Каждый из нас по-своему лошадь

Нет, серьезно. Вы только задумайтесь. Присмотритесь повнимательнее и увидите: наш мир ничто иное, как большая пыльная конюшня. И каждый из нас, хотим мы того или нет, принадлежит к какой-то породе, ходит своим аллюром и тянет свою лямку.

Если отбросить сентиментальность и излишний романтизм, классификация по «лошадиному признаку» — это самая честная классификация homo sapiens. Все еще недоверчиво фыркаете и думаете, что это бред сивой кобылы? Если в вашей голове «сивая кобыла» вызвала устойчивые визуальные ассоциации седовласой старушки на грани маразма — поздравляю, вы уже приверженец теории о лошадиной классификации. Так что не спешите с выводами. Уверяю, к концу у вас не останется сомнений.

Вот, к примеру, резвится на лужайке жизни жеребенок. Ну чем он отличается от обычного мальчишки, откопавшего в грязи кривую палку и глядящего на нее как на самое ценное в мире сокровище? Его мир неизведан и полон чудес, а главная задача — скакать, шуметь и пробовать его на зуб. Он ещё наивен, глуповат, но невероятно любопытен. Испугается громкого звука — шарахнется в сторону, но через пять минут снова полезет туда же. Его энергия бесконечна. По крайней мере, пока он не свалится в сон, со стороны больше похожий на внезапный обморок.

Подрастая, жеребенок чаще всего превращается в коня. Это столп общества, его рабочая единица. Конь — парень простой, компанейский. Он не претендует на лавры жеребца, но и в клячи не торопится. Его стихия — дружеские посиделки у кормушки, одобрительное ржание в ответ на шутку и неспешная прогулка в старом добром, чуть поношенном пальто. Он стабилен, предсказуем и по-своему обаятелен в своей непритязательности.

Легкой поступью в леваду выводят лошадку. Как любая юная девушка, впервые увидевшая свет и недавно сбросившая удила пубертата, она еще не осознала своей силы. Однако, лошадки бывают разные. Одни — взбалмошные, стремятся лягнуть копытом мир и проверить, на что он способен в ответ. Другие — скромняшки, прикрывающие огромные, испуганно-любопытные глаза челкой. Они кокетливо прячут морду в гриву, аккуратно и издалека изучая искусство обольщения, которое пока дается им с трудом.

Но вот уроки усвоены, и в самый центр круга, гарцуя, выходит молодая кобылка. Скорость, блеск и короткие дистанции — её стихия. Она резво скачет на шпильках в 16 сантиметров и юбке с разрезом до хвоста, невзирая на мороз и здравый смысл. Ее грива выкрашена в самый модный цвет сезона, а взгляд полон дерзкой уверенности, что все жеребцы уже принадлежат ей, а эти старые кобылы просто позабыли, что такое настоящий галоп.

Кобыла — та самая зрелая кобыла — дама на опыте, смотрит на все это с усталой усмешкой. Она давно открыла для себя, что колготки бывают не только 20 den, круп лучше держать в тепле, а копытам куда удобнее в качественных кроссовках. И что это — не поражение, а стратегия. Ее сила уже не в резкости скачка, а в выносливости марш-броска. Она точно знает, куда идет, и какую поклажу способна унести.

Видите протоптанную по кругу дорожку? Это закоренелый трудоголик Пони. Крепкий, низкорослый, невероятно выносливый. А как же иначе? А кто же, если не он? Его жизнь — это замкнутый круг: дом-работа-дом. Его постоянно дергают за поводья, хватают за хвост, дети садятся ему на спину, чтобы прокатиться. И так по кругу. А он… просто продолжает идти. Иногда запинается, потупив взгляд, но снова делает знакомый шаг. Он не дохнет от работы, он от нее просто медленно и верно истирается.

Но король конюшни, конечно, Жеребец. Тот самый «мужчина в самом соку», о котором вещал Карлсон с экранов телевидения. Его галоп — это вызов, его ржание — заявка на территорию. Он точно знает, что хорош собой, и не скрывает этого. Жеребец всем видом излучает уверенность и точно знает себе цену. Обкатать такого — задача не для каждой наездницы. Но если уж забралась — держись крепче. Насильно его не пришпоришь: либо лаской и щедрым прикормом, либо взяв в такие узды, чтоб у него дыхание сперло. Тут уж у кого какая тактика укрощения строптивого.

Где-то в тени жеребцов стоят Молодой и Старый мерины. С молодым нужно рассматривать детально: когда и как в нем безжалостно обрубили мужское начало. Если успел побывать в вольных полях между теплом материнской титьки и седлом чужака, почувствовать вкус власти и побывать жеребцом — в его глазах еще тлеет огонек патриархальных амбиций. Если же «оскопили» рано, в его покорности сквозит легкая трагедия. Старый мерин — это уже окончательный приговор. Жеребцу он не конкурент, силы не те. Но в этом есть неоспоримый плюс: он спокоен, предсказуем. Ты уходишь — он стоит. Возвращаешься — он на месте. Не рвется с привязи, не скачет за каждой юной кобылкой. Просто твой, тихий, с чуть поникшим взглядом.

А где-то в уголочке, опустив голову, доживают свой век Одер и Старая кляча. Каждый в своем. И глядя друг на друга исподлобья, подкусывая за тощий костлявый бок. Старые, исхудалые, изнуренные. Взгляд у обоих давно потух, спина просела под тяжестью лет и неподъемной ноши. Ни один из них уже не верит ни в вольные пастбища, ни в доброго хозяина. Каждый просто движется по инерции, боясь остановиться, ведь если ляжет — уже не встанет.

Чуть в стороне пасутся Иноходцы. Те, что «не как все». Это хиппи, адепты эзотерических практик — личности, не принятые общей массой конюшни. Потому что ходить по леваде надо как все — шагом. Только Иноходцам нет дела до того, как пашут пони, какие кобылы у жеребцов и когда именно мерина лишили его достоинства. Они выбрали свой аллюр, и как бы он не раздражал табун, с высоты своего шага смотрят на всю эту суету с вежливым снисхождением.

Вот так и живем. Круп к крупу в огромной конюшне, сами того не понимая. Ржем, упрямо бьем копытом в ожидании седока, а иногда лягаемся от злости и думаем, кого бы прикусить за воротник.

Но в конечном счете каждый из нас тащит свою телегу и ищет свое пастбище в мечтах о том дне, когда можно будет сбросить узду и умчать вольным духом по прериям. Или пойти уже наконец ночью в поле с каким-нибудь хорошим мужиком и смотреть до рассвета, как там поле зарю рожает.