Секрет от Бабушки - I

(быль сибирская)

I
— Было это давно! Почитай, в послевоенные годы все происходило. В бытность мою, однажды, — рассказывал мой дед, — в деревне нашей, возле реки Тобол, по соседству с нами на одной улице, через несколько домов да изб старых, жил мальчик Свен. Небольшого роста, худощавый и очень смешливый мальчик, а было ему в ту пору лет 7-8 от роду. По-русски говорил он неважно, но наши ребята помогали ему, и примерно через пару лет он мог говорить уже вполне сносно.
Его мама Аньес была родом из Норвегии, а в Сибирь попала как «враг народа». Вместе с мужем, которого звали Аксель, и двумя детьми — мальчиком Свеном и девочкой Вандой. Коммуна их, в которой они жили там, в Норвегии, распалась по каким-м политическим али экономическим причинам. И вот, значит, решили они, что дальше оставаться там не стоит, ибо неведомо, что там может быть дальше. В общем, семья Юпгенсов собрала свои нехитрые пожитки, да и отправилась в путешествие через Европу. И везде в Европе тогда большая разруха была. Так что желания где-то осесть капитально у них не возникало. К тому же они не знали многие иные языки, на которых говорили жители тех стран. Да. И приехали они в Россию угода через два-три после войны, чтобы увидеть то, что стало с Россией после этой трагедии, и чтобы помочь восстановить какой-либо её город, который сильно пострадал. И тогда военная таможенная служба направила их в Ленинград.
Примерно за год они обосновались и стали по мере своих способностей и сил помогать восстанавливать город-герой. Вскоре выяснилось, что у них появились тайные завистники и враги. И эти «товарищи по работе» написали однажды донос на них, что «такие-то вот уже полгода как занимаются вредительством и воровством вместо восстановления городского хозяйства и социальной структуры». И отправили донос этот в органы безопасности.
Не повезло им, этим спокойным и трудолюбивым людям — донос попал в плохие руки. А спустя 2 недели отца семейства Акселя забрали и увезли на чёрной Эмке в «казенный дом». Спустя ещё 2 недели его жене Аньес посыльный принес пакет, в котором сообщалось, что «её муж Аксель после длительного следствия признан виновным и по статье «враг народа» отправлен этапом в Сибирь». Аньес была в ужасе и не знала, как сказать об этом детям. Да и правда ли это? Она ни разу не видела ничего дурного от своего любимого…
Спустя месяц посыльный принес повестку с требованием незамедлительно явиться в горотдел органов безопасности, с пометкой «подлежит уголовной ответственности за неявку по месту назначения». Аньес вздрогнула и поняла, что её детям предстоит жестокая участь… Оставила им продукты и немного денег, которых должно было хватить примерно на семь дней, одела кофту, накинула поверх шаль и пошла… Детям сказала, что пошла «по делу отца» и скоро вернётся…
У самого порога к ней подскочил сын Свен, вцепился в края её кофты, обнял её и сказал:
— Мааре, я тебя защищу!
— Takk, mange takk! Не надо меня защищать! — слезинка упала из её глаза, она наклонилась к сыну и обняла его за худые плечи.
— Почему? — насупился он.
— Потому что у меня нигде нет врагов! — и она спокойно посмотрела прямо в его карие глаза.
— Почему? — сердито и озадаченно смотрел в её глубокие и почти чёрные глаза он.
— Потому что моя Мааре, твоя Bestemor, научила меня, как нужно жить в мире со всеми! Чтобы у тебя нигде не было врагов! — в её словах сын ощутил силу и уверенность.
— Мы с сестрой тоже сможем жить так? — голос его приобрел совершенно новую интонацию, и Аньес немного успокоилась!
Теперь она знала, как ей следует говорить там, в этих злосчастных «органах безопасности». Чьей именно безопасности и от кого? Этого она не знала. «Если они поступают так со всеми, кто захотел добровольно помочь им восстановить страшную разруху, то можно ли им верить вообще?» — мысли эти мучили её ещё долго-долго.
— Да, родные мои! Когда вы подрастёте, и сможете понять то, что сейчас пока вам не по силам, я научу вас этому сСкрету от вашей Бабушки! — словно бы очнувшись, вспыхнула она. — А теперь… теперь идите есть! Завтрак на столе! А мне пора! — и открыв дверь в горнице, она вышла.
Дети, словно бы окаменев, ещё долго не могли оторвать глаза от пустого дверного проёма…
Её не было дома целых три дня! А потом, уже под вечер, она снова вошла в горницу.
Дети вскочили со своих стареньких коек и кинулись к ней!
— Мааре, Мааре! Наша Мааре! — слёзы хлынули из их прекрасных детских глаз!
— Спокойно, родные мои! Спокойно! — при свете свечи её лицо было какого-то странного синеватого оттенка.
»Только бы не заметили синяки! — заметив их любопытство, подумала она. — Да и как им скажешь про то, что органы безопасности в лице следователей били её там, пытаясь вытянуть из неё то, что им было нужно? Но она не сказала им эту их ложь, которую они хотели услышать и записать на свои аппараты!»
— Вы ведь помните, что утро вечера мудренее! — сказала она и села за стол.
