Черногория. День второй

Всю ночь свирепела гроза. Молнии рвали черноту на куски, гром рычал дурным басом. Дождя вылилось такое количество, что на утреннюю зарядку по крытому балкону пробирались вброд. Это я к тому, что, невзирая на фейсконтроль в третьи страны,  Прибалтике  всё-таки удалось сюда просочиться. Плюс  горное эхо добавило местного колорита, и вот вам ночное светопреставление. А в плане тот самый Ловчен и национальный парк, что вокруг него.

Не обошлось, конечно, без сахарных и просто сомневающихся членов группы, но гид Мария железными аргументами в пользу Ловчена засунула всех в автобус, и мы поехали.

До Троицы добрались быстрее, чем подсказывал вчерашний опыт и ремонт дороги. Потом начался серпантин. Я сейчас не об отношении моего организма к поворотам, (он, кстати, в последнее время возлюбил их, как своего ближнего), а об особенностях национальной езды по черногорским серпантинам.

Итак, едем мы себе на нашем большущем автобусе. Водитель у нас и спец, и профи, и вообще не на кошках, а на Иосифе Броз Тито тренировался. Дорога узкая, со встречным транспортом разъезжаемся посредством взаимоуважения: тот, у кого габариты меньше, останавливается и подаёт назад в карман. Крупногабаритный (а это мы) в свою очередь притормаживает в удобных местах и пропускает скопившиеся сзади легковушки. И все довольны, но ровно до того момента, пока ситуация на дороге штатная. И отсутствие погоды здесь ни при чём. Оно осталось внизу, возле моря.

Первая заминка случилась из-за того, что где-то там наверху произошло ДТП, была вызвана полиция, остановившая всё движение, и к моменту окончания разбора полётов за и перед шумахерами скопилось штук по сорок разнокалиберных машин, которые оптом поползли нам навстречу, а карманы не резиновые. Ситуация разруливалась медленно, но с обоюдным учётом того, что мы большие, и всё наше правое заднее уже висит над пропастью, а они хоть и маленькие, но их много. Значит, каждому автомобилю нужно ушки свернуть на тридцать пять градусов, слиться со скалой в любовном экстазе и проползти на волю. Дорожную полицию, чтобы не мешала регулировать движение, в пампасы пропустили без очереди. Через полчаса-час пробка рассосалась.

Поднимаемся выше и натыкаемся на «припаркованный» среди серпантина авто. В кабине, естественно, никого. Справа не объехать, слева и подавно. И ладно бы только нам, большим, так ведь и тем, что за нами. Поток встал. Водители вышли из машин. Наш – тоже. По красноречивым жестам стало ясно, что психологический портрет «припарковавшего» они уже составили, вынесли ему диагноз и готовы приступить к исполнению. И тут, о чудо, сверху, как ни в чём не бывало подкатывает «Ауди» и из него выходит «пациент».

Уж не знаю, велик ли с точки зрения И.С.Тургенева иекавско-штокавский диалект сербского языка, но могуч он ничуть не менее русского. Потому что после ускорения, им сообщённого, обе машины рванули назад в карман с такой скоростью, с какой не все бюргеры по автобану вперёд ездят. По завершении данного маневра наш водитель сел за руль, непечатно вздохнул, и мы тронулись. Причём не только вверх, но и умом, решая задачу, каким образом «пациент» оказался в авто №2, или каким образом авто №1 оказалось среди узкого черногорского серпантина без «пациента»? Большинство склонилось к телепортации. А вы как считаете?

Дальше всё пошло в привычном режиме, кроме двойной радуги. Вы когда-нибудь видели хотя одну не над, а под вами? А вот нам повезло восторгаться сразу двумя. Левой ногой нижняя радуга опиралась на окраины Котора, правую – окунула к залив, а над нею божественным ореолом сияла вторая радуга. И мы смотрели на это великолепие, не запрокинув головы, а устремив взоры вниз.
 
Вот так, очи долу, и добрались до деревеньки Негуши. Деревеньки пршута и Петра II Петровича Негоша.  Ввиду того, что пршут делают во всех домах, а правитель, митрополит, поэт и просветитель родился только в одном, поступим по одному из принципов демократического централизма.
 
