Камень Огненной Тальго 10

10. Пленник.
   
   Канно Вир-Хогард, полулёжа на грубо сколоченном топчане, строгал посох из принесённой ему подходящей палки. Нож пленникам вообще то не положен, но если сильно захотеть, то можно. Главное – открыто его не показывать и не следить ножом этим уж слишком откровенно. Работал Канно, не торопясь. В удовольствие. Слушал шум воды, несущейся по обеим сторонам стоящей посередине горной реки скалы. Смотрел на подсвеченные красными лучами закатного Светила - камни, что лежали на площадке перед входом в крохотную пещерку, в которой и квартировал теперь лейтенант гвардейского полка Лазоревых Мушкетёров Канномар Вир-Хогард.
  Закончив, Канно посмотрел на результаты работы – неплохо, но напрасный труд. Он пошевелил ногой, которую подвернул два дня назад. Крепко подвернул, но сейчас уже все было хорошо. Мог ходить, прихрамывая. А, тогда едва доковылял до своей пещерки, чтобы прилечь на топчан. Услышав неприятную весть, всполошилась добрая треть горской деревни, немаленькой по размерам и населению даже для равнин. Канно и не думал, что успел стать столь незаменимым работником для одних, и просто человеком, к которому успели привязаться и за которого вполне искренне переживали – для других. Так, что врачевали со старанием и те, и другие. Толк вышел – сейчас Канно чувствовал себя очень даже неплохо. Особенно, в сравнении с тем, когда его сюда притащили со стоянки экспедиции. Полуживого и плохо соображавшего – кто он, и где он. Тогда его тоже всей древней врачевали…
   Гребневик пришёл к лагерю поздним вечером того же дня, когда Канно, профессор и остальные ушли на вершину. К утру всё было кончено. Двое егерей, пытавшихся убежать в полубезумном состоянии, да ещё отмахиваться топорами от встреченных людей – были убиты следующим днём, попав под горячую руку горцам, следившим за лагерем, но не подходившим близко. Потом в лагерь пошёл Канно. Там его, едва живого, и нашли горцы, таки решившиеся тоже зайти и посмотреть, что за бесовщина тут твориться, и отогнали выстрелами нечто, шарахавшееся в кустах. И на удивление быстро поняли, что тут произошло. Вот это пока для Канно было загадкой – кто им подсказал, что у подножья Крылатого Демона шарахается привезённая с Камронга тварь. Люди здесь, конечно, жили вовсе не такие, как их любят представлять любители страшилок о Чартуше. Вполне себе обычные люди, куда умнее многих горожан. Наверное, у половины жителей деревни, которые подобрали Канно, были родственники в Варсоме и Империи, по обе стороны от гор. Много, чего они по жизни знали. Но, слишком уж резко, на взгляд Канно, сообразили, с какой диковиной имеют дело.
   Мерзкую тварь быстро выследили и неторопливо, осторожно обложили. Ещё и с погодой тогда повезло, точно сами Небеса помогли: пошли дожди, и вдруг ударили холода. Тварина по такой погоде ослабла, едва двигалась и выползала на открытые места за скупыми солнечными лучами. Во время такой прогулки её и подстрелили, растащив потом на сувениры череп, кожу и гребни.
   Кто именно, и как её сюда притащил - так и осталось неизвестным. Главное – зачем? Около разоренного лагеря нашли ящик, в котором гадину приволокли в окрестности – прочная деревянная коробка с вентиляцией, обитая внутри и снаружи добротным железным листом. Единственное объяснение произошедшего Канно видел в том, что кто-то знал, зачем именно сюда пойдёт Вортмег и его люди. И не хотел, чтобы лезли на вершину, или… или в обнаруженную Вортмегом гробницу Чёрного Кона.
   Но, версия эта была достаточно шаткой и для самого Канно, хотя многие в неё поверили. Потому Канно и оставили в живых, потом выхаживали, да и сейчас относились вполне неплохо. Поначалу же полно было народу, уверенного в том, что это именно экспедиция профессора Вортмега затащила сюда гребневика, чтоб попробовать, как он тут себя покажет. Если получится, то выпустить их здесь уже во множестве, чтобы перекрыть строптивым горцам дороги в Варсом. Да только не так дело пошло, сами же под раздачу и угодили. За экспедицией ожидаемо следили. Крови им бы всё равно попортили, и скорее всего вынудили бы собрать манатки и убираться домой. Вряд ли у них получилась бы затея Вортмега с гробницей. Сам профессор, как понял Канно, вместе с Бангомаром и егерями сумели без потерь выскользнуть. Их обнаружили, но догнать уже не сумели. Повезло - настрой у горцев тогда был скорее убивать, чем разговаривать.
   Потом страсти вроде улеглись, Канно поставили на ноги, и убедившись в дееспособности, начали пристраивать к делам деревенским в качестве дармовой рабочей силы. Как самого обычного пленника. Более того, даже в кандалы забивать не стали. Как офицеру и аристократу предложили дать слово не пробовать бежать. Канно полушутя, полусерьёзно дал слово не убегать, если никто из горцев за собой в побег не потащит. Посмеялись – кто ж тебя к побегу подбивать будет, да ещё и побежит вместе с тобой. Но, пусть так и будет. Слово зачли и приставили к нему пожилого, седого, как лунь, Уртама Пивера, который «выводил» его на работы. Что-то куда-то перетащить, дров наколоть, плетень поправить, стену побелить, огород вскопать, помочь крышу перекрыть – работы становились всё более разнообразными по мере того, как Канно раскрывал всё новые и новые таланты. Какое-то время спустя они с мастером Пивером даже по соседним деревням ходить начали. Данное им слово Канно держал, и дурить пока не собирался. Возможности смыться отсюда прокручивал в голове постоянно, но присутствовало понимание, что «на рывок» без снаряжения и знания местности он далеко может не уйти. Заплутать и растерять свои кости по лесам – легко, несмотря на приличную егерскую подготовку. И поймать его очень даже могут, и для начала заколотят в цепи. И тогда уже точно кисло будет.