На столе остались ещё ломоть хлеба и стакан молока. Ей хватило этого, чтобы «заморить червячка»… Ведь там ей давали только чёрный хлеб и воду. В благодарность «за службу народу»! Ибо родственники «врага народа» этого не достойны…
Они прожили спокойно всего две недели, а потом… Потом снова пришёл всё тот же нестареющий посыльный и принёс новый пакет. В нём лежало новое и ужасное предписание: «В соответствии в решением комиссии по безопасности государства, гражданам Норвегии таким-то (перечислены все трое!) надлежит в 3-дневный срок покинуть орденоносный город-герой Ленинград, как членам семьи «врага народа», и поездом следовать в новое место назначения — город Тобольск, для поселения и дальнейшей жизни там. Должность. Звание. Член комиссии. ФМО. Дата. Подпись».
Аньес снова расписалась в той же «списочной ведомости подозреваемых», уловила момент и  посмотрела прямо в глаза посыльному, который всегда прятал их и отводил в сторону.
«Есть ли у него совесть вообще? Или уже давно продал? За понюшку табака? Или дороже? А дети у него свои есть?» — но его глаза, словно остекленевшие, не давали никакого ответа из души его, если она ещё жива. Оттуда, из глубины её, и даже с поверхности!, не шёл никакой свет, несущий благодать…
 Посыльный ушёл, а она вошла в избу.
— Собирайтесь, дети мои! Едем мы снова в дальние края — в Сибирь! Как в сказке про Иванушку, который часто куда-то на сво`м коне ездил.
— Счастье искать? — ехидно спросил Свен.
— Может и так… — задумчиво отвечала Аньес.
— Мааре, скажи, разве здесь плохо? — встрепенулась Ванда.
— Нет, доча моя, конечно же, нет! Просто теперь и мы стали с таким же клеймом, как и наш «безвинный» отец! И никто не скажет и не объяснит этого — почему?
И вдруг, сотрясая воздух своими маленькими кулачками, глядя в сторону иконы Христа-Спасителя в углу избы, она почти прокричала:
— Отче наш! Чем мы прогневили Тебя и Очи твои? За что нам участь такая? — и рухнула на стул. Положила руки на стол и спрятала лицо в них, в этих теплых, нежных и крепких руках, которые умели так много, и к которым привыкли её дети. Чтобы они не увидели её слез…
Вечерело, но при свете пары свечей они собрали весь свой нехитрый багаж в пару рюкзаков, с которыми приехали когда-то сюда — в Россию…

II
На следующий день они закончили сборы, поели, одели рюкзаки и по традиции семьи своей  поклонились «Этому месту и Этому Дому — за тепло и кров, и за многие частицы благодати!». Икона Христа-Спасителя, завернутая в чистую, марлевую тряпицу, лежала в её рюкзаке.
Аньес взяла из жестянки на завалинке все оставшиеся деньги, свернула их трубочкой, посмотрела-повертела в руках, передумала и сложила их пополам. А потом отогнула край кофты и блузы и положила их за лифчик. «Здесь безопаснее!» — интуитивно решила она.
Уже в поезде, сидя в холодном осеннем вагоне, дети вспоминали отца:
— Маре, скажи, а где теперь наш Аксель? — шёпотом спросили они.
— Его по решению всё той же «комиссии» сослали в место поселения в окрестностях с.Ярцево возле Енисея. Холодно там, да и сама река холодная! Хотя про неё говорят, что там рыбы много, и все ссыльные там видимо рыбаками становятся… А больше мне ничего не сказали! Жив он, сердцем чувствую, что жив! Ах, дети мои! Может когда и свидимся с ним! Я верю, и вы тоже должны верить в это! И это — одна из заповедей души, которая не хочет иметь нигде врагов, а хочет всегда жить со всеми в мире!
Они поняли, обнялись и притихли, но всё ещё шептались о чём-то своем. Духота в вагоне возымела действие, и уставшая от этого насилия и несправедливости Аньес задремала. Дети поглядывали по сторонам, чтобы кто-то ненароком не потревожил их Мааре…
Ехать пришлось долго: почти семь дней — со всякими остановками, загрузкой топлива и воды, самого дешевого и ходового провианта для перепродажи пассажирам за послевоенные наличные… Матери удавалось заходить в туалет и там вынимать нужную на продукты сумму. В общем, совсем голодными они не сидели.
Им повезло — они ехали не в теплушке, как многие «политические» и уоголовники, а в плацкарте. И потому никто к ним не приставал и не тревожил. Мааре была права — Секрет её Матери и их Бабушки «работал».
В Тобольске их сразу же привели из вагона в в «волкзальную» комендатуру и подвергли тщательному «досмотру багажа» — на предмет вещей, предметов и документов, запрещённых родственникам «врагов народа»… Можно было под эту «лавочку» изъять всё, что угодно. Сотрудники этой «вокзальной таможни» не гнушались ничем и могли отобрать даже последние детские трусы… Если они им понравились!
Но им повезло и здесь — словно ангел-хранитель отпугивал все злые силы от этой семьи… Когда наконец «досмотр» был пройден, им сказали, как добраться до «местечка» Нижний Посад под Тобольском. Это и было место их ссылки и поселения…
Вышли из этого опасного «таможенного» места, и вдруг Свен увидел высоко над головами, почти под потолком вокзала икону, написанную кем-то давным-давно…
И был на ней невероятный библейский сюжет — Иисус с просветленным и сияющим ликом, мягко разговаривающий с людьми, впереди которых стояла Троица. Икона так ему понравилась, что надолго запала в душу. И много позже он временами просил мать посмотреть в здешнем магазине, на Рынке или в Храме такую икону…
В Нижнем Посаде тогда их встретил кто-то из соседей, и пустил во вторую, пустую половину избы, разделенной надвое перегородкой из тёсаных брусьев. Бывший житель ушёл по старости лет в мир инойЮ и его тело свезли на деревенский погост, в 10-ти верстах от «местечка» Нижний Посад. Так они и получили свою «новую обитель» посреди таёжного мира.
