Секрет от Бабушки - II

(быль сибирская)

(продолжение)

VII
После обеда Свен взял свой неожиданный «подарок судьбы», проверил, лежит ли в кармане подарок мааре, одел своё новое драповое пальто, повесил через плечо большую сумку и длинный чехол на ремешке. И направился к деду Лёве просить коня.
Дед Левон Аркадьевич как узнал для чего нужен конь Свену, так сразу же и «дал добро» на это дело! И даже сказал, как нужно стреножить и привязать коня, чтобы он за время отсутствия ездока не «сбёг на поиски чего-нибудь съестного»!
— Справишься? — хитровато спросил дед.
— Конечно! Не впервой! — отвечал спокойно Свен.
— Как это? — замер от удивления дед.
— Да вот как-то так… — иронично отвечал Свен.
— И где ж ты, малец, успел поднатореть-то? А? Скажи-ка мне на милость! — ожил дед Лёва.
— Да нас школьный сторож и конюх по совместительству научил, как правильно сидеть и управлять «боевым скакуном» с шашкой в руках! Вот! — с гордостью поведал Свен.
— Ну ты гляди, шо делаетси-то! — и дед Лёва потрепал себя за мочку уха.
— Так как? Не передумал? — спросил Свен, но дед в ответ только головой покачал.
— Ладно! Погнали! — сказал Свен, вскочил на коня и взял уздечку в руку.
— Могучий! Смотри у меня, чтобы твой друг был цел! Головой отвечаешь! — сказал коню дед, и конь топнул ногой да заржал. Будто сказал — «Сам знаю! Так чего ты мне права качаешь, старый? А?»
— С Богом! — негромко сказал дед и Свен выехал из сарая…

«Успеть бы до захода солнца! — на ходу пронеслось в голове. — Тогда всё должно получиться!»
До здания Вокзала Свен доехал по неглубокому снегу примерно минут за двадцать. Слез, поставил коня у металлического кольца и особым узлом привязал уздечку к кольцу. Достал из пальто бечеву и стреножил передние тонкие ноги «боевого» коня деда. Похлопал по крупу и погладил по морде, дал ему кусок хлеба, конь сразу же взял зубами и заглотил, слегка фыркая от удовольствия. А Свен направился к тяжелой дубовой двери, открыл её и вошёл.
На его счастье капремонт в зале по приказу начальства дороги ещё не начинали, но на полу уже валялись везде леса, готовые к сборке. Он поднял голову и сразу же увидел ту Икону — она была цела!
«О, счастье! Как мне повезло!» — подумал Свен и пощупал в кармане мамин Крестик.
Сквозь окна Солнце освещало и потолок, и как раз то место, где была та самая Икона! И в ярких лучах и бликах от стёкол она приобрела какое-то странное сияние.
Свн снял сумку и длинный чехол, в котором лежало что-то, весьма похожее на ружье и удочки. Открыл сумку и достал из неё сложенный фотоаппарат, положил его на фланелевую тряпицу, которая тоже была в сумке, и затем достал из чехла треногу. Раскрыл её и установил прямо под Иконой. Потом привинтил фотокамеру к треноге, раскрыл её гофрированную часть и вытянул на колесиках вперед по мини-рельсам. Потом повернул объектив вверх, почти на 90 градусов и направил его на Икону. Скорректировал изображение и усилил приближение, чтобы Икона полностью вошла на снимок. Взглянул ещё раз и подправил резкость до максимума.
«Вот теперь можно снимать!» — сказал он себе и полез в сумку за фотокассетой. Вставил её в заднюю стенку аппарата и закрыл объектив чёрной крышкой. Потом вытянул «шторку» в кассете, сказал себе внутренне «С Отцом-Создателем! Помоги мне, Отче, сохранить эту Красоту!», и на счёт «5» открыл объектив.
«Раз, два, три!» и снова закрыл объектив.
«Что получится? Поможет ли мне сам Иисус запечатлеть эту Икону?» — он закрыл «шторку», вытащил кассету и положил её в сумку. Потом собрал фотоаппарат и сложил треногу. Повесил всё своё новое «оборудование и имущество для творческих идей» через плечо и пошёл на улицу отвязывать коня.
