На карнизах этого города. Дарья Кезина

В сборник рассказов памяти Сергея Юрьевича Радченко

Какая странная игра,-
Пронижет тени вдруг случайно
                возникший луч.
И станет тайна
                проста, доступна  и добра.

Какая старая   игра.
И лист осенний упадет под ноги
И первый снег укутает дороги
                той белизной,
Взошедшая луна накроет серебром
В контраст со светотенью уснувшие поля.

И света представленье  начнется до конца зимы
                с начала ноября.

— Какая   вечная игра.
Мир как малыш протянет нам ладони
И скажет: "Я не бука. Я хороший."
А в декабре объявится пурга.
Какая добрая игра.

© Стихи: Сергей Юрьевич Радченко

Странная игра \ На карнизах этого города

Их было двое во дворе. Сонное утреннее солнышко тускло нежилось на крышах кирпичных пятиэтажек, обступавших их двор как стены старой крепости из сказок. Это был последний день учебного года в их небольшом и, наверное, скучном уральском городке.

Впрочем, для мальчика и девочки, что были во дворе одни, их микрорайон казался целой вселенной. Она заканчивала шестой класс, а он уже восьмой. Пора было в школу. Он крутился на железной сушилке для белья – так легко и ловко, как перышко, - что она засмотрелась и остановилась на дороге. Его портфель был небрежно брошен на землю, чуть в грязь, впрочем, земля была сухая.

Он уже запыхался и уставал, но, увидев ее желто-серые восторженные глазищи, словно оттолкнувшись от невидимого трамплина, снова взлетел над перекладиной, как птица. Потом нарочито небрежно спрыгнул, подобрал портфель и, не глядя на нее, вальяжно пошел вперед. «Какая у него ровная спина», - подумала она, помня, что сама немного сутулится.

Через несколько шагов он обернулся и, чуть сбиваясь и торопясь, сказал: «У вас тоже сегодня последний день? Так пошли вместе, ты же в 21-й?»

Несколько шагов они прошли рядом молча. Они уже оба не помнили, сколько лет играли все вместе в общих компаниях, но впервые вот так оказались вдвоем.

«О, на нашей крыше – кошка!», - мотнула портфелем влево она. Портфель был тяжеловат и только чуть дернулся. Он скосил на него глаза. «Нашей крышей» была голубая крыша небольшого пристроя к соседнему дому, на которую они легко забирались и прятались, убегая от чужих ребят из соседних дворов после драк или от злобных взрослых. Крыша плавно изгибалась снизу вверх, как шея гуся, и легко скрывала детей, присевших на корточки.

А потом случилось нечто, чему потом долго не могли найти объяснение ни она, ни он. Они вдруг заговорили одновременно, торопясь рассказать друг другу все-все самое важное и пережитое. Что прочитали, что увидели и подсмотрели, что подумали, о чем мечтают… Им обоим казалось, что они лопнут, если не поделятся друг с другом всем-всем.

Ей было жутко интересно все, что рассказывает он – больше чем все, что происходило с ней самой. А он ничего не видел кроме ее лица. Весенний город замер, как иллюстрация, машины затормозили, газ из выхлопных труб повис прозрачными кляксами, прохожие исчезли с улиц, птицы перестали чирикать… И только застенчивый теплый ветерок слегка ворошил их волосы, словно стараясь им не мешать. Двое в городе.

«Серый! Погнали на поле!», - резко окликнул его другой пацан через дорогу. И свистнул, потому что Серый – её Серый - не сразу повернул к нему голову.

«А?.. Не, я потом приду», - крикнул он.

Они снова пошли молча. Он, чуть поколебавшись, выхватил у нее портфель и понес в левой руке. Она слабо попыталась забрать, но он отвел руку: «Мне тренироваться надо, чтобы мышцы были сильные. Папа сказал», - добавил он, чуть покраснев и не глядя на нее.

Школа была все ближе – серое безликое бесформенное чудовище несуразной формы. Зайдешь – и пережует-перемелет, вытянет все живое по капле.

«Я не хочу в школу», - простонала внутренне она. Или сказала это вслух? Потому что он словно услышал и произнес:

«Слушай, пошли прогуляем первый урок, у меня все равно по литере трояк за год. А ты наверное отличница?», - он ухмыльнувшись искоса сверху вниз глянул на ее белую блузку. Ее потом все время удивляла эта его манера смотреть не поворачивая головы, только скосив глаза.

