Флейтист. Зонтик. Футбольный мяч

   ВЛАДИМИР  ВЕЩУНОВ


                Р А С С К А З Ы


                Ф  Л  Е  Й  Т  И  С  Т


Хозяйка заботилась о нем, но она была глуховата, и он, баюн, старался изо всех сил петь ей колыбельные. Пожалуй, он был самый голосистый из всех мурлык на свете.
Но вот пришли гости: приземистая дама в пышном рыжем парике с дочкой каланчой.
Он, как и подобает гостеприимному хозяину, приветливо, с мурлыканием встретил их у порога.
— Что он так оглушительно рокочет? — поморщилась дама.
— Фу, как громко! — поддакнула ей дочка и прикрикнула на котенка. — Заглохни, трубач!
Хозяйка как-то жалко улыбнулась и поправила девочку:
— Флейтист он, Флейтист.
Котенок и в самом деле походил на музыканта: черный фрак, белая манишка с галстуком-бабочкой.
Потом хозяйка и гости чаевничали и дулись в подкидного.
Он же обиженно забился в угол, стараясь не мурлыкать. Но вот солнечный зайчик разыскал его и начал щекотать. Котенок фыркнул, смахнул зайчика лапкой на пол, и тот превратился в огромного зайчищу — в круг. Котенок улегся прямо в него, но тут тень его зашевелилась, стала заигрывать с ним. Он потрогал ее  — она обрадовалась, встрепенулась. И он начал с тенью играть: гонялся за ней, плюхался на нее, стараясь прижать...
— Какой глупый котенок! — щелкнув колодой карт, раздраженно проворчала дама.
— Ну и тупой! Тень свою ловит! — повертела пальцем у виска девчонка.
— Так будем играть или как? — сурово спросила дама хозяйку.
— Да-да, будем, извините, конечно, конечно будем! — виновато протараторила та и вынесла Флейтиста за дверь в темный подъезд, чтобы не мешал дорогим гостям.

                * * *

Свернувшись клубочком, он спал на теплой вафле колодца. Ему теперь всё было безразлично — и жить не хотелось.
Рядом выгуливали своих хозяев родовитые доги и догини, сенбернары и сенбернарши и прочая собачья знать. Никто из них даже носа не повернул в сторону бродяжки.
Ватага мальчишек на роликах с рюкзачками за спинами прогромыхала, едва не раздавив его. В последний миг парочка конькобежцев слаломно перепрыгнула через крышку колодца с сиротливым котенком.
Девочка с бантами-стрекозами, словно маленькая мама, несла на руках полосатую, щекастую, как тигрица, кошку. Она наклонилась над котенком и погладила его:
— Миленький какой!
Кошка выскочила у нее из рук, и девочка кинулась ее ловить.

* * *
Он пробежал за ним шагов пятьдесят. Бежал так, будто нашелся хозяин: хвост радостно поднят трубой, веселая побежка...
Наконец мальчик с дружком остановились.
— Брысь! — погрозил он пальцем. — Отстань!
Котенок понурился, горестно опустил хвост — вот-вот появятся слезки.  Но надежда умирает последней. Он все-таки поплелся за мальчиком.
Друзья перепрыгнули придорожную канаву с водой. Котенок остановился у ее края. Он не плакал, а лишь вытянулся с беззвучной мольбой в сторону ребят.
Мальчик перегнулся через канаву и подхватил его.
— И что вы все ко мне липните? Вот иди к Олежке! — Он попытался отодрать от себя вцепившегося в него котенка, но тот еще крепче вонзил коготки в его джинсовую куртку. — Не хочешь? Ладно, если мамка не выгонит. У нас и так уже шесть штук.
У котенка от счастья перехватило дыхание, но волна солнечного воздуха захлестнула его, и он голосисто, переливчато замурлыкал, запел.
— Флейтист! — одобрительно погладил певуна мальчик.
И откуда узнал его имя?