Влез в седло, сел, сказал внутренне «С Отцом!» и поехал в Мастерскую Михаэля Изаксона — на проявку фотокассеты.

VIII
Препараты для проявки стоили тогда дорого, и только крупные фотографы «с именем» могли позволить себе эту «роскошь», снимая фотопортреты именитых людей в своих салонах. Их затраты окупались достаточно быстро, ибо цены они назначали почти что европейские. Все необходимые фотохимикаты и препараты доставляли им по реке и по «железке» крупные промышленники и поставщики товаров и услуг.
Деньги у Свена были — он набрал нужную сумму, долгое время экономя на школьном питании и откладывая оплату за подработку на Рынке. Он слез с коня и вошёл.
Господин Изаксон выслушал его и сразу же сказал, сколько эта услуга будет стоить. Свен полез в сумку, достал оттуда жестяную банку и стал отсчитывать на блюдечко нужную сумму. Кудрявый и седовласый Михаэль с любопытством наблюдал, как подросток считает деньги. Такое «кино» в его практике случилось впервые! Обычно все рассчитывались крупными банкнотами, а он давал сдачу мелкими и всегда без мелочи. И такой устоявшийся способ оплаты считался «приличным тоном» в элитных фирмах, подобных его Мастерской.
Наконец, Свен положил три последние монеты на блюдечко, вздохнул и сказал:
— Всё! Можете не проверять! Я видел, что вместе со мной считаете и вы! — подросток набрал в лёгкие воздуха и продолжил: — Господин Изаксон! Когда я смогу забрать свою кассету?
Михаэль очнулся, эффектно взмахнул руками и с саркастической улыбкой произнёс:
— Молодой джентльмен, извольте зайти ко мне в салон через два часа! И вы получите своё творение в целости и сохранности! И даже в новейшей упаковке! Фирма гарантирует вам полное качество и наилучшие тона снимка! Вот ваш чек! — торжественно сказал фотомастер и позвонил в серебряный колокольчик. Из-за шторки вышла не слишком молодая особа в модном парике и с накрашенными глазами цвета сирени, с чересчур яркими для ее возраста крашеными губами. Постукивая каблучками, она подошла к кассе, и неспешно стала складывать всю мелочь по достоинству монет в кассу.
 — Это просто замечательно! Очень рад, что обратился именно к вам! — сказал Свен и удалился.
Господин Михаэль проявил плёнку и по рисунку негатива понял, что именно снимал этот молодой экспериментатор. Ему понравился этот снимок, и он решил попытаться сагитировать мальчика на новые работы, которые смогут принести доход и мальчику, и его фирме. Когда плёнка высохла, Михаэль вложил её в увеличитель и сделал с неё фотографию большого размера.
«Конечно, это несколько непорядочно! Но разве такие произведения искусства не заслуживают порой, чтобы их воровали фанаты?» — думал Михаэль, рассматривая, как проявляется цветное фото. Наконец, фото полностью проявилось и Михаэль смог сказать, что раньше нигде не видел такой Иконы. Он повесил снимок на сушку, а сам вышел в приёмную комнату.
«Это натуральная редкость! — думал он. — И она заслуживает того, чтобы её представили на выставке в Париже! Естественно, мальчик об этом ничего не узнает, зато я получу за это фото какую-то приличную премию!»
Через два часа он вернулся и получил свой пакет с Рекламой Фирмы Изаксона. В красочном буклете-раскладушке было весьма оптимистичное предложение:
«Работайте только с нами!
И вы всегда будете иметь
только положительные эмоции!
Своим высоким качеством
мы сохраним ваше хорошее настроение
для нового творческого порыва и взлёта!
Удачи на пути большого творчества,
дамы и господа!
ФотоХудожник
Михаэль Изаксон и Сыновья!»
Ниже этой витиеватой подписи были изображены зависшие над цветами Два Ангела с крылышками, глядящие друг на друга и протягивающие свои миниатюрные ручки вперед. Эта картинка была похожа на что-то весьма детское и чистое!
Свен прочёл всё, пробежал глазами по картинкам и образцам фото, свернул буклет и положил его в сумку. Очень бережно, как некую ювелирную драгоценность! Ибо никогда ранее не видел ничего подобного!
