Дама пик. Глава XV

     Наступил 1830 год от Рождества Христова. После приезда в Азовский  посад Сен-Жермен всю неделю пролежал в простудной горячке в съёмной комнате. Что спровоцировало болезнь, долгая дорога из  столицы, непривычный  климат Меотии или ссора с инженер-поручиком, Сен-Жермен не знал. Скорее всего и то, и другое, и третье. Две мойры-сестры прядут нити наших судеб, а старшая  сестра Атропа(1) перерезает их.
  Его мучил надсадный кашель, тело покрывалось липким, холодным потом. Алина привела к нему гарнизонного лекаря и тот лечил больного эликсиром Ле Морта(2)        Надо сказать, что Сергей не навестил его ни разу. Граф отнёс это к их ссоре, но в последний день старого 1829-го года Алина сообщила ему, что у мужа страшно распухла щека и он не выходит из дома.
  Когда молодая женщина ушла, Сен-Жермен поднёс к лицу руку с перстнем. Он, обладающий обширными знаниями в разных областях, не знал название камня!
 Он помнил, что это какой-то минерал, производный  меди, легко растворяется в воде, и  при его растворении выделяется медь со   всеми своими ядами(3).
 Он вспомнил окровавленную щёку Шевардина. Скорее всего  кровь инженер-поручика уже отравлена.
 Ему захотелось умереть прямо сейчас, в этой бедной постели, крохотной комнате на самом краю Европы. Но, как часто случалось в его долгой жизни, смерть человека, с которым его столкнуло Провидение, давала графу отсрочку. Он уже не помнил какую по счёту!
 Он начал вспоминать историю этого перстня. Камень  найден был в Персии, в горах Тахт-и-Сулейман. А  перстень ему делал древний как Тора еврей, исфаханский ювелир.
  1 января нового года Сен-Жермен уже смог подняться с постели. Простудная лихорадка отступила, но он ощущал слабость во всех членах. Несмотря на это он отправился на квартиру к молодожёнам.
  Увидев заплаканное лицо Алины он понял, случилось то, что должно случиться, Атропа уже здесь.
 Сергей лежал на постели,  тяжело и хрипло дышал. Вся левая часть лица чудовищно распухла. Алина,  глотая слёзы, рассказала, что всю ночь его рвало кровью, слабость была такой, что он не смог подняться  с кровати. А гарнизонный доктор сказал, что осталось ему не более трёх дней.
 Шевардин  с трудом повернул голову к вошедшему и граф  не увидел в потухшем взгляде жизни. Это были глаза  ничего не понимающего ребёнка, светившиеся каким-то потусторонним светом.
 Сен-Жермен знал свою особенность на время снимать боль прикосновением. В Персии его даже звали Маковой слезой.
 Он положил прохладную ладонь на горячий лоб инженер-поручика. В глазах больного он увидел облегчение и, если ему только не показалось, благодарность.
  Шевардин умер где-то после полуночи. Алина до конца сидела у постели умирающего мужа, держа обеими руками его остывающую ладонь.
 Его похоронили на местном кладбище на высоком берегу Дона.        Сен-Жермен и Алина долго стояли под пронизывающим январским ветром. Молодая вдова уже выплакала все слёзы, её ничего не выражающий взор был устремлён на могильный холмик с простым деревянным крестом. Граф смотрел на заснеженный, покрытый льдом Дон, несший свои воды в Меотийское море. Мысленным взором он видел Понт Эвксинский, омывающий берега, на них  когда-то томился в ссылке Овидий Назон (4) и дальше на западе  Трансильванию, где в незапамятные времена он пришёл в этот жестокий мир. Появился на свет в мрачном и холодном замке, среди покрытых лесами угрюмых гор.
 Алина наконец подняла голову и взглянула на графа пустыми глазами. Такие же  были у  Сергея перед смертью. Сен-Жермен потянулся и обнял девушку, стараясь заслонить от холодного ветра.
 - Надо жить дальше, дитя моё, - зашептал в ухо. - Ради ребёнка, которого носишь под сердцем. Вашего ребёнка!
И тут же почувствовал, как затряслось от рыданий её тело. И подумал, что это хорошо, горе не сидит внутри, оно выходит наружу!
Гарнизонный доктор за три дня выправил Алине все бумаги о смерти мужа. Теперь она законная вдова. Пока готовились бумаги, граф съездил в Таганрог, где присмотрел 5-комнатный каменный дом о двух этажах. С верхнего этажа был неплохой вид на Таганрогский залив. В этом доме они проживут какое-то время, пока не родится её дитя. И будут навещать могилу Сергея.
 Непраздность(5) только прибавила молодой женщине очарования. Что не осталось без внимания местной гарнизонной молодёжи. Лишь только весна начала будоражить молодую кровь, красивый молодой подпоручик,  с довольно известной и древней польской  фамилией, решил приударить за Алиной. Он прибыл в Меотию в конце феврале и не знал о том, что женщина  недавно овдовела  и ждёт ребёнка. Графа он посчитал старым мужем, с которым можно не церемониться. Ухаживания его были столь явными с ярко выраженным гонором, который   мог  себе позволить разве что  шляхтич эпохи СигизмундаIII(6).
 Сен-Жермен воспользовался правом оскорблённого и вызвал поляка на поединок. Причём  выбрал ... шпагу, оружие в России малопопулярное. Молодой офицер беззаботно принял вызов, не посчитав стареющего графа серьёзным соперником. Алина, естественно, о предстоящей дуэли ничего не знала.
