Политрук
ЯКОВ
( 1914 – 1944)
Рожденный в деревне Усы Лепельского уезда Белоруссии второй сын в семье Усова Дениса и его супруги был назван Яковом, который и появился на свет летом 1914 года. Это было время, когда громом артиллерийских орудий разразилась первая в истории человечества Мировая война. Детство Якова Денисовича от своего рождения и до отрочества сопровождалось сначала разрывами первой Империалистической бойни, затем залпами огня революционных потрясений в стране, переросшие в Гражданскую войну, с последующей оккупацией Белоруссии белополяками, и дальнейшим продолжением междоусобной Гражданской братоубийственной войны.
С началом мирной жизни, после окончания кровопролитных войн, Яков пошел в школу, хорошо учился, но и дома, он во всем был опорой отцу, как в ведении хозяйства семьи, так и в строительных работах. Постепенно шаг за шагом он освоил так необходимое на деревне плотницкое дело, а уже к четырнадцати годам мог без посторонней помощи выполнять все мужские работы по дому, умел пахать, сеять и косить сено. Родители привили сыну доброту, честность и уважение, которую Яков
Денисович пронес через всю свою недолгую жизнь. После окончания школы Якова Денисовича направляют на курсы школьного учителя, по окончанию которых по распределению он приезжает и обосновывается в Поречье Бешенковичского района Витебской области, где он и начинает свою трудовую деятельность в качестве школьного учителя. В 1937 году Яков Денисович в возрасте тридцати трех лет знакомится, а в последствии и женится на Пореченской девушке Бородулиной Ульяне в семье, у отца которой кроме самой Ульяны было, еще пять дочерей и сын: Евдокия, Мария, Марина, Наталья и Варвара, а также Ефим 1900 года рождения.
Продолжение темы о семье Бородулиных, хотелось бы отметить следующее, что сестра Ульяны Исааковны Варвара, а также ее брат Ефим были зверски расстреляны СС – овцами 29 декабря 1942 года. ( По сути, их расстрел являлся убийством пр. авт.). / Имена Бородулиных Ульяны и Ефима увековечены в «Книге Памяти» по Шумилинскому району Витебской области издание 1985 года пр. авт./. Но об их жестокой Судьбе и зверской расправой над ними, а также о не простой Судьбе супруги Якова Денисовича Ульяне я расскажу несколько ниже. Уже в 1938 году в семье Якова Денисовича и Ульяны Исааковны
рождается первенец, которого называют Владимиром, а 29 января 1939 года и второй сын которого нарекли Анатолием. Отец семейства продолжал работать в местной Пореченской школе, передовая полученные знания местной детворе, за что сыскал доброе расположение подрастающего поколения. Дети любили своего наставника за знания предметов, за его доброту и справедливость. Жители уважали школьного учителя и зачастую заходили именно к нему за советом в разрешении того, либо иного вопроса, ценили его за отзывчивость и добропорядочность, за искренность и умении выслушать. Да и что там говорить ведь в те далекие, ставшие уже легендарными годами, школьный учитель на селе оставался наставником не только для детей, но и для взрослых, ведь в тридцатых, сороковых годах прошлого столетия добрая половина сельских жителей оставалась неграмотной.
Яков Денисович был простым, добрым человеком без изъянов. Он, как и многие другие в те далекие времена верил в нерушимость Советского строя, в незыблемость Социалистической идеологии и самой идеи построения бесклассового государства, и как школьный учитель преподавал это детям. Он был открытым человеком. В нем не было и намека на самую, пусть даже малую толику порока. Именно за эти качества своей души, за свою искренность и неподкупность, преданность и любовь к людям Яков Денисович сыскал всеобщее уважение, как у односельчан, так и у жителей окрестных деревень. Он искренне верил в будущее своей страны, верил сам и учил этому других. Яков Денисович являлся частичкой той системы, ее лучшей частью и этому предполагала эпоха, в которой ему довелось жить. И теперь становится ясным то, как распорядился своею жизнью Яков Денисович. Становится очевидным и его право выбора, другого очевидно и быть не могло. Я пишу о качествах души Якова Денисовича еще и потому, что он не являлся исключением. Большинство людей той эпохи были такими же, как и он, преданными борцами идеи построения общества нового типа, верили в это общество, прилагали все усилия для построения этого общества свободных тружеников. Именно по – этому многие люди не восприняли нашествие врага, и, оставляя свои насиженные места, уходили в леса. Они пополняли ряды партизанского движения, чтобы сопротивляться агрессии незваных гостей. За освобождения своего дома и всей страны от этого нашествия, защищая при этом и то, что, было завоевано ими во времена революционной борьбы. Другого пути они просто не видели….
Сегодня произошла некоторая переоценка ценностей об этой войне и о партизанском движении в частности. Ныне ему дают совершенно другое толкование, и в этом есть какое – то рациональное зерно. Но только в определенных аспектах данного вопроса, когда речь идет о Хатыни и сотнях других деревень сожженных оккупантами вместе с ее жителями. Но, отрицая, нельзя не учитывать человеческий фактор. Необходимо проникнуться чувствами и Судьбою этих людей. Тех, кто не подчинился жестокой реальности времени и принял участие в борьбе. Я преклоняю голову перед памятью каждого, кто пал смертью героев в той далекой войне, чьи имена увековечены на мемориальных табличках и одноименных комплексах. Чья жизнь есть пример беззаветного мужества, высокой морали и нескончаемой верности своему долгу …. Но одновременно нельзя осуждать и тех, кто стал жертвою этой оккупации, и в силу сложившихся обстоятельств, не взял в руки оружия и не принял участия в партизанской борьбе. Кто остался дома, но стал жертвою объективных условий, а порою, заложниками этой борьбы. Жизнями, которых было заплачено врагу за партизанское движение. Жизни этих людей так и остались невостребованными, а зачастую их память осквернена и предана забвению. Но нужно помнить, что в большинстве случаев это были простые гражданские лица. Ни в чем не повинные старики, женщины и дети, либо просто люди, со своею психологией и внутренним содержанием, не желавшие, в силу собственного положения, и, не будучи военными, принимать участие в какой- либо борьбе, и тем более в убийствах. На весах, которой была жизнь и смерть. Нужно помнить, что их назначение пахать и сеять, а не убивать и быть убитыми. Решать задачи, которые под силу только военным, и которые не выполнили ее на первом этапе войны, и взвалили тягость ответственности на их плечи. Нельзя забывать и об этом. Я преклоняю голову и перед памятью этих людей, их вины в происшедшем нет, а поэтому прошу не осуждать их. Все они в силу времени, стали заложниками места и системы, той не всеми принятой, и которая обрекла их на выбор, который они сделали. Прошу помнить всех, без каких – либо разграничений, и еще раз повторюсь - их вины в происшедшем нет. Прошу помнить, что только всепрощение за тех и других поможет понять истину, и, наконец – то примирит всех и каждого, кто погиб, и кто остался жить. Только всепрощение сотрет грань непонимания и затаенной обиды. И только лишь тогда души всех без исключения насильственно ушедших в ту войну, наконец- то обретут свой вечный покой.
И да будет так. И во все дни. Но есть у меня и нечто другое. То, что заставляет осознать не восприятие многих, а именно тех, кто не знает всех ужасов той далекой войны, кто относится к «Памяти людской», как к факту, свершившемуся и ушедшему в глубину веков, и утерянному безвозвратно. Как и многое другое, что и сегодня является священным для всех живущих с периода войны, но забытое, а потому являющееся чем – то несущественным, рожденным намного позже. И порой становится больно осознавать, что и « Память души», есть факт свершившийся…..
Мне довелось испытать и муки душевные, и угрызения совести за безучастие свое и утрату по «Вине собственной». Знаю, какова цена боли, и не желаю того никому, даже если при взоре находился враг. Предостерегаю других, что расплата за дела земные наступит незамедлительно, и плата тому «Боль Души», а Судья сему собственная Совесть.
