Русская проза до Пушкина

Русская проза до Пушкина

До Николая Михайловича Карамзина (1766–1826) из Симбирска у нас не было прозы. Писали в основном только стихами. В малограмотном обществе всегда преобладают стихи. Потому что в таком примитивном дописьменном обществе литература зазубривается наизусть, со слуха.
Как это «не было прозы», встрепенётся иной информированный читатель, а таинственный Александр Петрович Назарьев (примерно 1724–1789) («Несчастный Никанор»)? А загадочный Матвей (отчество неизвестно) Комаров (примерно 1735–1812) («Милорд Георг»)? А не менее загадочный Фёдор (до крещения – Магомет!) Александрович Эмин (1735–1770) («Мирамонд»)? А Михаил Дмитриевич Чулков (1743 или 1744–1792) («Пригожая повариха»)? А Василий Алексеевич Левшин (1746–1826) («Вечерние часы»)? Наконец, Александр Николаевич Радищев (1746–1802) («Путешествие из Петербурга в Москву»)!
Да, действительно, во времена Екатерины 2-й (правила в 1762–1796 гг.) как-то вдруг и сразу эти прозаические тексты были опубликованы. Но язык! Каким старинным, неудобочитаемым языком это всё было написано!
А всё дело в школе. В школе нас учат нормативному, правильному языку. И если текст написан не на нашем школьном языке, то и не будет этот текст никакой прозой, а останется только историей литературы, поскольку написан он неправильно. Вот именно во времена Екатерины 2-й и появилась на Руси в более или менее серьёзном количестве обычная, всем известная школа, которая, как и положено школе, стала учить образцовому русскому языку. И как только эта самая, горячо всеми нами любимая школа вбила нам в головы правила русского языка, так сразу и появились на Руси настоящие прозаические произведения, появился Н. М. Карамзин. Потому что Н. М. Карамзин на Руси был первым, кто писал этой самой образцовой, школьной прозой.
А как же поэзия? Ведь она существовала у нас раньше массовой школы – Симеон Полоцкий, М. В. Ломоносов, А. П. Сумароков, Г. Р. Державин и прочие, и прочие? Очень просто – в поэзии (так уж повелось!) разрешается искажать язык, даже сам А. С. Пушкин его запросто искажал, можно, то есть для существования поэзии никакой школы, никакого образцового языка не требуется, пиши, как чёрт тебе на душу положит.   
Между тем царица Екатерина 2-я терпела Н. М. Карамзина недолго, сослала, велела ему выехать в Европу на несколько лет (такое наказание применяла царица обычно к карточным шулерам) – проза вообще вещь опасная, прозой пишутся не только романы да повести, но и революционные прокламации и революционные смертные приговоры царям.
Впрочем, внук царицы император Александр 1-й нашёл применение прозаическим способностям Николая Михайловича из Симбирска – засадил его писать историю. Потому что проза, прежде всего, – не для выдумок, а для описания чего-то более реального и более актуального. Так и прославился основатель русской прозы, прежде всего, своим написанным на идеальном русском языке монументальным исследованием по русской истории (1818–1826), поразившим воображение современников.
Вторым прозаиком Руси стал обрусевший поляк Василий Трофимович Нарежный (1780–1825) – фигура малоизвестная и загадочная в русской литературе. Пьющий чиновник из малороссов, писавший в свободное от службы и от алкоголизма время плутовские романы и исторические повести из истории Малороссии. Александр 1-й в 1814 г. запретил очередное продолжение его плутовского романа. За безнравственность – слишком уж ругал писатель масонов (а царь масонов любил!), да и о тяжёлом положении крепостных Василий Трофимович сказал. Вот ещё проблема – проза безнравственна, потому что честно описывает то, что видит.
Именно В. Т. Нарежный основал русскую художественную (то есть выдуманную) прозу, потому ведь Н. М. Карамзин всё больше писал о невыдуманном, историю, да ещё описывал собственные путешествия. В. Т. Нарежный – забытый и полузапрещённый основатель того, что потом станет Н. В. Гоголем, Ф. М. Достоевским и Львом Толстым, а также Н. С. Лесковым, В. Г. Короленко, А. Т. Аверченко и М. М. Зощенко, то есть малороссийским отделом русской литературы. Да-да, все эти жиганы русской прозы – малороссы по происхождению и по самой их идеологии, что многое объясняет и в их текстах, и в самой истории России, для которой Малороссия – исконно русское пространство.
Если малоросс и русский чиновник В. Т. Нарежный явился со своими плутовскими приключениями, фигурально выражаясь, прямо из Испании (родины плутовского романа), два наших первых исторических романиста – Михаил Николаевич Загоскин (1789–1852) и Иван Иванович Лажечников (1792–1869) – свалились в Россию из Шотландии (родины исторического романа, придуманного шотландцем Вальтером Скоттом). Поскольку исторический роман на Руси был нов, постольку сначала оба имели успех (сам А. С. Пушкин одобрительно отозвался о романе М. Н. Загоскина, хвалил же кого-нибудь наш великий поэт вообще чрезвычайно редко, больше ругался последними словами). Потом их обоих забыли.
Сергей Тимофеевич Аксаков (1791–1859) из Уфы не писал художественной прозы, все его прозаические опыты есть только воспоминания о детстве, юности и людях его окружавших в эти времена. Таким образом, С. Т. Аксаков вернулся в прозе к традициям Н. М. Карамзина – поменьше выдумки, побольше фактов, потому что факты сильнее выдумки, надо только не бояться о них, о фактах, писать. Не побоялся. За что был фигурально, но крепко бит своими родственниками и знакомыми, которым очень не понравилось, что он в своих текстах вывел их под их настоящими именами и рассказал о реальных обстоятельствах их жизней. Да, историка часто бьют, потому что правда – вещь странная, неудобная, даже оскорбительная. Урок всем прозаикам – ну хотя бы имена изменяйте в своих реалистических повествованиях, ведь побьют же!
Немец Николай Иванович Греч (1787–1867), как известно, наряду с поляком Ф. В. Булгариным, был литературным врагом А. С. Пушкина. А ещё он был основателем русского готического романа, который пересадил на Русь с британской почвы. Думаю, Н. И. Греч и А. С. Пушкин враждовали именно из-за того, что работали в разных жанрах – А. С. Пушкин в устаревшей уже в его время поэзии, а Н. И. Греч в только что возникшей русской готической романистике.
Наконец, венчает русскую первоначальную, допушкинскую прозу декабрист, юный аристократ и большой любитель Польши  Александр Александрович Бестужев (1797–1837), писавший под польским псевдонимом Марлинский. Печальная, трагическая судьба – блестящий автор романтических повестей исторического характера, потом – расстрел мятежников на Сенатской площади, арест, каторга, ссылка на Кавказ. Воевал с горцами, мечтая об отставке, от отчаяния фактически покончил с собой во время военных действий. Во время войны так легко покончить с собой! При этом на Кавказе жадно писал кавказские свои повести, исполненные искренней любви к необычному, диковинному Кавказу, чем и прославился.
Первоначальная наша художественная проза, как видно, вся вышла из иностранных влияний и подражаний испанцам, шотландцам, англичанам, полякам. У нехудожественной прозы Н. М. Карамзина и С. Т. Аксакова было больше отечественных корней, но и неприятностей у этих нехудожественных наших первоначальных прозаиков тоже хватало.