«Ну, нет… В смысле да, давай прогуляем. Но нет, я не отличница», - засмеялась она и от полноты радости схватила его двумя руками за запястье. – «Может, только закинем в раздевалку портфели?»

«Да мне не тяжело!», - дернул плечом он. Впрочем, через несколько шагов бросил ей «Подожди!» - и сбегал назад к школьному стадиону, просунул их портфели через забор и прикрыл высокой травой.

Школа стояла перед лесом и они, стараясь на нее не смотреть, словно это было уродливое существо, обогнули ее и не сговариваясь побежали в лес.
Словно небыль встретила их солнечными тропинками в сосновых иголках, неведомые дорожки вели во что-то таинственное и прекрасное. Небо вдруг оказалось низко-низко и стало нестерпимо синим, каждая травинка, каждый листочек тянулись к свету и звенели.

«О, фиалка!», - взвизгнула она и, ни с чем не считаясь, бросилась на живот и уставилась светящимися глазами на крохотную хрупкую фиалку, гордо поднимающуюся над прелой коричневой листвой.

Он снисходительно усмехнулся, типа, «я выше этих девчачьих нежностей», но потом тоже улегся на спину на лесную землю рядом с ней, закинув руки за голову и смотря на сосны, кружащиеся в замедленном вальсе с облаками.

Она перевернулась на бок и, подперев рукой голову, стала смотреть на него и соображать, о чем спросить. Но он сказал ей сам: «Хочешь, покажу наше с парнями место? Там, говорят, можно найти зарытый клад».

И вот они уже быстро шагали наискосок к заброшенной ветлечебнице, которая обрастала лесом со всех сторон. От развалин белокаменного здания веяло бесприютностью, но он уже увлеченно показывал ей разные секретики и уголки, рассказывал историю про зарытое где-то здесь золото и доллары, которую один из их пацанов услышал от приятеля отца, подслушав их разговор на кухне.
Вдруг он шутливо обхватил ее, и они упали на огромный куст полыни, теплый от солнца.

«Сейчас я тебя поцелую», - словно пугая, сказал он и нарочито серьезно ткнулся кончиком носа в ее нос. Оба захохотали.

«У тебя колючки в волосах», - он потянул репей рукой и вдруг ойкнул – она поняла, что там опять колтуны – а значит, вечером дома ее ждет болезненное расчесывание или ножницы мамы.

«У тебя зеленые глаза», - вдруг сказал он, очень внимательно глядя в ее радужку.
«Серые», - смутившись, поправила она.

«Серо-зеленые», - нашел он компромисс.

«А у тебя…», - начала она, пытаясь сфокусироваться на его глазах, - и вдруг завизжала, увидев за его спиной страшного мужика в ушанке, майке и с топором.
Она совершенно растерялась и осталась сидеть, а Серый мгновенно вскочил, потянул ее за руку «Давай, давай!» - и они побежали. Она спотыкалась, два раза чуть не падала, больно вывихивая лодыжки, но он не отпускал ее руку и они неслись вперед. За ними уже никто не гнался, а они бежали и бежали. Обычно ей не хватало дыхания на долгие дистанции из-за некогда пережитого в детстве тяжелого воспаления бронхов и легких. Но сейчас с Серым она мчалась, не чуя усталости, словно они стали одним целым.

Наконец он остановился – а потому сразу и она, - и они увидели недалеко очертания их домов.

«Я хочу есть», - простонала она. Они понятия не имели, сколько времени, но было ясно, что день и взрослые все на работе.

«Пойдем ко мне, поедим», - сказал он и потянул ее за руку. Она плелась за ним, еле переставляя ноги.

«Так вот где он живет», - подумала она, входя за ним в сумрачный подъезд и ожидая, пока он открывает замки ключами. Этот подъезд, эта мертвая муха в паутине между рамами над почтовыми ящиками и эта потрескавшаяся зеленая батарея сразу стали казаться ей особенными. Ведь это был его подъезд.

«Входи», - он пропустил ее вперед. Она робко замерла в прихожей.
«Проходи», - он тронул ее спину и добавил: «Обувь можешь не снимать». Но она, конечно, сняла.

«Можно принять ванную», - сказал он, а она прыснула от смеха, хотя ванная, действительно, не помешала бы.