В пустой половине дома стояли стол, несколько табуретов, старые деревянные кровати, низкая скамья у печи — чтобы надевать носки и обувь, маленькая кадка для воды с ковшом и небольшая поленница дров возле печи. На подоконнике лежали несколько свечей и спички— на удивление ещё целые! В сенях стоял ещё небольшой ларь — для зерна и муки. Но им, как видно, давно уже никто не пользовался. И только одинокие маленькие паучки пробегали по нему, чтобы проверить свои «сети»!
Дрова пришлось частично прикупить на Рынке и частично привезти на телеге из леса — с делянки, где рубили и заготавливали дрова местные дельцы.
Вечерело, солнце садилось быстро, и можно было уже зажигать свечи. И вот в полутьме что-то заскреблось о стены. Дети насторожились — неужели мыши? Запалили свечку и осмотрели все углы. Но нигде дырок в полу не нашли! Зато возле печи на лавочке сидел Кот! И урчал! Ах! Какая чудесная неожиданность! Как он попал сюда? Откуда? На потолке тоже не было никаких дыр! Неужели свалился с чердака в дымоход и провалился в жаровню печи? Но на нём не было никакой копоти или следов падения! Просто мистика какая-то! А может это был не Кот, а Киска?
Мааре вернулась с Рынка и принесла молока и хлеба с картошкой. Нашли кастрюли в сенях, налили воды и печь растопили. Картошку сварили, а гостю дали молока. И только после подкорма они смогли осмотреть этого пушистого гостя, и оказалось, что это всё же Кот! 
Он остался и грелся у гудящей печи. И уже никуда не спешил. А мышей в доме не было — значит, Кот их всех выселил!
— А давайте мы назовем его Призрак! — сказала Ванда.
— Почему это? — возразил Свен. — Ну нет! Я не согласен!
— Отчего же? — удивилась Ванда. — Ведь он же появляется неизвестно откуда и исчезает неизвестно куда и как! Вот!
— Ну нет! Я не согласен! — уперся Свен. — Мне это имя совсем не нравится!
 — Ну тогда давайте назовем его Сенька! — продолжала свой выбор Ванда.
— Ну нет! Я не согласен! — снова возмуился Свен.
— А я предлагаю назвать его Аксель — как нашего отца! Вот! — сказала Аньес.
— Я согласен! — обрадовался Свен. — Это имя мне даже очень нравится! — и он похлопал в ладоши маме за такой хороший выбор.
— Ну ладно! Сдаюсь! — сказала разочарованно Ванда. — Это имя нравится и мне.
Так сибирский полосатый кот и стал вторым Акселем.
Мать часто ходила на Рынок за молоком и хлебом, и конечно же, временами смотрела там в Блошином ряду чем торгуют ноне «блохастые гаврики». Но такая Икона ей не попадалась. Однажды она заговорила с одним из святых отцов, которого встретила на Рынке, и спросила, а кто написал икону на потолке вокзала, и где можно найти такую икону? И священник отвечал ей, что художник тот давно уже в мир иной ушёл, а копий с иконы той так никто не сделал. И если только фотограф какой сумеет тайком снять на фото ту икону, то может тогда с его плёнки типография Храма и сможет сделать открытку с этой иконой.
«Спасибо, Батюшка!» — сказала мать и пошла в лавку — купить крестик для сына. Купила и снова зашла в Храм — окунуть крестик в Купель, чтобы к нему никакая «зараза и нечисть» не приставали.
Дома она рассказала Свену про свою скромную беседу с батюшкой, а потом протянула ему серебряный крестик.
— Батюшка сказал, что этот крестик поможет Тебе вскоре обрести аппарат для фото той самой Иконы. Может испытаешь его и поносишь? А вдруг и правда поможет? — и она вложила крестик в его ладонь.
Свен ходил в раздумьях целых два дня, и даже поддержка сестры Ванды не рождала желания в нём надеть то, чего ему неведомо. Но спустя два дня он стоял у печки и подкладывал в неё новые поленца. Крестик лежал в кармане старых поношенных штанов. И вдруг одно полено треснуло, да так гроско, что Свен вздрогнул. А из топки выскочил большой кусок огненного древесного угля. И упал прямо на ступню Свена. Он молча смотрел на него как завороженный почти 10 секунд, а потом очнулся и стряхнул с себя почти потемневший уголь на «железку» возле печки. И краем глаза заметил некое движение возле ступни — что-то лёгкое и невесомое, похожее на крестик, который воздушным взмахом стряхнул горячий уголь. «Что это было?» — он пытался понять то, с чем столкнулся впервые.
Ванда тоже с удивлением смотрела на его ступню — чисто и никаких следов ожога! Как будто ничего не падало, и ничего и не было! Вот тогда Свен и догадался, что это была «рука ангела-хранителя», который крестиком этим и стряхнул опасность с него. Но  всё ещё не мог поверить, что это просто «везение» и не более того…

III
Катаясь зимой с не слишком высокой горы возле оврага, он съезжал на санках дальше, чем другие его ребята. И всегда был рад, что пока никому не удалось превзойти его скромный «рекорд». И всё же раз случилось так, что мальчик Бруно разогнался сильнее, чем Свен, и съехал быстрее, а внизу неожиданно налетел на какой-то сучок, перевернулся и вылетел из санок. Санки остались целы, а Бруно громко закричал и застонал, показывая на ногу. Подняться он уже не смог.
