Оберег

Посвящается защитникам Отечества -моему дедушке Касимову Ракипу Касимовичу и Валиуллину-Валееву Габидулле Гиниятовичу, прошедшим через войны и и лагеря.

Пролог. Июль 1910 г. Фершампенуаз.
Десятилетняя Устинья с любопытством смотрела, как тётка Агафья осторожно наливает молоко в большой железный чан сеператора. Налив до краёв, она отставила ведро в сторонку и стала медленно раскручивать ручку этой диковинной машины. Сепаратор низко загудел, когда была набрана нужная скорость, Агафья передала ручку Устинье. Для девчонки это было большим счастьем, крутить ручку сепаратора.
- Только не разгоняйся, вот так и крути, - велела Агафья. Устинья молча кивнула.
Агафья стала подносить другие бадьи и вёдра с молоком и постепенно наливать их в чан сепаратора. Молока сегодня принесли много, так что работы предстоит часа на два.
Вот уже полгода, как отец Устиньи Гаврила Иванович Ерёмин купил этот сепаратор. Многие в деревне тогда с осуждением отнеслись к этой «бесовской машине».
- Сметана должна сама отстаиваться несколько часов, а тут вдруг за несколько минут получается, - недоверчиво ворчали старики. Самые ярые противники утверждали, что всё это «происки дьявола». Казаки стали запрещать своим жёнам сдавать молоко на маслодельный завод Ерёмина. Тогда Гаврила Иванович пошёл на хитрость. Он разрешил забирать снятое молоко , оставлял только сметану, которую затем взбивал в масло. Крестьянам это было выгодно, они и деньги получали за сметану, и обрат приносили домой, делали творог. Да и не все жёны слушались своих мужей, потихоньку всё равно сдавали молоко на маслозавод.
Устинья тихонько крутила ручку сепаратора. Вдалеке послышалось церковное песнопение.
- Что там, тётя Агафья?
- Да это, наверное, всё-таки вышли люди в Крестным ходом, ведь целый месяц дождя уже нет. У людей посевы гибнут. Вот и решили просить у Бога дождя.
Песнопение приближалось. В окошко Устинья увидела, как по улице идут празднично одетые люди, впереди в жёлтой рясе шёл отец Игнатий, держа в руках крест, следом за ним шли дьяки, которые держали большую икону. Толпа людей медленно двигалась по улице. Вдруг движение остановилось. Из толпы стали раздаваться крики.
- Уничтожить это бесовское наваждение!
Отец Игнатий тоже остановился. Несколько человек выбежали из толпы и, схватив по дороге булыжники, ринулись к маслодельном узаводу.
Треск развитого стекла напугал Устинью. Она увидела, как в окна полетели камни.
- Прячься! – крикнула Агафья, схватила её за руку и потянула под стол. Тонкие струйки молока продолжали бежать из сепаратора, переполняя подставленное внизу ведро и разливаясь по полу белой лужицей.
 Камни продолжали лететь в окно, круша стёкла.
- Сиди тихо, - сказала Агафья и выглянула из под стола. – Матерь Божия! Что творится!
Толпа бежала прямо к маслодельному заводу. Через несколько секунд люди ворвались сюда и стали крушить столы, пинать вёдра с молоком, бить палкой по сепаратору. Агафья с Устиньей, прижавшись друг к другу, сидели под столом. Через некоторое время, прихватив горшки со свежей сметаной и лежавшие в ведре с холодной водой круги масла, люди разошлись по домам.
Убедившись, что погромщики ушли, Агафья снова выглянула из-под стола. Её взору предстала печальная картина. Весь пол был залит молоком, в котором валялись ячейки от барабана сепаратора, железный чан сепаратора был погнут и тоже валялся на полу. Раскиданные вёдра и деревянные бадьи валялись повсюду. Агафья вздохнула и стала прибираться. Устинья, с опаской вылезла из-под стола и тоже стала помогать тётке.
Прибравшись, Агафья запрягла в телегу пегую лошадку и поехала к полевому лагерю, где проходили военные сборы казаков, чтобы сообщить брату о случившемся. Устинью оставила дома.
- Пригони телят  да напои, птицу всю накорми  да воды им в ушаты подлей ещё. Жарко, много пьют утята, - велела Агафья.
Она хлестнула вожжами пегую лошадку и поехала по улицам села. В поле, в нескольких километрах от станицы казаки собирались на учения. Сейчас здесь шла подготовка к скачкам, лучшие казаки, которые займут первое место на уездных соревнованиях, поедут на окружные. Поэтому Гаврила Иванович Ерёмин, имевший несколько скаковых лошадей, тщательно готовился к этому ответственному событию.
Подъехала к лагерю Агафья, когда уже солнце начинало клониться к закату. Быстро нашла брата, где  же ему быть, как не в конюшне. Там проверял своих коней, выговаривал дежурным, что не везде убран навоз. Агафья крикнула брата, и он вышел к ней.
- Беда, Гаврила! Люди завод наш маслодельный разгромили! - заплакала Агафья, обнимая брата.
Гаврила Иванович сердито стукнул рукоятью плётки по ноге.
- Давно ведь они слухи пускали, что это всё бесовское! Сами не хотят работать и другим не дают! – вспылил Гаврила Иванович. – Как же это может быть от дъявола, если людям от этих машин жизнь облегчается?
Агафья только вздохнула в ответ. Многие века её односельчане привыкли жать хлеб серпами и косами, вручную молотить хлеб, руками взбивать масло. А брат её, Гаврила Иванович, рассказывал, что уже давно есть машины, которые делают всё это быстро и ловко. Ей как-то не верилось, пока Гаврила Иванович не привёз со склада в Верхнеуральске этот диковинный шведский сепаратор. А в последнее время всё собирался сенокосилку купить и молотилку. Да где уж теперь после такого разорения....
Гаврила Иванович вывел из конюшни своего Гнедка и запряг его.
- Езжай домой, я вперёд поскачу, а ты не торопись, не гони лошадку, она уже старая, не выдержит скачки долгой, - сев на коня, он поскакал к станице.
Агафья, развернув телегу, двинулась следом.
 
1. Фершампенуаз, 22 июня 1941 г.
На северной окраине села было шумно. Ещё с вечера, 21 июня здесь стал собираться народ. Люди приезжали на повозках, чтобы, переночевав в поле или у родственников, с утра попасть на районный Сабантуй.
С рассветом 22 июня поляна начала оживать, прибывало всё больше людей. Рядами выстроились повозки со снедью, которую привезли люди для продажи. На прилавках красовались пышные караваи, пироги с разной начинкой, висели связки баранок, лука, чеснока. Между рядами прохаживались первые ранние гости. Из громкоговорителя, укреплённого на столбе, раздавался бодрый марш.
Габидулла вместе с женой и ребятишками вышел из дому чуть позже, так как беременная жена Федосья никак не могла собраться, суетясь по дому. Наконец прибрала свои крынки и чашки, одела нарядный сарафан и накинула армячок.
- Ну куда ты Федосьюшка так нарядилась! Лето, жара, а ты армяк натянула, - с досадой сказал он.
- В поле ветерок, застужусь ишшо, - строго возразила Федосья.
Габидулла не стал спорить. Солнце уже было высоко, и на сабантуйском поле, вероятно,  уже всё в самом разгаре. А председатель колхоза сказал ему обязательно подойти, говорит грамоту долны были вручить как передовику производства.
Сухощавый и поджарый татарин Габидулла старался идти как можно медленнее. Но Федосья всё же не поспевала за ним, тяжело дыша она семенила следом за мужем. Рябитишки убежали далеко вперёд и уже подбежали к поляне, где проводился Сабантуй. Габидулла видел, как их черноволосые головёнки мелькают в толпе.
Они уже почти дошли, как впереди стало происходить что-то непонятное. Людкие крики, суматоха. Вздыбились, испугавшись шума, лошади. Габидулла прибавил шагу. Федосья приостановилась, чтобы оглядеться. Толпа впереди вдруг развернулась и двинулась им навстречу с каким-то непонятным воем.
- Что там? Что случилось? – он дёрнул за рукав пробегавшего мимо мужика.
- Война!
Как рассказали потом мужики, в полдень на праздничную поляну залетела машина первого секретаря райкома партии Арсения Батенина. Перестала играть музыка. Все затихли.
- Товарищи! Сегодня рано утром фашисткая Германия вероломно напала на нашу страну! – Арсений Батенин поднял кулак.  – Хотят фашисты захватить нашу Родину, растоптать нашу землю! Но мы не позволим им! Мы встанем на защиту Родины! Враг будет разбит! Победа будет за нами!
Батенин слез с кузова грузовика, откуда произносил речь, и уехал, а люди побежали по домам, торопясь привести в порядок свои дела. Уже через несколько минут поляна опустела, только голые прилавки да одинокая карусель напоминали о прерванном празднике.
В эти дни многие подали заявления на фронт, в числе добровольцев был и Габидулла.
- Что же ты меня на сносях оставляешь! Как я их кормить-то буду! – причитала Федосья.
- Колхоз прокормит, - хмуро возразил он.
Через несколько дней мобилизованных и добровольцев провожали всем селом. Мужики, повесив на плечо вещмешки, собрались около военкомата. Некоторые взяли своих колхозных лошадей, другие грузились в телеги и два грузовика, что предоставил колхоз для отправки на фронт.
Федосья и детишки облепили Габидуллу, который стоял в сторонке. Федосья никак не хотела его отпускать. Что же ждёт её – голод, нищета? Как она прокормит детей без мужа? А вдруг он погибнет на войне?
Другие бабы голосили, рядом  играла гармошка, под неё плясала молодёжь, поднимая сухую летнюю пыль. Никто ещё не знал, что предстоит всем пережить.
- Вот возьми, пусть он тебя защитит, - Федосья протянула Габидулле кулончик, который прятала раньше от всех.
- Что это? – посмотрел удивлённо он.
- Это оберег. Достался мне ещё от матери. Она его своему жениху дарила, - Федосья попыталась одеть кулон на шею Габидуллы.
- Ну вот ещё! Я же мусульманин! Зачем мне эта побрякушка! – отстранил он её руки.
- Надень! Бог один для всех, только по- разному его люди называют. Ведь война! Что там с вами будет?! А Николай Чудотворец тебя защитит.
- Я ведь  к тому же партийный, Федосьюшка. Ну как мне этих чудотворцев носить, ну что люди скажут.
- Ну тогда в карман положи, - пусть он тебя охраняет.
Габидулла вздохнул и положил кулон в нагрудный карман, под кисет с махоркой. Через некоторое время обоз с мужиками тронулся в путь. Бабы и ребятишки долго шли следом, потом остановились и долго смотрели вслед, пока колонна пеших и конных не скрылась за горизонтом. Федосья в украдку перекрестила мужа, который всё дальше удалялся от неё.

2. Посёлок в Нагайбакском районе. Июнь 2020 г.
Комья земли гулко грохнулись о гроб. Люди подходили к могиле и бросали горсти земли. Копальщики начали закапывать. Через несколько минут вырос могильный холмик, на котором возвышался крест и указанные на нем годы жизни её матери Полины Габидулловны – 1942-2020. Бодрая и весёлая Полина, или как её по-нагайбакски называли в деревне - Палый, за считанные дни сгорела от неведомого раньше коронавируса.
Для деревни это было неведомо, раньше только по телевизору смотрели, как в дальних странах погибают люди то от свиного, то от птичьего гриппа, то ещё от каких-то экзотических болезней, и не верили, что такая страшная напасть может прийти и в уральскую глубинку. А вот и нас коснулось, вздыхали люди на похоронах. Скорые одного за другим увозили стариков и молодых в городские больницы. Некоторые возвращались из них в гробах. Так было и с бабушкой Полиной.
На похороны собрались все родственники и знакомые, ведь Палый в селе знали все. На поминки в столовой заказали обед, помянули Полину, которую все помнили как строгую, но справедливую женщину, сочувствующую и помогаюшую всем родным добрым советом.
Гости тихо разговаривали, а в глазах Алёны стоял голос матери:
- Зачем вы меня в больницу повезли, у меня ничего не болит! У меня всё нормально.
Так твердила она, пока скорая помощь везла её в город на обследование лёгких. Ведь только небольшая температура была несколько дней, больше ничего не беспокоило. Но бабушка Полина словно таяла на глазах, она слабела с каждым днём, и тогда вызвали скорую.  Фельдшер, послушав лёгкие, сразу сказала, нужно везти в город.
После проведения обследования лёгких её сразу на каталке повезли в реанимацию. Алёну туда не пустили, она лишь видела, как в коридоре два здоровых санитара, одетых в диковинные белые костюмы, словно космонавты в скафандрах, повезли маму в глубину больницы. Она даже не успела попрощаться...
Поминки подошли к концу. Постепенно все разошлись, дочка Полины Алёна раздала всем новенькие полотенца. Митя подошёл к матери.
- Пойдём домой, - он взял Алёну под руку и повёл к машине.
Мите исполнилось всего 18 лет, но он уже ездил по посёлку и близлежащим окрестностям, хотя на «права» ещё не сдал. Хотел летом отучиться и сдать экзамен. Погрузив сумки с остатками продуктов в машину, Алёна села на переднее сиденье. Ей до сих пор не верилось, что мамы нет. Пусто стало на душе.
Через несколько улиц была их двухэтажка, где они жили втроём с Митей и бабушкой Полиной. Отца Митя не знал, потому что Алёна ничего толком о нём не рассказывала, отмахиваясь, мол, ошибка молодости. Он лишь знал, что у матери была какая-то институтская любовь, которая закончилась рождением его, Митьки, и отъездом матери назад в деревню.
Зайдя в квартиру, Алёна вздохнула. Пустая кровать матери снова всколыхнула затаившееся горе. Она села на кровать, прислонилась лицом к подушке. Та ещё сохранила запах матери. Алёна, державшаяся все похороны, вдруг разрыдалась. Зашедший следом Митя присел рядом.
- Полежу здесь, отдохну, - сказала Алёна. – Что-то устала за день.
- Хорошо, мама, отдохни, - Митя укрыл Алёну пледом и вышел на кухню, включил чайник на плите. Открыв форточку, он закурил.

3. Декабрь 1914 г. Фершампенуаз.

Октябрь 1915 г. Фершампенуаз.
После погрома маслодельного завода прошло несколько лет. Гаврила Иванович Ерёмин постепенно восстановил завод, хотя он уже не приносил так много прибыли. Но страсть к новым машинам у Ерёмина после этого погрома не прошла. Он присматривался к новым агрегатам – сенокосилке, молотилке, сноповязке, стоявших на складе в Верхнеуральске, и всё хотел постепенно приобрести их, мечтая, что и в их станицу придёт прогресс.
 Повзрослевшая Устинья во всём помогала ему по дому, на ней держалось всё домашнее хозяйство. Она помогала постаревшей Агафье доить коров, сама сепарировла молоко, поила телят, встречала коров с пастбища. А поздно вечером, приготовив ужин и накормив отца, тётку Агафью и всех работников, садилась попить чай.
Вот и сейчас она, сидя у окна, тихонько помешивала ложечкой чай. Вишнёвое варенье придало ему тёмно-бардовый цвет. Вот так – класть сладость в чай, а не пить прикуску, любила Устинья.
Заплетённые в тугие косы волосы Устиньи были подобраны под платок. Светло-карие глаза задумчиво смотрели в окно. Заходящее солнце весело, через стекло окна играло на лице девушки. Устинья не была красавицей, но и дурнушкой её было назвать нельзя. Всё при ней, такой вывод делали местные парни, присматривавшие себе невесту. Особенно привлекала Устинья всех заразительным звонким смехом, а они и рады были её рассмешить частушками да прибаутками.
В окне виднелась часть улицы. По ней в разные стороны шли люди, торопясь по своим делам, гужевые повозки везли какой-то скарб, проезжали возвратившиеся с полевых учений казаки. Обычный будний день.
Солнышко уже клонилось к закату, и люди старались завершить свои дела, чтобы побыстрей пойти домой или уехать в своё село. Отца ещё не было. Он, скосив хлеба на своих землях новой сенокосилкой, приобретённой на деньги, занятые в кредитном товариществе, нанял работника, чтобы косить людям. Работа шла быстро.За день сенокосилка проходила целое поле. Много зевак собиралось посмотреть, как работают эти машины. Тогда, хоть и не сразу, Гаврила Иванович всё же купил и сенокосилку, и молотилку. Пришлось для этого не только отдать все свои сбережения, ведь много было потрачено на восстановление маслодельного завода, но и занять у друзей и взять деньги в кредитном товариществе.
Теперь эти машины с лихвой себя окупают, Гаврила Иванович немало зарабатывал, кося и обмолачивая хлеб  у других казаков. Брал либо деньгами, либо частью урожая. Чтобы успевать с возрастающим объёмом работы, нанял соседских парней из бедных семей. Одевал и кормил их весь сезон, да ещё и приплачивал. Не все они, конечно, старались, работая у него. Васька всё норовил напортачить, то отлынивал от работы, то напивался вдрызг, но оплату свою требовал исправно.
Лишь поздно вечером Гаврила Иванович возвращался домой, кушал и уставший ложился спать. Село, утомлённое полевыми работами, постепенно засыпало. Здесь ещё не отдавались раскаты только начавшейся войны. Но тревога в воздухе уже висела. Ходили слухи, что одновременно с наступлением в Восточной Пруссии, русские войска предприняли наступление в Галиции против австро-венгерской армии, об этом писали газеты, которые выписывали, кто пограмотнее.
Деревья в палисадниках и на обочинах дорог уже тронула осень. Раскидистые клёны шелестели под лёгким ветерком своими жёлтыми ветками. Потемнели листочки на яблоньках, которые были усыпаны сладкими уральскими яблочками. Сорвёшь такое, словно прозрачное, вытерешь об рукав, и хрустнет оно под молодыми девичьими зубками, брызгая соком.
Устинье вдруг страсть как захотелось съесть яблочко, она отставила чашку с чаем и вышла из дома. Зайдя в палисадник, подошла к дереву. Наклонив ветку, сорвала несколько золотистых яблочек, положив их в передник.
- Устюша! – вдруг раздался сзади тихий голос.
Устинья вздрогнула и оглянулась.
За деревянным забором стоял Петруша. Лицо его было растерянным.
- Здравствуй, Устюша, - сказал он по-нагайбакски.
- Здравствуйте, Пётр Иванович.
Нескладная фигура Петруши у многих девчат вызывала смех, а Устинье он понравился своим кротким нравом, уступчивостью и всегда удивлёнными глазами.
Петруша был сыном богатого нагайбакского казака Ивана Афанасьева, и всё время проводил в поле, помогая отцу. Под вечер ему иногда удавалось вырываться под каким-нибудь предлогом из дому, потому что отец, Иван Данилович Афанасьев, спуску своим детям не давал и бездельничать не позволял. В эти дни, как и все его сверстники, Петруша ещё проводил на военных сборах. Отец справил ему новую казачью форму с синими лампасами, сапоги, папаху, выделил для службы резвого коня-трёхлетку. По выходным казаки приезжали помыться в бане, вот и Петруша, приехал, как Устинья думала, чтобы повидать её.
- Устюша, мне надо с тобой поговорить.
Устинья насторожилась. Напряжённая поза Петруши и его длинные тонкие пальцы, нервно перебиравшие пуговички гимнастёрки, говорили о том, что паренька мучают какие-то сомнения.
- Говори, - опустив глаза, строго произнесла Устинья.
Петруша вздохнул, помялся с ноги на ногу, почесал затылок.
- Ну что ты тянешь!
- Мне папенька жениться велит, - наконец выдохнул он.
- Так давай поженимся, мы же хотели осенью, - улыбнулась Устинья.
- Нет, Устюша, он мне на Марии, дочке Савельева велит жениться. Они намедни сидели чаёвничали и договорились, хотят объединиться и вскладчину организовать торговлю.
- А ты что ж? Не мог сказать про меня? – Устинья посмотрела Петруше в глаза, но тот отвёл взгляд.
- Как я могу перечить папеньке...
Устинья промолчала. Слёзы подкатили к глазам, а в горле словно встал ком.
«Как же так! Ведь обещал жениться! Ведь я ему поверила!»
Петруша молча переминался с ноги на ногу.
- Я решил, что уйду на фронт. Вот женюсь и сразу уйду! – вдруг тихо произнёс Петруша.
 Он развернулся и пошёл по улице. Устинья осталась стоять у забора. Вдруг Петруша, словно вспомнив что-то, остановился и пошёл назад.
«Передумал!» - ёкнуло сердце у девушки.
Петруша торопливо подошёл к забору.
- Вот, возвращаю тебе! – он снял с шеи небольшой кулончик, висевший на серебряной цепочке, протянул его Устинье.
Устинья молча взяла кулон. Петруша снова развернулся и пошёл по улице. А она всё стояла и смотрела, как он удаляется от неё всё дальше и дальше. Потом, словно очнувшись, Устинья медленно подняла руку, облик святого Николая Чудотворца тихо улыбался ей с оберега, который она в прошлом году подарила Петруше. Зажав в руке кулон, она медленно пошла к дому.
Через несколько дней, Устинья, одетая в короткий серый армяк, медленно крутила железный ворот колодца, чтобы набрать воды. Сняв варежку, она поправила платок на голове. Вдалеке раздался звон бубунцов и громкое пиликанье гармони. С другого конца улицы приближался свадебный поезд.
Вот он уже совсем близко, видно как сидят в санях, украшенных лентами, разнаряженные гости. А вот и невеста с женихом счастливые, улыбающиеся.
- Да это же Петруша! – удивилась Устинья. Не ожидала она, что её бывший жених так быстро сыграет свадьбу. Несколько украшенных лентами упряжек лошадей, с несущимися за ними санями с орущими и поющими людьми пронеслись мимо.
Устинья отвернулась. «Ну что ж, значит, не судьба», - подумала она. Вытащив бадью из колодца, перелила воду в ведро и медленным шагом пошла к крыльцу.
Отец сидел за столом около окна и читал «Оренбургские губернские ведомости». Очки у Гаврилы Ивановича сползли на нос, он и с интересом вчитывался в какие-то торговые новости.
Хмуро глянув поверх очков на Устинью, он сразу понял всё, значит, она знает про свадьбу. Да и как не знать, ведь пронеслись как назло по нашей улице. Нельзя было что ли по другой проехать… «Наверное, это Машка, невеста его подтолкнула», - подумал Гаврила Иванович, но вслух ничего не сказал.
Устинья, поставив ведро, сняла армячок и повесила его на гвоздик у входа.
- Садись, дочка, чай попьём, - позвал Гаврила Иванович.
Устинья молча присела на скамейку у стола, прислонившись головой к плечу отца. Гаврила Иванович растил дочку один. Долго они ждали с женой Любушкой первенца, очень хотел Гаврила сына, но жена всё никак не могла сохранить ребёнка, то мёртвого родит, то младенец, едва родившись, помирал. Уже и не чаяли они надежды на продление рода, как наступила ещё одна беременность.
Гаврила тогда боялся радоваться и сдувал с Любушки пылинки. И вот настал час родов. Всю ночь он ходил из угла в угол, пока из комнаты жены раздавались страшные крики, под утро всё стихло, уснул, сидя на стуле, и Гаврила. Проснулся от того, что его тронула за плечо Ермолаиха, бабка-повитуха. Гаврила вскочил. И ринулся в спальню жены.
Любушка лежала, раскинув волосы по подушке, вся постель была в крови. Лицо её было застывшим, глаза смотрели куда-то в потолок. Гаврила опустился на колени, обнял тело жены и зарыдал.
- Принимай дочку-то, - раздался сзади голос Ермолаихи.
Гаврила, не вставая, оглянулся. Бабка-повитуха держала на руках свёрток из белых льняных тряпок.
- Вот, полюбуйся – какая красота! – Ермолаиха улыбнулась беззубым ртом.
Гаврила поднялся к колен, подошёл к повитухе. В пелёнках выглядывало маленькими пуговками глаз крохотное создание, сморщенное и красное. «Какая уж тут ещё красота, вот подрастёт тогда и будет красавицей», -подумал Гаврила. Взяв осторожно свёрток на руки, он долго любовался малышкой.
- Это всё, что у меня от Любушки осталось, - вздохнул он.
И вот теперь его Устинья выросла. Стала статной, красивой девушкой на выданье. Только вот не сложилось у них с Петрушей Афанасьевым. Гаврила Иванович мотнул головой, словно отгоняя давние воспоминания, и снова взял в руки газету. Только буквы расплывались перед глазами, сливаясь в одно чёрно-белое, полосатое пятно.

4. Октябрь 1941 года. Украина. Артёмовск.
Габидулла размеренно вышагивал в колонне солдат. Их взвод в составе всего полка двигался в направлении Артёмовска. Немецкие войска приближались к городу, и стояла задача удержать важный железнодорожный узел.
По пути попадалось множество людей, которые шли в обратную сторону, это жители Артёмовска, бросив всё имущество и дома, взяв самые необходимые вещи, шли искать новый приют.
Сотни уставших детей, женщины, старики, дети брели по развязшей от дождей дороге. Они с укором смотрели на проходивших солдат. Защитят они их родной город или оставят на растерзание врагу?
Пока Красная армия отступала, уже пали Минск и Киев, а гитлеровские полчища продвигались всё дальше вглубь страны.
«Как же так? - думал Габидулла. - Говорили, что победим врага на его территории, чуть ли не шапками закидаем, а он топчет и топчет нашу землю».
Уже четвёртый месяц шла война. Габидуллу только недавно вместе с другими новобранцами переправили после краткосрочного обучения на передовую. Ещё на курсах выдали новенькую форму. Сейчас Габидулла  в этом новеньком снаряжении, надев винтовку на плечо, шагал вместе с другими бойцами по раскисшей дороге. Вдалеке раздался нарастающий гул. Низко пикируя, приближались вражеские самолёты.
- Воздух! – услышал Габидулла чей-то крик и, отбежав в сторону от дороги, упал в колючую ржаную стерню.
Взрывы снарядов разорвали тишину, несколько пулемётных очередей прочертили поле, врезаясь в падающих на ходу людей. Габидулла пытался вжаться в землю, но где ж тут спрячешься в открытом поле! Рукой он нащупал в кармане кулончик, что дала ему Федосья. «Может и взаправду поможет этот Николай Чудотворец, больше тут надеяться не на кого».
А немецкий самолёт, сделав круг, развернулся и вновь стал снижаться. Габидулла приподнял голову, недалеко стонали и кричали люди, кому-то осколки попали в спину, кому-то оторвало ногу, лежал мёртвый солдат, глядя застывшими глазами в небо.
Габидулла пополз к товарищам. Вот лежит, корчась от боли Мишка-гармонист. Разорванная на части гармонь валяется в стороне. Габидулла подполз к нему.
- Что у тебя?
- В руку ранило, кровища хлещет, - Мишка держал правой рукой рукав на левой руке, пытаясь остановить кровь.
Габидулла, расстегнув шинель, поднял рубашку и оторвал от нательного белья кусок ткани. Стянул руку Мишке.
- Лежи пока! Разберёмся, что дальше делать..., - и пополз дальше.
Раненых и убитых было много. Немецкий лётчик, ещё немного покружив над рассеявшейся колонной, улетел. Кто мог, стали вставать, отряхиваясь от земли и стерни, оглядываться. В живых осталось меньше половины. Часть бойцов лежали раненые. Командир взвода погиб.
«Ещё до фронта не дошли, а уже погибаем, - хмуро подумал Габидулла. - Когда же фашистов бить начнём?»
Он огляделся, люди стояли в растерянности, не зная, что делать дальше.
- Что смотрите? Командуйте кто-нибудь, - сказал Габидулла.
Один из бойцов крикнул:
- Слушай мою команду! Раненых подобрать и погрузить в машину. Отправить в госпиталь. Остальные - вперёд! Шагом марш!
Машина, на которой до этого ехали бойцы, развернулась. В неё погрузили раненых. Грузовик поехал в тыловой госпиталь. Остатки взвода снова двинулись в путь и через несколько часов дошли до расположения части.

5. Январь 1915 г. Северо-Западный фронт.
Петруша выполнил обещание, брошенное Устинье на прощанье. Сразу после свадьбы он ушёл на фронт. Хотя казаки-первогодки, только поступившие на службу, от мобилизации освобождались. Как ни отговаривали его отец и мать, как ни рыдала молодая жена, Петруша был непреклонен. Он решил, что раз не дали ему жениться на Устинье, так и не жить ему теперь. А на фронте – будь что будет!
Тем более, что газетные сводки радовали. «Оренбургские губернские ведомости» писали, что Российская 1-я армия Северо-Западного фронта разгромила в Гумбиннен-Гольдапском сражении германскую 8-ю армию, правда газеты умалчивали, что,  своевременно не развив достигнутый успех, Российская армия потеряла результаты сражения, завоёванные с таким трудом.
И вот он уже там, где вершилась история России. Восточно-Прусская операция 1914 г. завершилась для российских войск крайне неудачно. Некоторые успехи были достигнуты на Юго-Западном фронте. В ходе Галицийской операции, которая охватила около четырёхсот километров фронта, нанесли тяжёлое поражение австро-венгерской армии, заняли Галицию и вышли в предгорья Карпат. И опять развить достигнутый успех из-за отсутствия стратегических резервов командование Юго-Западного фронта было не в силах. К этому времени были истрачены и разворованы интендантами материальные запасы. На Восточно-Европейском театре военных действий бои пока продолжались. В Варшавско-Ивангородской операции российская армия отразила удар германских войск западнее реки Висла, затем перешла в контрнаступление и отбросила противника на исходные позиции. В Лодзинской операции была сорвана попытка врага разгромить российские войска на территории Царства Польского. Но в декабре 1914 г. из-за больших потерь, понесённых обеими сторонами, и истощения материальных запасов активные боевые действия на Восточном фронте также временно приостановились.
 Петруша вместе со старшими односельчанами  попал на Северо-Западный фронт. Долго туда добирались в военном поезде, он постоянно присматривал за своим конём, на всех остановках приносил ему воды и подкладывал сена, хотя дежурные казаки отгоняли его, чтобы не мешал.  Вскоре прибыли на место дислокации. Петруша первым делом побежал проверять коня. С Огоньком всё было нормально. Начались долгие дни тренировок. И хотя на сборах он уже кое-чему научился, всё же многое узнавал впервые.
Лёжа на стрельбище среди других солдат, он распластывал свои длинные ноги по снегу, опершись на один локоть, прицеливался и, затаив дыхание, нажимал на курок. Пули не попадали в самое «яблочко», зато ложились кучно, почти в середину мишени.
Вместе с другими солдатами отрабатывал Петруша и удары штыком по мешкам с соломой. Ударял мешок машинально, но в голове мелькала мысль: а сможет  ли он вонзить лезвие штыка в живое тело?
Петрушей его никто из новых товарищей не звал. Величали Петром Ивановичем, несмотря на то, что Петруша был младше многих из них. Но мужики, многие из которых вышли из крестьян и рабочих с уральских заводов, уважали его за грамотность и серьёзную натуру.
Петруша никогда не играл с ними в карты, предпочитая читать книги или писать домой письма. Некоторые мужики просили его и им помочь написать письмишко домой, и Пётр Иванович с удовольствием брался за перо, подсказывая товарищам, что можно написать родным.
Вот и сейчас Петруша лежал на своём соломенном матрасе и перечитывал письмо. Целая пачка неотправленных писем скопилась у него под матрасом. Пока не было возможности отправить почту. И были ещё письма Устинье, которые так и лежали, он перечитывал их, писал новые, но так и не решался отправить.
«Здравствуй, милая моя Устюша! Душа моя, радость моя!  Как же я скучаю здесь без тебя.
Служба идёт своим чередом. На фронте пока затишье. И немец немного прижал хвост. Дали мы ему жару! Конечно, и нам досталось, что уж тут говорить. Не всё получилось у генералов, как задумывалось, много нашего брата полегло в сражениях.
Здесь зима, Устюша, совсем другая. Снега совсем мало, поля голые стоят. Как я скучаю по нашим сугробам, по ледяным горкам, даже по нашим буранам и метелям скучаю. Здесь ветра такие злые, пронизывают до костей, словно и нет никакой шинели.
На Рождество батюшка Иннокентий служил здесь молебен, здесь в полевом лагере есть молельный дом, многие туда ходят помолиться, поставить свечку за здравие родных и близких да за упокой товарищей погибших.
Так и идут день за днём, а всё без тебя, Устюша. Ты уж прости меня. Не смог я отца ослушаться. Ну да что теперь говорить. Ты не жди меня, выходи замуж, я уж, наверное, отсюда не вернусь…»
Петруша ещё раз перечитал письмо, немного подумав, свернул его и положил вместе с другими письмами под матрас. Он хотел немного поспать, но Спиридон, который сидел рядом с мужиками, играющими в карты, кашлянув в ладонь, спросил:
- А что, Пётр Иванович, не слыхать, почему мы так долго топчемся на месте-то. Что отцы-командиры говорят?
Петруша присел на кровати и потянулся. Как бы попроще мужикам объяснить всю сложность обстановки на фронте.
- Вот хотели наши генералы немца с двух сторон зажать в клещи, - начал он рассказ, показывая руками, словно в театре, ход военных действий.
Мужики заинтересовались. Отложили карты, прикурили свои «козьи ножки» и навострили уши.
- Одна наша армия пошла слева от Мазурских озёр, а другая справа. Они должны были ударить немцу по флангам и разгромить его. И француз бы помог сзади, тоже пинка бы немчуре дал.
- Что ж не получилось-то? – ухмылялись мужики.
- Так немец тоже не лыком шит оказался. Одной армии заслон поставил на пути, задержал её, а на другую напал со всей прыти, так что пришлось нам драпать самим. Да вы и сами это знаете лучше меня, много ваших товарищей там полегло. Я ведь позже прибыл.
- Так что теперь-то? Будем наступить али нет? – не унимались мужики.
- Как генералы решат, так и будет. А нам – как прикажут, так и сделаем.
Петруша снова сделал попытку прилечь, но мужики не отставали.
- Оно-то понятно. Но хотелось бы домой вернуться, к семье родимой.
- Кто вернётся, а кто и сложит головушку на чужой стороне, - вздохнул Петруша.
Он вспомнил об обереге, который возвратил Устинье. Здесь бы он ему пригодился. Ну да что теперь сожалеть. Что сделано, не отменишь. Петруша встал с кровати, снял шинель, повесил её на гвоздик, торчавший из стены. Пыльная шинелька его выглядела уныло. Он оглянулся. Как всё же подтянуто и справно выглядят мужички. Шинели у них всегда вычищены, ни соринки, ни пылинки.
Петруша вздохнул, взял щётку и стал чистить одёжку. В самом низу подола он нащупал что-то твёрдое. «Опять что-то под подклад завалилось, - подумал он. - Надо зашить, наконец, эту дырку в кармане».
Петруша сквозь толстую ткань пощупал предмет. Непонятно, что это. Чуть подпорол ножичком край подклада, сунул руку. Нащупав маленькую вещицу, достал её. И  оторопел. В руках его был тот самый оберег, который он возвратил Устюше при расставанье. Но как он мог снова к нему попасть?
Петруша призадумался. И вспомнил. Тогда на окраине, когда его провожала семья, и он стоял, обняв матушку, кто-то толкнул его. Оглянувшись, Петруша увидел тогда только спину удалявшейся Наташки, работницы Ерёминых. Подумал, что торкнула она его плечом от обиды, что бросил Устинью. А она видно успела сунуть ему в карман этот оберег. Значит, всё же любит его Устюша по-прежнему! «Вернусь с войны, уговорю Устюшу, уедем вместе куда-нибудь, - подумал он.- Вот только бы вернуться живым! Ну дай Бог Николай Чудотворец защитит!»