Он разогрел какой-то суп, кажется, сваренный из бульонного кубика. Намазал хлеб шоколадным маслом.

Потом он показывал ей квартиру – слегка небрежно и вальяжно, как хозяин. Его квартира была просторнее, чем ее. И вообще в ней царил идеальный порядок, чем не могла похвастаться ее комната. «Хорошо, что мы не у меня», - подумала в этот момент она.

«А здесь я делаю уроки, когда футбол надоедает», - ухмыльнулся он.
«Ого», - она взяла в руки необычную железную математическую линейку с массой разных непонятных ей значков и формул.
«Дедушкина», - пояснил он.

Она рассеянно вертела линейку в руках, засмотревшись на репродукцию картины над столом, где прекрасная дама с роскошным полотном рыжих волос кладет меч на плечо коленопреклоненного рыцаря. «Когда я вырасту, пусть стану такой же красивой», - подумала она. Много лет спустя она вдруг вспомнит об этой картине и найдет в интернете ее название: «Акколада» Эдмунда Лейтона.

«Нравится?», - спросил он – и, не дожидаясь ответа, поглядывая на картину, вдруг легко преклонил колено и сказал: «Хочешь, буду твоим рыцарем?»

Она засмеялась и положила железную линейку, словно меч, ему на плечо.
Худенькая угловатая девочка с колтунами в небрежной прическе и царапинами на руках – и обычный мальчик-подросток, каких тысячи в их городе. Но в эти секунды они были чем-то большим, чем просто мальчиком и девочкой.

Потом еще раз взглянула на картину и сказала:
«Слушай, она словно говорит ему: «Пойди и умри за чушь собачью».
Он поднялся и задумался, соображая, что ответить. Ему казалось, что это просто картинка без глубокого смысла.
«Но я не буду отправлять тебя на смерть. Буду отправлять тебя только на великие дела», - и, оставив на столе линейку, обвила руками его шею и прижалась губами к его уху.
Он покраснел и чуть отстранился. Увидев это, она тоже смутилась.

«А хочешь, я покажу тебе наше с пацанами место?», - у него загорелись глаза.
«Если там снова мужики с топорами и надо бежать, я не переживу еще одно «ваше с пацанами место», - предупредила она.
«Не, там никого нет, точняк!»

Его изнутри распирала энергия. И они снова куда-то пошли наискосок через улицы-перекрестки, и вот уже за последними жилыми кварталами снова замаячил лес. Но он свернул к последней девятиэтажке и они вошли в подъезд. Он повел ее на верхний этаж. Она не могла потом – как ни старалась – вспомнить, на лифте они поднимались или бежали пешком. На последнем этаже у лестницы на чердак он поднялся и с некоторым усилием отодвинул щеколду. Железная крышка откинулась с громким лязгом. Он сделал ей знак рукой - и она поднялась за ним, хотя ей снова стало неуютно, как тогда, у развалин ветлечебницы.

Чердак неожиданно оказался просторным и светлым, пол был сплошь усыпан крупным щебнем. Они снова поднялись по небольшой лесенке и оказались на крыше под открытым небом. Небо окружило их повсюду, словно упав ниже, чтобы разглядеть мальчика и девочку, которые весь день только и делали что нарушали правила.
Она глянула вниз и чуть покачнулась, увидев, какие маленькие тополя внизу. А когда они подходили к девятиэтажке – казались огромными. Впервые она оказалась на такой высоте.

«Осторожно», - веско сказал он и каким-то взрослым жестом придержал ее за талию, хотя они были далеко от края. По телу пошли мурашки.

Они стояли и смотрели вдаль, на лес – и увидели далеко за сосновым лесом горы и другой лес, уже березовый. Увидели белеющие развалины ветлечебницы, из которой бежали сегодня сломя голову. И, к счастью, не увидели серое здание их школы. Блин, школа… Они явно прогуляли не только первый урок.

Потом они не сговариваясь легли на спину и стали смотреть на небо. Говорить не хотелось. Она не знала, сколько они так лежали. Небо из голубого стало серым, потом – лиловым. Кое-где тускло просыпались звезды, тонкий полумесяц висел совсем близко – над соседней девятиэтажкой.

Что-то защекотало ей левый мизинец. Это был мизинец Серого. Он смотрел на нее, скосив глаза.

