Женатый жук

I
Семнадцать минут после одиннадцати. Из приоткрытой форточки на вымытые фужеры проскальзывает тонкий блеск сурового лунного оскала, стойка тиха и безжизненно пуста. Из отражения одного из бесконечных бокалов-зеркал, начищенных до скрипа, щурится всеми ожидаемый и любимый герой. На лице мудрого жука-бармена залегла печальная охладевшая тень, рот, обрамленный серебристыми усами, искривился в порыве отвращения, а потухший взгляд отнюдь замедленно перемещается от одного мутного глаза к другому. Отдаленно слышатся какие-то бессмысленные беседы, уже нетрезвые возгласы молодежи, задорный женский смех и цоканье стекла. Две подружки-мушки в шляпах с огромными полями и элегантными ресницами за круглым столиком посасывают из пузатых кубков клюквенный морс под градусом, выглядывают иной раз с балкона вниз и мусолят сплетни, накопившиеся за последний месяц. Под потолком порхают молоденькие, но уже пьяненькие фарфаллы-красавицы, а хрупкие стрекозы-официантки с бабочками на шеях разносят угощения и напитки. Чуть левее мирно отдыхает пожилой нерасторопный, и уж очень мягкий в разговоре верующий слизень. Проползая мимо, он всегда неслышно здоровается, а затем крестится с добродушной улыбкой на устах. В глубине дальней ложи располагается обвитая бархатным плащом мрачная, скупая на слово и мимику худощавая моль. Экстравагантная алая помада на губах, скошенный подбородок и шпилька создают ей сдержанный скрупулезный образ. В ее крошечной сумочке на длинной цепи покоится увесистый металлический портсигар, пара бумажек и резинки. Дальше проходит в зал манерная цикада. Шлейф ее густого древесного парфюма остается столбом вплоть до черного выхода, хотя опустилась она за крайний одинокий столик. Рядом возникает неорганизованная громкая компания неотесанных муравьев, которые один за одним вразнобой занимают верхнее ложе. За барной стойкой же, перед самым носом располагаются два брата богомола С. и В. У того, что более упитан, на переносице покоятся прямоугольные очки для зрения, в руках газетенка, второй же в свою очередь более открыт и расслаблен. Подле них плюхается яркая вспышка, всплеск цвета - фулгороида А. Та сразу заводит разговор с братьями, активно жестикулирует и за какие-то десять минут успевает надоесть им своим нескончаемым потоком липкого внимания и искусственного света. Совсем скоро ей в противовес заплывает незаметно обыкновенная чешуйница Н. Ее лицо обыденно не выражает эмоции, в движениях нет жизни, а в тусклых одеждах, что сковывают ее еще больше, задержались сладковатые ароматы табака и утреннего кофе. Одни и те же лица, одни и те же разговоры. Бармен привычно раскидывается фальшивыми улыбками, шустро разливает пойло, как его резко выбивает из работы бесцеремонный вихрь сдержанной, но сексуальной и проницательной жужелицы, что своим ароматом и энергией заполняет все пространство. Это не искра, не буря, это тихий, родной свет, который мягким дымным потоком ползет по деревянным половицам, затекает на стойку и просит стакан односолодового. Юная особа забирает из-за локона цветок, крутит меж пальцев, а потом поднимает взгляд. На темно-баклажановых напомаженных губах залегла тень грубой латентной тайны, острые глубокие скулы ее привычно не выражают никакого чувства, однако в поле повисают неоднозначные женские вибрации. Чернота очей без дна чертит чертовой чистоте небесных сил объемную пентаграмму формой треугольной пирамиды. Во Имя Отца, Любовника и Любимого. Ом Вишнаве Намах. В зрачках напротив мутнеет, игристое Брют замедленно выскальзывает из пальцев, дном вбивается со стеклянным треском в землю, пробка вылетает в изысканную люстру на потолке, и углерод заполоняет пространство. Становится темно. 
      
II
Серебром налитые усы и мягкий подбородок ажурно впитывают темные следы женской помадёнки. Баклажановые мазки губ контрастно извиваются на бледном бархате кожи, ресницы блестят утренней росой.
— Ещё по пятьдесят?

11.10.25