 Граф отправился на утреннюю прогулку по азовскому побережью за час до утренней службы и обещал ждать женщину у центральных ворот храма после её окончания. Сам он ни к какой  конфессии себя не относил, говорил, что верит в Высший разум. Некоторые считали его масоном, но ложу, к которой он принадлежал никто назвать не мог. Но в православный храм нога его не ступала и если кто-то задавал по этому поводу вопросы, он толи в шутку, не то всерьёз ссылался на грехи, которые не дают переступить порог церкви.
   Его уже ждали на  побережье, там где прибрежный песок переходит в глинистую почву. У раскидистого платана разминался визави графа, рассекая мартовский воздух своей шпагой.
  Когда-то, давным давно, граф считался мастером дестрезы. Испанская техника, на его взгляд, имела существенное преимущество перед итальянской, с её линейными передвижениями. Да и  принцип итальянской школы "убивай остриём,  а не  лезвием" не добавлял разнообразия. К тому же он не собирался  лишать молодого поляка жизни, а лишь слегка повредить ему лучевой  нерв на правой руке.
  Сен-Жермен  неспешно приближался к ожидавшим его секундантам, держа подмышкой завёрнутую в отрез темно-синего бархата газолетту - испанский клинок с отделанной  серебром рукоятью. Подарок самого Симона де Фриаза - признанного мастера испанского боя холодным оружием.
 После улаживания  необходимых формальностей, к коим относилось и предложение дуэлянтам примириться, противники заняли позиции. Глядя на красивое, славянское лицо своего противника граф подумал об испанском поцелуе(7), но тут же отверг его, не желая уродовать молодого человека.
  Фехтовальщик из поляка  был никудышный и после двух неумелых выпадов, он получил чувствительный удар плашмя по запястью и его правая рука разжалась как бы сама собой, уронив оружие на землю. С минуту он морщась массировал правую кисть, надеясь восстановить её. Сен-Жермен терпеливо ждал, рисуя на земле острием газолетты одному ему понятные  геометрические фигуры.
  Между тем молодой шляхтич проявил упорство и взяв свою шпагу левой рукой снова встал в позицию.
  Граф усмехнулся одними губами.
 - А не скрасить ли нам поединок небольшой порцией крови? - спросил он настолько тихо, что противник вряд ли его услышал.
 Поляк сделал, как ему показалось молниеносный выпад, но лезвие его шпаги лишь чуть скользнуло по камзолу Сен-Жермена, а вот его клинок ужалил молодого офицера в левое запястье. На белом рукаве расплылось красное пятно, красивое лицо исказилось от боли и он опять выронил шпагу.
 Граф галантно  поклонился. Честь Алины была защищена и ему пора возвращаться. Его визави ещё долго не сможет не только фехтовать, но и сжимать рукоять пистолета. Он вытер лезвие своей газолетты платком, завернул оружие в бархат и, попрощавшись с секундантами, удалился. На своего  противника даже не взглянул.
 - " Как странно", - думал он глядя на редкие льдины, дрейфующие в азовской воде, - "Люди, с которыми  меня связывают невидимые нити судьбы, и  которые становятся мне не безразличны совершают нелепые поступки и нелепо погибают как бедный Серёжа.  Значит ли это, что  я прогневил Бога, раз он забирает их у меня в расцвете лет? Правда, всё это касается  лишь мужчин. Все женщины, которых я любил, живут долго и не знают нужды. Правда, я не знаю, счастливы ли они без меня?  А этот поляк, приударивший за Алиной, которого я легко мог убить, отделывается лёгким ранением".
  Не дойдя немного до церкви он услышал колокольный звон, возвещающий об окончании службы. Правая рука сама собой поднялась совершить крестное знамение, но граф не доведя руку до лба опустил её. Будто дьявол нашёптывал в ухо, а как ты будешь креститься, двумя или тремя перстами, а может ладонью? Слева направо или справа налево. Подняв голову, он посмотрел на золочёные купала, в которых отражалось мартовское солнце и тоска будто рукой сжала его сердце. Блаженны нищие духом, кроткие и миротворцы, а он не является ни тем, ни другим, ни третьим. Может быть он ищет правду? Но только не там, где надо, мелькнула горькая мысль. Безусловно, он плачущий, но плач его не о Боге, а об утерянных возможностях. Несомненно, он милостив, но милость его не приносит людям счастья. Конечно, он  вечный изгнанник правды ради, но кому нужна его правда?
  По впалой щеке покатилась слеза. А из дверей храма вышла  она. Каким неземным светом горят её  глаза всегда после службы. Сен-Жермен почувствовал укол зависти и тут же осадил себя. Ещё чего не хватало, завидовать своей дочери! В конце концов она любит Бога и Бог любит её!


(1)Три мойры - богини судьбы в древнегреческой  мифологии. Клотос - прядущая, Лахесис - определяющая и Атропос - неотвратимая.
(2)Ле Морт (1650-1718) голландский химик, разработавший  tinctura opii camphorata - лекарственное средство на основе камфоры, опия и др. компонентов.
(3)Речь видимо идёт о халькантите, открытом немецким минерологом Коббелем позже описываемых событий
(4)Римский поэт, творивший во времена Октавиана Августа, и сосланный за слишком фривольные стихи на черноморское побережье в район современной Румынии.
(5)Беременность (церк.-славянский)
(6)Польский король (1587-1632)
(7)Удар в испанской  школе фехтования,  рассекающий нос и губы.