«Хочешь, я тебя поцелую?», - пытаясь сдержать улыбку, шепнула она.
«Хочу», - помолчав, тихо сказал он и откашлялся.

Она наклонилась к нему сверху и так же, как он тогда, потерлась кончиком носа о его нос. Они захохотали. Ее волосы закрывали их от полумесяца и огней окон на верхних этажах соседних девятиэтажек.

Вечер вступал в свои права. Ей не хотелось домой. Дома она совсем не была прекрасной дамой.

Они медленно возвращались и с удивлением увидели, что на улицах появились люди и машины. Оба могли бы поклясться жизнью, что за весь день не встретили ни одного прохожего и были в городе вдвоем.

У ее подъезда они остановились. Темнота мягко ложилась им на плечи, скрывая мантией последние минуты для двоих. Он отступил на ступеньку ниже, оба одновременно вспомнили ту дурацкую картину над его столом.

Она положила руку ему на плечо, имитируя жест прекрасной дамы, и они засмеялись.
«Пока, мой рыцарь… Ой, Серый… Портфели! Мы забыли портфели».

У него округлились глаза:
«Блин, я сгоняю заберу и принесу тебе»
«Так темно», - она повела головой.
Он ничего не ответил и поморщился, что означало: для уральского пацана, который вырос в криминальном районе, это фигня.
«Только незаметно занеси, а то меня убьют дома», - умоляюще попросила она.
Он удивленно глянул на нее, словно удивляясь, что кто-то может ее обижать.
…
Потом дни полетели как-то незаметно, словно сорвавшись с цепи. Первые недели лета они еще виделись в общих компаниях, но уже не наедине. Иногда она видела из окна, как утром он тренируется на той же перекладине перед ее окнами, но не выходила к нему. И все же какой-то теплый маленький салют взрывался в ней, когда она слышала на улице чей-то окрик: «Серый!» Потом он уехал на все летние каникулы куда-то…

Они взрослели. Он постоянно с кем-то дрался, ходил с синяками и сбитыми костяшками, начал пить пиво. У него были девочки, у нее появились мальчики. Иногда они - каждый со своей парой - случайно встречались на улице и проходили мимо не здороваясь, но смотрели друг в другу в глаза как примагниченные, поворачиваясь друг к другу, когда проходили рядом: он со своей девушкой, она со своим парнем.

Ее захватили новые увлечения и заботы. Он жил на полную катушку на высоких скоростях.

Но все изменилось в один вечер.
Она как всегда тупила над математикой дома, а отчим, который взялся ее натаскать, быстро выходил из себя и раздражался от ее бестолковости.
«Вот элементарные условия задачи. Что надо делать?!», - орал он.
«Искать решение», - вжав голову в плечи, бормотала она.
«Еще раз так скажешь – и пойдешь на улицу «искать решение», - он с злости бухнул сверху вниз стопку учебников, она инстинктивно хотела отдернуть руки и, заметавшись, сделала хуже: когда ее костяшки были на краю стола, по ним прилетела тяжесть книг. Она взвыла. Отчим выскочил из комнаты, хлопнув дверью. Уставшая раздраженная мама спросила «Ну что опять?» - «Я пойду к бабушке, я больше здесь не могу». – «Ну и иди», - за ней хлопнула входная дверь.
Бабушка жила неподалеку через дорогу. Она плелась не пытаясь остановить горькие слезы. В одном из пальцев боль пульсировала почти нестерпимо, и она с удивлением увидела лопнувшую кожу и кровь.

Она шла в свой двор, мимо голубой крыши ее детства и перекладины, вокруг которой когда-то как птица летал Серый. В тот день, когда их было двое в городе. Но не чувствовала себя, конечно, прекрасной дамой. Она ощущала себя маленькой и жалкой. Ей хотелось умереть.

Она прошла мимо скамейки, на которой сидели девушки с парнями, стараясь на них не смотреть, не показывать свое заплаканное лицо. Она опустила голову, длинная челка закрыла ее глаза. На скамейке сидел Серый с девушкой на коленях, но она его не заметила.
«Привет», - сказал кто-то. Она ускорила шаг.

В подъезде ее догнал Серый и схватил за локоть: «Подожди!». Она увидела прерывистую ниточку крови из ее пальца на полу подъезда.
Ей не хотелось говорить. Хотелось домой: умыться, рухнуть животом на кровать и поплакать в подушки.
Они молчали.