6. Июль 2021 года. Посёлок в Нагайбакском районе

Алёне снова снился тот же сон. Она приходит за матерью, которую должны выписать из больницы. Вот она стоит в своём сером плаще, повязав на голову платок. Мама тянет к ней руки, делает шаг и оседает, словно ей становится плохо. Алёна бежит к матери, хочет подхватить её, удержать. Но мамы уже нет. Только пустой больничный коридор.
Алёна проснулась. Вздохнув, присела на кровати. Сон этот снился ей уже больше года. Она ходила церковь, поставила свечку за упокой души матери, провела в годовщину смерти, как и положено, поминки. Но мама всё снилась и снилась.
- Что-то не так может мы сделали? Может на что-то обижается мама? – думала Алёна, прибирая постель.
Был выходной, на работу идти было не надо, и Алёна, подоив корову, занялась домашними делами. Митя тоже проснулся и вышел в сарай покормить поросят, напоить корову и телят. Алёна вскипятила чайник и стала печь оладушки. По маленькому телевизору, стоявшему на холодильнике, показывали новости.
- Десятки беженцев с Украины прибывают в Россию, всех их размещают во временные пункты пребывания, - рассказывал диктор.
Алена глянула на экран. Мелькали кадры мамочек с детьми, сидящих на кроватях, вот пожилая женщина испуганно смотрит в экран. Алёна вздрогнула. С экрана телевизора на неё смотрела мама!
- Как такое может быть? Митя! Бабушку показывают!
Зашедший из сарая Митя подумал, что мама сошла с ума. Ну какая бабушка, она же умерла.
Диктор ещё что-то говорил про беженцев, которых расположили в студенческих общежитиях Ростова-на-Дону. А Алёна села на стул и плакала.
- Она! Это была она!
- Мама, ну как это может быть? Сама подумай, - Митя пытался успокоить Алёну. – Тебе, наверное, показалось, просто похожая женщина. Бабушки они все, как платочек наденут, похожи.
- Нет, это была она! – настаивала Алёна.
- Давай в интернете этот выпуск передачи найдём и снова посмотрим, - предложил Митя. Он был уверен, что его мать, конечно, ошиблась, и сейчас он ей это докажет.
Митя достал свой телефон и поискал сайт канала, на котором прошли эти новости. Нашёл нужное видео.
- Ну вот, сейчас посмотрим.
Зазвучала громкая заставка новостей. Появилась диктор на экране. Вновь послышались слова:
- Десятки беженцев с Украины прибывают в Россию, всех их размещают во временные пункты пребывания.
Кадры беженцев, ещё кадры. И вот она – та бабушка. Митя с удивлением глядел на экран телефона. На него смотрела живая и здоровая его бабушка Полина.
Он растерянно посмотрел на мать, не зная, что сказать.
- Ну, я же говорила!
- Но как такое может быть? Может, просто очень похожа? Может у неё была сестра? – предположил Митя.
- Нет, бабушка была единственной у родителей.
- Говорят, у каждого человека в мире есть двойник. Вот и эта бабушка просто похожа на нашу бабу Полю.
Алёна с сомнением посмотрела на сына. В глазах её загорелся огонёк.
- Надо ехать туда!
- Куда? – не понял Митя.
- В Ростов, туда, где эти беженцы.
- Зачем? – пытался отговорить Митя. – Ну, приедешь ты, увидишь чужую бабушку и что?
- Она осталась одна, и мне без мамы очень плохо, я привезу ей к нам! – решила Алёна.
Митя только пожал плечами. Если уж мама что-то задумала, то отговаривать её бесполезно.

7. Октябрь 1941 г. Фершампенуаз.

Федосья помыла несколько крупных картофелин и положила их в чугунок. Поставила в русскую печь, которую только что растопила. В дом забежал старшенький Андрюшка, вывалив у печи охапку дров.
- Вот, мамка. Это на утро. Пусть пока подсохнут около печки.
- Помощник ты мой. Чтоб я без тебя делала!
Младшие Серёжка с Матвейкой, не спросясь у матери, убежали порыбачить, очень уж хотелось мальчишкам покушать рыбки. Речка протекала сразу за огородом, поэтому ходить далеко не надо было. Закинув удочки, они тягали маленьких окушков, предвкушая, какой будет вкусной из них уха.
- А где младшие? – спросила она Андрюшку.
- Да сейчас придут, немного погодя, на речке рыбачат, - махнул рукой Андрюшка.
- Вот ведь шалопаи! Говорила я им воды принести.
Федосья, охнув, присела на табуретку.
- Да принесут, не переживай. Они вёдра с собой взяли, порыбачат немного и принесут.
Андрюшка оглянулся на мать. Федосья, скорчившись, сидела на табуретке.
- Тебе плохо, мама? Что с тобой?
- Да, кажется срок пришёл. Рожу, наверное, сегодня.
- Так в больницу надо, мам, - Андрюшка взял мать за руку.
Федосья привстала, пошла в кровати, стоявшей в горнице.
- Раньше сами все рожали и ничего, а теперь всё в больницу, да в больницу!
Андрюшка кинулся за ней.
- Так давай я врача приведу.
- Так ушёл же Глеб Иванович на фронт, вместе с нашим папкой уходил. Кто там сейчас остался, неизвестно.
Федосья отодвинула наложенные пирамидкой на кровати подушки, оставив одну, и прилегла.
- Давай тогда я тебя в больницу уведу, - настаивал Андрюшка.
- А вдруг я не дойду? Что, потом на улице рожать что ли? – пыталась возразить Федосья.
- Два переулка только пройти до больницы!
- Я и два не пройду, уже прижало меня, - отмахнулась Федосья.
- Тогда мы на тележке тебя повезём!
В дом зашли младшие сыновья.
- Серёга, Матвейка, освободите ту маленькую тележку, на которой мы воду в бидонах возим. Мамку в больницу повезём, - скомандовал Андрюшка.
Мальчишки тут же выбежали на улицу без лишних вопросов. Через несколько минут по улицам райцентра прокатилась интересная процессия – трое мальчишек тащили за верёвку тележку, на которой полусидя-полулёжа стонала Федосья. Вскоре показался домик, где располагалась больница. Подъехав к калитке, мальчишки приостановились. Андрюшка забежал внутрь. Через некоторое время из здания выбежала, всплёскивая руками, одетая в белый халат медсестра.
- Осторожно, давай потихоньку, потихоньку, - она, взяв под руки Федосью, завела её в больницу. На пороге оглянулась:
- Бегите домой. Молодцы! Вовремя доставили! Завтра приходите!
Мальчишки, ещё немного постояли около больницы, заглядывая в окна. А потом побрели домой. На следующий день рано утром пришли снова. Дёрнули дверь, она была закрыта. Андрюшка деловито постучался.
Через некоторое время дверь открылась, в неё выглянула голова медсестры.
- Что случилось?
- Нам бы про мамку узнать, про Федосью Петровну, - спросил Андрюшка.
- Родила ваша мамка! Сестрёнка теперь у вас! Полина! – улыбнулась медсестра.
Братишки радостно заулыбались. Вот ведь как. Сестрёнки у них ещё не было.
- Может, что принести надо мамке?
- Бульон куриный ей бы сейчас неплохо, а то у нас только каши.
- Спасибо, тётя Настя, - мальчишки радостно побежали домой.

8. Февраль 1915 г. Северо-Западный фронт.
Петруша чувствовал, что обстановка на Северо-Западном фронте ухудшалась. В конце января 9-ая немецкая армия попыталась начать наступление, но их остановила плотная оборона, которую организовали российские войска. После чего было предпринято контрнаступление русской армии, но Мазурские озёра снова стали непреодолимой преградой для российских войск, их снова зажали между ними.
В одном из боёв Пётр потерял коня, и теперь вместе с пехотинцами залёг в окопах. Шинелишка не спасала от разыгравшейся сильной метели. Но согреться было негде, надо было оборонять занятый рубеж.
- Что ж такие окопы неглубокие-то вырыли, ведь даже во весь рост не встанешь, – думал Петруша. – Приходится на корячках передвигаться, чтобы не схватить пулю в лоб.
Несмотря на сильную метель две германские армии начали наступление. Петруша наблюдал, как приближаются серые фигурки германских солдат, на головах которых блестели остроконечные каски.
- Без команды не стрелять! Подпускаем поближе! – крикнул командир.
Петруша передёрнул затвор и, прижав щеку к прикладу, прицелился. Но германцы, не доходя до наших позиций, залегли, словно чего-то ждали. В российских окопах тоже ничего пока не предпринимали. Наступила тишина.
И вдруг гулкий свист раздался в воздухе. На окопы полетели тяжёлые ядра снарядов, которые с грохотом разрывались от удара с землёй. Одно, другое, третье, десятки пушечных ядер обрушились на позиции российских солдат. С грохотом разлеталась земля и разорванные взрывами тела. Артиллеристы работали чётко, направляя снаряды прямо в окопы. Мужики пытались спрятаться, вжаться в землю, но это не помогало, ядра настигали их везде. Многие уже держались за голову и кричали, получив контузию, ещё больше было тех, кто сразу погиб, ничего не успев почувствовать.
Петруша подумал, что находится в аду. Не так он представлял себе эту войну. Думал, будет стрелять из винтовки, убивая врага, бодро скакать на коне в атаку с криком «Ура!». А война - это кровавые тела его товарищей, которые только что шутили рядом с ним.
- Отступаем! – крикнул офицер.
Петруша оглянулся, надо ли кому-то помочь. Но не увидел рядом живых. Надев на плечо винтовку, стал выбираться из окопа. Хлестал по щекам сухой колючий снег. Теперь вой метели был заглушён воем снарядов, которые продолжали падать на российские позиции. Петруша хотел привстать, но рядом засвистели пули, и он, упав на снег, перемешанный с землёй, стал ползти. Огибая воронки от снарядов, оглядывался по сторонам, невдалеке двигались параллельно с ним несколько солдат. Некоторые тащили раненых.
Петруша увидел, как впереди пытается ползти раненый солдат. Это был Яшка-гармонист, который никогда не расставался со своей «Тальянкой», он и сейчас её пытался тащить, накинув ремешок на плечо вместе с винтовкой. Но ползти не получалось. Потому что левую руку Яшки оторвало снарядом. Извиваясь и крича от боли, он пытался отталкиваться другой рукой, но мешали гармошка и винтовка. Петруша подполз к нему.
- Брось ты гармошку, Яшка, - Петруша пытался помочь товарищу. – Давай я тебе руку перетяну, а то кровью изойдёшь.
Петруша, вытащил из кармана платок, разорвал его на две части, которые связал друг с другом, получилась небольшая верёвка, которой он стянул Яшке руку. Приподняв товарища, он перехватил его здоровую руку, перебросив себе через плечо, и потащил Яшку. Пули  так и свистели около них, то тут, то там раздавался грохот снарядов. «Только бы выжить!» - подумал Петруша.  Кругом были разбросаны исковерканные взрывами тела солдат, попадались и части тела. «Вот и нашли пристанище солдатушки на чужбине»,- подумал Петруша.
Громкий взрыв прервал его печальные мысли, он раздался совсем рядом, и взрывной волной их свалило в чёрную воронку. Острая боль пронзила ногу, в глазах потемнело, и Петруша потерял сознание.
Очнулся он уже в госпитале. Страшно болела нога. Петруша приподнялся на локтях, огляделся. Кругом кровати. Лежат перевязанные солдаты. Кто-то спит, кто-то тихонько стонет. Подошла сестра милосердия в белом платке.
- Очнулись, Пётр Иванович. Всё уже позади. Жить будете! – ласково сказала она, присев на край кровати.
- Пить хочу! – только и смог произнести сухими губами Петруша.
Девушка пошла к стоявшему между кроватей баку с водой и, зачерпнув воды в железную кружку, подошла к Петруше. Приподняв ему голову, тихонько поднесла кружку к губам. Петруша жадно глотал холодную воду, пытаясь напиться впрок.
- Где я? Что с товарищами? Что с Яшкой? – схватил он за рукав сестру милосердия.
- Яшка – это который гармонист? Посекло его осколками сильно, не выжил.  Много полегло твоих товарищей, - вздохнула медсестра.
От девушки Петруша узнал, что своей смертью Яшка спас его. Когда взрывная волна свалила их в воронку, Яшка упал прямо на Петра, и все осколки вонзились в него, изрешетив спину гармониста. А Петруше раздробило кость на ноге.
- Вот пришлось Вам, Пётр Иванович, из-за этого ногу ампутировать, - показала медсестра на край кровати.
Петруша снова приподнялся на локтях, посмотрел на ноги. Вернее на то, что он них осталось. Вместо правой ноги был провал на кровати.
- Как же так? Ведь она болит у меня! – Петруша не хотел верить в случившееся.
- Так бывает. Как будто болит, а на самом деле нет уже ноги Вашей.
Петруша устало откинулся на кровати. По лицу его побежали слёзы.
«Как же так? Ведь он хотел воевать за Россию, как же теперь без ноги воевать? Что же делать теперь?»
Петруша представил как его, такого вот теперь ущербного, отправят домой. «Навоевался»,- будут судачить в селе. А что скажет молодая жена, которую он бросил сразу после свадьбы, уйдя на фронт? Сестра милосердия взяла его за руку.
- А Вы письмо напишите родным, а то они беспокоятся, наверное.
- Да! Напишу! Может, обрадуются, что живой, - ухватился за мысль Петруша. – Только вот посплю чуток, уж больно утомился.
Петруша попытался повернуться на кровати, но боль в отрезанной ноге сковала его. Сестра милосердия помогла ему, потом поправила одеяло и пошла к другим солдатам. А Петруша почти сразу уснул тяжёлым сном.

9. Июль 2021 г. Ростов-на-Дону.

Ростов-на-Дону встретил Алёну гулким шумом транспорта. Проходя по длинному коридору сектора прибытия аэропорта, она, везя за собой сумку на колёсиках, видела в окне огромные лайнеры, выкатывающиеся на взлётную полосу. Вот и выход. Назойливые таксисты, предлагающие «почти бесплатно» отвезти по любому адресу.
Во время полёта Алёна всё думала, с чего ей начать поиски. Билет она взяла в один конец, так как не знала, сколько времени займут поиски этой неизвестной бабушки. Поэтому на всякий случай предупредила и на работе.
Сначала хотела пойти в офис телеканала, по которому показали эти новости. Но потом передумала. Журналисты прицепятся к ней, им захочется снять продолжение сюжета. А огласка пока не входила в планы Алёны. Вдруг бабушка не захочет ехать на Урал. Может она вообще уже переехала к каким-нибудь родственникам.
Уже в аэропорту пришла идея. Общежитие! Ведь в сюжете сказали, что беженцев разместили в общежитии университета. Посмотрев в интернете высшие учебные заведения города, Алёна остановила выбор на Донском государственном университете. Это был самый крупный ВУЗ города, решила ехать туда.
Центр города благоухал многочисленными клумбами. Разноцветные астры, циннии и колеусы разных цветов и сортов делали город ярким и праздничным. Около университета слонялись стайками абитуриенты и их родители, шёл приём документов на поступление. Видимо поэтому охранник у входа не обратил на неё никакого внимания.
Широкий холл также был полон людей. Алёна прошла по коридору, обдумывая, к кому бы обратиться. Она увидела, как навстречу идёт солидная пожилая женщина в строгом  тёмно-синем костюме.
- Здравствуйте, извините, пожалуйста, Вы не могли бы мне помочь?
Женщина приветливо улыбнулась.
- Вам в приёмную комиссию? Это Вы уже прошли, вернитесь назад, вот в том кабинете, - показала рукой строгая старушка.
- Нет. Понимаете. Я приехала с Урала. Я по телевизору увидела сюжет про беженцев, которых разместили в общежитии. Там я увидела одну свою знакомую, - Алёна решила немного соврать, чтобы её история не показалась людям странной.
Преподавательница задумалась.
- Не знаю, чем могу Вам помочь.
- Может, подскажете, к кому обратиться.
Старушка ещё раз задумалась.
- Поднимитесь на второй этаж, спросите Валерия Петровича.
Поблагодарив женщину, Алёна направилась к лестнице. Широкие мраморные ступеньки лестницы окаймляли массивные перила. Она поднялась на второй этаж. В коридоре было пусто. У кого же спросить? Алёна пошла по коридору. Пыталась открыть одну дверь, закрыто. Заглянула в другую. В кабинете за офисным столом сидела девушка в белой блузке.
- Здравствуйте. Не подскажете, как мне найти Валерия Петровича?
- Вы по какому вопросу? – подняла на неё взгляд блондинка.
Алёна снова рассказала то, что только что пересказывала пожилой преподавательнице. Блондинка в блузке задумалась.
- У него сейчас совещание. Как закончится, я спрошу. Подождите пока.
- Можно мне здесь присесть? Устала с дороги, - попросила Алёна.
- Хорошо, - блондинка предложила чай. И хотя Алёна очень стеснялась, всё же согласилась. Ведь она со вчерашнего дня ничего не ела. «Надо было в кафе зайти, перекусить, - подумала Алёна. – Что, спрашивается, понеслась сломя голову в этот университет». Она тихонько пила чай, взяв из вазочки пару конфеток. Блондинка, не обращая внимание на неё, стучала по клавиатуре своего компьютера.
Через некоторое время из двери кабинета стали выходить какие-то люди. Большинство из них были преклонного возраста. «Наверное, тоже преподаватели», - подумала Алёна.
Когда все вышли, блондинка зашла туда. Через минуту вышла и пригласила Алёну:
- Заходите, Валерий Петрович освободился.
В кабинете её встретил седовласый старичок. «Что тут все такие старые-то. Видно некому совсем работать. Молодёжь не идёт сюда, наверное, в бизнес подаётся», - подумала Алёна. И уже в третий раз рассказала свою историю.
- Так Вы с Урала из-за этого приехали? – удивился старичок. Валерий Петрович побарабанил пальцами по столу.
- Ксения Андреевна,  пригласите, пожалуйста, Ивана Дмитриевича, - сказал он в селектор, стоящий на столе.
- Хорошо, - прошуршал прибор голосом блондинки.
Через несколько минут в кабинет зашёл ещё один мужчина. Иван Дмитриевич выглядел лет на сорок. «Хоть молодые тут всё же есть», - подумала Алёна.
- Вот  Алёна Фёдоровна приехала издалека и хочет найти свою знакомую среди беженцев. Помогите ей, проедьте по общежитиям.
- Хорошо, Валерий Петрович, сделаем.
Они вышли вместе и сели в стоявшую на стоянке университета какую-то дорогую иномарку. Машина тихо тронулась, выехала на проспект, и они поехали.
- Общежитий у нас много, но беженцев размещали только в трёх, - рассказал Иван Дмитриевич по дороге.
Машина ехала в потоке автомобилей, Алёна глядела в окно, рассматривая красивый город. Многочисленные клумбы поразили её. Все улицы были украшены ими. «Почему у нас нельзя так сделать, - подумала она.- Ведь все сажают в палисадниках цветы. А районный центр зарос в сорняках…»
Машина, перестроившись, свернула на светофоре и затем въехала в квартал. Подъехав к семиэтажному  зданию, припарковались недалеко от входа. Вахтёрша на входе приветливо поздоровалась с Иваном Дмитриевичем.
- Это со мной, - пояснил мужчина на её вопросительный взгляд. – Покажите, пожалуйста, где размещены беженцы.
Уже втроём с вахтёршей они прошли на второй этаж.
- Их тут много. Всех будете смотреть? – спросила вахтёрша.
- Да, нам надо найти знакомую Алёны Фёдоровны.
- Так может, есть фото? Так было бы проще найти? – старушка вопросительно посмотрела на Алёну. Немного помявшись, Алёна достала фото своей мамы.
- Так это наша Гавриловна, у неё вся семья погибла, а внук на фронте.
У Алёны затрепетало сердце. «Неужели всё так просто? Неужели она её нашла? И что теперь она ей скажет при этих чужих людях? Она даже имени этой бабушки не знает», - Алёна растерянно посмотрела на сопровождавших.
- А можно я одна к ней зайду, без вас? – она посмотрела умоляюще.
- Конечно. Мы подождём, - согласился  Иван Дмитриевич.
Они подошли к старой деревянной двери, выкрашенной коричневой краской. Иван Дмитриевич и вахтёрша остались стоять, а Алёна приоткрыла дверь. И оторопела. На кровати сидела её мама…

10. Октябрь 1941 г. Артёмовск.
Немецкие полчища всё продвигались к Артёмовску. Многие жители уже покинули город. Взвод Габидуллы окопался на окраинах.
- Говорят, шибко зверствует немчура в наших деревнях, - прислонившийся к стенке окопа рядом с Габидуллой Степан Фомичёв закурил папироску, скрутив «козью ножку» из клочка газеты. – Жгут, говорят, целыми деревнями, людей заживо сжигают, расстреливают.
- Значит надо остановить гада, - рассудительно заметил Габидулла.
- Так-то оно так, - вздохнул Степан. – Побыстрее бы эту гадину фашистскую придушить и по домам.
Габидулла, осторожно подняв голову, посмотрел над окопом. Пока немцев не видно было. Но командир сказал, что скоро будут их атаковать. А каждая немецкая атака начиналась с артподготовки. Немцы лупили снарядами по советским окопам, и выжить удавалось не каждому. Вот и в этот раз раздался свист снарядов, а затем грохот взрывов.
- Всем в укрытия! – раздалась команда.
Солдаты набились под бревенчатые перекрытия, которые тоже не всегда спасали от обстрела. Если от осколков они ещё могли защитить, то прямое попадание снаряда разбивало брёвна перекрытия, и тогда погибали все, кто под ним находился. Сзади окопов торчали сухие поломанные снарядами деревья, а за ними чернел домами в нескольких километрах Артёмовск.
Почти полчаса продолжался этот миномётный обстрел. Снаряды ухали то здесь, то там. Габидулла вместе с другими солдатами сидел в укрытии.
- Танки! – услышал он сквозь грохот снарядов.
Габидулла выполз из укрытия и подошёл к краю окопа. Приподнявшись, он увидел, как вдалеке ползут к ним серые железные чудища. «Куда ж против такого с винтовкой», - подумал он.
- Товарищ командир, может гранат взять побольше.
- Есть гранаты, Габидулла. Раздадим.
Через некоторое время всем раздали по несколько штук. Габидулла, как и другие, связал по три в одну связку, чтобы уж точно пробить броню. Танки приближались.
- Подпускаем поближе. Кидайте, когда к самым окопам подойдут, - крикнул командир. – Да и артиллерия нас обещала поддержать.
Пока бойцы, прицеливаясь, стреляли по пехоте, что шла рядом с танками,  солдаты в серо-мышиной форме прятались за движущимися к советским окопам танками. Некоторым всё же удавалось попасть, и гитлеровцы падали на мёрзлую землю ничком.
Габидулла пытался посчитать танки. «Двадцать.. Двадцать пять.. А нас тут сколько осталось после бомбёжки… на каждого по два танка приходится».
Рядом снова расположился Степан, приготовил гранаты, положил винтовку на край окопа. Раздались выстрелы наших орудий. Артиллеристы не подвели, стали стрелять по подходившим танкам. Но немецкие танки стреляли в ответ, и вскоре гул орудий прекратился, видно попали во все наши артиллерийские расчёты.
«Ну, теперь наша очередь», - подумал Габидулла. Он устроился поудобнее, уложив винтовку в небольшую ямку, прицелился и выстрелил. Никто из немцев не упал. «Промазал», -  с досадой подумал Габидулла. Следующий выстрел был более удачным. Так стрелял Габидулла, пока немцы не подобрались совсем близко. Он осторожно выполз из окопа и пополз прямо к танкам.
- Куда? Не было команды! – пытался остановить его Степан. Но Габидулле это не помешало. Он тихонько полз навстречу грохочущей машине. Стальная махина приближалась.
- А вот получи, шайтан! – размахнувшись, кинул связку гранат. Гулко ударившись о броню, гранаты взорвались. Танк загорелся. Из него стали выпрыгивать немецкие солдаты.
Габидулла ожесточённо стрелял по ним. И тут пуля, свистнув, ударила ему в плечо. Он потерял сознание.
Очнулся Габидулла от того, что кто-то легонько пинает его сапогом в бок. Он открыл глаза. Прямо над ним стояли несколько немцев. Раздался гортанный немецкий голос. Они что-то кричали ему, пиная в живот.
«Что они от меня хотят? – не понимал Габидулла. Вокруг лежали убитые солдаты. Дымились подбитые немецкие танки. - Неужели сдали Артёмовск?»  Немец снова пнул его.
- Русский швайн, вставай! – крикнул рыжий немец.
Габидулла тяжело поднялся, плечо его ныло, из раны сочилась кровь. Он расправил плечи. Немцы немного отшатнулись от него. Ткнув прикладом в спину, повели куда-то.
«Может раскидать их всех и убежать», - думал Габидулла. Он огляделся, по всему полю ходил немцы, они пристреливали тяжелораненых советских солдат, искали своих выживших. «Нет, не успею, везде они уже». Широкими шагами он шёл впереди немцев. Через некоторое время зашли в лесополосу. «Тут можно попробовать», - решил Габидулла. Он уже приготовился развернуться и отобрать у немца автомат, как раздались выстрелы.
Немец, шедший за ним, упал. Остальные стали стрелять по сторонам. Габидулла выхватил у одного автомат и выстрелил в оставшихся немцев. Из-за деревьев к нему подошли мужики.
- Что ж такой шустрый, а в плен сдался? – спросил мужичок в серой фуфайке.
- Раненый я, без сознания был.
- Пошли с нами, - приказал мужичок.
- А вы кто? – спросил Габидулла.
- Ополченцы мы, защищали город вместе с нашими.
- Так наши отступили? – спросил Габидулла.
- Несколько часов назад отошли те, кто уцелел, многие погибли. А мы вот будем партизанить.
Через некоторое время ополченцы остановились. Оглядевшись по сторонам, раскидали ветки с земли, приоткрыли люк.
- Залезай за нами, - скомандовал старший. Габидулла едва втиснулся в него, пополз по узкому проходу.
Ползли долго. Габидулла прикинул, что этот  узкий тоннель длился несколько километров. Наконец вдалеке забрезжил свет. Они очутились в огромной пещере. И стены её, и пол, и потолок – всё было из соли.   
- Вот наши соляные копи. Немцы ещё сюда боятся сунуться. Здесь мы и прячемся, - сказал мужичок в фуфайке. – Ну, будем знакомиться – Афанасий.
- Габидулла, - он протянул руку, придерживая рану левой рукой.
- Какое имя странное. Татарин что ли? – удивился Афанасий.
- Ага.
- Тяжело запомнить. Давай мы тебя Гаврилой будем кликать? – предложил партизан.
Габидулла вздохнул. И в колхозе его звали то Геной, то Гаврилой, никак не хотели запоминать имя.
- Ну ладно, - кивнул он.
- Пошли, перевяжем тебя.

11. Март 1915 г. Северо-Западный фронт

Из-за плохой погоды и болотистой местности продвижение было затруднено, но оснащённые танками немцы постепенно оттесняли российские войска. За последнюю неделю германцы продвинулись ещё почти на сто километров,  значительно отбросив русские войска и улучшив свои позиции.
Отступление русской армии было очень катастрофичным, многие солдаты попали в плен. Окружённый противником капитулировал 20-й корпус, где проходил службу и Петруша. Но Пётр Иванович был уже в тылу, в полевом госпитале в Малороссии.
Лечение продолжалось. Нога заживала очень медленно, беспокоили фантомные боли, как будто мышцы уже удалённой ноги кто-то разрывал щипцами. Петруша скрипел зубами, стонал. Первое время ему давали морфий, который прописал врач.  Но через некоторое время обезболивающее отменили, и приходилось терпеть.
-  Почему мне нельзя снова поставить укол? – спрашивал Петруша проходившую мимо сестру милосердия.
- Врач не велел. Ваша нога уже заживает, - мило улыбнулась девушка.
- Но она сильно болит! Я не могу спать по ночам! – почти кричал Петруша.
- Ну что Вы, Пётр Иванович, расклеились. У Вас ещё не такое тяжёлое ранение. Посмотрите, с какими страшными ранами здесь солдаты лежат. И ничего, не жалуются.
Петруша вздохнул. Конечно, она права. Солдаты были очень терпеливы и почти никогда не жаловались на боль. Лишь просили сестричек попить. Все они были перевязаны застиранными жёлтыми бинтами, многие лишились рук, ног, но никто не жаловался на судьбу.
Петруша пытался почитать, но пульсирующая боль в ноге не давала покоя. Он достал оберег из кармана и посмотрел на него.
- Николай Чудотворец, дай мне силы пережить эти страдания! – прошептал он. Строгое лицо Николая Чудотворца смотрело на него с маленького кулона.
Петруша вздохнул и взял с тумбочки лист бумаги, достал из кармана маленький карандашик. Много писем написано этим огрызком карандаша. Не все из них отправлены. Надо написать ещё. Известить родных о ранении.
«Здравствуйте, дорогие мои родные, папенька, матушка, и дорогая моя жена Мария Прохоровна!» Петруша не хотел называть жену ласково Машенька и всегда обращался к ней по имени-отчеству.
«С приветом к вам ваш сын и муж Пётр Иванович. Как вы там поживаете? Все ли живы-здоровы? Что нового в станице?»
Петруша погрыз кончик карандаша, думая, что бы ещё спросить. Но в голову ничего не приходило.
«Как там нынче весна, батюшка? Хватит ли семян на посев?» - написал он после некоторых раздумий.
«Здесь на фронте дела не очень важные. Враг наступает, не даёт нам продыху. Война становится всё ужаснее. Удушливые газы, огнеметатели,  минные поля, а эти наводящие страх аэропланы! И всё это у германцев. А что же у нашей, российской армии? С прискорбием можно сказать, что техника и организация нам никогда не давались, и оснащены мы куда хуже. В соседней дивизии опять беспорядки и опять расстрелы. Но пехота сейчас никуда не годится; необученная, неспаянная и трусливая, она всё меньше и меньше выдерживает натиск немецких ударных батальонов. Если наши казачьи части ещё как-то держатся, то в пехоте совсем упадочные настроения. В такой ситуации продолжение войны становится почти что невозможным».
 Петруша снова задумался. Как же написать про ранение? Ведь это будет большой удар и для родителей, и для жены. А нужен ли будет он ей, когда Мария узнает, что он стал беспомощным инвалидом?
Он стучал карандашом по листку, подбирая слова. Но ничего не приходило в голову. «Так и напишу, как есть, что ж теперь делать. Шила в мешке не утаишь». Петруша устроился на кровати поудобнее и снова взялся за письмо.
«Вот последнее сражение стало разгромным для нашей бригады. Артатакой германцы разбомбили почти все позиции. Мало кто остался жив. Вот и меня задело. Лежу сейчас в госпитале полевом после ранения. Снарядом мне размозжило ногу, пришлось её ампутировать».
Петруша представил, как читают эти слова его родные. Матушка заохает, вскрикнет жена, а батюшка опустит голову.
«После того как рана заживёт, отправят меня домой», - продолжал писать Петруша. Он написал ещё несколько пожеланий родным и, сложив письмо в конверт, отдал проходившей мимо сестричке.
Неподалёку разговаривали мужики. Они обсуждали какую-то необычную церковь.
- Разве может храм быть под землёй? Это же богохульство – устраивать храм там, где людей хоронят! – возмущался Василий Сидоров, сидя на своей аккуратно заправленной кровати.
- Так не земля там! Соль! Из соли и церковь возведена! – доказывал ему Михей Долганов.
- Но ведь, если так рассудить, всё равно под землёй! – не соглашался Василий.
- Про что это они спорят? – спросил Петруша лежавшего рядом солдата. Он прослушал начало спора, но ему очень хотелось узнать, что это за чудо обсуждают его товарищи.
- Да храм тут есть один диковинный. Построили его в соляной пещере. Тут же в Брянцевке везде соляные копи, соли добывают так много, что говорят, не только по России продают, но даже за границу, в Европы возят.
Про соляные месторождения в Малороссии Петруша что-то слышал мельком, но про храм узнал впервые.
- Михей, расскажи-ка, братец, мне тоже, что там за церковь, - попросил Петруша.
- Я, Пётр Иванович, конечно, сам там не был. Но товарищ, который из шахтёров, сам мне рассказывал, что глубоко под землёй на четыреста аршин в глубину есть храм.
- Вот прям так глубоко?
- Истинный крест! – перекрестился Михей в подтверждение своей правоты. – Четыреста аршин  в глубину, никак не меньше!
- Ну и что там?
- Там всё по-настоящему! И стены, и купол церкви, и даже алтарь вырублены из соли. Потому как соль там везде.
- И иконы из соли? – пошутил Петруша.
- Иконы обычные, деревянные, с окладом.
- Так кто же этот храм-то там под землёй додумался построить? – Петруше уже было интересно, узнать побольше.
- Говорят, что это затеяли местные шахтёры, которые соль добывали. Ведь каждому хочется из-под земли домой вернуться. Вот и обустроили в одной из шахт такую церковь, чтобы, отправляясь на дальние выработки, иметь возможность помолиться о благополучном возвращении со смены. Он посвящён празднику Вознесения Господня, вспоминающему, как Христос вознёсся в небо, - закончил довольный собой Михей.
- Да, интересно. Вот бы там побывать…, - задумчиво произнёс Петруша.
- Так вот поправитесь немного, Пётр Иванович, так и посетите.
- Так надо знать, куда идти-то.
-  Про неё все тут знают, добрые люди покажут, - Михей был доволен, что такой авторитетный человек ему поверил, глядя на него, и другие солдаты перестали смеяться над Михеем и попрекать его.
Раненые солдаты уже обсуждали что-то другое, а Петруша всё думал про диковинную церковь, которую он решил обязательно посетить.