   Постепенно новая жизнь наладилась. Жаловаться было грех, уже хотя бы потому, что жив остался, и в здравом уме. Нет, были здесь и такие, что смотрели на него с презрением, как на скотину, которой нельзя рот открывать. Слова ему не говорили, а будто сплевывали. Не упускали случая едой попрекнуть, а, то и куска хлеба днём в обед могли не дать. И напомнить – кто он тут такой, и как здесь оказался. И на цепи держать бы его – кое для кого за счастье было бы. Но, немного тут таких было. В основном – как к человеку относились. Не обижали тут в общем-то.
   Даже отраставшую бороду ему сбривал Хромой Мармо Шантор, который поначалу громче всех бушевал по поводу варсомских злыдней, решивших извести род чартушский, а на поверку оказался добрым и отзывчивым дядькой. И платы с Канно не брал. Хотя, Канно в долгу не оставался - расплачивался с ним всё той же колкой дров и помощью по хозяйству.
   В качестве жилища Канно выделили пещеру на небольшой скале, которая торчала посередине бурной речушки, будто одинокий зуб во рту старика. Деревня стояла на левом берегу и перейти на скалу можно было перебросив мостки. Не Канно первый, и не он последний кто тут квартировал, так, что мостки были сделаны добротно и был даже подъёмник с прочной веревкой, чтобы мостки поднять и так закрепить. Тогда островок с пещерой, где был сложен очажок из камней и стоял топчан с соломенным тюфяком, парой старых одеял и войлочным плащом-накидкой – оказывался отрезанным. Перепрыгнуть со скалы на один из берегов – никаких сил не хватит, а сигать в несущуюся по камням ледяную воду – удовольствие так себе.
   Когда к Канно присмотрелись и убедились, что парень всё понимает и дурить не собирается– приставили его ещё к одному делу. Он начал заниматься фехтованием с мальчишками и, в основном, с молодыми парнями. Ребята, хорошо развитые физически, шустрые, подвижные, уже умеющие обращаться с горскими мечами, и отважные до глупости. До готовности пойти на «размен» в крайней его степени. Не рука на руку, а жизнь на жизнь. Занимались много. Дело, похоже, пошло на лад, и уже вскоре с ним стали заниматься и взрослые мужчины. Фехтовали «горскими мечами», «длинными ножами» и шпагами. Оружия в деревнях было много и самого разного. «Бесхозные» шпаги для занятий с Канно были в основном собраны на месте последнего пристанища большинства участников экспедиции профессора Вортмега. Канно обычно брался за свою, но были у горских парней шпаги и Хардогу, и Робару, и других погибших. Их, кстати, горцы похоронили в общей могиле, когда с гребневиком покончили, не дав зверью и дальше растаскивать кости по лесу.
   Во время одного из таких занятий подошёл хорошо уже знакомый мастер Рино Булвер. Державший лавочку, крутивший ещё какие-то дела с торговлей и скорее всего – с контрабандой. Неплохо фехтовавший и уже с Канно занимавшийся. По возрасту вполне годившийся Канно в отцы. Дядька в деревне пользовался большим авторитетом. И не только потому, что держал лавку. Ещё у него была жена – тётка Мара. Красивая и бойкая женщина, которая возилась с Канно, выхаживая его, пожалуй, больше других. Ещё про неё ходили слухи, что баловала она ведовством, помимо знахарства. Тётку Мару не только уважали, но и побаивались.
   Сейчас, однако, с Булвером был ещё какой-то дядька. Годами его старше. С «горцем» на поясе и дорожным мешком за плечами. И одет – «в дорогу». Сначала они стояли поодаль и смотрели, как Канно натаскивал одного из парней, который казался ему более толковым. Переговаривались между собой, и Канно слышал обрывки их разговора. Что в рубахе родился, раз гребневика пережил. Что нужен для чего-то, раз жив остался. Что фехтует хорошо. Нет, не хорошо, утратил уже навыки с пацанами занимаясь. Нет, не утратил, а даже наоборот. Потому, что занимается с теми, кто уже научился хорошо обращаться с клинком, освоил удары, защиту и передвижение, но ещё не загнал себя в рамки устоявшихся шаблонов. Страшная непредсказуемость. С которой Канно день за днём имеет дело во всё возрастающих количествах. Потом они подошли, когда Канно закончил занятия. Поговорили о фехтовании. Заодно выяснилось, что мастер Заргус, хороший знакомый Риномар Булвера – не из местных. Более того – попал сюда тоже из столицы королевства. Только оказался здесь своей волей. Да так и остался. Канно расспрашивать невозвращенца было по большому счету не о чем. Заргуса, всё творившееся в мире, в который он ранее не вернулся, очевидно, тоже интересовало мало. Потому поболтали ещё за жизнь, за погоду, за клинки. Напоследок, Заргус, точно спохватившись, спросил – королевствует ли ещё Тутмет Девятый? Получил ответ, что на трон уже семь лет и зим, как под именем Тутмета Десятого на престол взошёл принц Кронвик. Оторопел и переспросил, точно не поверив ушам:
   - Пиписька Кронвик? Это чмо безмозглое, затюканное и вечно голодное… ссался по ночам чуть ли не до совершеннолетия.
   В свою очередь уже и Канно немного растерялся от таких венценосных подробностей, а Заргус покачал головой, точно говоря - да, ребята, как у вас там всё запущено. Достал баклагу, из которой все они хлебнули по хорошему глотку забористой ячменной самогонки для приведения мыслей в порядок. С аппетитом закусили, поделив лепешку и кусок грудинки.
   Аппетит, кстати, у Канно, вследствие постоянных работ и упражнений на свежем воздухе, был зверский. Но, и с едой проблем не было. Он работал – его кормили. Еда была простая и сытная. Как и у всех остальных жителей деревни. Обычно - хлеб, сыр, овсянка, густой пшенный суп на привозимом с равнин сале, иногда - баранина во всех видах и перловый суп с той же бараниной. Много-много чеснока и тертых кореньев хрена. Разными кореньями здесь вообще любили сдабривать всё, разве что кроме хлеба, сыра и простой овсяной каши.
   А, какой они тут вкусный самогон настаивали… Жаль, что перепадало нечасто. Перепадало часто, и даже очень часто - поначалу, когда его выхаживали, вливая разные целебные настойки крепостью покруче любимого моряками рома «Три якоря». Канно так до конца и не понял – выздоровел ли он по итогу, или просто протрезвел.
