Счастье повышенной жирности
Я зашел сюда, прежде всего, чтобы переждать непогоду. Мне нужно было доехать до пока еще родного института, забрать документы, попрощаться с приятелем, взять с него долг в 5 тысяч, понимая, что шансов у меня 50/50, сам и виноват, кто меня тянул за язык, когда прощался с суммой со словами «Отдашь по возможности». Но я решил, что это будет сегодня, потому что мне нужны были деньги именно сегодня.
Так хотелось купить настоящие продукты, не быстро разваривающиеся макароны и не тушенку, в которой было не мясо, а что-то неизвестное с большим количеством Е.
Я шел к метро, дождь уже начинал моросить, но потом так сильно забарабанил, что если бы не укрытие, я бы промок до трусов. Ни больше, ни меньше. Болеть не хотелось.
Я понимаю, если у человека все по маслу: и работа есть, и деньги, и семья полная чаша, то и полежать с грелкой и градусником под сериалы нормально. Но если в твоей жизни все катится в пропасть, то болеть это настоящая катастрофа. А у меня была самая черная-черная полоса.
Не люблю эти ТЦ. Звучит как будто что-то пошлое, запретное. Тихо, тсс, тцц… И правда не только в «обложке» - по всем этажам кричат пиарщики местных бутиков, мечтающие всучить вам все самое ненужное, выдавая за жизненно необходимое. Мне нужно идти, но на дороге этот неунывающий парень, приглашающий в тир пострелять.
И что удивительно, каждый второй ведется. Ах, эти скучающие, даже тоскующие Джоконды с пробниками туалетной воды неизвестного происхождения, самые настоящие эксперты, определяющие вашу подноготную по одному виду. И конечно запах (именно запах) попкорна! А музыка, которую нельзя сделать тише или поменять плейлист. Ты ее должен слушать, даже если не хочешь. И как назло, звучат все самые «любимые» композиции.
Повторяю, мне нужно было где-то укрыться. Я быстро свернул в «Аленку», где хотя бы ароматы шоколада компенсировали все неудобства большого «рынка».
Шоколадный дух отогнал от меня все то негативное, с чем я пришел. И если бы не другие клиенты, еще бы удобное кресло, и я бы тут поселился. Так я думал, прохаживаясь от горок дешевых мармеладных к шоколадной «элите».
А вот интересно, в этот магазин берут только девушек с именем Алена? Или могут пропустить Лен, Маш, Оль и даже Медей. Медея, торгующая шоколадом. Ешьте, детки. Я Медея, однажды уже накормила своих детей… Ох, этот пьянящий толкающий на безрассудство аромат. Как же правильно, когда твоя половина благоухает шоколадными батончиками, «Каракумами», «Красным маком», «Косолапыми мишками», «Красной шапочкой». Не нужны никакие воды «made in France», пряные, парфюмерные масла, обещающие раскрыть индивидуальность. В моем понимании просто: все девушки от 0 до 90 любят сладкое, мужчинам подавай все горькое. Плюс к минусу.
- Извините, но у нас нельзя пробовать.
Она возникла внезапно. Она, девушка в очках, с надутыми, как будто от обиды губами.
Попал! Я и не заметил, как в задумчивости, раскрыл батончик «Вдохновения» и надкусил. Задумчиво от вдохновения. Как-то так. Этот как под сериал ешь все, что под руку попадется. И вот мне попалась эта конфета. Я почему-то от растерянности поднял руки и даже сказал:
- Ой, сдаюсь, сдаюсь. Но вы не подумайте ничего, я куплю. Мне же нужно попробовать. А то мало ли что там под оберткой. Вдруг чей-то зуб.
Продавщица, Аленка или Неаленка, удовлетворилась моим дурацким, я бы даже сказал идиотским признанием.
А мне стало не по себе. Я купил вместо «Вдохновения» (как будто этот сорт был артефактом моего проступка) полкило батончиков, двести грамм «Мишек», и вышел.
Дождь усилился, хоть я и думал, что дальше некуда. Я вернулся, взял кофе в альпийском кафе. Денег у меня не было. Почти. На последние «гулял». «Вдохновение», теперь «Альпы». Пир во время чумы. Если чума продлится еще час, а в возврат долга я почти не верю, то быть мне голодным дня 3-4.