12. Июль 2021 г. Ростов-на-Дону

Алёна нерешительно вошла в комнату. Старушка, сидевшая на кровати, с любопытством посмотрела на неё.
- Здравствуйте, - тихо произнесла Алёна.
- Драстуйте, - прошамкала бабушка беззубым ртом.
Алёна уже сейчас видела, что какая-то неуловимая разница отличает эту пожилую женщину от её матери. Но как же она похожа на маму! Она не знала, как же всё объяснить, зачем она сюда приехала.
- А я к Вам! Вот… - Алёна не знала с чего начать.
- Проходи, коли пришла. Только угостить тебя нечем, - бабушка поправила старую выцветшую вязаную кофту.
Алёна осторожно подошла к старушке и села рядом на кровать.
- Понимаете, бабушка. Я Вас по телевизору увидела, Вы на мою маму очень похожи. Вот подумала, может родственники.
Старушка пожала плечами.
- Кто его знает, всяко в жизни бывает, - она поглядела на Алёну, но без всякого интереса. – Да приходили тут какие-то парнишки, снимали на енту камеру. Сказали, по телевизору казать будут. Тока я сама не видела. Значит, показали всё-таки, не обманули.
- Ага, в новостях показали.
Старушка покачала головой.
- А откуда ты приехала? – она снова посмотрела в глаза Алёне.
- С Урала, бабушка.
Старушка испуганно глянула на неё, но промолчала. Алёна почувствовала, что она напряглась.
- Вы что-то знаете? Мы родственники? - продолжала настаивать Алёна. – А зовут-то Вас как? Я ведь и не спросила, извините.
- Галина Гавриловна, - подобрав губы, процедила старушка. Она явно не была настроена откровенничать.
- Ну, пожалуйста, расскажите. Вы ведь что-то знаете. У меня итак никого не осталось. Мама умерла от коронавируса год назад. А тут я Вас по телевизору увидела. Да так Вы на мою маму похожи!
Старушка снова испуганно посмотрела на неё. Вдруг лицо её сморщилось, она схватилась за грудь.
- Ох, что-то плохо мне, позови, дочка, врача.
Алёна выбежала в коридор, где стоял Иван Дмитриевич, вахтёрша к тому времени вернулась на свой пост.
- Иван Дмитриевич, Галине Гавриловне плохо. Вызовите, пожалуйста, скорую.
Через несколько минут в коридор общежития вбежали медики. Глянув на старушку, сразу сделали вывод.
- Срочно надо в больницу, похоже, инфаркт у бабушки. Помогите собрать документы: паспорт, полис.
 Алёна растерянно поглядела на Ивана Дмитриевича.
- Она беженка, наверное, без документов. Везите пока, там разберёмся, - сказал он.
- Хорошо, - санитары погрузили бабушку на каталку и докатили до машины.
- Вы поедете с ней? – обратился медбрат к Алёне, которая в растерянности стояла около машины скорой помощи.
- Конечно, - Алёна залезла, села рядом на кушетку и взяла  руку старушки. Машина  тронулась и с мигалками понеслась по улицам города.
- Вы ей кем приходитесь? Можете заполнить анкету пока по дороге? – спросил медбрат.
- Я племянница, - соврала Алёна. – Но я про неё ничего не знаю, мы не общались. Вот приехала, чтобы навестить, видно бабушка разволновалась из-за этого.
- Да, такое бывает, - кивнул медбрат.
Через несколько минут машина въехала во двор больницы и подъехала к крыльцу здания. Медики уверенными движениями выгрузили каталку из машины и покатили внутрь. Алёна побежала следом за ними. В конце коридора её остановила медсестра.
- А Вы куда? Там реанимация. Туда нельзя. Ждите здесь.
- Сколько ждать? – спросила Алёна.
- Кто ж знает, - развела руками медсестра. – Как лучше станет, Вам скажут. Можете идти домой, пока. Оставьте телефон, Вам  позвонят. И вообще, у нас карантин!
- Но навестить потом можно будет? – спросила Алёна.
- Женщина, Вам же сказали – карантин!
Алёна повернулась и пошла обратно по коридору. В приёмном покое она оставила номер своего телефона.
- Позвоните, пожалуйста, как бабушке станет легче, - попросила она.
- Как фамилия? – глянула на неё медсестра приёмного покоя.
- Моя?
- Пациентки! Как её фамилия?
- Ой, а я и не знаю…
- Как же так? Вы же говорите - племянница, - с удивлением посмотрела на неё медсестра
- Да, но я не знаю, как сейчас её фамилия по мужу, она же замуж вышла. Я  только девичью фамилию знаю, - соврала Алёна. – А зовут её Галина Гавриловна.
Медсестра недовольно записала телефон на листок.
- Хорошо. Как нам поступит информация, мы Вам позвоним.

13. Ноябрь 1941 г. Фершампенуаз

Вечерняя луна освещала комнату сквозь замёрзшее окно. Федосья не зажигала лампу, чтобы экономить керосин. Его и так очень трудно было достать. Она кормила грудью засыпающую Полинку. Девчушка чмокала ртом, изо всех  сил высасывая из матери жиденькое молоко.
Если раньше Федосья старалась большую часть еды отдать детям, то теперь и сама старалась поесть хоть раз в день, ведь надо было выкормить Полину. Мальчишки всё понимали и сами пытались помочь ей.
Чуть оправившись от родов, Федосья уже стала выходить на работу в колхоз. Надо было зарабатывать трудодни. С малышкой оставались мальчишки. Федосья сцеживала молоко из груди, наливала в бутылку. Но этого было мало. Приходилось кормить кипячёным коровьим молоком.
«Хорошо, хоть с дойки удаётся приносить молоко, - думала Федосья. – Без неё нам не выжить».
Федосья работала в колхозе на зернотоке, целый день ворошила лопатой привезённое на ток зерно. Иногда удавалось пронести горстку зёрен в сапоге или суконной варежке. Но за это могли и посадить. Были уже случаи, когда после обнаруженной председателем спрятанной горсти зерна отправлялись люди в лагеря.
Сегодня Федосья сварила бламык – кашу из протёртых до муки зёрен. Сварила на воде, потому что молока у колхозных коров оставалось совсем мало, надо было их «запускать» к отёлу.
«Вот в январе начнут телиться, будем опять с молоком», - думала Федосья. Полинка уже тихонько посапывала во сне. «Лишь бы моего молока девчонке хватило до отёла коров, лишь бы не пропало». Она старалась пить побольше кипятка, варила компот из сушёных ягод, которые летом насобирали ребятишки.
Федосья подошла к полатям, посмотрела, как мальчишки, укрывшись разноцветными лоскутными одеялами, крепко спали.
Федосья положила Полинку в люльку, подвешенную около кровати, и прилегла. Вспомнилось ей, как поженились они с Габидуллой. Этот щупленький татарин был очень стеснительным и хмурым. Никогда не ходил на вечёрки, а мастерил дома что-нибудь.
- Сходи, Габидулла, с парнями да с девушками пообщайся, - уговаривали его родители.
- Что мне эти пустые разговоры. Я лучше вон табуретку эту поправлю, а то совсем ножки расшатались.
Отец с матерью уже давно махнули рукой. Видно быть сыну бобылём.
Федосья же не была обделена вниманием парней. Многие хотели свататься к ней. Но на вечёрках она давала понять, что их ждёт отказ. Поэтому никто так и не решился позвать её замуж. И её мать тоже вздыхала, что, наверное, не дождётся внуков. Но всё решил случай.
Таким же вот хмурым ноябрьским вечером, когда луна уже освещала окрестности, а на небе зажглись звёзды, Федосья пошла по воду на реку. Она не любила носить на коромысле, всегда просто держала вёдра в руках. Первый тонкий лёд был ещё не так крепок, но около берега хорошо прихватило, и Федосья дошла до большой полыньи на середине реки. Зачерпнула одно ведро, поставила у ног и хотела уже опустить в воду другое ведро, как лёд резко затрещал под ногами, и Федосья очутилась в ледяной воде.
Она барахталась, пытаясь выбраться, но краешек льда всё время обламывался. Одежда отяжелела от воды и тянула вниз. Федосья почувствовала, как погружается в воду с головой. Она успела, приподняв голову, захватить воздуха и пошла на дно. Перед глазами промелькнуло лицо матери. Что ж теперь с ней будет? Какое горе – дочь-утопленница.
 Вдруг какая-то сила вынесла её на поверхность. Федосья жадно вдохнула воздух. Кто-то вытолкнул её на лёд. Она упала в изнеможении и попыталась подняться. Вскоре увидела, как на кромку льда вылез какой-то мужик. Он подхватил её на руки и побежал к берегу.
- Куда ты меня тащишь? – только и могла спросить Федосья.
- Домой, куда же ещё, - глухой голос мужика добавил страху.
- Куда это домой? К себе что ли? Ну-ка отпусти меня! Ишь какой нашёлся! – пыталась вырваться Федосья.
- Дура! К тебе домой, доставлю матери. Пусть сама выхаживает.
Мужик действительно принёс Федосью к её дому и, забежав в избу, грохнул с порога:
- Вот забирайте! Ходит по ночам по прорубям! Еле спас!
Мать, всплеснув руками, подбежала и помогла стянуть с дочери мокрую верхнюю одежду.
- Да это ты никак, Габидулла? – вдруг сообразила озябшая Федосья, с которой мать стаскивала мокрый полушубок.
- Ну я пойду, - пробасил Габидулла. Потоптавшись, он пошёл к двери. -  Пошёл я, домой мне надо, тоже переодеться, вымок насквозь.
- Габидулла! – крикнула Федосья.
- Ну чего ещё? – повернулся он.
- Спас меня, так женись! – пошутила девушка. Устинья испуганно поглядела на неё. «Ещё не хватало в зяти нехристя», - подумала она.
Габидулла почесал подбородок.
- А пойдёшь за меня? Не шутишь?
- Пойду, - в глазах Федосьи заискрились озорные огоньки, но она понимала, что стеснительный Габидулла не чета тем бойким горлопанам и задавакам, что хотели свататься к ней до этого.
- Завтра приду сватать, - коротко бросил он и вышел в ночную тьму.

14. Апрель 1915 г. Фершампенуаз
В храме было тесно от столпотворения людей. Многие жители села предпочитали пасхальное богослужение провести именно здесь. Храм в посёлке, как рассказывали старожилы, был построен благодаря золотопромышленнику Колбину, который решил вести добычу на Ольгинском прииске в нескольких верстах от посёлка. Колбин дал слово, что если добудет за год три пуда золота, то построит в этом посёлке храм. Добыв гораздо больше, он сдержал своё слово. На Михайлов день в церкви были уже установлены колокола.
Иван Данилович Афанасьев вместе со своим сватом и коммерческим партнёром Прохором Тимофеевичем Савельевым стоял в переднем ряду, на почётном месте. Неторопливо крестясь, он повторял слова молитвы.
Прошлый год они завершили славно, вместе со сватом построили мельницу и открыли торговлю мукой и прочим товаром. Торговля шла бойко. Савельев, друживший с войсковым интендантом, договорился даже о поставках муки для армейских нужд. Прибыль сразу возросла многократно. Пришлось даже закупать зерно по уезду, чтобы потом молоть и намного дороже сдавать на армейские склады в Верхнеуральске.
В престольные праздники в церкви камню негде было упасть.
- Как там наш Пётр Иванович? – спросил, наклонившись, Савельев Афанасьева. – Есть какие-нибудь от него известия?
Иван Данилович снова перекрестился.
- Пока ни одного письма не получали. Видно почта оттуда не доходит.
Стоявшая сзади них Мария подвинулась поближе, чтобы услышать разговор. По совместному решению Мария пока, на время отсутствия мужа, жила у своих родителей. Она написала Петруше пару писем, и, когда он не ответил, не стала больше унижаться.
«Не жена, не вдова, кто я? – размышляла Мария, повторяя церковное песнопение, - Даже в первую брачную ночь мной пренебрёг. Напился вздрызг. А потом уехал. А как с этим жить?»
Услышав разговор о Петре, она насторожилась и прислушалась. Но мужчины больше не говорили на эту тему, истово кладя крестное знамение. Стоявший невдалеке Гаврила Ерёмин, покосившись на них, отошёл подальше.
«Вот ведь, до сих пор обижается, что не взяли в жёны его Устинью», - подумал Афанасьев. Ему не хотелось стоять в церкви всю службу, тем более, что она проходила перед Пасхой до самого утра.
- Пойду я, пожалуй, что-то нездоровится, - сказал он Савельеву и стал протискиваться к выходу. Люди почтительно расступались перед ним.
- А я ещё постою немного, уж больно Марии хочется до конца службы побыть, - кивнул ему Савельев.
На следующий день, на светлый праздник Пасхи Афанасьевы собрались в гости к Савельевым.
- Доставай, Марфа, мою парадную рубашку, - скомандовал Иван Данилович.
- Да уж готово всё, и рубашка, и штаны, и кафтан, и сапоги начищены, - махнула рукой жена. Собрав на поднос творожную пасху и крашеные куриные яйца, она накрыла его белым ситцевым платком и стала одеваться в нарядный сарафан.
Взяв в одну руку поднос, другой взяла под руку мужа. Так вместе и вышли со двора. Решили к Савельевым идти пешком, так как погода была замечательной. Яркое солнце слепило глаза, растапливая последние островки снега на обочине.
 На улице уже было много народу. Люди в нарядной одежде шли, кто с утренней службы, кто в гости. Иван Данилович почтительно со всеми здоровался, а с некоторыми особо уважаемыми людьми и целовался в честь праздника Пасхи. Вот и показался дом Савельевых.
- Иван Данилович! Подождите! – услышал он чей-то голос сзади.
Афанасьев остановился и оглянулся. К нему бежал в форменной одежде почтальон.
- Вам письмо, Иван Данилович! С фронта!
Он протянул Афанасьеву конверт из плотной жёлтой бумаги. Иван Данилович дрожащими руками взял его. Прочитал: «Ивану Даниловичу Афанасьеву».
- От Петра? – Марфа Петровна чуть не уронила поднос с творожной пасхой.
- Да! – Иван Данилович хотел тут же разорвать конверт.
- Давай у Савельевых почитаем! Вот ведь какая радость нам в Пасху!
Они торопясь дошли до Савельевых и на пороге вместо «Христос воскрес» воскликнули:
- Вот ведь какая радость! Известие от Петра нашего пришло!
- Здравствуйте! Христос воскрес! Вот уж действительно радость! – обнял сватьёв Прохор Савельев.
- Воистину воскрес! – радостно ответили хором Афанасьевы.
- Что пишет-то Пётр? – Прохор Тимофеевич помог сватьям раздеться и повёл их в горницу.
-  Воистину воскрес! Какая радость-то?
- Так что пишет-то Пётр? – повторил свой вопрос Прохор Тимофеевич.
- Так не читали ещё! Вот только что нам почтальон принёс это письмо, когда к вам шли!
Сидевшая в своей комнате Мария, услышав шум из гостиной, выбежала к гостям.
- Машенька! Радость-то какая! Пётр письмо прислал!
Мария растерянно смотрела на них.
- Хорошие известия? – спросила тихо она.
- Да какие же ещё могут быть! – всплеснула руками Марфа Петровна.
- Ну давайте почитаем. Присаживайтесь, - предложил Прохор Тимофеевич.
Все расселись в горнице, за богато накрытым столом.
«Здравствуйте, дорогие мои родные, папенька, матушка, и дорогая моя жена Мария Прохоровна!» - начал читать Иван Данилович. «С приветом к вам ваш сын и муж Пётр Иванович. Как вы там поживаете? Все ли живы-здоровы? Что нового в городе?»
- Вот всеми интересуется! Иван Данилович оглядел собравшихся. Те в нетерпении ждали. Но постепенно улыбки на их лицах сменялись растерянностью.
 «Здесь на фронте дела не очень важные. Враг наступает, не даёт нам продыху», - Иван Данилович недовольно крякнул, но продолжал. С каждым предложением беспокойство родных усиливалось. Марфа Петровна уже беспокойно теребила подол своего сарафана.
- Может дома дочитаем, Ванюша, – тихо произнесла она. Редко она так называла своего мужа в основном по имени-отчеству. Но сейчас ей было не до церемоний.
- Нет! Продолжайте! Мы тоже хотим узнать, что с Петром, - вскочила со скамейки Мария.
Иван Данилович вздохнул. Может дальше будут хорошие известия?
 «Вот последнее сражение стало разгромным для нашей бригады. Артатакой германцы разбомбили почти все позиции. Мало кто остался жив. Вот и меня задело», - Марфа Петровна вскрикнула, Иван Данилович опустил голову, по лицу его прокатилась слеза.
- Что ж вы раньше времени плачете? Может всё нормально с ним? Читай дальше! – Прохор Тимофеевич тоже сильно переживал, но старался не показать своих чувств. Мария схватила за руку мать.
«Лежу сейчас в госпитале полевом после ранения. Снарядом мне размозжило ногу, пришлось её ампутировать», - Иван Данилович выронил письмо из рук и заплакал.
- Ну что ж вы так расстраиваетесь! Ведь жив он, жив! – пытался утешить сватьёв Прохор Тимофеевич. Но они, встав со скамейки, стали собираться домой.
- Куда же вы? А праздник? На столе уже всё готово! – пытался их удержать Савельев.
- Не до праздников нам теперь…, - махнул рукой Иван Данилович.
- Грех это по живому человек скорбеть! – упрекнул Савельев. – Надо радоваться, что жив ваш сын и наш зять остался. В таком бою выжил!
В конце концов Афанасьевы решили всё же остаться и сесть за стол, но праздник прошёл в унылом молчании.

15. Июль 2021 г. Ростов-на-Дону.

Алёна в растерянности стояла  в коридоре больницы. «Что же делать? Уехать? Ведь неизвестно, сколько дней проведёт в больнице эта загадочная старушка, - размышляла она. - Да и где ей жить? Снимать гостиницу или хостел? Это конечно, можно найти. Но опять же финансы. На жильё и питание уйдут все отпускные, а ещё надо брать билет домой. Хорошо хоть сейчас деньги на карточке, снимай в любое время в любом городе, не надо как раньше возить с собой наличку».
Проходя мимо информационного стенда, Алёна увидела объявление: «Требуются сотрудники», в перечне было много вакансий. Но для неё подходила только вакансия санитарки, так как врачом её бы естественно не взяли.
«Может устроиться временно? Попроситься именно в то отделение, куда Галину Гавриловну положили, может, возьмут». Алёна спросила в регистратуре, где находится отдел кадров и поспешила в административный корпус. Отпуск у неё, как педагога, длился до сентября, поэтому был запас времени. Только вот хозяйство домашнее – корова, куры, поросята, всё это остаётся на одного Митю. «Позвоню, если возьмут, а Митя справится», - подумала Алёна, поднимаясь по ступенькам административного корпуса.
- Ну как мы можем устроить Вас без трудовой? - губастая блондинка удивлённо таращила на неё глаза. – Вы сами, женщина, подумайте!
Она, манерничая, растягивала слова, и Алёна едва понимала её мычание.
- Надо ведь всё по закону! Как Вы не понимаете! – блондинка возмущённо откинула  свою сивую чёлку.
«Как лошадь мордой вертит», - с досадой подумала Алёна, а вслух пыталась вежливо возразить.
- Но ведь я временно, зачем вам трудовая? Она у меня по основному месту работы хранится. Вот есть паспорт.
Из соседнего кабинета выглянул мужчина.
- Марина, что у вас случилось?
- Да вот женщина скандалит! – блондинка надула свои пухлые губки.
- Вовсе я не скандалю, - Алёна смело посмотрела мужчине в глаза. – Я по объявлению, хочу на работу устроиться санитаркой, но временно. Тут моя родственница в больницу вашу попала, хочу за ней присматривать.
- Заходите, - мужчина пригласил её в кабинет.
«Зарибанов Михаил Михайлович, начальник отдела кадров», - гласила табличка на двери.
Алёна вошла и встала у двери. Мужчина прошёл к своему креслу и сел, жестом показав  ей на стул. Присев, Алёна начала рассказывать всё почти с самого начала. Зарибанов внимательно слушал её, даже зазвонивший телефон не отвлёк его от разговора.
- Думаю, мы сможем Вам помочь. В отделении кардиологии тоже требовались санитарки, определим Вас туда, - сказал он.
Алёна обрадовалась. Но потом спохватилась.
- А можно мне здесь ночевать? Я бы без выходных работала, - она с надеждой посмотрела на Зарибанова. Тот задумался.
- Будет превышение рабочих часов, но что-нибудь придумаем. Питаться можете в нашей столовой в счёт зарплаты, - Зарибанов посмотрел на часы, видно, что он куда-то торопился.
Алёна встала и направилась к выходу.
- Спасибо Вам большое! Вы мне очень помогли!
- На здоровье! – пошутил Зарибанов. Он проводил Алёну до двери и поручил блондинке оформить трудовой договор.
- С какого числа? – недовольно спросила блондинка.
- С сегодняшнего дня.
- Так уже половина дня прошла. Может с завтрашнего?
- Я сказал, с сегодняшнего, она уже сегодня приступит к работе.
Блондинка передёрнула плечиками.
- Хорошо, Михаил Михайлович. Сейчас подготовлю.
- А Вы пока идите, знакомьтесь с работой.
Выйдя из кабинета, Алёна стала звонить домой. Она вспомнила, что так и не позвонила по приезду. Митя, наверное, уже переживает.
 
16. Ноябрь 1941 г. Артёмовск.
Габидулла с товарищами залёг в лесополосе недалеко от города. Артемовск, занятый немцами, чернел на горизонте. Из соляной пещеры они выбрались через тот же тайный шурф. От раны Габидулла отправился быстро. Его жилистый организм восстановился почти полностью, может, помог пропитанный солью воздух пещер, а может уход красивенькой медсестры, что обихаживала раненых и больных в отряде. Новые товарищи его по партизанскому отряду удивлялись его богатырскому здоровью.
Настя сразу понравилась Габидулле. Она была полной противоположностью Федосье. Бойкая, острая на язык, она в считанные дни поставила Габидуллу на ноги. Сейчас, лёжа в лесополосе, он вспоминал, как осторожно Настя снимала с его раны бинты, низко наклонившись над ним и касаясь его плеча туго заплетённой косой.
- Ну как? Терпимо?
- Совсем не больно, - соврал Габидулла, хотя только что чуть ни скрипел от боли зубами, сдерживая стон.
- А ты терпеливый. Мужики редко так терпят, когда бинты снимаешь. Обычно матерятся, - улыбнулась Настя.
Габидулла удивился. Ну как же это можно сквернословить при такой красавице. Да он всё стерпит, лишь бы она рядом была.
Габидулла внезапно осознал, что женившись тогда сгоряча на Федосье, он сделал большую ошибку. Хоть и жили они, не ругаясь, но и любви особой не было. Так и жили – по привычке. А потом пошли дети, мальчишки, один за другим. Вот и опять Федосья была беременной, когда он уходил на фронт.
«Может, девку наконец-то родит, хватит мальцов-то плодить. Хотя в хозяйстве мужские руки самое то». Габидулла пристально вглядывался в даль. Разведчикам из отряда предстояло, как стемнеет, пробраться на военный склад и взорвать его. Пока солнце клонилось к закату, наблюдали за передвижением немцев из лесополосы. Как стемнело, командир приказал потихоньку выдвигаться вперёд.
Габидулла полз почти в самом конце. Замыкал отряд разведчиков командир. Подползли поближе. Впереди колючая проволока ограждения. Один из бойцов перекусил кусачками нижние проволоки, раздвинул, одев, варежки, образовалось небольшое отверстие. Бойцы стали потихоньку проползать через него. Когда настала очередь Габидуллы, он двинулся вперёд.
-  Командир, можешь ещё приподнять? - оглянулся он назад. Тот подполз и прикладом винтовки упёрся в проволоку, которая ещё немного приподнялась. Габидулла полез под неё. Осторожно просунул голову, руки, вот уже и туловище прошло. Вдруг он почувствовал, как острый железный шип вонзился прямо в такое место, что и сказать было стыдно.
- Братцы, я, кажется, зацепился, - прошептал Габидулла.
- Мать твою! Чем зацепился?
- Как сказать? Жо.., - Габидулла смутился, как сказать-то, - Седалом.
Бойцы тихо прыснули от смеха. Командир сзади пытался тихонько отцепить его, но проволока запуталась в штанах.
- Сейчас я отрежу, - тихо сказал командир
- Что отрежешь? - испугался Габидулла.
- Седало твоё, конечно!
Габидулла замер. А командир тихонько ножом пропорол штаны рядом с проволокой и, освободив Габидуллу, толкнул его в ногу.
- Ползи дальше, свободен.
Габидулла перелез через проволоку, следом за ним подполз командир.
- Теперь у тебя подштанники белые сквозь дырку сверкают, никакой маскировки! – командир еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. – Мужики, у кого булавка есть?
Платон отстегнул из-под бушлата большую булавку, и вместе они пристегнули дыру на «седале» Габидуллы.
- Теперь вперёд! Надо поторопиться! И так задержались из-за тебя!
Бойцы подползли к ограждению склада. По периметру ходили часовые.
- Пятьдесят секунд у нас, пока часовой доходит до угла и идёт обратно. За это время нужно установить на цистерне взрывчатку и вернуться обратно, - сказал командир.
- Сделаем, - Платон снял варежки и засунул их в карман. Мимо снова прошёл часовой, они пригнулись. Прожектор то и дело просвечивал темноту.
Подождали, когда часовой пройдёт в обратную сторону.
- Давай! – толкнул Платона командир. Тот пополз к ограждению и перекусил кусачками нижнюю проволоку. И тут же пополз обратно, потому что часовой уже развернулся и вышагивал в обратную сторону.
Снова притаились, прижавшись к мёрзлой земле.
- Давайте я один поползу, и всё сделаю, - сказал Платон. – Не успеем мы через ограждение все быстро перелезть, слишком мало времени.
- Хорошо, мы будем здесь прикрывать, -  согласился командир. Они подползли чуть ближе, пока прожектор светил в другую сторону.
Платон, подождав, пока часовой пройдёт быстро достиг ограждения и перелез в образовавшееся отверстие. Приподнявшись, подбежал к цистерне, прыгнул под неё. Часовой уже возвращался обратно. Бойцы сжали кулаки, переживая - лишь бы не увидел. Но немец прошёл мимо. Платон осторожно закрепил на цистерне взрывчатку и стал разматывать провод.
Вот снова приближается часовой. Боец затих. Надо чуть подождать. Когда немец прошёл, Платон, разматывая провод, побежал к своим и быстро проскользнул через ограждение. Пока всё шло по плану. Они снова затаились. Часовой шёл обратно. Внезапно он остановился и присмотрелся к лежащему на земле проводу, пошёл вдоль него.
- Взрывай! – командир толкнул бойца.
Тот нажал на рычаг. Взрыв прогремел, цистерну с горючим разорвало на куски, огромное пламя взлетело в небеса, повалил дым. Взрывная волна прокатилась через них, прижимая к мёрзлой земле. Тут же раздался вой сирены и автоматные очереди.
- Уходим! – крикнул командир через шум громыхающих взрывов.
Бойцы перебежками стали отходить к лесополосе. Вслед им застрекотали автоматные очереди. Добравшись до входа в шурф, они отдышались и стали спускаться по очереди вниз.
- Ну, с боевым крещением тебя, Гаврила! – пожал руку Габидулле командир.

17. Апрель 1915 г. Брянцевка. Малороссия.

Петруша уже начал потихоньку ходить, опираясь на деревянные костыли. Сначала ему помогали сестрички, потом и сам приноровился. Стук его костылей часто разносился по округе. Петруша всё вышагивал и вышагивал между палатками полевого госпиталя.
Долго ходить он не мог, ещё уставали руки, на которые теперь приходилось опираться всем телом. Но он упорно каждый день старался преодолеть как можно большие расстояния. Правда, иногда его похождения заканчивались падением, после которых было очень трудно встать. Но Петруша не унывал, ведь скоро он поедет домой.
Пока бродил по окрестностям Пётр всё время думал про соляной храм и очень хотел в нём побывать, но пока никто из товарищей не мог его сопроводить, у многих были слишком тяжёлые ранения. Наконец одна из сестёр милосердия согласилась его проводить.
- Дорога туда длинная, дойдёте ли. Пётр Иванович? – засомневалась Ксения, когда он в очередной раз обратился к ней с этой просьбой.
- А мы потихоньку, будем отдыхать по дороге, - тронул её за рукав Петруша.
- Хорошо, давайте завтра с утра пойдём, - улыбнулась сестричка.
Рано утром Петруша тщательно побрился и надел чистое бельё и рубашку. Сидя на кровати, натянул штаны. Одну из штанин, где не было ноги, подвернул и прихватил нитками, чтобы не болталась. Накинул на плечи шинель и стал ждать Ксению. Через некоторое время девушка заглянула в палатку, где были расположены кровати с ранеными.
- Уже готовы? – удивилась она.
- Как штык! – улыбнулся Петруша.
Ксения помогла ему подняться, надеть шинель. Подала лежащие у кровати костыли.
- Ну, с Богом! – махнул рукой Пётр.
Путь оказался действительно долгим. До входа в соляную шахту было около километра от полевого госпиталя. И это расстояние они шли почти полдня. Часто останавливались для небольшого отдыха. Но присесть было негде, чистое поле, поэтому шли и шли дальше.
Наконец постройки, которые казались такими далёкими, приблизились и они подошли ко входу в соляные копи. Спускаться надо было по вертикальной металлической лестнице, уходящей вглубь.
- Как же вы справитесь. Пётр Иванович? Вы ведь не сможете здесь спуститься! – засомневалась Ксения. – Ладно, если спуститесь, а как подниматься потом, да ещё костыли!
Пётр и сам растерялся. Про это он не подумал. Конечно, на одних руках здесь не спустишься и тем более не поднимешься, так и костыли надо ещё держать.
Ксения увидела невдалеке несколько рабочих, которые сидели, отдыхая на старом бревне.
- Ребятушки, не поможете нам? Солдат вот спуститься хочет в шахту.
Мужики подошли и с сомнением посмотрели на Петрушу.
- А зачем вам туда?
- Хочу очень соляной храм посмотреть. Скоро домой отправят, вот решил повидать эту диковинку.
Мужики почесали головы.
- Давай, казак, мы тебя на верёвке спустим, а потом обратно поднимем, – предложили они. 
Через некоторое время Петрушу, обвязанного верёвкой, начали спускать в шахту. Ксения со страхом смотрела на это. Постепенно они опускали его всё ниже и ниже, пока он не коснулся земли. Следом уже по лестнице спустилась Ксения.
- Зажгите факел, он сразу у входа, - крикнули им шахтёры.
- Спасибо! – ответили дружно, крича наверх, Пётр и Ксения.
Ксения помогла Петруше опереться на костыли. Взяла висевший на стене факел. Пётр помог его зажечь. Увиденное поразило их воображение. Перед ними открылись своды шахты, которая от низа до верха была из соли. Коридоры уходили куда-то в темноту.
Как сказали им шахтёры, Пётр и Ксения двинулись в один из коридоров. Снова пришлось долго идти. У Петра уже натёрлись руки в подмышках, но он всё переставлял и переставлял свои костыли. Впереди блеснул свет. Он исходил из какой-то пещеры. Приблизившись, они увидели, что это и есть храм.
- Боже, какая красота! – поразился Пётр.
Стены, освещённые только светом маленьких свечей, утопали во тьме. Но было видно, что всё здесь выдолблено из соли. Соляные разводы были на полу, стенах, куполе. Всё из соли. И даже алтарь – высечен из соляных плит.
На приступочках, по стенам были разложены иконы. С них смотрели строго на людей лики святых.
- Вот она церковь Вознесения Господня, - тихо сказала Ксения.
- Вы тут уже раньше были?
- Да. И не раз. Мы часто сюда приходим помолиться о наших воинах. Мы и зажигаем здесь свечи, чтобы шахтёры могли всегда прийти помолиться перед тем, как идти в забой. Ведь не все из них возвращаются.
- Что, так опасно?
- Конечно, бывают обвалы. Тогда шахта становится последним пристанищем человека.
Петруша поёжился. Под этими тоннами соли, что громоздились над его головой, ему стало неуютно. Он перекрестился. Достал из кармана оберег с Николаем Чудотворцем.
- Вот сберёг меня устиньюшкин оберег, поможет мне и дальше, - показал он Ксении свой кулончик.
- Это подарок от жены? – девушка подошла поближе, чтобы рассмотреть оберег.
- Нет. От любимой, которую я, как подлец, бросил, - Петруша вздохнул. Ксения удивлённо смотрела на него.
- Ну ладно, с Божьей помощью теперь надо возвращаться, - сказал Пётр.
Дойдя до лестницы, они постучали по ней.
- Поднимать? – крикнули им в шахту ждавшие у входа мужики.
- Сейчас верёвку привяжем, и вытягивайте! – ответила Ксения.
Через некоторое время Петруша, обвязанный верёвкой, стал подниматься вверх. Чтобы облегчить работу мужикам, он пытался отталкиваться руками от лестницы, но подъём всё равно давался тяжело. Вскоре он уже был на поверхности. Ксения вылезла следом. Она шаг за шагом поднималась за ним, подстраховывая мужиков.
- Вот теперь можно и домой возвращаться! – улыбнулся Пётр.
Путь до госпиталя снова был долгим, но дался уже легче. Может, придала силы эта соляная церковь, а может, Петруша просто понял, что жизнь после этого ранения не заканчивается.

18. Июль 2021 г. Ростов-на-Дону

Алёна сразу направилась в корпус кардиологии. Но решила сначала позвонить Мите. Присев на скамейку, что стояла около вымощенной плиткой тропинки, она набрала номер сына.
- Здравствуй, сынок? Как ты там? Всё нормально? – заговорила Алёна, услышав в трубке басок Мити.
- Всё нормально, мама. Куда ты пропала? Что не звонишь?
- Да я тут замоталась, не успела сразу позвонить.
- Как ты долетела? Всё нормально? – голос Мити звучал спокойно.
- Да, всё хорошо. Как ты там? Справляешься? Корову смог подоить? Не лягается?
- Всё хорошо, мама, и подоил, и молоко просепарировал.
- Ты уж не возись с сепаратором, отдавай всё молоко телёнку и поросятам, - посоветовала Алёна.
- Да разберусь, не переживай.
- А курочки как, поросята?
- Тоже всё нормально. Ты когда приедешь?
- Мне, сынок, нужно тут немного задержаться. Бабушка та заболела, в больнице сейчас с инфарктом. Я  подожду, как  ей легче станет, - Алёна думала, что Митя станет её отговаривать.
- Ничего себе! Ну ладно. Хорошо. Ты только не переживай. Дома всё нормально, - заверил её Митя.
- Ты кушать-то хоть варишь? Что ел сегодня? – забеспокоилась Алёна.
- Да, варю, варю, картошку сегодня жарил, вечером макарошки сварю с сосисками, мне их на два дня хватит. Что-нибудь придумаю, не переживай.
Попрощавшись, Алёна положила трубку. Все-таки очень самостоятельный у ней сын. Можно на него хозяйство оставить. Ведь рос без отца. Игорь бросил её, ещё когда Алёна была беременной. Так и помогали родители ей растить сына. Дедушка рано умер, а вот баба Полина всегда ждала Митю из школы, приготовив горяченькие оладушки.
Положив телефон в карман, Алёна пошла в кардиологию. Через несколько минут ей уже выдавали странную медицинскую одежду, больше похожую на экипировку космонавтов.
- Я думала, только халат дадут, а тут столько одевать надо! – удивилась Алёна.
- Что ж ты думала? Коронавирус везде! Во всех отделениях карантин. Вот такие меры предосторожности, - объяснила старшая медсестра отделения Венера Исмаиловна.
Она объяснила Алёне её обязанности. Показала, что, где и как мыть. Рассказала, какой график работы, провела по отделению. Весь персонал был одет в эти комбинезоны, респираторы, перчатки и очки. Медсёстры и врачи заходили в отделение только во время обхода и процедур. Всё остальное время больные просто находились в своих палатах.
- Смотри, чтобы по коридору просто так не шастали, нечего заразу разносить, - сказала Венера Исмаиловна.
- Хорошо, - кивнула Алёна.
Через некоторое время Алёна уже в этом «скафандре» намывала палаты и коридор. Руки под резиновыми перчатками сильно потели, и хотелось их всё время снять, очки тоже запотевали, да и белый комбинезон сильно осложнял работу. Но боясь инфекции, Алёна, выполняла все предосторожности. Тем более, потеряв мать, знала, как это опасно.
Она помыла уже коридор и все палаты, где лежали уже выздоравливающие и «лёгкие» пациенты и направилась в реанимацию. Там было две операционных, ещё одна ординаторская для медсестёр и врачей и две палаты интенсивной терапии. Алёна налила чистую воду, добавив в неё дезинфицирующие средства, и приступила к уборке. В одной из палат она увидела Галину Гавриловну. Та лежала, закрыв глаза, и то ли спала, то ли находилась в коме. Из носа её торчала трубочка для вентиляции лёгких. Писклявый аппарат методично показывал сердечный ритм. К левой руке была присоединена капельница, капельки какого-то раствора, стекая по трубочке, поступали в больной организм. На соседних кроватях лежали ещё две женщины. Все они были раздеты и укрыты белыми простынями. Алёна сначала хотела обратиться в старушке, но потом решила её не беспокоить. Вдруг бабушке станет хуже.
«Подожду, может немного начнёт поправляться», - подумала Алёна. Помыв палаты, она пошла прибираться в ординаторской. Там, сняв респиратор и очки, сидела медсестра. Увидев Алёну, она снова всё натянула на лицо.
- Можно узнать про состояние той бабушки, которая лежит в третьей палате? – спросила Алёна.
- Про какую Вы говорите? Там их трое, - медсестра встала, направилась к выходу.
- Та, которая без документов, беженка.
- Врач сказал, состояние стабилизировали. А уж как её пожилой организм выдержит, никто не знает.
- Спасибо, - Алёна стала прибираться в ординаторской, а медсестра пошла проверять капельницы у пациентов.
Так прошло несколько дней. Алёна уже познакомилась со всеми врачами и медсёстрами. Персонал был очень приветливый, все сочувствовали Алёне и помогали как могли. Особенно Алёна подружилась с одной из санитарок, Мариной, которая жила в коммуналке. Та разрешила Алёне ночевать у неё, когда была на смене, так как ночевать в больнице Алёне разрешили только во время дежурства.
В очередной раз зайдя помыть в палате интенсивной терапии, Алёна увидела, как Галина Гавриловна рассматривает потолок и стены.
«Пришла в себя наконец-то, наверное, поправляется», - обрадовалась Алёна.