   Канно даже и по женской части вкусненького перепадало. Была тут Вдова Тамра. Баба красивая, но невероятно разбитная и отчаянная. На помощи в хозработах ей (точнее – «на» или «под» неё) попадался не только Канно – до него доходили слухи, что время от времени две-три деревенские жёнушки объединяли усилия, чтобы надавать рыжей стерве тумаков, но всякий раз вместо заслуженного возмездия получалось обидное позорище: норов у вдовушки был тот ещё.
   Всё оно как-то и шло ни шатко, ни валко, однако весной вдруг новости с равнин пошли ворохом, и одна другой хлестче. Для начала король Тутмет Десятый вторгся в Фарней и расколошматил там всё вдребезги наискосяк.
   Вот уж кого Канно жалко не было, честно говоря, так это фарнейцев. Откровенно уже всех соседей задрали. Если алтаранцев, мягко говоря, не любили за их изворотливость и неустанное стремление влезть в любую щель без мыла, то фарнейцы в граничащих с ними местностях вызывали отторжение своим запредельным самомнением, какой-то дремучей хуторянской хитрожопостью и стремлением тащить в свою нору всё, что осталось на минуту без присмотра. То, что не тащится – портить, чтоб другим не досталось. Прямолинейным мышлением, совсем как у необучаемого крокодила, несущегося к куску мяса и знать более ничего не желающего. И безудержной верой в грядущую халяву. Если всем остальным жителям Тверди Земной ветреная особа Удача лишь улыбалась время от времени, то фарнейцам она должна была «заносить» хотя бы раз в неделю. С верой в халяву необучаемые по жизни фарнейцы лезли в авантюру за авантюру, огребали неприятности большой лопатой, но умнее не становились. Жители земель, что с Фарнеем границ не имели – с этих самодовольных дураков смеялись. Те, что жили в приграничье – выли волками, призывали дух Чёрного Кона на фарнейские головы и горячо приветствовали любое лупцевание фарнейцев.
   Дальше – больше. Очевидно, войдя во вкус, король Тутмет неожиданно для всех выкатил территориальные претензии так и корчившейся в судорогах империи. Да такие, и в таком тоне, что обалдели даже свои подданные. В том числе и Канно, так как желаемое было явно больше того, что застолбили экспедицией Вортмега. Тут либо дошедшие до чартушских краёв слухи подросли за время странствий, либо его величество потеряло края стакана.
   Чартушцы же, видя такие дела, сделали вывод, что дело завертелось серьёзное, и в предгорьях Чартуша вскорости начнется сплошное неудобство с шараханием туда-сюда массы всякого люда, по преимуществу – военного. В отношении к Вир-Хогарду это бы мало что изменило, но довеском прошёл слушок, что, якобы, причиной всей движухи стал какой-то чернокнижник, появившийся в окружении Тутмета Десятого, ранее мечтавшего лишь о вине, жратве и бабах. И затащил демон этот «плиту колдовскую на вершину высокую», и поехала у Тутмета Десятого крыша, захотелось ему славы для себя любимого, и поперла у него масть в делах безумных. И простые люди на Канно начали поглядывать искоса, чего даже поначалу не было. Канно, кстати, вполне их понимал. Расклад по всему произошедшему вполне позволял вешать всех дохлых собак на экспедицию профессора Вортмега.
   Пока по имперскую сторону Чартушского хребта невнятно бурчали по поводу необоснованных претензий со стороны Тутмета Десятого, пришла весть о вторжении войск королевства Варсом в княжество Вангаш. Вот это, по мнению Канно, было совсем зря. И действительно, уже вскоре случился жуткий разгром варсомской армии в Корайских полях с гибелью лучших частей Лёгкой кавалерии. Добиться хоть каких-то уточнений, что же именно там произошло, у Канно так пока и не удалось, но случилось там нечто страшное, как по причинам, так и по последствиям. Великий полководец, маршал Вир-Бранно, похоже, выступил на все деньги. И умудрился превратить небольшую вечернюю стычку в генеральное сражение с задействованием всех наличных сил и созданием громадного численного перевеса к полудню следующего дня, а уже к вечеру продуть всё в хлам.
   Ну, а потом Канно глупо и обидно подвернул ногу, неловко спускаясь с отремонтированной крыши, и наслаждался коротким отдыхом...
   Снаружи стукнули опустившиеся мостки – не иначе, как ужин несут. Сегодня это оказалась тётка Мара. В руках её была корзинка. С Марой Булвер у Канно тоже сложились хорошие отношения, хоть и любила она при случае построить Канно, что твой флагмастер новобранца. Она, правда и мужа своего с сыновьями строила.
   - Что лисовин, допрыгался, лапу покалечил? На два дня нельзя оставить. – она достала из корзинки горшок с кашей и туесок с какой-то мазью: - Давай сюда ногу свою, увечный! Пока вторую не сломала.
   - Хорошее предложение. Со сломанной ногой отдохнул бы немного.
   - Шею я тебе тогда сломаю. Ты и так уже отдохнул. Тебе сейчас наоборот надо ногу расхаживать. Собрался тут неделю валяться и бездельничать? В деревне лишней жрачки нет…
   - Куда спешить-то? Солдат спит – служба идёт. Служба предстоит ещё долгая. Чувствую, что мне здесь ошиваться до самой смерти.
   Тётка Мара внимательно на него посмотрела, прищурилась и вдруг выдала:
   - Не вышибай слезу, болезный. Лисья морда хитрая. Тем более, слышал, наверное, что у нас по прошествии семи оборотов Тверди Земной полонян принято отпускать на волю. Если, конечно, они раньше за нерадивость свою башку не потеряют. Спросил бы у старого Пивера. Его самого спустя семь лет честь по чести освободили. Да только он никуда уходить не пожелал. Остался. Кстати, не он один такой. Многие освобождённые остаются в горах уже как вольные люди. Так и живут до самой смерти. А, Кон Заргус, вообще своей волей в горы пришёл, хоть в столице жил. Говорят, важная птица был. И в розыск его там не объявляли. Тоже никуда не собирается отсюда. Не нужно ему больше ничего в столицах. Но, ты не здесь сапоги швырнёшь, и не скоро это будет. Ох, не скоро.   