В кафе все было аутентично, сделано в стиле горнолыжного курорта: фотографии в рамках с горными видами и возбужденными взглядами «Я сделал это!», огромная витрина в виде горной кручи, с которой спадали композиции из напитков с цветными наклейками. Мне тут же стало не по себе, что я не в спортивном костюме и со мною не было лыж.
Рядом сидели двое, и смотрели друг на друга, как будто играли, кто кого переглядит. Я достал конфеты, забросил в рот сразу две – мишку и батончик, чтобы поймать как новый вкус, так и новое послевкусие. Шоколад перемешался. Я слышал тяжелое дыхание рядом. Парень и девушка быстро засобирались.
Их способ общения меня вдохновил: достаточно одного взгляда, чтобы понять. Полувзгляд, полувздох. Сколько они вместе? Год, два? Месяц, неделю? Познакомились час назад? Есть же такие, кто не любит толстые книги, долгих прелюдий. В наш век коротких сторис с экрана мобильного быстрое сближение с человеком очень даже возможно.
Ее я заметил не сразу. Сперва, я услышал неприятный аромат чего-то спертого, несвежего. Как возле «Пятерочки» в 8 утра, когда выносят на помойку полусгнившие киви и груши. Но внимание мое привлекло мельтешение довольно в близком расстоянии.
Я не мог не заметить раскрасневшееся лицо и мокрые волосы. Зеленая куртка с широкими рукавами и длинный двухметровый шарф, свисающий небрежно. Стоптанные кроссовки из дерматина. Прохудившиеся до хлюпания.
- Молодой чек.
Я дожевывал второе сочетание двух конфет и улыбнулся черными зубами. Как это верно и точно соответствовало ее внешнему виду.
- Вы меня простите, что вот так подхожу…
Она задергала плечами, вероятно, чтобы снять нервозность.
- Да ничего, - улыбнулся я, тоже чтобы снять неловкость, верную подругу нервозности.
Что же она хочет? Первая мысль, которая бросилась в голову: хочет познакомиться, наблюдала за мной, как я покупал шоколад, заказывал кофе, как сидел и красиво положил руку в задумчивости (я просто неотразим) и вот решилась. Сейчас девушки такие смелые, что часто берут инициативу в свои руки. Я допил остатки кофе, чтобы смыть оставшийся шоколад на зубах и снова улыбнулся. Чтобы соответствовать человеку, с которым можно и хотят познакомиться.
- Не поможете погрузить инвалидное кресло?
- Что?
Я мог ожидать все что угодно, но не это же! Разговоры про то, кто, что любит, про современную музыку «отовсюду», можно про дождь, наконец, да и само место диктует тему. Альпийские горы, я уже заготовил фантазийную историю про дядю горнолыжника, погибшего при обвале в горах, вспомнил про Высоцкого, Визбора и «Высоту», и пусть она меня скорее пугала, чем нравилась, я был готов встретить девушку с «шагом ко мне» в полной амуниции. Зачем мне это было нужно? Хотя бы потому, что это бы точно переместило деление на шкале настроения в положительную сторону.
- Я тут с братом, - продолжила она. – Он у меня инвалид. Третий год в кресле. Прыгнул в воду не в том месте. Там строители сломанный ковш оставили. Хотели забрать, а не забрали. А мой Тошка как увидит новую заводь, покоряет. Теперь, конечно сидит смирно.
Я завис. Какой-то брат, кресло. Мне стало чертовски неловко. Это же неправильно. Не так. Понятно, что от непогоды не застрахуешься, но от таких эпизодов точно хотелось бы. Никогда в жизни не помогал инвалидам. Я не тот, вы меня с кем-то спутали.
Наверняка, есть в любом общественном месте человек, который специально сидит и ждет, когда пройдет старушка с сумками, у женщины заклинит зонтик, он знает все возможные маршруты до метро и в любой параллельной вселенной. Он открыт для помощи. Обычно, это мужчина, с ним рюкзак, в котором есть все от анальгина до хлороформа, и главное у него есть время и желание в одном флаконе.
Она, конечно, видела мое сомнение, жевала нижнюю губу, и вдруг в нерешительности протянула левую руку, потом поняла, что сделала что-то не так, убрала левую-провинившуюся за спину, и вытянула как-то по-советски, как на плакатах и памятниках правую.
