Из-за плеча боцмана выглядывали хозяин с хозяйкой. Оба пожилые, благообразного вида. Хозяин с седой окладистой бородой, в косоворотке и шапке, которую только что надел и волнуясь, поправлял. Хозяйка – красивая лицом, хоть и не молодая, без платка, с косой до пояса, в сарафане старинного покроя.
– А вот и хозяева, товарищ кап-три-ранга. Те самые, о которых я Вам рассказывал. Они и меня вспомнили! – улыбался старшина, в то время как дисциплинированные немцы выстраивались, возле трупа своего командира, которого положили на землю, и покорно ожидали своей участи.
– У, паразиты! – хозяин показал немцам кулак, и, благодарственно посматривая на Лебедева, в котором признал старшего, пожаловался: – Ворвались в дом, морды красные, глаза выпученные, руки в волдырях! Любаву мою напугали, сожрали всё, что нашли и хлеб, и рыбу, и гуся, и сёмужью икру. Икру руками брали, как ложками, теперь их пронесёт…
В избе наплевали, нагадили, завалились спать, кто на лавках, кто на полу. Этот – хозяин указал на труп Гредзена, полез греться на печь. Так что побывали мы с Любавой в оккупации, товарищ командир. Спасибо Вам за освобождение! – Хозяин и хозяйка низко поклонились морякам.
Низкое полярное солнце висело над тундрой, плавно перемещаясь с востока на запад. До ночи было ещё далеко и если, не мешкая, отправиться в обратный путь, то засветло можно вернуться к морю, а там их встретит катер с эсминца. Беспокоила только облачность, наползавшая с запада.
– Погода в этих местах меняется по семь раз на день, – словно оправдываясь, пояснил боцман. – Может и дождь, и снег пойти, а через пару часов опять рассеется и до ночи солнце.
– Ты бы, Саня, представил нас своему командиру по всей форме, а то только показал, – тихо попросил боцмана хозяин. Снял неудобную шапку и, сияя от радости иконописным ликом, напомнившим Лебедеву изображение покровителя моряков святого Николая Угодника, увиденное ещё до войны, в Кронштадте в пустующей часовне возле гавани, куда хмурым декабрьским днём вошли корабли последнего конвоя, эвакуировавшего войска с Ханко. И хозяйка шепнула: – Представь, Сашок.
– Ах да! – спохватился Пинегин. – Вот, товарищ кап-три-ранга хозяева: Сила Иванович Русов и его супруга Любовь…
– Тоже Ивановна, – подсказала хозяйка.
– Любовь Ивановна! – доложил боцман, прикладывая руку к пилотке.
– Лебедев, Василий Владимирович, назвался офицер и пожал крупную натруженную руку Силы Ивановича, а Любовь Ивановна поцеловала молодого и красивого Василия Владимировича по-матерински в щёку и, смахнув слезу, всё о себе рассказала:
– Сыны наши: Глеб и Родим – оба воюют, а дочки – Купава в Мезени, а Ярослава в Териберке. Внуков растят. Спасибо Вам, прогнали немцев. Кругом нагадили проклятые, уже и на меня посматривали…
Пойду, приберусь! – спохватилась хозяйка, а вы пока заприте немцев в сарае и к нам чай пить. Поди устали в тундре?
– Спасибо, Любовь Ивановна. Как-нибудь в другой раз. Люди мы военные, пора нам возвращаться, – извинился Лебедев, любуясь моложавым и красивым лицом хозяйки, напомнившей ему о матери, Людмиле, Катеньке…
– Жаль, – расстроилась хозяйка. – Однако же, нам ждать – не привыкать. Приходите в другой раз, товарищ командир. Ты бы, Сила Иванович, проводил русских воинов к морю, не то проплутают в тундре, время потеряют.

*
Пленных немцев, заглядывать которым в потухшие испуганные глаза Лебедеву расхотелось, погнали за собой, приказав нести по очереди труп Гредзена. Но в километре от помеченного на карте дома Силы Русова, сел в мох и отказался идти молоденький матрос, стёрший ногу чуть ли не кости. Немцы равнодушно прошли мимо своего товарища, всем своим видом показывая, что до оставшегося в тундре матроса им дела нет. Каждый выживает в одиночку.
– Эх, паразиты, товарища бросили! – возмутился Русов. – Жаль, что кончилось лето и гнус отошёл, не то сожрал бы вас всех в тундре и поделом!
– Так не пойдёт! – Боцман Пинегин схватил за шиворот немецкого лейтенанта, сунул ему под нос кулак и приказал немцам нести матроса на руках. Нести двоих пленным было не под силу, а приказать нести труп или пленного краснофлотцам Лебедев не пожелал, незачем унижать своих людей.