2
Но возвратимся к Якову Денисовичу: На школьном поприще дел и забот молодому педагогу хватало с лихвой. Работал Яков Денисович и по ночам, без электричества, при свете керосиновой лампы проверяя школьные тетрадки. И так изо дня в день, из года в год, успевая при всем этом и выполнять все свои домашние дела, как - то выезжать в летнее время на сенокос, либо вести привычные хозяйские дела. Так в суетности мирской жизни встретил Яков Денисович выпускной день своих учеников 22 июня 1941 года. Тот день, когда по местному радиоузлу прозвучала речь Председателя Совнаркома СССР Молотова о «Вероломном нападении на СССР фашистской Германии», о начале войны, и о всеобщей мобилизации. В мановении ока Яков Денисович осознал весь трагизм внезапно обрушившегося, как гром среди ясного неба положения. Эхом отозвалась в его сознании война. Теперь каждой клеткой своего мозга он осознавал необратимость внезапно обрушившейся трагедии, катастрофической по масштабам, и колоссальной по разрушительности. Он осознал весь уровень той опасности и беды, которую в своем жерле несет война. Как школьный учитель и как образованный человек Яков Денисович знал о мощи Германской военной машины, под натиском которой уже пала большая часть стран Западной Европы. Кованый немецкий сапог уже шагал по пустыням Северной Африки, и сегодня осознавал Яков Денисович, этот сапог переступил границу его родной Белоруссии. Не взирая на заявление Правительства, Яков Денисович понимал, что быстрой победоносной войны не будет. Что война примет долгий, затяжной характер, что в этой войне приняли участия две враждебные идеологии, и что победа должна будет нести, не только освобождение собственной земли, но и что – то гораздо большее, война не всей территории Западной Европы. Но сегодня враг переступил границу его страны, а значит, предугадывал Яков Денисович, скоро он будет здесь.
Мобилизация долго не заставила себя ждать. Уже совсем скоро почтальон в сопровождении представителя власти и, следуя инструкции, лично вручил Якову Денисовичу повестку, на которой мелким типографским шрифтом, под огромной гербовою печатью, ему предлагалось незамедлительно, в коротко сжатые сроки прибыть на сборный пункт Бешенковичского райвоенкомата, по плану всеобщей мобилизации….
Ночь, проведенная Яковом Денисовичем в семье, перед расставанием казалось, будет бесконечной, слезы супруги и родных, испуганные и ничего не понимающие глаза малолетних детей, все это вперемежку с самим фактом ухода, в одночасье слилось в единую картину кошмара, на которую обрекала семью война. Но вот наступил рассвет ….
Они стояли на пороге собственного дома, и вглядывались в лица друг друга, словно запоминая глаза. Они и муж, и жена мысленно прощались, и каждый в глубине души осознавал, что, возможно, это была их последняя ночь, и этот вот рассвет, и никто из них не знал, встретятся ли они в этой жизни хотя бы еще однажды. Слез не было, Ульяна Исааковна выплакала их за всю предшествующую ночь, и только мелкая дрожь по щекам и комок в горле, выдавали ее внутреннее состояние. Еще влажные, но побелевшие от соли ресницы глаз прилипали к векам, и не давали моргать, от этого глаза снова наполнялись слезами. И супруг увидел, что выцветшие и побелевшие за ночь глаза, сразу состарили ее на много лет…
С каждым шагом он отдалялся от нее все дальше и дальше, не осознавая еще, что так близко в этой жизни они будут еще всего лишь один раз. Ульяна Исааковна оставалась на месте и смотрела ему вслед, все крепче прижимая к себе детей. Она, так и оставалась, неподвижно стоять на месте, пока повозка, где находился ее муж, не исчезла за поворотом, унося его в неизвестность.
… Колонна с новобранцами призванными со всего района уже подходила к месту сбора, но тогда никто из присутствующих даже не предполагал, что в городе уже Немцы. Они шли, каждый со своими мыслями, облаченные в старые поношенные вещи, с вещевыми мешками за спиной, отдаваясь, участи, на которую их обрекла война. Они шли, не подозревая, что здесь в Бешенковичах, еще не принимая участия в боевых действиях, судьба уже распорядилась по-своему, определяя каждому свое, и что сама жизнь поделила их, на живых и на мертвых. Колонна остановилась и оцепенела, когда перед зданием Военного Комиссариата, все вдруг увидели, что вместо привычных звезд на фуражках, пред ними предстали солдаты и офицеры, облаченные в не привычную, мышиного цвета форму, с чужими опознавательными знаками. Охваченные паникой в неведении, кто-то бросился бежать, увлекая за собою других, но все без исключения, здесь же они были остановлены огнем из свинца, так до конца и, не осознав, что же все-таки происходит. Тех, кто был схвачен, препроводили в лагерь для военнопленных, который, был создан здесь же на территории Военного Комиссариата. Среди военнопленных и арестованных гражданских лиц был Яков Денисович, которого вместе с другими, препроводили за колючую проволоку. Весть о лагере для военнопленных в Бешенковичах, быстро разнеслась по деревням и селам района, и на следующий день женщины, чьи мужья, сыновья, или дети убыли по повесткам, бросили свои домашние дела и устремились в Бешенковичи. У входа в оборудованный и обнесенный колючей проволокой лагерь, стоял высокий, худощавый немец в очках, с закатанными по локоть рукавами мундира и что-то жевал, опустив кисти рук на автомат, когда к нему обратилась мать Ульяны Исааковны с просьбой: «Пан, пан вот возьми выкуп за сына», - и она протянула рыжеволосому Арийцу золотое, обручальное кольцо, подаренное еще ее бабушкой. «О я, я, гуд», - ответил немец. И, разглядывая его, в приказном тоне, скомандовал, указывая пальцем в сторону Якова Денисовича:
«Вег Ду».
Калитка, облаченная колючей проволокой, затворилась за его спиною. Лагерь с военнопленными остался позади, и Яков Денисович последовал домой. Теперь перед ним открывалась новая страница жизни. Яков Денисович вернулся в Поречье. Но и здесь воочию утвердился так называемый «Новый порядок». Изо всех щелей поползли затаившиеся, и некогда не проявляющие себя никак - гады. Некий Момойко Наум воевавший еще в первую Мировую войну, и побывавший в Германском плену, вышел встречать «Новую власть» с иконой в руках. Раскланиваясь встречным германским грузовикам, налево и направо, Наум протягивал каждому солдату рюмку горилки со шматом сала, за что уже совсем скоро, «Новые хозяева» жаловали ему титул бургомистра, который он оправдывал с лихвой, щедро потчуя своих немецких благодетелей, и составляя доносы на соседей. Кроме Наума в приспешниках у Гитлеровцев была и Петухова Дора. Эта девица средних лет, как верная и преданная овчарка и одновременно как постельная простыня, обслуживала «Новых хозяев», в любое время суток. За что оккупанты поощряли и обихаживали ее своим вниманием, приезжая к ней на постой.
Забегая вперед, хочу поведать о роли этих отщепенцев, сыгравших не последнюю роль в убийстве семьи Бородулиных, когда с их подачи произойдет трагедия 29 декабря 1942 года. А произошло следующее: В этот день, ставший уже таким далеким для нас, поколений родившихся после окончания той трагической войны, и в основе своей уже порядком подзабытой из – за давности лет и современного мышления. Но эта война остается в памяти неизгладимым пятном для тех, кто жил тогда, пережил все это, видел собственными глазами, и не понаслышке знает, а главное помнит, и будет помнить вечно то, что случилось накануне наступающего нового 1943 года. По сути, эта зверская расправа, стала началом, такой вот отправной точкой «Трагических страниц» в судьбах семьи.