Мяса я, вообще-то, не ем. Давно и совсем (курица – это тоже мясо). Зато мой дед был сертифицированным производителем «мясных продуктов длительного хранения», но..., по опыту, быстрого поедания. Мой папа долго метался между скрипкой и куттером, поэтому поголовные арпеджио и колбасный дух сопровождали и наше с братом детство. Отец так разбаловал нас всякими копчёностями, что я до сих пор имею право рассуждать о пршуте.
 
Если вы живёте на правильной высоте, где континентальные ветры встречаются со средиземноморскими, то всё делается легко и непринуждённо. В ноябре, когда температура опустится градусов до +10 и ниже, берёте зрелого поросёнка более ста килограммов весом, из него удаляете жизнь и заднюю ногу. Если чувствуете, что через год сильно проголодаетесь, то обе задние. Из ног вырезаете кость и лишний жир, а то, что осталось, натираете морской солью. Две недели сливаете выделившуюся из мяса жидкость и снова трёте и трёте его солью, чтобы потом взять и смыть всю её холодной водой. Теперь нужно положить окорока ещё дней на 14 под гнёт. В фантазиях «угнетения» не стесняйтесь, лишь бы из ног вытекло всё лишнее, и они приобрели модную плоскую форму. Теперь заготовьте буковых дров (дуб и вяз тоже подойдут), подвесьте ваши уже слегка деликатесы в коптильню и считайте, что самое трудное уже позади, и осталась сущая мелочь. Нужно всего лишь: в первый месяц коптить в зависимости от влажности воздуха от двух часов до круглых суток; во второй месяц – через день; в третий – через три, а в четвёртый месяц один раз в пять дней. Потом, чтобы насекомые вас не опередили,  натрите поросячьи конечности красным перцем. Всё! На оставшиеся пять-семь месяцев созревания выберите тропинку подальше от коптильни, чтобы не ходить потом к психоаналитику, который будет вытягивать из вас чувство вины вместе с деньгами. Через означенное время возьмите скальпель и препарируйте то, что получилось, так тонко, чтобы сквозь эти розовые лепестки можно было разглядеть Ацидалийское море на Марсе. С чем вкушать сие произведение у меня не спрашивайте: алкоголь я тоже не употребляю, а ссылаться на опыт предков – не этично.

Короче, пока наша группа дегустировала и покупала продукты ферментации и дистилляции, мы успели дойти до родового гнезда Петра II Петровича Негоша и вернуться обратно. А по пути в Цетинье, Мария рассказала нам, что семья будущего государственного деятеля занимала лишь одну треть этого большого каменного дома, построенного очень просто и логично. Остальные две трети – семьи двух его дядей. Теперь во всех помещениях расположился этнографический музей, основу коллекции которого составляют предметы быта династии Негошей. А она правила Черногорией с конца 17-го века и до 1918-го года, причём светская и духовная власть всегда находилась в одних руках и никогда не передавалась от отца к сыну, для этого каждый очередной правитель становился монахом, терял свое имя и возможность обзавестись женой, а, следовательно, и законными отпрысками.

 Наш герой от рождении звался тоже не Петром, а Радивоем, был в семье младшим, грамоту не разумел, а пас овец. Но его дядя, актуальный на тот момент владыка  Петр I Петрович Негош, в преемники выбрал именно его.  А всё потому, что старший брат Радивоя Георгий, получив в России приличное образование, от престола отказался. Пришлось Радивоя срочно пристроить в монастырь, чтобы там его хотя бы читать-писать научили. В наставники юнцу господарь дал своего секретаря и сербского писателя Симеона Милутиновича. Местный Платон, «чтоб не измучилось дитя, учил его всему шутя». «Моралью строгой», однако, Радивоя Милутинович докучал и спартанскими играми тоже, в следствии чего  после смерти дяди, образованный и мужественный Радивой народной скупщиной был признан правителем Черногории.

И свалилось на голову семнадцатилетнего Петра II Негоша всё, что могло на тот момент свалиться: и турки, и восстание в Боснии и Герцеговине, и австрияки, и недород с голодом в обнимку. Справился, хоть и не без помощи русских. Те и деньгами, и продовольствием помогали. Ну, а доблести черногорцам и самим не занимать. Вот только невежество цвело и колосилось. И с книгопечатанием была засада. Но, пробыв несколько месяцев в России и намотав её опыт на ус,  Петр II и эту проблему начал решать: открыл в Цетинье школу для детей разных сословий, там же завёл типографию.

