История про Кудыкину гору

Сегодня первый снег. Последняя неделя в году. Дождались, можно сказать. Но какой снег. Не тот, что мы любим. При +1. Мерзко, пакостно, еле дошел, чуть не сдох, голос сорвал пока кричал, что на улице, перезвоню, когда буду на месте. Нет, я не на месте. Ты дома, а я на улице. Дома +21, у меня от 0 до +3.

Но она не понимает.  Думает, что я шучу. Играю. Я же такой, игручий, по-другому не умею. Неправда! Умею. Только не всегда показываю. Но у нее на меня компромат, целый шкаф аргументов и фактов: ты же постоянно играешь. В смысле. В коромысле. Встал, значит лег. Взлетел, обозначает приземлился. Или постоянно рифмую все и вся. Привет. Скелет. Омлет. Табурет. Бред. Вечные рифмы и шутки.

Дурочка, дуреха! Я же не шучу, это просто я так люблю тебя. Люблю! Слышала про любовь? Но она не понимает. Или делает вид, что не понимает. Делает вид, что не понимает, что я ее люблю?


- Я еще про Кудыкину гору помню.

Ну, вот, вспомнила, задела за живое. Насыпала соль на рану. Она еще болит.

- Это ж было…

- Это было недавно, это было давно.

Она. Моя половина. Иногда три четверти, чаще восемь девятых. Не по медицинским показателям, где вес, рост, прикус, размер ноги, а по моральным, куда входят перетягивание   одеяла, перебивание собеседника, много других пере-, а еще уважение, терпение и прочее, что когда-то написали в Евангелие. 

В гостинице под Липецком, куда мы приехали на Кудыкину гору, я исчез. Кудыкина гора – место, где змей горыныч извергает пламя, потрясающие виды, где атмосфера, аутентичные отели и конечно, воздух. Такой немосковский. Я не сильно вдавался в программу, полностью положившись на друзей, поехали мы с женатиками, Патрисией и Ленькой, которые на второй день переругались так, что оставили нас доживать оставшиеся дни, предоставив нам выбор как добираться обратно. Пешком, автостопом, на мулле. Сказать, как мы были счастливы, достойно целого мюзикла. Я, пожалуй, продолжу историю, а то текст придется замарывать через слово.    

Ситуация не из приятных: друзья кинули, настроение паршивое, гора не радует. Мы же не дети, чтобы фонтанировать от восторга. Уже не дети, и еще не взрослые, чтобы принять взвешенное решение и найти баланс. Смотрю, киснет моя барышня. Хандрит не по детски. И так смотрит на меня, точнее посматривает: «Ну, что дальше?»

А я же мужчина, рыцарь. Не перевелись богатыри на земле, по которой мы ходим. Захотел сделать ей сюрприз, найти ей банальных кофе с круассаном. Или какой хрустящий тост. Или цветок с вершины горы. Про последнее я только подумал и точка. Капучино и вкусная булка какая-нибудь. Все! И главное, пока она спит.

Но то ли в тот день был какой-то праздник, что утром весь персонал был не в форме и не вышел меня приветствовать, то ли еще какой Армагеддон. На ресепшне стояла сонная 18-летняя девушка и стирала мицеллярной водой макияж. Ресторан «Батяня» решил открыть свои двери только в 12. Соседние заведения спопугайничали и тоже  были закрыты. Пришлось взять такси.

Запомнилось, что был сильный ветер. Первый сильный в том памятном году. Какой-то пустынный, когда все кружит такими вангоговскими змейками перед глазами. Может быть, тогда я увидел первые листья. И пыль, и песок, и какие-то обертки от шоколадок. Казалось, меня забрасывает всем, из чего состоит мир. Уже тогда было то, что препятствовало мне, но я не видел. Я смотрел вперед и видел семью, детей, разбросанные по углам игрушки и след помады на щеке.

Эти мысли помогают пройти пустыню.

Перед выходом я застыл.