Бородулина Варвара Исааковна род. В 1917 году, место рождения Поречье.
Варвара Исааковна проживала недалеко от Поречья с двумя малолетними детьми. Отец семьи, как и многие другие, воевал на фронте. Дети голодали, что тоже не являлось редкостью на оккупированных территориях страны при новом Германском порядке. Уже в 1942 году свиней, как собственно и всякой другой животины, в окрестных деревнях не стало. Все они были съедены освободителями в кавычках. Чтобы выжить, или хотя бы прокормить детей, Варвара Исааковна в домашних условиях изготавливала и обменивала на молоко мыло. 29 декабря 1942 года Варвара изготовила (сварила) мыло и выбежала в Поречье, чтобы обменять его на молоко. Дорога проходила через лес. В это самое время, к дому Доры Петуховой в Поречье подъехал грузовик с солдатами из СС на борту, которые праздновали, затянувшееся Лютеранское Рождество, и сегодня приехали к своей «благодетельнице», чтобы опохмелиться, а за одно и справить свою нужду к Доре. К собственному своему несчастью, в тот злополучный день Варвара Исааковна вышла из лесу и направилась в Поречье. В тот самый момент, Дора вышла на улицу, чтобы справить надобность и поведала об увиденной ею Варваре, своим «хозяевам» из СС.
- «Вышедшая из леса есть партизанка» - пробуравила уже порядком, опьяневшая рожа рыжеволосого СС – овца с синюшными от длительного запоя пятнами на лице и шее. Он снял с плеча и передернул глухим металлическим клацаньем затвор винтовки 98 К.
« Я только вышла детям за молоком» - пыталась оправдаться Варвара Исааковна.
Но каратель больше ничего не слушал и, преисполненный собственной праведностью, на виду у всей деревни, без каких – либо предварительных разбирательств, им властителям Судеб, они были не к чему. Здесь же, напротив дома «Доры – подстилки», разрывной пулей из винтовки, он произвел выстрел в голову Варвары. Бездыханное тело женщины с ошметками того, что еще секунду назад называлось головою, рухнуло наземь, заливая кровью все, и расплываясь вокруг тела огромным красным пятном, по еще не покрытой в этом году снегом,- земле. ЭС – ЭС овец с невозмутимым лицом и преисполненный чувством выполненного долга перед «рейхом» и фюрером, передернул во второй раз затвор, закинул винтовку за плечо, и как не в чем не бывало, зашагал к дому Доры, продолжать прекращенное «непредвиденными обстоятельствами» веселье.
В этот день 29 декабря 1942 года дети так и не дождались своей матери. Она оставалась лежать неподвижно на месте убийства до тех пор, пока палачи не исполнили свое второе преступление. По стечению обстоятельств, либо по злому року Судьбы 29. 12. 1942 года, по Западной Двине в направлении Поречья, на самодельном плоту из бревен, плыл в надежде пристать к берегу красноармеец, либо партизан. Непостижимо откуда появившийся в здешних местах и неизвестно с какой целью пытающийся причалить свой плот, к берегу реки. Ефим Исаакович ни слухом, ни духом, не ведающий о партизанах в здешних лесах, находился здесь же неподалеку, на берегу Двины. Заприметив незнакомца, он замахал в его сторону руками, показывая знаками в направлении Поречья. Красноармеец остановился, но видимо не понял, что ему пытается объяснить селянин. Он кивнул головою и в неведении подошел поближе. Но, насторожился и осмотрелся. А затем, озираясь по сторонам, стал приближаться, пытаясь понять, что же все – таки хочет от него местный житель.
Бородулин Ефим Исаакович род. В 1900 году, место рождения Поречье.
Ефим, показывая рукою в сторону Поречья, почти шепотом предупредил партизана об опасности. Стараясь не привлекать внимания других на происходящее,- сказал:
«Что – ты, уходи поскорее отсюда, в деревне полно немцев и полицаев».
Только тогда незнакомец бросил в воду свою винтовку и, что есть силы, прямиком через кусты, побежал в близлежащий лес. Не оглядываясь, и петляя как заяц, уже через мгновение красноармеец исчез из виду. На берегу было тихо и пустынно, Ефим еще раз огляделся по сторонам. Все казалось, было спокойно. В второпях, уперев шестом, он оттолкнул плот «красноармейца – партизана» от берега, и тот, следуя в такт течения, медленно разворачиваясь, поплыл прочь, вниз по реке. Ефим зачерпнул ведрами воду из реки, и не спеша, пошел к своему дому. В то время Ефим Исаакович еще не знал, что, спасая жизнь красноармейцу, он подвергает себя смертельной опасности. Не знал он и то, что в это самое время, пока он находился на берегу реки, его сестру Варвару с яростным остервенением, расстреливал пьяный СС – овец «Зонде - команды СС», приехавшие в Поречье к Доре Петуховой на очередную попойку. Не знал Ефим Исаакович, что сейчас, пока он возвращался домой, бургомистр Момойко Наум докладывал своим хозяевам из СС о том, что он Бородулин Ефим только что помог скрыться от поимки партизану. Еще не успел Ефим закрыть за собою двери сеней, как пронзительное «хальт» немецкого солдата, остановило его у раскрытых дверей, и к нему подошли все те же пьяные СС – овцы. Они схватили и оттолкнули его внутрь двора, и также, по отработанному сценарию «за связь с партизанами», выстрелом в голову разрывной пулей, они расстреляли единственного сына в семье Бородулиных.
«За-а содействует с партизаннен», - на ломаном языке выговорил немец
по направлению деревни, и, немного помедлив, бросил вдогонку, -
«Так будет все. Мы есть, учим порядок, выполнять надо».
И кучка убийц, как ни в чем не бывало, зашагала к Доре Петуховой, продолжать веселье, расстреляв за один день двух не в чем не повинных людей, и эти двое по стечению обстоятельств оказались родными братом и сестрой.
Похоронили Ефима и Варвару в одной общей могиле, приставив и обмотав простынею останки головы, каждую к своему телу. Они оба и брат, и сестра обрекли свой покой на Кладбище деревни Поречье с одноименным названием, что в Бешенковическом районе Витебской области.
Примечание: Снимок места погребения Бородулиных Ефима и Варвары сделан автором «Летописи рода» на похоронах их племянника Усова Анатолия Яковлевича 06.10.2009года.
По возвращению из лагеря для военнопленных, сидя за столом, Яков Денисович рассуждал, что ему школьному учителю, верившему в идеалы построения нового общества и обучающего этому местную детвору, отрепье из предателей, не даст спокойно жить, и рано или поздно полицаи все - равно придут за ним. Он попрощался с родными и близкими и под покровом ночи ушел в лес. Яков Денисович знал, что с уходом Красной Армии и установлением «Нового Германского порядка», в Бешенковичах уже создано подполье. Что, несмотря на короткий промежуток времени с начала войны, в лесах района уже оборудованы стоянки для приема окруженцев и тех, кому просто нельзя оставаться дома, что сопротивление приступило к выполнению своих функций ведению подрывных действий в тылу у врага. Но осознавал Яков Денисович и другое, то, что было важнее всего на свете, что является главенствующим для каждого из нас. Он понимал, что здесь дома в Поречье остается его семья, жена, двое крошечных сыновей и многочисленная родня. Яков Денисович понимал, что хотят они того или нет, но рано или поздно, все они тоже подвергнутся преследованию со стороны полицаев. Тех, которые уже сегодня, как преданные псы надели свои белые повязки на рукава, демонстрируя « Новым властям» свою беззаветную преданность в помощи по отлову коммунистов и евреев по всему району области. Но понимал Яков Денисович и третье, и этим третьим была война, и война эта становилась всенародной, это была освободительная война, и он не видел себя вне этой борьбы, вне битвы столкнувшихся идеологий, вне самой борьбы за освобождение своего дома, и всей страны в целом.