19. Ноябрь 1942 года. Артёмовск.

Возвратившиеся с задания бойцы по шурфу спустились с соляную шахту. Добрались до штрека, где базировался отряд. Здесь было более-менее безопасно. Немцы, поняв, что партизаны ушли вглубь земли, пытались вытравить их оттуда разными способами. Закачивали в шахты газы, бросали гранаты и мощные бомбы. Уже завалены были все входы, о которых знало немецкое командование. Но этот тайный шурф, не значившийся ни на одной схеме, был их единственным спасением. Через него выбирались на вылазки и прятались обратно.
- Товарищ командир, задание выполнено, - доложил командир разведчиков Степан Иванов.
- Да уже слышно, что выполнено, - улыбнулся тот. – Громыхает так, что и тут земля сотрясается.
Партизаны уже укладывались отдохнуть. В пещерах они оборудовали лежанки из  соломенных матрасов и тряпья. Варили еду также в одной из пещер. Продуктами они запаслись, натаскав в шахты тушёнку, овощи и крупы, хотя жили очень экономно. Даже очистки от картошки и свёклы не выбрасывали, чтобы потом сварить похлёбку, варили «суп» и из лебеды, из крапивы, получалась жидкая зелёная баланда, в которую обмакивали хлебушек. А собранные осенью жёлуди поджаривали, перемалывали, заливали кипятком и пили, как чай.
Ещё большие трудности были с водой. Нужно было каждый раз подниматься наверх, чтобы принести флягу воды, а это было очень рискованно, так как немецкие патрули рыскали по всем окрестностям, пытаясь найти партизан. Особенно старались полицаи, которые получив серую форму и повязку на руку, почувствовали свою власть и вымещали на местном населении всю свою ненависть к большевикам.
Зашив свои разорванные колючей проволокой штаны, пошёл отдыхать и Габидулла. Расположившись рядом с товарищами, он быстро уснул, ведь завтра предстоял новый день, а значит и новые задания.
 В первые месяцы войны партизанское движение пока не было централизованным, и эти вылазки носили стихийный характер, не хватало бойцов, оружия, медикаментов, средств связи. Но и тогда партизаны доставляли много хлопот немцам, нападая на  немецкие гарнизоны, расквартированные в украинских сёлах.
«Надо как-то объединяться, одним нам не продержаться долго, - размышлял командир отряда Михаил Карнаухов. – Нужно искать подпольщиков, оставшихся в городе».
Через несколько дней решили попробовать сделать вылазку в город. Из имевшегося тряпья выбрали гражданскую одежду получше. Габидуллу командир хотел оставить в шахте, посчитав его ещё слабым после ранения, но Габидулла настоял, чтобы его тоже взяли.
По информации, имеющейся у командира, по решению эвакуированного горкома партии в городе были оставлены подпольщики для организации партизанского движения. Связной должен был рассказать, где их можно найти. Связным был отец Насти Никифор Приходько, который в первые дни оккупации устроился в комендатуру делопроизводителем. И, хотя многие земляки осуждали Никифора Петровича, для партизан это было удобно, так как всю информацию о расположении  и передвижении немцев они узнавали из «первых уст».
На рассвете двое бойцов – Платон и Габидулла и с ними Настя, немного перекусив  и взяв с собою по краюхе хлеба, построились в шеренгу, ожидая указаний командира. Михаил Карнаухов, поправив форменную телогрейку, подошёл к ним.
- Вот вам аусвайсы, что Никифор Петрович выправил, - он протянул бойцам документы. – На постах будете говорить, что были командированы для работы в Алебастровой шахте, возвращаетесь домой.
- Есть! – откозырял Платон.
Выбравшись из шахты, партизаны огляделись. Вокруг никого не было видно, но нужно быть осторожными, чтобы не обнаружить своё убежище. Поэтому несколько сот метров по лесу передвигались ползком. Выйдя за пределы лесополосы, снова тщательно осмотрели в бинокль окрестности. До первого поста на пути в город было пару километров. Добежав перебежками до дороги, дальше пошли не скрываясь, надеясь на удачу и хорошо сделанные документы.
По документам Габидулла, которого снова «окрестили» Гаврилой, был мужем Насти, а Платон её братом. Платон и на самом деле был Настиным братом, поэтому очень ревностно относился, когда к ней кто-то подкатывал с ухаживаниями.
- Ты это, того! – предупредил он Габидуллу.
-  Чего того? – не понял Габидулла.
- К Насте ни-ни! – погрозил он пальцем.
- Так я женат же, - ухмыльнулся Габидулла. – У меня трое мальцов на Урале остались, и жена беременная. Наверное, уже родила, знать бы хоть кого…
- Это хорошо, конечно, что женатый. Хотя тут некоторые заводят ВПЖ.
- Что это такое ещё?
- Военно-полевая жена. Временно, так сказать, на период войны. А потом  собираются к своим семьям возвратиться. А девчонкам каково, поматросили и бросили, получается.
- Да, непорядок, - согласился Габидулла.
Они размеренным шагом шли по дороге. Настя чуть приотстала, и не слышала их разговора. Впереди показался немецкий пост. Дорога была перегорожена шлагбаумом. Что-то гортанно крикнули немецкие солдаты. Партизаны достали свои аусвайсы, с равнодушным видом смотрели, как офицер разглядывает документы. Через некоторое время он вернул их и махнул солдату, чтобы тот открыл шлагбаум.
Пока всё прошло гладко. Также без заминок минули ещё пост на самом въезде в город. Неторопливым шагом пошли по улице к дому Насти. Уже вечерело. На город спускался сумрак. Но до комендантского часа было далеко. Настина семья жила недалеко от центра города. Мать и младшие дети эвакуировались, а Никифор Петрович остался, чтобы организовать подполье.
Через несколько переулков они достигли её дома. В окнах горел свет, но они были закрыты занавесками. Настя постучала в дверь. Почти сразу же её открыли изнутри.
- Дочка пришла! – воскликнул Никифор Петрович. – Да и сынок здесь, и зять!
Партизаны вошли в дом. Габидулла, заходивший последним, прикрыл за собой дверь и оторопел. В горнице за столом сидели немцы.

20. Июнь 1915 г. Фершампенуаз.

Петруша не торопясь шёл по улицам родного села. Он долго добирался до Урала на поезде, ехал почти три недели от станции к станции, пока не вышел в Оренбурге. Затем на почтовых каретах и других попутных оказиях добирался до родной станицы. А приехав, поразился. Всё здесь оставалось так, как было до его отъезда. Та же мельница, те же улицы, те же деревья и дома. Ничего не изменилось. Здесь не чувствовалось войны. Как будто её совсем не было и в помине.
Но вот он на улице встретил калеку в солдатской шинели. Тот просил милостыню. Значит всё-таки и сюда дошла война. Петруша подошёл к солдату.
- Здравствуй, браток.
- И тебе не хворать, брат, - откликнулся калека. – А ты кто таков? Что-то не признал я тебя.
- Я - Пётр, сын Ивана Афанасьева, - Петруша достал из кармана табачок и, скрутив сигаретку, подал её солдату.
- Благодарствуйте, - кивнул калека.
- Что ж тебя батюшка от войны-то не откупил? Али денег не хватило? – прищурился от крепкого самосада солдат.
- Сам решил пойти. Да вот отвоевался.
Петруша дал калеке гривенник и, переставляя костыли, пошёл дальше к своему дому.  Весеннее солнце ярко светило в глазах, поблёскивая отражением на рыхлых, уже начинавших подтаивать сугробах. Знавшие Петрушу прохожие уважительно здоровались с ним, Пётр кивал в ответ. Он стеснялся своей инвалидности и хотел побыстрее дойти до дома.
- Это ведь Ивана Афанасьева сын, Пётр, - рассуждали между собой прохожие. – Тоже видно зацепило крепко на войне. Как же его молодая жена встретит?
О встрече с женой думал сейчас и Петруша. Уходя на войну, он бежал от этого навязанного ему брака. Но вот так скоро пришлось возвратиться, да ещё калекой…
Подойдя к дому, Петруша замедлил шаг. Вот и их дом с резными наличниками. У него замерло сердце. Осторожно открыл калитку, подошёл к крыльцу. Высокое крыльцо на костылях далось нелегко, вот уже и последние ступеньки. Вдруг дверь перед ним распахнулась, и на пороге он увидел Марфу Петровну.
- Петруша! Сынок! Вернулся! – мать кинулась его обнимать. А Петруша никак не мог отпустить костыли, боясь упасть назад с лестницы.
- Ну что Вы, маменька! Живой я и почти здоровый! – улыбнулся Пётр.
- Проходи скорее в дом! Вот отец-то обрадуется! – Марфа Петровна, взяв сына под руку, помогла ему переступить через порог.
- Иван, Пётр приехал! – крикнула она в глубину дома. Из своего кабинета выше Иван Данилович. Подошёл к сыну, крепко обнял.
- Ну вот, достойно отдал свой долг Родине, - не знал, что больше сказать Иван Данилович. Он очень надеялся оставить совместный со сватом бизнес на сына, но теперь сильно сомневался, что тот справится.
Марфа Петровна бросилась накрывать на стол. Петруша кинул шинель на лавку и, стуча костылями, прошёл в горницу. Отец пытался помочь ему. Но Пётр отстранил его руку.
- Не надо, папенька, я сам.
Иван Данилович вздохнул и пошёл за сыном.
- Ты не переживай насчёт ноги! Я слышал, был инженер Кулибин, он изобрёл механическую ногу. Её прицепляют к раненой ноге, и человек может ходить, - Иван Данилович пытался успокоить сына. – Может его изобретение не пропало даром. Денег на это не пожалеем, узнаем что и как, сделаем тебе ногу!
Петруша пожал плечами. Он сомневался в правдивости слов отца, но вдруг в них есть доля правды, и он сможет снова ходить без костылей.
- А что же моя молодая жёнушка меня не встречает? – вдруг спросил Пётр.
Иван Данилович помялся. Зашедшая в горницу Марфа Петровна вздохнула.
- Рассказывай, уж всё как есть, - сказала она, стоя в проёме двери.
- Да, как сказать. Не хочет она возвращаться…
- Не нужен ей, стало быть, калека? – усмехнулся Петруша.
- Ну что ж ты так себя обзываешь! – укорила мать. – Ну и пусть катится к своим офицерам.
Марфа Петровна вдруг осознала, что сказала лишнее.
- Это ты про что, маменька?
- Да не слушай её, сынок, это всё бабьи сплетни, - пытался успокоить его Иван Данилович.
- Да нет уж, папенька. Пусть матушка расскажет, что начала.
- А что рассказывать? Так и нечего, в общем-то, - засуетилась Марфа Петровна. – Просто ходят слухи, что не сидела Мария в ожидании тебя дома, всё по посиделкам, вечёркам да званым ужинам скакала, как стрекоза.
- Ну, дело молодое, что же ей всё время взаперти что ли сидеть? – возразил Иван Данилович.
- Взаперти может и не надо сидеть. Да танцульки с офицерами танцевать тоже как-то неприлично! – Марфа Петровна надула губы.
- Ну, танцульки так танцульки! – махнул рукой Пётр. – Не очень-то и хотел с ней видеться. Женили меня силком, вот и разведусь побыстрее. Хорошо хоть детей нажить не успели. Пусть с каким-нибудь офицером амуры крутит.
Они прошли в горницу, где Марфой Петровной уже был накрыт стол. От изобилия продуктов у Петруши заурчало в животе. Конечно, он и на фронте не голодал, там кормили справно. Но как надоела эта солдатская каша! А здесь опять маменькины пироги! Пётр с удовольствием оглядел стол.
- Сейчас, сынок, супчику тебе налью. А потом и дурщмаки в печи подойдут!
Поставив костыли около стола, Петруша присел на стул.
- Ну вот, пир на весь мир! Давно я так, маменька, не трапезничал! – Петруша взял ароматный ломоть ржаного хлебушка и жадно вдохнул его аромат.
- Вот я и дома! – улыбнулся Петруша.
- Да! Это самое главное, сынок! – переглянулись родители. 

21. Июль 2021 г. Ростов-на-Дону.
Через несколько дней заведующая кардиологией сообщила, что Галину Гавриловну на днях переведут в общую палату.
- Вы говорили, что ей какая-то родственница. Можете привезти документы? Она говорит, что у неё в общежитии они лежат в тумбочке. А то дело близится к выписке, надо, наконец, её оформить как положено.
- Хорошо,  у меня завтра выходной, съезжу, - пообещала Алёна.
Она с трудом дождалась, когда закончится смена и рано утром поехала на маршрутке в общежитие. Узнавшая её вахтёрша, согласилась пустить. Взяв с вахты ключи, она пошла вместе с Алёной на второй этаж.
Открыли дверь. Вахтёрша тоже вошла в комнату. Здесь всё оставалось так же, как в день её первого визита. Даже одеяло на кровати было скомканным.
- Сказали в тумбочке надо посмотреть, - нерешительно произнесла Алёна. Вахтёрша кивнула.
Алёна открыла скрипучую, висящую на одном шарнире дверцу. В тумбочке лежали какие-то вещи, бельё, платки. Наконец она нашарила рукой небольшой пакетик. Достала его, вытащила всё, что там было, и стала рассматривать. Открытка с юбилеем. Фото с родными. Старенький кошелёк. А вот и украинский паспорт. Алёна открыла его.
На фото была Галина Гавриловна, только значительно моложе. По-украински написаны её имя, фамилия и отчество.
- Да, это её паспорт. Поеду, отвезу в больницу.
- Хорошо, - кивнула вахтёрша. – Значит, пошла на поправку?
- Да, говорят, переводят в общую палату, - улыбнулась Алёна.
- Передавай ей привет от нас, - вахтёрша закрыла дверь в комнату и спустилась вместе с Алёной на свой пост. Алёна поспешила обратно в больницу.
Выйдя из маршрутки, Алёна присела на скамейку. Решила посмотреть ещё раз паспорт бабушки. «Галина Габiдулiвна Прiходько», - прочитала Алёна. - Дата рождения 30 сентября 1942 года. Место рождения – с. Брянцевка».
Теперь в сё голове словно пазл сошёлся. Конечно, они родственники. Ведь при украинской фамилии Приходько очень странно иметь редкое татарское отчество Габидулловна, причём такое же, как у её матери.
Алёна вспомнила, что её дедушка Габидулла как раз воевал на Украине. «Неужели он отец Галины Габидулловны? Или это просто совпадение? Мало ли людей с таким отчеством. И почему она называет себя Гавриловной?». Алёна решила ещё раз поговорить со старушкой. Слишком уж удивительным было всё это, как и сходство её с матерью Алёны. Она встала со скамейки и, положив паспорт в сумочку, пошла к больнице.
- Вот, всё, что нашла, - протянула паспорт Алёна старшей медсестре.
- Отдайте постовой медсестре, пусть оформит, - сказала Венера Исмаиловна.
На следующий день Галину Габидулловну перевели в общую палату. Алёна, экипированная, как обычно, в свой «скафандр», зайдя рано утром мыть полы, увидела, что на одной из кроватей сидит эта старушка. Одетая в свой махровый халат и старенькую вязаную кофту, она смотрела в окно, наблюдая, как большие серые вороны пытаются утащить друг у друга кусочек хлеба, брошенного пациентами.
Алёна, намочив тряпку, стала мыть под кроватями. Больные послушно убрали свои тапочки и подняли ноги. Она протёрла полы и уже хотела выходить. Это была последняя палата, оставался только коридор. Подойдя к двери, задумалась, а потом резко развернулась и подошла к старушке.
- Галина Гавриловна, здравствуйте. Как вы себя чувствуете? Вы меня не помните, это я, Алёна.
Старушка посмотрела на неё с любопытством. Алёна поняла, что в этом костюме да ещё с закрытым респиратором и очками лицом бабушка её просто не может узнать.
- Я приходила к Вам, помните, а потом Вам стало плохо, - напомнила Алёна. - Вы очень похожи на мою маму. А она недавно умерла. Может Вы одна у меня остались!  Расскажите, пожалуйста.
Женщины в палате стали прислушиваться к разговору.
- Что я могу сказать? Мне мать ничего не рассказывала об отце, - наконец произнесла старушка. – Говорит, был какой-то парень, татарин, партизанил тоже, Габидуллой звали. Потом его арестовали, больше она его не видела.
- Это  вам надо ДНК делать, чтобы разобраться – родственники вы или нет, - вмешалась в разговор соседка по палате.
- Зачем ДНК, я и так вижу, что мы с ней родственники, - возразила Алёна. Она достала из кармана фотографию матери. – Посмотрите, одно лицо!
Алёна показала фотографию соседкам и протянула его старушке. С фотографии смотрела, улыбаясь, её мама, Полина Габидулловна.
- И правда, так похожи! – удивились соседки по палате.
Старушка задумчиво разглядывала фото, потом протянула его Алёне.
- Всякое в жизни бывает, может и родственники, - произнесла она.
- Надо же, как в кино! – всё удивлялись соседки, обсуждая это событие.
В палату заглянула старшая медсестра.
- Алёна, почему коридор до сих пор не помыт?
- Всё, сейчас иду! – откликнулась Алёна.
- Ну ладно, я побежала. Можно я к Вам буду заходить? – спросила Алёна, подойдя к двери. Бабушка молча кивнула.
Вечером, несмотря на строгий запрет из-за карантинного режима, Алёна, надев свой защитный костюм, пришла в палату к старушке. «Скажу, что позвали полы протереть, пролили что-то», - придумала она «отмазку» на случай, если её здесь в неурочное время застанет кто-то из медперсонала.
Бабушка, как и другие больные, после ужина лежала на своей кровати. Алёна тихо поздоровалась. Старушка, приподнявшись, присела, Алёна присела на другой край кровати, подальше.
Галина Гавриловна уже не была так взволнована. Она, наоборот, обрадовалась её приходу. Соседки тоже заулыбались, ожидая продолжения интересной истории. Лёжа в больнице, они скучали, из-за карантина нельзя было даже из палаты лишний раз выходить, не то что на улице прогуляться. Читать книжки было лень, хоть они и валялись на журнальном столике в коридоре. Вот и «висели» в телефонах целый день. А тут такая детективная история!

22. Декабрь 1941 г. Артёмовск
К декабрю 1941 года партизанские отряды на Украине переходят к активной деятельности, одновременно начинается процесс объединения небольших территориальных отрядов в более крупные соединения. Немецкие войска сильно страдают от неожиданных нападений партизан, которые происходят в самых разных местах. Партизанами производятся не только диверсионные вылазки, но и крупные бои с противником. Но основными видами диверсий на это период остаются нападение на колонны врага, захват оружия, патронов и техники, добыча продовольствия, взрывы на складах с горючим. Всё это требовало и от партизанского отряда Карнаухова слаженных действий, координации со стороны Центра.
Пришедшие в дом Анастасии Приходько партизаны должны были обсудить дальнейшую тактику, но встретили там немцев. Они явно были навеселе, и видно праздновали уже давно, потому что трёхлитровая бутыль самогона была уже пуста наполовину.
«Что же это такое? Предательство?» - Габидулла уже хотел рвануть из избы, как Платон положил ему руку на плечо.
- Всё нормально, - тихо произнёс он.
- Вот, господа офицеры. Это мой сын Платон, дочка Анастасия, муж её Гаврила.
- Я! Я!  Карашо! – заулыбались немцы, которые, как оказалось, расположились здесь на постой.
- Садитесь за стол, покушайте, - пригласил  Никифор Петрович.
Габидулла не знал, что делать. Они не взяли с собой оружие, чтобы не выдать себя. Лишь маленькая финка лежала в правом сапоге. Но что сделаешь с ножом против троих с автоматами. Правда, автоматы их пока лежали на лавке. Размышления его прервал Платон.
- Не дёргайся, а то всё провалишь. Сиди тихо и улыбайся, - толкнул он в бок Габидуллу. Тот кивнул в ответ.
- Вот картошечка горяченькая, угощайтесь, - суетился Никифор Петрович, подливая немцам самогон в гранёные стаканы.
- Карашо! – снова заулыбались немцы. Габидулла хмуро смотрел на них. «Эти твари жгут наши деревни. Расселись тут как хозяева», - думал он. Платон снова толкнул его в бок: «Улыбайся». Сам Платон деловито крякнул.
- А что ваша немецкая власть даст нам, простому трудовому народу? – спросил он у одного из офицеров.
- Мы уничтожим всех большевиков, которые вас обижали, мы наведём здесь порядок! – самодовольно гаркнул рыжеволосый офицер.
- Понятно, господин офицер! Мы так ждём, когда же вы покончите с коммунистами!
«Что он несёт? Неужели он предатель? Куда я попал? Может они и не партизаны вовсе?» - терялся в догадках Габидулла. Он смотрел на Настю, та на протяжении всего разговора молчала, лишь улыбалась этим мерзким немцам.
Вскоре офицеры, напившись вдрызг, заснули. Никифор Петрович вместе с партизанами перетащил их в другую комнату, где, сняв сапоги, уложил на кровати.
«Вот уж не думал, что сапоги снимать немцам придётся. Стыдно рассказать кому-то», - мысленно ворчал Габидулла.
Никифор Петрович выключил свет в комнате и ещё раз проверил немцев. Те громко сопели во сне. Он снова позвал всех за стол. Настя к этому времени уже убрала со стола все объедки и грязную посуду. Мужчины сели. Никифор Петрович оглядел их.
- Задача такая: нужно объединить усилия всех партизанских отрядов, - тихо произнёс он. – Будем вместе осуществлять диверсионные операции, нападать большими силами и внезапно.
Из спальни послышался какой-то шорох. Никифор Петрович прислушался. Настя подошла к двери, заглянула. Немцы в прежних позах валялись на кроватях, один из них что-то бормотал во сне.
- Спят, - успокоила она мужчин. Никифор Петрович продолжил. Настя осталась слушать у двери комнаты, где спали немцы.
- Первое задание – нападение на колонну врагов. Задача – уничтожить противника, забрать как можно больше оружия и боеприпасов. Также продолжим взрывать мосты и железнодорожные пути.
- А что там про наших слышно? Ещё отступают? – спросил Платон. – А то немчура вон больно довольные сидят.
- Связной сообщил, что готовятся большие наступательные операции по всем фронтам, поэтому и нужна помощь партизан, - ответил Никифор Петрович.
- Ясно, они им в гриву ударят, а мы в хвост! – Платон довольно потёр руки.
- Как будут доводить до нас приказы? – Платон и Никифор Петрович приступили к обсуждению деталей. Габидулла внимательно слушал, пытаясь сосредоточиться, но мысли его были далеки от войны. Он украдкой поглядывал на Настю, которая стояла у двери, прислушиваясь к спящим немцам.
- А теперь давайте спать, утром пойдёте в отряд, - распорядился Никифор Петрович.
- Может, мы сейчас тихонько проскочим? – Платон встал с табуретки.
- Нет, уже комендантский час. Ходит много патрулей. Попадётесь, лучше переждать. – Никифор Петрович закурил. – Мы с тобой, Платон тут на лавках будем спать. А Настя с Гаврилой во второй спальне.
Платон недоумённо глянул на отца.
- Они по документам муж с женой, так мы и немцам сказали, - Никифор Петрович затушил папироску об пепельницу. – Постелю Гавриле на полу, а Настя пусть на кровати спит.
Платон скрипнул зубами, но ничего не сказал. Через пару минут в доме всё стихло, лишь всхрапывание пьяных немцев раздавалось изредка в тишине ночи.

23. Июнь 1915 года. Фершампенуаз.
Накануне Троицы Устинья напекла целый тазик всякой сдобы: и пироги с разными начинками, и дурщмаки, и баурсаки. В этот день они ходили с отцом на службу в церковь, а потом раздавали сдобу ребятишкам и бедным около храма.
Как обычно, отстояв службу, вышли их церкви, Устинья подошла к стоявшим в сторонке ребятишкам.
- Пойдёмте, я вас пирожками угощу, - позвала она их. Детишки с радостью побежали следом. А Устинья под руку с отцом степенно шли по улице. Подойдя к дому, Устинья повернулась к отцу.
- Папенька, а можно я их чаем угощу?
Гаврила Иванович удивился.
- Ну что ж мы эту босоту будем в дом пускать? – развёл он руками. – А вдруг украдут чего.
- Не украдут, папенька. Они недолго. Чай попьют и уйдут, - с надеждой посмотрела в глаза отцу Устинья.
- Ну что с тобой делать! Поступай, как знаешь! – махнул рукой Гаврила Иванович.
- Эй, пострелята! – засмеялась Устинья. – Проголодались уже, наверное?
Мальчишки радостно закивали головами, предвкушая угощение.
- Давайте в дом, будем пить чай! – пригласила Устинья.
Мальчишки в нерешительности остановились.
- Может, Вы нам просто вынесете. А то мы грязными ногами… - засомневался веснушчатый пацан, который вероятно был у них главным.
- А вы не балуйтесь! А то в следующий раз не позову! – пошутила Устинья.
Ребятишки переглянулись, дело было к обеду, и в животах уже начинало урчать. Конечно, они немного перекусили, чем Бог послал и прихожане подали, но так вдруг захотелось горячего чая… Но напрямую сказать об этом стеснялись.
- Да нет, тётенька, мы пойдём, - нерешительно произнёс веснушчатый мальчуган.
- А ну-ка заходите! – скомандовала Устинья. Ребятишки с радостью скинули у кого были, лапти, а кто был босый, вытерли ноги о постеленную мокрую тряпку.
- Идёмте в горницу, садитесь за стол, пригласила Устинья. Шмыгая  носами, детишки осторожно прошли в горницу.
Устинья принесла туда самовар и фарфоровые кружки, поставила на стол баранки, мёд, красный творог – эремщик-май, сюзьме и другие нагайбакские десерты и выпечку. Налила всем чай. Дуя на горячий чай, детишки дружно прихлёбывали его из пиалок, успевая затолкать в рот кусок баурсака.
- Ох ты! Сколько у нас гостей-то важных! – засмеялся,  входя след за ними в горницу, Гаврила Иванович. – А мне чаёк останется?
- Конечно, батюшка! – Устинья налила отцу чаю. Притихшие детишки перестали баловаться и чинно пили чай, рядом с Гаврилой Ивановичем, разглядывая обстановку вокруг.
- А что слышно в городе-то? Какие новости? Вы же везде ходите, наверное, многое знаете, - обратился Гаврила Иванович в веснушчатому мальчишке.
Пацанёнок дожевал баурсак и чинно, как подобает взрослому, ответил:
- Новостей много, и хороших, и плохих.
- Так расскажи нам, коли знаешь, - также чинно попросил Гаврила Иванович, стараясь не улыбнуться.
- Говорят, у Васильевых лошадь прямо со двора украли, - чуть подумав, произнёс мальчишка.
- Как же так? Ночью что ли?
- Да, залезли, говорят в конюшню, и самую хорошую его ездовую лошадку увели.
Гаврила Иванович покачал головой.
- А ещё что слышно?
- Ещё рассказывают, что  Савельев купил новую сноповязалку конную, да ещё открывает кредитное товарищество, будет всем желающим деньги ссужать по проценты.
- Ну надо же, - поразился Гаврила Иванович осведомлённостью подростка. Устинья улыбнулась непосредственности мальчишки.
- А у его свата – Ивана Афанасьева намедни сын с войны пришёл, только раненый, без ноги.
Устинья быстро глянула на отца и тут же спрятала взгляд. «Значит, возвратился Петруша, хоть и раненый, но всё же живой!» В душе её всё ликовало.
Детишки, допив чай, засобирались по домам. Когда они вышли за порог, Устинья стала прибирать со стола.
«Вот не было печали, - с досадой подумал Гаврила Ивановичу. – И так она тосковала, всё думала об этом прохвосте, а теперь и вовсе высохнет, глядя, как он с женой заживет припеваючи».
Гаврила Иванович взял «Оренбургские губернские ведомости» и, надев очки, стал делать вид, что читает. На самом деле тихонько посматривал на Устинью. А та словно расцвела. Она, улыбаясь, порхала на кухне, прибирая посуду.
«Может, надеется, что вернётся Петруша к ней, а может просто радуется, что живой, - размышлял Гаврила Иванович. – И ведь не спросишь, тут же замкнётся».
Покряхтев, Гаврила Иванович встал.
- Пойду-ка я в лавку схожу.
- Что-то купить надо, папенька? Может, я схожу? – оглянулась Устинья.
- Табаку бы надо прикупить, - Гаврила Иванович сказал первое попавшееся, что пришло в голову.
- Так недавно же брали, - удивилась Устинья.
- Запастись надо, вдруг цены поднимут, да и прогуляюсь немного, что-то душно у нас, - Гаврила Иванович вновь натянул свой парадный сюртук.
Выйдя на улицу, он оглянулся. Устинья махала ему в окно. И так всегда, куда бы он ни пошёл, всегда его дочка провожала, махая из окна. Подойдя к табачной лавке, он толкнул дверь. Прозвенел колокольчик у двери. В тёмном помещении продавец с кем-то разговаривал.
- Здравствуйте, Гаврила Иванович, - приветливо поздоровался сухощавый продавец.
- Здравствуйте, - откликнулся Гаврила Иванович.
Стоявший у прилавка мужчина в шинели оглянулся, и Гаврила Иванович узнал Петра Афанасьева.

24. Июль 2021 г. Ростов-на-Дону.

Алёна долго разговаривала с Галиной Гавриловной. Старушка рассказала, что семья её погибла во время украинской бомбёжки. Тогда им долгое время приходилось прятаться в подвалах. Однажды дочь с зятем пошли за продуктами, но так и не вернулись. В этот день прилетели натовские снаряды. Не удалось ни найти их тел, ни похоронить. Осталась Галина Гавриловна только с внуком Димой, который после гибели родителей присоединился к ополченцам, чтобы отомстить.
Вскоре городок, где проживала её семья, был освобождён. В подвал, где ночевала старушка, заглянули российские солдаты.
- Есть кто там? – раздалось у входа. Галина Гавриловна, обрадованная русской речи, крикнула ослабленным голосом:
- Здесь я, сынки!
В подвал спустились двое солдат.
- Здравствуйте, бабушка. Есть тут кто ещё?
- Ещё кошка моя Маруська, - показала старушка на пушистую красавицу.
- Кошка не считается, - улыбнулся солдат в камуфляжной форме. – Давайте, бабушка, мы Вас отсюда выведем и отправим к своим. Здесь Вам нельзя оставаться.
- Так куды ж я от своего дома-то? – развела руками старушка.
- Да от дома ничего не осталось. Вот после победы всё восстановим. Будет Вам новый дом! – командир взял её под руку и помог подняться. – Возьмите только документы, вещами Вас обеспечат.
Так Галина Гавриловна оказалась в Ростове-на-Дону. Здесь по крайней мере не бомбили. А люди к ней отнеслись доброжелательно и приветливо. Дали ей вещи и продукты, поселили  в общежитие. Всё это она рассказала Алёне, которая за несколько дней стала ей близким человеком.
- А почему Вы называете себя Гавриловна? Ведь вы на самом деле Габидулловна. Уж извините, я заглянула в паспорт Ваш.
- Да как-то переиначили на русский лад давно. Хохлам-то ведь тяжело было произносить настоящее отчество, да и мне так удобнее, нет лишних вопросов.
Они ещё немного посидели, но Галине Гавриловне было пора спать, и Алёна, попрощавшись с ней, пошла в ординаторскую. Она решила основной разговор перенести на  завтра.
На следующий день Алёна ходила как во сне. «Согласится ли бабушка  ехать на Урал? Как её уговорить?» - размышляла она. Машинально мыла полы в коридоре, а мысли все были о Галине Гавриловне.
Алёна решила сначала узнать о выписке. «Надо прикинуть примерно, на какое число тогда брать билеты», - подумала она. Венера Исмаиловна, к которой она подошла, заглянула в историю болезни старушки.
- Завтра будут брать анализы, если всё нормально, то в пятницу скорее всего выпишут, - сказала она.
Алёну это обрадовало. Ведь тогда можно будет поехать вместе с бабушкой домой. Если она согласится, конечно. Вечером она снова зашла к Галине Гавриловне, та рассказывала что-то своим соседкам. Девчонки хохотали.
- Ох и прикольщица Ваша бабушка, - рассмеялась одна из них. – Такие истории нам из своей жизни рассказала!
Алёна присела на кровать.
- Здравствуйте, Галина Гавриловна. Вот я и освободилась.
- Привет, дорогая, - Алёна почувствовала в голосе старушки теплоту. Теперь не было прежней настороженности.
- Знаете, я хотела ведь Вас к себе позвать на Урал.
Старушка удивлённо подняла на неё глаза.
- Погостить?
- Сначала погостить, а если понравится, можете остаться насовсем, - Алёна хотела взять старушку за руку, но вспомнила, что одета  в свой защитный костюм и перчатки, и не стала пугать бабушку.
 Старушка задумалась.
- Вы подумайте, только недолго. Надо ведь билеты заказывать на поезд.
Соседки по палате притихли, прислушиваясь к разговору.
- Я поеду, - вдруг твёрдо произнесла старушка.
- Молодец, Гавриловна! Так держать! – поддержала её соседка по палате.
Алёна, пренебрегая всеми мерами предосторожности, крепко обняла старушку.
Через несколько дней они под стук колёс поезда пили чай в новеньком вагоне. К выписке Алёна накупила Галине Гавриловне одежды, надев на неё новый спортивный костюм, удобный для дороги, ветровку и мягкие туфли.
- Вот ведь нарядила меня как актрису, - скрывая смущение, проговорила бабушка. – А халат куда положить.
- Халат выкинем, дома новый купим, - распорядилась Алёна. Она оформила в больнице увольнение, и вот уже они вместе с бабушкой ехали домой. Перед отъездом позвонила Мите, предупредила, чтобы встретил на вокзале в Челябинске.
Алёна взяла билет бабушке на нижнюю полку, а себе – на верхнюю. Галина Гавриловна, сидя у окна, с интересом рассматривала города и деревеньки, которые проезжали они. День за днём коротали они за разговорами. Вот уже проехали Самару, Уфу. На каждой большой станции Алёна заставляла бабушку выходить и прогуливаться по перрону.
- Непривычно как тут всё, - оглядывалась старушка. – Все по-русски говорят, мовы украинской и не слышно.
- Привыкайте, - улыбнулась Алёна. – Здесь Вас за русский язык никто не накажет.
Вечером, перекусив лапшой быстрого приготовления, Алёна принесла себе и бабушке чай.
- Завтра утром будем в Челябинске, а там и до  дома недалеко.
Всю ночь Алёна почти не спала, переживала, как же будет жить у них Галина Гавриловна. Ведь она не знала её вообще, ни её характер, ни привычки. Сорвала её с места, а вдруг не уживутся? Что тогда? Не возвращать же её обратно? Ведь это не игрушка. Под стук колёс она постепенно заснула.
Уже рано утром, когда они остановились ненадолго в Златоусте, проснулась.
- Вот и наш Южный Урал, - Алёна спрыгнула с полки.
- Что? Уже выходить? – засуетилась старушка.
- Нет, ещё три часа ехать. Это Златоуст. Будем потихоньку собираться.
Она сводила старушку в туалет, умылась сама, собрала постельное бельё и унесла его проводнице. Сложила все вещи в сумку. Посмотрела в окно, несмотря на июль, на Урале было прохладно, поэтому Алёна надела бабушке ветровку, повязала платок на голову.
Вскоре поезд замедлил ход. Вот и Челябинск. Алёна увидела, как по перрону идёт, заглядывая в окна вагонов, Митя. Она помахала ему, он радостно помахал в ответ.
- Дима, - вдруг сказала старушка.
- Да, это мой сын, только мы его зовём Митей, - Алёна удивилась хорошему зрению Галины Гавриловны.
- Да нет, это мой Дима, внук мой. Откуда он здесь?
Алёна поняла, что бабушка, наверное, что-то перепутала, но не стала с ней спорить.
25. Декабрь 1941 г. Артёмовск

