Та женщина...

Большой город... Шум машин уже вылезает из орбит мыслимых и немыслимых кругов адекватного восприятия неискушенного бархатной тишиной сельских бескрайних и потому как будто отрешенных, и придуманных Богом краев... и тяжело каким - то гулом звенит в ушах...
Как - то искусственно бьет фонтан на невозможно прогретой летом парковой площадке, окруженный  недавно покрашенными и как будто от этого растерянными и задумчивыми скамейками... Рядом растут, или, скорее находятся пара представителей зелёной флоры, весной называющиеся пузыреплодником и спиреей, и ещё несколько завядших, и потерявших и краску и покой сжавшихся кустов сирени ... 
Походкой, свойственной перекормленным и совершенно обнаглевшим птицам, что - то воркующим от счастья мирного дня -  друг другу, прохаживаются голуби...
Он сидел на краю скамейки, перебирая в памяти цепочку событий недавно прошедших часов, упавших в память как ненужные строчки из книги... такой же ненужной, как и эти строчки...
Сколько всего ненужного... Ненужного... Ненужного... того, что теряется, пропадает и больше никогда не возвращается в понятие РАДОСТЬ...
А вот нужное...Нужное где - то очень далеко, очень... То ли тоска, то ли щемящая грусть накладывается на сердце и прячет там свое истинное лицо... Снять маску безразличия, которое нужно, чтобы ничего не чувствовать и спасать свою совесть, или каяться перед самим собой в преступлении, которое душа уже выносит с трудом ...
Прошла высокая, но несколько уже немолодая женщина, сделав замечание беспорядочно снующему под ногами, и вопиющему от восторга лета и свободы мальчонке, мать которого, совершенно потерялась в измерении другой...  реальности, судорожно зажав виновника всех непонятностей в  уверенной  руке... Там, среди бегущих бликов на светящемся экране, среди вороха  ярких фотографий, она видела умопомрачительные краски другой, не ее жизни...
Вот прошла ещё женщина, какой - то спешащей походкой, и как будто с виноватым взглядом .. как будто...
И ещё женщина, и ещё... И еще... Снова женщина...
Не замечая солнечных лучей, уже меняющих положение совершенно в другом направлении,  он все также растерянно улыбался и взгляд его бесцельно пересекал совершенно не волнующее, но опять непонятное движущееся  пространство...
Опять женщина, и вот ещё одна ... 
Женщина... Не она...
Не за что зацепиться взглядом, не над чем задуматься до волнительного беспокойства, нечего запомнить...
Надо встать и просто... уехать отсюда..
Просто уехать... Просто.. отсюда...
И не смотреть, совсем не видя, на переливы этих спешащих и правильных брызг, на расторопных когда не надо и равнодушных, когда надо мамочек, забывших звучащую речь, мечтающих о заоблачных королевствах  и молча проклинающих своих опустившихся до плинтуса и края мужей...
Уехать... Договориться со своей хронической усталостью, сковывающей онемением руки и ноги, оставить на скамейке вот этот чай, купленный в соседнем киоске и до сих не выпитый почему - то, и нетронутую булочку с маком... Он вспомнил...
Где - то в кармане есть шоколад... Горький... Она любит такой...
 - Эй, бутуз!- подойди ко мне... Мальчонка, остановившийся на мгновенье, и не понимавший, почему к нему обратились, все же быстро оживился и глаза его предательски, и наивно заблестели от ожидания...
- Ты, ты, подойди ко мне...  В его голосе уже звучали нотки терпеливого нетерпения...
- Держи... Он достал большую шоколадку, с надписью Бабаевский, отдал булочку, ещё горячую и маняще пахнувшую свежей выпечкой, совсем не остывшую от жары,  и, оставив чай на скамейке, встал...
- Держи, повторил он ещё раз тихим голосом...
 - От меня, держи... Мужиком расти, пацан... И погладив светлый вихрь, смешно оттопырившийся на не стриженой уже давно головке, и... ещё раз взглянув на мальчика, медленно пошел по недавно плохо подметенной,  дымящейся от жаркого слоя пыли и совсем неаккуратной дорожке...