   - Вы, тётя Мара, что? Судьбу мою видите? Или смерть?
   - Судьбу... и смерть. Хочешь сам посмотреть? Увидеть, как умрёшь? Что замялся? Многие сами просят. Правда, потом у многих, кто просил - мозги набекрень съезжают, но тебе-то это не грозит.  Раз уж гребневик тебе разум выжечь не сумел. Ну? Давай руку и смотри сюда...
   Она протянула ладонь, в то же время стянула со своей шеи медальон на длинной цепочке, открыла крышечку и поднесла к глазам Канно, который в ответ протянул ей руку. Ладонь у тётки Мары была сухой и горячей. А, в медальон был вделан камень. Большой. Зелёный... Красивый... И Канно вдруг понял, что вот это и есть «тот самый», настоящий Кошачий Глаз. Этот камень был «живой» в отличии от обычного красивого зелёного камня в перстнях и прочих украшениях. Он будто пульсировал и переливался внутри зелёными волнами. Рассмотреть его подробно не удалось - Канно почувствовал, что «поплыл».
   Камень вдруг исчез. И тётя Мара, и пещера... Всё окружавшее исчезло. А, перед глазами возникла роскошная зелёная лужайка из тех, в которые вложен десяток-другой лет трудов садовника. И деревья вокруг были ухожены столь же тщательно. И было солнечно, очень солнечно, и тепло, несмотря на прохладный ветерок. Пытаясь прогнать наваждение, он хотел провести ладонями по лицу, и увидел руки старика... свои руки.  Браслет... изящный и очень дорогой, с орнаментом, свидетельствующим о том, что обладатель данного украшения отметил свою Золотую свадьбу. А, ниже его, к запястью, был ещё один браслет, совсем простенький. Пристойный босяку, решившему обзавестись семьёй. Он улыбнулся, хотел было снова вспомнить и просмаковать, как хорошее вино, момент обретения этих браслетов, но…
   - Дедушка?! С тобой всё хорошо?
   Он поднял голову – перед ним стояла девушка. Красивая. Очень красивая. Внучка – пронеслось в голове. Младшая. Рикамира.
   - Я принесла твои капли. Выпей, пожалуйста, – красавица протянула ему серебряный стаканчик.   
   Капли оказались горькими на вкус. Девушка приняла стаканчик из его рук, убедилась, что он пуст, оглянулась, поправила плед, которым он был укрыт, и снова защебетала: - Нет, не нравится мне здесь. Прохладно становится. Замёрзнешь ещё. Сейчас пришлю Кетмара и пойдёте в дом – бабуля сегодня что-то беспокоится. Говорит, что сон плохой приснился…
   - Иди. Поцелуй её от меня. Всё хорошо.
   - Сначала – тебя.
   Девушка поцеловала его в щёку, засмеялась и скрылась, а на его душе вдруг настали небывалые ранее умиротворение и покой. Будто наслаждение от какого-то трудного, но хорошо исполненного дела. И яркий свет вдруг ударил в глаза. Он вздрогнул и очнулся. Над головой был свод пещеры. Огонь потрескивал. И тётка Мара убирала мазь в корзинку, пряча от Канно взгляд. Будто сделала с ним что-то, чего не надо было делать.
   - Завтра меня не будет, по делам кое-куда сходить надо. Вечером племянница моя тебе харчи принесёт. Звать её Барталина. Уважать, слушаться как мастера Пивера, и вести себя прилично. Понял?
   - Так точно, мастер тётя Мара!
   - Смешно? Смотри у меня... Ладно, выздоравливай, увечный, - она собрала в корзину всё лишнее, чего у Канно оставлять было не положено, и направилась к выходу. И, внезапно остановилась, снова подошла к Канно, и, уже глядя прямо в глаза, добавила: - Не бойся один на троих выходить, нигде и никогда - ты и больше сдюжишь… но, попробуй только у меня Барту обидеть, лисий кобель. Слово даю – я тебя и с того света палкой излуплю как пса паршивого...
   До Канно сразу-то и не дошло, почему тумаки за возможные обиды посыплются «оттуда», если все ещё живы и здоровы. А, следующим вечером, когда Барта принесла ему ужин – понял всё, и дал слово уже сам себе, что Барту он не обидит никогда, сколько бы жизни им не отмерили...
   Барта оказалась глазастой и кареглазой девушкой. Чуть вздернутый носик. Ровные белые зубки и густые чёрные волосы, которые были коротко подстрижены: длиннее, чем у местных мальчишек, но до плеч не достают. Горские девушки так часто ходили. Миловидная девчонка с хорошей фигуркой, обещающая превратиться в красивую женщину. Шустрая и острая на язык, как и тётка. У Барты и Канно сразу выстроились доброжелательные отношения, с пониманием обоюдных незлобных шуток. Полукровка - карие глаза среди сероглазых чартушцев встречались достаточно редко. Скорее всего – маму украли. У них тут рождаются две девочки на трёх мальчишек. Невест воруют не то, что с деревень на равнине – уже и до ближайших городишек добрались. А, может и папа на равнины с гор спустился, да так там и остался. Что уж именно там случилось – было пока неведомо, но, судя по умениям и манере поведения - кареглазого бесенка как минимум часто отдавали на воспитание в горскую деревню. Дальше – больше: вскоре уже выяснилось, что в городе девчонку воспитывали с не меньшим усердием, чем в деревне. Может и с большим. И не просто в городе. 
    Канно как-то не удержался и прочитал отрывок из «Дождя и Солнца» Сайдара Великолепного. Два четверостишия. А, Барта взяла и продолжила, добавив ещё два. Потом сказала, что Сайдар её не очень впечатляет. То ли дело поэты «Серебряного круга». Интересно было с Бартой, одним словом.