«Пошли поговорим», - сказал он. Они поднялись на верхний этаж и сели на ступеньки. Он мялся и не знал, что сказать. Он умел успокаивать своих девушек. Такие утешения часто заканчивались известно чем. Но не знал, как успокоить ее.
«Давай, говори, чё там у тебя», - грубовато сказал он и достал сигарету, покрутил в пальцах, но не закурил.

«Что с рукой? Дралась за парня?», - неуклюже пошутил он.
Она рассмеялась и наконец посмотрела на него как тогда, в их день.
Она рассказала все как есть. Про отчима («Но он не специально»). Про ее тупость к математике. Да и к физике, если честно. А еще – к геометрии и химии.
Он подумал, посмотрел на нее, словно решаясь, и обнял ее за плечи:
«Так это фигня вопрос. Мы с Рыжим поможем. Ты совсем двоечница?»
«Не совсем».
«Ну, решим».

Ей не хотелось, чтобы он видел ее заплаканное и вероятно даже сопливое лицо, поэтому она отвернулась и уставилась в пол. А он смотрел и смотрел на ее тонкий профиль. Потом придвинулся ближе и, легонько придерживая подбородок, потянулся к ее губам. Она растерялась и, не ожидая этого, инстинктивно отвернулась. Он замер.

«Если он поцелует меня, я буду с ним», - успела подумать она.
Но в следующий же миг он отпустил ее, встал и, засунув руки в карманы, стал прохаживаться по лестничной клетке, потом как ни в чем не бывало сказал:
«Короче, давай там свои задания. У меня 10 «Б», посмотришь расписание. Прямо к классам приноси. В физике Рыжий шарит. Математику я могу. По химии найдем. Геометрию тоже я или Рыжий».
«Серый, ну ты где, бля, долго там?!», - раздался вопль снизу.
Он перепрыгнул через несколько ступенек и, не прощаясь с ней, помчался вниз.
…
Серый сдержал слово. Она искала в расписании их занятия, приносила ему тетрадки. Потом снова искала в расписании – и забирала. Ему и его друзьям некогда было подтягивать ее по предметам, но домашние задания они ей делали почти всегда.
«Надо его как-то поблагодарить», - думала она, но ничего не придумывала.
Она все порывалась сказать ему как сильно он ее выручает, но успевала только пролепетать «Спасибо», потому что он, не задерживаясь рядом с ней, либо совал ей на бегу тетрадку, либо забирал у нее и все время куда-то спешил. Когда она однажды попыталась взять его за руку, он удивленно поднял бровь и мягко вытащил кисть из ее ладони.

Он закончил школу раньше, и дальше ей пришлось самой. Он возмужал, от него стало веять какой-то опасностью. Его компания внушала тревогу. Он коротко брился, сделал татуировку, пил алкоголь, менял девушек, дрался, доходили слухи об уголовном деле, но обошлось. Матерый серый волк. Она не узнавала больше того мальчика, с которым они однажды смотрели на звезды, лежа на крыше девятиэтажки.
Однажды она в сумерках шла к бабушке и из-за угла навстречу ей вышел мускулистый мужчина в майке, с запахом алкоголя, стальным взглядом. В следующее мгновение она узнала Серого. Он был явно после драки: на скуле свежая ссадина, на кулаках сбиты костяшки. Он резанул ее взглядом как букашку, которая невовремя попалась ему на пути, но в следующую секунду тоже узнал ее и изменил выражение глаз.
«Привет», - мягко сказал он и, тронув за плечи, тихо обошел ее. Она несколько секунд стояла на месте, забыв, куда нужно идти.

Потом он ушел в армию. Она закончила школу. И вот последнее беззаботное лето. Дальше – взрослая жизнь. Они с девчонками и парнями сидят на лавочке, им весело и хорошо. Летний вечер так изумителен, что у нее кружится голова от счастья.

«Это Серый, что ли?», - неуверенно спросил один из парней.
«Кто Серый? Какой еще Серый?», - не сразу поняла она. Она уже и думать почти забыла про Серого.
Потом увидела сама – поодаль он стоял в полосатой майке десантника и разговаривал с другим взрослым парнем. Его было плохо видно издалека, но по повадкам она учуяла, что это он. Может, было виновато шампанское, которое они пили всей компанией из одной бутылки, передавая друг другу. А может, бархатное волшебство этого беспечного летнего вечера. Она уже не была той робкой девочкой – вскочила и побежала к нему, вскрикнув «Серый!» и повиснув у него на шее, прижалась к его губам своими губами.

