Чембальское романсеро главы из романа Дочь Геродот

Никуда я не поехала, потому что опять ушла. Провалилась, едва мама вышла из комнаты. Видит Бог, видит Ромул, я этого не хотела. Я пыталась сопротивляться, вцепилась в диван, но меня закрутило и понесло. Унесло.
Забросило в даль, где не было не только османов, но и моего Ромуальдо. Я туда прибыла, раньше, чем он. Никуда я не прибыла — я там жил с моих пяти лет, в замке дяди по отцу, после того, как стал сиротой. Дядя Федерико забрал меня в свой исар, крепость на возвышенности, из которой открывался вид на горы и море. Я любил с вершины башни смотреть на горы и море, у меня от их красоты начинала в душе звучать музыка, это раздражало моего дядю.
- Ты не девка, Марио, чтобы часами здесь торчать, как заговоренный, - говорил дядя. - Ты должен стать воином. Хорошим воином, чтоб твоему отцу на том свете не было стыдно за тебя. Или ты собрался в монахи?
- Нет, дядя Федерико, не собрался.
-Тогда бери меч и спускайся вниз. У тебя кость тонкая, ты худой, от плеча до пояса врага не разрубишь, но и тебя не так просто поразить, ты ловкий, быстрый, я бы сказал — стремительный. Есть кому без тебя отмаливать грехи наши, Марио, а ты должен отомстить за отца и мать. Всегда это помни!
Мои родители погибли в 1421-м, в Чембало, когда город захватили феодориты. Они жили в верхнем городе, Святого Николая, я  помню  наш дом. Он стоял чуть наискосок от цитадели. Мой отец не был воином, он был служащим курии, но в военное время за мечи брались все мужчины. Мой отец и два старших брата тоже взялись, а я был слишком мал, чтобы пойти с ними на стены. Я остался с мамой. Маму убили на моих глазах. Мама меня засунула под кровать, а сама встала в дверях покоя с мечом. Моя мама Франсиска ( здесь ее называли Франческа) была родом из Арагона. Отец в то королевство прибыл по торговым делам, увидал Франсиску в церкви и влюбился в нее. Она была из знатного, но обедневшего рода, и ее родные с радостью выдали ее за состоятельного генуэзца. До него  руки Франсиски домогался  сеньор Энрике из новых христиан,  богатый еврей, желавший породниться с  грандами на взаимовыгодных началах. Он становился испанским дворянином, а семья жены поправляла свое финансовое положение.  Брак едва не заключили против воли невесты.  Сеньор Энрике Франсиске не нравился уже потому, что годился ей в деды, а синьор Бартоломео был молод и недурен собой. А что не блистал учтивостью, так ведь он не придворный,  не какой-нибудь повеса-идальго, у которого, кроме шпаги и манер и нет ничего. Не умел синьор Бартоломео расшаркиваться, зато умел делать деньги. Печальней, что молодой жене пришлось навсегда покинуть и отчий дом, и королевство Арагонское и отправиться вслед за мужем не в саму Геную даже, а в ее дальнюю колонию на берегу Великого моря, на край земли, населенной недружественными народами. Одни из них там жили всегда, другие,  ордынцы, пришли в Тавриду одновременно с генуэзцами, в тринадцатом веке и, пока делили чужие земли, между собой не ладили. А когда поделили, стали сотрудничать. Татары отмежевавшись от своей метрополии, обитали в степных районах, они были конники. Генуэзцы, мореходы, обосновались на побережьях, и между ними установились прочные торговые отношения. Наверное, никакой еврей не сравнился бы и деловой хваткой и настырностью с генуэзцем. Я имею в виду купцов, к числу которых не принадлежал мой дядя Федерико. Дядя был  хорошим воякой, но плохим собственником. И сбором податей с населения, и учетом их, и счетами занимались его поверенный и жена, синьора Луиза, женщина жесткая и хозяйственная. Она управляющему не слишком доверяла, перепроверяла отчеты, а потом вызывала управляющего к себе и принималась кричать. Не скажу, чтобы мона Луиза меня любила - она любила только  двух своих  сыновей и трех дочек — но она меня терпела спокойно и даже милостиво. Не обижала и не попрекала тем, что я — захребетник. От наследства родителей мне достался лишь серебреный медальон и распятие. Уж не знаю, кто ограбил наш дом, феодориты или освободители. Феодоритов в 21-м генуэзцы быстро из крепости выгнали. В сражении участвовал и дядя Федерико со своим отрядом воинов. Он-то и нашел меня, полумертвого от ужаса, взял к себе на седло и привез в исар. Закричал со двора:» Луиза! Это сын Бартоломео. И брат мой и Франческа мертвы, так что теперь Марио — наш сын!». Она ничего не ответила, взяла меня за руку и ввела в жилую часть крепости. Детям своим сказала:» Принимайте нового брата». Они на меня смотрели настороженно, будто ожидали чего-то плохого для себя, но только первые дни. Потом мы подружились, сроднились. После того, как я рассказал, как погибла мама. Девчонки заплакали, а парни нахмурились, посуровели. Я почувствовал, что к моей маме отнеслись они с почтением. Не всякая женщина возьмется за меч.
Братьям я признался однажды, что хотел бы уехать на родину мамы. Наверняка, в Арагоне у меня остались родные, дед, бабушка...На это Пьетро, старший из двоюродных  братьев, ответил:» Мы твоя родня, Марио», а младший, Фабио, подхватил:» Никуда тебе не надо от нас. Вырастем, будем биться с феодаритами, тогда и отомстишь и за отца, и за мать». Я кивнул. Постыдился сказать, что не хочу мстить. Кому? Я не запомнил лица тех воинов, я их даже не увидел под шлемами. Мстить первому попавшемуся? Но это не месть. Мне вообще не хочется никого убивать. Даже животных, даже птиц. Я уходил, когда во двор замка приволакивали овец и быков, чтобы превратить их в пищу для нас. Мне было их так жалко, что я не мог есть, давился кусками мяса за столом, врал, что у меня схватило живот. Дядя любил охоту и нас с малолетства к ней приучал. И для дяди, и для свиты его, и для моих братьев охота превращалась в любимое развлечение, а для меня — в пытку, которую надо выдержать молча, с достоинством, ничем не выдав себя. Раз уж я родился мужчиной, то обязан был воином. Как всякий мужчина, и купец, и чиновник курии. Воин и дворянин это одно и то же слово, просто звучит по разному, а я и сын своего отца, и внук испанского гранда, который кинжалом орудует лучше, чем столовым ножом. Уж не знаю, как маме, а отцу досадно смотреть на меня с небес — как я стою на вершине башни, вслушиваюсь в музыку в себе. Младший сын оказался неудачным, ущербным! Я свою ущербность скрывал, и своей музыки, и склонности к созерцательности стеснялся, как дурной болезни.