   Не иначе, как благодаря её присутствию Канно быстро поправился и снова ходил по работам, но они иногда встречались мимоходом, и Канно любовался красивой девушкой, успевая перекинуться с ней парой слов. Но, чаще Барта заглядывала к нему «в гости», принося еду вместо тётки Мары, или ещё кого. Оба уже понимали, что нравятся друг другу. И не просто нравятся. Потому Канно как-то даже и не удивился, когда Барта, принеся ему вечером еду, мимоходом спросила его:
   - Канно… хочешь убежать отсюда?
   - Если только с тобой. – Канно отложил взятую было в руку ложку.
   - Не пожалеешь потом? – Барта разломила ломоть хлеба и протянула Канно.
   - Кто же его знает? – честно улыбнулся Канно, принимая половинку.
   - Мерзавец… - проронила Барта тихо и без эмоций, как бы просто констатируя сам факт: - вот не зря тебя Лисьей мордой кличут.
   - Это я «Лисья морда»? После того, как честно ответил на твой вопрос?
   - Девушке, которая тебе нравится, так не отвечают. И вообще, если я тебе нравлюсь, то я должна тебя мучить, а ты – страдать и радоваться…
   Барта похлопала длинными ресницами и по выражению её лица Канно понял, что девушка над ним издевается.
   - Барта… тебя занозой не называли? Ну, хотя бы врединой?
   - А, ещё – оторвой и лесной кошкой. Подумай, с кем связаться хочешь. Так, стоп… не надо про «люблю». Я тебе дам шанс показать, что любишь…
   Спустя три дня Барта пришла к нему поздно вечером, когда улицы деревни уже наверняка были пусты – спать здесь ложились рано. В подобии охотничьего кафтана с пуговицами «на женскую сторону», штанах и сапогах. В платке, повязанном на головушку на манер гортанских пиратов. При поясе с небольшим ножом в ножнах. Нож - как раз в девчачью руку. Сбросила с плеч огромный походный ранец армейского типа подобный тому, что Канно доводилось таскать за плечами на Фарнейской границе, и аккуратно положила на пол два свертка, оставшись только при небольшой походной сумке, широкий ремень которой был переброшен через плечо. Непонятно было, что там завернуто в шерстяные горские одеяла, которые всегда и везде приходились к месту, а в холстине – точно ружьё притаилось. К ранцу были приторочены топорик и сапёрный тесак в ножнах, которым можно было и ветки рубить, и при нужде землю копать. И холщовый мешок, на который Канно с недоумением посмотрел – он тут казался лишним.
   - Там обувь, запасная. Лёгкая, далеко в ней не уйти, но на всякий случай.
   - Понял, солнышко моё…
   - Не твоё. Переоденься. Сапоги, штаны и кафтан для тебя - снаружи, слева, под камнями за лавочкой твоей, для любования закатным солнцем.
   - Откуда оно там?
   - Барточка ночами натаскала, репутацией своей рискуя, пока ты тут в пещере своей дрых без задних ног. Быстро переодевайся, времени нет.
   Канно вышел наружу. Действительно, под камнями нашлись, хоть и ношеные, но крепкие и чистые короткий охотничий кафтан и штаны с поясным ремнём, увидев который Канно вознёс хвалу Небесам – настолько уже надоели тесёмки и веревочки. Ремней пленникам не полагалось. Здесь же были и добротные сапоги с вложенными в них портянками. Тоже ношеные, но вполне пригодные для предстоящего путешествия. Канно быстро скинул свои разбитые, не перечесть, сколько раз ремонтированные чеботы, переоделся и переобулся. Сапоги пришлись впору. В накладные карманы кафтана, на удивление Канно, были сунуты фехтовальные перчатки. Канно вернулся в пещеру, чувствуя себе немного другим человеком. Потянул к себе ранец – не только здоровый, но и тяжёлый…
   - Как ты это всё дотащила?
   - Из последних сил девчачьих…
   - Мне нужно посмотреть.
   - Некогда. Потом посмотришь, там всё хорошо… верь мне…
   Канно кивнул головой, достал ружьё из холстины и осмотрел его. Короче и легче армейского. Бывалое на вид, но в хорошем состоянии. Глянул клеймо в свете костерка – отечественный «Вайрус и товарищи». Конечно, не «Фрайгор и сыновья», но вполне приличное ружьецо. Канно всё же сунулся в ранец и сразу наткнулся на охотничий нож и поясную сумку, в которой было с дюжину готовых пулевых патронов. Он уже вцепился было в один из них зубами, чтобы скусить пулю и зарядить оружие, но Барта остановила его, перехватив руку:
   - Не надо. Если нас накроют здесь с заряженным ружьём – будет плохо. Если мы успеем кого-то подстрелить – ещё хуже. Держи лучше вот это…
   Барта развернула пледы и протянула ему широкий пояс с ножнами. Нет, это была не его шпага, с которой, похоже, придется расстаться. «Горский меч» с достаточно широким прямым клинком и хорошо защищавшей руку корзинчатой гардой, как у старых вангашских мечей. Заточка клинка, конечно, была уже не для доспешного боя. И у этого клинка она оказалась обоюдоострой, двухлезвийной. Хотя, обычно ограничивались полуторной, этого вполне хватало, чтобы и резать, и колоть. Он восхищенно посмотрел на Барту – умница и красавица. Действительно – красавица. Ох, и хороша собой девчонка. Да ещё в такой одежде. Впрочем, и городские красавицы с шальным характером во время охоты и выездов за город не упускали момента пощеголять в укороченных мужских кафтанах, кавалерийских штанах и высоких сапогах. Показать красоту пониже спины. Если, конечно, было, что показывать. У Барталины – очень даже было…
   - Хватит меня рассматривать. – прервала его мысли Барталина. – Давай собираться.
   - Ты очень красивая.
   - Да? Ладно… выходим.
   Канно опоясался мечом, погасил огонь в очажке и забросил на спину ранец с припасами. Взял в руки ружьё. Тяжеловато, но в Фарнейском пограничье и тяжелее себя навьючивали. Барта оставила себе легкие одеяла, которые ловко свернула и перебросила через плечо, накрест с сумкой. Они вышли из пещеры.
   - Луна светит, что твой фонарь… Большого Пояса хватило бы… - поморщился Канно.