«На современном этапе некоторые эксперты, оценивая результаты борьбы подполья и партизанского движения в тылу у врага, в период войны, дают несколько другое толкование этому движению, по общим результатам, приписывая ему, идеологический характер Советской действительности. А по количеству унесенных жизней мирного населения оккупированных территорий, и проживающего в зонах рассредоточения партизан, сравнивают, разве что с геноцидом по отношению к собственным гражданам. Но в годы оккупации вершились Судьбы не только людей, но и всей страны, и тогда реально Якову Денисовичу не представлялось ничего другого, как только уйти в лес.
Он был кристально честным человеком, как и многие другие живущие в то время, которые просто выполняли свою работу, верили в светлое будущее, и учили этому молодое поколение людей того времени, вкладывая и в них частичку самих себя. В его случае это было единственно правильное решение…. пр. авт.».
Начиная с лета 1941 года после своего ухода, Яков Денисович проходил службу в партизанском отряде имени Чапаева, входящем в состав Партизанской бригады им. Короткина.
Уже осенью 1941 года за свои морально – деловые качества, за мужество при организации диверсий в тылу у противника. За стойкость, идейную преданность, и инициативу в деле по борьбе с нашествием врага на Белорусскую землю, а также за поддержку партизан в кризисных ситуациях, и умение работать с подчиненным личным составом отряда, Яков Денисович сыскал к себе заслуженное уважение. В середине зимы следующего 1942 года решением командования Партизанской бригады, и по личному ходатайству командира отряда его назначают на должность Заместителя Командира отряда по воспитательной работе с подчиненным личным составом, или как говорили в те времена - Комиссаром партизанского отряда. Вместе с Яковом Денисовичем в отряде находилась и сестра его жены Бородулина Наталья. Но о ней немного ниже, замечу только, что сама Наталья Исааковна (участница прорыва фашистской блокады, в Ушачских лесах), она выжила в том порыве, и как оказалось, именно она была последним свидетелем, кто видел Якова Денисовича уже мертвым, на опушке леса, где его настигла вражеская пуля. Итак: Отряд имени Чапаева размещался в этих же Ушачских лесах на территории Бешенковического района Витебской области, леса которого уходили далеко вглубь территории Белоруссии в направлении Полоцка и дальше к границе Польши. Здесь под прикрытием этих лесов и размещалось партизанское движение Белоруссии. Есть в Ушаченских лесах и огромное озеро, именуемое Оша. Именно здесь в этом живописнейшем уголке Белоруссии произойдет одно из самых кровопролитных страниц в партизанском движение Шумилинского и Бешенковического районов. Здесь развернется невиданная по размаху Гитлеровская блокада партизан. Обрамленная тремя кольцами, наступательная и карательная экспедиция СС по ликвидации Партизанской бригады, унесшей тысячи жизней не только партизан, но и мирных жителей. Где и примет свой последний бой, в котором и погибнет Комиссар партизанского отряда имени Чапаева, - Усов Яков Денисович. Но это случится тремя годами позже, и ниже я остановлюсь на этом боле подробно.А пока партизанское движение набирало свою мощь. Уже к осени 1941 года партизаны провели ряд мероприятий направленных на подрыв боевой мощи врага, на оккупированной территории и уничтожение его численного состава в Бешенковичах и Шумилино, минированию железнодорожных мостов и дорог по которым провозили военные грузы, цель доставки которых был Восточный фронт. Яков Денисович организовывал, и лично принимал участие в акциях возмездия, направленных на уничтожение пособников гитлеровцев и предателей, тех на которых была людская кровь.
Одним из таких отщепенцев был и некий Усов Иосиф (Восипок), староста деревни Усы, который был расстрелян партизанами в начале зимы 1942 года за активное содействие с нацистами. Об этом факте поведала мне старожил деревни Усы Воронова Вера Семеновна, при моем последнем посещении колыбели Рода осенью 2003 года.
Предательство, либо свобода волеизъявления и право на собственный выбор. Как отнестись к этой проблеме сегодня? Ведь и Сталинизм для простых людей не был прекрасным времяпровождением тогда, - как только тяжба закабаления. Советский строй также не для всех был символом свободы и освобождения, как само совершенство межчеловеческих отношений, и это также нельзя снимать со счетов. А посему на этот вопрос тоже нет однозначного ответа. Недовольных Советской властью было великое множество, и чтобы осудить человека необходимо было, как минимум жить в то время, чтобы знать все тонкости того исторического периода. Усов Иосиф не был кровной нашей родней. Но, несомненно, он является, потомком рода Усова – Волжанина и это прискорбно осознавать. Но в то же время «Летопись Рода», есть « Хронология событий», а значит, и этот факт остается таковым, и исключить его,- нет права у меня. Поэтому, как и все другое я помешаю этот факт на страницах « Летописи Рода»….
За три года партизанского движения Белоруссии, в тылу у врага были взорваны сотни эшелонов с бронетехникой и личным составом, конечным пунктом назначения, которых был Сталинград и Курск, где разворачивались основные военные кампании второй мировой войны. Эти эшелоны, так необходимые гитлеровцам на Восточном фронте, и которые не дошли до пункта своего конечного назначения, были исключительной заслугой партизан, и в большинстве случаев партизан Белоруссии. Более подробная информация о деятельности партизанского движения бригады им. Короткина в Ушачских лесах находится в книге «Памяти» по Шумилинскому и Бешенковическому районам Витебской области изд. 1985 года. Я не стану подробно останавливаться на уже известных фактах, хочу лишь донести до потомков кровавую и жестокую правду о семье Усова Якова Денисовича, которая произошла с ней в те памятные годы, на той страшной войне. Партизанское движение все больше и больше досаждало Германскому командованию на Восточном фронте, потери врага становились все более ощутительными. Действия партизан сковывали и парализовали противника, отрывая от фронта и замыкая на себе отборные войска СС, которые отправляли для борьбы с партизанами. Уже в самом конце войны на территории Белоруссии, в ставке Верховного Командования Германских войск, был издан секретный приказ, подписанный Гитлером. В приказе говорилось о проведении широкомасштабной операции по уничтожению Партизанского движения Белоруссии. И, тем самым обеспечение свободного и бесперебойного оснащение немецких войск на Востоке.
Вот именно тогда с новой силой заполыхали Белорусские деревни вместе со всеми жителями в местах рассредоточения партизан. Именно тогда приняла свою массовость и заработала машина повешений и расстрелов, и зачастую заложниками этих преступлений становились семьи партизан. Что же у войны свои правила, на весах у которой были человеческие жизни. С невиданной силой заработала и немецкая контрразведка, применяя самые изощренные методы в обнаружении не только партизан, и местного подполья, но и всех членов их семей, включая детей. Так, в первых числах марта 1944 года по доносу местных пособников – осведомителей, на стол руководителю Гестапо в Бешенковичах попадает документ, в котором были изложены неопровержимые доказательства о причастности Усова Я. Д. к партизанам. Более того, в документе говорилось, что Усов Яков Денисович является комиссаром партизанского отряда им. Чапаева, и что его семья,- жена и двое сыновей, проживают в деревне Поречье Бешенковического района Витебской области. Это случилось уже на рассвете следующего дня, когда в Поречье к дому Якова Денисовича подъехал грузовик с восемью СС-овцами на борту, и сопровождающий их конвой полицаев с собаками. Ничего не подозревая, Ульяна Исааковна возилась у печи, когда в дом ворвались солдаты, и офицер СС в длинном кожаном плаще, в фуражке с эмблемой в виде черепа с костями, и с молниями в петлицах. В начищенных до блеска хромовых сапогах он проследовал в комнату, озираясь по сторонам, и отшвыривая на пути своего следования все, что попадало ему под ноги.