Да вот мы уже и прибыли в бывшую и немножко теперешнюю столицу Черногории Цетинье. А вся столичность этого дождливого места, засунутого в ложбинку между горами, началась с господаря княжества Зета в 1465-1490 годах Ивана I Черноевича. Зета – это Черногория в девичестве. Из рассказа Марии об Иване I я чётко уяснила, что правильная жена в любом лоботрясе  откроет задатки лидера и направит их в нужное русло. Матчасть, я полагаю, сильно зависят от эпохи и региона. Моя соседка, например, когда муж явился домой под острым углом  и огласил ей весь список претензий, стукнула его блинной сковородой по голове и с первого же раза достучалась до сознания: очнулся он убеждённым трезвенником и вообще без претензий, через год муж стал бригадиром, а через пять – директором совхоза. А Иван в молодости был не деревенским лоботрясом, а высокородным разбойником. Представляете, какой это широкий размах для кухонной утвари! Первой женой его стала сестра албанского князя Георгия Арианти из династии Комнинов Гоислава. Пленника и слугу Ивана она превратила в правителя Зеты  и виртуозного дипломата Ивана I Черноевича. Плохие отношения с Венецианской республикой он исправил при помощи своего бывшего врага, но при этом крупного феодала и герцога Степана Вукчича. Потом, используя родственные связи жены, стал князем под контролем Венеции и получил содержание в 1200 дукатов ежегодно.
 
О том, что стряслось с Гоиславой, история умалчивает. Возможно, скалка отрикошетила, но в 1469 году «царь женился на другой», на Маре, дочери того самого герцога Вукчича, из-за которого Герцеговина стала  Герцеговиной, и на стороне Венеции начал воевать с османами. Отбил Скадарское озеро и помог брату Мары освободить Герцеговину, но разбойничье прошлое фраера сгубило, чем воспользовался турецкий султан и сверг Ивана I с престола. Пришлось спасать голову в Италии. К счастью, султан вскорости предстал перед Всевышним, а его сыновей Зета не интересовала, и Ивана встретили на родине как освободителя. На всякий случай он отправил в качестве заложника в Стамбул своего младшего сына и перенёс столицу подальше от турок, ровно в то место, где ему, как основателю, сейчас стоит памятник. То есть в Цетинье. Ваятель очень постарался изобразить самую суть господаря: в правой руке Иван I держит меч, в левой – щит, а зоркий взгляд  его устремлён вверх и вдаль – не прилетит ли откуда шальная сковородка.
 
Пока я любовалась скульптурой меня озарил ответ на давно мучивший вопрос: почему Ниро Вульф, несмотря на вес и принципы, лазил козьими тропа по Ловчену, в надежде отомстить за смерть своего земляка и друга Марко Вувчича? Да потому что Марко сам был великим поваром и обожал жену.

«Нынче зонтик открывался ровно сорок раз подряд», потому что Цетинье – самая мокрая точка южной Европы. Говорят, что по количеству осадков она соперничает даже с северной, то есть с Бергеном. Но нам повезло: пока шёл дождь, мы сидели в кафе и ели бурек с сыром. Это выпечка из слоёного теста с начинкой. Для плотоядных варианты тоже имеются. Самым замечательным в нашем перекусе был, однако, хозяин кафе. Из его краткого социально-политического дискурса мы поняли, что Хорватия, Сербия и, конечно же, Прибалтика, раз мы оттуда, – это оплот мира и почти божественного начала, а вот Босния и Герцеговина – это фуй и «чума на оба ваши дома». Причём, на последний – двойная порция. Зря не спросили его фамилии: может Черноевич?
                               