Господин Михаэль снова наблюдал за ним, как впавший в транс пациент у психиатра…
— Спасибо, господин Изаксон! Я надолго запомню ваше отличное качество! — оптимистично выпалил Свен и похлопал ему в ладоши!
»Вот это да!» — внутренне ахнул Изаксон. Ещё никто не хлопал ему в ладоши за его качество!
Свен вышел, оставив за своей спиной, застывшего как истукан, фотографа миниатюр и портретов дам.
Вскоре он добрался до дома, и вернув коня деду Лёве, вечером того же дня Свен дошёл до Храма в Кремле, вошёл в него и направился в Печатный дворик Храма. По счастью, там ещё при свечах сидели редактор и батюшка с бородой — владыка этого небольшого уголка, где печатались самые престижные церковные издания.
Свен пояснил, в чём дело и достал из сумки фотокассету с негативом высокого качества. При просмотре на свет, изображение было, и правда, очень чётким и с необычными световыми тонами. Батюшка и редактор весьма удивились, что вот такой молодой подросток смог сделать такую сложную съёмку.
— Мы напечатаем пробный оттиск и покажем его тебе, чтобы потом, после согласования с Архиепископом сделать с негатива открытку с этой Иконой! Молодец! Спасибо за сохранение Красоты! Теперь иди домой! Оттиск принесёт тебе наш человек! — и они с улыбками помахали ему руками.
Они не сказали, что эта открытка принесёт парню не только известность, но и денежное вознаграждение. Не сказали и про то, что в случае успеха парню могут предложить стать внештатным фотографом Храма, и разумеется, за определенную сумму вознаграждений. Это должно было оставаться до нужного момента секретом и сюрпризом для юного таланта…

IX
Дома Свен рассказал маааре и Ванде про батюшку с глазами, как у нашего отца Акселя. Они удивились и призадумались.
— Надо бы в Храм сходить да самим на него и поглядеть! Может, и правда, это Аксель? — бормотала тихо Аньес. — Дети мои! Пойдёмте завтра после работы в Храм. Послушать Тишину и посмотреть на светлые лики Святых на иконах! Да и с Отцом-Создателем пошептаться о своём бытии, и порадовать Его своими новыми малыми творениями!
На том и порешили. На другой день после работы и ужина они оделись потеплее, и пошли в мороз на завечернюю в Храм.
Вошли, встали у самой светлой иконы в уголке, где никто из прихожан не заметил их, ибо все слушали Молитву Отца Моисея о том, как сохранить себя от происков нечисти всякой.
Аньес поглядывала по сторонам, но этого старца с глазами как у Акселя нигде не приметила. Отец Моисей уже заканчивал свою молитву и собирался завершить её обрядом очищения прихожан святой водой. И вдруг Ванда тихо вскрикнула: — Смотрите, смотрите! Вон там, около Купели — тот самый батюшка!
И пока они смотрели в ту сторону, батюшка с густой бородой и яркими глазами вышел на свет, держа в руке своей могучей кисть для окропления святой водой прихожан.
Аньес тихо ахнула — при свете свечей его глаза, и правда, были разными — один серо-зелёный, а второй синевато-болотный. Батюшка двигался между прихожан и кропил на них водой. А когда дошёл и до полутемного угла, где стояла Аньес с детьми, поднял глаза, посмотрел на них, и со словами «Свершится благодать Господня!» окропил их головы водой. В этот миг Аньес смогла заметить шрам на щеке батюшки, который не смогла скрыть полностью даже его густая борода.
Только Аньес знала, что именно такой шрам остался на щеке у Акселя после уличной драки с воровским быдлом навсегда. Полоснули тогда его злые урки за защиту бабушки, у которой они в темноте хотели отобрать небольшую котомку с талонами и деньгами… Они не ожидали, что кто-то может помешать им, и наткнувшись на сопротивление, затеяли драку «до первой крови». От страха «первой крови» тот, кто полоснул, закричал всем «Аас! Легавые!» и вся шайка тут же растворилась в темноте.
