Зимой на балконе под одеялом на машинке вышивала

Советское время сейчас вспоминается с грустью и тоской. Мол, тогда было лучше. Не было гаджетов, дети больше гуляли. Люди были дружнее, соседи общались, заходили друг к другу, двери не запирали.

Во дворе на лавочке всегда сидит одна и та же старушка. Баба Нина. Про нее точно можно сказать, что она родом из СССР. У нее не было и никогда не будет мобильника, она продолжает писать телеграммы и бумажные письма. Ненавидит сетевые магазины. Ходит в продуктовый за углом. Там, конечно, втридорога, но она верна своим принципам.

- Вот дурында, пенсия маленькая, а она гордая. В церковь сходи. Там отец Николай живо твою гордыню излечит.

Но баба Нина была старой закалки. Бывший партийный работник, не признающий лень, жадность и бога.

- Нет его. И не надо мне тут лепить. Понастроили церковь, лучше бы еще один дом. Там хоть люди жить станут. Детей нарожают.

С ней спорили, но она была непреклонна. Слишком крепкий в ней сидел советский стержень.

Бывало раньше народ собирался, было шумно весело, а теперь со всех подъездов набиралось человек ну, пять-шесть. Сидят старики-старушки и слушают про то, как оно было у нее, у бабы Нины лет 40 назад.

- Пока дочка спит, я на машинке. Сперва в комнате пыталась, потом отказалась. Она стерва так стучит, Оленька моя итак чересчур чувствительная, а тут этот "Зингер" дымс-дымс. И я на балкон переехала. Там ночью и устраивала. Делала себе чай с мелиссой да покрепче и поехали...

- Что прямо на балконе?

- Да. Квартира у нас маленькая, спасение на балконе. Если холодно, то накроешься шубой и строчишь. Однажды я и зимой выходила. Залезла под два ватных одеяла и два платья в итоге.

Когда баба Нина рассказывала, она показывала, создавала вокруг себя такую реалистичную атмосферу, что все кто ее слушал, ощущали ночь, видели свет горящей лампы, вдыхали ароматы спящего города и черного чая с мелиссой.

- Когда я перешила старую отцовскую куртку, не узнать. Сделала из нее жилетку. Откуда у тебя такая жилетка? - спрашивали. Кто-то оттуда привез? Я кивала. Пусть думают.

Тогда сложно было с одеждой. Отчаянно кроили платья, перешивали платья, нашивали банты, пуговицы, вязали наконец.

- Не я одна ссутулилась над машинкой. Нас было много. Зато у моей Оленьки были самые лучшие платьишка. И клеш у нее в числе первых появились.

Смотришь на эту старушку в ее дешевенькой кофточке, юбочке, перештопанных гамашах, не веришь, что она была в числе первых красавиц. И муж у нее был депутат народного собрания. Всегда с иголочки. Ругал ее: чего ты все шьешь, как будто мы себе позволить не можем.

- Привычка.

- Может, не надо. А то люди смеются.

- Пусть смеются. Не плачут же!

Поэтому наверное муж и ушел. Оставил ее одну с Оленькой. Трудно ей пришлось. Спасибо швейной машинке. Если бы не она...

Теперь Оленька живет в другом городе, шлет оттуда бумажные письма. Баба Нина их ждет и, когда получает, с гордостью всем показывает.

Ходит она с трижды перекрученной изолентой палкой и дужки очков у нее тоже держатся на пластыре.

И правда, как многие говорят, почему мы так раньше хорошо жили, потому что раньше мы не выбрасывали сломанное. А чинили. Есть в этом какая-то взаимосвязь! Кто так говорит? Конечно, те, кто родом из Советского Союза.