Она лежала на атласной простыне, правая рука свисала, касаясь пола, левая затаилась под одеялом с нереально огромными цветами. На полу стоял стакан с остатками сладкого сока и рядом лежал телефон, на котором было два пропущенных с неизвестного номера. Хорошо, что аппарат был на беззвучном, и ничто не могло помешать ей лежать в неудобной позе.

- Милая, какая же ты когда спишь, - вырвалось у меня.

- Какая? – захотелось услышать мне.

- Нереальная, - все равно сказал я.

И не поверите, но она засопела. Захрапела, что значит по-женски. В позе альпиниста, эмбриона, эбриона-альпиниста, карабкающегося по утробе.
Я сказал это вслух? Если друг оказался вдруг… и не друг, и не враг, а вслух.

- Тссс!

Облизала губы и дальше. Спать, покорять горы, что-то там покорять.
Я фотографирую и откладываю в долговременную память, чтобы где-нибудь на перепутье вспомнить и улыбнуться. Пусть смотрят как на психа. Потому что я такой. Влюбленный псих. Меня не пугает, что про меня будут так думать. Тем более, если это не лишено смысла. А кто еще встанет в такую рань, чтобы найти завтрак для своей любви? Напрашивается, слово романтик или настоящий джентльмен. Но сейчас в наше время их обычно называют придурками и задротами.

И еще таксист тому подтверждение. Смотрит на меня как китайскую копию «Давида» Микеланджело. Мол, ну хватит уже.    

- Поехали? – решительно сказал я. Наконец. Сколько он меня ждал, пока я отвисну. Минут -пятнадцать.

- Уверен? – спросил он.

Уверен ли я? Да, да, конечно, уверен. Никто никогда не был так уверен как я. Я сверхуверенный увернер. Говорю же, псих. 

Ему же я робко кивнул, и мы мягко тронулись.

Таксист, скажу я вам, тоже был не самого нормального десятка: он слушал Меркури «Рапсодию» и на словах «Мама, я убил человека», таксист проскулил по-волчьи. Точно так как голодный замерзающий волк в лесу на горе воет на луну. Когда звучало «Я не хочу умирать» машина дрогнула (то ли лежачий полицейский, то ли какая неровность) водитель спросил, куда я еду.

Мне сразу захотелось присочинить, потому что рассказывать про то, что я оставил девушку одну в номере, а сам поехал в неизвестном направлении за кофе, не хотелось. Он бы меня не понял. Ну, вы же понимаете, какой нормальный мужик оставит свою женщину в номере в гостинице, в которой масса народу, в том числе мужчины, которые приехали одни. А если кто постучится или ей понадобится спуститься. Так рождаются семьи, которые потом празднуют золотые свадьбы. Даже то, что этот таксист умел выть по-волчьи, не вдохновляло меня. Поэтому сразу родилась первая глупость: еду собирать материал. Какой материал? Сверхсекретный. Я захотел возомнить себя важным ученым, который занимается чем-то очень секретным, что вынужден вставать так рано, чтобы поехать. Но я не хотел большого интереса к своей персоне, поэтому  ответил просто.

- Прикупить тут кое-что.

- Кое-что?

- Да, на завтрак.

- Зачем? В этой гостинице номер с обязательным завтраком. Я знаю.

- Но он в 12. Еще ждать четыре с половиной  часа.

- Ну и что?

Ему было непонятен мой подвиг. Лучше бы я загнул про сбор материалов. Но главное, что этот подвиг, поступок был понятен мне. Его же совершал я, а таксист – только мой помощник на этом этапе, один из нескольких этапов, чтобы все задуманное получилось. 

Таксист – парень лет 30, с обветренными губами подвел черту нашему «баттлу», сделал тише распаляющегося солиста «Квин» «Веезельвул отрадил для меня демона», чтобы сказать:
 
- Вот Фреди. Голос один из миллиона, талантище. Ты же согласен? Почему я должен знать про то, что он спит с мужчинами? А он спит. Или спал. Да какой черт!? Если поет сейчас, то и спит тоже не вчера. Так вот. Я хочу слушать его песни, ехать в машине и не думать, что он твою … за ногу. Или его за ногу. Ну, ты же понимаешь, мы же не в лесу живем.