На рубеже 24-25-го годов феодориты опять пошли на Чембало, а дядя с отрядом — на выручку своим. Его сыновья запросились с ним, и я — тоже. Он оглядел нас с коня удовлетворенно. Ответил:» Малы еще, успеете навоеваться. Да и на кого я оставлю замок, если мы все уйдем? Кто будет защищать мать и сестренок? Вы, парни, вы! Кроме вас, некому!». Старшему из нас шел одиннадцатый год, но он выпятил грудь, свел брови и заверил отца, что  мы не подведем, защитим. Наверное, и я бы не подвел, если б нам пришлось драться. Вспомнил бы тех воинов, что убили маму, и мне стало бы не до музыки.
На шестнадцать лет дядя подарил мне кинжал. Дорогой. В ножнах, украшенных драгоценными камнями. Я мечтал, чтобы мне подарили лютню, но даже не заикнулся о ней. Знал, что сильно удивлю дядю. Вручая мне кинжал, дядя радовался куда сильнее, чем я, а братья  стали выхватывать клинок:» Дай! Дай посмотреть!».
-Он из метеоритного железа! -с  гордостью сообщил дядя Федерико. - Оно не ржавеет! С ним ты сможешь даже в море разить врагов.
Братья спросили, кто к нам собирается прийти морем, и дядя насупился:» Ходят слухи, что османы укрепляются, собираются войной двинуть на христиан. Может, просто слухи. Торговым людям не всегда верить можно, они всегда боятся за свой товар. Будем в городе на празднике, все узнаем точнее».
В город мы ходили на большие церковные праздники, в храм. И семья, и гарнизон крепости. В исаре оставались только дозорные. Наши подданные, население сельской области, тоже в такие дни отправлялись в Чембало, целыми семьями. Все одевались получше и казались веселыми, даже если встречали нас. Моего дядю Федерико крестьянам жаловать было не за что, хотя он в своих владениях не свирепствовал, никого не вешал и не привязывал к позорным столбам. Но он брал дань и  вином, и медом, и скотом, а кому же понравится отдавать в чужие руки плоды своего труда? Неизвестно, к тому же, сколько  брал с крестьян управляющий. Явно, не обижал и себя с семейством. Мона Луиза, хоть и подозревала его в злоупотреблениях, доказать ничего не могла — сама она крепость не покидала. Только в сопровождении супруга и воинов, в дни праздников, и когда все шли в церковь на литургию.
В один из таких дней, в храме, со мной произошло то же, что с моим отцом в Арагоне — я влюбился с первого взгляда. На беду свою, в горожанку. На беду мою, в нее же влюбился мой старший брат Пьетро. К счастью, Пьетро уже был просватан, дядя нашел ему жену в Кафе, дочь тамошнего банкира, но судя по загоревшимся глазам Пьетро, его не остановило бы обручение. Девушке понравился я. Это я понял по взгляду, который она на меня метнула, когда проходила мимо, и я вышел за ней и ее семейством — посмотреть, куда они направятся после службы. В этот день намечался в городе большой праздник с участием всего населения. На площади перед храмом и на прилегающей улице выставили столы с угощением, а музыканты уже настраивали свои инструменты. Люди поедят, выпьют, а потом будут танцевать. Молодые так точно не усидят на месте. Главное, чтоб моя красавица не спустилась в нижний город, там тоже будут гулять.
- Вы остаетесь, синьорино? - спросил меня один из воинов дяди. Он вышел следом за мной.
- А разве мы уже возвращаемся?
- Не все. Только синьора Луиза со служанками, у нее разболелась голова. А ваши братья и сестры — вон.
Я увидел сестер и Фабио, они с дядей и его приближенными усаживались за стол. Пьетро с ними не было. Вероятно, он тоже выискивал в толпе прекрасную незнакомку. Значит, надо его опередить!
 Я и опередил. Первым ее заметил  и стал к ней пробираться. Пьетро появился, как ниоткуда. Сказал:» Ее звать Стефания. Она дочь ремесленника из города Святого Георгия.»
- Как ты узнал?
- Спросил. Она не пара, Марио, ни мне, ни тебе, в жены нам не годится, но если один из нас ей понравится…
- Я не готов гневить Бога, Пьетро, тем более, в такой день!
- Не гневи, Марио. Этим ты порадуешь и Господа, и меня!
Радовать его мне совсем не хотелось, и я спросил, что на это скажет его отец.
-Мой отец! - засмеялся Пьетро. - Плохо ты знаешь своего дядю, Марио! Твой дядя, а мой отец никогда не был равнодушен к прекрасному! Очень может быть, что в Чембало, да и в Кафе, проживает с дюжину папиных бастардов!
Он опять засмеялся, а я заявил:» В таком случае,  постараюсь быть достойным племянником. Я ведь  не обручен. А вот твоему будущему тестю, достопочтенному синьору банкиру может не понравиться пренебрежение его дочерью.
- Если б ты ее видел, ты б меня пожалел! - ответил мне Пьтро весело, и мы вдвоем подошли к красавице. Пьетро потеснил женщин, сидевших подле нее, и мы устроились за столом, по обе стороны от объекта нашей страсти. Понятно, что никто не слова нам не сказал, мы ведь были — господа! Что до Стефании, то она не оробела в нашем присутствии, как если б  была нам ровней.  Внимание наше ей пришлось по душе, она знала, что красива, а красота порой ценится выше знатности. Не всеми, а такими, как я. Правда, Пьетро оказался и утонченней, и красноречивей. Он бывал во многих городах, и в Кафе, и в Солдайе, и в Чембало ездил гораздо чаше, чем я. Он и танцевал поэтому лучше. Большинство на празднике были простолюдины, и музыканты не стали играть павану, заиграли народное, чтобы все могли поплясать в свое удовольствие. Мы и плясали. Прыгали с Пьетро вокруг Стефании, как два боевых петушка. Наперебой старались ей понравиться.