У товарища, который стоял с ним рядом, отвисла челюсть. Оказывается, у Серого было все серьезно с девушкой, которая ждала его из армии. И у них все шло чуть ли не к свадьбе и детям. Но Серый ее не отпустил, а, приобняв за плечи, прижал к себе, будто у них это было обычным делом.

Когда товарищ попрощался и ушел, Серый повернул ее к себе, обвив талию обеими руками. Она впервые как следует разглядела его глаза. Стальные, светло-серые, как лед на реке ранней весной.
«Ну чё, как жизнь?»
«Замечательно».
«Вижу, сколько у тебя вон рыцарей», - усмехнулся, мотнув головой в сторону скамейки и оглядывая ее мини-юбку.
«Ты же мой рыцарь. Других таких нет», - неуклюже пошутила она.
«Ладно», - он задумчиво смотрел на нее. – «Тогда может ко мне?».
Она пожала плечами и отстранилась.

… С тех пор они почему-то сталкивались чаще. Она видела его с девушками, которые были не похожи на нее: более фигуристые и взрослые. В то же время он приглашал ее в кафе или кино. Он уже не ждал ее у перекладины, а открыто звонил в дверь или подходил на улице.

Они снова много болтали обо всем. Он говорил, что хочет в Комсомольск-на-Амуре строить корабли и рассказывал об этом так, словно корабли не строятся, а рождаются как живые существа.

Потом он снова куда-то уехал. Уехала и она – в мегаполис.
Началась совсем новая жизнь, словно в ней и не было никакого детства.
Она легко поступила на бюджет журфака. Не особо прилежно училась, много работая и пропуская занятия ради репортажей и интервью, самоуверенно считая, что журналистика – это только практика.
 
Потом кто-то из них нашел другого в соцсетях.
Переписка была неровной, как аритмия. То они болтали по два дня подряд без сна и не могли оторваться друг от друга, то по много месяцев не писали ни строчки. У каждого была своя бурная жизнь.

Он никогда не здоровался, сразу начиная сообщение с сути или с настроения. Впрочем, мы же не говорим сами себе «Доброе утро!», просыпаясь. А они были как-то соединены с Серым в единую систему, только она не могла сообразить, как.
Однажды он приехал в ее новый город проездом. Она забила на спецкурс перед экзаменом, чтобы повидаться с ним. Серый лежал на лавочке напротив ее универа, надвинув кепку на лицо. Она вышла и плюхнулась с ним рядом, положив голову ему на плечо. Прохожие косились на парочку, лежащую на скамейке.
«Ты есть хочешь?»
«Нет. Жарко. А ты?»
«Нет».
«Пойдем купаться».
«Куда?», - глупо спросила она.
«В фонтане. Или Исети».
Посреди Екатеринбурга это казалось мягко говоря странным, но она же была с Серым. Ей вдруг некстати вспомнился мужик с топором и в ушанке, который выскочил на них из развалин ветлечебницы.

В фонтане на площади плескались дети. Серый снял рубашку и подогнул брюки. Ей нечего было снимать кроме платья, поэтому она сняла только босоножки. Они стояли под сияющими на солнце струями фонтана и абсолютно глупо и беспечно мокли.
«Мы дураки».
Оба расхохотались. Двое в городе.

Они пошли по городу мокрые, впрочем, одежда быстро высохла на солнце. В сквере Серый сел на лавочку и усадил ее к себе на колени. Они молчали, наблюдая за утками. Теплый ветерок снова старался не мешать этим двоим.
Потом Серый поерзал и резковато отстранил ее.
«Что случилось?»
«Ничего», - он казался разозленным. Он пересадил ее на лавочку, и она увидела, что у него эрекция.
«Ну а ты что хотела, прекрасная дама. Рыцарь тоже пацан», - неловко пошутил он.
Она ощутила, что он далеко. Ей захотелось домой – в комнатку к бабушке, у которой она снимала жилье.
«Ты где живешь?»
«На Саввы Белых».
«Ты там одна?»
«Нет».
«А с кем?»
«С бабушкой, у которой комнату снимаю».
Он смотрел на нее как-то непонятно, словно не мог что-то решить.
«Я у кореша на Радищева. Хочешь, пойдем, он где-нибудь переночует».
Она снова неуловимо пожала плечами, как тогда, когда он вернулся из армии и обвивал руками ее талию.
«Я устала, хочу домой».
«Ну, пойдем».
«Я сама».
«Ну, сама так сама».
Они пошли в разные стороны.