«Господи! Да ведь он ногу сломал!» — догадался Свен и кубарем скатился вниз. Снял с себя не слишком тёплое пальтишко и остался только в свитере. Положил пальтишко на снег и попробовал втянуть под мышки Бруно на своё «пальто». Получилось! Поодаль он заметил обломок прямой ветки, принёс его и приложил к ноге Бруно, потом снял с себя ремень и привязал этот обломок ремнём. Взяв санки Бруно, привязал их верёвку к рукавам своего «пальто». И сказал: — Лежи и терпи! Я сейчас, я быстро! — и кинулся бегом на гору за своими санками.
Спустя 7 секунд он уже летел вниз на своих санках. Встал, и подбежал к санкам Бруно. Потом куском шпагата, который неизвестно как попал в его карман, привязал свои санки к санкам Бруно и начал тянуть весь этот мини-тяжеловесный «состав» в гору. Ведь дом Бруно был почти в километре от оврага, а попасть туда можно было, лишь поднявшись из оврага на гору.
Снег был утрамбован ребятней на санках достаточно плотно, но тянуть пришлось с передышками минут двадцать! Часов у Свена, конечно же, не было, но по своим ощущениям и по движению светила на небе он понял, что прошло примерно 20-25 минут. Он пыхтел, сопел и заставлял себя напрягать мышцы ещё раз и ещё! Он вспотел и пот струйками стекал со лба, попадал ему на брови, а потом в глаза. Он останавливался и утирал пот рукавом рубашки, слушал стоны Бруно и периодически говорил ему: «Сожми зубы! Сожми свою волю в свои кулаки! Как это делали наши отцы!» — и снова тянул санки в гору. «Тяжелый ты, друже! Наверное, твоя мааре раскормила тебя, однако!» — и всякие иные мысли проносились в голове роем.
Другие дети все эти 20 минут катались и смотрели на них, но никто не захотел подойти и помочь Свену поднять этот странный пыхтящий и стонущий «состав» в гору… Наконец, Свену удалось подняться, о Боже!, и теперь уже всё дело пошло втрое быстрее. Так он и довёз на своем пальтишке Бруно до его избы. И не успев отдышаться, вбежал в тёплую избу, да с ходу и выложил:
— Тётя Аза! Там… — и он указал на окно, — там… Бруно ногу сломал!
Мать Бруно аж присела на скамью у печи!
— Ах! Как же это?! А ведь «на днях» он упрямо мямлил мне, шо никакой чёрт ево не сломит! — скрипя ножом о сковороду, вскочила и кинулась прямо в халате и стеганке на улицу.
Кончилось всё почти благополучно. Она взяла у своего деда Лёвы коня и телегу, вместе в ним подняли и положили Бруно на телегу, а санки остались временно в сарае, где жил конь. Свен сел на телегу и вместе с дедом они отвезли Бруно в маленькую больничку-лазарет, где врач сделал укол и наложил гипс Бруно. Вскоре дед Лёва пришёл в избу Свена и принес ему новый прочный ремень. И сказал:
— Ну что, герой? Спасибо Тебе! Ты хорошо усвоил слова матери своей Аньес — «помоги немощному и калеке, и падшему от травмы — всем, кому сможешь»! И это одна из заповедей, как стать Человеком, которому никто не причинит Зла…
Свен смутился и спросил:
— А Бруно долго ходить не сможет?
Дед Левон Аркадьевич усмехнулся, неспешно провел пальцем по усам и сказал:
— В бытность мою, мне пришлось недельки три проваландаться на нарах, тьфу ты, на койке в лазарете то есть! Кормили тогда всех страждущих в госпитале не особо сытно, и потому кости срастались медленно. Если наша мать Аза будет ему подкормку носить, то может за пару недель и встанет! — глаза его лукаво поглядывали на Свена.
«Бедная тётя Аза! Где же она столько еды возьмет? Ведь у неё зарплата, как и у мааре моей, всего несколько десятков рублей…» — и Свен с грустным видом предложил деду стакан чаю… Свен давно знал, что мааре и тётя Аза вместе работают на лесоперевалке, и за свой тяжелый и далеко не безопасный труд, по сравнению с крупными промышленниками и купцами, получают жалкие гроши, на которые никто из детей не знал, как прожить… Сам Свен и Ванда в свободное от школы время часто подрабатывали на местном Рынке, перетаскивая там товары, ящики с продуктами и мануфактуру в магазинчики продавцам. И они тоже получали свои «честные гроши» за эту «неложную» для подростков работу…

IV
Через три недели в палату пришёл доктор Иван Андреич, посмотрел на Бруно и спросил:
— Ну как, герой? Где-нибудь болит?
Бруно замотал головой и как-то странно промычал «Не-а!».
Доктор достал из кармана свой блестящий никелированный медицинский молоточек и постучал по гипсу на ноге Бруно.
— Что чувствуешь? Боль где-то есть?
— Не-а! — снова промямлил Бруно. — Только кости звенят! Как бубенцы на лошадях!
— Ндаа! — покачал головой доктор. — Понимаешь, у нас в лазарете нет никакой рентген-установки, чтобы можно было снять твою кость и по снимку сказать, срослась она или пока не очень! В общем, брат, придётся тебе полежать ещё недельку — для полной уверенности, что нога твоя хлипкая восстановилась! Гипс мы потом снимем, но ногу тебе придётся «расхаживать» и массировать. Чтобы мышцы снова смогли работать! Вот такие дела! И ещё! Матери твоей нужно будет кормить тебя творогом, чтобы кальций в кости восстановить и ногу укрепить! Понятно?!
