Весы 10

24.
У Саид-ака я научился многому.
Только одному не мог никак научиться, очень полезному при деловых и дружеских  отношениях.
Прием этот про себя я назвал так: «А зачем он нам потом надо? Пускай себе дальше живет!»
Хорошо владевший русским, Саид-ака намеренно употреблял в этом случает «надо», вместо правильного «нужен», точно бы от имени какого-то местного старика – и это было, конечно, то же самое, что он проделывал со словом «коммерческий», превращая его в «коммерИческий». Такой прием, словно бы упрощая каждый раз жизнь до «дважды два»,  придавал легкость его поступкам и рассуждениям, 
А между тем в легкой этой фразе заключено было многое. Ну, например постоянно делаешь кому-то  хорошее, а он твои благодеяния принимать начинает за должное. И постепенно забывается, садясь тебе на голову. Так вот, по логике Саида-ака, не подавая вида, ты должен в ответ тоже извлечь из такого человека всю выгоду. И лишь после этого мягко от него отказаться.
- Только  вслух ничего не выговаривай, - учил Саид-ака, -  просто не посещай, не звони, а если вдруг объявится, то вежливо в просьбе ему откажи. Но делай всё правдоподобно.   
Для меня каждый раз трудно было менять отношения с людьми по столь горькому рецепту. Я не умел соблюдать принципа постепенности, рекомендованного моим старшим товарищем. И хотя внешне я выглядел при этом спокойным, но в душе всегда потрясался и сильно переживал. И почувствовав предательство, или осознав, что меня попросту дурят,  никогда не дожидался от людей ответной выгоды – такого запаса терпения не было. 
Но возвращусь к делу.
Итак,  втроем сидим мы в парке за столом и пьем чай.
- Вот что, - обращается Саид-ака ко мне, - пусть твой друг домой к себе едет.  А мы еще посидим.
Сказано это было при Абду - Саид-ака с ним не церемонился, вопреки  правилам Карнеги.
Я покачал головой и вопросительно посмотрел на него, как бы спрашивая: зачем вы так?
- Понимаешь, есть крупные финансовые вопросы, которые могу доверить только тебе - любой третий тут лишний.
- Правильно? – повернулся он к Абду.
Тот молча кивнул.
Бывший оперативник и следователь боковым зрением проследил за тем, как Абду дошел до своей синей машины, и когда громко включился мотор, захохотал, показав зубы из червонного золота:
- Вечером будет тебе звонить, копать, копать вокруг - что за финансы, сколько там финансов, почему крупные!..
Потом он помолчал, и вдруг заговорил о переезде в Ташкент.
- Я хочу взять тебя с собой.  Знаешь, у меня был НЗ - на самый крайняк, как говорят обычно ранее судимые. Это еще при советской власти я начал откладывать. Ты же знаешь мою историю – в Хубджаме я не сработался  с  начальником милиции. Не был никогда ни честным, ни нечестным, но у меня была своя позиция –  вместе с криминалом на карман не работать. А этот, как поставили его на горотдел, начал такое допускать,  сотрудников втягивал. Видел кино «Крестный отец»?  Посмотри по видику или в салон сходи. Там один итальянец стал в Америке полицию втягивать в продажу всякой дряни - не травы даже, хуже! А нас наш начальник хитростью на это толкал! А от меня кое-что зависело – он это знал. И начал обработку… - Тут он вздохнул. - Запросто могли они убить… И вот я уехал на место старшего следователя в соседнюю республику. Потом мне отдали там следственное отделение в районе.
- Ьам прокурор был пожилой, - продолжил рассказывать Саид-ака, отпив глоток чаю из пиалушки, которую держал почему-то не снизу, а как-то сверху, за боковую стенку, словно щепотку соли. В общении он всегда был слегка по-молодому дурачлив. А бывало, напускал на себя важность.  -  Ну так вот, прокурор этот меня учил: «Есть три вещи, с которыми никогда нельзя связываться - золото, наркотики и проституция».  И я с ним больше десяти лет проработал. Он помогал, часто со мной делился, часть денег мне отдавал. Но с криминалом мы не связывались - таких только наказывали. И я себе на будущее подушку безопасности скопил. Это он мне посоветовал купить в Ташкенте два маленьких дома с участками, когда немцы с евреями стали собираться.
- А где он сейчас, – спросил я, - тоже на пенсии?
Саид-ака опять вздохнул, снял шляпу, повел рукой по лысине, ото лба тянувшейся до самого затылка, потом тихо опустил руку.
- Он погиб. Сидел за рулем «Волги», а впереди грузовик с досками. Доска с кузова соскользнула и «Волге» в лобовое стекло...