«Ду бист партизаннен»,- прокричал офицер,
«Во ист дайне Манн»? «Ты партизанка», вторил гестаповцу переводчик, отвечай, где твой муж? Сколько он отправил под откос эшелонов? – Говори, где он? - Когда был в последний раз? «Отвечай, спрашиваю», - кричал офицер, лихорадочно оглядывая комнату дома.«Когда был в последний раз»,- продолжал задавать вопрос офицер.
«Где есть он»? - процедил сквозь зубы гестаповец, и ударил по лицу Ульяне Исааковны перчатками.
« Нах штрассе шнель», - приказал офицер, и двое солдат стоящих все это время у входа в дом, подхватили ее под руки и выволокли во двор. Окружив ее плотным кольцом, они продолжали избивать женщину уже на улице, задавая при этом одни и те же вопросы:
« Где твой муж»? « Сколько он убил немцев»?
- Отвечай, или поубиваем детей, - судорожно тараторил переводчик, стараясь, как и его покровители быть предельно точным в своих высказываниях.
От нанесенных побоев Ульяна Исааковна потеряла сознание и уже ни на что не реагировала. СС-овцы, тяжело дыша, расступились, и в завершении всему в приступе ярости один из них ударил женщину сапогом в лицо. Уже в бессознательном состоянии ее затащили в баню все той же Доры Петуховой, и на этом экзекуция закончилась, но закончилась она только в тот день. Допросы и сопровождающие их избиения продолжались еще семь дней. Ежедневно ее выводили из бани Доры, служащей Ульяне Исааковне теперь тюрьмой, допрашивали, избивали, и снова закрывали до следующего дня, пытаясь от нее узнать местонахождения ее мужа Якова Денисовича. Но Ульяне Исааковне нечего было сказать обезумевшим Гитлеровцам. Она в действительности не знала, а если бы и знала, то все равно бы ничего не сказала тем, кто являлся убийцами ее брата и сестры, кто глумился над целым народом в этой войне, и теперь добрался до нее. Детей на счастье теперь не было в доме, как бы предчувствуя неизбежность случившемуся, их забрали родственники, и это, возможно, спасло тогда им жизнь.
На восьмой день пребывания в пытках, Ульяна Исааковна очнулась в своем «Каземате», когда услышала за небольшим окошком бани чьи - то шаги. Изнемогая от бесчисленных побоев, она подползла к нему и посмотрела на улицу. За окном проходила старушка с козой на поводке:
«Дитечко, что же это они с тобою робют»,- запричитала старушка,
«Коли они тебе поведут у Уллу, там и забиють, люди говоруть там
теперь каждый день забивают». – Так сказала старушка и, озираясь по сторонам, убралась прочь восвояси.
Ближе к полудню ее избитую и изможденную, в ссадинах и с единым синяков во все тело, в разодранной одежде, и босую повели вдоль деревни в сопровождении двух унтер-офицеров СС, вооруженных пистолетами. И снова злобное лицо гестаповца, все те же вопросы, и снова удары в лицо и в пах.
«Где твой муж, куда спрятала детей»?
Ульяна Исааковна слышала речь, но слова доносились, откуда-то издалека, распухший язык не шевелился и картина перед ее глазами медленно начала исчезать. «Приведите ее в чувства и в Уллу»,- коротко отдал приказание офицер и удалился. Ей дали прийти в себя, плеснув в лицо воду из ведра, а через полчаса погрузили в машину и повезли в направлении Уллы. Едва отъехав от пункта назначения, грузовик попал в колею, разбитую танками и тяжелой бронетехникой, тотчас застрял. Весенняя распутица грунтовой дороги не дала возможности автомобилю ехать дальше. Вышедший из кабины машины немец обошел грузовик выругался, охранники переговорили о чем – то между собой и те же самые два унтера показали Ульяне Исааковне направление пути.
Они шли пешком. Изъезженная траками гусениц в непроходимые колеи, суглинистая почва проселочной дороги, размытая весенней распутицей, казалась для Ульны Исааковны непреодолимой. С трудом, перебирая ноги, она опускала босые ступни в промерзшую жижу грязи, прилагая усилия и пошатываясь от боли и смертельной усталости. Немцы не торопясь, шли сзади, безучастно разговаривая межу собой, на непонятном ей языке. Через два часа пути, утомленного непреходящей болью, ослабленностью от побоев и голода, она перестала ощущать ступни ног. Ей казалось, что вместо них, в колею вступают только култышки от ног.
Солнце уже клонилось к закату, когда она с сопровождающими ее унтер – офицерами из СС, проследовала деревню Мишковичи и ощутила, как весенний морозец набирает силу. Лужицы по обочинам дорог начинали покрываться тонкой корочкой льда, и он ломался, хрустя под ее ногами, когда встречную лужицу нельзя было обойти. Постепенно боль начинала отступать, теперь она видела только дорогу, а все другое куда-то медленно начало отступать. Ульяна Исааковна погружалась в забытье, предаваясь надвигающейся неизбежности, на которую ее обрекала Судьба. В голове, сменяя друг друга, пробегали одна за другой картинки из жизни, и она перебирала их, восстанавливая в памяти главные события жизни. Как вдруг как – будто бы, откуда – то издалека, неожиданно для самой себя она вдруг отчетливо услышала чей – то голос:
«Тебе еще рано умирать, там дома, у тебя остались дети».
Она отчетливо услышала этот голос и в одночасье реальность вернулась к ней, и она измученная пережитым за последние восемь дней, вдруг отчетливо ощутила ее. Вновь сзади нее послышалась незнакомая речь, казалось, что она даже слышит их дыхание. Мысли одна за другой вернули ее к действительности. Впереди уже виднелись крыши домов Заборья, а по сторонам заканчивалась пустошь, и появлялись небольшие, молоденькие сосенки, за которыми чуть поодаль начинался смешанный сосново-еловый бор.
Все произошло в одночасье и сразу. Наступали сумерки, и действительность уже опускалась предвечерне, когда она услышала сзади себя окрик « Хальт». Немцы обошли Ульяну Исааковну и расположились впереди нее. Она видела, как все это время державшие оружие на изготовку, немцы вложили пистолеты в кобуры, достали из карманов сигареты и спички. Мысль к ней в голову пришла сама собою. Вспышка огня от зажженной спички в полумраке, на мгновение ослепила солдат, и, послужила сигналом к действию. Ульяна Исааковна, что было сил, бросилась к спасительным сосенкам, расстегивая на пути своего следования пуговицы разорванной нацистами кофточке. Она не знала, чем все это закончится, не знала, что будет потом, сумеет ли она уйти от погони, или ее просто убьют. Тогда она не знала ничего, она не думала ни о чем, и сейчас это было не важно. Инстинкт подсказывал ей, что нельзя останавливаться, нужно бежать и петлять, иначе пули от прицельного огня настигнут ее. И она петляла между порослью сосен, падала и снова вставала, и бежала дальше. Она слышала свист пуль и видела, как впереди нее падали срезанные ветви елей. Но теперь ее ничто не могло остановить, мысль о возможном спасении придавала ей дополнительные силы, и она смогла уйти от своих мучителей. Немцы не рискнули преследовать Ульяну Исааковну и заходить в лес, это не входило в немецкие правила, и они оставались на дороге, разряжая одну за другой обоймы своих пистолетов. Окрестные леса кишели партизанами и немцы никогда не заходили в леса, если это не являлось акцией по зачистке …
Уже почти в кромешной темноте, она, обессиленная и промерзшая, добралась до речки Сечна. Шок прошел и теперь ее колотило от холода и от страха неизвестности. Ее босые ноги, окоченевшие и распухшие до неузнаваемости, налились синевой, пальцы на ступнях растопырились и одеревенели, словно были чужими. Она шла по берегу речки, обхватив себя руками по направлению к Поречью. Озноб лихорадочно колотил все ее тело так, что ноги не слушались, и она уже не могла двигаться, когда на излучине реки не повстречала дремучего деда. Он проживал здесь же неподалеку и пришел проверить незамысловатые снасти, когда увидел одиноко бредущую ему навстречу молодую женщину. Ульяна попросила старика перевезти ее на другой берег реки. Теперь стояла ранняя весна и Сечна разлилась так, что без подручных средств перебраться на другую сторону, было практически невозможно. Старик не сразу согласился помочь женщине. В нем, как и у всех людей в годы оккупации жил страх, и особенно сейчас, когда шла акция по уничтожению партизанского движения в целом. Но видимо вид женщины, избитой и замученной, заставил старика побороть себя, и он перевез ее на другую сторону речки Сечна, и в завершении сказал:
«В Любейки не заходи, там теперь располагается Главная полицейская Управа. Держись все время леса, по направлению деревни Ерошово»….