… А потом она встретила большую Любовь и Серый забылся, отойдя на десятый, если не двадцатый, план.
Она настолько о нем забыла, что вздрогнула, увидев сообщение от него через полгода в «ВКонтакте». Она уже была в новой реальности и прошлое казалось ей фейком. И все же она обрадовалась: их связывали теплые воспоминания. Серый писал ей с Дальнего Востока.

«Как ты там?»
«Если бы было у меня две жизни, то одну бы, без всякого повода, промотал бы голубем, бродя по карнизам этого странного города», - процитировал он барда Александра Новикова.

Серый женился, родилась дочь. У него там была больная любовь – он много писал про их сложные бурные отношения с той женщиной, «аннигиляцию частиц», про то, что он со своей женой как два полюса одной батарейки, и между ними переменный ток…
Ему было тяжело, он жаловался, а потом спохватывался и уходил в браваду. Она впитывала его кровь и слезы, читая километры электронных писем. Ей хотелось иногда прилетать к нему теплым ветерком и дуть ему в ухо, чтобы ему стало немного полегче. 
Потом он развелся с женой.

Серый был импульсивен и несся по жизни, словно конь, никогда не знавший узды. Он каждый год менял род занятий, куда-то переезжал, что-то затевал. Потом начал писать стихи и иногда присылал ей почитать. Стихи были неправильные, непредсказуемые, но каждой буквой живые. Потом, когда его страница будет удалена, она будет жалеть, что этих стихов так никто и не увидит. Ему было плевать на публику и регалии.

Потом она сильно простыла и тяжело заболела. Они уже давно не общались.
Но вот сообщение: «Как живешь?»
Она была так слаба, что смогла только прочесть. Потом, когда немного окрепла, написала, что болела. Он расспросил подробности. И прислал ей деньги, половину ее месячной зарплаты.
«Зачем так много?», - ахнула она.
«Лечись», - кратко ответил он и снова пропал на несколько месяцев.

… Аритмичные сообщения и стихи Серого стали элементом ее жизни. Маленьким, но ярким. Ей казалось, так будет всегда. А потом, когда они состарятся, поедут в город их детства и попытаются снова залезть на крышу той девятиэтажки. Может, и залезут, но не смогут слезть из-за радикулита. И она ему скажет:
«Во что ты снова меня втянул, Серый?»
А он ответит что-то вроде: «Прекрасные дамы не брюзжат».
…
Накануне последней встречи он коротко сообщил:
«Мама умерла. Буду проездом в Екб. Если можешь, встреть».
Она передвинула работу и увиделась с ним на вокзале. Молча обняла.
«Когда электричка?»
«Через два часа».

Они бестолково слонялись по вокзалу, пили безвкусный зеленый чай из пластиковых стаканчиков. Чай обжигал пальцы через тонкий пластик, но совсем не грел. Съели какие-то пирожки, тоже без вкуса. Потом просто сели на железные сиденья в зале ожидания и молча сидели, прижавшись друг к другу.
«Ты счастлива замужем?», - спросил он.
«Очень!», - искренне ответила она. И горячо заговорила, какой удивительный у нее муж.
«Как зовут-то его?»
«Как тебя».
«Ну, это само собой», - изобразил он самодовольство.
Она прыснула.
«Значит, тебе больше не нужен рыцарь?»
Откровенно говоря, рыцарь был ей не нужен, потому что у нее был горячо любимый муж, который, казалось, тоже будет всегда. Но она сказала:
«Рыцарей много не бывает».
И тут же пожалела об этих неудачных ломких словах. Она умоляюще взглянула на Серого и просунула ладонь в его руку, сжала ее. Он не отреагировал, но ладонь не убрал.