 Она обоим нам улыбалась одинаково, но Пьетро превосходил меня и годами, и статью — он был крепкий, широкоплечий, точный в движениях. Когда в танце он оттеснил меня от Стефании, я не стал с ним соперничать. Я ушел. Очень грустным ушел  к дому, где жил когда-то. Стоял там и смотрел на окна, как если б в одном из них могла появиться мама. Там никто не появился — все были на празднике, а я представил себе, как распахивается дверь, и мне навстречу выбегают  мои близкие — и родители, и братья...Брат Пьетро и Стефания остановились со мной рядом. - Их там нет больше, Марио, - проговорил Пьетро увещевающе . - И тебя там больше нет. Пора забыть прошлое.»
 А Стефания коротко пожала мне руку. Это все решило. Я понял, что она предпочла меня моему сильному красивому брату. Если на то пошло, я ведь тоже не был хилым уродцем! Просто я был худым, поджарым, и ростом пониже Пьетро. А лицом уродился в маму — у нее было узкое точеное лицо, черные большие глаза и длинные ресницы. Мои сестры мне завидовали:» Такие б ресницы — девушке!», но я себя никогда особенно не рассматривал. Зачем, раз я мужчина? Для меня важны мускулы, быстрота реакции, меткость. Все это у меня было, но не это привлекало Стефанию. Она мне смотрела в лицо, в глаза.
Мы втроем вернулись на праздник. Пьетро сел за стол, налил себе вина, а  мы со Стефанией присоединились к танцующим. Мы с братом Стефанию по очереди уступали друг другу, зная, что выбор все равно будет за ней. Пьетро понял, что Стефания выбор сделала, но не сильно огорчился. Или сделал вид, что не огорчился. Подкрепится, и вновь устремится на штурм крепости? Дядя Федерико не станет его за это порицать. Знает, что на банкирской дочке Пьетро все равно женится, даже если эта дочка страшнее смертного греха. Зато на меня дядя смотрел настороженно. А я украдкой сунул в руку Стефании свой носовой платок. Мы, итальянцы, дарим платки  самым  дорогим для нас людям, и Стефания сразу все поняла. Я успел узнать у нее, где она живет прежде, чем дядя подозвал  меня к себе. Заявил, что нам пора возвращаться. По пути к крепости поравнялся со мной, взял моего коня под уздцы и сказал:» Сегодня мы все устали, да и не хочется портить праздник серьезными разговорами, но утром зайдешь ко мне.» Я сразу догадался, о чем он хочет со мной говорить и знал, что отвечу дяде. Утром так утром. У меня есть время собраться с мыслями. Точней, с нужными словами. Их я и подбирал почти до утра, пока сон меня не сразил, и поэтому пробудился поздно, от настойчивого стука в дверь. Меня вызывали к дяде. Он меня дожидался в своем покое, ходил по нему от стены к стене, словно тоже всю ночь готовился к непростой беседе.
- Я знаю, что такое любовь, -  он  посмотрел на меня сочувственно. -Но я знаю, что такое долг. Он превыше любви, Марио. Любовь рано или поздно проходит, а долг остается. Долг перед родом, к которому ты принадлежишь. Ты, надеюсь, сам понимаешь, что Стефания тебе женой стать не может.
- Именно она и может быть моей женой, дядя, - ответил я. И посмотрел на дядю прямо. -  Я сирота, ничем не владею.
- Ты решил стать ремесленником? - он усмехнулся. - Научиться  лепить горшки и этим зарабатывать на жизнь?
- Если придется, научусь, но, скорей всего, наймусь в стипендиарии.
-Мой племянник станет наемником кого-нибудь из моих вассалов? - уточнил дядя почти весело. - Сядь. Я знаю, что ты поесть не успел, но бокал вина тебе не повредит. Скорее, наоборот. Влюбленные часто страдают отсутствием аппетита.
Мы сели за стол, через стол друг от друга, и дядя Федерико наполнил чары. Он всегда держал их на столе, рядом с большим графином вина. Пододвинул ко мне бокал и очень внимательно на меня посмотрел.
-Марио, ты сын моего брата, - проговорил он и веско и ласково. - Если бы погиб не Бартоломео, а я, мой брат моих детей растил бы, как своих собственных. Разве я тебя не растил, как сына, в чем-то ущемлял, обижал?
- Нет, дядя Федерико, конечно, нет. - ответил я искренне.
-Почему же ты решил, что я тебя выброшу за ворота с пустым кошелем? Все, чем я владею, я поделю между вами поровну. За дочерьми дам хорошее приданое, а угодья поделю меж вами тремя.
- Мы все вам желаем долгой жизни, дядя Федерико! Мы молимся...
- Я никогда не сомневался в вашей ко мне привязанности, - перебил он нетерпеливо. - Но лишь Господь ведает, когда кому уходить, а нам, смертным, должно заранее позаботиться о близких. Еще никто с того света не вернулся исправлять свои ошибки и упущения, и я не стану исключением, Марио. Ты получишь свою долю наследства, ты достойно продолжишь род своего отца. Но о Стефании ты забудешь.
- А если нет? - рискнул я возразить и возроптать. - Если я не в силах ее забыть?
-Тогда - помни, - позволил дядя покладисто. - Но помни также, чью фамилию ты носишь, и чья кровь течет в твоих жилах. Я не против того, чтобы ты утолил свое желание, в твои годы вполне естественное, но я не допущу мезальянса.
- Вы меня выбросите за ворота с одним кинжалом?
- Почему же? Я позволю тебе взять меч,  щит и коня. Но, скорее всего, я тебя убью. Не я, так Пьетро или Фабио, кто-то из них, чтоб избежать позора.
-Любовь не может быть позором.
- Любовь — нет, если не заканчивается браком с лицом, не достойным нашего имени. Но ведь ты хочешь обвенчаться со Стефанией? Тебя не устраивает обычная связь?
- Нет. Я хочу, чтоб мои дети родились в браке, освященном церковью.
-Этого не хотим и не допустим все мы, твоя семья.
 Я вскочил, но дядя выкрикнул властно:» Сядь!» и стукнул ладонью по столу. Я подчинился, и он сменил тон.
-Влюбиться в женщину, потанцевать с ней, или даже побывать с ней в постели — слишком мало, чтобы узнать ее.
- Но я и не собираюсь жениться завтра! - успел вставить я.
- Да, не завтра, - покивал дядя, выпил и вытер усы. - Мне только нынче ночью пришла мысль о племяннице синьора викария.
- Кого?! - ужаснулся я.  Отца Доменико, чембальского судью, я имел неудовольствие видеть. Вот с кем не хотел бы я оказаться под одним кровом! Да и за одним столом тоже! О жесткости синьора викария ходили легенды! Если его племянница напоминает его хоть чем-то, пусть лучше дядя Федерико меня зарубит!