Ульяна Исааковна шла по опушке леса, не выходя из него, как и прежде босяком, ее колотило и трясло, теперь уже больше от холода. К ночи на лужах появился лед, а в лесу в некоторых местах все - еще лежал не растаявший снег. В общей сложности она прошла уже около пятнадцати километров, когда впереди послышался отдаленный лай собак, и Ульяна Исааковна вышла на Семеоновский хутор, расположенный недалеко от Поречья. На хуторе проживал старообрядец – москаль, Михеенко Семеон. Ей больше, некуда было идти, дом для нее становился западней, и она прекрасно осознавала это свое положение, и понимала, что не позднее, чем утром завтрашнего дня начнется облава, и что если нацисты обнаружат ее, то пощады не будет никому. Ульяна Исааковна понимала это и поэтому пришла к Симеону, который и взял на себя весь груз ответственности. Семеон знал о несчастьях семьи, знал, поэтому не отказал в ее горе. Хотя прекрасно понимал, на что подписывается, и на что обрекает самого себя. Он укрыл Ульяну в старой пуне, в вырытом, но не использующемся погребе под настилом. До рассвета оставалось совсем немного времени, и поэтому Семеон спешил. Он сбросил в погреб старое тряпье, дал все, что было из еды, и закрыл его. Семеон понимал, что с обыском придут и к нему, поэтому он торопился. Он засыпал пол сверху слоем земли, завалил все это кучей навоза так, что на месте входа образовалась огромная куча. Затем растер в шелуху табак и рассыпал им поверх кучи, зная, что без этих мер предосторожности собаки возьмут след, и тогда уже ничего не поможет им обоим. Он сделал все, что было необходимо и теперь только оставалось ждать. На рассвете следующего дня, как и предполагал Семеон послышался гул приближающихся автомашин, и совсем скоро деревню окружили СС-овцы и наряд полицаев с собаками. В Поречье начался обыск. Солдаты перевернули каждый дом, каждый сарай в Поречье, все, что могло бы стать убежищем для беглянки и в надежде отыскать следы пребывания здесь жены Комиссара партизанского отряда. Ближе к обеду, закончив грязную работу в Поречье и ничего не обнаружив, на хутор к Михеенко Семеону пришли полицаи с двумя овчарками. Они вывернули на изнанку дом, все строения хутора, и даже сено лежащее на задворках, полицаи тщательно прощупали штыками от винтовок. Ульяна Исааковна сидела в своем укрытии, прижимаясь всем телом к земляной стене, и вслушивалась в зловещую тишину. Теперь в этом земляном плену и в кромешной темноте ее колотил, не проходящий озноб страха. Она прикусила опухшие губы, чтобы случайно, помимо своей воли не закричать, и не выдать тем самым ни себя, не своего спасителя. Она слышала шаги над своею головою, от которых осыпалась земля, но голосов она так и не слышала. Ульяна Исааковна сидела в одиночестве, в этой безысходности и темноте, куда не было доступа ни света, ни даже воздуха, так, что временами наступало удушье, которое с приступами страха и отчаяния, от одиночества в этом земляном мешке, переходило в панику. Но раз за разом, она подавляла в себе эти чувства, прикусывая до крови губы и сжимая кисти рук в кулак. Семеон рисковал собственной жизнью, рисковал как никто другой. Именно по этой причине в Поречье о «тайнике на хуторе», где была спрятана жена Комиссара, никто не знал, включая и родственников. Людская молва и возможный донос сейчас были страшнее обыска, и Семеон молчал. Он вскрывал убежище, тщательно замаскированное от посторонних глаз, лишь изредка и только по ночам, и лишь за тем, чтобы дать Ульяне Исааковне еду и воду, только на мгновение, чтобы потом закрыть убежище до очередного раза.
Ульяна Исааковна провела в своем укрытии более трех месяцев, до дня пока в Поречье не вошли части Советской Армии. Все это время, все сто дней заточения, она провела одна в окружении полчищ крыс. За время, проведенное здесь, твари обглодали ей все волосы на голове. Они, эти мерзкие создания, кусали ее за все живые места плоти, изъели всю одежду, и ничего не останавливало их, в этой кромешной темноте. Но ничем нельзя было, выдать свое пребывание на хуторе и она молчала, проглатывая боль, молчала еще и потому, что должна была выжить, не взирая, ни на что, и она выжила.
Тем временем, когда Симеон уже заканчивал оборудование убежища для жены Комиссара Партизанского отряда, мать Ульяны сидела у окна собственного дома и отрешенно всматривалась в темноту ночи, осознавая, что война забрала у нее сегодня вторую дочь, которую еще днем СС - овцы увели в Уллу, на верную смерть. Она так и просидела у окна до самого рассвета, пока не услышала гул приближающегося грузовика. Каким-то своим внутренним чутьем она вдруг поняла, что появление немцев здесь неслучайно, и, ее предчувствия не были напрасными. Прошло несколько минут, как в дом ворвались каратели. Без каких – либо объяснений, они перевернули все на своем пути, в поисках дочери, и только не найдя никого, озлобленные и раздосадованные, они начали кричать, задавая одни и те же вопросы:
«Где твоя дочь? Куда ее спрятала?»
Перепуганная до смерти и ничего не понимающая мать Ульяны, отвечала со слезами на глазах, выдавливая из себя не совсем связанную речь:
«Мне откуда знать, вы ее забрали, наверное, и убили,
что спрашивать, я знаю не больше вашего».
- Она от нас утекла, - сказал один полицай, и тут же добавил:
«Мы ее все равно найдем и тогда перестреляем всех Вас, всю вашу партизанскую семейку».
Мать плача причитала:
«Да как же она такая придет, вся избитая, наверное, утонула, как же ей через реку перебраться». Полицаи, молча, закончили свое дело и, уходя, пригрозили: «Ну, старая, смотри, если соврала, вернемся и перестреляем всех. Присутствующий при всем этом немецкий офицер, безучастно наблюдал за происходящим, закинув руки за спину. Он все это время прохаживался по дому. Затем подошел к огромным часам в деревянном окладе, долго смотрел на них, а потом произнес:
«О! я, я, Гут».
Затем офицер развернулся и, чеканя шаг, быстро зашагал на выход. Солдаты и полицаи, присутствующие при обыске, последовали за ним. Офицер захлопнул дверцу грузовика, и немцы убыли из Поречья….