Габидулла, прилёг на матрас, который дал ему Никифор Петрович и, укрывшись лоскутным одеялом, отвернулся к окну. Он смотрел, как тихие снежинки опускаются с неба. Сон не приходил. Сзади скрипнула кровать, это легла Настя.
Он вспомнил, как она осторожно перевязывала его рану, наклонившись и задевая косой его руку. Он уже начал засыпать, как вдруг кто-то тронул его за плечо. Габидулла повернул голову, рядом лежала Настя.
Он хотел что-то спросить, но она показала жестом – тсс! Габидулла осторожно повернулся, Настя всем телом прильнула к нему.
- Ведь ты же давно смотришь на меня! – прошептала она.
- А что Платон скажет? – спросил Габидулла. Почему-то больше всего он боялся Платона, а не отца Насти.
- Это моя жизнь, и я её проживу так, как хочу, - сказала Настя. Она обняла Габидуллу за шею и притянула к себе.
- Но ты же знаешь, у меня жена, дети, вот ещё жена родила уже, наверное, - пытался отстраниться Габидулла. – Я же всё равно не смогу остаться с тобой. Как закончится война, вернусь домой.
- Будь что будет! Мы не знаем, что с нами будет завтра, может и тебя, и меня убьют. Надо жить сейчас. Пусть и у меня будет хоть один счастливый день. - Настя прильнула к его губам, и Габидулла больше не сопротивлялся.
Утром заглянувший в комнату Платон застал Настю, лежащую в обнимку вместе с Габидуллой на полу.
- Ах ты, тварь! Всё-таки соблазнил её! – Платон схватил Габидуллу за грудки и ударил по лицу.
На шум прибежал Никифор Петрович. Он оторвал вцепившегося в Габидуллу сына.
- С ума сошёл, дурак! Ты хочешь нас спалить? Что немцы подумают!
- Хозяин! Что случилось? – раздался из другой спальни голос одного из офицеров.
- Да, зятёк мой спьяну с кровати упал, нос разбил, - отшутился Никифор Петрович, выходя из спальни. Он погрозил кулаком Платону и пошёл успокаивать немцев.
- Ты у меня ещё попляшешь,  - пригрозил Платон «зятю». Габидулла, вытерев рукавом кровь на носу, встал и пошёл к умывальнику. Настя испуганно смотрела на них.
«Как же я так опростоволосилась. Надо было вернуться в свою кровать, заснула, глупая, на его плече, пригрелась».
Не разговаривая между собой, Платон, Габидулла и Настя быстро покушали, пока немцы собирались вставать, и ушли из дома.
Прошло несколько месяцев. Габидулла опасался, что Платон будет всё время придираться к нему, но тот как будто забыл про этот случай. Или делал вид, что забыл. Они ходили на разные задания, делали совместные вылазки с другими партизанами, и Платон никогда не подводил ни Габидуллу, ни других своих товарищей. Но видно было, что он избегает любых разговоров, уходит, когда появляется Габидулла.
Действия партизан теперь координировались Центром, это позволяло проводить более масштабные операции.  Так несколько месяцев партизаны обороняли один из участков фронта, взорвали железнодорожный мост, уничтожили продовольственный склад гитлеровцев, пустили под откос военный эшелон, уничтожили один из немецких штабов. Постоянно делали вылазки, чтобы оборвать связь между немецкими подразделениями.
Центр тоже помогал бойцам, снабжая оружием и боеприпасами. Партизаны переправляли из вражеского тыла за линию фронта тяжело раненых, передавали ценные разведывательные данные.
Прошло ещё несколько месяцев, наступил 1942 год. Красная армия приближалась. Несмотря на то что немцы ещё устанавливали свои порядки на их территории, партизаны не давали им спокойно жить. В январе 1942 года до партизанского отряда дошёл слух, что немцы будут сгонять всех евреев для последующего уничтожения. Командиры партизанских соединений собрались в соляной шахте, чтобы обсудить дальнейшие действия.
- Товарищи, поступили сведения, что гитлеровцы планируют уничтожить всех евреев в городе, - начал Михаил Карнаухов, оглядев собравшихся. – Какие есть предложения?
- Как мы сможем помешать? У нас сил столько нет, чтобы на город двинуться, - засомневались мужики.
- Надо попробовать, - возражали им другие.
- Что пробовать? Только погибнем все без толку! – в пещере поднялся шум.
- Тихо, товарищи! Что расшумелись? Если планировать операцию, то только совместными силами, - предложил Карнаухов. – Лучше бы, конечно, объединить усилия с Красной армией, но пока линия фронта слишком далеко, и наши бойцы не успеют нам помочь. Уничтожение евреев произойдёт со дня на день.
- Откуда такая информация? – спросил кто-то.
- Вот, немцы развесили обращение, - показал Карнаухов смятый листок и стал вслух читать:
«Обращение к евреям Бахмута. В целях изолированного размещения все евреи г. Бахмута мужского и женского полов, всех возрастов, должны в пятницу 9 января в 8 часов утра собраться в помещении бывшего железнодорожного НКВД в парке».
Партизаны внимательно слушали командира. На их лицах уже читалось возмущение и стремление рвануть на выручку людям.
«Каждому лицу разрешается иметь с собой багаж в 10 кг, а также запас продовольствия на 8 дней. На вышеупомянутом месте сбора должны быть сданы ключи от квартир с указанием фамилии и адреса владельца квартиры. Вход в пустые еврейские квартиры или изъятие каких-либо предметов оттуда со стороны гражданского населения рассматривается как грабёж и карается смертью», - продолжал Карнаухов.
Кто-то закурил папироску, скрутив в «козью ножку» старую газету и набив её табаком.
«Противодействие данному постановлению, в особенности неточная явка или отсутствие на указанном месте сбора, наказывается строжайшим образом», - закончил командир.
 - Может их отправить в Германию хотят? Там ведь ничего не написано, что уничтожат, - предположил один из бойцов.
- Разве вы не видите, что немцы творят на нашей земле? С самого начала оккупации они приступили к уничтожению людей. В первую очередь ликвидации подверглись коммунисты, выданные предателями подпольщики, семьи командиров Красной армии, - твёрдо произнёс Карнаухов. – Ясно, что они замышляют преступление. Тем более что они уже уничтожали евреев на Украине и в Белоруссии.
Мужики задумчиво молчали. Если небольшие диверсионные вылазки стали обычным делом, то серьёзный бой без поддержки регулярной армии был им пока не под силу. Это понимали многие.
- Предлагаю проголосовать. Кто за то, чтобы организовать операцию по освобождению наших советских граждан? – Карнаухов первым поднял руку. Сидевшая недалеко от него Настя  стала считать.
- Кто против? – снова подсчёт голосов. – Большинством голосов предложение принято. Как только евреев начнут сгонять, будем выступать.

26. Июнь 1915 г. Фершампенуаз.

Гаврила Иванович с удивлением поглядел на Петра. Тот сильно изменился после возвращения. Это был уже не тот худощавый и нескладный мальчишка. Лицо его осунулось, в сгорбленной фигуре сквозь шинель проглядывало какое-то отчаяние. Петруша опирался на костыли. Немного помявшись, Гаврила Иванович протянул руку:
- Здравствуйте, Пётр Иванович.
Петруша, стуча костылями, подошёл к нему.
- Здравствуйте, Гаврила Иванович.
Они немного помолчали. Продавец, делая вид, что перекладывает товар, прислушивался к разговору. Всем в городе было известно, что Пётр, бросив Устинью и поспешно женившись на Марии Савельевой, уехал на фронт.
- Что там на фронте? Как наши? – спросил Гаврила Иванович лишь для того, чтобы разрядить обстановку.
- Неважно всё, отступают. А как Вы поживаете? – Петруша спросил это как можно равнодушнее, но в душе волновался и ждал, что же скажет Гаврила Иванович об Устинье.
- У нас всё хорошо, слава Богу. Вот зашёл за табачком, - Гаврила Иванович хотел как можно быстрее закончить разговор и уйти.
Продавец отвесил ему табака, Гаврила Иванович рассчитался и пошёл к дверям.
- Всего Вам хорошего! – приподнял он фуражку, кивнув Петру Ивановичу.
- Гаврила Иванович, а как Устинья поживает? – попытался задержать его Пётр.
- Хорошо поживает! – отрезал Ерёмин и закрыл за собой дверь. Продавец, покосившись на Петра, поставил мешочек с табаком на полку.
- Что-то ещё будете брать? – обратился он к Петру.
- Нет, спасибо, я тоже пошёл.
Продавец слащаво улыбнулся ему и занялся своими делами. Пётр, немного помедлив, взял костыли поудобнее и вышел на улицу.
Возвратившись домой, Гаврила Иванович долго не мог успокоиться.
- Ведь надо же! Встретил этого прохвоста! Ишь ты выискался! Как поживаете? А так поживаем! Хорошо поживаем! Тоже нашёлся герой! – Гаврила Иванович, зайдя в дом, продолжал ворчать вслух.
- Что случилось, папенька? – заглянула Устинья к нему.
- Ничего, доченька. Просто встретил этого прохвоста.
Устинья сразу поняла про кого речь.
- Ты видел Петрушу, папенька? Где?
- Да в табачной лавке и встретил! Зашёл, а он там стоит, - с негодованием произнёс Гаврила Иванович.
Устинья тоже была раздосадована. Ведь, если бы она пошла в лавку сама, то встретила бы Петра.
- Ну ладно, папенька. Что ты так расстроился? Ну встретил и встретил. Что теперь. У нас своя жизнь, - попыталась успокоить его Устинья.
- Вот именно! Своя жизнь! И я не позволю больше в неё вмешиваться этому прохвосту! – погрозил кулаком куда-то в окно Гаврила Иванович.
- Конечно, папенька. Что было, то прошло, - согласилась Устинья, хотя сама думала совсем по - другому.
Когда отец ушёл, она села за стол. Приготовив бумагу и перо, в размышлении остановилась. «Что написать ему? И стоит ли вообще писать? Ведь это очень неприлично, когда девушка обращается к мужчине, к тому же женатому», - размышляла Устинья.
«Нет, надо иметь гордость. Он же бросил меня. Он женился на другой! Значит у них уже были отношения в то время, как клялся в любви мне!» – пыталась она отговорить саму себя.
Но оставшееся к Петруше тёплое чувство всё перевешивало. «Напишу кратко, а там посмотрим», - решила Устинья.
Она написала краткое письмо, ещё раз прочитала текст и резким движением порвала бумагу. «Нет, не надо этого делать… Что же я так унижаюсь? Он, наверное, уже в объятиях жены наслаждается, а я уже отрезанный ломоть…»
Устинья несколько раз пыталась написать, но ей всё казалось, что слова здесь лишние, и объяснения ни к чему. «Да и что я должна объяснять? Это он пусть объяснит свой странный поступок», - размышляла она.
Наконец, решила просто назначить место встречи. Она быстро набросала текст, положила записку в конверт и передала служанке.
- Отдашь лично в руки! – строго наказала Устинья Наташке. – И смотри, чтобы тебя родители его или кто-то ещё не увидели!
Наташка понятливо кивнула.
- Сделаем, не переживайте! – Наташка шмыгнула сопливым носом и выбежала на улицу.
 
27. Июль 2021 г. Посёлок в Нагайбакском районе

Галина Гавриловна с любопытством разглядывала в окно проезжаемые деревни и леса. Высокие сосны громоздились около дороги, свешивали свои густые раскидистые ветки берёзы. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву, слепили глаза.
- Да, у вас как красиво! – оглянулась она на Алёну, сидевшую рядом с ней. – А у нас в основном поля и степи.
- Вот скоро вишня пойдёт, грибы полезут после дождей,  проедем с Вами вместе в лес, прогуляемся, - предложила Алёна.
- Можно, - улыбнулась старушка.
Через некоторое время она задремала. Ехавший за рулём Митя,  пытался рассмотреть её в зеркало. «Действительно, очень похожа на бабушку Полю, - думал он. - Но есть какое-то неуловимое отличие. Скорее всего они родственники. Но как оказалась у нас родня на Украине?».
Галина Гавриловна тоже удивилась, что Митя так похож на её внука Диму, и была немного разочарована, что это не он.
Вскоре они приехали домой. Собачка радостно встретила их, а на Галину Гавриловну начала лаять.
- Тобик, перестань, это свои, - приказала Алёна. Собачка приветливо завиляла хвостом.
- Вот и Вас тоже признала, - обрадовалась Алёна. – Чувствует родственную душу.
Галина Гавриловна вошла в дом, огляделась.
- Походите, - пригласила её Алёна. Митя занёс вещи, деловито поставил чайник на плиту, пока мать устраивала гостью.
- Вот будете жить  в этой спальне, - показала Алёна кровать, где раньше спала её мама. Она застелила сюда чистое постельное бельё, разложила вещи Галины Гавриловны.
Галина Гавриловна поставила сумку с вещами на пол и стала снимать куртку.
- Располагайтесь, отдыхайте, я пойду кушать приготовлю, - Алёна улыбнулась бабушке. – А ты, Митя, баню затопи.
Алёна стала хлопотать на кухне, а Галина Гавриловна прилегла на кровать. Это дом не казался ей чужим, и люди как родные, словно давно друг друга знали. «Поживу немного, а там посмотрим», - решила она, вскоре задремав.
Вскоре во дворе дымилась труба бани, а в доме разносились ароматы борща. Алёна решила приготовить этот суп, так как подумала, что он привычен для бабушки, да и быстр в приготовлении. «А потом порадую её и бишбармаком, и другими нашими нагайбакскими блюдами», - решила Алёна.
Через пару дней она повезла Галину Гавриловну на базар, чтобы прикупить ей ещё одежды. На площади были расставлены палатки, продавцы деловито раскладывали товар. Люди бродили по рядам, рассматривая вещи и подбирая нужное. Под руку с Галиной Гавриловной Алёна тихонько шла между торговых рядков.
Через некоторое время заметила удивлённые взгляды. Люди смотрели на них и оглядывались. Алёна сначала не поняла. Может что-то не так с её одеждой?
- Здравствуйте, - услышала она голос сзади. – А разве ваша мама не умерла? Я слышала, похороны были у вас недавно. Или это слухи?
Теперь Алёна догадалась, в чём дело. Все тоже, как и она, принимали Галину Гавриловну за её маму.
- А это не мама. Моя мама действительно умерла. А это сестра её, с Украины беженка. Вот привезла к себе погостить, - объяснила Алёна. Вокруг них уже собралась кучка любопытных.
- Надо же! Какое сходство! А мы думали, что это за чудо? Неужели Полина Габидулловна воскресла? – поражались люди. Они разглядывали Галину Гавриловну, которая в растерянности смотрела на них и улыбалась.
- Ну ладно, мы пойдём, а то бабушка устанет, - Алёна вышла из кучки людей, которые ещё долго продолжали обсуждать увиденное.
Ещё несколько месяцев ушло на оформление различных документов. Подали  заявление на российское гражданство, оформление медицинского полиса, пенсии. Но бюрократическая машина работала медленно. В каждом учреждении все сотрудники удивлялись сходству Галины Гавриловны с мамой Алёны, сочувствовали и пытались сделать всё возможное, но оформить всё быстро не получалось.
- Постепенно всё оформим, и пенсию будете российскую получать, - успокоила Алёна старушку. – А пока просто отдыхайте. Итак натерпелись в жизни!
- Да, конечно, пережила я всякое, - согласилась Галина Гавриловна.
Она быстро подружилась с соседками и почти каждый день то ходила к ним в гости сама, то приходили бабушки, то они сидели вместе на лавочке около дома. Когда не было новых подружек, Галина Гавриловна смотрела телевизор, наслаждаясь русской речью.

28. Январь 1942 г. Артёмовск.

 11 января 1942 года по улицам города потянулись люди, со скорбным видом, понимая, что они обречены. Тысячами шли женщины, старики, дети. Инвалидов и немощных родственники катили на саночках. Детей было очень много, так как в то время еврейские семьи отличались многодетностью. В толпе были и люди других национальностей, те, кто  не хотели бросать своих жён, мужей и детей. Они также приняли скорбную участь.
Почти все еврейские семьи шагали по улицам Артёмовска, который фашисты переименовали в Бахмут. Спрятать в своих домах и квартирах знакомых и соседей, которых угораздило родиться с «неправильной национальностью», рискнули очень немногие, и некоторые сразу же поплатились. Обнаруженных у них евреев расстреливали на месте вместе с хозяевами квартир.
На площади, куда согнали евреев, у людей стали отбирать их вещи, тех, кто пытался сопротивляться, избивали, а иногда и расстреливали. Автоматные очереди звучали тут и там, напоминая о том, что фашисты не остановятся ни перед чем.
К площади подъехали газенвагены. Или как их в народе окрестили, душегубки. В этих машинах выхлопную трубу присоединили к кузову, куда грузили людей.
- Загрузить по машинам! – скомандовал по-немецки офицер, махнув рукой.
Солдаты, натравливая на людей собак, стали сгонять их в машины. Через некоторое время забитые до отказа газенвагены тронулись в путь. Дорога их была недолгой, до песчаных карьеров. Там трупы задохнувшихся людей просто выбросили на снег.
Но на площади ещё оставалось много еврейских семей. Для них подъехало ещё несколько грузовиков, людей стали загонять в них. На окраине города послышались выстрелы.
- Партизаны, - закричали фашисты.
Несколько мотоциклистов и грузовиков с фашистами поехали в сторону начавшегося боя.
Габидулла вместе с товарищами залёг около разрушенного взрывами дома. Они уже прорвались через посты на окраину города, но были встречены шквальным огнём противника. Настя вместе с другими женщинами осталась в соляной пещере. Накануне она сообщила ему, что беременна. Обрадованный Габидулла обнял её.
- Родится пацан, назови Русланом, а если девка – дай какое-нибудь русское имя.
- Думаю, дочка будет. Назову Галиной.
Их встречи были недолгими. Платон следил, чтобы они не оставались больше наедине. Вот и теперь он сердито покашлял из своего угла.
- Завтра пойдём отбивать евреев, бой, наверное, будет жаркий. Не знаю, вернусь ли… - Габидулла взял её руку.
- Не говори так! Надо вернуться! Ради дочки ты должен выжить.
Они помолчали. Габидулла вдруг что-то вспомнил.
- Вот, одеть малышке, когда она родится, - он протянул Насте кулон с Николаем Чудотворцем. – Это оберег, пусть он теперь нашу дочку оберегает.
Настя быстро поцеловала его и ушла. Платон, злобно отвернувшись к стенке, заснул.
Лёжа в засаде, Габидулла вспоминал о Насте. Вернётся ли он к ней? Увидит ли когда-нибудь дочку.
- Попробуем обойти с фланга! – крикнул Карнаухов. – Дёмин и Сычёв, берите свои взводы и идите в обход.
Бойцы перебежками, под прикрытием огня товарищей, направились выполнять задание. Удар с фланга озадачил немцев, но ненадолго. Подъехали автоматчики на мотоциклах, подкрепление на грузовиках.
- Кажется, придётся жарко! – крикнул командир.
- Ничего, сдюжим, - откликнулся Платон.
Бой шёл несколько часов, но продвинуться партизанам не удалось, немцы крепко обороняли город. Подкрепление всё поступало, а силы бойцов иссякали.
В это время на площади немцы торопились завершить начатую казнь. Фашисты загнали в кузова грузовиков оставшихся евреев и повезли их за город. Обречённые люди кричали, плакали, но их загоняли ударами дубинок, немощных заставляли родственников нести на руках или просто пристреливали и кидали трупы в грузовик вместе с живыми. Эти машины смерти тоже ехали недолго, вскоре грузовики подъехали к штольне Алебастрового завода.
Фашисты придумали людям страшную смерть. Когда все оставшиеся евреи очутились внутри шурфа, была дана команда замуровать вход.
Бой на окраине продолжался. Партизаны знали, что сейчас продолжается казнь, и надеялись пробиться в город. Но немцы, подождав подкрепление, пошли в атаку. Заработала артиллерия. По позициям партизан начался плотный обстрел. Снаряды густо ложились, взрываясь и уничтожая наших бойцов. Один за другим раздавались взрывы. Габидулла, стараясь не обращать на них внимание, стрелял по бежавшим к ним фашистам. Уже удалось убить несколько, но гитлеровцы всё продвигались, приближаясь к их позициям.
- Отходим! – крикнул Карнаухов, боясь потерять остаток отряда. Он и так понимал, что за эту, несогласованную с Центром операцию ему «влетит» от командования.
Партизаны стали отходить через некоторое время, помогая раненым товарищам. Габидулла вдруг увидел, как упал Карнаухов, сраженный автоматной очередью. Он пополз назад, подхватил потерявшего сознание командира и потащил его. Подбежали товарищи, помогли нести Карнаухова, который был ранен в ногу. Постепенно, отстреливаясь, дошли до укрытия, большинство из партизан вернулось в соляную пещеру. Погибших было тоже много. Но больше всего было обидно, что так и не смогли спасти людей, обречённых на смерть. Как узнали потом партизаны от местных жителей, стоны и плачь из замурованного входа раздавались потом ещё несколько дней.
Артёмовск Красная армия освободила 5 сентября 1943 года. Советское командование практически сразу начало расследование чудовищного преступления нацистов. К шахте, где были замурованы евреи, отправилась государственная комиссия, которую сопровождала толпа людей. Среди них были и партизаны, которые пытались спасти обречённых.
Чтобы освободить выход, укрепили взрывчатку и взорвали  его. Габидулла вместе со всеми вошёл внутрь. Его глазам предстала холодящая кровь страшная картина. В сухом алебастровом воздухе шахты тысячи трупов превратились в мумии, и зловещие мёртвые тела покрыли весь пол шурфа. Их скрюченные и нелепые позы заставляли присутствующих плакать от одной мысли, какими были последние минуты этих обречённых людей.
Вот стоят, обнявшись, у стены мужчина и женщина, наверное, муж и жена, внизу их, обхватив ноги, обнимали дети. Рядом на камне, словно живая, сидела женщина лет тридцати. Невдалеке от неё другая женщина обхватила руками свою дочь, ещё одна прижимала к мёртвой груди навсегда заснувшего застывшего грудничка. Двое совсем маленьких детишек, стоя на коленках, уткнулись в дедушкины ноги, пытаясь найти хоть у кого-то защиту.
Габидулла шёл между трупами, а их было сотни, тысячи, они выплывали из темноты шурфа, ими занято было всё пространство пещеры. Габидулла с тяжёлым сердцем вышел наружу и никак не мог надышаться свежим воздухом. Он никак не мог понять – как можно вот так заживо похоронить тысячи людей. Почему они тогда отступили и так и не спасли этих людей? Эти мысли не давали ему покоя.
В этот же день пленных полицаев заставили выносить останки погибших. Тела выкладывали в десятки длинных рядов, а родные и близкие, которым удалось выжить, ходили вдоль этих страшных рядов, пытаясь опознать своих знакомых и близких.
Как затем зафиксировала государственная комиссия, всего удалось опознать 408 человек, имена порядка полутора тысяч погибших занесли в  городскую «Книгу Скорби». Но было много и таких, у кого в живых никого не осталось, их похоронили, как неизвестных.

29. Июнь 1915 г. Фершампенуаз.
Устинья нетерпеливо ждала, когда придёт Наташка, а та, выполнив поручение, не торопилась идти домой. Проходя через базар она «зацепилась языком» с одним из парней, который помогал подносить товар покупателям.
- Что, Наталья Архиповна, тут разгуливаешь? – ткнул её в бок Алёшка.
- Да ну Вас, Алексей Петрович. Не разгуливаю я, поручение хозяйское выполняю, - важно произнесла Наташка.
- Что ж это за такое важно поручение может быть? – продолжал приставать Алёшка.
- Не скажу. Устинья Гавриловна не велела никому говорить.
- По секрету, мне только шепните на ушко, Наталья Архиповна, - взял Алёшка её за руку.
Наташка только было открыла рот, чтобы проговориться, да увидела вдалеке Гаврилу Ивановича, который шёл куда-то по делам.
«Ох, и задаст же мне, коли увидит, что я тут без дела мотаюсь», - подумала Наташка и, подобрав юбку, побежала домой. Алёшка только почесал затылок, смотря ей вслед.
Забежав в дом, Наташка отдышалась. Кажись, успела до Гаврилы Ивановича вернуться. Устинья, которая ждала её, тут же выглянула из комнаты.
- Ну как всё прошло? Рассказывай! – повела она Наташку к себе.
- Да что ту рассказывать? Позвала Петра Ивановича и отдала ему лично в руки, - Наташке явно хотелось улизнуть.
- И всё? Никто тебя не видел?
- Работник их только, Василий. Ему не стала письмо отдавать, сказала, что велено Петру Ивановичу лично в руки, - Наташка шмыгнула носом и замолчала.
- А дальше что? – не унималась Устинья.
Наташка вздохнула. «Не отстанет, пока всё не расскажу», - подумала она.
- Вышел Пётр Иванович, удивился, спросил, зачем пришла. Я отдала ему письмо и ушла.
Устинья задумалась и посмотрела на Наташку.
- А он что?
- Он взял, и я ушла.
- И всё? Ничего не сказал? – допытывалась Устинья.
- Сказал «спасибо» и ушёл, - пожала плечами Наташка. – А, ещё гривенник дал!
- Ладно, иди, посуду помой. Да ужин готовь. Скоро батюшка приедет, - распорядилась Устинья и пошла во двор проверить птицу.
В записке она написала просто: «Старый дуб. 10 часов вечера». Теперь оставалось только ждать, придёт ли туда Петруша или проигнорирует её просьбу.
Вечером Устинья вместе с Наташкой встретила пришедших  с пастбища коров и телят. Помогла напоить, села вместе с Наташкой доить. Девять коров они подоили за час. Полные вёдра занесли во времянку, где стояли сепараторы, долго сепарировали молоко. Теперь сепараторы были во многих домах, поэтому сдавали им молоко лишь те, у кого было по две-три коровы, остальные сепарировали у себя дома.
Закончив всю работу, Устинья села у окна и, взяв пяльце, стала вышивать. Расписные узоры ненадолго отвлекли её внимание. Но она всё время думала о нём. Придёт ли? А может забыл её уже? Может молодая жена дала ему счастье?
Вскоре пришёл Гаврила Иванович. Отсеявшись, он был допоздна занят на сенокосе, нужно было заготовить коровам и телятам сено. Хорошо, что сенокосилка работала исправно. Наташка накрыла на стол.
- Какие сегодня новости, папенька? – спросила Устинья, чтобы скрыть своё волнение. - «Только бы он ничего не заметил!»
- Да всё также. Лето сухое, сена мало будет. Придётся к осени ещё раз подросшую траву подкосить, чтобы на зиму коровам хватило, - Гаврила Иванович обмакнул испечённую Устиньей кральку в чай, чтобы размягчить её и откусил.
- Война эта добром не закончится, - вдруг задумчиво произнёс он.
- Почему Вы так думаете, папенька, - спросила Устинья растерянно. Мысли её были далеки отсюда.
- Не та уже Россия! – тихо сказал Гаврила Иванович.
Устинья не придала значения его словам. Наскоро попив чай, она, сославшись на плохое самочувствие, пошла в комнату.
- Иди, дочка, что-то румянец у тебя какой-то нездоровый, - забеспокоился он. – Ты не заболела ли часом?
У Устиньи и правда горели щёки. Но она отмахнулась.
- Ну что Вы, папенька, просто перегрелась на солнышке. Пойду, прилягу.
Она дождалась, когда настанет 10 часов. В это время Гаврила Иванович ложился спать. Устинья накинула лёгкую шаль и осторожно вышла из дома. Она наказала Наташке, что если придёт поздно, то постучится в её окошко.
На улице уже наступали сумерки, но было ещё светло. Устинья побежала по улице на окраину села. Ей вовсе не хотелось в такой поздний час идти одной по улицам, тем более, что могли попасться знакомые и задать лишние вопросы, но делать было нечего, сама затеяла это приключение. Устинья решила, если спросят, соврать, что телёнок пропал и она его побежала искать.
Прибежав к лесочку, расположенному на окраине, она отдышалась. По лесной тропинке Устинья пошла к тому самому дубу, у которого они не раз встречались в той «прошлой жизни». Наступали сумерки. Лес тихо шелестел листвой. Она шла по знакомой тропинке.
«Не слишком ли я рано иду? А вдруг его ещё нет? Надо было немного припоздать! - подумала Устинья. – Что ж я как малый ребёнок несусь сломя ноги?». Она чуть сбавила шаг.
«А может не надо с ним встречаться? Что я ему скажу? Зачем пришла?» - сомнения одолевали Устинью, но ноги всё несли к тому дубу.
Вот впереди показалась полянка, на которой и рос это огромный раскидистый дуб. Устинья подошла к крайнему дереву перед полянкой и осторожно выглянула из-за него.  На поляне около дуба стоял Пётр.

30. Февраль 2022 г. Посёлок в Нагайбакском районе.

Галине Гавриловне понравился её новый дом. Они с Алёной жили душа в душу. Алёна словно обрела вторую маму, а Галина Гавриловна – новую семью. Конечно, не всё было гладко, приходилось приспосабливаться  друг к другу. Но обе женщины понимали, что теперь они уже не смогут расстаться.
Но Галина Гавриловна тосковала по своему внуку. Как-то вечером  спросила у Алёны.
- Вот как бы про Диму моего узнать? Ведь ничего не знаю о нём. И он теперь не сможет меня найти, не знает моего адреса.
Алёна задумалась. Как же помочь бабушке?
- Может, попробуем обратиться в военкомат? Там могут поискать, где он находится.
Они, поужинав, сидели у телевизора. Вечерами всегда садились рядом и смотрели какое-нибудь кино. Митя почти всегда уходил с друзьями погулять, приходил поздно и ложился спать. А Алёна с Галиной Гавриловной вместе коротали вечера.
На телеканале начались новости. В кадре двигались колонны танков, На них были странные буквы Z и V. Алёна включила телевизор погромче. На экране появился президент.
- Уважаемые граждане России! Дорогие друзья! Сегодня вновь считаю необходимым вернуться к трагическим событиям, происходящим на Донбассе, и ключевым вопросам обеспечения безопасности самой России, - говорил Путин.
- Что-то видно случилось! Президент выступает с обращением, - пояснила Алёна Галине Гавриловне. Та кивнула и тоже прислушалась. А Путин говорил о внешних угрозах, агрессивной политике НАТО.
- Дальнейшее расширение инфраструктуры Североатлантического альянса, начавшееся военное освоение территорий Украины для нас неприемлемы… Проблема в том, что на прилегающих к нам территориях, замечу, на наших же исторических территориях, создаётся враждебная нам «анти-Россия», которая поставлена под полный внешний контроль, усиленно обживается вооруженными силами натовских стран и накачивается самым современным оружием, - слова президента звучали чётко. Алёна почувствовала как нарастает тревога в её душе.
Она ждала, что же дальше скажет глава государства. Алёна взяла за руку Галину Петровну. Старушка не расслышала и половины из того, что было сказано, но поняла, что грядёт что-то неизбежное.
- В связи с этим в соответствии со статьей 51 части 7 Устава ООН, с санкции Совета Федерации России и во исполнение ратифицированных Федеральным Собранием 22 февраля сего года договоров о дружбе и взаимопомощи с Донецкой народной республикой и Луганской народной республикой мною принято решение о проведении специальной военной операции, - заключил президент.
Он ещё что-то дальше говорил, обращаясь к соотечественникам, а в голове Алёны пульсировало – неужели случилось самое страшное и мирная жизнь осталась позади?
Вскоре пришёл Митя.
- Митя, ты слышал новости? – не успел он зайти в дом, спросила Алёна. Галина Гавриловна к тому времени ушла в свою спальню и укладывалась спать.
- Да, мама, видел в интернете, - Митя согрел себе суп и, наложив его в тарелку, сел за стол.
- А тебе ведь в армию в этом году. Отсрочка от учёбы закончилась, - посетовала Алёна.
- Это же не значит, что всех срочников туда пошлют. Там те, кто по контракту служат, - пытался Митя успокоить мать.
Через несколько месяцев, пройдя призывную комиссию, Митя отправился в армию. Алёна перед отправкой собрала его друзей и родных на проводы. Людей пришло много. Сидели почти до утра, а потом друзья увезли Митю в Верхнеуральский военкомат, откуда он отправился на распределительный пункт.
Митя звонил почти каждый день. Однажды он сообщил, что его направляют с несколькими другими парнями в Новосибирскую область. «Ну, слава Богу, подальше от границы», - вздохнула Алёна.
Теперь они коротали время вдвоём с Галиной Гавриловной. Алёна была рада, что перевезла старушку к себе. После смерти матери дом опустел, и всё напоминало в нём о маме. Галина Гавриловна словно заполнила эту пустоту. Утром Алёна, позавтракав вместе с бабушкой, уходила на работу,  ставила на плиту вариться кастрюлю с мясом. Поручала старушке доварить суп. Та исправно доваривала, и к обеду Алёну ждал или наваристый борщ, или нагайбакская лапша, которая пришлась по вкусу Галине Гавриловне.
- А давайте сегодня сделаем бишбармак, - предложила как-то в выходной Алёна.
- Слыхала про такое блюдо, только ни разу не пробовала, - отозвалась старушка.
- Вот и славно, значит попробуете! – Алёна вытащила из морозилки мясо и поставила вариться, накатала побольше сочней.
Через несколько часов почти всё было готово.
- Жалко, что Мити нет, он очень любил кушать бишбармак, - с грустью проговорила Алёна. – Давайте соседей позовём, а то нам одним столько не съесть.
Пришедшая «на чаёк» тётя Маруся из соседнего дома вместе со своим мужем Фёдором удивились.
- Ничего себе чаёк! Да тут целый праздник!
- Вот решила угостить Галину Гавриловну бишбармаком, она его ни разу не ела.
- Да, тут без стопочки не обойтись, - довольно крякнул Фёдор.
- А и взаправду! Давайте-ка по пятьдесят грамм!