Он никак не мог остановить кровь, капающую со щеки, и тогда направился в ближайшую больничку. Там ему сделали местный наркоз и наложили швы на рану. Спустя две недели швы сняли, а шрам остался — как память о борьбе со Злом…
И вот теперь она почти готова была поверить, что это он — ее безвинный Аксель! Как же она любила его! И страдала, что «злые силы» отобрали у неё мужа её, Акселя! Но как, как, скажите же, он попал сюда? Ведь его сослали на Енисей! Или это игра её воображения, а перед ней был всего лишь двойник Акселя? Но разве такое возможно? Разве есть на свете два человека с одинаковыми голосами и с одинаковыми глазами?
Дети помнили глаза своего отца, помнили и его голос. И когда Свен разговаривал с редактором и владыкой в Печатном дворике, то чисто интуитивно поймал себя на мысли, что этот голос очень напомнил ему голос отца, а глаза эти — будто бы сам отец глядел на него и ждал момента, чтобы сказать «Да, Свен! Да! Ты узнал меня! Молодчина!»…
«Наверное, у меня слуховые галлюцинации!» — решил тогда он и не стал спрашивать, как зовут батюшку…
После службы она подошла к одной старушке-монашке и спросила: «Как зовут того батюшку, который с помелом народ кропил?»
— Отец Аким! — отвечала старушка.
— Вот как?! Значит, Аким… Так это имя ему дали уже в Храме?
— Совершенно верно, голубушка! — и старушка кивнула головой.
— А какое имя было у него тогда, в той невероятно опасной гражданской жизни? Он не говорил? — она снова с надеждой смотрела на старушку, ожидая ещё одного важного факта для своих интуитивных догадок.
— Говорил, конечно! Только про то ведает один Настоятель, и более никто! — и старушка пожала плечами. — Да и какое значение имеет это теперь, здесь, во Храме? Мирское имя кануло в прошлое, как и бытие до пострижения…
— И давно тон здесь? — вдруг переключила её Аньес и сразу посмотрела в её глаза.
— Давно, голубушка! Очень давно! Почитай, лет семь уже убежало вместе с водами Иртыша!
— А откуда он родом, случаем не слыхивали? — осторожно поинтересовалась Аньес.
— Как же, как же! И про то слыхала! — обрадовалась старушка, что нашлась прихожанка, желающая поговорить с ней. — Так он тебе в душу запал что ли? — спросила она, желая получить «да» в ответ на свои догадки.
— Нет, что вы! Я давно уже семейная! Вот только напомнил он мне одного человека, которого знала я когда-то давно, лет двадцать тому назад! — слегка смутилась Аньес.
— Ну тогда сказать «про то» можно! — успокоилась старушка. — А то ведь было подумала, что ещё одна соблазнительница явилась во Храм Божий!
— Да разве похожа я на такую-то? — удивилась её логике Аньес. — И разве одяние моё не говорит вам про то, что эта душа соблюдает заповедь «Не навреди ближнему своему»?!
— Может и не похожа…Так вот! — и старушка поведала ей про то, что этот человек прибыл сюда после побега из места ссылки издалека, с Енисея. Добирался он сюда недели три, через тайгу и всякими иными способами, питался ягодами и хвойными отварами, исхудал и был похож на коня, у которого одни рёбра да кожа остались… Дошёл до «железки», влез в «теплушку», да и был таков! А поутру очнулся ото сна, да и сообразил, куда доехал. Поезд стоял, и он сражу же слез, чтобы никто не смог заново «стреножить» его как больного коня, удравшего от «хозяина». Настоятель наш, Отец Моисей, накормил его, выслушал и оставил в Храме, чтобы «спасти ещё одну душу от злых сил, гуляющих по стране». И теперь душа эта добром на добро отвечает…
Аньес слушала её и всё больше удивлялась такому чуду!
— Спасибо, Систра! — и она поцеловала старушку в щёку. — Можно мне ещё поговорить с вами потом, завтра? А то сейчас дети мои ждут меня у дверей Храма?
— Можно, милая! Можно! А дети, храни их Господь, это наша первая надежда на Спасение! — и старушка перкрестилась.