Они сидели и то ли говорили, то ли молчали. Им было хорошо и легко.
Потом Серый повернулся к ней и начал пристально смотреть.
«Ты меня смущаешь», - честно сказала она.
Он продолжал. Она опустила ресницы. Он притянул ее к себе за плечи и начал касаться губами уха. Потом покусывать. Потом ласкать ухо кончиком языка. Ей стало нестерпимо хорошо, словно вот-вот взорвется фейерверк. Она зажмурилось. Надо было его остановить. Но он снова сам резко отпустил ее:
«Я пойду покурю».
Его долго не было, она вышла его искать. Он сидел на перроне, электричка уже подъезжала.
Она, спохватившись, протянула ему конверт с деньгами.
«Что это?», - он глянул на нее искоса. Как умел только он, и поднял бровь. Так уже было, но она забыла, когда.
«На цветы».
Он повертел конверт в руках и сунул в нагрудный карман.

Ей показалось, он просто повернется к ней спиной и уедет. Но он резко шагнул к ней, притянул, коснулся губами виска, лба… Это были не поцелуи – а именно невесомые касания. Она обняла его в ответ и потянулась вперед. Его лицо закаменело. Она испугалась, но все равно коснулась кончиком носа его носа. Как в детстве. Он рассмеялся очень тепло и глядя на нее как-то… нежно?
Глаза цвета стали в последний раз встретились с серо-зелеными.
«Пока!», - он махнул рукой и запрыгнул в вагон.

Больше писем не было. Звонков тоже. Пару раз она заходила на его страницу, но его уже полгода не было в сети, потом – год…
Весть пришла от знакомых случайно: Серого уже не было в живых, он загадочно замерз в карьере в городе их детства.
Она не поверила и перепроверила информацию у других источников, как учили их на журфаке. К сожалению, это оказалось правдой.
Что-то невыразимое исчезло из ее жизни навсегда.

Беспутная жизнь Серого оборвалась слишком рано. Иногда ей становилось дико жалко его. Все эти недолюбленные мальчики, ищущие прекрасную даму, но так и не нашедшие настоящего тепла и любви…
Ее жизнь продолжалась. На тот момент у нее было все, чего только может желать себе женщина: она любила и была любима и мчалась по жизни в паре со своим любимым к каким-то прекрасным светлым далям.
… Однажды в городе детства ее накрыла ностальгия. Она тихонько вышла из дома и пошла маршрутом, который был понятен ей одной. Погладила старую перекладину, которая просела в землю и потемнела. С нежностью глянула на голубую крышу из детства. Крыша была давно перекрашена в бежевый, но она-то знала, что под наносным слоем эта крыша – голубая. Обогнула ту же серую, но уже не пугающую школу и попыталась в заборе школьного стадиона отыскать взглядом место, куда Серый в тот день спрятал их портфели. Зашла в лес и прошла немного по тропкам из сосновых иголок. Только не пошла одна к развалинам ветлечебницы: ей было страшно без Серого.

Она никогда не была на его могиле и не хотела искать ее. Зачем? Ведь была их девятиэтажка. Она поднялась на верхний этаж и с трудом, но отодвинула щеколду чердака, пробравшись на крышу. Небо снова было голубым и ближе – но она не чувствовала ничего. Чего-то не хватало. Без Серого не было волшебства. Здесь было пусто. Но она все же легла на спину, смотря в небо, а потом закрыла глаза.
«Где ты?», - тихонько спросила.
Вдруг ей показалось, что что-то щекотно коснулось ее мизинца, как тогда. Но это был лучик солнца.

Он был единственным мальчиком, который, не боясь показаться смешным, встал перед ней на колено и сказал: «Хочешь, буду твоим рыцарем?» С другими было другое – признания, страсть, клятвы, угрозы, накал чувств… Но такого – не было.
Мальчик и девочка решили поиграть в рыцаря и прекрасную даму. Странная игра. И добрая. Они успешно играли в нее много лет. Теперь рыцаря нет. Детская игра закончилась.

Она вспомнила песню Земфиры «Бесконечность». Про знак восьмерки, который связывает людей. Между ними возникла симпатия, которая связала их невидимой восьмеркой. Напряжение тока в ней становилось то слабее, то сильнее, но не исчезало совсем. А теперь Серого нет. Ток прервался. Поэтому она ничего не чувствует на этой крыше.

…Дул ветерок, но неласково. Обычный ветер.

© Дарья Кезина