   - Предлагаешь тучек подождать? В кромешной темноте даже скорее шеи себе сами свернем. Пусть Всевышний нам поможет… - Барта обмахнула перстами по старинному обычаю свои лоб, живот и плечи, вышла из пещеры и скомандовала: - Лезь наверх. На тот карниз.
   Канно, ни слова ни говоря, полез. С ружьём в руке и ранцем за спиной. Помогая себе свободной рукой и стараясь не оступиться, выбрался на узенький карниз над пещеркой, протянул руку Барте и помог подняться ей. Хотя, она бы и без него хорошо справилась. Барта осторожно двинулась вперед. Карниз становился всё уже и уже. Канно уже начал было беспокоиться, но тут Барта скользнула вперед и оказалась на просторной каменистой площадке. На краю лежали грубо сделанные узенькие сходни, которые нужно было перебросить на другой от деревни берег через расщелину, внизу которой шумел ручей.
   - Так вот… просто всё, оказывается.
   - Если знаешь, то просто. Давай аккуратно, они, конечно, привязаны, но лучше не ронять.
   - Откуда ты про этот путь знаешь?
   - Ребятнёй развлекались. В этой пещерке не всегда пленники и провинившиеся сидели. Вот мы сюда и шастали. Спускаться, кстати, страшнее…
   Они перешли на «большую землю» и поднялись наверх, к деревьям. И здесь, на широкой поляне, их уже ждали.





***
Примерно 400 лет ранее. Замок Фрайгор.

- Такое впечатление, что эти лентяи, шляющиеся вокруг замка, скорее займутся попрошайничеством, чем делом… - барон Фрайгор подвёл итог своих утренних наблюдений за осадившими замок королевскими солдатами. - Не вижу приготовлений к штурму. Никто не рубит деревья и не разбирает постройки по окрестностям, не делает лестниц и не готовится преодолевать ров, и колотить в наши ворота. Похоже, они просто чего-то ждут…
   - Так и есть. Ждут. – стоявший рядом с бароном Тайвор подтвердил его выводы: - Ждут человека с «королевским словом», который будет наделён ответственностью за всё здесь происходящее, и скорее всего решит дело, не прибегая к силе.
   - Ах, Конмар-Конмар… как я всё же удивлён и расстроен происходящим. Именно такой человек и стоит сейчас на стене рядом со мной. – старик Фрайгор, насколько мог, обнял Тайвора за плечи. – Мне всегда нравилось, что ты не боишься ответственности, а чтобы решить дело миром, зачастую хватало и только твоего слова. И внезапно ты оказываешься врагом короны, и чтобы тебя задержать, внизу копошится какой-то сброд, ждущий непонятно кого, непонятно с чем…
   Барон Фрайгор вздохнул и удалился в покои. Конмар прошёлся по стене, привычно оценивая расположившихся здесь дружинников. В сравнении с бойцами его Чёрной Сотни ребята Фрайгора были, конечно, слабоваты, но и их умения вполне хватило бы, чтобы прямо сейчас вылететь за ворота замка и навешать люлей слонявшемуся поодаль сброду, который, кстати, потихоньку прибывал количественно. На кураже, да во главе с Чёрным Коном – дожившие до старости ныне молодые дружинники Фрайгора могли бы потом рассказывать, как воины Кунтомара Первого подштанники свои по кустам собирали. А, Кон и Тальгомира могли бы уйти. Только Тайвор не хотел впутывать старого барона в такие дела – одно дело сидеть в осаде и ожидании разъяснений, другое – самому напасть на людей короля. Тальго такого Кону точно не простила бы…
   - Не в настроении, ваше мастерство? – Рутмар Ганто, капитан дружины барона, подошёл к Тайвору.
   - Ага… щемит что-то… и не отпускает никак.
   - С чего бы это? Вы за ужином выпили больше ключевой воды, чем вина…
   - Действительно странно.
   - Может, вам убить кого-нибудь? – хохотнул Ганто.
   - Наверное… вон, кстати, скачет кто-то… Может в нашу сторону свернёт. Позовешь, если по наши души.
   Тайвор спустился со стены во внутренний двор, но, далеко отойти не успел, внизу его нагнал Старик Мармо. Седоусый ветеран дружины барона. Десятник.
   - Там это… под стеной… Риномар Чаддак… сам… собственной персоной… -
   - Да ты что… Он сам тебе сказал?
   - Ничего пока не сказал, поодаль стоит с полудюжиной солдат. Только и так понятно – Рино Чаддак…
   - Откуда ты его знаешь?
   - Видел я его как-то раз пару лет назад. Да и на слуху у всех Белый Рино и Чёрный Кон. Часто вас поминают.
   - Вот даже как? И что говорят?
   - Будто у него доспехи белые, а у вас чёрные, и… - Мармо вдруг осёкся, точно сболтнув лишнего.
   - Что ты замялся, старина? Продолжай, раз начал.
   - Будто у вас и с душами также. Под белыми – белая, а под чёрными – чёрная.
   - Чёрная, Мармо. Чёрная. Черней – некуда. Если там действительно Рино Чаддак, то сейчас сам увидишь. Прикажи своему парню с арбалетом, чтоб он отдал оружие мне. Хороший какой инструмент… - Тайвор осмотрел заряженный арбалет и с ним в руках встал на краю стены между зубцами. – Гляди-ка, действительно, Рино…
  Рино Чаддак, увидев на стене Чёрного Кона, тронул своего коня вперёд.
  - Стойте, мастер Чаддак! - один из солдат сунулся ему наперерез: - Они могут стрелять!
  - Да брось ты, Горм, - отмахнулся Чаддак. - Кон! Ты ведь не выстрелишь, да? Как можно угостить из арбалета того, с кем вместе вырос, кушал из одного котелка и плечом к плечу сражался? Ну, вот… видишь, Горм, он уже опустил оружие.
   Чаддак в одиночку подъехал к самому краю рва у стены и задрал голову, чтобы говорить со стоявшим наверху Коном.