- Мария, - представилась она. – Мне 24, не работаю, не учусь. С братом 24 часа в сутки. Мне 24 и с ним 24, не я это придумала.
Я тоже представился. Я же вежливый. Да и к тому же избранный. Она меня выбрала!
- Мне 22, учусь на юриста, точнее учился. Сегодня должен забрать документы. А завтра…
Меня прямо кольнуло в бок. Так больно! А ведь правда, что меня ждет завтра? Голая зияющая пустота. Бесконечность в 40-50 лет в качестве кого? Или значительно меньше? Но все равно, кем я стану? Проснусь в своей квартире, солнце заглянет в комнату, одернет одеяло, прошуршит тапочками, буркнет «Проснись уже»… Кто проснется, куда пойдет, что будет делать этот человек? Довольно страшно. Так начинал писать свою «Кэрри» Стивен Кинг. Но я не писатель, не врач, не знаю, кто я. Черный квадрат Малевича. Белый круг, зеленый треугольник.
- Так вы поможете?
Я вновь пожал плечами, и заторможено встал из-за стола. Разве можно по-другому? Есть какая то причина, чтобы не делать этого? Даже «спешу», «я после операции» или «меня очень ждут, срочно вызывает босс» выглядели бы как-то жалко на фоне инвалидного кресла и беспомощности этой девушки.
Ее брат все это время стоял в стороне, как будто Мария специально держала его на расстоянии, боясь этим меня спугнуть. Если бы они явились передо мной вот так сразу оба: она в своем карнавальном прикиде, он на пугающем транспорте из «безумного Макса», то даже не знаю, согласился бы я или нет. Это как парень и девушка ловят машину, а парень прячется в кустах.
Тоша скучно пил вишневый сок из трубочки и когда я подошел, медленно повернулся и протянул руку. Правую руку! Я пожал дрожащую кисть. Я почти не ощутил твердую кость, словно это был муляж руки. Настоящую он прятал за пазухой, прикрыв сумкой с желтым Чебурашкой? У него была сумка с ядовитым лимонным героем, который подкидывал апельсины. И такая надпись на ней «Добро пожаловать в цирк!»
И когда наши взгляды пересеклись, я дернулся, потому что невозможно было сдержаться, это лицо, неправильно расположенные несимметрично глаза, нос, повернувший вправо, и улыбка героя Гюго вызывали только одно чувство. Омерзения. Сочувствие тоже, но сперва брезгливость и отвращение, и только потом жалость и все со знаком плюс.
Это был не молодой человек, из молодости было только отсутствие седин, а сам он походил на куклу из спектакля или фигуру из музея восковых фигур. На номер в цирке. Сердце мое стучало, как будто меня вербовали в вооруженные силы.
- Нормальная реакция, - успокоила меня девушка. – Сперва шок, но это только первые пять минут. К беременным мы конечно не подходим.
Я живо представил картину из прошлого, как Тоша, еще такой здоровый и полный иллюзий на будущее, что станет полноценным членом общества, летит в воду. У него наверняка было сомнение, а стоит ли прыгать. Да ну, ребячество. Стоит ли так шутить? Играть со смертью? Понятно, что смерть или увечье никто даже не допускал, но все равно страшно.
Но что-то или кто-то толкнули его на это. Может быть, друг, который уже два раза прыгнул и с более крутой высоты, а он ни разу. Или девушка. Или прочитанная книга, фильм, в котором молодые все такие дерзкие. Или человек, случайный прохожий. Прохожий сказал ему и забыл, а он запомнил и воплотил это в полете.
И пока он летит, на лице такой восторг, такая легкость, такое могущество.
Смотрите, как я могу. Я лечу, я птица, я самолет, я бог! На него смотрят девушки, одна из них точно по уши в него, а может и не одна. И не только девушки. Звучат возгласы «Во, дает!» и он переполненный этим «водает» с пеной у рта, эмоциональным накалом входит в сперва бодрящую воду, мгновение, второе, звук, много звуков, овации тех, кто на берегу, оглушение, когда случилось необратимое, вопли смотрящих, боль, которую сложно озвучить в толще воды, помутнение, скорее всего обморок, его выносят под причитания и слезы. Скорая…
Честное слово, я готов был помочь, внутри себя все перестроив, чтобы соответствовать человеку, которому не все равно, но у меня дрожали руки, тряслись колени и блестели глаза, мечтая найти укромное место, чтобы дать волю разрыдаться. Я был не в форме внешне. Внутри у меня все разложились, но внешнее расхлябалось, развалилось.