Так я и выкрикнул дяде Федерико в лицо.
- Его племянница девица скромная, богобоязненная, - поспешил дядя успокоить меня. - Красотой она не блещет, но довольно мила. Ты сам в этом убедишься, когда мы к ним поедем.
- Я не поеду! - не успокоился я. - Делайте со мной что хотите, убивайте, выгоняйте из замка голым, но к отцу Доменико я не поеду!
-К его сестре, матери Джованны, - вразумил меня дядя Федерико.- Он, конечно, тоже там будет, но тебе не обязательно с ним разговаривать.
- Это вы так думаете — не он! Он-то пренепременно захочет со мной поговорить.
- Я отвечу на все его вопросы, а ты, как скромный юноша бормочи себе под нос что-то вроде «Да», «Нет»…
- Нет, дядя! Нет! Почему вы свой выбор остановили на племяннице викария?! Что вас связывает с ним, дядя?!
- Пока ничего, - ответил он спокойно. - Но он опасный человек,  с таким, как он,  лучше пребывать в добрых отношениях.
- А еще лучше — в родственных?!
- Намного лучше!
- То есть, вы решили принести меня в жертву. Кому или чему?!
- Будущему, которое ведомо только Господу. Тебя никто не принудит жить в Чембало и каждый день обедать с отцом Доменико — ты Джованну заберешь в замок, а дальше...Мужчине свойственно искать утехи на стороне.
- Ваш отец Доменико меня живьем сварит в кипятке за измену своей племяннице! Для него это будет тем же, что измена матери Церкви!
- А уж это, Марио, от тебя зависит, насколько будешь ты осторожен в своих утехах!
- Я не буду осторожен! Я просто не женюсь на Джованне, а вы, если не хотите потерять меня, не подвергните меня таким страданиям!
- Ты Джованну еще даже не видел.
- Я и не хочу ее видеть! Даже будь она прекрасна, как фея, я ее не захочу!
- Хорошо, - неожиданно уступил мне дядя. - Мы присмотрим  тебе другую невесту.
- Присмотрите ее для Фабио, дядя, он старше меня!
- С ним у меня хлопот нет, он на женщин не заглядывается, его больше интересует оружие.
- А как же род, семья?!
- В свое время и он исполнит долг перед родом, не сомневайся, но сегодня ты, а не Фабио  готов совершить безумство. Полагаю, ты понял меня. Ступай. Помолись, чтоб Господь избавил тебя от наваждения, а потом вкуси пищи для тела. Оно тебе требуется здоровым для всяких твоих будущих битв!
Он засмеялся, а потом улыбнулся мне по-отечески, махнул рукой, и я вышел. В своем покое опустился на колени перед распятием и помолился горячо, чтобы Господь наш явил милость ко мне и Стефании. Я уже знал, что сделаю.

 В черном теле дядя Федерико меня не держал, так что деньги у меня были. Взрослый парень имел право на личные расходы — и в таверне посидеть, и снять женщину на ночь, и купить себе что-нибудь нужное. Конь у меня был, оружие тоже. Я куплю себе лютню. Куплю подарок Стефании. А потом пойду в церковь, попрошу священника обвенчать нас со Стефанией тайно. Умолять буду во имя всех святых. А если монсеньор мне откажет, отправлюсь со своей просьбой в другой город или  в село. Принесу пожертвования  храму, попрошу не доводить до греха. Не хотим мы со Стефанией жить во грехе, во грехе рожать детей! Я - не хочу, Стефания о намерениях моих ничего еще не знает.
Я погладил медальон матери — я всегда носил его на груди — как если бы попросил ее благословения, выгреб деньги из ящика и вышел. Вывел из конюшни жеребца и, помедлив, обошел замок с юга. Там, под стеной, сестренки разбили себе цветник. Там они отдыхали, вышивая цветы на подушках и покрывалах, на одежде. У них красиво получалось. И цветник у них был красивый. В нем росли розы разных цветов, гладиолусы, кусты жасмина, сирень  и растения, названия которых я не помнил. Я хотел сорвать розу для Стефании, алую, тайком - почему-то я стеснялся рвать розу, но близ клумбы сидела на стульчике сестра Джулия с книгой на коленях.
- Наш отец тебя за что-то ругал?- спросила она участливо. - За что?  Ты же ничего плохого не делал. Это Пьетро, говорят, напился и чуть не подрался с гарнизонным стрелком.
Значит, все же задело Пьетро, что Стефания выбрала меня!
- Ты куда-то собрался? Если ты едешь в город, привези мне новую книгу. Рыцарский роман, Марио. Ты знаешь, где торгуют книгами?
- Я найду, - улыбнулся я сестре благодарно. Джулия за меня переживала и даже сильней, чем за Пьетро. Его дядя Федерико не потребовал к себе для беседы, а мне  даже позавтракать не дали.
Джулия спросила, поел ли я. Она была очень хорошей, заботливой, и я соврал, что поел. А вот как стащить розу? Попросить сестру, чтоб она сама срезала мне цветок? Я хочу отнести  его матери Божьей, положить к ногам  статуи. Так я и сделаю, если так скажу. Впрочем, довольно и того, что я подумал. Святая Дева мысли людей знает, а обманывать ее — грех. И я, смутившись, попросил у Джулии не цветок - цветов. Сказал, что для алтаря. Умолчал, что одну из роз я хочу подарить своей девушке. Но Джулия не зря читала рыцарские романы. Она по моему лицу поняла, что я недоговариваю. Встала, нарезала роз и улыбнулась не без лукавства:» Тут тебе хватит, Марио, и для Санта Марии, и для той горожанки. Не бойся, я не скажу, что ты к ней поехал».
По дороге к ней я заехал к книжную лавку. Поинтересовался новинками, купил книгу для Джулии, а себе — лютню. В лавре торговали не только книгами, там имелось много чего, и шкатулки, и статуэтки, и свистульки для детворы. Стефании, дочери гончара, они нужны не были. Ей в соседней лавке купил я тонкий узорчатый платок. Хорошо, если Пьетро меня не опередил. Он мог исчезнуть из замка раньше, пока я был у дяди. Вряд ли мой галантный, опытный брат смирился с поражением на ниве любовной. Вряд ли он поспешил к своей невесте.  Подарить Стефании розу Пьетро бы не додумался, но флакончик благовоний мог прихватить. Может, и мне прихватить? Заодно узнаю, не появлялся ли до меня у парфюмера знатный кавалер на коне? А если и появлялся! Пьетро это Пьетро, а я - это я!