   - Что ты натворил на этот раз, Кон? Я тут, неподалёку, занимаюсь своими делами и внезапно узнаю, что на тебя облава. Я уже слышал, ты уделал в поединке Улмара Таркеса. И такие побегушки всего лишь из-за этого тупого бугая, которого король как шута любил сажать за пиршественный стол? Я всякий раз, как лошадь ржал, когда мне говорили, что он любимец Кунтомара Собирателя… нашими с тобой руками, Собирателя… - Чаддак хохотнул, не сдержавшись. - Это для черни, да уличных рифмоплетов и лицедеев с певунами, что за оградой кладбищ, как собак прикапывают, Таркес был любимцем. Большой Улмар. Победитель жареных поросят и гроза бараньей вырезки. Но, тебя же вроде не городская мразь погнала, взбунтовавшись всей столицей. Ты действительно провинился перед королём? Что же ты молчишь, Конмар?       
   - Так… Знаешь, кошку вспомнил, что ты сбросил со стены замка Пальпа вниз. Прямо в обрыв, на камни… сколько же нам тогда было, а? Четырнадцать?
   - Ну, да… примерно… - хохотнул Чаддак, - а что это вдруг вспомнил-то?
   - По сию пору стыдно, что не помешал тебе. Помнишь, как она корчилась? Там, внизу?
   - Да что с тобой, Кон? Так переживать из-за какой-то твари бессловесной? – Чаддак, похоже, искренне удивился словам Кона. А, у того в руках молниеносным движением взлетел вверх арбалет, и щелкнула спусковая скоба. Рутмар Ганто и понять-то ничего не успел, а Кон уже стоял, укрывшись за зубцом стены. Внизу раздались крики и проклятия – не столько мастерством Кона, который рассчитывал скорее оскорбить Чаддака, чем убить его насмерть, сколько волей Случая, решившего, что Чаддак задерживается на этом Свете, тяжёлый арбалетный болт угодил Рино Чаддаку в самую его жизнь, чуть выше новомодного щитка для защиты шеи. В открывшееся горло. Хотя и старая, добрая кольчуга вряд ли могла бы Чаддака спасти при таком невезении. И в широко раскрытых глазах недавнего баловня Судьбы застыло искреннее удивление такой несправедливости, и такому коварству со стороны того, кого вполне искренне полагал своим если не другом, то соратником.
   - Громче орите, сволочи, - Конмар с кривой усмешкой на лице сел, прислонившись спиной к стене и примостив на коленях разряженный арбалет. Несколько стрел ударили снизу в камни зубцов, одна – просвистела выше и ушла куда-то в сторону башни. – Да-да… насрите нам ещё в ров под стену…
   Рутмар Ганто осторожно выглянул из-за зубца.
   - Полегчало? – спросил он Кона, принимая разряженный арбалет.
   - Ага… - Конмар тоже посмотрел вниз, вслед воинам, тащившим тело Чаддака прочь от стен замка. – Как написано в наставлениях Уртама Мудрого «обидевшему кошку не ступить на Небо, но многократно быть добычей кошки им обиженной, пока та его мясом не наестся и охотой на него не натешится». Штурмовать замок сегодня они точно не будут. Я так думаю…
   Конмар поднялся, снова глянул на суматоху внизу, уже поодаль от стен, и неторопливо пошёл к лестнице. Прятавшийся за соседним зубцом Старик Мармо негромко рассмеялся, глядя ему вслед и восторженно крутя головой:
   - Ох и душегубец! Самого Рино Чаддака Белого прихлопнул, будто муху, и пошёл себе дальше грустить. Чёрный… как есть – черный…
   - Дурак ты, старый. – Рутмар Ганто тоже смотрел Конмару вслед. – Под белыми доспехами душенька то черней ночи оказаться может, а, под чёрными…
   Барон Фрайгор принял известие о случившемся чуть ли не смехом. Он откровенно недолюбливал Чаддака, полагая его самодовольным, бесчестным и жестоким дураком, которому благоволила и улыбалась Удача. Надо полагать, лишь затем, чтобы по пришествию срока, от души над ним же и поржать, что по итогу и произошло. Выслушав Тайвора, он отправился на стену, чтобы оценить на месте сделанный Коном выстрел. А, Тайвор ушёл в покои, где была Тальго.
   - Там что-то случилось?  - Тальго снова сидела в кресле с огромной старой книгой в руках: - По коридорам люди забегали…
   - Ничего страшного. Мелкая суматоха. Мы снова одни, и сейчас я разведу огонь…
   - Кон, расскажи, откуда ты родом? Где ты провёл детство? Ты уже сколько раз обещал мне, но всякий раз увиливал.
   - Да, но всякий раз я находил куда более интересные темы. А, времени у нас с тобой всякий раз было так мало… Я родился в Удачном. Это на границе баронства Пальп, далеко на полночь отсюда. Вольный город на высоком берегу реки с полагающимися крепостным валом, стенами, Главными Воротами, гербом и Договором о мире с бароном Мармо Пальпом. Вокруг – леса. И река Серебряная. Саженей сто ширины и глубокая. Много озёр и речушек поменьше. Красиво там…
   - Я слышала про эти земли. Холодно. Мало людей. Много лесов. Даже больше, чем у нас. И дома из дерева, а не из камня.
   - Да-да. – улыбнулся Кон: - Только людей не так уж и мало. И огромных волков вместо лошадей они не используют. Волки там самые обычные. А, каменных домов в городах много. Главные улицы – каменные. Остальное – часто каменный низ и рубленый второй этаж. Хотя, целиком из бревен, конечно, проще и куда дешевле получается. Да и зимой бревенчатый дом протопить куда легче. Землеробы каменных строений действительно не знают.
   - А, ещё у вас длинная зима. Холод и снег.
   - Много снега. Ты видела снег?
   - Да, у нас тоже часто выпадает зимой. Точно белое покрывало. Идешь по нему и оставляешь следы.
   - Там его по пояс. Вот там-то я и вырос. Детство – как детство. Грамоте учили, счету. А, потом отдали меня в мальчишки на побегушках Сыровару Улмару Дронби. Зиму с весной и лето я у него пробегал. Между лавкой и сыроварней. Бездельничать не дозволял, но и не гонял пинками, как козу худую. Спрашивал строго, но никогда понапрасну не дёргал, не выговаривал. Не говоря уж о том, чтоб за уши драть, или пинка по ходу дела отвесить. За человека почитал.
