Заговор для вспотевшего кузнеца. Часть вторая

               

Осень на дворе хлюпала дождём, как купчиха – чаем. Переливала из большой чашки в уютное блюдечко, и, оттопырив мизинчик, кушала отвар всласть, причмокивая и растягивая во времени кусок сахара. Домовой Тихон добрался до родного порога за полночь. Домашние уже почивали. Хозяин, засунув кулачище под голову, во сне бурчал: «Молот не шпандырь, к ноге не пристегнёшь». А хозяйка спала широко, раскидав руки-ноги в стороны, точно ракита, что росла у пруда. Косы свалились с постели и мели пол. Шишок Мукосей ловил ими лунных брыкунов, увлекая женщину в сновидения сказочные и заманчивые, в которых Анна каталась на чёрном круторогом быке по полям да буеракам. Тихон вздохнул, глядя на озорство шишка, и отправился на кухню, чтобы обсохнуть самому и высушить промокшую одёжу. Повесил штаны с рубахой за печь, лапотки приткнул рядом с большим тёплым чугуном, что стоял на загнётке. Оставшись голышом, прикрыл срам печной заслонкой и примостился на лавке по соседству с котом Селоватием. Кот лениво приоткрыл левый глаз, показывая, что заинтересован в новостях ровно на половину.
- Где тебя, служивый, носило? – вязко муркнул он. – Опять грибы собирал на ведьминых кругах? Али у солдатки Косогубы под юбкой детишек считал – незачатых?
- Глупостей в тебе, сколь и меха, - отмахнулся домовой. – Ходил я в лес за третьей протокой. К кикиморе.
- Вот-вот, - ехидно осклабился котяра. – Знатно у настасьиных коленок погрелся? Знаю, что тамошняя кикиморка привечает тебя, плешивого. И что в тебе нашла? Лучше с нашим Мукосеем по кустам бы шарилась. Он в отличие от некоторых сказки делает былью, а не наоборот. Правда, его ни за какие коврижки от дома не оторвать: ни киселя хлебать, ни с бабёнкой играть. Всего себя хозяйке посвятил! Ложки с ножами не ворует. Наоборот, ей чужое приволакивает. Утром соседка прибегала да верещала. Дескать, наш шишок у неё ситечко серебряное стибрил – пусть вернёт по-хорошему.
- Ворюга дом разрушает, хоть и добро в кладовую несёт, - растопырил бороду Тихон. – На кой нам рогатый? Меня, что ль, мало? У других-прочих только помеси домовых и анчуток служат, а я у нас – чистокровный. Род веду от домового Фалафея, что ещё у пещерного шамана «пятый угол» обживал.
- Накося-выкуси! – влез в разговор Мукосей. – Пра-пра..  твой под бревном жил, папоротником зад прикрывал, а людишек сторонился, как крот – яму отхожую. Зато мы, шишки, ещё с первым человеком за яблоками на Древо познания лазили. За что, честно признаюсь, были биты и приговорены к вечному воровству у своих же человеков. Посему и прячем в погреб столовые приборы да зеркальца мелкие, что прокляты во веки вечные. А ты тут развёл де-ма-го-гию!
-Что я развёл?! – возмутился Тихон. – Речами похабными дом мараешь, свербигуз потутошный!
Рухнула полка с кринками да мисками. Свалились с печи подушки и устлали перьями пол до самого порога. Чугун опрокинулся в ведро с золой – грязная вода фыркнула на чистые половики. У стола ножки подкосились, и осел он набок, точно мерин старый, вконец заезженный. Посреди кухни катался клубок, из которого высовывались: то рожки на вспотевшем лбу, то жопа голая, волосами поросшая, то кукиш, из трёх пальцев строенный, то глаз выпученный, ловкой рукой подбитый.
- Славно дерутся! – пропел кот, поглаживая пушистые усы. – Кто кого изгонит, неведомо. Зато потеха от них – нескончаемая! Что ж над дураками не посмеяться, ежели они место под бабьим башмаком поделить не могут.
Открылась дверь, и метла напомнила Селоватию, что людям, в отличие от кошек, не дано видеть нечисть. Даже, если она домашняя, прирученная. И за чужие грехи расплачиваться приходится тому, кто смеялся последним.