Офицер Советской империи Глава 15

Глава 15

Осень принесла дожди, глинистая почва раскисла, и, чтобы добраться от мазанки до городка и обратно, надо было прилично измазаться в грязи. Каждый вечер требовалось тщательно отмывать обувь и ставить ее поближе к печке, чтобы она успела высохнуть к утру, а утром начищать кремом.
Семья просыпалась рано. Ангелина устроилась работать в детский садик, и если у нее была первая смена, то приходилось выходить из мазанки не позднее шести двадцати утра. Закончив работу, она бежала обратно в летнюю кухню и топила печку, чтобы, когда Виктор после службы вечером приводил Лену из садика, ребенок попадал бы уже в теплую комнату. А иначе домик, при не протопленной печке, превращался в настоящий холодильник. Иногда в сильные морозы приходилось просыпаться часа в три ночи и топить печку повторно, иначе всей одежды, которой они укрывались, не хватало, чтобы сохранить тепло на всю ночь. А однажды ведро с водой, стоящее у двери на табуретке, так вообще покрылось сверху тонкой корочкой льда.
В таких условиях Виктор стал чаще заходить к Горошко с вопросом: «Как мои дела?» и, похоже, достал секретаря жилищной комиссии. Тот, наконец, предложил квартиру на верхнем этаже дома по улице Добролюбова. Счастливый Виктор записывал адрес, представляя, как обрадует Ангелину.
Горошко сложил документы и вскользь добавил:
- Но ты в нее все равно не пойдешь…
- Пойду! Вы просто не знаете, в каких условиях я живу.
Знакомство с квартирой повергло их в уныние. Четвертый этаж, отсутствие балкона, прогоревший титан и полная «убитость» квартиры посеяли такое смятение в душах – когда же это кончится?!, что они засомневались в своей храбрости вселиться в такое жилище. На первый взгляд квартира показалась не лучше мазанки по улице Ленина и, немного посоветовавшись, пришли к выводу, что стоит еще подождать, так как и не такое терпели.
Как-то Виктор перестарался и раньше времени закрыл вьюшку печки. Под утро заплакала Лена, и ее стало рвать. Ангелина и Виктор вскочили и бросились к ребенку, не понимая, что с ними со всеми происходит: головы тяжелые, шатает и неимоверная слабость в ногах. Не сразу, но они догадались, что угорели. Хорошо помня жизнь в деревне и что в этих случаях надо делать, Виктор открыл дверь мазанки, чтобы морозный воздух со двора скорее проник в помещение и разбавил угарный газ, не имеющий ни цвета, ни запаха и поэтому трудно определяемый физически.
Ближе к утру, признаки отравления немного спали, дочь, обессилев, снова уснула и, вскипятив чайник и попивая чай, они обеспокоенно трогали ее за щеки, проверяя: все ли с ней в порядке?! В это утро Лена наотрез отказалась идти в садик своими ногами, и уже довольно большую девочку Виктору пришлось нести на руках.
На службе Виктор не удержался и пожаловался Ясельному, что семья угорела и жить в мазанке просто невозможно. Он немного поколебался, а потом, пользуясь случаем, попросил начальника отделения переговорить с Горошко, чтобы тот проявил снисхождение и предложил молодому инженеру квартиру получше, не совсем «убитую», как случилось до этого. Василий Сергеевич не нашел ничего лучшего, как доложить о происшествии с семьей капитана Велигорд начальнику отдела, недавно получившему звание полковник, Гаврилову и тот, усомнившись в истинности и честности доклада Виктора, распорядился понаблюдать за капитаном: «А не пьет ли Велигорд по вечерам и не в пьяном ли виде раньше времени закрыл вьюшку?»
О таких сногсшибательных новостях Виктор узнал от одного из прапор-щиков, подслушавших разговор Ясельного с Гавриловым. Вначале Виктор завелся и хотел выяснить у начальника отдела причины, на основании которых он смог прийти к таким выводам по отношению к нему, капитану Велигорду, но потом, уже зная Гаврилова, как плохого человека, не стал этого делать. Он только одно подумал: «Им, начальникам, что, делать больше нечего, как только следить за подчиненными: кто пьет, а кто не пьет?!» Даже в полку, где выпивка была распространена достаточно сильно, и то, такое унижение, как слежка, по отношению к офицерам не допускали, руководствуясь простым, но по-своему жестоким правилом, залетел – получай по «заслугам», вплоть до увольнения.