   В конце лета, как сейчас помню, как-то минута у меня после обеда выдалась, ну и надо же побеситься – схватил подвернувшуюся длинную палку и давай рубить у забора стебли сорняка какого-то. Он, зараза, высокий вымахал. Чувствую, вдруг, смотрит кто-то. Обернулся – дядька Улмар. Думал, ругаться будет, что дурью маюсь, а он усмехнулся и спрашивает: «Что, Конмар, врагов рубишь? Здорово получается. А, кровищи не боишься?». Нет, говорю, не боюсь - ни своей, ни чужой. Опять Улмар усмехнулся в усы и дальше по делам своим пошёл. А, ещё спустя несколько дней, оно и случилось - прицепился к Улмару Дронби какой-то заезжий пёс. В кафтане, замызганном, но изначально дорогом, новых сапогах, и с мечом «для кошачьей драки». Наёмники такие носят и пускают в ход, когда в свалке уже алебардой, или двуручным длинным мечом не взмахнуть. И начинается самое жестокое рубилово. Грудь в грудь. Глаза в глаза. Для поединка – так себе, но в умелых руках вполне пригодная штука для уличной разборки наотмашь. И клинок - на приличном дорогом поясе. Кинжал ещё висит… в навершии рукояти камешек какой-то торчит. Демон его знает - дурень какой приключился, а может, кто-то и нанял бойца бывалого. Хотел от Улмара Дронби, как от конкурента избавиться, или по каким-нибудь счетам старым расплатиться. В общем, наорал он у лавки Дронби на всю улицу гадостей про мастера Улмара и сыры его, запустил в стену пару головок из тележки, что тут же стояла. Дескать, дерьмо – Улмаровский товар. Слышал он, как в одном месте на сыр его жаловались, и в другом, и в третьем. И вообще, за такую потраву надо руки отрубать. Если горожане не могут этого сделать, так он с радостью возьмётся. В честном поединке, если Улмар Дронби – настоящий мужчина, или тупым топором на очке сортирном, если этот дерьмодел клинок в руках не держал. А, потом - утопит он мастера Дронби в том же сортире вместе с его сырами. Орал, орал, а тут уже и сам Улмар Дронби из лавки выходит… с мечом в руке. Куда круче клинок, чем у псины этой. Извилистыми путями оказавшийся в наших краях вангашский красавец. Почти как мой. Тяжеленький. Заточка на острие под хороший колющий удар. «Корзина» вокруг рукояти такая, чтобы можно и без латной перчатки драться. Вангашская тонкость – броню на себе ты каждый день не натаскаешься, а без меча уважающий себя мужчина на улице показаться не может. Вот и сделали они защиту для руки, чтоб без брони работать можно было особо не опасаясь. У меня тогда аж сердце ёкнуло. И от красоты такой, и оттого, что до этого дня ни разу я Улмара Дронби при оружии не видел. Ну, хороший нож на поясе не считается. Это там у всех и каждого. Рявкнул Улмар - и на зевак, и на пса этого. Да так, что птицы в деревьях притихли. Подошёл к псу нахальному, перекинулся с ним тихонько парой слов, и пошли они вдвоём за ворота городские, на пустырь утоптанный, что неподалёку был. Не знаю, как получилось, но я за ними увязался. Пришли они туда. Хрен этот заезжий кафтан скидывает, рукава закатывает, что-то там под нос себе бормочет, а Улмар как вышел в рубахе, так и остался, стоит спокойно, меч свой к ноге опустив. Показали они друг другу, что ни кольчуг, ни брони под рубахами нет, и как-то быстро всё случилось – дернулся пёс на Дронби, всего-то мгновение-другое… я и уследить не успел - кто ударил, как ушёл… скрючилась псина шелудивая с развороченным животом, а мастер Дронби его в шею, сзади, рубящим ударом отоваривает, чтоб уж наверняка. Так вот, как-то…
    Оказалось, что сыровар наш, Улмар Дронби у барона Кетмара Парга, что год без войнушки считал напрасно прожитым, в наёмниках с десяток лет и зим отходил. Может, больше. Скупо он говорил на эту тему. Последнее время - на двойном жаловании. Плата за риск. Сражался в первых рядах, бывало и перед строем в поединках сходился, до того, как драка начиналась. И жив остался. И даже не искалечился так, чтобы видно было. А, в наёмниках за чужую спину не спрячешься, и в кустах не отсидишься. Свои же прирежут. Потом женился на вдовушке молодой при хозяйстве, и подались они в наш Хвойный. Уже потом я как-то заглянул в места родные, встретился со стариком Дронби, зашли к нему, поднялись наверх – много у него там всего смертоносного было. Что-то своё со старых времён, что-то приобрёл ради интереса потом уже, как от ратного дела отошёл. Несколько дней можно разглядывать, да истории слушать. С полудюжину только наконечников алебард, какими ему поработать довелось. «Вангашец» этот самый, ещё пара клинков… Небеса Великие – знал бы тот выродок, на кого хвост поднял…
   А тогда, как сейчас помню, подошёл я к мастеру Улмару и стою рядом. Он на меч свой смотрит, а дурень, напросившийся на драку и два удара отхвативший - в мир иной уж отошел. Хребтина перерублена, живот распорот, в крови всё… сколько я такого потом навидался – привык ведь, даже.
   Прости, солнышко…  так вот - вдруг дядька Улмар на меня как зыркнет, и говорит: «Что, малец, говоришь, крови не боишься? Да? А, смерти – тоже?» Я плечами пожал. Тогда он добавляет, дескать, меч скотины этой сейчас тебе дам, кошку иль собаку сможешь зарубить? Я ему и отвечаю, зверьё-то почто обижать? Он засмеялся, поднимает кафтан придурка этого, достаёт из кармана пригоршню монет, пересыпает мне в ладонь – беги на улицу Могильщиков к Рино Болтливому, работа ему есть, пусть идёт сюда с тележкой и лопатой. А, со мной с того дня начал, когда время было, фехтованием заниматься. Наверное, неплохо у меня получалось. Осень, зима, весна, лето и отвел он меня в дружину Пальпа-младшего. Нынешнего барона. Сына старого барона Мармо Пальпа…