Аньес поклонилась ей и вышла. Сомнений в том, что это не Аксель, у неё почти не осталось. Какое счастье — он жив и цел! Но как сказать про это детям? И как поговорить с ним там, в Храме, наедине? Она пока этого не знала…
Но прийти завтра уже не получалось — на её «каторжной» работе случилась нештатная ситуация — не вышла на свою смену их коллега по труду «для лиц из числа врагов народа»,  и надо было срочно заменять заболевшую сотрудницу. За время 2-й смены она вымоталась так, что поутру с трудом дошла или добрела  до своего дома. Вошла и без сил сразу рухнула на скамью. Дети раздели её и уложили на кровать. Проспала почти что шесть часов и проснулась. Села и ахнула — «Проспала! И не вышла в свою смену! Кошмар! Что теперь будет? Взыскание или карцер? Или зарплаты лишат? Или что-то похуже?»
Сидела и пыталась вспомнить, отчего такое с ней случилось. И совершенно не помнила, а что было вчера и как она попала домой… И только дети своим рассказом помогли ей вспомнить, что вчера она подверглась жестокому испытанию на прочность… И успокоили, сказав, что теперь её смена выходит на завтра с утра.
Старушка же спокойно занималась своими делами в Храме и тоже уже забыла про ту, что хотела снова поговорить с ней…

X
В небольшой тепло избе за столом сидели две семьи — Аньес и Азы с детьми и дед Левон Аркадьевич. На подоконнике сидел Кот, который смотрел сквозь заиндевевшее стекло в окно. Что он там видел или не видел, а только разглядывал — одному ангелу известно!
Две семьи отмечали День рождения Свена. Ему исполнилось 16 лет! Женщины и дочки рассматривали друг друга и радовались, что у всех новые наряды и туфли, и на столе есть чего поесть. И даже дед Лёва принес откуда-то по случаю бутылочку «хорошего винца»! И даже не одну!
Запахи вареной и запечённой в духовке картошки, малосольной капусты и огурцов, и свежеиспеченного в заводской пекарне хлеба так дразнили всех начать обряд ублажения плоти в честь именинника! А ещё посреди стола на поддоне стоял и красовался пирог мясной — именной, румяный и запашистый, с витой оборочкой по всему краю, и со свечой посредине. И чудо это испекла тётя Аза.
— Левон Аркадьевич! Скажи женам чего-нибудь вдохновляющее и значимое! — вдруг выдала после просмотра обновленных гардеробов тётя Аза.
Дед Лёва вздрогнул и привстал с табурета, готовясь сказать «нечто особенное, вдохновляющее и значимое». Все шесть пар глаз смотрели на него и ждали. И под напором их взглядов дед Лёва начал:
— Знаешь ли ты, Свен, что сегодня ты стал наконец взрослым и понял, что быть всегда Честным и жить по Совести — для любого мужика это самое важное качество?! Так вот! Дамы нашенские и господа девицы! Давайте выпьем за то, чтобы никакая зараза не смогла повергнуть нас из седла! Ведь пока все мы честны, ни один враг и злопыхатель не сломит наши души! Совесть — это самое грозное оружие супротив всякой нечисти! Понимаешь, Свен? Всё это время ты учился жить и взрослел, и понимал, что нужно жить по Совести всегда! И вот теперь, когда ты почти стал взрослым, и многое умеешь, скажи мне — много ли у тебя сейчас врагов и завистников? — и дед Лёва в упор посмотрел на Свена.
Руки его подрагивали от напряжения и высокого пафоса речей деда. Да и тётя Аза как-то слегка покачивала головой, словно бы протестуя против этой речи деда Левона.
«И куда его повело-то? И шо за канитель развёл? А? Прям как на партсобрании с трибуны выдал!» — возмущалась в душе тётя Аза.
— Ну ты дед и завернул! — с усмешкой сказала она. — Давайте возьмем кружки и выпьем по глотку хорошего вина! — и она звякнула своей кружкой о край кружки Аньес.
Выпили и снова притихли на пару минут.
— А как же подарки? — вдруг спросил Бруно. — Они будут?
— Ах! — сказала Аньес и вышла в сени за подарком. Вернулась и развернула бумажный пакет. Там лежал красивый свитер вишнёвого цвета и новенький складной ножик для походов.