Выслушав прапорщика, Виктор все же не поверил, что такое возможно. Но каково было его удивление, когда, в очередной понедельник, Ясельный, осматривая на построении форму одежды подчиненных, нагнулся к нему довольно близко и втянул носом воздух, пытаясь унюхать запахи, исходящие от Виктора.
«Какой же ты позорник, Василий Сергеевич! Вот, действительно, тупой исполнитель опаснее предателя!» - вспомнил Виктор кем-то сказанную фразу. Армейская жизнь по-прежнему преподносила Виктору поучительные уроки и он, познав уже многое за двенадцать лет службы, не переставал удивляться ее превратностям.
Начальник отдела полковник Гаврилов в повседневной жизни мало чем отличался от обычных старшин рот, гоняя своих подчиненных так, как только позволял это делать Внутренний Устав ВС. Виктор заметил, что, если полковник Гаврилов остановил офицера для разговора, то в конце его он обязательно к чему-нибудь прицепится. Даже пыль на ботинках, появившаяся после перехода от технической позиции в отдел, вызывала у него необходимость сделать строгое замечание офицеру, поэтому некоторые офицеры и прапорщики, увидев идущего навстречу начальника, благоразумно сворачивали в сторону.
Как-то Виктору пришлось поприсутствовать при забавной сценке из нра-вов отдела. Майор Ясельный являлся таким заядлым курильщиком, что его два пальца на правой руке, держащие обычно при затяжке сигарету, даже пожелтели от никотина. Поэтому полковник Гаврилов, сам не терпящий табака, в присутствии других инженеров поставил Ясельному условие.
- Василий Сергеевич, если бросишь курить, то тут же напишу представление на присвоение тебе очередного воинского звания «подполковник»!
- Геннадий Матвеевич, правда?! Я сейчас… – засуетился Ясельный и, как настоящий хохол, стремящийся к карьерному росту, смял окурок в руке и забросил его в урну. – Все, с этого момента я не курю!
Довольный Гаврилов заулыбался и ушел к себе в кабинет. От явной подначки начальника отдела ехидно захихикали и другие офицеры:
- Ха-ха-ха!.. Василий Сергеевич, а не поторопились ли вы бросить курить? Ведь срок на подполковника у вас вышел, и вам все равно присвоят очередное звание.
Но Ясельный, воодушевленный радужной перспективой, никого не слушал и действительно бросил курить.
Двигаясь по штабу, Виктор как-то наткнулся на рослого офицера в летной форме. Его лицо показалось знакомым, но офицер, явно узнав Виктора, молча прошел мимо. Не сразу, но потом Виктор вспомнил, что встретившийся офицер – это штурман из Шадринского учебного полка Валера Решетников, а его жена Люда так вовсе была подружкой Ангелины и регулярно прибегала к Велигордам, чтобы поболтать в свободное время. Поймав Решетникова в очередной раз в коридоре штаба, Виктор подошел к нему сам и поздоровался:
- Привет, Валера! Не узнаешь? Я бывший техник из Шадринского полка.
- А, это ты, Виктор! Привет! Узнал, но не сразу…
Они разговорились, и Решетников пригласил семью Велигордов к себе в гости, в дом по улице Сталинградской. Решетниковы дружелюбно встретили Велигордов, радушно угостили, но, когда, расчувствовавшиеся от теплого приема, в следующие выходные Велигорды покинули холодную мазанку и снова завалили в теплую и просторную квартиру штурмана, то после дежурной чашки чая Валера извинился перед гостями и ушел в другую комнату, чтобы заняться поделками по металлу. И Виктор как-то неожиданно понял, что не все, что было дружелюбным и естественным в прошлом, может сохраниться в будущем, тем более в расслоенном служебными градациями Ахтубинском гарнизоне.
В конце года Виктор успешно сдал зачеты на допуск к самостоятельной работе в качестве помощника ведущего инженера-испытателя, но первый год его испытательной работой не нагружали, ограничиваясь задачами по оформлению различных документов и оказанию помощи другим инженерам.