Как раз мы ехали мимо леса. Этот парень не только умел скулить по-волчьи. Можно построить теорию: утренние таксисты довольно раздражительный народ. Но я понимаю, что это особенность или одна из неприятных черт, как говорится обязательная погрешность, профессии. Им важно много говорить. Чтобы не уснуть, например. Какому пассажиру будет хорошо, если водитель уснет. А тема, она рождается благодаря визуальной составляющей или звуковой. 

- Не понравилась тема? Вижу, что сморщился. Это потому, что ты не понял меня. Не подумал обо мне. А ты сделай усилие. Важно, парень, о чем мы думаем. Не потом, не завтра, прямо сейчас. Может быть, ты решил, что я дурень, ругаешь меня про себя разными словами, а я тебе скажу, что ты имеешь на это право. Те люди, которые связаны чем-то, пусть на время, но связаны, они получают в подарок возможность думать друг о друге. Я о тебе, ты обо мне.

Какая-то странная беседа у нас получилась. Я все ждал, когда она закончится, когда мы приедем. Не верил я его интеллектуальным штукам. Я подумал, как хорошо, когда пассажиры, таксисты, все сидят молча. Проносятся мимо деревья, дома, люди на остановках, звучит «Одинокий пастух» и на душе умиротворение. И это очень даже возможно, я же плачу, клиент всегда прав, но рано утром, в этой ситуации все казалось совсем наоборот: водитель всегда прав. Водитель босс!
Я попросил остановиться возле ближайшей заправки. Красные буквы из дешевого пластика соединялись в «Клеопатру».

Зеленый форд с пятнами грязи остановился возле входа. Из него вышел парень в ковбойской шляпе.

- Осень, сука.

Я почувствовал себя виноватым. Что это я виной тому, что сегодня ветер, что грязь, что я заставляю таксиста работать в такой мерзкий день. И в доказательство моим словам он просигналил, мол, поторопись.

Я забежал в кафе, где к счастью я был единственным клиентом. Голливудская улыбка и выдающийся бюст с бейджем «Екатерина». Заказал. Получил на сдачу леденец со вкусом дыни.

- Устраивает?

Почему я услышал в этом слово страх, травлю и звон дребезжащего трамвая. Я развернул леденец и стал его грызть как яблоко.

На обратной дороге таксист молчал. Тариф разговорный, только в один конец. Мимо проносились деревья в множестве оттенков желтого и красного. Я искал зеленый и заметил одинокую елочку на широкой поляне возле фермы. Она качалась, словно танцевала, одна пребывая в хорошем настроении. 

На прощанье таксист кивнул с тяжелым вздохом. Не нравилось ему то, что он делает. Ему бы жену обнимать и деток кормить мороженым. А тут парень со странным заказом, философия и этот нервный хруст за спиной. Он включил радио. Передавали передачу про переменчивое настроение. Что нужно делать, если встал не с той ноги. С какой я сегодня встал? Ведущая с хриплым прокуренным голосом советовала поесть сладкого, выспаться и много смеяться. Она пошутила про погоду, но вышло не очень смешно. На этом куплете я вышел из машины. Водитель даже не обернулся. Наши отношения подошли к концу.

Я поднялся в номер и ждал триумфа.

И я вернусь домой…   

Смятый круасан и холодный капучино  - плод моих трудов. Как доблестный рыцарь, вернувшийся в отчий дом. Прими меня, моя королева. Скинь свою одежду. Я заслужил…

А что я заслужил?

Восхищенный взгляд, гордость за то, что с тобой такой мужчина. Галантный, внимательный, заботливый и еще тридцать синонимов, за которые половина женщин земли  готовы на преступление.

Но моя фея об этом не догадывалась. Она не читала такой статьи, ей об этом если кто и говорил, то в одно ухо влетело, в другое фьють. Она запоминала только то, что ей было нужно, фильтруя тщательно все, что поступало извне. В тот сверхветренный день она знала, что в то утро я не должен был поступить так. У нее была четкая программа моих действий. Когда она просыпается, я рядом и все тут. Никаких гвоздей. И шурупов.   