В конце марта 1944 года Германское командование предприняло свою последнюю акцию, направленную на удержание собственного присутствия в Белоруссии и в Восточной Европе в целом. Внедренный в действие, разработанный генеральным штабом в ставке Гитлера, этот план дерзкий по назначению и по содержанию подразумевал, «Блокаду Партизанских бригад», все той же Полоцко–Лепельской зоны рассредоточения, в Ушаческих лесах. Этот план подразумевал ликвидацию крупнейшего соединения объединенных общим командованием, партизанских бригад в Белоруссии. В план «Блокады» входило, окружение партизан двумя кольцами, последующее наступление по всем направлениям, и, наконец, рассеивание партизан, с их полным уничтожением. С этой целью к Ушаческим лесам были переброшены дополнительные к уже имеющимся в распоряжении, 26 полицейскому полку и 2,12,24, полкам, 501 танковому батальону и 61 бронепоезду, дополнительные части из элитных подразделений СС, и авиационные полки. Всего в блокадном кольце со стороны противника участвовало около полутора соединений противника. В начале апреля 1944 года Немецкое командование приступило к выполнению плана по ликвидации Партизанских бригад, на всем протяжении Полоцко -Лепельской зоны.
Предрассветную тишину 11 апреля 1944 года нарушили разрывы артиллерийских снарядов, мин, и авиационных бомб противника. Начался самый мощный и самый кровавый отсчет страниц за все четыре года существования Партизанского движения Белоруссии, продлившийся до 5 мая того же 1944 года. Рассредоточенные на всем участке «Партизанской зоны» по направлению от Полоцка и до Лепеля, Германские части специального назначения из элитных подразделений СС, переброшенные накануне из Франции, для борьбы с партизанами, заняли исходные позиции. Задача которых состояла в удержании Германского присутствия в Белоруссии, посредству уничтожения всего партизанского движения. Части Вермахта и войск специального назначения СС теснили партизанские отряды на всех участках зоны, применяя артиллерию и авиацию, а если позволяли условия, то бронетехнику и танки….
На момент начала немецкого окружения, которое началось 11 апреля и закончилось 4 мая 1944 года, партизанская бригада имени Короткина, противостояла 26 Полицейскому полку противника, взаимодействующего с особым полком СД в районе населенного пункта Кубличи, в непосредственной близости от лесного озера Шо.
Очевидцы, принимавшие участие в отражении первого удара врага, вспоминая события того времени, позднее рассказывали:
«Немцы, совместно с полицаями, наступали отовсюду, предпринимая одну атаку за другой, предварительно расстреливая минометным огнем, огнем Авиации и Артиллерии весь лес, тесня отряды партизан, и плотно сжимая кольцо «блокады» во всех направлениях, не давая передышки ни днем, ни в ночное время суток. И если партизанам удавалось прорвать первое кольцо, они тут же натыкались на второе более оснащенное в военном отношении «Кольцо блокады», и оказывались в огненном мешке. Так, продолжал свой рассказ очевидец, к началу мая 1944 года на одном из лесных озерах по направлению к Полоцку, оттесненные и прижатые со всех сторон партизаны, были расстреляны изо всех видов оружия. От крови убитых партизан, вода в едва оттаявшем озере, приобрела кроваво – красный цвет, и такие случаи не единичны. Зачастую партизаны вступали в рукопашную, и тогда телами убитых с обеих сторон, застилались огромные территории лесных массивов. Уже, после освобождения Белоруссии летом 1944 года, продолжали рассказ очевидцы, местные жители деревень, проживающие в партизанской зоне, хоронили всех без исключения, и партизан и немцев, там же в лесах Ушачены »….
Гитлеровцы не жалели огня, оттесняя партизанские отряды из леса в болота, и порой загнанные в топи партизаны, оставались в нем в полусогнутом состоянии до нескольких суток. Промокшие и озябшие, без пищи и сна, они не выдерживали напряжения и изнеможенные от усталости выходили обратно, но тут же, натыкались на вражескую засаду и гибли. Зачастую бои шли и с переменным успехом. Так в случае неудачи, немцы отступали, перегруппировывали силы, и наступали на партизан раз за разом, снова и снова, обрушивая на них град из огня и свинца, не давая партизанам передышки. На тридцатое апреля 1944 года оборона небольшого участка местности, остатками партизанских бригад, со штабом Партизанского движения в населенном пункте Ушачи, принимает критический характер. Дальнейшее сопротивление противнику становится неоправданным, а уже 1 мая достигает своей трагической отметки. В сложившейся обстановке командование Полоцко-Лепельской зоны обороны, принимает решение:
из оставшихся, разрозненных отрядов партизан, посредствам разведки, нащупать брешь в обороне противника, и ударить по ней одновременно по трем направлениям.
В дальнейшем предполагалось, выйти из окружения противника, прорвав кольцо «Немецкой блокады», навстречу наступающим частям Советской Армии. С 1 по 4 мая 1944 года начался широкомасштабный прорыв блокады на нескольких участках обороны противника. Партизаны взяли курс на Восток. На одном из таких направлений стоял отряд имени Чапаева, политруком(комиссаром) которого являлся Усов Яков Денисович. У населенного пункта «Н», к сожалению сегодня, в силу объективных причин, не представляется возможным узнать точное название деревни и места, откуда начал свой прорыв отряд им. Чапаева….
Заканчивался день 3 мая 1944 года, и двадцать второй день непрерывных боев, за оборону рубежей Полоцко - Лепельской Партизанской Зоны. Солнце скрылось где-то за опушкой леса, обагрив своими последними уходящими лучами дня, кроны деревьев. Вместе с затухающими всполохами света, прекратился вой оглушительных разрывов мин, и стрекотание автоматных очередей. В предвечернем сумраке все еще ощущалось совсем недавнее пребывание здесь неприятеля, который с наступлением сумерек, отошел на заранее подготовленные позиции, ожидая начала нового дня. Где-то вдалеке за лесом, в тишине уходящего дня, слышался приглушенный звук подходящей бронетехники врага, отдаленно напоминающий чьи-то непонятные голоса. Яков Денисович сидел на бровке от разорвавшейся авиационной бомбы и делал последние пометки в своем истрепавшемся от времени блокноте о событиях последней недели, и непрекращающихся атаках немцев. За последние дни апреля, совместные действия полицейских полков с подразделениями элитных частей СС на партизанский отряд, становилось все более ошеломительными. Враг, предчувствуя скорую победу, дрался с особым остервенением, не жалея, ни сил, ни боеприпасов. Яков Денисович поднял голову и посмотрел вверх. В воздухе витал запах гари и пепла от лесных пожарищ, вперемешку с запахом пороха ежедневных боев, и, смешиваясь с клубами дыма, он отдаленно напоминал картину ада. Но вместе с тем, давая понять, что этот ад на земле, сотворили сами люди. Уже начало мая, подумал комиссар, а на лесном озере еще не сошел лед, и похоже, что в этот год, весна не собирается приходить. Такого не было давно. Рядом с ним лежал, перепоясанный ремнем, полевой планшет с картой местности, на которой, сплошь изрезанной стрелками остатками карандаша, еще днем Яков Денисович вывел направления главного удара противника, и последний рубеж обороны партизанского отряда. В правом верхнем углу планшета под пленкой лежала уже пожелтевшая от времени, находящаяся с ним все три года пребывания в партизанском отряде, фотография семьи, сделанная еще до начала войны, приезжавшим в Поречье неизвестным мастером из Витебска….