В середине зимы, после очередного похода к Горошко, секретарь жилищной комиссии, наконец, предложил более-менее неплохую квартиру по улице Нестерова, но хозяин, старший лейтенант, предупредил Виктора, что он ее пока не освобождает, хотя и готовится к поступлению в Рижское училище. Виктор понял, что даже эта квартира может им не достаться, так как должно многое сложиться, чтобы так получилось. А главное, чтобы хозяин поступил и освободил квартиру. Когда Виктор высказал сомнения Горошко, тот, воровато вращая темными глазами за толстыми стеклами очков, рассыпался перед назойливым капитаном бисером:
- Ты в «цепочке»! Вот план. С горячей водой тебе все равно не светит, молодой еще, в гарнизоне прослужил еще мало, но «цепочка» уже утверждена командиром, и в течение этого восьмидесятого года ты обязательно что-то получишь. И не факт, что это «что-то» будет лучше, чем по Нестерова. Так что держись плана…
На Виктора внезапно нашла злость, и он выложил свое недовольство перед изворотливым секретарем жилищной комиссии:
- Черт знает, что это такое! Я уже почти двенадцать лет в армии, а до сих пор по мазанкам шатаюсь. Когда это кончится? Мне что, перед штабом 15650 поставить палатку и жить в ней?
Горошко, перед которым такие сцены разыгрывались, наверное, не впервые, после последних слов Виктора сразу успокоился.
- Ты думаешь, что самый умный? Тут таких сотни уже было, кто готовился поставить палатки перед штабом, и что-то никто из них не рискнул это сделать. Год придется потерпеть…. Жди!
Наступил май, а это время в Ахтубинске ; самое прекрасное время года. Солнце ласково греет, накапливая свою жестокую свирепость на летние месяцы года, изо всех щелей рвется наружу трава, и цветут степные тюльпаны с таким тонким и нежно-первобытным ароматом, что, уставшая за зиму, душа человека прощает все злому окружающему миру, и жизнь кажется такой прекрасной, что хочется улыбаться каждому встречному.
В День Радио, седьмого мая, начальник группы Греков и прапорщик Кас-лиев в конце рабочего дня предложили Виктору отметить праздник.
- А чего мы втроем? А Ясельный?
- Ты что, шутишь? – уточнил, всегда суровый на вид, Греков. – Если хо-чешь завалить дело, пригласи Ясельного! Еще Гаврилову доложит…
В пылу усердия начальника отделения, чтобы поддерживать свой авторитет перед начальником отдела на должном уровне в плане твердого управления личным составом, такое вполне могло случиться. Поэтому, после службы радисты поодиночке, чтобы не дать никаких поводов к подозрениям, зашли в Дом торговли, взяли по большой бутылке сухого вина, чтобы не переусердствовать со спиртным в довольно жаркий день, спустились вниз под обрыв к реке и присели на поваленное бревно. Каслиев, как старший по возрасту, поздравил товарищей с праздником, и военнослужащие дружно сделали по десять первых «бульков» каждый из своей бутылки.
Сухое вино оказалось прекрасным напитком, утоляющим жажду в жаркий день и немного хмельным. Виктор среди своих новых друзей, которым за год службы в отделе доверял все больше и больше, заметно расслабился, и легкое опьянение приятно вскружило голову. Он с интересом вслушивался в рассказ уже хорошо захмелевшего Каслиева, как тот «уговорил» на любовь соседку по совместному проживанию в Петропавловке.
- Я за ней бегал несколько месяцев, просил, ухаживал – не дает и все тут! Не знал, что и делать! А потом мелькнула одна мысль, и на ее глазах написал расписку: «Я, Каслиев Вячеслав Павлович, обязуюсь жениться на такой-то де-вушке, если она мне даст до свадьбы…»
- Ну и что дальше? – не утерпел Виктор.
Греков, который, похоже, эту историю слышал не первый раз, лишь криво улыбался словам вошедшего в азарт прапорщика.
- Дала! Взяла расписку и дала!..
- Так женился?
- Нет. Зачем? Мне в то время другая нравилась…
- А как же расписка?- А я подумал, что хрен она кому мою расписку покажет! Так оно в даль-нейшем и вышло. Впрочем, она на меня без обиды - до сих пор здороваемся!
Да! У каждого есть свои «скелеты» в шкафу, в которых, если разобраться, даже на исповеди признаваться не стоит…
В отделе, как и во всех Вооруженных силах, существовало засилье двухгодичников. Большой Советской империи на случай большой войны требовалось много офицеров, в том числе и офицеров запаса. Двухгодичников недолюбливали за их полу-гражданское поведение и всячески противились, чтобы их определяли в штат подразделений. Такого офицера, как специалиста, за два года только обучишь специальности, а он уже увольняется и на его место кадровые органы суют следующего.