31. Сентябрь 1943 г. Артёмовск

Красная армия, наконец-то, освободила город. Габидулла вместе с другими партизанами должен был войти в состав одного из полков действующей армии. Предварительно с каждым сначала беседовал особист. Вызвали для беседы и Габидуллу.
Постучав, он вошёл в кабинет. Там было сильно накурено. И хотя форточка была открыта, сизый дым не улетучивался.
- Присаживайтесь, - показал на табуретку, стоявшую перед письменным столом, офицер в форме капитана госбезопасности.
Габидулла присёл. Офицер деловито что-то рассматривал в лежащей перед ним папке. Минуты тянулись бесконечно. Наконец, он поднял глаза.
- Рассказывайте.
- Что рассказывать? – не понял Габидулла.
- Как тебя немцы завербовали и к нашим отправили, – особист стряхнул пепел с папироски.
Габидулла удивлённо раскрыл глаза.
- Какие немцы? Я же в партизанском отряде воевал!
- А как ты туда попал? Ты ведь в плену был! – офицер, снова затянувшись сигареткой, выпустил струю дыма в сторону Габидуллы.
- Да не был я ни в каком плену! Я сразу же после боя попал к партизанам, - пытался возразить Габидулла.
- А вот товарищи твои совсем другое рассказывают, - прищурившись посмотрел на него офицер.
«Кто же мог это рассказать? - подумал Габидулла. – Он перебирал своих товарищей, но ничего не приходило в голову».
- Ну так что? Сам расскажешь, как тебя фашисты завербовали или помочь? – офицер погасил сигаретку, положив окурок в пепельницу, и встал. Подойдя к Габидулле, он вдруг схватил его за волосы.
- Говори, фашистский прихвостень! – он резко ударил Габидуллу по лицу. Кровь хлынула из носа.
Габидулла ничего не мог понять.
- За что? Я же воевал за наших! Я же не предатель! – ещё один удар в лицо заставил его замолчать. Габидулла еле удержался, чтобы не упасть с табуретки.
- А ты докажи! Ведь привели тебя из плена. А кто знает, может фрицы тебя успели завербовать. Может ты вредил только в отряде? Почему там так много погибло бойцов?
Габидулла утер рукавом кровь на лице и промолчал. В голове стучала мысль: «Кто? Кто? И главное за что?». И тут его осенило – Платон. Это он решил отомстить Габидулле за то, что он связался с его сестрой. Теперь всё вставало на свои места. Ведь пригрозил тогда ему Платон, а Габидулла не обратил на это внимания.
С Настей он давно не виделся, после того, как она родила, её отправили в тыл, за линию фронта. Он слышал, что после того, как наши войска освободили Артёмовск, Настя вернулась с ребёнком в город, но увидеться так и не удалось.
Через несколько часов избитого и потерявшего сознание Габидуллу бросили в камеру, что находилась в подвале здания местного НКВД. Вместе с ним в камере сидело несколько человек. Такие же избитые и почти упавшие духом.
Один из задержанных был офицером Красной армии. Его тоже избивали, добиваясь каких-то признаний.
- Это чудовищная ошибка! Я ни в чём не виноват! Я напишу товарищу Сталину, - твердил он соседям по камере.
Потом подходил к двери и стучал.
- Дайте мне бумагу! Я напишу письмо товарищу Сталину! – кричал он.
Врывавшиеся в камеру конвоиры ударами прикладов раскидывали всех, не разбирая, кто кричал.
- Угомонись уж ты! Из-за тебя всем достаётся, - попросил его Габидулла.
- Ты - враг народа, как ты мне можешь такое говорить?! Мне советскому офицеру! Я здесь по ошибке! – петушился офицер.
- Мы все здесь по ошибке, - устало возразил Габидулла. – Мы тоже никого не предавали.
Офицер глянул на него недоверчиво. Потом посмотрел на других.
- Вас тоже взяли по ошибке?
- Нас арестовали только за то, что были в плену, - сказал со своей койки один из мужиков. – Теперь все проходят через этот фильтр. Но ещё никого не отпустили, всех отправляют в лагеря.
- Тогда давайте отправим коллективное письмо товарищу Сталину. Может тогда он поймёт, что на  местах допускаются перегибы в работе.
Мужики только махнули рукой. Зачем писать, если это письмо так и останется в столе офицера НКВД, а может даже просто будет выброшено в урну.
Каждый день Габидуллу вызывали на многочасовые допросы, ему не давали спать, есть, светили в глаза яркой лампой, били по лицу кулаками, а когда падал, пинали сапогами, куда придётся. Но он не признавался, потому что понимал, что тем самым подпишет себе смертный приговор.
- Никто меня не вербовал, я сразу попал к партизанам, - через в кровь разбитые губы бормотал он.
Вскоре тройка НКВД решила его судьбу. Двадцать пять лет без права переписки.
«Вот и отвоевался», - устало подумал Габидулла, выслушав приговор. Теперь хотя бы была ясность. Главное – не расстрел. А уж в Сибири он как-нибудь выживет.

32. Июнь 1915 г. Фершампенуаз

Устинья смотрела из-за дерева на Петра. Прошло всего несколько месяцев, а он очень изменился.
«Исхудал что ли», - пыталась она разглядеть его. Пётр, переставляя костыли, вышагивал у дуба, поглядывая по сторонам.
Наконец Устинья решилась. Она шагнула из-за дерева. Пётр сразу увидел Устинью, и, переставляя костыли через высокую траву, поспешил к ней.
- Как я соскучился, Устюша! – попытался он её обнять. Но Устинья вытянула вперёд руками, отстраняясь.
- О жене, наверное, больше скучал, - стрельнула она в него суровым взглядом.
Пётр сразу сник. Когда он получил записку, в которой не было ни подписи, ни каких-то объяснений, он сразу подумал, что Устинья ждёт его и всегда ждала. Но она теперь была холодна.
- С женой я не живу, она сама по себе, - хмуро сказал Пётр. – Думаю разводиться.
Устинья обрадовалась его словам, но виду не подала, решила ещё немного помучить Петрушу.
- Прости меня, Устюша, не посмел я тогда ослушаться отцовской воли, - в голосе Петра звучало отчаяние. – Но и с женой жить не стал. Не были мы с ней фактически мужем и женой, не трогал я её, сразу ушёл на фронт.
Устинья слышала о разладе в семье Петруши, но верить слухам боялась. Слышала она и о похождениях Марии, пока Пётр был на фронте.
Петруша с тоской посмотрел на Устинью.
- Я понимаю, мой поступок ничем нельзя оправдать. Но может быть ты всё-таки простишь меня, Устюша. – Петруша попытался встать на колени, но костыль вывалился у него из рук, и он повалился на траву.
- Что с тобой? Тебе плохо? – испугалась Устинья.
- Нет, я просто свалился! – засмеялся Пётр. Устинья, взяв его за руку, попыталась поднять, но Петруша дернул её руку, притягивая к себе, и они вместе повалились на траву.
Обняв Устинью, Пётр нежно поцеловал её. Устинья словно очнулась.
- Пора мне, поздно уже, скоро стемнеет, надо домой возвращаться, - она приподнялась, отряхнула платье. Помогла подняться Петру.
- Мне пора идти, - Устинья побежала к тропинке.
- Ты придёшь ещё, Устюша? Я буду ждать, – крикнул ей вслед Петруша. А Устинья бежала по тропинке, не оглядываясь.
 «Что это я так разволновалась, - подумала она. – Надо успокоиться».
Пока она шла, порядком стемнело. Подойдя к своему дому, Устинья постучала в окошко комнаты, где спала Наташка. В окошке показалась лохматая физиономия работницы. Через несколько секунд она отворяла парадную дверь.
- Ну как? Повидались? – с любопытством заглянула её в глаза Наташка.
- Ага! – только и смогла сказать Устинья.
- И что он сказал? – Наташке страсть как хотелось узнать подробности, но из хозяйки никогда слов клещами не вытянешь. – Ну, Устинья Гавриловна, расскажите!
Устинья на секунду задумалась.
 - Прощения попросил, - сказал она.
- А Вы-то что?
- А я ничего не ответила. Пусть помучается! – засмеялась Устинья.
- Правильно! Так с ними и надо, с мужиками! – довольная Наташка пошла на свою лежанку, рассуждая сама с собой о коварстве мужчин. Устинья, тихонько пройдя в свою комнату, легла, но ещё долго не могла заснуть. Она вспоминала этот поцелуй на траве у дуба. Ведь Петруша поцеловал её в первый раз. До этого, когда они раньше встречались он и помыслить не мог себе такого.
«Смелый стал Петруша, возмужал», - подумала она. Как бы ни скрывала от самой себя это чувство, Устинья понимала, что до сих пор любит Петрушу.
Ей вспомнились те далёкие довоенные вечера. Когда они под руку с Петрушей прогуливались в городском парке. Как однажды он пригласил её на пикник. Тогда она подумала, что Петруша хочет ей сделать предложение.
На ходке Петруши они подъехали к тому самому лесу. Пётр деловито вытащил корзинку с едой и вином, взял плед. Подхватив Устинью под руку, он повёл её к дубу. Там, расстелив на траве плед, разложил снедь. Он чрезвычайно смущался и не знал, о чём говорить. Выручила Устинья.
- Петруша, расскажите, как вы участвовали в военных сборах.
- Конечно! – обрадовался Пётр тому, что есть о чём поговорить. Ведь он не представлял, как будет развлекать Устинью. – Сейчас готовлюсь к скачкам, мне тоже разрешили участвовать, вот волнуюсь, как бы не опростоволоситься в первый раз.
Пётр все рассказывал ей про строевые тренировки, джигитовку и свой полевой быт, а Устинья ждала, когда же он произнесёт главные слова. Но Петруша подливал в её бокал вино, подавал фрукты и снова читал стихи. Устинья поняла, что никакого признания не будет. Ей внезапно стало грустно.
- Что-то мне нездоровится, я, пожалуй, пойду, - вдруг оборвала она его, не дослушав до конца.
Петруша с удивлением поглядел на неё. Внезапно произошедшая перемена озадачила его.
- Хорошо, давайте я Вас провожу домой, - растерянно произнёс он.
Молча они дошли до дома Устиньи. Она сухо попрощалась и  ушла. Петруша пошёл дальше. Подумав, что Устинья действительно приболела, он не придал значения её изменившемуся настроению.
«Теперь Петруша стал значительно смелее, - подумала Устинья, лёжа в кровати. – Но хватит ли ему смелости развестись с женой?».
Она поворочалась в постели, мысли одолевали, не давая заснуть.
 «Будь что будет, - решила девушка.  – Лишь бы папенька не узнал». Она решила завтра снова пойти к дубу. Устинья вздохнула с облегчением и спокойно уснула.

33. Сентябрь 2022 г. Посёлок в Нагайбакском районе.

Алёна пришла с работы. Галины Гавриловны дома не было. «Наверное, снова ушла к соседке». Старушка подружилась с бабушкой Марусей, которая была почти её сверстницей, и пенсионерки обменивались визитами, пока Алёна была на работе. Галина Гавриловна оказалась очень общительной и познакомилась уже почти со всеми соседями в округе.
Алёна переоделась и стала готовить ужин. Сегодня решила сделать просто макароны по-флотски. Обжаривая на сковородке фарш, она заглянула в телефон. «Что-то Митя не звонил давно, - подумала она. – Может попробовать самой позвонить. А вдруг он занят?» Некоторое время она терзалась в сомнениях, потом набрала номер.
«Абонент недоступен»,- прозвучало в трубке. «Что бы это значило? – прикинула Алёна. – Скорее всего, он занят, поэтому выключил телефон. Лишь бы с ним ничего не случилось…»
Ужин был готов, и Алёна позвонила Галине Гавриловне. Недавно она купила ей простой кнопочный телефон. Бабушка долго не хотела пользоваться им, наконец, согласилась. Алёна записала ей свой номер и показала, как нужно звонить и отвечать на звонки. Но получалось у неё это не всегда. Вот и сейчас Алёна долго ждала, в трубке звучали гудки.
Наконец послышался скрипучий голос Галины Гавриловны:
- Алё!
- Галина Гавриловна, Вы у соседки? Приходите, ужин готов.
- Ага, мы тут чаёвничаем, сейчас приду.
Через некоторое время Галина Гавриловна пришла домой. Начаёвничавшись в гостях, она отказалась от ужина, но посидела вместе с Алёной, пока та ела.
- Ну что нового в посёлке? – спросила Алёна, зная, что бабка Маруся всегда в курсе всех местных новостей из раздела «кто с кем спит», кто родился, женился или умер.
- Мобилизация, говорят, началась, - сказала Галина Гавриловна. – Путин объявил.
- Да, это я тоже слышала. Страшно стало жить, - Алёна налила себе и старушке чаю и включила телевизор на кухне.
Про мобилизацию говорили по всем федеральным каналам, передавая новое обращение президента. Алёна вздохнула. «Лишь бы срочников не трогали, - подумала она. – Мите уже полгода осталось служить, под горку, как говорится». Она вспомнила о просьбе Галины Гавриловны узнать о её внуке.
- Я сегодня звонила в военкомат, сказали, будут узнавать про вашего Диму, - сказала она Галине Гавриловне. – Ещё написала депутату, говорят, он помогает найти, если нет о ком-то известий.
Галина Гавриловна кивнула. Лежавший на столе телефон Алёны вдруг зазвонил. «Сынок», - высветилось на экране.
- Митя звонит! – обрадовалась Алёна и взяла трубку.
- Здравствуй, мама! – раздался в трубке его голос.
- Здравствуй, сынок! Как у тебя дела?
- Всё нормально, мама, - голос Мити был спокойным, и это обнадёживало Алёну, значит у него действительно всё в порядке.
- У нас тоже всё нормально. Вот сидим с Галиной Гавриловной, пьём чай,
Митя некоторое время молчал.
- Митя, ты где? Что-то не слышно тебя?
- Мама, я хотел тебе сказать…, - в трубке что-то затрещало, голос сына отдалился.
- Что Митя? Тебя не слышно, - Алёна стала говорить громче.
- Тут связь плохая, мама. Может прерваться.
- Ну ладно, главное у тебя всё хорошо. Что ты хотел сказать?
Снова молчание в трубке.
- Митя, ты пропал снова? Может мне перезвонить тебе?
- Мама, я тебе хотел сказать, - его голос в трубке прозвучал близко и отчётливо. – Я заключил контракт и еду на Донбасс.
- Ох, - только и могла произнести Алёна. Галина Гавриловна с тревогой посмотрела на неё.
- Мама, ты не переживай, всё нормально будет, - пытался её успокоить Митя, но слёзы уже текли по её щекам.
- Зачем ты это сделал, сынок? – в голосе Алёны было отчаяние.
- Все мои товарищи так решили, я не мог один оставаться в части, - тихо произнёс Митя.
- Ты ведь понимаешь, что там творится? Это же самое пекло! – пыталась переубедить его Алёна. – Может, ты ещё можешь отказаться?
- Нет, мама, мы уже сегодня вылетаем туда. Поэтому я и позвонил. Потом, пока нам не выдадут местные симки, я не смогу позвонить несколько дней.
Алёна не знала, что ещё сказать. Раз Митя что-то решил, то доказывать ему бесполезно.
- Береги себя, сынок, - тихо произнесла она. – Мы будем тебя ждать. И звони почаще!
- Хорошо, мама. Передавай привет Галине Гавриловне! Я позвоню, как будет возможность, - он положил трубку, и Алёна заплакала.
- Что случилось, доченька? – Галина Гавриловна впервые так её назвала, но Алёна даже этого не заметила.
- Митя заключил контракт и уезжает на Донбасс, - вытирая слёзы подвернувшимся под руку кухонным полотенцем, сказала Алёна.
- Батюшки святы! – всплеснула руками Галина Гавриловна. Эти слова совсем выбили Алёну из колеи, и она снова заплакала.
- Не плачь! – строго сказала старушка. – Нельзя по живым плакать, беду накличешь! Надо надеяться! И ждать! Вот я же жду своего внука, верю, что всё с ним в порядке.
Алёна пошмыгала носом, снова вытерла слёзы. «Ничего уже не сделаешь. Остаётся только ждать», - подумала она. А вслух сказала.
- Да, теперь вместе будем ждать – и Митю, и Диму. Пусть Бог оберегает их, наших защитников!
- Спаси и сохрани, - кивнула Галина Гавриловна.
Алёна всю ночь вертелась, не могла долго заснуть, потом забывалась в каком-то тяжёлом сне. Утром проснулась совершенно невыспавшейся, но надо было идти на работу.

34. Декабрь 1943 г. п. Сосьва, ИвдельЛаг

Габидулла попал в лагерь Сосьва, что расположился в глухой тайге. По дороге, когда он ехал в поезде по этапу, он слышал, что есть лагеря строгого режима, такие как Хорпия, о которой ходили зловещие слухи. Не дай бог было туда попасть.
В Сосьве заключённые, как и в других колониях северного Урала, трудились на лесоповале. Лес рубили и сплавляли по реке Лозьва. Стране нужен был лес. Предприятия по лесозаготовкам не справлялись с растущими планами, поэтому остро нужен был бесплатный труд заключённых.
- Свердловск проехали, скоро наша станция, - сказал один из конвоиров, приказав заключённым собирать свои пожитки.
У Габидуллы ничего и не было. Все вещи остались в соляной пещере.  «Хорошо, что успел отдать оберег Насте, здесь всё равно отобрали бы». Он кутался в свою фуфайку, пытаясь согреться. В вагоне было очень холодно.
На станции Сима заключённых стали выгружать из вагонов.
- По одному выходи! – двери вагона распахнулись, Габидулла увидел солдат, которые еле удерживали на поводках рвущихся и громко лающих собак.
По одному, положив руки на голову, заключенные выпрыгивали из вагона и садились на карачки в рядок. Когда вышли все, конвоиры проверили вагон и вытащили трупы тех, кто не перенёс дорогу. Трупы сложили отдельно.
Назвав всех пофамильно, пересчитали. Вычеркнули трупы. Всё сходилось, значит, по дороге никто не сбежал.
- По машинам! – снова раздалась команда. Габидулла поднялся и вместе с другими заключёнными побежал к стоящим у вагонов грузовикам. Кузовы битком набили людьми, которых посадили прямо на пол. Габидулла забился в угол и, засунув руки в рукава, пытался согреться. «Наверное, скоро доедем». Ехали долго, грузовики, урча моторами, колесили по заснеженной дороге. Заключённые держались друг за друга, чтобы не упасть, хотя падать было некуда, кузов весь был набит людьми.
Вскоре дорога закончилась. Снова конвоиры с собаками. Снова перекличка. Заключённых построили в колонну по двое. Впереди, по бокам и сзади, шли конвоиры.
- Шаг в сторону, стреляем без предупреждения! – крикнул командир конвойной команды. – Вперёд, шагом марш.
Одетые в тряпьё заключённые пошли по лесной тропинке. Шли несколько часов. Падающих поднимали соседи и помогали идти. Вскоре поднялись на сопку. С неё открылся вид на лагерь. Высокий забор с колючей проволокой, вышки по углам, деревянные бараки. До лагеря оставалось пару километров.
- Неужели мне придётся провести там остаток своей жизни? – тихо произнёс седой старичок, шедший рядом с Габидуллой. – Что я сделал плохого? За что над нами так издеваются?
Старичок вдруг резко повернулся и побежал, проваливаясь в сугробах, в лес. Автоматная очередь, раздавшаяся  в тишине, отбросила его в снег. Колонна, не останавливаясь, пошла дальше.
- Разве его не будут хоронить? -  спросил Габидулла у мужика, идущего рядом.
- Кому он нужен. Теперь мы никто – лагерная пыль.
Габидулла понял, что теперь у него одна цель: выжить любой ценой. Вскоре они подошли к лагерю. Массивные ворота распахнулись перед ними. Снова конвоиры, собаки, перекличка. Людей распределили по баракам. Габбидулла попал в восьмой. Вместе с другими заключёнными он пошёл туда.
Зайдя вместе с другими новенькими в барак, Габидулла остановился. На двухъярусных нарах везде лежало тряпье, какие-то вещи, одеяла. Вдалеке, около печки-буржуйки сидело несколько человек.
- Новенькие? Подходи! – махнули им рукой зеки.
Габидулла и другие заключённые подошли.
- Здравствуйте, - сказал Габидулла, понимая, что перед ним какие-то криминальные авторитеты, с которыми лучше не спорить. Остальные заключённые также поздоровались. Зеки только ухмыльнулись в ответ.
- Как зовут? – седой худощавый урка посмотрел на него.
- Габидулла.
- Татарин что ли?
- Да.
Урка почесал подбородок.
- Как обзовём этого нехристя, Валет?
Подскочивший к урке шустрый уголовник что-то шепнул на ухо.
- Дурак, - сказал он уголовнику. – Думаю, пусть будет Гена. Или нет, лучше Гаврила. Вот!
- Хорошо, - сказал Габидулла, привыкший, что его и в колхозе, и в партизанском отряде часто называли на русский лад, Гаврилой. – Гаврила так Гаврила.
- А тебя никто не спрашивает! – подскочил к нему шустрый уголовник. – Как наш пахан решил, так и будет.
Через некоторое время зеки «познакомились» и с другими новичками.
- Все здесь в этом бараке ходят подо мной. Звать меня Седой. Если что обращайтесь к Картошке, - показав на шустрого уголовника, сказал зек. -  Порядок ясен?
Новоприбывшие кивнули. Зеки указали им их места. Через некоторое время пришли другие заключённые, которые вернулись с работы. Рядом с Габидуллой расположился интеллигентный мужчина высокого роста. Как рассказал Арсений Иванович, он работал до заключения учителем немецкого языка и был арестован за «организацию контрреволюционного мятежа».   
- А зеки на работу не ходят? – спросил Габидулла Арсения Ивановича.
- Нет, но за них мы тоже должны план по выработкам выполнять.
Арсений Иванович рассказал о предстоящей работе. Каждый день бригады заключённых отправлялись в лес. Нужно было заготавливать древесину для страны.
- Вы ещё не получили одежду? – спросил Арсений Иванович. - Тогда поторопитесь, а то кладовщик вечером уйдёт в свой барак. А завтра утром уже на работу. Сосед посоветовал Габидулле дать что-нибудь кладовщику, чтобы подобрал комплект получше, ведь иногда попадались совсем потрёпанные, снятые с трупов фуфайки и штаны. Но у Габидуллы ничего не было. Всё, что он имел, было надето на нём. А это рваная фуфайка и форменные штаны, которые остались ещё с фронта.
Выйдя из барака, он пошёл в сторону административных зданий. Вот и склад. Постучавшись, Габидулла отворил железную дверь и остановился, привыкая после уличного света к сумраку помещения.
- Кто там ещё? – раздался голос из темноты.
- Осуждённый Валиулин, - ответил Габидулла.
Кладовщик подошёл к нему, присмотрелся.
- Габидулла что ли?
Габидулла с удивлением посмотрел на мужчину. Перед ним стоял Кузьма, учётчик из их колхоза, которого ещё в 37-м арестовали за «шпионскую деятельность».


35. Июнь 1915 г. Фершампенуаз.

Пётр решил, что пора встретиться с женой. В один из дней он решил нанести визит к Савельевым. Надев свой довоенный пиджак, свежую рубашку, он вышел на улицу и пошёл  по обочине.
До Савельевых было не так далеко, вот и показался просторный деревянный дом купца. Окна его были украшены резными наличниками. Такой же резной конёк венчал строение.
Подойдя к двери, Пётр постучал. Вышедший из двери работник пригласил в дом. .
- Проходите, Пётр Иванович!
Пётр, войдя в сени, осторожно, держась за перила, поднялся по лестнице и, зайдя в дом, остановился у порога.
- Пётр Иванович, дорогой! Здравствуй! – Прохор Тимофеевич вышел с распростёртыми объятиями. – Слышали, что ты вернулся. Что же не заходишь к нам?
- Думаю, не все меня здесь ждали, - сдержанно сказал Пётр.
- Ну что ты, право… мы очень за тебя переживали! И рады, что ты, наконец, вернулся! – Прохор Тимофеевич повёл Петра в горницу, отдав приказание кухарке принести туда чай.
- Да я ненадолго. Мне бы хотелось поговорить с Марией Прохоровной. Обсудить, так сказать, нашу дальнейшую жизнь, - Пётр посмотрел прямо в глаза тестю, но тот не смутился и всё продолжал приветливо улыбаться.
- Машенька ещё почивает, - развёл он руками. – Приехала с посиделок девичьих только под утро.
- Да, я слышал, что она прекрасно проводит время без меня, - сухо сказал Пётр.
- Ну что вы, Пётр Иванович, обижаетесь. Дело ведь молодое. Что плохого в том, чтобы потанцевать с подружками…
- И молодыми офицерами, - со злостью дополнил Петруша.
Прохор Тимофеевич пожал плечами.
- Не запирать же её было в доме…
- Не будем препираться. Давайте я позже зайду, - Пётр повернулся, собираясь уходить. – Или нет. Лучше просто передайте Марии Прохоровне, что я даю ей развод и прошу её также согласиться на этот шаг.
- Ну что Вы, Пётр Иванович так опрометчиво? Зачем развод? Поживите пока раздельно, а там может всё уладится, - попытался отговорить его Савельев.
- Нет, Прохор Тимофеевич, я думаю это как раз лучшее решение для нас обоих. Мария Прохоровна тогда может спокойно снова выйти замуж, а вниманием мужчин, как я понимаю, она сейчас не обделена. И я тоже, наконец, решу свою судьбу.
Савельев задумался, закурил сигару. Не торопясь, прошёл из угла в угол.
- А представьте, если Мария Прохоровна вдруг забеременеет после этих «девичьих посиделок». Какой тогда на неё обрушится позор! Ведь все знают, что она живёт отдельно от мужа, - этот аргумент, словно удар под дых, подкосил Савельева. Он присел на стул.
- Этого я больше всего боюсь, - признался Прохор Тимофеевич. – У Маши в голове всё амуры, а я ночами не сплю…
- Вот видите, а так будет нормальная семья, дети пойдут, внуками обзаведётесь, - подхватил Пётр, радуясь, что разговор направлен в нужное русло.
- Хорошо, я поговорю с Машенькой. Очень серьёзно поговорю, - сказал Савельев, пожимая на прощание руку Петру. – Вы уж не держите на неё зла.
- Что было, то прошло. Главное, чтобы она тоже согласилась на развод.
- Она согласится. Это я Вам гарантирую, - Савельев проводил Петра до двери. Возвратившись в горницу, он стал размышлять, как бы заставить строптивую дочку выполнить его волю.
«Припугну, что лишу наследства», - решил Савельев.
Проснувшаяся к трём часам пополудни Мария была не в духе. Вчера она не смогла добиться такого успеха у бравого гармониста. Он всё флиртовал с другими девицами. Конечно, и Мария Прохоровна не скучала, но всё это было не то…
- Машенька, мне надо с тобой поговорить, - строго сказал Прохор Тимофеевич, когда Мария вышла к «утреннему» чаю.
- Ах, папенька, снова вы будете меня воспитывать! – пыталась отшутиться она.
- Да нет. Пётр Иванович приходил, - Савельев пристально посмотрел на дочь, но та слишком хорошо умела сдерживать свои эмоции.
«Материно воспитание», - подумал Савельев, а вслух произнёс:
- Он хочет развестись.
- Ни за что! – театрально вскинула руки Мария.
- А я тебе говорю – согласишься, – неожиданно стукнул по столу рукой Прохор Тимофеевич.
Мария от неожиданности вздрогнула. Никогда папенька так с ней не обращался, всегда баловал. Она сердито надула губки.
- А если ослушаешься – лишу наследства! – прогромыхал своим зычным басом Прохор Тимофеевич.
- Что у вас тут стряслось? Что ты кричишь на весь дом? - в комнату забежала Татьяна Никаноровна, которая тоже возвратилась из лавки, купив продукты. Мария в слезах, снова театрально взмахнув руками, выбежала из комнаты.
- Да что такое происходит? – обратилась Татьяна Никаноровна к Савельеву.
- Абсолютно ничего! – уже спокойно сказал Прохор Тимофеевич. – Просто утром приходил Пётр Иванович и попросил развода. Мария тогда спала, и я заверил его, что поговорю с ней. И вот поговорил.
- Поговорил он! Довёл бедняжку до слёз, - запричитала Татьяна Никаноровна.
- Молчать! – снова разозлился Савельев. – Разведутся! Я так решил.
Никто больше не смел прекословить отцу семейства. Он сказал, что в ближайшее время они должны подать совместную просьбу в Священный Синод.

36. Январь 2023 г. Соледар.

- Противник пошел в контратаку, - доложил комбат, находившийся на пункте управления, который расположился в  разбитом украинскими снарядами деревенском доме.
На столе развернута карта, на которую сверху при каждом взрыве снаружи сыпалась штукатурка. Украинские снаряды ложились где-то рядом, но уже привычные к постоянным взрывам бойцы почти не обращали на них внимания. 
Митя вместе с товарищами сидел в блиндаже. Жужжащий противно дрон завис прямо над ними.
- Вот падла, прицеливается. Обнаружил нас гад, - комбат достал антидроновое ружьё и навёл его на летающий в небе аппарат. Но от уже ретировался, видно передав координаты противнику.
- Наряжаемся, каски-броники, и вперёд! – скомандовал комбат.
В этот момент снаряд прилетел совсем близко. Бойцы упали, держась за уши. Нескольких ранило, двух обнаружили потом убитыми.
- Что, Тихий, оглушило? – комбат похлопал его по плечу. – Привыкай, надо рот открывать при взрывах. А то быстро контузию заработаешь.
Мите дали позывной Тихий, потому что он никогда не повышал голос, не спорил ни с кем и не доказывал, даже если был прав. Он не любил лишние разговоры и в минуты отдыха просто тихо сидел и курил или спал, где придётся.
А в пункте управления оценивали текущую ситуацию, собирая информацию о противнике со своих наблюдательных дронов.
- Обстановка стабильно напряжённая, - сделал вывод комбат, у которого был позывной Мельник. – Противник пытается контратаковать. Наверное опять готовится атака. В общем, скучно не будет.
Наши подразделения в ответ на контратаки украинцев тоже пытались атаковать. Но противник засел в глубоких соляных рудниках.
Подоспела наша артилерия. Но она сейчас была мало эффективной, так как  противник прятался в соляных шахтах. А это около трёхсот километров   подземных коммуникаций, которые использовались украинскими военными как укрытие от артиллерийских обстрелов.
И сейчас Мельник, которому было дано задание уничтожить противника в этом укреплении, размышлял, как подступиться к шахтам.  Как он узнал у местных ребят, воевавших за ДНР и затем присоединившихся к российской армии, входов на техническую территорию было несколько, он выбрал наиболее удобный по позиции. Там клеть, как ему рассказали, ведёт на 152-й горизонт, соль добывали в последнее время на 208-м и 243-м горизонтах. А клеть для спуска была одна. И украинцы заминировали все подходы.
- Надо сначала поработать сапёрам, - решил комбат. – Ночью пусть выходят. Подразделение Сизого будет прикрывать.
Противник пока затих, видно ждал, что предпримут с российской стороны. Наступила тишина, изредка прерываемая короткими автоматными очередями.
Ночью взвод сапёров выступил на задание. Одевшись в тяжёлые броники, парни попозли к украинским позициям. Задача была – сделать проходы в минных полях для завтрашнего наступления. Вечером Митя, покушав тушонки, прилёг отдохнуть, потому что комбат сказал, что часам к трём ночи сапёры вернутся.
В третьем часу ночи сапёры зашли в блиндаж.
- Готово! Мины пока флажками отметили, потом будем взрывать, – сбросив с себя тяжёлый броник, сказал комнадир сапёров Лёха с позывным Теря.
Увидев Митю, он радостно всплеснуд руками.
- Митька, ты что ли? – Лёшка тоже был из Фершанки, попал на СВО по мобилизации. Только он был постарше Мити лет на семь.
- Здорово! Земляка встретил! – Теря обнял Митю. – Ну рассказывай, как у нас там в районе? Что делается?
- Да я сам с сентября уже не был дома, как в армию ушёл. Потом контракт подписал.
Митя стал собираться на задание, потому что остальные товарищи уже были готовы выходить.
- Ладно, потом поговорим, ещё увидимся, - Лёшка пожал руку Мите. – Представляешь, я тут пацана встретил – так на тебя похож. Я сначала подумал – это Митька наш, а это вообще пацан из- под Донецка. Потом познакомлю вас.
Митя с товарищами вышел в темноту. Накрывшись маскироваочными сетками, поползли в сторону вражеских позиций.
- Лишь бы дроны нас не засекли. У них тепловизоры мощные, от них сетка не поможет, - сказал комбат.
Передвигаясь от одного подбитого танка до другого, бойцы ползли по изрытому снарядами полю. Ориентировались по маленьким флажкам, что оставили сапёры. Флажок – значит мина, надо обойти стороной. Флажки попадались часто, приходилось петлять. Вскоре показались украинские окопы. Комбат поставил задачу взять первый ряд окопов и закрепиться там до утра.
Из-под подбитого «Леопарда» долго наблюдали за траншеей. Никакого движения пока не было. Может украинцы отошли чуть дальше?
- Лис и Абрек, проверьте, киньте им парочку гранат, - сказал комбат.
Двое бойцов осторожно выползли из своего укрытия. Приблизившись максимально к вражеским окопам, бросили гранаты. Раздались взрывы. Тут же послышались крики и автоматная очередь в ответ.
- Значит, сидят там, падлы, - сделал вывод Мельник. – Ещё двое идите в обход, остальные прикрывают огнём.
Завязавшийся бой длился недолго. Видимо это был небольшой пост украинцев, сопротивление которых было быстро подавлено, и окоп занят.
- Продержимся до утра? – улыбнулся Мельник.
- Постараемся, товарищ комбат, - ответил Лис.
- Позиция занята, - доложил по рации Мельник. В ответ ему рация что-то прошуршала.
- Утром начнут наступать на Соледар. Надо прикрыть наших ребят, - сказал Мельник.
Митя как-то спросил у ребят, почему комбата назвали Мельником, но никто не ответил на этот вопрос, все пришли сюда уже после него, комбат находился на Донбассе с 2014 года, он вырос в этих краях, поэтому каждую складку местности знал, как свои пять пальцев.
Митя постепенно знакомился с новыми друзьями: Абрек, Ангола, Арбат и даже Урал. Много было «животных»  - Лис, Кот, Барс, Лось, Бизон. Встретился ему даже Заяц, прозвали его так вовсе не за длинные уши, просто фамилия была Зайцев. Много было позывных  по профессиям – Артист, Студент, Таксист и даже Комбайнёр.
Митя не знал, какой взять позывной. Долго думал, но ничего не приходило в голову.
- Ты такой у нас незаметный, всё сидишь, молчишь. Будешь Тихий, - сказал комбат. Так и порешили.