Какой из меня помощник? Я мог бы сказать что-то хорошее, но сделать, поднять, прикоснуться это другое. Но на безрыбье и рак рыба.
Маша заметила мое состояние, но не показала виду, просто сама покатила коляску. Она же меня могла отпустить, но не делала этого, как будто зная, что я никуда не денусь. Брат пытался ей помочь, крутить помогающие диски, но у него это плохо получалось: руки захватила мышечная спастика.
- Сейчас я сама. Будете нужны на улице.
- Так дождь же, - закричал я неестественным голосом, но меня не слышали. Она все сказала.
Как же мне хотелось провалиться в преисподнюю, исчезнуть, превратиться в воробья, листочек дуба, увидеть портал в метре от меня. Я бы разбежался и ищи, свищи. Я даже хотел вспомнить молитву, которая мне поможет хотя бы спокойно завершить начатое, но ничего не вспомнил.
И тут я увидел ее. Вбегающую в тц. Тсс, тцц… Возле кофейного автомата стоял мужчина с пышными усами и играл на телефоне в шарики. Рядом с ним стояла тележка со спортивной сумкой внутри. Мимо пробежали люди. «Ну хватит, ты меня сегодня с утра замурыжил», «Я стучусь в сортир, ну, мне надо, а он там о, нет, блюет вобщем».
Она поморщилась от навязанного погодой общества, так красиво фыркнула, что на мгновение я забыл, что должен помочь. Обрывки фраз стали громче, отчетливее, проникали отовсюду. Она развернулась, как фигуристка на льду и снова зачаровала меня.
Фокус внимания сместился к ней, той самой из летнего месяца, когда она меня покорила своей духовностью. Она умела находить на карте любую местность. Вот вы знаете, где находится остров Буве? А она знает. А про Великое Зимбабве вы что-то слышали? Вплоть до координат. И что интересно, в планетарном масштабе она могла найти все, но в родном городе была близорука.
Она все знала про звезды, горные породы, какие метеориты упали и каких размеров, но как варить плов для нее была великая загадка. То есть человек исключительный, без примесей бездуховности. Как мы познакомились? Она меня попросила помочь… Ирония. Помочь найти какой-то дом, где находится магазин поддержанных вещей, я напросился проводить и после того, как она получила заказанный сверток (я до сих пор не знаю, что она заказала), закидывал ее вопросами на темы, в которых она успешно плавала. География, космос, будущее.
А потом когда вопросы почти иссякли, как и время, как и ее терпение, она махнула рукой и ушла. Спросить ее номер или договориться на свидание даже не стояло, наша встреча носила одноразовый характер.
На ней был кофейного цвета плащ и берет, какой носят старомодные тетки из прошлого века.
- Тася!
Она не сразу заметила меня. После пируэта, она стала собирать непослушный зонт, стряхивала с него воду, и только хотела сделать шаг в сторону раздвижных дверей…
- Привет.
Она удивленно посмотрела на меня, считывая, что этот человек задумал. Да не один. Рядом еще двое, которые не с меньшим интересом смотрят на нее.
- Ты как тут?
Она не сразу узнала меня. Этот точно. Бывает, что киваешь человеку, здороваешься, говоришь с ним какое-то время, и только на пятой минуте, вспоминаешь, кто он, как вас связала жизнь.
- Так дождь же.
Она засмеялась. Это удача. Я попал в самую точку. Большинство ждали, когда закончится дождь. Стояли, заходили все новые и новые люди, полные, худые, с тележками и без, молодые, старые, в грязной одежде и чистой, эффектные дамы, брутальные мужчины. Влетев в двери, напоминающие шкаф-купе, внося свою деловитость, серьезность, снобизм, они замирали, озираясь какое то время, осматриваясь, многие с недоумением, как какой-то дождь мог толкнуть их на это вынужденное соседство. Но как-то по умолчанию, на подсознании, все соседи, превращались из чуждых друг другу в родственников. По погоде, по дождю, по укрытию. Если дело происходит в понедельник, то это великий понедельник.