Очередной выпускник Уфимского авиационного института лейтенант Хи-снулин уже больше года прослужил в отделе и осенью готовился к демобилизации, не желая оставаться в «кадрах». В конце службы, уже хорошо освоившись в Ахтубинске, увлекся «девочками», и однажды ему не повезло…
- Разрешите обратиться, товарищ капитан!
- Да, слушаю, ; ответил начальник отделения капитан Владимиров.
- Ложусь в кожно-венерологический диспансер…
- Что случилось?! – аж взвился Владимиров от такого признания своего подчиненного. – И куда ты сунул свой член? Знаешь, на ком залетел?
- Знаю, товарищ капитан, – хмуро ответил Хиснулин, - на сестре вашей жены…-; Что-о?! – громко заорал Владимиров, своим криком привлекая внимание других офицеров. – Как ты мог? Чего ты на нее полез? Хотя бы у меня предварительно поинтересовался! Она из-за этого из Ташкента к нам прибежала, чтобы ей башку там не оторвали…
Умный Владимиров, подняв сначала большую «волну», вскоре утих. Хиснулина следовало строго наказать по комсомольской линии за поведение, не соответствующее Моральному Кодексу строителя коммунизма, но родственные связи с объектом, на время выведшим из строя подчиненного Владимирову офицера, не позволяли выставлять на всеобщее обсуждение проступок лейтенанта. Дело Владимиров замял, но техники и инженеры еще долго ухмылялись, вспоминая слова Владимирова и домысливая, чтобы они могли значить на самом деле: «Ты бы сначала у меня спросил!..»
На этом казусы в отделе не закончились. Наблюдательный Виктор, для которого отдел по истечении года службы по-прежнему все еще оставался объектом изучения, не уставал удивляться новым рукотворным событиям. Подполковник Ефимьев, бывший двухгодичник, любил рассказывать молодежи некоторые случаи из своей жизни, считая, что они достаточно оригинальны для того, чтобы с ними можно было поделиться с другими офицерами.
- Вчера в комнате с солнечной стороны температура поднялась до сорока градусов. Дышать невозможно! Так я вылил на пол ведро воды и температуру сбил на один градус. Правда, сосед снизу прибежал – протекло ему во все щели…
- Юрий Александрович, ; съехидничал майор Фефелов, ; а вы бы ведер десять вылили бы! Вдруг на десять градусов температура в комнате снизилась бы?! Это ведь тоже испытания! Можно было бы кандидатскую диссертацию защитить или даже докторскую!.. А соседа в соавторы взяли бы.
- Чего ты несешь, Толя?! ; рассердился Ефимьев, уловив насмешку.
На Государственные испытания нового самолета-мишени на базе МиГ-21 Виктора включили в испытательную бригаду по требованию ведущего инженера Пашина. Майор Дробный, узнав о таком решении, скривился, но зная, что проигрывает Виктору в общих знаниях, не стал бороться за место в бригаде. В это время стало известно, что на Чкаловский – филиал ГЛИЦа в Подмосковье - требуется инженер по радиоэлектронному оборудованию, и Дробный, особо не афишируя, зачастил к кадровику управления. Вскоре он уже официально был определен кандидатом на перевод, поближе к благам жизни и подальше от пыли и изнуряющей жары…
В это время Виктор, наконец, готовился к переезду в квартиру на улицу Нестерова – хозяин благополучно поступил в училище, и секретарь жилищной комиссии сам позвонил в отдел и предупредил Виктора, что ордер на него в КЭО выписан. Прошло еще немного времени, и квартира освободилась. Ее надо было ремонтировать, и прапорщик Слава Каслиев вызвался помочь Виктору в ремонте. За неделю по вечерам они вдвоем квартиру отремонтировали, каждый раз заканчивая работу небольшой выпивкой. Ангелине это сначала не понравилось, но потом, понимая, что помощника мужа мало угощать чаем, а деньги он не возьмет, приняла выпивки мужиков, как семейную неизбежность.
 В это время, как раз зять хозяйки мазанки учил свою жену и тещу, как надо правильно относиться к тому, что муж по каким-либо важным мужским причинам вернулся с работы нетрезвый. На первый раз, когда он пришел крепко пьяный, жена и теща устроили такую ругань, что Виктор вечером вышел из мазанки, чтобы убедиться – не дерутся ли соседи? Но все было без драки, женская ругань постепенно утихла, лишь редкие угрозы зятя: «Я вам покажу!..» доносились еще некоторое время. Надо сказать, что зять слово сдержал. Всю неделю его, мертвецки пьяного, товарищи по работе вталкивали во двор и, когда он падал, уходили, не оказывая никакой дальнейшей помощи его жене. На этот раз уже криков не было, только женское озабоченное кряхтенье и пыхтенье, когда тяжелого неподвижного мужика с большим трудом пришлось затаскивать в дом. Так продолжалось неделю, и бедные женщины уже не знали, что и делать. Но неделя прошла, зять протрезвел, и пьянки закончились – наука для жены и тещи закончилась.