Бруно кивнул — да, понятно.
— Ну пока, герой! — и доктор вышел. А мальчик стал готовиться к обеду — скоро санитар привезёт гречу с маслом, кусочек хлеба и кусочек колбаски. А колбаску в лазарете любили все!
Выпустили Бруно домой спустя месяц. Санитар принёс ему детские костыли и Бруно смог сам дойти до Процедурного кабинета. Там доктор Иван Андреич положил его на стол, намочил по полосе гипс, подождал пару минут, а потом начал медленно и осторожно разрезать его специальными ножницами. Бруно смотрел и думал «Не порежет ли он меня?». Но нет, доктор словно читал его мысли и сказал:
— Успокойся, парень! Всё будет хорошо! Не ты первый и не ты последний! Когда вырастешь, то может, тоже врачом-хирургом станешь! Как, согласен? — и Бруно снова кивнул, да, возможно.
Спустя четверть часа доктор снял гипс, отрезал от него кусочек и отдал Бруно «на память»!
— Ну вот и всё! Теперь можешь идти! — и Иван Андреич протянул ему детские костыли.
До телеги, на которой за ним приехал дед Левон Аркадьевич, Бруно дошёл сам. Ступал медленно и неуверенно, чувствовал, как его покачивает из стороны в сторону. Дед стоял у стены и держал в руках тулуп Бруно, а сам смотрел, как парень преодолевает свои страхи. Наконец, Бруно дошёл до заветной «двери на свободу», одел тулуп и шапку, дед помог ему нацепить валенки, и только тогда Бруно вышел на улицу! Морозный свежий воздух просто отрезвил Бруно, и у него даже закружилась голова, а в глазах потемнело. Он застыл и прислонился на миг к белой стенке. Отпустило! И он смог дойти уже до телеги. Нагнулся и лёг на живот. А костыли положил рядом. Дед Левон сел, дернул за поводья, и конь тронулся с места.
Через полчаса Бруно был уже дома. Мать вернулась со смены и ждала его, а сестра Анхель испекла ему даже небольшой пирог с капустой. Бруно был несказанно счастлив, что снова попал домой. Но впереди была школа, и ему предстояло нагнать своих сверстников по всем пропущенным урокам. Свен, конечно же, приносил ему в палату домашние задания и тетради, а потом забирал их и отдавал на проверку учителям. Но этого было мало, и надо было прочитать все пропущенные уроки и пояснения по учебникам.

V
Спустя 2 недели Бруно, наконец, «расходил» свою ногу, и дед Лёва отвез костыли, перевязанные узкой красной тряпицей, опять в больничку, да со словами «Вот ваше революционное имущество!» вручил их санитару. А потом пошёл к доктору и вручил Ивану Андреичу бутылочку хорошего винца.
— Испейте, батюшка, нашего винца! Оно вам силы добавит. Потому как на травах настоено! — сказал дед и пожал руку доктору. — Бруно встал, наконец, и поэтому мать наша ещё пирог прислала! Чтобы вы отведали! Бруно отведал пищу вашу, а теперь и ваш черед пришёл — нашу мирскую пищу отведать! Вот! Спасибо вам великое, что внука маво на ноги вернули! — и дед Лёва положил сверток с тёплым пирогом на стол доктору. Поклонился, а потом снова пошёл к своему коню. Доктор был в шоке — давно уже ему никто не кланялся.
На другой день дед Левон пришёл после обеда в гости к Свену, и принёс собой большой свёрток. Размером с две полные корзины для грибов. Постучал и вошёл в сени. Свен и Ванда были дома, сидели за столом и делали уроки. Дед подошёл к столу, положил свёрток поверх тетрадей и сказал:
— Это тебе мать наша Аза прислала подарок — за помощь и спасение Бруно! — погладил свою щетину дед и стал разворачивать свёрток.
Внутри оказались новые суконные штаны и новое драповое пальто, сшитое из списанной в военной части шинели. Бруно примерил их, и обе вещи оказались ему впору. Свен просто не знал, как можно было благодарить тётю Азу. Он весь зарделся от радости такой.
— А што? И ничаво! Как влитые сидят! Аза нутром угадала! А? Вот ведь чудеса какие! Ну што, парень? Носи на здоровье! А нам ничево и не надобно! Ну ежли только обнимешь и поцелуешь нас разок маленько! — и дед подставил свою небритую щёку.
Свен зажмурился и чмокнул деда, да так смачно, что на его щетине осталась слюна. Дед утёр рукавом щеку, сел рядом и сказал:
— Теперь вы с Бруно повязаны этой нитью Добра навсегда! — и заулыбался.
Ванда предложила ему чаю с мёдом, и дед согласился. Посидел, испил чаю, потом встал, поклонился и сказал:
— Спасибо вам за угощенье, люди бодрые! Да только мне пора! Дела ждут, да коня надо подкормить! Ну, прощевайте, дети добрые! Покедова! — и вышел в сени. А через пару минут дети услышали, как на улице конь захрапел, а дед прокричал:
— Нооо, Могучий, ноо! Поехали! Тебе обедать пора! — и телега звучно заскрипела…

VI
В начале марта случилась ещё одна важная история. Парни гуляли после школы вдоль дороги в верхней части города. И смотрели на падающий временами снег, похожий на просыпанные кем-то сверху зонтики одуванчиков. Дошли до старого сутулого деда в потёртом суконном пальто. Он стоял и тоже смотрел на этот магический падающий снег. И шептал себе: «Красота! Надо было взять свой аппарат и снять это! Но как быть-то? Сил уже нет таскать эту суму с собой! Вот ведь закавыка какая!»
