Идеальное попадание

— Папа в юности оплевал бабушку Галю тортом. Прямо в новую блузку.

Моя младшая сестрёнка Соня фыркнула, уткнувшись носом в подушку. Она всегда так делает, когда не верит моим историям. Но эта — чистая правда. Я знал её наизусть, как таблицу умножения.

— Представь: фарфоровые чашки, духота гостиной, а бабушка Галя — вся в кружевах — ведёт свою коронную партию. Смотрит на папу тем пронзительным взглядом, от которого у меня, признаться, до сих пор мурашки по спине бегают. «Артём, — говорит, — а наша Таня у нас девочка скромная. Классическую музыку обожает, стихи читает...»

Я передразнил её слащавый, приторный голос, и Соня, сдавленно хихикнув, перевернулась на бок.

— И что? Папа не выдержал?

— Не сразу. Сначала он просто сидел, вжимаясь в стул. А мама... — я сделал драматическую паузу, — мама в тот вечер надела свои самые узкие джинсы. И пирсинг в пупке, который она накануне тайком от родителей сделала, вдруг зацепился за пояс. Она дёрнулась — и её разобрал смех. И смешно, и больно. Забилась в беззвучной истерике, слёзы ручьём, а из горла — лишь хрип.

Соня приоткрыла один глаз:

— И папа подумал...

— ...что над ним смеются. Да. И вот он, бледный, с полным ртом этого самого торта «Прага», вдруг не глотает, не давится — а плюёт. Целиком. Сразу всё, что во рту было. Плюх! Прямо в бабушкину блузку. Идеальное попадание.

Я щёлкнул пальцами. Соня зажмурилась, представив картинку.

— Дальше-то что?

— Дальше — тишина. Гробовая. Папа вскакивает — и бежит. Бежит, не разбирая дороги. А придя домой, садится в прихожей на пол и сидит так до рассвета. В ушах — звон, перед глазами — эта блузка в шоколаде. Он уже билеты смотрел в другой город, представлял, как будет жить там под чужим именем... Решил, что мама его теперь на дух не переносит.

— Дурак, — прошептала Соня.

— Нет, — покачал я головой. — Влюблённый. А влюблённые, знаешь ли, часто дураками бывают. А мама... мама в тот вечер, уложив бабушку спать и отдраив пятно от шоколада, вдруг всё поняла. Поняла, что готова бежать за ним хоть на край света. Что все эти условности — прах перед одним-единственным чувством: как пусто и холодно становится внутри, когда его нет рядом.

В дверях, озарённая светом из коридора, возникла мама. За ней маячила папина тень.

— Опять твои небылицы? — сделала она строгое лицо, но глаза смеялись.

Папа молча подошёл, потрепал меня по волосам и наклонился к Соне:

— Спи, — тихо сказал он. — Не слушай его, Сонь. Он всё, как всегда, приукрасил.

Соня на мгновение задумалась, а потом уставилась на папу самыми невинными глазами:
— Пап, а можно я тоже сделаю пирсинг в пупок?

Папино лицо вытянулось, а мама фыркнула и прикрыла рот ладонью, не в силах сдержать смех.

— Сначала вырасти, — покачал головой папа, но в уголках его глаз заплясали весёлые морщинки. — А там посмотрим

Но я-то знал. Всё было именно так. Потому что самое крутое — видеть, как они сейчас, спустя столько лет, переглядываются и улыбаются друг другу,вспоминая какие-то свои, особые секреты. Как папа, проходя мимо, нежно касается маминой руки. Как они вечером заваривают чай и смеются над чем-то своим. И в этот момент понимаешь — вот она, настоящая любовь. Та самая, ради которой не жалко ни новой блузки, ни даже торта «Прага».

И знаешь, Сонь? Если бы не тот вечер с тортом, нас с тобой здесь просто не было бы.