Переехать в квартиру помогли офицеры отдела и, кое-как расставив скуд-ную мебель, Ангелина с Виктором уселись на диван и счастливо затихли – за двенадцать лет службы в армии Виктор, наконец, заслужил первую квартиру…
В отделе Виктор наиболее тесно сошелся с прапорщиком Каслиевым. Тесное общение в служебное время у них незаметно переросло в дружеские отношения вне службы, и Каслиев как-то пригласил его на рыбалку.
- Поехали на рыбалку! Ты такой рыбалки еще не видел. Озолотишься!
- Но у меня ничего нет из снастей!.. – возразил Виктор.
- Все рыбацкие снасти есть у меня: удочки, спиннинг, наживка…. Так едешь?
Приглашение показалось Виктору чрезвычайно соблазнительным, и он согласился:
- Хорошо, поехали! Что с собой брать?
- Воду, еду и бутылку соответственно.
Назавтра они встретились на лодочной станции «Нептун», но Слава, укладывая снасти, особо не торопился.
- Подождем, пока Зося откроет пивную.
Пани Зося, полька по национальности, оказалась продавцом пивной на пристани, и почти все лодки, которые отправлялись на рыбалку, останавливались у пристани, а их владельцы заходили к «пани Зосе». Пива они взяли в за-ранее приготовленную Каслиевым трехлитровую банку, уселись в лодку, и Слава предложил:
- Давай, для начала, по кружечке пива! А то выдохнется…
Разливая пиво в кружки, прапорщик весь напрягся, словно священнодействовал, обращаясь с большой драгоценностью, и глаза его даже на солнце сверкали голодным блеском. Свежее пиво приятно утолило жажду, Каслиев запустил мотор, и они понеслись по реке Ахтубе. В одной из проток он заглушил мотор, они остановились и снарядили удочки. Прождав несколько минут и убедившись, что пока ничего не клюет, Маслиев распорядился:
- Наливай! Ты чего взял с собой? Перцовку?! О-о, хорошо! Давно не пил перцовку...
Рыба в этот день подозрительно не клевала, солнце палило нещадно, и Виктор, обливая голову речной прохладной водой, тупо пялился на поплавок. Через пару часов бутылка с перцовкой кончилась, от пива осталась одна треть банки, а на дне лодки болталось несколько мелких подлещиков. Виктор считал, что рыбалка не удалась, но теперь, когда хмель под жарким солнцем все сильнее обволакивал голову, и хотелось немного подремать, он предложил Каслиеву:
- Слава, да нет здесь ничего! Давай подплывем к берегу, в тенек, отдохнем немного, а то сгорим совсем…
- Счас! Еще по чуть-чуть!
- А мы не частим?
- Да нет! На рыбалке всегда так… нормальный процесс…
Он достал чекушку водки, налил по стопке, и они выпили, не чокаясь. Потом Каслиев запустил мотор, и они поплыли дальше почему-то вдоль берега, едва не сталкиваясь с корягами, очевидно, выискивая удобное место для причаливания. В один из моментов лодка вильнула, и они на полном ходу врезались в берег, вылетев из воды на добрый корпус лодки. Виктор не удержался на заднем сидении и полетел вперед на Каслиева, а тот, ударившись об руль, повернул к нему залитое кровью разбитое лицо и укоризненно пробормотал:
- Ты чего меня не разбудил?! Ты же видел, что лодка пошла не по фарватеру, а вдоль берега…
Виктор растерянно развел руками:
- Слава, я думал, что так надо ; вдоль берега!
Но Каслиев уже не слышал Виктора: он спал мертвецким сном, подтверждая истину, что сорокоградусную перцовку нельзя соединять с сорокоградусной жарой. Ближе к вечеру, очнувшись, они с трудом стащили лодку с берега и уплыли домой. Ангелина, встретив на пороге помятого Виктора, хмыкнула – я так и знала! – и распорядилась:
- Ложись спать, «рыбак»!