И вдруг из-за дальнего поворота выскочила телега, в которой стоял мужик, топал ногами и кричал во всё горло. Телега неслась на полном ходу.
— Ноо, залётные! — кричал мужик. — 0Ноо! Люди! Слышите?! Коба сдох! Радость какая! Самое большое Зло в стране сдохло! Тварь эта, змея ядовитая, гадина эта больше не сможет кусать вас, безвинных! И скоро мы все станем свободными! И снимут с нас ярлыки «враг народа»! Люди! Слышите?! Коба сдох! Самое большое Зло в стране сдохло!.. Слава Тебе, Господи! Наконец, Ты задавил гадину эту, мразь подколодную!..
Парни и старец посторонились. Но когда телега достигла их, то задний угол телеги всё же накренился и зацепил старца, да сбил его с ног. Старец упал на снег и ударился головой об кусок ледяной глыбы. И даже вязаная шапка не смягчила удар. Он потерял сознание и лежал с закрытыми глазами…
А бухой мужик на телеге в расстегнутом тулупе, в тельняшке и с бутылкой водки в левой руке даже не заметил, что сшиб с ног человека. Он продолжал кричать и ругать «эту гадину из гадин», и никак не мог успокоиться…
— Вот же зараза! — всдел ему возмутился Свен.
— И ещё какая! — добавил Бруно.
— Ну ладно, ругаешь кого-то на радостях, так и ругай! Но зачем же так напиваться и людей с ног сбивать? Чем они-то провинились? А? Просто тварь и свинья! Даже лицо человеческое утратил! — и Свен погрозил вслед пьяному мужику своим небольшим кулаком.
— Да! И правда сволочь пропитая! — продолжил Бруно.
Старец по-прежнему лежал без сознания. Свен приставил ладонь к ноздрям старца и уловил его дыхание.
— Жив он! — сказал Свен. — Жив! Вот только когда очнется — неизвестно!
Они приподняли тело старца и сдвинули его на сугроб. Там было помягче. Свен взял в ладонь немного снега, сдвинул шарф с подбородка старца и комочком потер лицо старца.
— Нельзя оставлять его здесь одного! Вдруг конный патруль проскачет и обнаружит его? Ведь тогда его могут свезти в кутузку. И наказать там ни за что! Эти «рыцари» в форме и при шашках способны на всё! — негромко говорил Свен. Бруно не возражал, ибо сам видел не раз несправедливое отношение полиции к народу…
Сколько они простояли в ожидании, когда старец придёт в себя, они сказать не могли — часов у них не было, а солнце на небесах отползло от зенита не так уж и далеко. Они то говорили о чём-то своем, то пробовали считать до тысячи… Сбивались и прекращали…
Наконец, спустя примерно минут сорок старец пришёл в себя и открыл глаза. Голова и шея его гудели как никогда. Он увидел перед собой двух подростков-школьников старших классов. Приподнялся и присел. Огляделся и, наконец, вспомнил, что видел орущего мужика, который и сшиб его. Ребята заговорили с ним и рассказали, про всё как было.
— Про кого орал этот пьяный мужик — мы так и не поняли!.. — сказал Свен. — Но почему сегодня нигде не видно полиции — это тоже из ряда вон!
— Пожалуй, я знаю! — сказал старец и встал на одно колено. Бруно подхвати его под руку, и помог встать. Старца всё еще «качало».
— Поможете мне дойти до дома?
— Конечно! — сказал Свен. — Только скажите куда! — и он глядел на старца в ожидании. — И ещё скажите, а как вас зовут?
— Зовут меня Антон Петрович! — сказал старец. — А живу я здесь не очень далеко — на улице Сергея Лазо. А вас как зовут, ребята?
Свен почти что скороговоркой сказал как, на что старец с веселым настроением отвечал:
— Ну что ж! Будем знакомы!
Они взяли его под руки и пошли. Он показывал и говорил, где надо свернуть и куда идти дальше.
— У вас ничего не выпало? — спросил Бруно.
Старец остановился и полез в карманы пальто и брюк.
— Вроде ничего! — сказал он, и они снова пошли.
— Значит, показалось! — задумчиво сказал Бруно.
— Ладно тебе! Бывает! — ухмыльнулся Свен.
Вскоре они дошли до нужной улицы и свернули на неё. И вот уже через несколько домов дошли до калитки и скромного дома, где жил Антон Петрович.
— Пошли ко мне пить чай! — сказал Петрович, и они вошли в дом.
Посадили его на табурет и сняли с него обувь, пальто. А потом провели в горницу.
— Слаб я что-то! — сказал старец. — Посижу немного, а вы уж сами на кухне похозяйничайте! Хорошо?!
— Да, конечно! — сказал Свен и они прошли на кухню.
В шкафу они нашли печенье и заварку, стаканы и маленькие ложки. Достали всё и налили в медный чайник воды. А потом поставили его на «буржуйку». Свен открыл железную дверцу и поджёг лежащие там дрова. Печка сразу же приветственно загудела и запела про что-то своё!
— Зд`орово! — сказал Бруно. — Будто в ней музыкант сидит и исполняет песню народную!
— И какую же? — ухмыльнулся Свен.
— Может «По диким степям Забайкалья»? — попробовал определить Бруно.
— А может и «По долинам и по взгорьям…» — предположил Свен.
Чайник начал нагреваться, и его песня стала больше похожа на Марш «Амурские волны».