                З  О  Н  Т  И  К


Налетевший ураган вывернул мой зонт наизнанку, сломал его “косточки”. С трудом мне удалось сложить его, и я заскочил в маршрутный микрик и сел на последнее свободное место у самой дверцы.
На конечной остановке, когда все засобирались выходить, зонтик внезапно раскрылся и загородил дверцу. Я забился в микриковой тесноте, лихорадочно пытаясь укротить бунтовщика, но он наносил мне шпаговые уколы своими сломанными проволочками, всё больше щетинясь.
— Хоть службу спасения вызывай! — проворчала дама, которая всю дорогу рылась в сумочке, гремя ключами и мелочью, собирая её для оплаты.
— Не-ет-с, товарищ! МЧС лучше! — возразил господин с пуделем на руках, похожий на Ильича. Он и выражался, как вождь: — Да-с, архисложная ситуация!
Пуделю поведение зонтика понравилось, он озорно затявкал, выскочил из рук хозяина и ободряюще лизнул зонтик.
— А меня? — капризно надула губки девочка с трепещущими бабочками-заколками в косичках.
Строгая бабушка одернула ее и облегченно вздохнула, притишая ропот возмущения вечно спешащих и опаздывающих пассажиров:
— Это вам не террористы захватили, а зонтик.
— Сонтик-террорист! — хохотнула прибалтийская папарацциха с фотокамерой и динозаврским гребнем в белесых волосах.
И я, продолжая уламывать строптивца, испугался, что она начнет снимать этот дорожный русский экстрим.
— Да ломай его! — жвачный детина с разбойничьими бровями, сидевший рядом со мной, грудью ринулся на ощетинившийся зонтик, но был встречен в штыки. — Ах ты, дикобраз ежовый! — возопил он и откинулся на сиденье, потирая ужаленные места.
Шофер не обращал на происходящее никакого внимания. Слева от него сидела модельная девица в белоснежном кепи и небрежно держала ногтистыми пальчиками тыщу. Водитель, не имея сдачи, завороженно уставился на эту гипнотическую синенькую бумажку.
— А ну вас к черту! — Девица открыла дверцу и выпорхнула наружу.
Мальчик-толстячок, таких раньше называли Пончиками, теперь дразнят Винни-Пухами, насупившись, смотрел на беспомощность взрослых и вдруг с легкостью пушинки перелетел через барьер, отделяющий водителя от пассажиров, и выпрыгнул в открытую дверцу.
За ним, недовольно ворча, возмущаясь, обзывая меня тюхтей, рохлей, слюнтяем,  болотным чмо, поползли и остальные.
— А я как? — жалобно вскинула на меня влажные очи девушка с костылем.
И тут мой зонтик проявил истинное великодушие и сострадание. Он аккуратно сложился в клюкастую трость.


















                Ф  У  Т  Б  О  Л  Ь  Н  Ы  Й    М  Я  Ч


Это был пузатый двухлитровый бидончик из-под майонеза, похожий на бочонок. Хозяин, холостяк, после работы ставил его рядом с собой и намазывал бутерброды с майонезом, глядя спортивные передачи. Особенно нервно пожиратель майонеза опустошал бочонок, когда болел за сборную России по футболу. Но тренеры у нее были бездарные, как и правленцы страны.
В огромной державе, где почти все мужики болеют футболом, тренерская “мышиная” свита не может сыскать двадцать-тридцать достойных игроков. Не по клубным сусекам с неграми-лжебразильцами, изъеденным баксами-короедами, надо скрести, а в недрах народных. Тогда не тридцать, а триста Пеле, Яшиных и Стрельцовых встанут под флаг российской сборной. Глядя на кислые физии тренеров-пораженцев, заядлый болельщик плевался на них и видел себя на месте главного: ведь было очевидно, как надо ставить сборную. Конечно же, поиск, поиск и поиск!.. По всем городам и весям. А не сиднем сидеть. Тщательный отбор: рост, физика, бег, реакция, чувство мяча, самоотдача, отвага, мышление, благородство, достоинство, товарищество... Бескорыстие, никакого стяжательства! Патриотизм. И дух, дух!.. А то пропустят на первых минутах плюху — и паника, собачатся друг с другом. Нервные...
После череды позорных поражений футболёров болельщик и сам стал нервным. Успокаивался, хлюпая теплое молочко с мёдом.
Он привыкал к вещам, разговаривал с ними, ценил их преданность, оттого подолгу ходил в одном и том же, старомодном. Привык и к майонезному пузанчику. В него брал молоко, а затем сушил, как в деревнях крынки, насаживая опрокинутым на балконный шишак в углу.
* * *