— Нравится? — спросила Ванда. Свен погладил свитер и сразу же надел его. И почувствовал, как материнское тепло из этого вязаного чуда порциями вливалось в его тело.
— Мааре, спасибо! — он встал, подошёл к матери и обнял её за плечи, а потом нагнулся, дотянулся до её щеки и поцеловал.
Аньес не ожидала, что на сына нахлынут такие чувства, и слегка вздрогнула.
А Свен уже подошел к сестре, снова наклонился и со словами «Ванда, спасибо!» поцеловал и её. Ванда сразу же зардела и зарумянилась, как после бани с паром.
— Ну ты даёшь! — сказала она.
Дед Лёва тоже достал из-за пазухи свой подарок, который тайком ото всех вырезал сам из дерева — небольшая свирель с узором и рисунком, похожим на какую-то пичужку!
— Вот на такой штуковине играл когда-то и мой дед Шолом, когда нанялся пастухом к помещику овец пасти. Может, и ты со временем научишься и станешь играть на школьных вечерах? А? — и дед Левон пожал Свену руку.
Парень рассмотрел конструкцию этого инструмента, приложил к губам и попробовал на вкус, а потом пару раз дунул в свирель, зажимая пальцами две дыры в ней. Раздались какие-то громкие звуки, похожие на утренний свист зарянки.
— Красиво! — тихо сказала Аньес. — И если научишься, то многие птахи станут отвечать тебе своими голосами!
Вада тоже встала и подошла к брату. Потом достала из своей небольшой сумочки вязаные рукавицы.
— Вот, держи! Связала сама! Нас научили в школе на уроках труда! — сказала она и тоже поцеловала брата в щёку. И Свен тоже зардел как мак на лесной поляне.
Настал черед и Бруно. И он встал, залез за пазуху, вытащил оттуда небольшой пакет и протянул его Свену.
Свен взял, раскрыл пакет и вытащил оттуда небольшую коробочку бирюзового цвета. Потом повернул торчащий сбоку ключик, и крышка открылась! И сразу же заиграла хрустальная музыка, и вся комната наполнилась этой мелодией и и звоном. В центре коробочки в танце закружилась маленькая балерина!
— Так это же… Это музыкальная шкатулка! — ахнула Аньес. — Такие были там, у нас на Родине! Как же она попала сюда — в Сибирь?
— Мне про то ничего неизвестно! — сказал Бруно. — Это чудо я увидел случайно в лавке древностей возле Мастерской Изаксона.
Свен был просто очарован этой музыкой, подошёл к Бруно и обнял его. Стиснул как мог, а потом отпустил и пожал руку. И они присели плесом к плечу возле стола.
— Мааре, скажи нам, так что же говорила тебе твоя Бабушка про свой Секрет? — вдруг вспомнила про давнее обещание Ванда. — Теперь мы выросли и сможем понять этот Секрет! Ведь так?! — и Ванда присела на край своего табурета.
Аньес почти сразу же вспомнила тот разговор в поезде, когда они холодной осенью добирались сюда, в здешние края. Тогда их встретил кто-то из соседей, и пустил во вторую, пустую половину избы, разделенной надвое перегородкой. Так они и получили свою новую обитель посреди таёжного мира.
— Да! Ты права! Теперь уже можно! И нужно! — сказала Аньес, и буквально за пару секунд собралась с духом, сделала ещё глоток вина и продолжала.
— Так вот! Бабушка говорила нам тогда — если вы все хотите жить в мире и не иметь никаких врагов, то живите по Совести своей и по возможности делайте людям Добро, всегда. Но особенно тогда, когда это реально нужно. И тогда люди тоже станут делать Добро и вам, и ни у кого не возникнет желания и мысли причинить вам Зло или сделать как-то иначе плохо. Помните, как сказано в Писании «Возлюбите ближнего своего, чтобы и он смог возлюбить вас. Не навредите ничем ближнему своему. Простите ему мелкие обиды м прегрешения, ибо совершая их, он не ведал, что творил. Душа его в этот миг в беспамятстве была. И получив прощение, он не сможет уже быть тем, кем был ранее, причиняя вам Зло. А когда люди поймут, что Любовь к Добру захватила их сердца и души, то никто из них не захочет уже жить в ужасе, совершая Зло и отрекаясь от души своей…» — Аньес на минуту замолчала и снова сделала глоток хорошего вина.