Ребята положили печенье в вазочку и понесли стаканы с заваркой и ложками, сахарницу и печенье в горницу.
Антон Петрович положил голову на стол, и снова задремал.
— Тссс! — сказал Свен. Они поставили всё на стол и вернулись на кухню.
— Интересно, а продукты у него есть? И что он вообще ест? — задумался Бруно.
Они заглянули в стол и обнаружили там всякие крупы, хлеб, мёд в банке и какие-то сухие травы. А ещё там стояли маленькие кастрюльки и мельхиоровые подстаканники. В верхнем ящике стола лежали ножи, вилки и ложки, открывашки и всякие сковородки разного размера.
Они достали кастрюльку и решили сварить перловку. Налили в неё воды и поставили на печку. Чайник почти уже вскипел и буквально через 10 секунд на счет «12» Бруно снял его и понёс в горницу заваривать чай. Свен стоял и ждал, когда начнёт закипать вода. Он достал соль в пачке и положил в воду пару чайных ложек соли.
«Больше нельзя! — подумал он. — Иначе персолю!»
Наконец, вода в кастрюльке закипела, и он бросил в неё 7 столовых ложек перловки. Прикрыл крышкой и стал ждать. Бруно вернулся и сказал, что Антон Петрович всё ещё дремлет.
— Ладно! Ему сегодня здорово досталось! И ведь ни за что! От какого-то дурня в тельняшке с распахнутым тулупом! Ну, попадется мне он — я ему устрою! — вспыхнул Свен.
 — Согласен! Ладно, устроишь! Успокойся пока, а то вся каша убежит налево! — усмехнулся Бруно.
Запах каши быстро добрался до горницы и разбудил Антона Петровича. Он встал и медленно прошёл на кухню. И увидел там двух ребят, колдующих над «буржуйкой»!
Они услышали шарканье ног и повернули головы в сторону проёма. Там стоял Петрович и с удивленным видом пытался вспомнить, кто эти дети и как он сам оказался дома.
Они посмотрели на его и поняли, что он снова всё забыл.
— Антон Петрович! — и Свен стал рассказывать ему про всё, что было «до того»!
Он слушал с интересом и кое-что сумел вспомнить. Свен решил, что у старца, наверное, частичное выпадение памяти, или как говорил его отец когда-то — ретроградная амнезия. Свен тогда запомнил этот термин, но что он означает — забыл. И вот теперь в памяти всплыло то самое отцовское значение понятия.
— Кажется, каша сварилась! — сказал Петрович. — И пожалуй, нам пора поесть! — и он махнул рукой, показывая, что надо взять полотенцем кастрюльку за ручки и отнести её в горницу. Сам он вытащил откуда-то из стола деревянный кружок для горячих утварских предметов. Мальчики взяли кастрюлю и тарелки, и все они пошли в горницу — к столу.
Антон Петрович положил всем кашу, отрезал по кусочку масла и бросил их в тарелки. Птом положил по куску хлеба у каждой тарелки, и они сели. И вот уже застучали деревянные ложки по тарелкам! Голодные люди, наконец, смогли «заморить червячка»! А то этот «червячок» вконец замучил своим бурчанием все три живота! Буквально за четыре минуты каша была почти доедена, и можно было переходить к чаепитию.
— Где же вы живёте, ребята? — вдруг спросил Петрович. — И когда к вам можно наведаться в гости?
— Живём мы в Нижнем Посаде. — сказал Свен.  — А в гости к нам можно приходить только после обеда, ближе к вечеру. Потому что с утра у нас уроки в школе. Вот! — и Свен стал доедать кашу.
— А на какой улице, и какой номер дома? — снова спросил Петрович.
— На улице Безымянной! — сказал Свен. — А Бруно живёт на улице Капустной. А номера домов у нас совпадают — 32 бис.
— Что-то я не припоминаю такое название! Скажите мне, и отчего она такая? — продолжал Петрович.
— Просто кто-то несколько раз «хорошо пошалил» и поснимал все таблички с названием улицы — «бывшая Купеческая». Властям это надоело, и после последнего издевательства власть повесила таблички «улица Безымянная».
— А что вы знаете про Капустную? — продолжал допытываться Антон Петрович.
— Раньше там были чьи-то большие огороды с капустой для продажи её на Рынке. Но потом власти прикрыли это дело и какой-то купчишка остался с носом! — сказал Бруно. — Так говорил мой дед Лёва.
— Хороший у тебя дед! С юмором! — и Петрович повеселел.
— Да уж! Не без этого! — сказал Бруно и взял стакан с чаем.
— Антон Петрович, а вы поняли, про кого кричал тот мужик в тельняшке? — вдруг спросил Свен. — И почему так громко, да ещё и с водкой?
— А кто такой Коба? — вспомнил Бруно. — И почему он так его ругал?
— Ндааа! Коба… Это, пожалуй, самый страшный человек во всей стране. Да и человеком-то назвать его трудно. А этот мужик в тельняшке кричал про смерть Вождя всех наций и народов. И радовался, и напился до потери пульса потому, что Вождь этот больше не сможет порождать Зло. Ведь он, и правда, причинил народу много Зла. И мужику этому тоже выше крыши досталось! Зло это аукается и по сей день. Поэтому вы про этого недочеловека много не говорите, а то Зло это коснется и вас…
— Да, наверное, уже давно коснулось! — сказал Свен и рассказал Петровичу, как они с мааре попали сюда. Старец призадумался и погладил ладонью Свена по спине. А потом сказал:
— Так вот, ребята! Вы мне очень помогли, и поэтому я хочу сделать вам один хороший презент! Или по-простому, Подарок! — сказал Петрович. — Прийти к вам в гости в ближайшие дни я пока не смогу — что-то слабоват стал и надо как-то подлечиться. Поэтому
Подарок вы получите здесь, у меня, и прямо сейчас.
