Фетишизм как вещь в себе

     Единственное, что осталось в памяти от творчества Такеси Китано - так это отрезаемые мизинцы, рычащие зверьками джапы и оглушающий ахуй от суетящихся по экрану самураев, суетящихся для того, чтобы в конце вышибить себе мозги или вскрыться саблюкой вострой. Дичь и бестолковщина, вообще - то присущие всем народам планеты, именно в джапах воплощаются наиболее выпукло и смешно, но что веселит больше всего, так это мудрствования ублюдков критиков, жующих и толкующих, словно глухари - тетерки на токовище. Я раньше, когда у меня еще был телевизор, специально включал канал " Культура". Чисто поржать. Там у титястой потаскушки Феклуши Толстой собирались сионские мудрецы, а я, замерев в кресле у телеэкрана, рано или поздно, но неизбежно и неотвратимо начинал ржать. Сначала придушенно хихикать, затем погромче, ну, а перед закономерным выключением сучьего ящика - катаясь по полу, держась за живот и радостно плюя в экран. Выключив, вытирал экран спиртовой салфеткой, садился обратно в кресло и изумленно шептал, постепенно повышая голос :
     - Дааа.
     Странно все же устроен мой мозг. Я уже говорил, что самой угарной для меня юмористической передачей был эфир " Эха Масквы". До сих пор не могу удержаться от смеха, вспоминая сытые баритонцы жидовни, снова те же самые пресловутые сионские мудрецы, только политицки, не культурно. У пидараса армянского Каспарова до сих пор, наверное, те же сходняки профессиональных несогласных и гневающихся, не знаю, давно не заходил и заходить не хочу, нет никакой нужды пробовать на вкус прокисший по запаху прошлогодний боржч.
     - Мы заплатим тебе говном, - соблазнял Абдулла обиженного за державу Верещагина, решив на этот раз орудовать правдой - маткой, - но даже это самое говно мы у тебя потом отберем.
     - Мне за державу обидно, - талдычил усатый таможенник, не помня больше ни хера из с таким трудом заученной роли, лично выданной ему режиссером Мотылем.
     - Лошадиная фамилия, - с нескрываемым удовольствием заметил еле слышно товарищ Сухов, ковыряясь указательным пальцем в попке Петрухи, - у нашего режиссера - то. Мотыль и есть мотыль, мотыляется бездарно, а шикарной брюнетке Ане, которая тута Гюльчатай, надо бы только в порно сыматься.
     - Нам всем, - стонал Петруха, двигая попой навстречу жестокому пальцу товарища Сухова, - там бы сыматься.
     - Да ! - кричал товарищ Сухов, залезая на Петруху.
     Режиссер отвлекался, кинооператор тоже, да вся съемочная группа сбегалась ради дарового зрелища. Но строго лимитированная квартальным планом кинопленка не позволяла запечатлеть для последующих поколений творимое, потому и оставалось все лишь в виде слухов и легенд. И лишь честный всегда перед самим собой коала не стеснялся называть вещи своими именами.
     - Мы все говно.
     Ильи произнес сакральную мантру, оглянувшись на Блюмкина.
     - Коала круче, - сказал Ильичу Блюмкин, неприятно царапая щетиной потно блестящую лысину вождя. - Ты лишь раз сказал так - то, а он ежедневно повторяет и повторяет, также ежедневно убеждаясь эмпирически, что говно страна, народ - сволочь. Ни х... не умели, не умеют и не смогут никогда.
    С этими воодушевляющими словами Яков Блюмкин убыл, бля, прямиком в Константинополь, хотя и именовался он уже много веков Стамбулом.