Пока светит солнце, мы все такие разные, не хотим сближаться, но стоит попасть под дождь, в тесный вагон метро, дышишь одним воздухом и заражаешься общим духом.
- Я пойду.
Она хотела уйти. Я же не хотел ее отпускать. Мне нравилось смотреть на нее. Она была прекрасна, как капля на стебельке, как глаза маленького котенка, как все красивое и живое, как все доброе и мягкое. Молчи, если не хочешь говорить, замри в одной позе с одним выражением лица, если нет желания двигаться, и как бы странно это ни звучало, меня вполне бы это устроило.
- Иди, - машинально сказал я.
- Правда, можно? – улыбнулась Тася.
Конечно, нет. Останься. Если я тебя отпущу, то кто знает что будет потом. Но за спиной стояли «заказчики» и я уже обещал.
- Я сейчас. Мне тут нужно. Это недолго.
Тася кивнула и растворилась в толпе прохожих. Я мечтал броситься за ней, чтобы поспешно взять за руку и не отпускать. А потом спрашивать, спрашивать. Про мир, звезды, вселенную бесконечных вопросов, в которых я тоже хотел плавать, как и она. И вот мы плывем вместе, пересекаем вплавь целые океаны, космические пространства, смеемся, потому что иначе нельзя, нам же хо-ро-шо! И тут я вижу в этой космическо-водной галактике огромный ковш, который не убрали рабочие. Темно-зеленый, болотного цвета со свисающей тиной.
- Вы торопитесь? – жестко спросила Мария, чем быстро вывела меня из ступора.
На ее лице была жуткая гримаса. Маска недоверия ко всему человечеству. – Ну, конечно, вы спешите. Давайте, рассказывайте, что вам очень нужно уйти. Давайте! Ну что же вы!?
- Да нет, - обманул я, сам того не подозревая, что сказал и да, и нет. – Я не спешу, мне никуда не надо. Я не против помочь. Правда!
Я испугался? Скорее да, чем нет. Я как никогда хотел выйти из этой затянувшейся пьесы, но многое мешало: глаза, в которых проклятие, если что не так и отпечаток на всю оставшуюся жизнь, врожденное неумение врать, даже себе.
Ну, конечно было и другое: я спешил найти ее, ту самую, которую долго искал, через сайты знакомств, километры городских и сельских дорог и бездорожья, через годы одиночества и стоического в чем-то научного наблюдения за своим меняющимся телом.
За год как мы не виделись, я так никого и не встретил. Сколько же я наломал дров с этим институтом, напал на мошенников, потерял деньги, потом пил долго и как я только выжил, завалил вследствие чего сессию, потерял отца… Дурак, какой же он был дурак, любил лезть на рожон, не стерпел грубости, и ему прилетело.
Теперь понятно, откуда во мне все это. И кому от этого хорошо? Папка в деревянной коробке, в черной холодной земле, а я один на всем белом свете. Учился жить один, но не получилось. Даже котенка хотел завести, уже нашел продавца, и кошак был такой славный, рыжик, глазки голубые, но не смог. Нет, не могу. Нет. Дошел до точки, как говорится.
А Тася. Она была тем светлым пятном, той надеждой, которая как бутылка в море для терпящего бедствие. У меня не было ее фотографии, я знал ее пару часов, но она оставила во мне больше, чем отец, который знал меня более двух десятков лет. Она стала для меня больше чем бог, в которого я не верил, но понимал его значительность для огромного количества людей, больше чем все живое, что окружало меня все эти годы.
Воздух, спасение, помощь, вера в то, что все будет хорошо. Как только я задал ей последний вопрос тогда в тот ужасно короткий и бесконечно прекрасный день про падающие звезды и получил ответ в виде короткого «Ну, про это есть книги», Тася исчезла из моей жизни. Из моей жизни ушел человек, который мог ответить на любой вопрос. А плов я и сам мог приготовить…
Дождь прекратился. Мария, как будто знала, что так и будет. Тоша достал пачку сигарет. Сестра отреагировала отрицательно:
- Не сейчас.
- Сейчас! – по-солдатски парировал он. - Будешь, - спросил он у меня, и протянул Честерфилд. На пачке помимо красивого шрифта было грубо прописано «Мучительная смерть».