— Нужно верить  и надеяться до конца! И даже тогда, когда уже никакой надежды не осталось! И ждать, что однажды может случиться Чудо! И вы получите то, о чём даже не мечтали! Так считала и говорила ваша Бабушка! Так выпьем же за нашу истинную опору для души и мира вокруг — за нашу Надежду и Веру, которые помогут нам дожить до Чуда! — и она схватила кружку, присела и залпом осушила эту небольшую жестянку до дна.
Даже дед Левон Аркадьевич ахнул — он не ожидал такого всплеска эмоций у соседки.
— А ещё ваша Бабушка говорила, — продолжала сидя Аньес, — что если собрать всё оружие на Земле, а потом свезти и сбросить его в вулкан, в тартарары, то никто больше не сможет воевать и чувствовать себя всесильным и всемогущим, чтобы творить Зло на Земле… Она вздохнула и сказала уже более спокойно:
— Такая вот была у вас Бабушка! Ты, Свен, вырос и даже и не заметил, что все эти годы делал Добро для многих людей. И это значит, что дух твоей Бабушки помогал тебе на пару с твоим ангелом делать Добро, везде и всегда. В общем, твоя Совесть вела тебя по истинному пути! И ты будешь идти по нему и далее! Наверное, так предписано тебе свыше. Может, скоро ты сам поймешь, что это и есть твоя особая миссия — давать душам людей Свет, Надежду и Добро!
Аньес хотела сказать что-то ещё, но не успела — тут кто-то постучал в полузамёрзшее на морозе окно. На улице давно уже вовсю гуляли сумерки, а в тёплом доме и при свечах было не разглядеть, кто стоит там, на дворе за окном…
— Я открою! Сидите! — опередила всех и вскочила с табурета тётя Аза.
— Ну ты смотри, шо творится! — усмехнулся дед Лёва и снова налил во все кружки вина.
В сенях хлопнула дверь, и тётя Аза удивленно вскрикнула:
— Ах! Батюшка! Так это вы ходите по Посаду по ночам и народ пугаете? А? — иронично перешла в атаку Аза. — Ну ладно, ладно! Не пугайтесь! Я таки не кусаюсь! Раздевайтесь и заходите в тепло! — и она вошла в горницу.
Спустя минуту в дверном проеме выросла фигура Отца Акима. С большой сумкой через плечо.
— Ну, здравствуйте, мои дорогие Свен, Ванда и любимая моя Аньес! Наконец-то я до вас добрался! Как всё это было долго! — сказал он, и Аньес сразу испытала сильную дрожь! Дети тоже смотрели на него и как-то сразу застыли за столом.
— Это я — ваш отец Аксель! — сказал Аким и снял сумку с плеча. — Есть ли у вас тут место за столом?
Свен тут же очнулся и поднялся, чтобы принести из сеней ещё один табурет, на котором стоял маленькая кадка с водой. Взял, принёс, подошёл к печи и полотенцем вытер табурет от капель воды. Потом поставил его к столу и сказал: — Батюшка, садитесь!
Батюшка открыл сумку, достал из неё большой пакет и протянул его Свену.
— Держи! Это тебе! С Днём рождения! — сказал монах Аким и присел.
— Откуда вы знаете об этом? — спросили одновременно Свен и Ванда.
— Так ведь я и есть ваш отец Аксель! И как же мне не знать и не помнить, когда родились мои дети, и когда жена моя Аньес согласилась выйти за меня замуж там, в сельском местечке Эйдангер? А? Скажите же мне на милость! — и он потряс своей бородой.
И тут уже у Аньес не осталось никаких сомнений, что перед ними не Аксель, а кто-то другой! Она вскочила, кинулась к нему и обняла его за плечи. Прижалась к его монашескому одеянию всем своим телом и спросила:
— Господи! Неужели такое возможно? И случилось то самое Чудо, про которое говорила когда-то перед свадьбой моя Мать? А? — и тут дети заметили, что из её глаз закапали слезы.