Я знал, что отец моей невесты не был состоятельным человеком. Мне пришлось спешиться и вести коня в поводу по узким улочкам города Святого Георгия. Город громоздился на склоне холма, на ярусах, и если по какой-то части его можно было  ездить и верхом, и в повозках, то в районах , где жила беднота, улицы превращались в проулки или сточные канавы. Там дома были глинобитные, с покривившимся  стенами. Впрочем, город заселялся в разное время, разными людьми, так что убожество здесь соседствовало с благополучием. Попадались постройки прочные, в два этажа, они гордо возвышались над лачужками рядом, стена к стене. К домам побогаче примыкали мастерские владельцев, либо мастерские занимали первые этажи, а над дверями имелись вывески с изображением либо сапога, либо горна, либо кувшина. Над нужной мне дверью красовался суповой горшок. К двери вели две щербатые ступеньки, а рядом с ними проросла сквозь камень акация. К ней я и привязал коня, перегородив им почти всю улицу. Постучал, и почти сразу вышла средних лет женщина. Одна из тех, что была на празднике вместе со Стефанией. Она меня сразу узнала,  осмотрела и тревожно, и заинтересованно. Господин хочет что-то купить у мастера или заказать? Я пообещал обязательно что-нибудь заказать и попросил вызвать Стефанию. Для важного разговора. Про Пьетро не спросил. Побывай он здесь, женщина бы сказала, что к Стефании уже приходили. Но Пьетро пожалел бы и коня и себя, не излазил бы вдоль и поперек длинный и крутой  склон. А когда брат вчера портил праздник и себе и другим, двигала им не великая любовь, а ущемленное самолюбие. Так мне думалось. Пока я ждал Стефанию. Она долго ждать себя не заставила, улыбнулась мне глазами, и мы зашли за  акацию. Скрыться ни от кого не скрылись, но почувствовали себя свободней под ветками, за стволом. В каком ни есть, а в убежище. Я полез в седельную сумку, вынул красную розу и платок, протянул Стефании:» Не откажись принять это в дар. Не откажись меня выслушать и не удивляйся тому, что услышишь!». Она и не удивилась. Может быть, именно признаний она и ждала от меня. Розу вложила в волосы, платок  набросила на плечи,  коснулась моей руки и проговорила с печалью:» Нас не повенчают, Марио. Ты разве забыл, что отцы Церкви запретили тайные венчания, а браки, заключенные тайно, не признаются законными?» Я не только не помнил об этом, я об этом не знал, потому что до вчерашней ночи о браке не думал. Зато теперь подумал о море. Я и раньше мечтал, глядя в море с башни, как я сяду на галеру и поплыву в Арагон, к семье матери. Не потому что не любил свою новую семью, я был привязан  к дяде, к братьям и сестрам, но и предположить не смел, что дядя Федерико включит меня в число наследников. Он включил, и это лишь осложнило мне жизнь. В Арагоне я поступил бы в университет, а в Газарии погибну в одной из дядиных битв. Дядя Федерико войну любил даже больше, чем охоту, там он  поражал существо, равное ему и  умом,  и  смекалкой, и вооружением. На войне дядя преображался, делался похожим на древних богов и героев. Не на кого-то конкретного — на всех сразу. Делался и неистовым, и внимательным к мелочам, словно стоглазым. На наш исар нападали дважды, когда я был еще маленьким. Мону Луизу с девочками дядя сразу отправлял в помещение верхней башни, а нам с братьями разрешал остаться на куртинах. Мы должны были учиться войне. Кто на нас нападал, сейчас сказать затрудняюсь. Или феодориты, или недружественный нам феодал из соседней крепости, но в обоих случаях жители окрестных сел вместе со скотом и скарбом, какой могли унести, бежали под защиту наших стен. Дядя в крепость пускал не всех. Тех пускал, кто был ему выгоден, немногих. Остальные  кричали, плакали, женщины прижимали к груди младенцев, мужчины поднимали над головами детей постарше. Умоляли дядю спасти хотя бы детей, но дядя оставался неумолимым. Я сам его упрашивал впустить  к нам детей и женщин, во имя Бога, я даже плакал от жалости к ним, и тогда дядя злился. Как-то рявкнул:» Куда я дену такую толпу народа?! Они весь двор мне заполонят, они будут путаться у воинов под ногами! Они будут мешать нам обороняться!». Я, помню, заспорил:» Их мужчины возьмутся за оружие», и дядя Федерико разъярился:» За что они могут взяться? За топоры, за серпы? Вот и пусть за них берутся там, где стоят! Пусть не воют, как бабы, а сражаются за своих баб и детей!». Может, дядя мыслил правильно, по-военному, но люди под стенами не были защищены от стрел и мечей, они были без доспехов, их легко перебили, а мое отношение к убийствам дошло до крайнего их отрицания. Я всерьез задумался о том, чтоб выбрить тонзуру, но в университет мне хотелось больше, чем монастырь. Я все детство мечтал об Арагоне. Мама рассказывала, что там мужчины не только воюют и сражаются на дуэлях, но и поют  возлюбленным серенады, возят своих дам на крупах коней по окрестностям, и танцуют на балах, и читают стихи. Даже если мама преувеличивала, и не все кабальеро были великолепны, встречались среди них и такие, каким хотел бы стать я. Настоящие рыцари не бросили бы на истребление безоружных людей, таких же христиан, как они, вышли бы на бой с любым недругом. Мы со Стефанией обвенчаемся и уплывем в королевство Арагонское. Там никто не станет дознаваться, как и где нас венчали. Сядем на галеру, доберемся до Италии, а оттуда - до Пиренеев. Генуэзцы обитают повсюду, а они всегда стоят за своих. Из них кто-то, может быть, помнит моего отца Бартоломео ди Каппа, нам помогут, нас выручат. Если Стефания согласится бежать со мной из Газарии, мы будем жить счастливо. Стефания оказалась куда более благоразумной, она задумалась. Не кажется ли мне, что мой дядя узнает о моих планах и воспрепятствует им? Улочка лишь кажется пустынной, из всех окон, из всех щелей за нами внимательно наблюдают. Не каждый день появляется здесь блестящий господин с прекрасным конем и любезничает с дочкой ремесленника. Еще и розу ей дарит, и платок.
Я знал, что люди и любопытны, и разговорчивы,  обязательно поделятся новостью, но ведь я уже — вот, уже любезничаю, но это все, что люди могут видеть и знать. О решении моем уплыть в Арагон известно лишь нам со Стефанией. Пусть это останется нашей тайной.