На следующей неделе Виктор снова присутствовал на пуске М-17. И в этот раз случилось то, о чем предупреждал Дробный. Мишень в начале разбега развернулась в левую сторону, пробежала после радиокоманды «Стоп» еще несколько сотен метров и, наткнувшись на препятствие, подломила стойку шасси. Повреждением мишени был сорван важный летный эксперимент с применением новой ракеты, и командование ГЛИЦ потребовало детального разбора происшествия. Начальник отдела Гаврилов метал гром и молнии, но начальник второго отделения подполковник Калентьев Иван Георгиевич оставался невозмутимым и спокойным.
- Что, в первый раз что ли? – возражал он начальнику отдела. – Все знают, что с мишенью М-17 один раз за десять пусков всегда такое происходит, и причин отказам не смогли найти ни мы, ни промышленность.
- И что делать? – спросил Гаврилов.
Он всего три года назад был назначен начальником отдела. До этого в отделе не рос по службе, а пришел из аппарата заместителя начальника ГЛИЦ по инженерно-авиационной службе, чтобы получить полковника, и имел слабое место - тем опытом, что имели «мишеньщики» со стажем, не обладал. Поэтому он считался «чужаком», перекрывшим рост своему кандидату, зачастую впадал в панику и считал, что постоянным закручиванием «гаек» личному составу сможет исключить подобные происшествия, но своими действиями, кроме откровенного недовольства и явного неуважения к себе, ничего другого не добился.
На разборе в штабе управления подполковник Калентьев водил указкой по начерченной на плакате инженерами второго отделения схеме разбега М-17, уверенно указывая на жирную точку на схеме на месте ее поворота влево, где правое колесо случайно и трагически для мишени попало в норку, вырытую сусликом. А так как М-17 управлялась на разбеге тормозами, то, значит, на углубление штатно среагировал автомат управления разбегом и притормозил левое колесо, довернув мишень влево. Поэтому окончательный вывод по аварии – неровности грунтовой полосы. Предложение: перед пуском аэродромная служба должна производить укатывание грунтовой полосы тяжелой техникой. Командование управления согласилось с предложениями отдела и вышло с ходатайством перед командованием ГЛИЦ об издании приказа с требованием выполнения предложенных комиссией по аварии работ тылом гарнизона.
Виктор был ошеломлен тем, как все легко сошло отделу, так как истинная причина происшествия так и не была найдена. Просто притащили мишень на стоянку, сделали проверку и, убедившись на всякий случай, что аппаратура действительно исправна, придумали правдоподобное объяснение аварии. Впрочем, как потом с годами понял Виктор, умение правдоподобно защититься в авиации играет важную роль, так как докопаться до истинной причины специалистам даже высокого уровня удается не всегда.
Не отойдя от нервной нагрузки из-за аварии, через несколько дней полковник Гаврилов потребовал рассмотреть на очередном партийном собрании капитана Иванова, который «в наглую, демонстративно шатался по улице с бутылкой шампанского в руках, ничем ее не замаскировав, чем опозорил погоны офицера». Иванов был известным в отделе любителем алкоголя, и очередное появление на публике со спиртосодержащим, пусть даже благородным, напитком, дало повод начальнику отдела для принятия мер к капитану. Собрание шло вяло, никто не желал выступать, чтобы потребовать серьезного наказания капитану, и все сводилось к тому, чтобы ограничиться «замечанием». И как ни старался коммунист Гаврилов в своем выступлении убедить коммунистов отдела, что Иванову проступок не должен сойти с рук, что это не первый раз, протестное голосование подтвердило мнение коммунистов – капитану было объявлено «замечание».
По окончании собрания Виктор поделился с Каслиевым:
- Дешево отделался Иванов. Добрый народ в отделе, могло быть и хуже.
- Добрый! – хмыкнул прапорщик. – Перед твоим приходом в отдел двое наших плыли из Волгограда на «Метеоре» и выпивали в пути. А потом подрались с другими пассажирами, хотя не были виноваты, так как те пассажиры сами с ними задирались. Так догадайся, что им объявили? По «строгачу» влепили! И даже не за выпивку, и даже не за драку! Прямо на собрании объявили, что они молодцы, что дали отпор «промыслам». Но, когда ветераны отдела узнали, что офицеры пили коньяк и закусывали селедкой, то возмутились до глубины души - коньяк надо закусывать лимончиком!  Так что драка-дракой, а по совокупности за драку и за неправильное употребление коньяка – «строгий выговор». Вот так!