Труп Гредзена ещё раз тщательно обыскали и оставили в тундре, уложив в природное углубление и завалив камнями, чтобы останки не растащили песцы или белые медведи, доходившие, по словам Силы Ивановича, от побережья до озера.
Весь обратный путь Сила Русов занимал Лебедева и своего старого знакомого Пинегтна разговорами. Рассказал о себе, об артели ловцов из Мезени, в которой состоял вместе с женой.
– Богата наша Матка. До войны куда больше брали и рыбы, и морского зверя, и птицы, и яиц, и пуха. Теперь не то. Мужиков в артели мало, а молодых и вовсе нет. С неделю как проводили последних ловцов. Сёмгу, у нас её гольцом зовут, заготавливали, икру солили. Трое, у нас жили. Две газеты нам оставили. Одна газета «Правда», другая – «Известия».
Вас провожу, а там и зима скоро. Останемся одни с Любавой до следующего лета. Газеты будем читать, северным сиянием любоваться, со Сварогом разговаривать и лета ждать. Как думаете, товарищ командир, закончится война к следующему лету? – спросил Лебедева Сила Иванович.
– Обязательно закончится! – ответил Лебедев. – Даже не сомневайтесь в этом.
– Вот и хорошо. Сыночков хотим увидеть. От старшего сына ловцы весточку принесли, а от младшего второй год ничего нет, – печалился Сила Русов.
– А скажите мне, Сила Иванович, с кем это Вы будете разговаривать зимой, – после недолгой паузы поинтересовался Лебедев.
– Я знал, что спросите, товарищ командир. Со Сварогом будем говорить.
– Кто же это такой? Не слышал, – признался Лебедев.
– Сварог – наш Бог, товарищ командир. От Матки пошли русские люди и все прочие народы-родичи. Разошлись от великой стужи в разные земли, а Сварог остался здесь, на Матушке-земле. Дух божий витает над землёй и зимнею порой в шуме метелей слышны его слова… – загадками ответил Сила Русов.
– Бог? – удивился атеист Лебедев, плохо разбиравшийся в таких делах. – Да разве бог наш не Христос?
– И тут Ваша неправда. Христос не бог, а божий сын. Да и чужие они нам. Забыли люди русские своих богов…
– Я же говорил Вам, товарищ кап-три-ранга, что Сила Иванович старовер. У них всё не так, как в церкви, – напомнил о себе боцман, шагавший неподалёку и слушавший их разговор.
Старовер сделал вид, что не слышал слов боцмана и продолжил просвещение командира эсминца:
– Недаром в народе говорят – «сварганил», а ведь это сказано о нём, Свароге, создавшем землю и всё, что есть на ней живого и неживого. Так было писано в старинных русских книгах, да нет уж их, пожгли, а те немногие страницы, что остались, начертаны на камне и скрыты здесь, на Матке. – Сложно и не всякому понятно, на удивление красивым и грамотным языком объяснил Сила Иванович суть мироздания советскому офицеру Василию Лебедеву, шагавшему со своими матросами, лейтенантом и боцманом по сентябрьской тундре южного острова архипелага Новая Земля.
Всё сказанное старовером явилось Лебедеву откровением, заставившим задуматься.
– Вот и имя старовера: Сила, имена его детей: Родим, Купава, – Василий Лебедев не слышал о таких.
А мудрый старовер, сумевший заглянуть и в будущее, вдруг озадачил капитана 3-го ранга новым откровением:
– Не прощайтесь с Маткой, товарищ командир. Судьба ещё не раз приведёт Вас в эти места, когда начнутся здесь великие дела, да такие, что содрогнётся Мир и удалится в дальние пределы Бог!
Сквозь разрыв в тучах блеснуло низкое солнце, переместившееся к океану.
– Сварог со Световитом на нас взглянули. Вас разглядели, товарищ командир, запомнили. Знает Сварог, что будет здесь на Матке и не станет препятствовать русским людям – загадочно промолвил Сила Иванович, обратился к божественному светилу ликом, прошептал свою молитву, низко поклонился ведическим богам и с грустью, которой не передать, добавил:
– И нас с Любавой здесь уже не будет…
– Говорил я Вам, товарищ кап-три-ранга, странные истории рассказывает наш товарищ Сила Русов! Говорит, а вроде как не в себе, – нашептал Лебедеву Пинегин и, заметив, что пленные немцы стали отставать, зычно, как и полагалось боцману, закричал на них:
– А ну подтянись, дохлятина немецкая, не то я живо приведу в чувство! – и показал пленным немалый свой кулак.