Не боюсь ли я, что о тайне узнает дядя Федерико? От того же капитана галеры. Я с капитаном сговорюсь перед самым отплытием, а назовусь чужим именем. Но ведь меня знают в лицо в Чембало? Немногие. В городе Святого Николая я бываю нечасто, только в церкви, а в город Святого Георгия спускался и того реже, и то, в нижнюю его часть.
- К женщинам, у которых там дома? - спросила Стефания с лукавством, но без осуждения, и я признался, что мы с братьями навещали тамошних женщин. Мы и в лавки заходили, и в питейные заведения, но нигде  не задерживались. Не так сильно мы отличаемся от прочих покупателей и завсегдатаев таверн, чтобы меня запомнили накрепко. Я сейчас отправлюсь в дом Божий, помолюсь и поговорю со святым отцом, а завтра расскажу Стефании о результате. Тогда и куплю у ее отца что-нибудь из посуды.  В церковь с суповыми горшками ходить не след.
Перед тем, как нам расстаться, я снял с себя и надел на Стефанию медальон моей матери. Подчинился порыву, который вдруг меня охватил. Сказал Стефании:» Это мой амулет. Он принесет нам удачу». Мама бы меня поняла.

Выпутавшись из города Святого Георгия, я попал в места знакомые. На коня садиться не стал. Город Святого Николая был маленький, а я никуда не торопился. Мне следовало обдумать свою просьбу к епископу.  Я предполагал, что падре откажет мне, но решил попробовать. Стефания согласна со мной бежать, это придавало мне уверенности в себе. Мое бегство в одиночку могло сойти за отъезд, парни моих лет мечтают о приключениях, но отъезд со Стефанией это уже бегство, а значит — вызов, проявление черной неблагодарности с моей стороны. Мне заранее было стыдно перед семьей, особенно — перед дядей, но  дядя задумал меня женить, а значит, не оставил мне другого выхода, кроме бегства. Я себе в жены хочу только Стефанию. Уж не знаю, как отнесся бы к этому мой отец. Может быть, также, как дядя Федерико, а может быть, вспомнил бы себя молодым. Правда, моя мама, в отличие от Стефании, была грандесой. Зато Бартоломео к высшей знати не принадлежал, он даже не брезговал заниматься коммерцией! Из генуэзцев никто этим не брезгует. Но что толку мне об этом раздумывать, мои родители на небе, а на земле у меня дядя Федерико, который готов меня не только женить, но и убить, если я его ослушаюсь. Сообщит ли епископ дяде о моей просьбе? Все зависит от того, как я ее изложу. Если в форме исповеди, то падре призовет меня подчиниться дядиной воле, но дяде ничего не расскажет. А о плане побега  ничего не расскажу я.
Решимость покинула меня в храме. В это время дня был он пуст, но не совсем — в глубине центрального нефа о чем-то тихо разговаривали оба епископа —  монсеньор и викарий. Вот кого мне совсем не хотелось видеть, так чембальского судью. Висельника, как его прозвали в народе. Я даже сделал шаг к выходу, но опомнился, направился к статуе Богоматери. Ни статуи, ни распятие феодориты повредить не посмели, когда устроили погром в церкви. Растащили утварь, но не тронули изображения святых. Их почему-то было у нас только два — Девы Марии и Николая Угодника.
Я положил к ногам  Богоматери  розы и  попросил о заступничестве, о помощи. Во имя Любви! Молился я долго. Изредка поглядывал на епископов, но они продолжали разговаривать, и я понял, что монсеньору не до меня. Что ж, приду завтра, с утра. Вряд ли дядя Федерико за полдня успеет присмотреть мне невесту.
Я вернулся в крепость, порадовал Джулию романом, а Пьетро — сообщением, что и меня решено женить. От племянницы викария мне удалось отбиться, но на ком остановит выбор дядя теперь?
- Соглашайся на Джованну, - посоветовал Пьетро. - Она, по крайней мере, не страшная, на отца Доменико не похожа.
-Мне не доставят радости ни лицезрение святого отца, ни совместные с ним трапезы, Пьетро.
-Очень может быть, что и ты ему не  понравишься, и он Джованну за тебя не отдаст.
- Не за меня, Пьетро, за дядю Федерико!
- Мы не знаем, что у викария на уме.
- Теперь это уже не важно. Важно, что  на уме у дяди!
-Известно, что! Родовая кровь! Признавайся, ты сегодня видел Стефанию?
- Да. А ты, Пьетро?.. - я поглядел на него с волнением, прямо.
- Я, братишка, по чужим следам не хожу. Так и что тебе сказала Стефания? Она — согласна?…
- Согласна. - не стал я уточнять, на что  моя любимая согласилась. Пусть Пьетро думает, что на постель.
-Вот и получай удовольствие! - посоветовал Пьетро искренне. - Я вчера  немного разозлился на дочку гончара, вот и повел себя по-дурацки. Но я уже успокоился. Я себе найду в Нижнем городе с дюжину таких, как Стефания.
Я не стал говорить, что такой, как Стефания второй нет. Я успокоился на счет Пьетро, и мы всей семьей уселись за стол. Мона Луиза, как всегда была холодна, церемонна, а вот дядя выглядел озабоченным. Надеюсь, не из-за меня!
Состояние дяди всех так насторожило, что Фабио решился спросить:» Отец, что-то случилось?...»
- Пока это только слухи,- буркнул дядя Федерико. - Я встречался с купцом из города. Он сказал, что греки готовят бунт. При поддержке феодоритов.
- Если консул об этом знает, он предотвратит и бунт, и вторжение, - заявила тоном стратега мона Луиза. - Вспомните 33-ий!
- Да, тогда было славно, - оживился дядя. - Когда генуэзцы с кораблей дали по городу два пушечных залпа, все там сразу хвосты поджали! Двух ядер хватило! Но теперь-то флот  к нам  быстро не подойдет.
- А мы на что? - храбро влез в беседу старших брат Фабио.
-Мы будем драться, но у нас пушек нет!
- Я слышал, их нет и у феодоритов, - успокоил всех Пьетро.
- Где ты мог это слышать? - нахмурился дядя Федерико.
- В Кафе, отец, на обеде у  будущего тестя. Там присутствовали и начальник гарнизона, и синьор консул, и другие уважаемые люди. Жаль, вас там не было.
- Главное, что был ты! - похвалил дядя сына.