25.
- А как вы предлагаете решать дело Абду, – спросил его я, - автовокзал подаст апелляцию, а мы  в облсуд не явимся?
- Сейчас увидишь, - ответил мне Саид –ака. – Поедем к моему хорошему знакомому, я с ним четыре года в одном здании просидел.
К белой, со стальным отливом, иномарке, по привычке я  подошел с правой стороны, куда обычно садятся пассажиры.
Саид-ака пальцем указал на противоположную сторону.
- Это не «Волга» тебе для сотрудника милиции на пенсии, это «пруль» для коммерсанта – недорого и надежно.
- Что такое «пруль»?
- А ты как думаешь?
Я пожал плечами: не знаю.
- Пруль - значит, наше дело правое и мы победим! - засмеялся мой старший друг.
- Значит, правый руль?
- Конечно!
- А запчасти где будете брать – на Дальнем Востоке?
Тут Саид-ака просто расплылся в улыбке:
- Садись!
Сели в машину:
- Ну и где?
- Помнишь место, где из-за моей «волги» ты шел буром на мастеров? Помнишь первые кооперативы при Горбачеве?
Я тут же вспомнил отгороженный брезентом кусок земли с высокими навесами, рядом с хлопковым полем, взятый в аренду у колхоза.
- Там теперь не брезент - самые настоящие цеха. Это же  капитализм! – поднял он палец вверх, - всё растет как грибы, и всего у них хватает. – Он включил мотор. - Машины с Сахалина и Камчатки, как селедки – не только Япония и Корея, уже и Европа, и Америка! А «селедками» называются потому, что  корпус у них режут на куски, чтобы прошли на таможне как запчасти…
Мы выехали из парка, он осторожно вел машину по переулкам, где дувалы  в основном еще были с глиной и саманом. По пути нам попадались старые чайханы с хаузами – искусственными водоемами, со всех сторон окруженные вербами, с кверху торчащими ветками, которые каждый год подрезают. 
- А помнишь, как я радовался старой «волге»? – спросил он меня. Он любил вволю посмеяться, и сейчас себе такую волю дал.
- Не пойму, чего смеетесь.
- Как ты их пугал! Как сейчас вижу тебя в том кооперативе.
- А потому что это была ваша отложенная мечта, и вы, сотрудник милиции, залог им дали.  Вековая мечта человечества, можно сказать. Газ-24! Хоть вы и купили ее с рук, но светиться она должна была как новая! А они вас обманули.
Он согласно кивнул.
- А чего мы по переулкам едем?
- А тут короткий путь.
Саид-ака вдруг приостановил машину. Выбрал место, чтобы не загромождать проезд и припарковался.
- У тебя сигареты есть?
- Ну да. Закурил перед отъездом – не так-то мне сейчас легко.
- Я давно уже не курил - давай вместе подымим!
Он открыл окна в машине.
- А какая у человечества должна быть мечта? – сказал он уже серьезно, осторожно вдыхая дым.  - Пусть не вековая, но полвека я точно мечтал о хорошей «волге», с детства. А она мне досталась старая. А я хотел, чтоб светилась, это правда. И когда  сделал замечания, что халтурят, автомеханик,  молодой совсем, мне в лицо:  ты здесь в милиции не работаешь, тебя пинком отсюда вышибли…
- Но мы с тобой всё решили, Амир! – добавил он, бросив в окно сигарету.
И тут снова залился смехом:  - Ты  как в индийском фильме их пугал – обеими руками хлопал!
Тут я сам захохотал, и поскорей выбросил в окно сигарету, чтоб нечаянно не прожечь сиденье «Хонды».
Да, тогда я, можно сказать, рассвирепел, услышав про хамство кооператоров. Только и думал:  «Акела промахнулся, Акела промахнулся!»
 Саид-ака меня останавливать не стал. Впрочем, я бы даже не стал его слушать: словно волна какая-то подхватила. Возмущение, злость, неведомая прежде солидарность против новой силы, которая, кроме наличности, ничего на свете не признаёт - всё там было. Так я в то время мыслил – слово громкое, но точное.
Словом, вошел в кооперативную автомастерскую на краю хлопкового поля как главный злодей в индийском фильме, тот, что со свистом хлещет по нежным смуглым бокам свою бедную родственницу длинным кожаным ремнем. Вместо ремня у меня, правда,  были только широко открытые ладони, но они в этой сцене свою роль сыграли. Потому что, ступив на территорию кооператива, я сразу же громко несколько раз хлопнул в ладоши. Потом еще, потом еще, еще громче! Слесарей было человек пять-шесть, но такого хамства они ожидать никак не могли. 
Жаркая волна обдавала меня с невероятной силой, я даже вперед наклонялся.
- Кто тут хозяин? – кричал, ударяя в ладоши.
Саид-ака глядел на меня с любопытством.
Наверное, на моих плечах стояли два чёрных ангела, и были они видны, если оторвавшись от дел, ко мне потрусил худощавый, жилистый, лет тридцати пяти человек, с длинным лицом и в летней  шляпе с узкими полями на голове. В правой руке он держал большой гаечный ключ, но, приблизившись, положил его на землю. 
- Мой родственник здесь хозяин, - ответил, неопределенно кивнув.
Подойдя к длиннолицему вплотную, я пальцами потрогал его небритый подбородок, как бы что-то оценивая. Невольно он отстранился. Этот жест был мною позаимствован из фильма по мотивам Булгакова, где гробовщик советует срочно сбрить щетину офицеру, собравшемуся застрелиться. То было не индийское зрелище и слесари с ним не были знакомы.
Тут же старый лис Саид-ака, почуяв преимущество, принялся играть роль доброго следователя: «Ну что ты, они хорошие - просто ошиблись, всё будет хорошо!»
Один из молчавших слесарей – чёрный, усатый, явно подпадавший под нередко употреблявшееся Саидом-ака определение «ранее судимый», что-то буркнул себе под нос. Краем глаза успел я уловить, как блеснули злобно его глаза. Однако сцена эта ни за что бы не состоялась и не вызвала бы ничего, кроме гнева, если б за ней не стояла моя решимость идти до конца. Слесарь, видимо, это уловил и осекся.
В общем, мы вышли из той первой кооперативной мастерской, заручившись обещанием через день получить отремонтированную машину.
- Завтра еще придем, - обратился я к Саид-ака, - сегодня не было того молодого, который вас обидел.
- А зачем он мне надо? Ему и так  по шее дадут. Главное  - машина...


Рецензии