— Да-да! Именно Чудо! — сказал Аксель, отвернулся от стола, чтобы обнять своих детей. Перед ним стоял Свен, а в руках его была фотография высокого качества в рамке, на которой была та самая Икона, о которой так долго грезил Свен…
И тут дед Левон достал с печи пустую запасную кружку, налил в неё вина, поставил перед Акимом-Акселем. Теперь уже и он с трудом верил в то, что случилось здесь вечером на его глазах. И чтобы поверить, ему срочно нужно было выпить! Он встал и сказал:
— Люди! Вы понимаете, что вот только сейчас Добро победило Зло? А? Так давайте же выпьем за Победу Чистой души и сердца над всем, что хотело унизить его и уничтожить! Но просчиталось! Счастье таки одержало верх в неравном бою! — сказал дед Левон и залпом осушил свою кружку… Вот теперь пред ним предстала удивительная Семья, прошедшая сквозь Огонь, Воду и Медные трубы…
Отец Аксель и Аньес выслушали речь эту ораторскую, а потом отец обнял детей своих и прижал их к шее своей.
— Щекотно! — поморщилась Ванда.
— Какая мягкая! — удивился Свен.
— И кто вас только надоумил, отец Аким, бороду отрастить? А? — засмеялась Аньес.
— А бороду я сбрею! — сказал Аксель. — И приму сан прихожанина! Пора уже, пора снова мирянином стать!
— Ну нет! Не надо! — заупрямился Свен. — Она тебе идет! И даже очень! И ты с ней такой важный, такой… мудрый, как герои на иконе Троица! Вот!
 — Не пора ли вам к столу, господа хорошие? А то ведь пирог именинника давно уже ждёт! Да и свечу кому-то пора задуть! А? — и Асьен села на свой табурет.
Аксель подошёл, взял свою полную кружку и сказал:
— Как же я вас всех люблю! — и выпил залпом всё вино до дна.
Все так обрадовались, что почти напрочь забыли ещё про одного «члена большой семьи». Кот Аксель II-й спокойно сидел на подоконнике и смотрел на такой соблазнительный стол. Говорил себе тихонько «Мурр! Мурр! Муррр!», и временами облизывался. Он ощущал многие запахи со стола, но терпеливо ждал момента, ибо тоже хотел получить и отведать свой кусочек мясного пирога!

Эпилог
— Все главные герои этой истории благополучно дожили до XXI века! — завершил свою быль рассказчик — мой дед.
— Свен вскоре стал фотографом и заимел свою студию. И в ней на самом видном месте висела фото в рамке той самой Иконы. Сама же Икона, писанная маслом, висела у него дома. Вторая её копия висела в Храме, а третья — в Печатном дворе. Все остальные копии разошлись по миру Добра.
Ванда стала хорошей швеёй-кутюрье и открыла своё модное Ателье.
Аньес и Аза увлеклись всякими пирогами, булочками да тортами, и в конце концов, открыли свою элитную Кондитерскую «Аньес & Аза».
Друг Бруно увлёкся всякими машинами, потом стал сначала водителем ретро-машин, а потом и классным автогонщиком. И ему порой удавалось участвовать даже в европейских гонках. И даже выигрывать на них престижные призы!
Сестра его Анхель стала дизайнером модной одежды и работала вместе с Вандой в её Ателье. Их платья и нижнее белье пользовались неизменным успехом.
Отец Аксель продолжал заниматься книгопечатанием, и вскоре о Печатном дворе Храма заговорили и в других областях Сибири.
Кот Аксель II-й тоже «ушёл на пенсию», а потом куда-то исчез и больше его никто не видел.
Дед Левон Аркадьевич устал от своего коня, отправил его на пенсию и завел себе цыплят. И часто в его дворе были слышны воззвания да призывы:
— Цыпа, цыпа, цыпа! Куда же ты побёг, а?
— Фулюган! Ну куда ты полез, балда этакая?! Ведь ты же там сломаешь себе шею!
— Ах, зараза! Щас я тебе задам! Ты зачем меня так сильно клюнул? А? Я тебя спрашиваю? Отвечай, когда с тобой старшие по званию разговаривают!
— Цыпочки мои! Как я вас обожаю, заразы такие! Почти как внуков своих! Вот!

© А.Тарновский, 2025