- Давай, - согласился я и на «мучительную».
Мы задымили. Я закашлялся. Парень ухмыльнулся и показушно пустил пару колец. Мария пошла в сторону такси, показывая жестами, что мы здесь. Мы остались.
- Достала меня, - ухмыльнулся Тоша. – Вот бы ее грохнуть.
Неожиданно он стал размахивать руками, вероятно, показывая, как бы это могло произойти.
- Это она во всем виновата. Крестись, крестись. П… Ивановна. А то тебя боженька накажет. А я не крестился. И он меня наказал. Это, бл… она так решила. Потому что она, коза, всегда решала, когда мне нужно есть, когда гулять. Родителей-то у нас нет. Оба из детского дома. И почему-то ей привиделось, что она должна опекать меня. С дурными компаниями не водись, туда не ходи, сюда ходи. Ей виднее. И в тот день, когда все случилось, она была рядом. Сука! С ее благословения я и прыгнул. Она меня уверяла, что там безопасно. Там мелко. Вот теперь искупает вину конфетами и развлекательными центрами.
Тоша улыбнулся и на месте передних зубов зияли дыры. Меня словно дернуло током. Я не знал, как реагировать на эту исповедь. Он для меня был другим, аборигеном с совершенно чуждым мне диалектом и повадками, на которые я мог только кивать и перетаптываться с места на место. Но внутри меня так зыныло. Целый оркестр из ноющих звуков. Мне так сильно стало жалко этого парня, у которого нет будущего. Есть только злость и дыры в зубах.
Мария вдалеке тоже совершала какие-то хитрые движения руками, водитель оказался не слишком понятливый.
- А знаешь, что будет. Я уже, бл… все решил. Залезу куда повыше и стану птицей. Мне же только помочь нужно. Может ты? Есть одна башня, там без подмоги никак. Я могу тебе две пенсии свои отдать. Или три. Могу уже аванс выплатить. Я все понимаю.
Неловкими движениями он достал из кармана лимонного Чебурашки, кошелек, дрожащими пальцами раскрыл, и показал купюру в пять тысяч. Мне были нужны деньги. Но это были не деньги. Это было другое.
Мария приближалась. Такси ехало за ней, как на буксире. Тоша быстро убрал кошелек.
- Все, забудь, - быстро сказал он и снова превратился в покорного парня, который ничего не может. Это метаморфоза меня поразила. Конечно, я не поверил в то, что он решил. Слишком много драмы, негатива, слюней и театра в его поступке.
Конечно, его все достало. Бесперспективность, потеря себя, как личности, закопанные на три километра в глубину мечты. И я, образец здоровья. И пусть у меня черная полоса, но я-то в полном порядке. У меня есть руки, ноги и голова, чтобы найти достаточно белой краски и двойным слоем покрыть черную. Я это могу. Он это не может.
- Снова показывал, как меня любит? - спросила сестра. И не дождавшись от меня ответа, громко свистнула в два пальца, хлопнула по крыше авто, и когда багажник стал открываться, крикнула:
- Ну, рахат-лукум, подъезжай. Да, не с той стороны верблюжья голова. Нет, если ты хочешь за руль, то милости. Так, кам он, кам он, Тощий!
Тоша объехал автомобиль, я открыл дверцу с пассажирской стороны, Парень ловко пересел, не смотря на трудность: он явно хотел доказать, что все сделает сам. Я покатил коляску к Марие.
- Аккуратнее, - выдавал ее взгляд, - Раз взялся помочь.
Коляска не сразу поддавалась.
- С торомоза сними!
- А, - хлопнул я себя по лбу. Одни косяки в моем исполнении.
- Отойди, - резко оттолкнула меня «заказчица», ловко сложила и запихнула кресло в багажник.
Она все сделала сама. Зачем же я был нужен? Может быть, правда. Она хотела познакомиться. Потому что понимала, что опекать одного брата ей недостаточно. Или то, что с ним у нее закончилось. Заканчивается. Эксперимент провалился.
- Ну, прощайте!
Обычно не говорят «прощайте». Она дала понять, что мы больше не увидимся.
- Пока, - устало сказал Тоша. Мария послала воздушный поцелуй.