37. Декабрь 1943 г. Сосьва. Ивдель Лаг

Габдилла обнял Кузьму. Работая в колхозе, они хорошо знали друг друга, поэтому Габидулла очень обрадовался, что встретил здесь земляка.
- Ты здесь, смотрю, освоился, - обвёл рукою склад Габидулла.
- Да, не каждому выпадает такая удача, - согласился Кузьма. – Бывший завсклад освободился, попросил у начальника лагеря за меня. Теперь живу не припеваючи, конечно, но вполне сносно. А без этого я бы не выжил. Так что если что – обращайся.
Долго разговаривать не было времени, подошли другие новички. Кузьма выдал Габидулле комплект одежды и валенки, выбрав получше, сунул ещё вязаный свитер.
- Свитера нельзя у нас, так что прячь, носи  только в сильный мороз, когда не проверяют, - посоветовал он. – И переоденься прямо здесь, а то урки отберут что-нибудь.
Габидулла быстро скинул с себя старую одежонку и, дрожа от холода, натянул выданное бельё и одежду, надел валенки.
- Ничего, скоро согреешься, - хлопнул его по плечу Кузьма и стал выдавать одежду другим заключённым, стараясь выбрать из имеющего рванья что-то получше.
- Я  в седьмом бараке живу, заходи как-нибудь, – крикнул он выходящему из склада Габидулле, тот кивнул. – А может, и сам к вам загляну.
Вскоре зеки строем из бараков пошли в столовую. На столах уже стояли миски с баландой, рядом с каждой – кусок хлеба. Габидулла сел рядом с Арсением Ивановичем и стал быстро хлебать баланду ложкой.
- Никак не могу привыкнуть к этому мерзкому вареву, - вздохнул Арсений Иванович. – А кушать надо, иначе ослабнешь…
Габидулла тоже старался побыстрее покончить с едой, так как времени на это давалось не так много. После ужина все занимались своим делом. Кто подшивал порвавшуюся одежду, кто-то играл в карты, а кто-то просто прилёг отдохнуть, ведь завтра предстоял такой же трудный, как и все остальные, день.
В барак пришёл Кузьма, присел рядом с Габидуллой, поздоровался с Арсением Ивановичем, который лежал рядом. Уголовники, игравшие в карты, оглянулись, но промолчали. Их удивило знакомство новичка с заведующим складом. И они, продолжая играть, издалека наблюдали за ними.
Кузьма краем глаза заметил это внимание, но ничем не показал это. Он расспросил Габидуллу про родных и знакомых, оставшихся в родном селе.
- Я ведь, как сюда попал, так ничего о них не знаю, - вздохнул Кузьма. – Да и они, наверное, тоже в неведении, что со мной.
- А письма ты не пробовал писать? – спросил Габидулла.
- Да кто же разрешит? Это только уголовники везде свои малявы рассылают, да и то по своим воровским каналам, а нам нет возможности.
Габидулла стал припоминать, что было с родственниками Кузьмы, когда он уходил на фронт.
- Жена твоя вроде сошлась с кем-то, кажется с Михаилом, который на конюшне работает. У них и сын потом родился, - рассказал Габидулла.
- Ну что ж, тяжело ведь женщине одной. Значит, не стала ждать. – Кузьма опустил голову.
- А тебе сколько ещё тут осталось? – спросил Габидулла.
- Ещё лет девять, если не добавят, - Кузьма повертел шапку в руках. – Тут за провинности могут добавить срок, особенно, если в карцер попал.
Габидулла задумался, ему дали двадцать пять лет без права переписки. Значит, тоже о нём забудут и жена, и Настя. И выйдет он отсюда глубоким стариком. Если выйдет, конечно, и не сгниёт здесь от туберкулёза, пневмонии или цинги.
- А кто-то может выезжать из лагеря? За территорию? Может попробовать отправить с кем-то весточку домой? – вдруг возникла мысль у Габидуллы.
Кузьма огляделся, не слышит ли кто их разговор, но все занимались своими делами. Он задумался, перебирая в памяти служивших здесь сотрудников лагеря и вольнонаёмных.
- Вертухаев и других служивых, думаю, надо сразу отмести, - стал рассуждать Кузьма, удивившись, почему ему за шесть лет пребывания здесь не пришла в голову такая мысль. - Но есть здесь те, у кого закончился срок, но они остались, потому что им ехать просто некуда. Они живут в поселении недалеко. Работают тут, кто врачом, кто водителем.
- Ты подумай, кто не болтливый, прикинь, - посоветовал Габидулла.
Кузьма на прощание пожал ему руку, попрощался с Арсением Ивановичем и ушёл. Через некоторое время Седой махнул головой в их сторону и тут же с табуретки вскочил Валет, засеменил к их нарам.
- А что же ты не сказал, что такой крутой кореш у тебя здесь? – уголовник улыбнулся беззубым ртом.
- Да я и не знал, зашёл на склад и увидел его.
- Это хорошо… Но ты сильно не зазнавайся. А то мы быстро на место поставим, - Валет демонстративно поиграл ножичком и быстро сунул его в карман.
Пожав плечами, Габидулла лёг на нары. После долгой дороги ему хотелось просто поспать.
Следующее утро началось с громкой команды «Подъём». Заключённые стали накидывать на себя фуфайки, надевать валенки, некоторые спали прямо в одежде, боясь, что вещи украдут уголовники. Вышли на утреннюю перекличку. Габидулла, как и другие, громко назвал свою статью и срок. После этого большинство зеков строем пошли на лесозаготовки, уголовники вернулись в барак.
Габидулле  на двоих с Арсением Ивановичем выдали длинную пилу-ножёвку с отполированными многими руками заключённых деревянными ручками. Зубья пилы были тупыми и местами погнутыми и даже сломанными. «Как же мы будем пилить? Разве так выполнишь план?» - размышлял Габидулла.
- А здесь где-то можно наточить пилу и выправить зубья? – спросил он у Арсения Ивановича.
- Не знаю, - пожал он плечами. – Никогда не задумывался об этом.
- Но ведь так будет легче работать, если поправим и заточим зубья, - попытался объяснить Габидулла.
- Больше будешь делать – больше добавят план выработки, - возразил Арсений Иванович.
Габидулла задумался.
- Может после работы зайти в мастерскую к столярам. У них ведь есть инструменты? Они поправят пилу, - продолжал допытываться Габидулла.
- Инструменты у всех сразу после работы забирают. И завтра тебе дадут другую, такую же корявую пилу, - махнул рукой Арсений Иванович.
Вскоре они пришли на делянку. Огромные сосны высились, уходя вершинами в небеса. Каждому за смену нужно было свалить по пятнадцать деревьев, то есть по тридцать на двоих. И не только свалить, он и обрубить ветки, обвязав верёвкой, перекатить, приготовить к  транспортировке.
Надев суконные варежки, Габидулла взялся за пилу, с другой стороны дерева встал Арсений Иванович.  Они стали тянуть пилу на себя и толкать её, железо постепенно вгрызалось в мёрзлое дерево. Габидулла, наваливаясь всем телом, тянул и толкал пилу. Через некоторое время пила дошла почти до середины ствола.
-Давай теперь с другой стороны, а то застрянет, - посоветовал Арсений Иванович. Они обошли дерево и стали пилить с другой стороны. Вскоре массивное дерево пошатнулось.
- Берегись! – крикнул Арсений Иванович и толкнул ствол в нужную сторону.
Уже к середине дня у Габидуллы болели руки и ныла спина. Он перестал пилить и выпрямился. Арсений Иванович тоже перестал монотонно толкать пилу.
- Это с непривычки, - успокоил он. – Через пару недель привыкните.
Габидулле, который не считал себя хилым и привык к физическому труду, вдруг стало стыдно, что он, выросший в деревне, не может угнаться за каким-то интеллигентом. Он встряхнул руками и снова взялся за пилу.
К обеду разрешили сделать перерыв, все заключенные достали выданные на день пайки хлеба.
- Чайку бы горяченького…, - вздохнул Габидулла.
- Да, чай бы не помешал, но потом спать захочется, - улыбнулся Арсений Иванович.
Перекусив, приступили к работе. Пилили до самого вечера. Уже стемнело, а заключённые всё валили и валили лес. Лишь в семь часов прозвучала команда «Строиться!». Отряхнув от опилок инструмент, Габидулла с Арсением Ивановичем подошли к колонне и зашагали вместе со всеми к лагерю.

38. Июнь 1915 г. Фершампенуаз

Вечером Пётр снова решил пойти к старому дубу, надеясь на встречу с Устиньей. Теперь он ей всё расскажет, что решил развестись и что ходил к Савельевым. Уже смеркалось, но летнее солнце не спешило прятаться за горизонт, словно цепляясь за ветки деревьев.
Через некоторое время послышался шорох сухой травы. Это, сойдя с тропинки, к нему шла Устинья.
- Устюша, дорогая моя! -  он шагнул навстречу.
Устинья тоже не могла больше сдерживать свои чувства и, подбежав к Петру, обняла его.
- Я ходил вчера к Савельевым! – сразу стал рассказывать Пётр. – Правда Мария ещё спала, но её отец согласился со мной, что нам нужно развестись.
- Это он, наверное, при тебе так сказал, а на самом деле будет против, - засомневалась Устинья.
- Нет, он понял, что так будет лучше для всех! – горячо возразил Пётр и рассказал, что будет подавать прошение в Священный Синод о расторжении брака.
Он держал в своих руках руки Устиньи, подбирая слова.
- Устинья, мы должны жить вместе! Выходи за меня! – сказал Пётр.
- Но ты ещё не развёлся! Надо дождаться решения Синода, - отстранила его Устинья.
- Но это займёт месяцы и даже годы! Мы не можем столько ждать! – пылко воскликнул Пётр.
- Но как ты себе представляешь это? Нам придётся уехать, чтобы избежать позора. И твоя, и тем более моя репутация будут навсегда испорчены, - Устинья пыталась найти веские аргументы, но Пётр продолжал настаивать.
-  Хочешь, я поговорю с твоим отцом?
- Думаю, не стоит, Петруша, - покачала головой Устинья. – Он со вчерашнего дня ворчит, что встретил «того прохвоста», это он тебя так называет.
Пётр улыбнулся. Он прекрасно понимал Гаврилу Ивановича, но разговор с ним всё же решил не откладывать в долгий ящик.
Они ещё немного походили по поляне, обсуждая возможные варианты. Всё же Устинья согласилась с Петрушей и сказала, что предупредит Гаврилу Ивановича о визите Петра.
Пётр проводил Устинью до края леса и, подождав, пока она дойдёт до села, пошёл в сторону дома. Прибежав домой, Устинья заскочила в свою комнату. «Скажу утром, - решила она. – А то сейчас папенька расстроится и плохо будет спать».
Утром Устинья, встала пораньше, чтобы застать отца, который рано уходил по своим делам. Гаврила Иванович уже пил чай.
- Здравствуйте, папенька, - приветствовала отца Устинья.
- Здравствуй, доченька, - ответил Гаврила Иванович. Он был в настроении и Устинья, немного помявшись, решилась:
- Папенька, ты не против, если Пётр Иванович нанесёт тебе визит.
Гаврила Иванович удивлённо посмотрел на дочь.
- Это что ещё за шутки! – лицо его стало серьёзным. – Зачем ему приходить к нам?
- Не сердись, папенька. Пётр Иванович разводится с женой. Они и не живут вместе. Вот он хочет просить, чтобы я вышла за него замуж.
- Вот разведётся, тогда пусть и приходит! – загремел своим басом Гаврила Иванович. – Ишь ты! Жених нашёлся!
- Ну папенька! Он ведь только поговорить хочет! – пыталась успокоить его Устинья.
- Не о чем мне разговаривать с этим прохвостом! А ты как быстро забыла, что он бросил тебя и женился на другой! – Гаврила Иванович вскочил со стула, чуть не пролив пиалку с чаем.
- Но мы любим друг друга, - на глаза Устиньи набежали слёзы. Этого Гаврила Иванович стерпеть не мог и смягчился.
- Хорошо, пусть приходит, - проворчал он. – Но я ничего не обещаю!
- Спасибо, папенька, - Устинья обняла его за шею и поцеловала в щёку.
Как только отец ушёл, она послала Наташку к Петру с запиской, чтобы приходил к ним сегодня вечером.
Когда Гаврила Иванович приехал в полдень пообедать, она сообщила ему о визите Петра. Отец вздохнул, но ничего не сказал.
Вечером Устинья ждала, кто же придёт раньше – отец или Петруша. Пётр опередил Гаврилу Ивановича ненамного. Он, поздоровавшись, вошёл в дом.
- Проходи, - позвала Устинья. – Она помогла Петру снять пальто и позвала в горницу. Смущаясь, Пётр прошёл за ней. Он ни разу ещё не был в доме Устиньи и очень стеснялся.
Через некоторое время приехал и Гаврила Иванович. Сегодня он проверял, как работает купленная им конная сенокосилка. Поэтому весь день был на полях. Загорелое на солнце его лицо стало уже коричневым. Гаврила Иванович умылся и переоделся, а затем уже прошёл в горницу, где, как он слышал, разговаривали Пётр и Устинья.
Поздоровавшись за руку с Петром, он прошёл и сел на свой любимый мягкий  диванчик, сделанный для него на заказ местным умельцем.
- Я Вас слушаю, Пётр Иванович, - без всяких предисловий начал разговор Гаврила Иванович.
Петруша растерялся. Он не ожидал такого напора, надеялся, что разговор сначала пойдёт на общие темы.
- Да в общем-то у меня одна просьба, - немного помявшись решился он. – Я люблю Вашу дочь. И мы хотим быть вместе. Мы с Марией послали в Священный Синод прошение о разводе и надеемся, что оно будет удовлетворено, так как мы оба согласны.
- Но для развода должна быть веская причина! – возразил Гаврила Иванович.
- Мы указали вескую, - твёрдо сказал Пётр.
Гаврила Иванович внимательно посмотрел на него.
- И какую же? – задумчиво почесал он подбородок.
Петруша внезапно смутился. Он покашлял и тихо произнёс:
- Мы указали в своём прошении, что я неспособен после ранения исполнять супружеский долг…
Гаврила Иванович удивлённо вскинул на него глаза.
- Да как же ты на Устинье жениться собираешься тогда? Хочешь сделать её несчастной на всю жизнь? – загрохотал он своим басом.
- Дело в том, что это неправда, Гаврила Иванович. Я согласился на это, чтобы не портить репутацию Марии Прохоровны, - снова смущённо кашлянул в кулак Петруша.
- Но ты таким образом навсегда испортишь свою репутацию! Ведь пойдут слухи по деревне! – удивился Гаврила Иванович.
- Я на всё готов ради Устиньи! – Пётр вздохнул, Гаврила Иванович, встав с диванчика, расхаживал по комнате.
- Я думаю, что слухи сами собой прекратятся, если у нас пойдут детки, - тихо добавил Пётр. – И ещё. Мы хотели бы просить Вашего разрешения жить вместе с Устиньей уже сейчас, не дожидаясь решения Священного Синода.
Гаврила Иванович резко обернулся.
- Это ещё что за новости! Я не позволю марать честь моей дочери!
- Гаврила Иванович, поймите. Мы любим друг друга и не можем жить друг без друга. А светские сплетни для нас пустой звук.
Молчавшая на протяжении всего разговора Устинья вдруг произнесла:
- Да, папа, это так.
- Я подумаю, - коротко произнёс Гаврила Иванович. – А пока до свидания.
Он, развернувшись, вышел во двор. Пётр и Устинья в растерянности смотрели ему вслед.

39. Январь 2023 г. Соледар.

Бои за Соледар шли ещё с лета 2022 года. В августе Вооруженные силы Луганской Народной Республики начали освобождение города, но полностью взять его под контроль тогда не удалось.
Операция по освобождению Соледара продолжилась осенью. В ноябре ВСУ предприняли контратаку, но её смогли отразить бойцы российских подразделений и части ЧВК.
6 января началось масштабное наступление российских войск. Бои шли около недели. Митя вместе с товарищами, перемещаясь от дома к дому, зачищал город от нацистов, которые использовали для укрытия каждое строение. Через несколько дней почти вся территория Соледара фактически перешла под контроль российской армии. Однако бои в городе ещё продолжались, так как часть боевиков укрылась в соляных шахтах.
- Завтра предстоит самое сложное, выбить нацистов из-под земли, - сказал командир подразделения, когда они, оборудовав ночлег  в одном из подвалов, собирались немного отдохнуть.
Мите было поручено дежурить на выходе, охраняя сон солдат. Наскоро перекусив, он поднялся к выбитой двери подъезда, и, укрывшись за обломком двери, присел, наблюдая за происходящим.
Он вспомнил слова Лёшки о пацане, похожем на него. «Что-то много совпадений, - подумал Митя. – То бабушка, похожая на нашу бабу Полю, то теперь парень похожий на меня. Мистика какая-то».
В ночи было тихо. Оставшиеся в городе жители попрятались по своим ещё уцелевшим квартирам и подвалам. Пробегали лишь испуганные собаки, которые, дождавшись, наконец-то, тишины, искали новое укрытие. Митя встал и, чтобы взбодриться, попрыгал. В кустах недалеко послышался шум, Митя насторожился. Но из кустов вдруг выпрыгнули дерущиеся коты и, крича на всю округу, сцепившись друг с другом, покатились по земле.
«Вам-то что мирно не живётся», - подумал Митя.
По улице проехала Нива с российскими опознавательными знаками, ехала без света, чтобы не привлекать внимания противника. Митя заметил, как в небе закружил дрон. Сидящие в машине видимо тоже его заметили, потому что стали резко маневрировать, а потом остановились. Солдаты стали выбегать из машины, В это время раздался взрыв. Дрон попал прямо в машину. Митя видел, что в Ниве оставался водитель. Остальные лежали рядом.
Нива уже горела. Митя выбежал из своего укрытия и подбежал к машине. Через выбитое взрывом стекло он стал доставать водителя, который был без сознания. Вытащив, оттащил его в сторону. На звук взрыва прибежали и его товарищи. Они стали затаскивать раненых в подвал. Митя вместе с другим бойцом, взяв под руки и за ноги, потащили вдвоём водителя. Когда всех занесли в подвал, осмотрели раненых.
- Этот убит, - показал командир на водителя. – Надо вынести и уложить для отправки.
Как рассказал командир, убитых бойцов отправляли в военную судебно-медицинскую экспертизу в Ростов-на-Дону. А оттуда после подтверждения личности  груз двести отправлялся на родину бойца.
Это была первая реальная смерть, которая произошла на его глазах. Митя всё прокручивал в голове, как едет эта машина, как кружит над ней дрон. «Ведь водитель видел его, но не выпрыгнул первым из машины, он пытался увернуться от взрыва. Значит, он пытался спасти других», - Митю уже сменили на посту, и сейчас он лежал в подвале на спальном мешке, но никак не мог заснуть. Наконец усталость взяла своё, и Митя забылся в тяжёлом сне.
На следующее утро штурмовые отряды направились к соляным шахтам. Одновременно с рубежа Красная гора при поддержке артиллерии к соляным копям продвигались российские десантники, которые проводили зачистку от остатков подразделений ВСУ северо-восточных окраин города.
Почти все входы в шахты были заминированы. Вновь прибыли подразделения сапёров. Издалека Митя наблюдал, как бойцы сапёрной части осматривали входы, к которым с боем подошли российские бойцы. Часть мин была снята, но внутри наверняка осталось их ещё много. Но надо было выдавить противника из этого укрытия.
- А почему просто не взорвут шахты? – спросил Митя.
- Там люди мирные остались, командир сказал – боевики взяли с собой для укрытия живым щитом.
- Мы же не фашисты. Это в 41-м здесь фашисты замуровали заживо тысячи людей, - сказал подошедший к ним командир. – А нам мирных спасти надо. Поэтому будем прорываться.
Спускаться решили в нескольких местах, чтобы отвлечь внимание противника. Осложняло положение и то, что шахты имели протяжённость в сотни метров, разветвляясь на многочисленные отсеки. В некоторых из них ещё со времён войны хранилось оружие, которое прекрасно сохранилось и могло долго использоваться боевиками. Запас продуктов и воды они тоже себе сделали, поэтому задача была: зачистить шахты как можно быстрее, так как боевики могли нападать оттуда неожиданно и в самых разных местах.
И вот начался штурм. Митя с несколькими ребятами направились к спуску в штольню номер 47. Одев броники, они стали спускаться в шахту. Спуск был горизонтальный, и у каждого поворота они ждали выстрелов. Но пока всё было тихо, видно украинские солдаты залегли где-то подальше.
Митя, подсвечивая дорогу фонариком, смотрел под ноги, старясь не пропустить возможные растяжки. Неожиданно прямо перед ним упала граната.
- Ложись! – крикнули сзади.
Митя отпрыгнул назад и упал ничком, закрыв голову. Прогремевший взрыв оглушил его. Посыпалась кусками отвалившаяся от потолка соль. Наступила тишина.
- Все живые? - спросил сзади командир их взвода с позывным Хозяин.
- Я живой, - прохрипел Митя, выплёвывая изо рта куски соли.
- Мы в порядке, - отозвались другие.
Дальше продвигались с боем, стрекотали автоматы, разрывались гранаты. Постепенно, отсек за отсеком, бойцы продвигались по шахте. Отодвигая в сторону трупы украинских солдат, ползли, перебегали дальше.
- Не стреляйте, мы свои, - вдруг раздался голос из-за поворота.
Хозяин осторожно заглянул в отсек. Там на соляном полу сидели жители. Женщины испуганно прижимали к себе детей, старики, устав, лежали прямо на полу.
- Сейчас проверим другие отсеки, и вас выведем, - сказал Хозяин.
Зачищать пришлось до самого вечера. Боевики ожесточённо сопротивлялись. Попадались ещё мирные жители в других отсеках. Подоспевшие с другой стороны десантники помогли добить последних вражеских бойцов.
- У нас всё чисто, - доложил по рации Хозяин. – Принимайте мирных, начинаем эвакуировать.

40. Декабрь 1943 г. Сосьва. Ивдель Лаг.

Через несколько дней Кузьма вновь заглянул в Габидулле, принеся две пачки чая. Одну он отдал уголовникам, чему они очень обрадовались, другую протянул Габидулле.
- Спасибо, - Габидулла спрятал пачку в карман фуфайки.
- Пришла мне в голову одна мысль. Лекарь у нас из вольнонаёмных. Он раньше тут срок мотал, а потом остался жить на поселении, - стал рассказывать Кузьма тихим шёпотом, оглядываясь, не прислушивается ли кто-нибудь к их разговору.
Уголовники сидели вдалеке, остальные заключённые занимались своими делами.
- Жаров его фамилия, зовут Сергеем, – сказал Кузьма. – По слухам вроде не гнилой, никогда ни на кого не стучал. Можно попробовать с ним переговорить.
- Так попробуй, - обрадовался Габидулла.
- В больничку так просто не пройти. Надо травму или болезнь серьёзную заиметь, - объяснил Кузьма.
Габидулла задумался.
- На лесоповале-то легко пораниться, что-нибудь придумаем, - сказал он.
- Только ты осторожно, не переборщи, - ещё ближе к нему нагнулся Кузьма. – За симуляцию травмы могут в карцер отправить. А по такому морозу это верная смерть.
Габидулла понимающе кивнул. Посидев ещё немного, Кузьма ушёл в свой барак. А Габидулла стал думать, что можно сделать, чтобы угодить в больничку. «Сломать ногу упавшим деревом? Опасно, можно повредить позвоночник. Обморозить руки? Вряд ли с этим отпустят, вон сколько тут обмороженных», - в голове возникали самые разные варианты, но Габидулла отметал их все как неподходящие или опасные. Наконец он придумал. Облегчённо вздохнув, допил кружку крепкого чая и лёг спать.
На следующий день они с Арсением Ивановичем в колонне зеков вновь шагали по лесной дороге в делянке. Габидулла нёс на плече пилу, вскоре подошли к месту заготовки леса.
Поляна уже была очищена от вырубленных сосен. На деревьях, которые надо было срубить, нанесены топором метки. Габидулла вместе с Арсением Ивановичем подошли к одной из сосен. Началась долгая и нудная работа – тяни-толкай, туда-сюда. Габидулла уже привык к этому монотонному труду и не старался геройствовать, тем более, что норму они с Арсением Ивановичем выполняли исправно.
«Скоро перекур, надо попробовать», - решил Габидулла. Арсению Ивановичу он ничего не говорил, что задумал попасть в больничку, поэтому надо было всё обставить таким образом, чтобы выглядело это естественно и как будто произошло не по их вине.
Арсений Иванович размашисто тянул пилу, Габидулла оглянулся на охранника, посмотрел по сторонам, вроде бы всё спокойно. А потом, сделал вид, что подвернулась нога, подставил руку прямо под пилу. Тупые зубья впились в запястье, хрустнула вена, кровь брызнула во все стороны. Габидулла лежал на снегу, а кровь из его руки хлестала, обагряя белоснежный снег около него.
- Помогите, человек покалечился! – закричал Арсений Иванович, испуганно глядя на Габидуллу, который пытался зажать другой рукой рану.
Подбежавший охранник оценил ситуацию и перехватил ремнём руку выше локтя, кровь перестала хлестать.
- Как ты так умудрился? – пнул охранник Габидуллу сапогом.
- Да нога подвернулась, упал я прямо на пилу, - со стоном сказал Габидулла.
- Надо в больничку его, начальник, - Арсений Иванович заискивающе посмотрел на охранника.
- Сам вижу. А ну, вставай, - он снова пнул Габидуллу. – Пойдём, проведу тебя. Он доложил начальнику охраны о происшествии, и они с Габидуллой пошли по тропинке обратно к лагерю.
Габидулла старался идти как можно быстрее, потому что у него начинала кружиться от потери крови голова и он боялся упасть. «Если упаду – он меня пристрелит скорее всего. Ведь не будет же он меня тащить… Легче пристрелить и сказать, что хотел сбежать…»
Вот показались лагерные ворота. Корпус больнички был недалеко от входа и Габидулла почти бегом засеменил к ней. Охранник, подойдя к двери, постучал. Дверь вскоре открылась, и на пороге показался немолодой уже высокий и худощавый мужчина.
Посмотрев на держащегося за окровавленную руку Габидуллу, он сразу всё понял и коротко приказал: «Проходите». Габидулла шагнул на ступеньку и потерял сознание.
Очнулся он на кровати, серое шерстяное одеяло было накинуто сверху на него. Габидулла пошевелил рукой, достал её из-под одеяла. Запястье было перевязано. Кровь немного проступала через жёлтые застиранные бинты.
- Очнулся? – в палату заглянул Жаров. Он один здесь был и за врача, и за медсестру, делал все процедуры и даже мелкие операции, хотя учился в мединституте на терапевта.
- Всё, починили меня? – спросил, улыбаясь через силу, Габидулла.
- Зашили, до свадьбы заживёт! – в тон ему ответил Жаров. – Пока ты слабый, полежишь тут недельку, окрепнешь. Скажу начальству, что ты много крови потерял.
- Спасибо! – Габидулла слышал, что «Лекарь», как его звали зеки, всегда старался чуть подольше подержать в больничке своих пациентов. Тут они немного приходили в себя после голодной пайки и тяжёлой работы. Только матёрых уголовников недолюбливал, выгоняя их, если пытались симулировать.
Габидулла обрадовался. Несколько дней провести, валяясь на постели. Что может быть лучше! Только вот Арсению Ивановичу придётся теперь работать с другим напарником.
Жаров даже принёс Габидулле старые потрёпанные книжки, но уставший от работы Габидулла почти всё время спал. Книжки всё же ему пригодились. «А вот и бумага! – обрадовался он. – Будет на чём писать письма».
Габидулла вырвал из книжки несколько страничек, достал припасённый ещё в бараке огрызок карандаша. И задумался. Кому написать сначала? Федосье или Марии? «Напишу сначала Федосье, она законная жена всё-таки». Подождав, когда врач, закрыв его на замок, ушёл в свою каморку, расположенную в этом же здании, Габидулла, присел поближе к окну.
Свет луны падал прямо на листок жёлтой бумаги. И Габидулла стал писать между строчками книги. Иногда он задумывался и шевелил губами. Размышляя, потом снова выводил огрызком карандаша слова на ветхом листке.

41. Июль 1915 г. Фершампенуаз

Весть о  том, что Устинья переехала жить к Афанасьевым, всколыхнула село. Об этой новости судачили на каждом углу. Соседушки, первым делом, только поздоровавшись, сразу произносили: «А вы слышали, Устинья-то сошлась с Петром Афанасьевым!»
Хотя многие из судачивших молодушек сами были вовсе не святыми и иногда позволяли себе встречаться с шустрыми казаками на стороне, да и мужики были не прочь иногда почаёвничать у вдовушек, но такой вот вызов сельской морали, когда ни на кого не смотря, в открытую, не таясь, стали жить вместе, селяне не хотели принимать и осуждали.
Гаврила Иванович сначала переживал из-за этого и каждый раз чуть ли не драться кидался, когда видел косые взгляды и перешёптывания. Тяжелее всего пришлось Устинье. Её земляки старались поддеть при каждом удобном случае.
- А что говорят, Устинья, ты всё-таки добилась своего? Окрутила женатого мужика, - ехидно произнёс ей как-то продавец в лавке.
- Кто бы говорил, - метнула взгляд на него Устинья. – Не ты ли ходишь по вдовушкам каждую субботу?
Девки, шелушившие семечки около прилавка, прыснули со смеху. Продавец густо покраснел и ничего не ответил, наклонившись к счётам, стал изображать умственную деятельность. Устинья вышла с гордо поднятой головой. И такие стычки по первому времени происходили часто. Но постепенно людская молва пошла на убыль. И тут бы ей совсем затихнуть. Да опять появился повод для обсуждения. Устинья забеременела.
- Что же нам делать, Петруша? - спросила она его в один из вечеров.
Пётр, который помогал отцу, приходил поздно. Вот и в этот раз он зашёл уставший, всё лицо его было в пыли. Они с отцом испытывали новую молотилку, что купили недавно.
- Пусть всё идёт своим чередом. Не будем обращать внимания на слухи, - пытался успокоить её Пётр.
- Но ребёнок родится незаконным, - возразила Устинья. – Я согласна терпеть ради нас все эти постоянные оскорбления. Но малое дитя, которое ни в чём не виновато, будет нести это пятно всю жизнь.
Пётр только развёл руками. Что он мог сделать? Всё зависит от решения Священного Синода.
Прошло ещё несколько месяцев. Живот Устиньи уже округлился, и она была в отчаянии. Но, наконец, их ждала радостная весть. Священный Синод рассмотрел прошение и вынес решение о разрешении на развод. Пётр и Устинья сразу наметили день венчания. Теперь Устинья была по-настоящему счастлива. Наконец, она узаконит отношения с любимым человеком, и их ребёнок родится в браке.
В назначенный день Устинья и Пётр вместе с родителями подошли к церкви. Они решили подождать, когда закончился воскресная служба, чтобы не привлекать внимания людей. Гаврила Иванович Ерёмин надел свой праздничный сюртук. Иван Данилович и Марфа Петровна Афанасьевы тоже были нарядно одетыми. Головы женщин прикрывали лёгкие белые шали.
Но уединиться им не удалось. Увидев, что намечается венчание, люди, вышедшие из церкви, стали заходить туда вновь. Толкая друг друга, они толпились внутри. Родителей оттеснили к самой стене, и им пришлось издалека наблюдать за святым таинством.
Устинья так волновалась, что всё плыло перед её глазами. Она очень боялась насмешек людей, которые ехидничали по поводу её живота. Хорошо, что батюшка был благосклонен и быстро провёл весь обряд, не обращая внимания на перешёптывания за спиной молодых.
В церкви к тому же было душно, и Устинье не хватало воздуха. Она из последних сил стояла бледная как полотно. Счастливый Петруша не замечал её состояния. Она тихо взяла его за руку. Петруша повернул голову и испугался, такой бледной была Устинья, казалось, прямо сейчас она рухнет в обморок.
Пётр сжал ей руку.
- Всё хорошо! – тихо сказал он.
Вот, наконец, произнесены последние слова. Их брак заключён на небесах. Они, повернувшись, стали протискиваться сквозь толпу. Устинья, совсем обессилившая от духоты, стала оседать на пол. Петруша подхватил её и на руках вынес из церкви.
- Вот так буду всю жизнь тебя на руках носить! – сказал он, когда они вышли на улицу.
На свежем воздухе Устинье полегчало. Она прильнула к плечу Петра. Краем глаза увидела, как злобно поглядела на них проходящая мимо Мария.
Мария больше всех старалась в распространении сплетен. Она никак не могла успокоиться после того, как ей был дан развод. Почему-то охладели к ней и молодые парни. Ведь для них был сладок запретный плод. А когда девушка незамужняя, то отношения могут закончиться женитьбой. Это отталкивало многих. Никто не хотел связывать свою жизнь со своенравной, хоть и богатой красавицей.
Пётр и Устинья вместе с родителями приехали домой, где скромно отметили это событие.
- Как я счастлива, Петруша, - обняла Устинья своего теперь законного мужа. – Наконец нам не нужно ни от кого прятаться и отвечать на усмешки.
- Да мы и так не прятались, - улыбнулся Пётр. – Ты у меня молодец, можешь отпор любому дать.
Он достал из кармана оберег. С маленькой иконки смотрел на них Николай Чудотворец.
- Видишь, я сохранил его, - Пётр посмотрел Устинье прямо в глаза. – Он помог мне на войне. А теперь я одену его своему сыну.
- А может дочке? – засмеялась Устинья.
Пётр озадаченно посмотрел на неё. Почему-то он не предполагал такой вариант.
- Если будет дочка, то подарю оберег дочке. Пусть Николай Чудотворец хранит её.
Пётр снова положил оберег в нагрудный карман.
- А как ты умудрилась его мне передать? – Пётр приобнял жену.
- Да Наташку попросила сунуть тебе в карман, когда тебя провожали. Она и положила, - Устинья смущенно покраснела. – Боялась я сама приходить, хоть и хотела тебя увидеть, но осталась дома.
- Теперь у нас всё будет хорошо, - Пётр наклонился и поцеловал жену.


42. Январь 2023 г. Соледар.

- Пошли, посмотрим гуманитарку, нам земляки прислали, - Лёшка разбудил его. – Прикинь, прислали автомобиль, что мы у них просили, и в него загрузили ещё сетки маскировочные, лекарства, продукты.
Митя накинул разгрузку и вышел с Лёшкой из блиндажа. Недалеко стояла перекрашенная в камуфляж Нива.
- Сказали, это больница передала списанную, - Лёшка открыл багажник. Вытащил оттуда чёрные мешки. – Вчера наши ребята ездили за ней в мирную зону, чтобы встретить. Мужики приехали с Фершанки. Ещё гонят две машины, тоже с гуманитаркой, в другие подразделения.
- Что это? – спросил Митя.
- Наверное, маскировочные сети, - Лешка развязал мешок. – Точно, смотри, сделали зимний вариант.
Он передал один из мешков Мите.
- Возьмите себе продукты, у нас этой тушёнки, некуда девать уже, - Лёшка протянул Мите ящик с продуктами. – И лекарства прихвати, тоже всегда нужны.
Митя унёс всё в блиндаж, а Лёшка, сев в машину поехал. Открыв окно, он крикнул:
- В субботу приходите в баню.
Лёшкина баня была легендой всего переднего края. Он построил её из подручных материалов, которыми щедро его снабжали товарищи, истосковавшиеся по банному жару.
Сначала Лёшка мастерил по мелочи: табуретки, полки в блиндажах, потом стал делать в свободное время столы и другую мебель, которая облегчала быт солдат. А через некоторое время «замахнулся» и на баню. Тем более опыт её строительства у него был. Дома вместе с отцом несколько лет назад сложили новый сруб. Отец сам сварил печь. Вскоре у них была новая баня.
Вот и на «передке» решил попробовать свои силы. Здесь строевого леса не было, поэтому строил «из того, что было». Но банька получилась аккуратная. Лёшка построил её низенькой, чтобы не сильно выделялась на местности, её также укрыли маскировочными сетями, чтобы скрыть от противника.
Железо для печи бойцы тоже достали, в складчину купили сварочный аппарат. И вот через три месяца над баней заструился лёгкий сизый дымок.
- Надо обмыть! – почесал тогда нос Лёшка. Но «обмыть» не пришлось, так как срочно вызвали на разминирование объекта.
Так во время отдыха бойцы стали по очереди топить баньку и мыться. В субботу вечером Митя был свободен, он отпросился у командира и направился к Лёшке.
Баньку уже раскочегарили, она вовсю пыхтела своей печуркой. Чистые и отдохнувшие солдаты, сидя в блиндаже, пили чай. Постиранную одежду развесили около печурки. Митя вошёл, неся в руках чистое бельё.
- Иди, там как раз освободилось, тебе жара хватит, - Лёшка обнял его.
Зайдя в баню, Митя с удовольствием вдохнул знакомый запах берёзового веника.
- Надо же, даже веник замочили, - удивился он. Помывшись вдоволь и напарившись, он раскрасневшийся пришёл в блиндаж.
Некоторые парни уже спали, им надо было ночью идти на задание. Лёшка и несколько бойцов ещё сидели, разложив рядом зажженные окопные свечи.
- А вот и Митька пришёл, давайте я вас познакомлю! – Лёшка показал на сидевшего около него паренька. – Вот твой двойник – Шахтёр, про которого я тебе говорил.
Митя глянул на паренька и увидел словно своё отражение в зеркале. Только волосы отдавали рыжинкой.
- Ну, надо же, и вправду похож! – сказал парень.
- Дима, - представился он.
Митя рассмеялся:
- И я тоже!
- Вы, блин прямо как братья-близнецы! У меня уже в глазах двоится! – засмеялся Лёшка. Сидевшие рядом бойцы тоже удивлённо смотрели на Митю и Диму.
- Может вы братья? – предположил один из солдат. Парни пожали плечами.
- Здесь все братья, - решил Дима. – И пусть будем братьями!
Они пожали друг другу руки. Сидя у печурки, поговорили о своих семьях, обменялись телефонами.
- Наверное, мы всё-таки родственники, - предположил Митя, – представляешь, недавно моя мама увидела по телевизору бабушку, очень похожую на её мать. Вот решила привезти её. Теперь говорит, что это сводная сестра её матери.
- А фотка бабушки есть? – спросил Дима.
Митя порылся в телефоне, поискал фотки, что отравляла ему мать.
- Вот, - он показал последнее фото, где мама с Галиной Гавриловной сделали селфи.
Дима склонился над телефоном, увеличил фото.
- Так это моя бабушка Галя. Её эвакуировали куда-то, я связь с ней потерял.
- Так значит, мы действительно братья! – Митя обнял Диму. – Надо попроситься к вам во взвод, чтобы служить вместе!
- Давай! – обрадовался Дима.
В этот же день они позвонили Митиной матери. Сообщили новость о Диме.
- Вот Галина Гавриловна обрадуется, что внук её нашёлся! - воскликнула Алёна. – Пойду, разбужу её, она уже спать легла.
- Да утром расскажешь, мама.
- Нет, не утерплю до утра!