И ветра не было в то утро, но бочонок, похоже, надумал погулять. Соскочил с балкона, скинул при ударе о земле ручку, чтобы не мешала, и весело погромыхивая, поколесил по покатому тротуару. Вначале прямо, потом вкривь и вкось, от бордюрины к бордюрине, круть-верть, приплясывая, поигрывая крутыми боками.
Такой же живчик подскакивал, приплясывал рядом с грузной бабушкой, разодетой еще по-зимнему, хотя через час-другой должен был начаться зеленый тополиный салют. Карапуз, лет пяти, в спортивном костюмчике, походил на нарядный мячик. Отскочив от бабушки, он подбежал к белому игривому мячу и легонько наступил на него. Тот озорно выпрыгнул из-под ноги, и малыш с лёту послал его на футбольный пятачок детской площадки во дворе. На нем еще неделю назад и собак выгуливали. Однако детные папаши и мамаши воспротивились такому соседству и облагородили площадку. Мужики привезли машину лысых автопокрышек, закопали дугами, оградив суверенную территорию от выгула. Сложили из покрышек две башенки ; футбольные ворота. Всю покрышечную архитектуру хозяюшки ярко раскрасили.
Пацанчик проворно выбежал на поле и ударил по звонкому “мячу”. Ах, как он бил! Ни разу не промахнулись его маленькие футбольные ножки. Легко и точно бил он и правой, и левой по “мячу”.
Бабушка же судачила со стайкою молодых мам, мерно покачивающих на лавочках яркие колесницы с младенцами. В песочнице усердно ковырялись совочками трудолюбивые карапузики. Лишь одна мамочка  — джинсовая голенастая девчонка лет семнадцати — не обеспечила свое чадо орудием труда и получила за свое легкомыслие вполне справедливое возмущение. С трудом оторвавшись от увлекательного разговора, она раздраженно подошла к орущему ребенку и растерянно заозиралась: что бы сунуть ему в руки?
Маленькому футболисту надоело гонять “мяч” одному, и он пнул его в сторону безработного малыша, приглашая того поиграть с ним. Однако мамочка схватила бидончик, поставила перед сынишкой и ладонью-совочком начала сыпать в посудину песок.
— Дула! — оскорбленно надулся малюточка и пнул бочонок с такой силой, что тот, перелетев через бортик песочницы, угодил в “ворота” — между стойками турника.
На нем обезьянкой крутился сорванец, наверняка сбежавший с уроков: потрепанный школьный ранец валялся под железной горкой, похожей на жирафа, щиплющего траву. Акробат повис на одной руке,  ногой в языкастой кроссовке поддел подвернувшийся “мяч” и точно пульнул его в футбольные ворота, сложенные из покрышек и вызебренные белой краской.
Из ущелья меж домов с гиком вылетела ватага пацанов — и счастливй “мяч” заметался по полю. Удары по нему, как глухие выстрельные хлопки, эхом отскакивали от девятиэтажек, поставленных квадратом.
Маленький футболист тоже бегал за мячом, путался под ногами подростков. Наконец один из них не выдержал и поставил малыша на покрышечную дугу, желтую, в зеленую крапинку:
— Будешь судья!
На кромке поля появился настоящий футбольный мяч — в объятиях мальчика, разодетого, как Новый Год на ёлке. Он сделал шаг, другой, третий в гущу игроков, но никто не обратил на него внимания. Он бросил мяч и, хныча, побрел вдоль цепочки крашеных покрышек. В конце ее торчали железные буквы “Т”, между которыми флагами расцвечивания трепыхались полотенца, простыни, рубашки, тельняшки и сновала мать разобиженного мальчика.
“Судья” спрыгнул с колеса и подбежал к брошенному мячу, чтобы удалить его с поля, чтобы не мешал. В это время играющий мяч оказался рядом с футбольным: неказистый, изрядно побитый, грязный бочонок — и узорчато-радужный сияющий шар. Один из игроков небрежно отпнул это великолепие в сторону и ринулся с бочонком в обводку к воротам...