За это и поцелуй в пространство лица и несвежее дыхание. Да еще, слово:

- Оставил.

В это слово она вложила всю свое разочарование, растерянность в течение трех часов, что я отсутствовал.

И слеза. Застывшая. Жирная. Явная.

Я за нее отвечу. Не потому что она так сказала, нет. Я четко знал, это у меня было записано на подкорке.

Что теперь? Как загладить вину? Главное не убегать никуда. Быть рядом. Но сперва. Мне нужно.

- Ты куда? – она стала такой серьезной, как бывают в день свадьбы или похорон. Когда уезжает брат в другой город.

- Милая, милая, милая, милая. Я тут, тут, тут. Я здесь, здесь, здесь.
Думал цветы, но, по всей видимости, вряд ли. Да и что цветы. Спать в маленьком номере с цветами это убийство. Одна бабуся откинулась в комнате с букетом полевых. И одни молодожены тоже. А еще артистка одна. Уж очень она была популярная. Поклонники не знали, конечно, вот и надарили. Лучше бы те деньги, что на цветы потратили, ей на счет по номеру телефона прислали. Все были бы живы.   

- Пей кофе, - отвлекаю. - Пока не остыл.

- Не хочу кофе.

- Не хочешь?

- Хочу сок. Томатный.

- Мне надо спуститься.

- Не хочу так. Хочу, чтобы ты остался.

- Но чтобы тебе принести сок, мне нужно выйти. Сок это рок, это электрический ток бьющий прицелом в правый бок.

- Сейчас уйдешь, там что-то задержит, я одна. Это самый дешманский отель. Только мы в него и приехали. Ты видел хоть каких то постояльцев. Не видел? Знаешь почему? Потому что их нет!

- Как же нет? Как же нет. Их много. Просто нам достался очень тихий номер, соседи тихие, пенсионного возраста, не умеют как мы. Всю ночь шелестят газетками.

- Ты что хочешь меня убедить в том, что все в порядке? Это называется пудрить мозги. Еще вешать лапшу. И наконец, это подло. Ты со мной поступил неправильно, и пытаешься просто успокоить. Вот так просто. Как будто сейчас сказочку расскажешь, и сразу все будет норм.

Начиналась истерика. Или что-то похожее.

- Вот всегда ты так. Только я почувствую себя хорошо, скажу себе, да, я самая счастливая, мне повезло, что я здесь, с любимым человеком, что у меня впереди все только хорошее, и тебе надо все испортить. Не понимаю, зачем тебе уходить, когда я счастливая, чтобы возвращаться ко мне к несчастной. Что за причуды?
Причуды, Бермуды, где черная дыра…

- Потом я заскучаю, а я обязательно заскучаю, я растрепанная всегда не в своей тарелке, а еще ты меня такой запомнил, растрепанной, ты встретишь девушку с вау прической, сравнишь, и это будет началом конца. Первое несоответствие. Стоит только начать.

Я не двигался, старался не улыбаться, что вызовет раздражение, не быть излишне серьезным, что тоже не есть хорошо.

- Чего стоишь? Сделай хоть что-нибудь.

- Жил был кто-нибудь. Однажды он решил сделать что-нибудь для кого-нибудь.

- Перестань. Опять ты со своими бредятинками.

- Я опять, семейство опятовых. Рядом живут семейство бредятовых.

Она так меня не отпустила. Засмеялась. Удача! Главное не поддаваться на первые провокации. Мол, ты чего на меня орешь. Мне же неприятно. Просто стоять, терпеть, юморить, как будто в тебя вшит клоунский чип.

К тому же, она все равно хорошая. По все нормативам хорошести. Да, в ней есть масса  «но» и «ни за что», а также все, что связано с жидкостью: слезы, сопли, но больше сладости, чем горечи. Ну, да, она не может оставаться одна, пасует перед трудностями, занимает больше половины кровати, когда спит и всегда чавкает, когда ест. Она думает, что недопустила первого несоответствия, на самом деле их была бесконечно много. Моя задача, чтобы она продолжала так думать как можно дольше.