И Антон Петрович поднялся, вышел из-за стола и ушел в свою спальню. Мальчики притихли и ждали — «что же он такое там ищет»? Через пару минут он вернулся, а в руках его была большая сумка и длинный чехол на ремне. Он присел, поставил рядом с собой оба эти предмета и скащал:
— Раньше я работал фотографом и снимал неплохие снимки для разных Ленгазет. А потом настало время, когда и меня уволили и сослали сюда, в эти дальние сибирские края. Пенсии мне хватало, но временами занимался я и подработкой. А теперь вот руки стали слабоваты, да глаза затуманиваются… И даже очки уже не помогают. В общем, пришел в негодность для профессии этой. И потому хочу отдать свой фотоаппарат «Фотокор-1» на треноге вам! Чтобы вы попробовали сами начать снимать то, что вам на душу ляжет. Может со временем кто-то из вас и станет фотографом! Да. Ещё вам следует знать, что фотоаппарат этот изготовлен на Ленинградском оптическом заводе, по панорамной зеркальной модели изобретателя фотоаппарата — англичанина Томаса Саттона. В общем, эта вещь просто станет для вас очень желанной и самой лучшим средством для творчества! Вот! — сказал он и протянул сумку с чехлом Свену. — Бери! Теперь он твой!
Свен смутился так, что потерял дар речи. И тогда Бруно стал расспрашивать Петровича про то, как аппарат работает и как с ним нужно обращаться. Они пили чай, и Петрович неспеша объяснил ребятам про всё самое важно — как работать и сохранять эту чудесную вещицу.
За окном стало темнеть, и Антон Петрович зажег пару свечей, поставил их на блюдце на стол.
— Антон Петрович, так вы родом из Ленинграда? — вдруг спросил Свен.
— Да, это так! Как ты догадался?
— Да ведь вы сами сказали, что вас уволили из тех Ленгазет и сослали сюда! — удивился Свен.
— Да, точно! Молодец! Наверное, вам уже пора! — сказал он и показал на окна. — Да и дома матери вас потеряют! В общем, когда у вас будет время — милости прошу ко мне на чай!
Ребята поднялись, оделись, обняли старца на прощание и вместе с двумя предметами вышли в сумерки.
Шли они быстро, почти как спринтеры на дистанции 5 км.
«Помогая другому, ты помогаешь и себе тоже! — вдруг пронеслось в голове Свена. — К чему бы это?» — удивился парень.
До своих домов они добрались быстрым шагом за полчаса.
Свен разделся в сенях, прошёл и поставил оба предмета в изголовье своей койки, а потом сел за стол — поесть картошки. Аньес смотрела на него, а Ванда ждала, что он скажет про то, что принёс в дом.
Наконец Свен перкусил, и начал рассказывать про то, что с ними сегодня приключилось.
Мать и Ванда с интересом слушали его целых двадцать минут, а потом Аньес сказала:
— Помнишь, батюшка дал тебе крестик? Он ещё цел?
— Да, помню! — сказал Свен и полез в карман. Достал крестик и показал мааре.
Аньес удовлетворенно вздохнула и продолжала:
— Так вот! Теперь твоя Мечта стала осуществимой. Теперь у тебя есть то, что поможет тебе снять ту самую Икону. Я недавно слышала, что начальство дороги распорядилось о капремонте Вокзала. Так что надо спешить — пока эту Фреску не закрасили рабочие! Понимаешь?
Свен встрепенулся и обнял мать.
— Мааре, как же так? Разве можно портить и закрашивать такую Красоту? Ведь это же… это очень несправедливо! Ужас какой! — Свен был готов уже заплакать. Но мать сказала ему:
— Знаешь, вспомни, как забрали нашего отца Акселя. Это тоже было очень несправедливо! Но он не испугался и пошёл в это пекло с гордо поднятой головой и с сильной душой, чтобы побороть Зло. И мне верится, что он смог победить Зло! И возможно мы снова увидим его скоро! Ты веришь? А ты, Ванда, веришь?
Ванда слушала, что говорит её мааре и вспоминала отца тоже. Но она никак не ожидала такого вопроса, и всё же через пару секунд кивнула — «да, мама, да!»
 — Мааре, я помню голос отца и помню его глаза! И помню, как он говорил мне когда-то про «чистое сердце и холодную голову», чтобы суметь перехитрить и побороть Зло. Это как партия в шахматы с Лукавым, и нужно очень собрать себя в кулак, чтобы выиграть этот «бой на доске»!
Аньес была рада, что он так много помнит, и обняла сына за плечи.
— А теперь, дети мои, всем пора спать! А иначе все мы окажемся не в форме, чтобы завтра встать со свежей головой и свежими мыслями! Ведь так? — и она пошла на свою койку.
Дети последовали её примеру, умыли лица и потушили свечи. А потом легли в свои тёплые постели — как будто в личную пещерку залезли! Где им никто не сможет помешать смотреть цветные сны!
После этой истории Свен понял, что означает принцип многих политзаключенных «Не бойся. Не проси. Не плачь.», про который рассказывал ему отец. И он стремился сжать всю свою волю в кулак, чтобы суметь противостоять беззаконию и произволу власти над народом…

(продолжение следует)

© А.Тарновский, 2025