И от того, что я хотел побыстрее от них избавиться, мне стало погано. Они, эти почти святые люди заслуживали другого человека. Такого супергероя, с крыльями если хотите. Не того, кто спешит к девушке, которая, скорее всего, его отошьет.
Тогда, спрашивается, зачем? Чтобы что и почему? Потому что сердце шепчет, корябает остальные органы и как по батарее сигнал отдается в мозгу «Ты должен, должен, обязан!»
Такси наехало на лужу. Они подпрыгнули. Я тоже. Мне стало легче. Исчез объект раздражения. И я задышал.
Через минуту я поднимался по эскалатору. На руках у мужчины истерил ребенок. Взрослый был спокоен, как удав. Его «хочу» мало волновало отца, он писал на мобильном сообщение с улыбкой.
Тася! Моя королева. Где ты? Все, нет колясок и мерзких запахов, грубости и злости. Есть только ты и моя мечта. Куда бы она могла пойти? Фудкорт? Выпить кофе, съесть булочку с корицей? Зашла примерить блузку? Все не то. Может быть, в «Мосигре»? Выбирает игру на вечер в приятной компании.
Ноги завернули в «Читай город». Я сам люблю ходить от полки к полке, гадая на бумажной гуще. Это лучше, чем читать этикетки в супермаркете. Обложки книг не сервелат или пачка сухого завтрака. Хотя есть и такие, кому это равнозначно.
Что я вижу? Буквы в слова, слова в безумные картинки анимэ. Читаю. Карты, нечисть, безумие. Сворачиваю в другой лабиринт. Что делать, если все плохо, поворот головы и «Чучело», другой – «Эпидемия», опускаю – «Тоннель» и рядом «Скорбь сатаны», два тома.
Названия шептали разными голосами. Ты не знаешь, что делать, если жизнь дерьмо? Когда ты этого не знаешь, то похож на чучело. А если вокруг бродят чучела, то это напоминает страшную эпидемию, где по тоннелю идут мертвяки, много мертвяков, а это все обозначает только одно скорбь, скорбь сатаны… А, меня аж передернуло.
Хотелось закрыть глаза и бежать в неизвестном направлении, главное, отсюда. Шоколад и кофе просились наружу. Я сделал полурвотный глоток, когда ты рвешь, но глотаешь это обратно. Противно, но не мог же я проделать это здесь. Голова закружилась, и мне почудилось, что я не здесь, что я должен сейчас быть в другом месте. Что возможно меня ждут.
Все книги казалось чуждыми, враждебно настроенными против меня. Что само чтение, вся литература за многие тысячелетия просит меня выйти вон. Мол, все имеют право, а вы нет.
Она стояла возле полки саморазвития, застыв с книгой, на обложке большими красными буквами читалось «В плену у травмы».
В том же плаще, со следами от испарившихся капель дождя, все также прекрасна. Ее прекрасные губы двигались в ритме какой-то неведомой мелодии. На полке лежала как будто отложенная книга «Зажги свой внутренний свет».
Увидев меня, она кивнула, и продолжила читать.
- Интересно? – спросил я.
- А то.
Я взял первую попавшуюся с полки книгу, и открыл. Эта была книга «Как стать папой, забыв что ты ребенок». Она усмехнулась.
- Хороший выбор.
Я тут же втиснул книгу обратно, неаккуратно, корешком внутрь.
- Да нет. Когда-нибудь может, но не сейчас.
- Можно и сейчас, если готов. Я читала, что в Англии один парень в 12 стал отцом. Тут нечего стыдится.
Я не стыдился, я просто смутился. Отчего-то я с ней чувствовал неловкость, одно дело, когда на улице, среди множества прохожих другое дело – один на один между полками про психологию и отцовство. Пахнет обязательствами и взрослением.
Тася вытянула, не листая что-то про антивыгорание, и взяла меня за руку. Я опешил. Мы пошли к кассе. Восемнадцать шагов и три книги, три обложки. «Возвращение» Ремарка, «Путь жизни» Льва Толстого и «Голос разума» неизвестного автора.
Ей пробила книгу полная кассирша с влажными губами. Все это время Тася не выпускала моей руки. Но я не просил. Может быть, это было нужно ей. Но я не понимаю.
Зачем держать за руку человека, которому это даже неприятно. Неприятно потому что это происходит без его воли. Вот если бы не сразу, потом, когда-нибудь. В отношениях все должно происходить естественно, без насилия. Чтобы два человека это захотели.