-Кажется, у меня опять разболелась голова, - сообщила мона Луиза. - Я плохо переношу  разговоры о бедствиях, а новых бедствий не переживу!
- Ты, Луиза, женщина сильная, ты всегда была опорой и мне и детям, - похвалил теперь и жену дядя Федерико. - Что до новых напастей, то их может и не быть. Люди часто себя пугают, а купцы — особенно.
- Тогда почему ты так насторожен, Федерико?
-Так мне положено, Луиза, я и слухи должен мотать на ус, чтоб упредить возможного неприятеля.
И дядя подкрутил ус.
- Матушка, отец! - подала голос  Джулия. - Все равно все скоро закончится. В 1492-м году наступит конец света, это уже точно известно. -
И она обезоруживающе всем улыбнулась.
- Не наше дело знать сроки! - сердито напомнил дядя.
-Не наше, отец,- согласилась Джулия. - Их знают пастыри, а нам надо готовиться. Много молиться и...радоваться каждому дню!
-Лично я готовлюсь к свадьбе, - усмехнулся Пьетро мрачно и криво. - Для меня конец света наступит еще в этом году, и если кто-то думает, что я способен этому радоваться…
-Ты должен радоваться, что исполнишь свой долг, - прогремел дядя.
-Я бы предпочел его исполнить в бою. И в нем остаться.
- Желание достойное похвалы! Но мы с твоей матерью хотим, чтобы ты оставил себе замену, родил детей. Время у тебя есть.
- Стоит ли мне так напрягаться, если в 92-м году, как только что поведала Джулия…
- Джулии пора замуж. Ею я займусь, когда решу вопрос с Марио.
Дядю и конец света не отвратит от стремления поскорее меня женить!
-Если что и случится, то из-за  мерзавцев Гуаско! - вернулся дядя Федерико к житейскому — нахватали земли и  зверствуют, как хотят! Наш отец Доменико — агнец по сравнению с ними! - словно бы забыл дядя о намерении породниться с семьей викария. - Суд чинят и расправу, право первой ночи ввели, будто девок им не хватает, ублюдкам! Из-за таких и начинаются бунты! Мало что греков до крайности довели и поборами, и виселицами, битьем, они  разозлили знатных феодоритов, у которых здесь овчарни, усадьбы! Покусились на их собственность, а такого никто не станет терпеть. Я бы первый не потерпел!
-Так давайте по ним ударим! - предложил  Фабио. - Что нам помешает разнести их гнездо?
- Консул Кафы помешает, - неохотно ответил дядя. - Дружит он с ди Гуаско за хорошие откупные, а я не тот человек, чтобы взятки давать чиновникам! Я б с великой радостью навел порядок в Газарии, но здесь никто не почитает законы, ни  консул, ни его окружение.
- А если к дожу обратиться? - не унялся Фабио.
- Обращались! -  поморщился дядя. - Консул Солдайи, благородный  Христофоро ди Негро, писал о бесчинствах местных властей, но и в Генуе окопались негодяи.
- А если нам объединиться с ди Негро? Вместе ударить по Тессали? - предложил неукротимый брат Фабио.
- Если ты собрался сражаться со всей Газарией, то спасибо за это скажут тебе только феодориты, - предрек дядя. - Нам бы, Фабио, свой удел отстоять. Да и не знаю я, кто к нам сунется, еретики из Дороса или ди Гуаско? Всем известно, что Федерико ди Каппа честью не торгует, а обид не спускает.
Страшную обиду нанесу дяде я. Когда сбегу со Стефанией в Арагон.

 Мне и утром другого дня не удалось поговорить с монсеньором. Я высидел службу, переждал горожан с их грехами, но по лицу епископа понял, насколько плохо он вникает в то, что ему говорят. Он, как и мой дядя, был озабочен то ли восстанием в городе, то ли чьим-то вторжением? От людей, что шли из церкви мимо меня, узнал, что их напугало: если греки при поддержке феодоритов, захватят город, они уничтожат всех латинян. Опять, как в двадцатые, начнутся и грабежи, и резня, и сведение счетов между соседями! Почему-то меня эти мрачные прогнозы не устрашили. Может быть, потому, что я был влюблен и видел мир через призму своей влюбленности? Греки — те же люди, а если не считать их людьми, унижать и угнетать, то они рано или поздно восстанут. Нашим феодалам не закручивать гарроту надо на шее у населения, а с собой разобраться, что они не так делают! Им бы приструнить сумасшедших братьев Гуаско! Но если они все такие продажные… Я ничего не изменю к лучшему. Я помочь могу только себе и Стефании.
Мне хотелось еще что-нибудь подарить Стефании, но я  порыв подавил. Деньги следовало беречь, не так много у меня их и было, а нам предстояло опасное, дорогое плавание. Все же не удержался, купил девушке марципан. Все девушки любят сладкое!..Каким сладким должен быть ее поцелуй, когда мы с ней снова спрячемся за акацией.
На этот раз меня сразу провели в дом, в мастерскую гончара. Я же обещал что-то купить! Мастерская у отца Стефании была небольшая. Вдоль одной из ее стен стояли печи для обжига, вдоль другой — полки с готовыми изделиями, а посередине — гончарный круг, за которым трудился старший из сыновей. Сам хозяин, в кожаном фартуке поверх несвежей  рубахи и коротких штанов, только что зарядил печь новой порцией посуды.  Мне он приветливо улыбнулся и подвел к полкам. Что бы господину угодно было приобрести? Я оказался щедрым и даже расточительным. Выбрал четыре вазы для цветов. Побольше — моне Луизе и  три поменьше — сестренкам. Я ведь собирался украсть у гончара его главное сокровище! Где оно кстати? В доме. Накрывает на стол с матерью и тетками. Господин же не откажется отметить  сделку? А коня моего за это время не уведут с улицы? За конем присмотрят младшие сыновья мастера.
Мы поднялись наверх, в убогую комнатку, единственным украшением которой являлась Стефания. Хотя, нет, не единственным: мои будущие бедные родственники постарались, как смогли, облагородить свой быт. На стенах висели блюда с изображением цветов. Нарисованы были цветы по-детски, явно не с натуры, но с любовью и старательно, ярко.
-Работы Стефании, - проследил за моим взглядом гончар. - Мы оставили их себе.
А его жена спросила:» Может быть, господин хочет взять себе что-то на память? В подарок! - тут же уточнила она.
- Я бы с радостью, но не хочу нарушать гармонию помещения, - вежливо отказался я. - Без любого из этих блюд комната станет пасмурной!