Кольцо сжимается все плотнее, и больше, чем уже сделано, думал он, партизаны сделать не смогут, На большее, у нас просто не остается сил. Но ведь и враг тоже устал, ловил он себя на мысли. Ведь сегодня три недели, как идут непрекращающиеся бои. Потери колоссальные с обеих сторон, и для нас невосполнимые. И они остановились. Атаки, хоть и ожесточенные, но вялые. Значит, враг выдыхается, либо что-то замыслил, рассуждал комиссар. Следовательно, в этих условиях, нужно ударить первыми и именно сейчас, пока они не перегруппировались, и не сделали своего грязного дела, не затянули этот свой последний узелок. Под нашим контролем сегодня, остаются только Углы, Смолевщина и Рябченки. Это всего несколько десятков квадратных километров, не более того. В подтверждении собственных мыслей, Яков Денисович посмотрел на карту, но его взор невольно упал на фотографию. Он остановил свой взгляд на ней, и как-то незаметно для самого себя, впал в короткое забытье. Перед ним предстала совсем другая, отличительная от сегодняшнего дня, мирная картина из довоенной жизни. Он услышал журчание родника, недалеко от дома, и перед ним воочию, в сиянии дня, появилось родное Поречье, с ярким многоцветием полевых цветов, и ароматом цветущих садов. Он увидел, как с пригорка спускается его мать, а вслед за нею, один за другим, перед ним предстали: Пореченская школа, все его ученики, и семья. Он отчетливо увидел всю свою семью, по которой он соскучился так, что не было сил сдержать накатившиеся слезы. Он увидел свою супругу, и двух малолетних детей. Они были такими же, какими он запомнил их тогда, когда уходил на фронт, во время своего прощания. Ульяна Исааковна держала детей на руках, прижимая к себе. Но, все резко начало удаляться, пока не исчезло полностью, и, Яков Денисович, вернулся в действительность, в то самое время, когда к нему подходил командир отряда Левкович. За три года пребывания в Партизанском отряде, он выработал в себе привычку слышать все, даже во время сна, иначе в таких условиях, война не простит даже временной слабости. Ну, что комиссар, значит, будем прорываться здесь, с неподдельной улыбкой и одновременно с усталостью на глазах, сказал он, присаживаясь рядом. Здесь у них брешь в обороне, на самом стыке «Особого батальона Дирлевангера», он остается справа. А вот между 1; и 3 пехотными полками, и полком полицаев, здесь хотя и малая, но все – таки рассогласованность в их действиях, и это наша, пожалуй, единственная возможность прорваться. Не смотря на то, что слева от наших позиций остается 501 немецкий танковый батальон, поддерживаемый с воздуха 6 Авиаполевой дивизией. Они хоть и одной цели, но разной масти. Немцам не хочется умирать в собственном, по их мнению, тылу. А полицаям, - этим уже терять нечего. Они чуют свой последний час, и ведут себя соответственно, нагло, и трусливо одновременно. Да и нам есть, за что посчитаться с ними напоследок, надобно пощупать их нутро. Есть, что и припомнить, немного помедлив, добавил командир, и продолжил: - Кровь у них разная, да только суть одна, ткни в гнилую брюшину штыком, польется одно и тоже. И визжат они как – то одинаково. Так, что Яков Денисович, теперь надо отдохнуть, как следует, завтра будет некогда. Да и кто его знает, каким оно будет завтра? И, командир, хотел сказать еще что – то. Но, немного помедлив, видимо передумал. А в заключении добавил, - Ну, да ладно комиссар дело за тобой, наступает твое время. Теперь давай к бойцам. Уже не так много времени остается. Совсем скоро будем прорываться. Бойцов необходимо зажечь. Он хлопнул друга по плечу и пошел в сторону, надо еще до полной темноты проверить посты, - уже уходя, сказал Левкович….
Яков Денисович еще раз посмотрел на фотографию и о чем – то подумал. Затем перекинул планшет через плечо и, неспешна, отправился, в расположение отряда….
Еще под покровом ночи партизаны отряда имени Чапаева в составе Бригады им. Короткина, совершили переход по направлению к Новому селу, вплотную приближаясь к позициям противника. Одновременно по согласованию БШПД (Белорусского штаба Партизанского движения), перегруппировавшиеся отряды партизанских бригад, рассредоточились в направлении населенного пункта Прозороки. Всего Партизанские бригады действовали по трем направлениям. Сигналом к началу «Прорыва Немецкой блокады» на Ушачене, послужил рассвет следующего дня.
Еще первые предрассветные лучи начала дня 4 мая 1944 года, не коснулись леса, когда леденящий, пронизывающий ветерок, затянувшейся в этом году ранней весны, закрадывался за ворот полушубков и гимнастерок, двигающихся в последний бой бойцов, а ничего не подозревающий враг, спал в своих блиндажах. Верхом на коне, с саблею наголо, комиссар повел за собою отряд в яростную атаку, на противника. Тем самым, расчищая путь к намеченной Свободе. Ошеломленные неожиданностью нападения, в панике гитлеровцы открыли по партизанам беспорядочный огонь, хаотично выстраивая линию собственной обороны, так и не понимая до конца, что произошло на рассвете дня 4 мая 1944 года….
…Неожиданно все замерло, и остановилось. В одночасье непреодолимая, враждебная жизни, стена, стала перед существованием и небытием, и что – то совершенно неощутимое и неотвратимое соединило воедино мир и спокойствие, перечеркнув само понятие – существования, и способность мыслить. Время остановилось только для него одного, и перед глазами воочию предстала вечность и понятие отсутствия ощущений. Очередь из вражеского пулеметного гнезда, остановила течение времени для Якова Денисовича, и теперь уже самого смыла жизни. Она унесла в неизведанное все помыслы и саму идею бытия. Все, что связывало его с жизнью, оставив только одну реальность, отсутствие ощущений, ее враждебную жизни составляющую, - отсутствие реальности….
Из воспоминаний участника прорыва Немецкой блокады на Ушачене, (ныне его фамилия утрачена в воспоминаниях пр. авт.).
«Я отчетливо помню, как верхом на коне, Яков Денисович повел за собою на прорыв партизанский отряд, и бойцы, воодушевленные поддержкой политрука, все без исключения последовали за ним. Теперь уже ни разрывы немецких гранат, ни пулеметный огонь из «Машин Гевер», не могли остановить растущее наступление партизан. Но, на опушке леса, в самом начале боя, вражеская очередь настигла «Легендарного политрука» и товарища по оружию Усова Якова Денисовича. Верхом на коне он оставался не только вдохновителем для нас рядовых бойцов отряда, но и мишенью для врага. Яков Денисович это понимал, знал, на что идет, но поступать иначе, он просто не умел. Не имел на это право. Таким был этот человек! Он был для нас и наставником, и просто другом, всегда, во всех сложных ситуациях, он являлся опорой и верным советчиком. Наверное, таких людей, с таким вот чувством долга и ответственности, как Яков Денисович, уже больше не будет никогда».
Из воспоминаний Бородулиной Наталии Исааковны, участницы прорыва «Блокады», партизанки отряда им. Чапаева, сестры супруги Якова Денисовича:
«Во время боя мне показали Якова Денисовича, лежащего на опушке леса. Он лежал с окровавленной грудью, с раной от пуль на вылет. Его тело к тому времени, было уже бездыханным. Я обложила его еловыми лапами, и мы продолжили прорыв, пробивая себе путь к намеченной Свободе».
Имя легендарного политрука Партизанского отряда имени Чапаева
УСОВА ЯКОВА ДЕНИСОВИЧА
УВЕКОВЕЧЕНО НА ПЛИТЕ № 20 МЕМОРИАЛЬНОГО КОМПЛЕКСА
« ПРОРЫВ»
Захоронен Яков Денисович на опушке Ушачского леса. О подлинном месте его погребения ныне никому неизвестно, его могилой и сейчас остается Ушачский лес. Здесь в сражении с врагом, провел свои последние три года земной жизни простой сельский учитель, настоящий человек, и легендарный Политрук партизанского отряда Усов Яков Денисович. Он прожил ровно тридцать лет своей земной жизни, но ее хватит не на одну, пусть даже самую долгую жизнь. Таким был этот человек….
СПРАВКА
Усов Яков Денисович героически погиб в Ушацком районе, во время
Прорыва немецкой блокады 4 мая 1944 года, что удостоверяет
Командир Партизанского отряда за № ОК 227/ К/1305
Эта справка казенная по содержанию и скупая на слова, была выдана вдове Якова Денисовича, - Усовой Ульяне Исааковне. Скрепленная гербовою печатью за подписью Командира Партизанского отряда имени Чапаева / Левкович/….
Свидетельство о публикации №225101501082