Ой, за Иваном I я совсем забыла про Петра II, а ведь при нём здесь построили «Бильярду» – крепость со стенами, четырьмя круглыми башнями и двухэтажным зданием. На цокольном этаже были комнаты прислуги, кухня и столовая. На первом и втором располагались оружейная, зала заседаний сената, кабинет государственной канцелярии, рабочий кабинет владыки, а также его и его секретаря спальные комнаты. Ну, и разумеется, бильярдная. Господарь был страстным любителем потренировать глазомер, координацию и аналитическое мышление и выписал бильярдный стол не то из Вены, не то из Италии, после чего и прозвали крепость «Бильярдой».Сейчас в ней Национальный музей Черногории. В кабинете  владыки хранятся книги на девяти языках  и рукописи Петра Негоша, включая его поэму «Горный венец», которая начинается мрачной картиной падения независимости всех балканских народов под пятой  турецких султанов и заканчивается оптимистическим апофеозом народного освобождения. В форме народной драмы Негош описал события истории Черногории с конца 12-го века до начала 18-го, её быт, праздники, народные обычаи и верования. Это своего рода энциклопедия жизни трёх цивилизаций: героико-патриотической  черногорской, восточно-исламской турецкой и западноевропейской венецианской. Я прочла поэму с удовольствием. И пусть лучше поздно, чем никогда,  и пусть в старом издании с ятями и ерами, и пусть перевод с сербского не ахти какой. Уверена, со временем найдётся лучший. Главное, что открытие состоялось.

          «О, сколько нам открытий чудных
           Готовят просвещенья дух,
           И опыт, сын ошибок трудных,
           И гений, парадоксов друг,
           И случай, бог изобретатель».
Это, конечно же, Пушкин. Говорят, что в феврале 1837-го по пути в Петербург на одной из почтовых станций Петр Негош видел гроб с телом великого русского гения, следовавшего последним своим земным путём в Святогорский монастырь. Негош и сам недолго задержался на этом свете, покинув его в 38 лет. Но перед этим издал указ об исследовании недавно открытой Липской пещеры. Как и прочие пещеры, открыть эту помог случай: шёл мужик и провалился. Но не смертельно, а значит, огляделся вокруг: направо пустота, налево – тоже. Наступил на горло своему внутреннему спелеологу, выбрался наружу и сообщил о находке. Местное начальство приказало молчать, но господарю в Цетинье  доложило. Теперь самый большой и красивый зал пещеры носит имя Петра Негоша. В том числе и за то, что с его подачи она самая изученная в Черногории, а с 2015-го года ещё и доступна для туристов. Но спускаться в неё всё равно можно только при наличии специального сопровождения.
 
Мария ещё утром заказала для нас экскурсию. От Цетинье до Липской пещеры ехать всего ничего. Минут десять и мы на месте. Есть время осмотреться и процитировать Арчи Гудвина – секретаря и помощника Ниро Вульфа:
 
«Впервые взглянув на Черногорию при дневном свете спустя восемь часов, когда я выкатился из ниши, я увидел много интересного. Где-то в десяти милях от места, где я находился, прямо по курсу виднелся острый пик, возвышающийся над другими. Очевидно, это и была гора Лофхен — Черная гора, — находившаяся на северо-западе; по солнцу так и выходило. На востоке простиралась широкая зеленая долина, за ней горы, уже на территории Албании».

 Не считая кафе, террасы и туалетов, нам открылось то же самое. А чтобы мы не ринулись вслед за Гудвином искать выступ в виде петушиного хвоста, нас посадили в поезд на резиновом ходу и повезли к пещере. У входа в недра утеплились тем, что каждый припас для +12 градусов, и спустились вниз. На сегодняшний день обследовано более трех с половиной километров пещеры. Для туристов оборудованы 400 метров. Выложены дорожки, поставлены ограждения, удалено всё, что может нечаянно свалиться на голову, сталактиты и сталагмиты подсвечены так, что каждый посетитель может оценить объекты сообразно степени своей испорченности. Прикасаться ни к чему нельзя, чтобы не смахнуть с камней труды десятилетий. В принципе, всё, как в любой другой пещере, за исключением водопада, действующего во время дождя. А нам с дождём как раз-таки повезло. И вот, стоим мы, замерев от удивления, смотрим, как по камням струится вода, и вдруг в пещере гаснет свет. Преисподняя в чистом виде. Другие бы, конечно, запаниковали и попадали в обморок, но только не прибалты. Сопровождающая  попросила  нас без подушек не двигаться, и в пещере снова стало светло.

Свой почти героизм мы отметили позже в ресторане национальным блюдом – ягнятиной из-под сача. Сач – это металлический купол, под которым в чугунном казане на углях томится приправленное травами мясо молодого барашка.
Вегетарианцев тоже не оставили голодными.