Поцелуй змеи 03. А была ли девочка?!

ПОЦЕЛУЙ ЗМЕИ 03. А была ли девочка?!
(почти по Достоевскому)

Начало: https://valafila.livejournal.com/95148.html

«...Я увидел пред собою (о, не наяву! если бы, если бы это было настоящее видение!), я увидел Матрешу, исхудавшую и с лихорадочными глазами... И никогда ничего не являлось мне столь мучительным! Жалкое отчаяние беспомощного десятилетнего существа с несложившимся рассудком...обвинявшего, конечно, одну себя! <...> Нет — мне невыносим только один этот образ... Вот чего я не могу выносить, потому что с тех пор представляется мне почти каждый день».
(Достоевский «Бесы», глава «У Тихона», ненапечатанная)

Алое, как кровь, вино колебалось в хрустальном фужере в моей нетвердой руке. Я прихлебывала эту сладковатую приятную тягучую и согревающую меня жидкость, полулежа на том же инкрустированном блестящими камушками кресле. Моя голова слегка плыла от алкоголя и сигареты. Людмила читала свои новые стихи, а ее приятельницы и чей-то из них  высокий и худощавый, похожий на Раскольникова в исполнении Тараторкина, мужчина внимали ее низкому приглушенному и тоже тягучему голосу. Это была поэтическая вечеринка.
Мужчина все норовил присесть поближе ко мне, единственной «юной особе», служащей «украшением» на этом литературном «Парнасе». Наконец, он улучил минутку, поднес зажигалку к моей потухшей сигарете и тихо сказал, что я слишком бледна, что, очевидно, у меня низкое давление и мне лучше не курить.
 - Вы — врач? - спросила я его. - Вы совсем не похожи на врача. Вон ваша дама, она врач.
Мужчина как-то криво усмехнулся, оглядываясь на собравшихся в квартире Людмилы поэтических дам, и кивнул головой: «Да, я в некотором смысле врач ...человеческих душ.» Я заинтересовалась и попыталась приподнять голову со спинки кресла.
 - Нет-нет, вам не стоит двигаться, - он слегка прикоснулся к моей руке. - И давайте потушим эту ненужную сигарету, тем более что вы совершенно не умеете курить.

«… Я пью вино, И мне так хочется Быть пьяной и не напоказ, Не слышать  вслед, что скажет обчество На этот раз...», - звучал голос Людмилы. - «Я пью вино — Не надо хмуриться! Не так все плохо, если есть Ночь и фонарь, и та же улица, И звезд небесных мне не счесть. Им все равно, Как мы тут корчимся, И кто тут трезвый, а кто пьян. Я пью вино от одиночества. Мне друг — граненый мой стакан.»

 - Согласитель же, ведь прекрасные стихи! - попыталась я перевести разговор с сигареты, от которой у меня кружилась голова, потому что я действительно не могла курить, но мне так хотелось быть похожей на этот женский бомонд...
 - Прекрасны вы, милое создание, - наклонив голову ко мне, тихим голосом ответил он. - Какой Пегас занес вас сюда?
В этот момент подошла Людмила и тоже тихо сказала ему: «Вас, кажется, ждут вон там». Они указала на его «даму сердца», а мне велела пойти в ванную и вымыть лицо холодной водой.
Подобные «светские» вечеринки Людмила периодически устраивала для того, чтобы поддерживать связь с тем же обЧеством и для того, чтобы я привыкала к «светскому» общению, научилась иным манерам и, наконец, окончательно избавилась от своего деревенского мещанского менталитета. Она умело, почти как небезызвестная Толстовская Анна Павловна Шерер, управляла этим сборищ... простите, интеллигентным собранием, ни на минуту не оставляя вниманием меня. Теперь она своею твердой рукой вела меня по жизни, приняв в свою жизнь, после всех трагических событий, описанных мною в предыдущих постах. А я поклялась верой и правдой нести свое послушание за оказанное ею мне благодеяние, за спасение меня из «бедного невежества».
Я заканчивала филологический факультет университета, - только туда я могла пойти учиться, будучи ученицей Поэта с большой буквы! - и, конечно, училась я только на отлично. Я впитывала все уроки, как губка, и прежде всего, Людмилины. Я следовала по ее стопам и подражала ей во всем. Даже почерк переняла, такой он был красивый, прямо-таки каллиграфический!
Но я не ожидала, что мое послушание будет таким жестким, таким трудным и невыносимым для моего ослабленного предыдущими жизненными испытаниями организма. Я стала худеть, угасать и, казалось, умирать.
...Я проснулась не столько от света, сколько от пристального взгляда. Людмила сидела напротив и быстро чертила карандашом на большом листе бумаге, положенном на подставку.
 - Спи дальше, - приказным тоном сказал она мне, и как бы сама себе добавила, - Нет ничего прекраснее медленно умирающей красоты!
Мне стало не по себе от этих слов, я присела. Людмила отложила в сторону свой рисунок с натуры — моей! - и уже мягче добавила: «Это из Оскара Уайльда, помнишь?!»
Людмила неплохо рисовала. Ее рисунки были особенными, харАктерными, как и стихи, на грани реальности и иного, непонятного мне мира. Она любила рисовать меня, так как считала меня «неотмирной», «пришедшей из самой древности», наделенной «мистической красотой ночи пустыни Сахары», ее музой. Я воспринимала эти ее эпитеты, как поэтический язык. Однако для моего еще неокрепшего сознания, для девушки, едва вышедшей из сельского бытия, такие речи моей наставницы чаще были завораживающими, очаровывающими, гипнотическими. И все чаще мой пророческий сон про смертельные змеиные объятья, про наполненный ядом поцелуй змеи, мне казался реальным видением.
Да я и жила, как в видении, как в полусне. Я практически не отдавала себе отчета в происходящем. Моя жизнь с Людмилой изменилась настолько кардинально, что я просто не могла вместить ее в свое маленькое сознание, которое уже не справлялось и готово было само уйти в мир видений.
Людмилина знакомая врач несколько месяцев «возилась» со мною, исследовала на разные всевозможные недуги, прочищала внутривенными вливаниями кровь и напитывала витаминами, ...пока и она ни сдалась:
 - Я не знаю, какой яд отравил организм этой девочки, но медицина здесь бессильна, теперь - на волю Божью!



 Продолжение следует.


VALA FILA