Она меня затянула под нереально огромные цветы. И согрела так, что на какое-то мгновение потерял сознание. Она даже этого не почувствовала.

Я думал, у меня остановится сердце. Потеряю сознание и все. Последний кадр в жизни. Мне было хорошо, рядом человеку тоже, а потом я дышу, задыхаюсь и темно. Может быть, тот свет или на этом точка. Никто не знает.

-Закажем такси, - прошептала она. Совсем другая. Другим бодрым голосом, уже без тех неприятных обид, которые растворились под одеялом с цветами.

Не поверил, что приехал тот же таксист. За пару часов, что мы не виделись, он заметно взбодрился. Что его вдохновило. Звучал джаз, спокойный, без надрыва. Тот разговор про мысли, что мы на время близкие люди витал в воздухе, но так и остался парить, не оседая нигде.

По дороге я держал ее руку, вцепился, боялся, что она может исчезнуть.

Мы проехали мимо поля с танцующей елочкой. Она тоже заметила. Наши глаза встретились.

- Что смотришь? Вижу ли я то, что видишь ты. Конечно, вижу.

С того времени прошло полгода. Ресторан «Алилуйя» спрятался под снежной вуалью. Ее там не было. Она не сидела в такси, пролетающий с фейерверкамим снежной пыли из-под колес. Она не выбирала подарок в магазине сувениров.

Она лежала дома и хандрила. Как и все перед праздниками. Мечтая, сравнивая с тем, что было в начале года с сегодняшним днем. Она уволилась с нелюбимой работы, мы сняли квартирку, теперь нужно что-то еще.

Я зашел в аптеку. За пластиковым стеклом стояла растерянная девушка. Наверное, я помешал ей доесть вкусный бутерброд. Я набрал номер. Она взяла на седьмом гудке.

- У нас там было, - начал я. – Посмотри. Помнишь, ты месяц назад закупалась.
Пауза в три мгновения, шуршание, громкий бум, раздражение в голосе.

- Перекись водорода, йод, зеленка – думаешь достаточно?

Я не стал спорить. Когда она лечилась, то превращала это в серьезное мероприятие с научным уклоном.

- Мне от  простуды, - извиняющимся тоном начал я.

- Что? – уже лениво спросила девушка. То ли Катя, то ли Аня. Бейдж был с размытыми буквами. Чем она его залила? 

- Что? – повторил я. Еврейский способ. -  А что можно?

- Парацетамол, ибупрофен, аспирин… Это смотря как вы простыли. Для ребенка? Есть температура? Отхаркивающее нужно?

Мне нужно было срочно дистанцироваться от этой девушки-паразита.

- Я сейчас.

Звоню ей. Рассказываю ей все слово в слово, жду реакции, снова пауза, звук включенного ТВ, ток шоу про отношения. Я здесь!

- Пастилки возьми.

- Какие пастилки?

- Для рассасывания. И возьми карвалол или что-нибудь из валерианы. А то я какая-то нервная стала в последнее время.

- У нас там было.

- Было, сплыло.

- Хорошо.

Я нервничал тоже. Аптекарша меня ждала. Покупателей больше не было. Наши отношения позволяли думать друг о друге считанные минуты.

- Две пастилки.

- Апельсиновые? Медовые? Со вкусом дыни?

Я снова завис.

- Молодой человек, вы в порядке?

- Я? Да. Те есть со вкусом меда. И дыни, пожалуйста.

Я вышел на улицу. Два поворота и я у дома. Со мной тоже что-то начинается. Ну, это очевидно. Если кто-то в семье подхватит вирус, то пиши пропало, всем достанется. Значит, будем болеть вместе. Я буду для нее подопытным. У меня это хорошо получается. Я во всем ее слушаюсь и никогда не перечу, если она вдруг захочет попробовать на мне новый метод лечения. Это,  конечно, с одной стороны, риск, но с другой стороны, я же не могу ее расстраивать.