- Да, конечно,- согласилась со мной девушка помоложе Стефании, сестра. - У синьора в замке на всех стенах картины, а наши блюда хороши только здесь, для нас.
- Они хороши! - поспешил я ее опровергнуть. - Но они потеряются среди картин и гобеленов, их там  толком будет не рассмотреть.
- Отцепитесь от господина, сороки, - пришел мне на выручку хозяин дома. - Господин сам знает, что ему нужно, а от вас нужно, чтоб вы не болтали, а пригласили нас к столу.
Они пригласили. Подали в красивой, собственного изготовления посуде,  рыбу, тушеную с травами, хлеб, соленое сало, овощи. Ничего не пожалели для гостя. Даже хорошего вина, которое сами, вероятно, пили только по праздникам. Или оно у них осталось с позавчерашнего праздника?
Я предложил тост за прекрасных хозяек дома. Старшие женщины оценили мою учтивость, младшие переглянулись многозначительно. Неужели Стефания проболталась сестре о наших планах?
Я старался вести себя просто — в конце концов, мы все равны перед Богом! - но непринужденной беседы не получалось. Не только из-за меня. Глава семейства спросил, что известно господину о бунте и о войне. Я ответил, что ничего. Сам сегодня возле церкви услышал, что ждут люди беды, но от кого она придет — не известно. Лично я плохо верю, что православные набросятся на своих соседей, таких же бедных. Может быть, феодалы передерутся между собой, что-то в очередной раз не поделят? Может быть, постараются вовлечь население в свои недобрые игры, но горожане сами должны решить, хвататься ли за ножи.
- Люди своим умом не живут, - тяжело вздохнул гончар, и я вынужден был с ним согласиться. Как и с утверждением одной из теток Стефании, что на все воля Божия. Его воля, я верил, укрепит мою волю. У меня все получится!
Стефания вышла проводить меня за порог. Под акацией трое ее братишек караулили моего скакуна.  Им всем хотелось на него сесть, и я спросил  :» Ну, кто первый?». Поднял на седло младшего, довез до конца улицы, вернулся за средним. Прокатил всех троих, а потом предложил Стефании совершить небольшую верховую прогулки. Не на круп ее усадил, а перед собой, чтобы придерживать, касаться ее. На углу улицы притиснулся к ней плотнее, прошептал в ухо:» Поцелуй меня, бэлла!», и она ответила, не оборачиваясь:» Не здесь. Это не подходящее место».
- Давай найдем подходящее!
- Не сейчас. Ты же не хочешь, чтоб меня заперли в доме?
Конечно же, я этого не хотел. Признался, что мне не удалось поговорить со священником, но это не важно. Не в Газарии, так в Италии мы обязательно обвенчаемся. Главное, не затягивать с побегом. Пока не случилось что-то, чего мне предусмотреть не дано!

 Случилось. И не по вине дяди Федерико, искавшего мне невесту. Случилось то, о чем в страхе шепталось люди — набег, нашествие. Чье, мы в своем исаре не поняли. Пробудились от звуков труб и рожков, бросились надевать доспехи. Женщинам дядя велел подняться в верхнюю башню, запереться. Я их туда проводил. Увидал сигнальный костер на горе над Чембало и — людей, спешивших от Чембало к нашей крепости. Неподалеку от нее их поток слился с теми, что бежали из деревень. Эти гнали перед собой свою скотину, а собаки их лаяли и жались к хозяевам.
- Дядя, что это? - спросил я в ужасе. Моя бэлла, моя Стефания осталась там, в эпицентре кошмара!
- Я знаю не больше твоего! - рявкнул дядя.
- Мы должны открыть ворота!
- Иди на стену! - приказал он.
- Дядя, эти люди — наши единоверцы! Бог нас не простит если мы…
- Я сказал — иди на стену! - перебил он свирепо, но вдруг смягчился и снизошел до объяснений:» Этих людей перед собой гонят воины. Посмотри вперед, Марио!  Видишь? Если мы откроем ворота, враги к нам ворвутся на плечах у этих людей, и тогда погибнут все! Твои сестры погибнут! Весь наш род!
-Наш долг, дядя, — защищать безоружных! Это и есть долг нашего рода! Эти люди уповают на нас.
- Мы не сможем их спасти. Мы и сами, может быть, не спасемся. Иди на стену. Подождем, когда воины подойдут на полет стрелы, тогда и встретим их по-рыцарски, а пока…
 А пока что  к нам бежали со всех ног наши крестьяне и горожане, а воины врага стреляли по ним. По долине у подножия крепости метались обезумевшие люди и животные. Животных инстинкт гнал к лесу, людей — к воротам. Те, кто добежал, колотили в них кулаками, вой и крик стоял густым облаком. Люди близ ворот давили друг друга, а воины врага  расстреливали их с расстояния. Они не спешили. Ждали, когда у кого-то из защитников сдадут нервы, и мы либо начнем тратить стрелы понапрасну, либо все-таки откроем ворота.
Нервы сдали у меня. Я не увидел — почувствовал свою бэллу. Сначала почувствовал, а уже потом заметил Стефанию среди тех, кто бежал к исару. И тогда я бросил арбалет, скатился со стены, обнажил меч и устремился к воротам. Растолкал тех, кто их охранял, распахнул калитку, выскочил наружу, отгоняя мечом тех, в кого врезался, но сколько-то человек прорвалось в образовавшуюся брешь. Сразу затем калитка захлопнулась, лишая и меня надежды на спасение. И меня, и Стефанию. Я бежал ей навстречу, спотыкаясь о тела, натыкаясь на овец и собак, путаясь в утвари и курах. Падал, вставал и вновь бежал, размахивая мечом, сквозь людской поток. Кажется, Стефания успела меня увидеть, прежде чем рухнула вниз лицом, со стрелой в спине. Я не помню, что кричал, кричал ли вообще. Я добрался до нее сквозь окружающий меня ад, приподнял, и она прошептала:» Ты...». Вслед за тем тяжелая стрела пробила на мне нагрудник, и я повалился на Стефанию, почти мертвый. Почти, потому что почувствовал, как вторая стрела вонзилась мне в шею, и подумал, что пред Богом мы со Стефанией предстанем вдвоем. Жить вместе мы не смогли, но мы вместе умерли, и Творец в милосердии своем не разлучит нас на небесах. Грустно, что мы умерли совсем молодыми, не попали в Арагон, не родили детей, и на лютне играть я не научился...Мне уже не узнать, отстоял ли дядя исар, я могу лишь надеяться...Уже не могу.


Рецензии