Вот, Тоше понятно, и миллионам таких, как он это нужно. Их даже можно не спрашивать. Миллион. Звучит неприятно. Миллион в рублях нормально, а миллион в инвалидах жутко. Таких как он, и правда очень много.
И мне захотелось вырвать свою руку. Разгоряченную, вспотевшую, порабощенную. Она мне стала нужна как никогда.
- Как ты относишься к инвалидам? – спросил я, когда мы оказались за пределами книжного мира.
- Не знаю. Не очень. Я, наверное, даже боюсь их.
- Что же ты боишься?
- Понимаю, что это не заразно. Но есть же люди, с которыми тебе неприятно общаться. От них дурная энергетика. В нашей жизни все и так не просто, а тут еще инвалиды. Жалеть их, помогать.
- Но кто-то же должен помогать.
- Да, но не я. Почему я должна? Есть же другие.
Другие, другие. Какие другие? Сколько их на всем свете? Хватит ли этих других на всех инвалидов? А если нет, то что делать? Как тогда достичь нужно баланса?
Я увидел перед собой Тошу, еще здорового, атлетически сложенного, видного парня. Как он спрашивает разрешения у сестры. «Вот бы мне махнуть в эту заводь!»
И как сестра, вероятно тоже уставшая от того, что должна постоянно быть «мамой-нянькой» своему брату, что лишена из-за впитанных кровью, потом и молоком амбиций своей личной жизни, возможно в тот самый момент заметила красивого парня, с которым хотя бы мысленно могла пройтись по набережной, ощутить на себе его руку, первый поцелуй. И конечно она не могла знать, что на дне этого водоема ждет их общая «погибель».
- У нас нельзя вскрывать упаковку.
Что? Какую упаковку?
- Здесь же черным по белому.
Это была она. Работник магазина. Девушка с красными волосами. С бейджем «Капитолина». Есть такое имя, правда? Это она вывела меня из моего мечтания. Как я увидел Тасю, как она взяла меня за руку, как мы пошли вместе в ногу. И эти эмоции, с которыми я эту руку выдернул, ее недоумение, что так бывает, вопросы. Совсем не те, не про космос, не затерянный остров в океане, не про микробы в привезенных фруктах из Мексики, а то, что волновало меня.
Вопросы, на которые я действительно хотел получить ответ, а не сделать приятное ей, задавая вопросы из списка «ее любимых». У каждого человека есть список любимых тем. Со временем этот список обновляется: становится больше или меньше. Вытягивается, сжимается. Отбрасывает ненужное, добавляя в него приятное сердцу.
Сегодня мой список пополнился одной очень непростой темой. И как-то она не вязалась с Тасей.
- Вы точно меня слышите?
Я продолжал вскрывать книгу про Гауди. Подарочное издание. Я перевернул книгу, чтобы посмотреть ценник и по возможности обернув содранный полиэтилен, положил на место.
- Я вас слышу! – звонко сказал я.
Я посмотрел на часы на стене часового магазина. Деканат через 10 минут закрывался. Значит, у меня есть еще один день, чтобы решить, что делать завтра. И у друга появилась возможность наверняка найти полную сумму, что он был должен.
Не знаю, что со мной случилось. Но на меня хлынула такая волна счастья. В этом счастье спокойствие и уверенность, что все будет хорошо. Все плохое, негативное в это самое мгновение закончилось и началось все только лучшее, позитивное и правильное. Как никогда со мной не было. Может быть, и было, но так давно, что я почти ничего не помнил.
Я просто утопал в этом, это было молоко самой повышенной жирности, сливки с самой густой пенкой. И над этой белоснежной толщей два счастливых моргающих глаза.
Дождь вернулся, с какой-то новой силой, вторым дыханием, он продолжал пузыриться в лужах, когда я выбежал на улицу. К бесстрашным людям, сверкающим от воды автобусам, взлохмаченным птицам. Всему тому, что не найдешь в торговом центре, под крышей, где люди вынуждены и должны.
А как не хотелось быть кому-то должным даже на короткое время. Пусть у меня не было денег, пусть не было места в институте и работы никакой. Но была свобода, счастье и завтрашний день.
Свидетельство о публикации №225101501065