43. Декабрь 1943 г. Сосьва Ивдель Лаг
 
Перед самой выпиской Габидулла  решился попросить Жарова отослать его письма со станции. Габидулла написал и Федосье, и Насте. В каждом письме на всякий случай написал, как сюда добраться, вдруг кто-нибудь из них захочет приехать повидаться.
- Завтра тебя буду отправлять обратно в барак, - сказал вечером, зайдя в нему в палату, Жаров.
- Можно Вас попросить кое о чём? – приподнялся на локте Габидулла, лежавший на кровати.
- Смотря о чём, - осторожно ответил врач.
- Отошлите, пожалуйста, два письма моим родным. Вы ведь ездите на станцию иногда, - Габидулла просящее посмотрел на Жарова.
Тот задумался.
- Я  действительно езжу за лекарствами иногда на станцию, где мне приходят посылки, но если я отправлю оттуда письмо, об этом сразу станет известно руководству лагеря, - Жаров скрестил руки на груди и пытливо смотрел на Габидуллу.
Габидулла присел на кровати.
- Может, кого-то ещё попросить, чтобы отправили из Свердловска? – Габидулла пытался найти хоть какое-нибудь решение.
- Вмешивать сюда ещё посторонних людей, это слишком рискованно. – Жаров нахмурился. Ему хотелось помочь человеку, который нуждался в его поддержке, но рисковать своей свободой он не хотел. Ведь это означало возвращение в барак и жизнь на общих основаниях с зеками.
- Я попробую выслать письма моему другу в Свердловске, ему я иногда пишу, это не вызовет подозрения. Попрошу его отправить твои письма, - предложил Жаров.
- Большое спасибо! – Габидулла вскочил и стал жать руку врачу.
- Да не за что пока! Ничего ещё не сделано, - пытался отстранить его Жаров.
Он смог выполнить обещание только через несколько недель, когда поехал получать лекарства на станцию, положив оба письма в один конверт, он добавил записку от себя, запечатал письмо и сунул его в почтовый ящик.
… Федосья вечером уже по темну возвращалась с дойки. Под фуфайкой она несла в грелке немного молока. Будет что сварить на ужин маленькой Полинке.
Полинку она оставляла со старшими. Мальчишки по очереди смотрели за ней. Корову пришлось отдать в колхоз, и теперь Федосья приносила домой лишь молоко в грелке. На трудодни опять дали мало, сказали снова неурожай. А ей надо было кормить детей.
Хорошо, что мальчишки не забывали полоть летом картошку  и грядки с морковкой и другими овощами. Этой картошкой и питались всю зиму. На семена оставляли лишь очистки.
Федосья зашла домой. Полинка уже спала на печке, но услышав стук двери, вскочила, ведь мамка обязательно что-нибудь принесёт ей и братишкам.
- Что, оглоеды, заждались? – сказала она, отряхивая фуфайку и валенки от снега.
Повесив фуфайку на гвоздик у двери и поставив валенки сушиться у печки, погрела об печурку руки. Дети с нетерпением ждали. Федосья достала из-за пазухи грелку, налила всем молока. Разрезав хлеб, дала всем по кусочку.
С каким наслаждением жевали этот ржаной  с отрубями хлеб её детишки, запивая молоком, они чавкали, прожёвывая куски.
- Да не торопитесь, а то подавитесь! – махнула на них рукой Федосья.
Сама она успела отхлебнуть молока прямо из бидона на ферме.
«Скоро коровы в запуск пойдут. Уже сейчас молока всё меньше и меньше. Что я буду приносить им?» - подумала Федосья.
В дверь постучали.
- Мигом на печку! И носа не высовывать! – она подсадила Полинку на печь, мальчишки запрыгнули сами.
Задёрнув занавеску на печи, Федосья пошла к двери.
- Кто там? – крикнула она.
- Это я, Марина, почтальонка, - послышалось с улицы.
Федосья открыла дверь. В дом вошла почтальонка. Ребятишки с любопытством выглянули из-за занавески. Федосья пригрозила им кулаком, и они снова спрятались.
- Письмо Вам, Федосья Петровна.
- Откуда? – сердце её замерло. - «Неужели похоронка?»
Теперь почтальонка приносила всё больше страшные вести. Детишки тоже замерли на печке.
- Из Свердловска, - почтальонка протянула конверт.
- Спасибо, - Федосья взяла его дрожащими руками.
Почтальонка, развернувшись, сразу вышла. Она не хотела быть свидетелем очередного горя. За два с половиной года войны сколько ей уже пришлось принести похоронок в дома односельчан, сколько увидеть слёз и рыданий жён и матерей.
Когда  почтальонка вышла, Федосья присела на лавку и открыла конверт. Ребятишки, спустившись с печки, облепили её со всех сторон.
- От кого письмо? От папки? – спросил Матвейка.
- Сейчас посмотрим, - она открыла конверт и вытащила из него листок, вырванный из какой-то книги. На нём мелкими буквами было что-то написано между печатных строк.
Федосья узнала корявый почерк Габидуллы. Всё поплыло у неё перед глазами.
- На, Андрейка, почитай, что-то я вижу плохо.
Андрейка взял листок и, присев около керосиновой лампы, стал громко и выразительно читать:
«Здравствуйте, мои дорогие родные, жена Федосья, сынишки Андрей, Сергей и Матвей. И, наверное, родился у вас уже последышек. Хочу тебе, Федосья, сообщить, что нахожусь я в лагере…»
Федосья, услышав слово «лагерь», выхватила листок у Андрейки и стала читать дальше, но уже про себя. Только губы её шевелились в такт словам.
«Арестовали меня несправедливо, сказали за то, что был я в плену. А я и не был в плену, меня тут же отбили партизаны, с ними я и воевал»,  - на глаза Федосьи накатились слёзы.
Мальчишки и Полинка терпеливо ждали, что скажет мать.
- С папкой что-то случилось? - не утерпел Матвейка.
- Подожди, дочитаю, не поняла.
- Но он жив? – настаивал Матвейка.
- Да жив, жив, - отмахнулась Федосья.
Она дочитала письмо до конца, ещё раз внимательно изучила последнюю часть, где Габидулла описывал, как туда добраться. Решение было принято.
Федосья встала и, скомкав письмо, кинула его в печку. Повернувшись к ребятишкам, строго сказала:
- Никому про это письмо не говорите! Поняли?
- А что с папкой? – снова спросил Матвейка.
- В беду попал папка ваш, но никто, слышите! Никто! Не должен про это знать! – Федосья строго поглядела на каждого. Полинка шмыгнула носом, мальчишки нахмурились. Они не понимали, почему должны молчать про письмо отца, но перечить матери побоялись.


44.  Май 1943 г. Артёмовск.

Настя прибежала домой с работы уже поздно. Галинка, которой недавно исполнись полтора года, уже спала. За ней присматривала мать, которая после того, как город был освобождён, вернулась из эвакуации. Один из сыновей, Никита, которому исполнилось 18, вместе с отцом ушёл на фронт. Младший Костя остался дома. Настя заставляла его ходить в школу, хотя он не хотел учиться.
- Выучишься, станешь инженером, будешь нам с мамой помогать, - пыталась урезонить его Настя, когда он сбегал с уроков.
Ушёл вместе с отцом на фронт и Платон. Настя вспомнила последний разговор с ним, когда они с отцом приехали в город попрощаться перед тем, как уйти с Красной армией.
Настя, с тех пор как арестовали Габидуллу, не разговаривала с Платоном. Брат приезжал  к ней, когда она родила, в это время его часть ещё находилась в Артёмовске.
- Поздравляю тебя, сестрёнка, - хотел обнять её Платон. Но Настя отстранилась,
- Ты оставил ребёнка без отца, - она хмуро посмотрела на брата.
Платон смутился, не зная, что сказать.
- Так ребёнок бы и так без отца остался. Думаешь, он с тобой бы остался? Нет, он  после войны поехал бы к своей жене, - попытался возразить Платон.
- Не тебе об этом судить! – Настя резко развернулась и отошла к окну.
Платон вздохнул.
- Ну,  прости меня, Настя. Может я не прав…
- Может не прав? А ты подумал, что человек сейчас в тюрьме из-за тебя сидит? А может уже и живого его нет! И всё из-за твоего длинного языка! – глаза Насти сверкали огнём.
Платон не на шутку испугался. Видимо, о примирении нет и речи.
- Уходи, Платон. Ты мне больше не брат! – Настя показала рукой в сторону двери.
- Вот значит как! Брата на какого-то мужика променяла! – Платон хотел её как можно больнее задеть! – Да он и в лагере не пропустит ни одной юбки. А после вернётся к своей жене и про тебя не вспомнит!
- Уходи! – уже тихо повторила Настя.
Платон накинул шинель и вышел из дома.
А через несколько дней Настя получила весточку от Габидуллы. Почтальонка, принесшая письмо, радостно окликнула её на улице.
 - Анастасия Никифоровна, здравствуй. Письмо тебе с Урала! – почтальонка помахала конвертом.
Настя взяла конверт. Прочитала штемпель – Свердловск. Фамилия незнакомая какая-то.
- Спасибо, Танечка, - поблагодарила она.
Сунув письмо за пазуху, пошла домой. Только зашла, сразу не раздеваясь, открыла конверт. «Так и думала, от него!».
Настя стала быстро читать письмо, в котором Габидулла на книжной страничке рассказывал о своей жизни в лагере. Внизу было приписано, как туда добраться.
«Хочет, чтобы я его навестила», - подумала Настя.
В комнату зашла мать.
- Что там? – спросила она, глядя на Настю.
- Вот письмо получила от Габидуллы! – Настя обрадовано помахала листочком.
- Это тот, который отец твоего ребёнка, - в голосе матери проскользнул холодок, но счастливая Настя его не заметила.
- Да, мама. Он жив и хочет со мной встретиться, - Настя уже представляла, как поедет на поезде на Урал, как найдёт там своего любимого…
- И как ты это себе представляешь? – строго спросила мать.
- Поеду на поезде, он описал, как туда добраться, - голос Насти задрожал, она поняла, что мать не хочет её отпускать.
- На поезде ты доедешь до какого-нибудь города. А дальше что? Дальше там тайга! Где медведи, где все эти заключённые, в том числе  беглые! Ты на них хочешь напороться? – Галина Александровна говорила отчётливо, безжалостно разрушая настины мечты.
- Но ведь живут же там люди, мама. Помогут мне добраться как-нибудь.
- Да ты знаешь, что там по двести-триста километров от одного посёлка до другого. Это Сибирь! Ты пропадёшь там, сгинешь без следа, и никто тебя не найдёт, - Галина Александровна ходила из угла в угол.
- Но ведь можно хотя бы попробовать. Если не получится, вернусь, - пыталась ухватиться за последнюю ниточку Настя.
- А о ребёнке ты подумала? Ты её бросишь на произвол судьбы? – Галина Александровна указала на комнату, где спала Галинка.
- Но ты ведь можешь за ней присмотреть, мама, - Настя пыталась всё-таки уговорить мать.
- Присмотреть? Ты знаешь, сколько ехать до Урала? И сколько ты будешь добираться до лагеря? Это займёт несколько месяцев! А если ты вообще не вернёшься? Дочка останется сиротой! - Галина Александровна скрестила руки на груди, ожидая новых аргументов от Насти.
- Я всё же поеду, мама. Он ждёт меня.
- Даже и не думай! Никуда ты не поедешь. Родила дочку, вот и заботься о ней. А Габидулла – это уже прошлое, которое не вернёшь! – Галина Александровна вышла из кухни, так как в комнате Галинки послышалось всхлипывание.
Настя осталась на кухне. Она налила себе в тарелку суп, поела, хотя он уже остыл, но разогревать поленилась, да и не хотела тратить керосин. Потом пошла в комнату, где спала Галинка. Мать уложила её в кроватку и стелила постель. Они с Настей спали рядом на одной кровати, чтобы не топить в других комнатах. А здесь на ночь разжигали буржуйку, трубу которой вывели в форточку.
Погасив свет, легли спать. Галинка тихо сопела во сне. Мать тоже вскоре уснула. А Настя долго лежала в темноте, открыв глаза.
«Конечно, мама права… куда я поеду? И что толку, что я его увижу, даже если смогу с ним встретиться. Только раны бередить, - размышляла Настя. – Жалко, что не смогу ему ответить. Письмо его, наверное, отправлено с другого адреса, а в лагерь вряд ли дойдёт моё письмо. Тем более что он написал, что дан срок без права переписки…»
Настя вздохнула и повернулась на бок. «И письмо надо спрятать подальше». Она встала, прошла босиком на кухню. Взяла лежащий на столе листок. Скрутила его в трубочку и сунула за щель плинтуса в углу кухни. Потом снова прошла в спальню и тихонько легла.

45. Март 1917 г. Фершампенуаз.

Через несколько месяцев после свадьбы у Петра и Устиньи родилась девочка, назвали Федосьей. Поселились молодые у Ерёминых, попросил Гаврила Иванович, хотя у казаков было принято жить в доме мужа.
Жизнь налаживалась. Хозяйство развивалось, поля давали стабильный урожай. Часть зерна оставляли на семена, остальное перемалывали на муку и продавали. Но чёрные революционные тучи всё сгущались.
В один из мартовских дней Гаврила Иванович озабоченно читал «Оренбургские губернские ведомости».
«Революция! Неужели всё пойдёт прахом? Куда катится Россия», - размышлял он. Он пил чай на кухне, когда вошёл Пётр.
- Какие, новости, папенька? – Пётр сразу после свадьбы стал называть Гаврилу Ивановича папенькой, и это тому очень льстило. Они переехали жить к Ерёмину. Пётр, как мог, помогал тестю по хозяйству, в основном, следил за нанятыми на сезон работниками, вёл учёт доходов и расходов.
- Революция всё-таки произошла! Теперь все мы покатимся в тартарары…, - Гаврила Иванович отложил газету и стал прихлёбывать чай из пиалки.
- Разве это плохо? Свобода, равенство, братство, - возразил Пётр, который в душе сочувствовал революционерам.
- Посмотришь, к чему это приведёт. Россия погрузится в хаос, - Гаврила Иванович поднялся и подошёл к окну. – А всё, что было достигнуто, всё пойдёт прахом.
Петруша пожал плечами. Он не верил в столь пессимистичный прогноз, но не стал спорить с тестем.
Через несколько месяцев в Фершампенуазе и соседних посёлках стали создаваться Крестьянские Комитеты. Они не признавали руководителей казачьего округа и станиц и устанавливали свою власть. Вскоре, недовольные новой властью казаки стали с оружием отстаивать свои права. И на Южном Урале вспыхнула гражданская война.
С севера двигались отряды Блюхера и братьев Кашириных, которые вели ожесточённые бои с отрядами Дутова. Гаврила Иванович решил, что надо что-то предпринимать. Он понимал, что большевики так или иначе, но всё  же скоро захватят весь Урал и продвинутся дальше.
«Это неизбежно, - размышлял он. – Но нам нужно выжить в этой мясорубке».
Поразмыслив, он продал все свои сельскохозяйственные орудия. На вырученные деньги он закупил оружие и передал его большевикам.
- Что же вы сделали, папенька! – возмутился Пётр. – Я солдат русской армии, присягал государю и Отечеству. А Вы так возмутительно поступили!
- Может, это зачтётся новой властью, и нас не тронут, - тихо сказал Гаврила Иванович.
Пётр только махнул рукой. Между тем вокруг полыхал пожар Гражданской войны. 1 апреля 1918 года ожесточённый бой произошёл у станицы Кассельской. Сначала перевес был за казаками, которые пулемётным огнём дезорганизовав цепи красных, начали их преследование. Временно посёлки переходили в руки казаков, но пришедшая с горно-заводской зоны двадцать четвёртая стрелковая дивизия красных после упорных боев постепенно взяла все нагайбакские казачьи станицы.  17 августа 1919 года красные части вошли в Фершампенуаз.
Всадники в будёновках с красными звёздами гарцевали по улицам села. Следом за ними шли пешие солдаты, они были одеты в шинели, на головах у некоторых были папахи, у других – фуражки, на которых наискосок нашиты красные ленточки.
Беднота высыпала на улицы, радостно встречая солдат, семьи позажиточнее закрывали ставни, прячась от красных. В селе остались в основном старики да бабы с ребятишками. Многие казаки ушли с Дутовым дальше в Сибирь, отступая всё ближе к Китаю, где они закончили своё существование.
- Буржуев долой! – крикнул мужичонка из толпы. Это был Васька Васильев, что батрачил у Гаврилы Ивановича.
Командир конников приостановил лошадь.
- А у вас ещё остались буржуи? – наклонился он всем корпусом к мужичку.
- Канешна! – завизжал Васька. – Вона Ерёмины, Афанасьевы, Савельевы! Кровь нашу сосут!
- Показывай! – махнул нагайкой красный командир.
Через некоторое время отряд красноармейцев подошёл к дому Ерёминых. Гаврила Иванович во дворе распрягал лошадь. Красноармейцы кинулись к нему с винтовками наперерез. Гаврила Иванович испуганно поднял руки.
- Вот он, кровопийца! – верещал Васька! - Вешать таких надо! Наша власть справедливая! Она за бедных!
- Да вы что, ребятушки? Я же вам помог, я же оружие купил, - закричал Гаврила Иванович, но удар прикладом заставил его замолчать.
Увидевшая в окно происходящее Устинья кинулась к двери.
- Стой, Устинья, прячься в подпол! – схватил её за рукав Пётр. – Я сам с ними разберусь.
В это время во дворе раздался выстрел. Красноармеец пристрелил пытавшегося встать Гаврилу Ивановича. Устинья охнула и стала оседать на пол.
- Прячься, быстрее! – Пётр подтолкнул Устинью к крышке подпола. Та, ничего не соображая, схватила лежавшую в зыбке маленькую дочку, отодвинула цветастый половичок и, открыв за кольцо крышку, спрыгнула в подпол.
Пётр, закрыв подпол, пододвинул половик на место. Опираясь на костыль, он подошёл к стене, где на гвоздике висела на ремне его винтовка. В это время красноармейцы ворвались в избу. Пётр выстрелил. Пуля попала солдату прямо в живот, на гимнастёрке его разлилось кровавое пятно, солдат свалился у порога. Остальные вскинули винтовки, раздалось несколько выстрелов. Пули насквозь прошили тело Петра. Схватившись за скатерть на столе, он пытался устоять, но тут же рухнул на пол. Сидевшая в подполе Устинья, прижав Федосью к себе, тихо плакала.
Она просидела в подполе до самой ночи. Федосья уже несколько раз поспала, пососав молоко из груди, а Устинья всё боялась выйти. Наконец, когда стемнело, она осторожно открыла подпол. В доме было тихо. Она разглядела лежащего на полу Петра.
Уложив дочку в зыбку, вышла во двор. Там лежал убитый отец. Погрузив тела на телегу, Устинья запрягла быка. Лошадей увели красноармейцы. Приехав на кладбище, она, как могла, закопала родных. «Приду потом, поставлю крест», - подумала Устинья.
Вернувшись домой, быстро собрала вещи в узел, кинула его в телегу. Завязала в узелок украшения – единственное, что осталось от их былого достатка.  «Спрячу на чёрный день», - подумала Устинья.
Взяла дочку и направилась к дому родителей Петра. Плакать уже не было сил, слёзы словно высохли, душа была опустошена. Разом за один день она лишилась самых близких ей людей.
В доме Афанасьевых света не было. «Наверное, уже спят», - подумала Устинья. Остановив повозку, она зашла в палисадник и постучала в окно. В окошке появилось испуганное лицо  Марфы Петровны. Устинья знала, что муж её, отец Петруши, ушёл с Дутовым в Тургайские степи.
Марфа Петровна, вышедшая на порог в белой сорочке, молча обняла Устинью и завела в дом.

46. Январь 2023 г. Соледар.


На следующий день Митя подошёл к командиру и попросился перевести его в другое подразделение.
- Не сложились с кем-то отношения? – командир не любил, когда бойцы ссорились друг с другом.
- Нет, просто брата здесь встретил, с которым долго не виделся, хочу к нему перевестись, - объяснил Митя.
- Это, конечно, другое дело. Но тут ведь не «гражданка». Если каждый захочет переводиться куда-нибудь, одни попросят туда, другие сюда, к родственникам, землякам, представляешь – какая путница будет в списках. А это ведь военнослужащие, выплаты, ранения и многое другое, - командир закурил сигарету. – Я попробую, конечно, но вряд ли что-то получится.
И, действительно, через некоторое время Мите пришёл отказ в переводе. Но они с Димой не расстроились, так как их подразделения размещались недалеко, и с разрешения командиров братья виделись друг с другом в свободные минуты, хотя минут этих для отдыха было не так много.
В Соледаре ещё продолжалась зачистка. Несколько группировок боевиков засели, окружённые со всех сторон в разрушенных домах. Это были остатки батальона «Азов», которые не успели уйти со своими, оказавшись в плотном кольце.
Уже вторую неделю Митя вместе с товарищами очищали территорию города от нацистов. Вот и в этот раз с утра вышли на зачистку. Между домами везде были разгромленные украинские машины и натовская бронетехника. В подвале ещё находились мирные люди, которых выводили и переправляли «за ленточку», в Россию.
На одной из улиц  парни натолкнулись на устроенные из техники баррикады, видно было, что противник в спешке готовился к обороне. В стене дома около баррикады был сделан пролом, чтобы отходить в здание и держать оборону дальше. Прямо на улице были вырыты окопы. Край окопа, идущий под жилым домом, упирался в несколько наспех зарытых могилы, в которых мирные жители хоронили тех, кто погиб или умер от голода и болезни.
Митя с товарищами осторожно зашёл в разрушенный дом. Вдалеке послышался непонятный шум и автоматная очередь. Пацаны, упав на бетон, стали стрелять в сторону выстрелов.
- Похоже, там несколько человек, рассредоточьтесь, - крикнул в рацию командир.
Украинцы залегли  в разных местах под бетонными плитами, и выдавить их оттуда было сложно.
- Попробуем в обход, - скомандовал по рации командир. – Тихий и Борода, обходите с левого фланга.
Митя вместе с Бородой перебежками отбежали за угол здания и поползли вокруг дома, чтобы обойти боевиков. Через некоторое время, добежав до ещё одной разрушенной стены, остановились, чтобы оглядеться.
Борода достал бинокль и осматривал здание.
- Гранатомёт тащат, - тихо сказал он Мите. – Хотят по нашим ударить.
Митя посмотрел в ту сторону, куда показывал Борода.
В одном из проёмов окна показался боевик с гранатомётом на плече. Он целился как раз туда, где остались их товарищи. Митя вскинул автомат и прицелился. «Далековато, могу не попасть», - подумал он. Но времени, чтобы занять позицию получше, не было. Митя выпустил очередь из автомата.
Пули срикошетили по краю окна, не задев гранатомётчика, но он отшатнулся и спрятался за стеной. Момент был выигран. Митя и Борода перебежали чуть ближе, теперь они почти окружили противника, и боевики, поняв это, стали отстреливаться во все стороны.
Борода сменил магазин на автомате.
- Надо передвинуться чуть левее, чтобы зайти им в тыл, -  сказал он Мите.
Шквальный огонь не давал им даже поднять головы.
- Запаслись, падлы, патронами, а то давно бы сдались, - выругался Борода.
Из окна раздался выстрел гранатомёта. Снаряд улетел туда, где остались наши бойцы.
- Если они не успели сменить позицию, то всем хана, - сказал Борода. – Тогда мы вдвоём остались против укропов.
- Прорвёмся, - Митя чуть высунул голову из укрытия и тут же шквал пуль обрушился на них. Едва успев спрятаться, он прижался к холодному бетону.
Борода осторожно пополз вдоль бетонного перекрытия.
- Обходи этот завал с другой стороны. Прикроешь меня, а я попробую прорваться ближе.
У края перекрытия Борода остановился и чуть поднял руку. Митя, заняв позицию поудобнее, смотрел на него, ожидая сигнала. Борода осторожно привстал, поправил автомат и махнул рукой. Митя открыл огонь по окну, где засели боевики.
Борода забежал на лестничную площадку и упал. Он долго не вставал. «Ранен, убит?» - терялся в догадках Митя.
- Борода, что с тобой? – сказал в рацию. В ответ послышались смачные маты.
«Слава Богу, живой», - вздохнул Митя. Из трёхэтажного мата он понял, что Бороду задело пулей в ногу.
Митя пополз в его сторону. Со стороны оставшихся за зданием товарищей тоже раздались выстрелы.
«Значит, кто-то остался», - подумал Митя. Раздалось шуршание рации.
- Ну как вы там? – голос командира был как манна небесная. Митя уже думал, что на той стороне здания все погибли от выстрела гранатомёта.
- Борода ранен, зашёл в здание, я прикрываю, - доложил Митя.
Бой шёл ещё несколько часов. После того, как засевшие в здании боевики были ликвидированы, Митя перевязал рану Бороде, который смог только перетянуть шпагатом ногу. Добравшись до своей базы, раненых отправили в госпиталь.
Ещё две недели длилась зачистка Соледара. За время боёв ещё несколько товарищей Мити были убиты и получили ранения. Каждый раз, теряя товарищей, Митя сильно переживал. Смерть была постоянно рядом, она была повсюду, в валявшихся в траншеях трупах боевиков, разбитой натовской технике, чёрных окнах разрушенных домов. Здесь всё дышало смертью, но здесь нужно было выжить.


47. Март 1943 г. Фершампенуаз

 
«Вот и пришло время, - подумала Федосья. – Надо выручать Габидуллу. Там он не выживет… Оттуда ещё никто не возвращался».
Она посмотрела на спящих на полатях ребятишках. Укрытые разноцветными лоскутными одеялами, они сопели сопливыми носами.
«Опять на улицу выбегали босиком, бесенята», - подумала Федосья.
Тихо одевшись, она вышла во двор. Огляделась. Вокруг было тихо. Село мирно спало, только дым из печных труб струился в воздухе.
Взяв стоявшую у стены сарая лопату, Федосья прошла в дровяник. Переложив осторожно передний ряд дров, стала копать мёрзлую землю. Через некоторое время лопата стукнулась обо что-то твёрдое. Федосья откинула замёрзшие комья земли с крышки ящика и открыла его.
Вот оно родительское наследство, спрятанное ещё в 1917 году от большевиков. Федосья никогда не заглядывала в этот ящик. Габидулла вообще не знал о нём. Хотя жили они небогато, но трогать эти ценности, доставшиеся ей от родителей, Федосья не хотела. Ведь мать, умирая, наказала – взять только в самом крайнем случае!
И вот такой случай настал. Габидудде требовалась помощь. Федосья твёрдо решила вызволить его из лагеря любым способом. Перед ней в ящике лежали старинные украшения – ниточка жемчуга, несколько перстней и цепочек. Федосья сложила всё в тряпочку и, закрыв ящик, снова присыпала его землёй, притоптав это место.
Придя домой, сшила пояс с кармашками, куда разложила драгоценности. Надев пояс на себя, замотала его шалью, сверху снова одела своё старое платье и заношенный пиджачок Габидуллы.
Уже рассветало, зашевелились на полатях дети. Федосья вытащила из печки казанок с вчерашней картошкой, сунула две в карман, отрезала ломоть хлеба. «Как-нибудь прокормлюсь, это надо ребятишкам оставить».
Старший Андрей соскочил с печи, и, воткнув ноги в большие папкины валенки, побежал на двор. Младшие ещё спали.
- Андрейка, иди-ка сюда, - позвала его Федосья, когда он зашёл со двора и помылся под умывальником.
- Что, мама, - подошёл, вытирая руки о старое полотенце, Андрейка.
- Мне надо ехать папку выручать, беда с ним, - Федосья поглядела на Андрейку, тот внимательно её слушал. – Я отпрошусь у председателя и поеду. Тебе нужно будет работать за меня. Сможешь?
Андрейка кивнул. Он и так частенько помогал матери доить коров. Вместе они быстро управлялись с этой тяжёлой работой.
- Молоко тихонько в грелку наливай, чтобы никто не видел, - продолжала Федосья, - Если кто заметит, арестуют. Много не бери, коровы уже в запуск уходят, молока мало. Бери литр-полтора, так и спрятать легче, грелку не будет видно. Да не забудь грелку привязывать к себе, а то выпадет.
Андрейка молча кивал. Ему не впервой было подменять мать на работе, да и привык он оставаться с младшими. Мальчишки во всем помогали ему, Полинка вот только ещё совсем маленькая.
- Еду делите поровну. Вари понемногу, чтобы до новой картошки хватило. В кладовке есть ещё крупы немного и муки. Кур переколите, их уже нечем кормить. А так суп будете варить, - Федосья перебирала в памяти, что ещё поручить мальчишкам.
- А ты надолго, мама? – Андрейка серьёзно посмотрел на неё.
- Не знаю, сынок. Дорога шибко дальняя. Добираться туда долго.
- И ты папку привезёшь? – в глазах Андрейки теплилась Надежда.
- Увидеть бы его. А там уж как получится, - вздохнула Федосья.
Они немного помолчали. Стали просыпаться остальные ребятишки. Мальчишки помогли Полинке слезть с полатей. Побежали на двор, только Полинке было разрешено «делать свои дела» дома, и она деловито села на железный горшок с цветочком на боку.
- Людям ничего не рассказывайте. Если спросят, где мамка, скажите, папку ранило, поехала с госпиталя его забрать, - Федосья задумалась. – Я тёте Вале скажу, чтоб за вами приглядывала. А вы ей помогайте по хозяйству.
- Хорошо, мама. Только ты побыстрее возвращайся, - Андрейка обнял мать. Федосья расчувствовалась. Никогда она так не обнимала сына. Выросли как-то сами, они с Габидуллой всегда на работе. Бабушка Устинья поначалу приглядывала за ними, но за несколько лет до войны умерла.
Федосья покормила ребятишек и собрала вещи в котомку. Надела своё пальтишко, завязала на голову старую шаль, оставшуюся ещё от матери. Пояс был надёжно завязан под одеждой.
Федосья оглядела ребятишек. «Как же я оставлю их? – вдруг мелькнула мысль. - Что же делаю? А вдруг заболеют, умрут с голоду?» Она уже засомневалась, что приняла правильное решение.
- Ты не переживай, мама. Мы справимся, - тронул её за руку Андрейка.
 Федосья обняла детей. Они дружно прильнули к матери. И вдруг Полинка захныкала. Сердце Федосьи оборвалось. Она села на табуретку.
- Не хнычь, Полинка. Мамке надо к папке съездить, она недолго, - погладил сестрёнку по голове Андрейка.
- Ну ладно, я пошла, - Федосья освободилась от облепивших её детских рук. – Не хулиганьте, слушайтесь Андрейку, он остаётся за старшего.
Она быстро подошла к двери и, не оглядываясь, вышла во двор. Слёзы застилали глаза, но Федосья шла и шла по улице.
Вот и дом председателя. Постучавшись в окошко, она позвала Михеича на улицу. Председатель вышел, накинув прямо на нательное бельё старую фуфайку.
- Что случилось, Федосья? Что в такую рань тарабанишь?
- Ехать мне надо срочно, Михеич. С  Габидуллой беда! – и Федосья сама того не ожидая, рассказал всё как есть. Хотя сначала хотела придумать что-нибудь про госпиталь и ранение.
Михеич удивлённо смотрел на неё.
- Да ты, девка, сдурела что ли?! Сколько людей туда попало, знаешь? Никто ещё не возвращался! – он поправил сползающую с плеч фуфайку. – Ты сама там сгинешь, а дети сиротами останутся!
Федосья не знала, что сказать и только плакала.
- Мне надо ехать Михеич, отпусти, - наконец, смогла произнести она. – За детьми тётка присмотрит. А Андрейка вместо меня поработает, младшие ему помогут. Ты уж трудодни им насчитай.
Михеич помялся, почесал свою волосатую грудь.
- Хорошо. Пойдём в контору, напишу тебе справку, - через несколько минут он уже одетый вышел из дома.
Вскоре Федосья уже шагала в сторону конюшни. Председатель сказал, что сегодня несколько подвод поедут в Магнитогорск за запчастями для тракторов. Сев в одну из подвод, она вздохнула: «С Богом!»


48.   Апрель 1919 г. Фершампенуаз

Устинья с маленькой дочкой продолжала жить в доме родителей Петра. Потихоньку они вместе с Марфой Петровной перезахоронили тела Гаврилы Ивановича и Петра, выкопав могилки поглубже и поставив сверху деревянные кресты. Часто Устинья приходила на кладбище. Здесь в последние месяцы появилось много свежих могил, в них лежали как погибшие красноармейцы, так и белые казаки, да и мирных жителей пострадало немало.
Опустевший дом, в котором жили Ерёмины, был реквизирован Советской властью и отдан многодетной семье того самого крикливого мужичка Васьки, что привёл красноармейцев. Васькина семья до этого ютилась в землянке, восемь ребятишек мал мала меньше всё время, до самых морозов, бегали босиком, а зимой одевали по очереди одни валенки на всех.
Подрабатывал Васька мелкими шабашками, с весны нанимался пасти коров, потом, уйдя в запой, бросал, распустив стадо, шёл работать на сенокос. Не доработав, переходил опять пасти коров, осенью мог подрядиться на косьбу хлебов. Из-за этих «скачков» заработки его были не так велики, да и те он быстро спускал на самогон, покупая его у соседки, так как самому ставить дома брагу жена строго-настрого запрещала.
Проходя мимо родного дома, где она провела свои детство и юность, Устинья смотрела в окна. Двор быстро приходил в запустение. Васька, не заготовив дров на зиму, начал разбирать добротные постройки. Оставшихся в сараях кур и другую живность, они быстро съели, не оставив ничего на развод.
Скота Устинье было не жалко. «Пусть поедят досыта хотя бы», - думала она, проходя мимо дома. А вот по самому дому очень тосковала. «Как же вернуть его?» – размышляла она.
«Может, есть всё-таки справедливость на свете?» - переживала она и за оставленные там, спрятанные в сарае драгоценности, вдруг их обнаружит этот непутёвый Васька.
Все поля: и их, и Афанасьевых, -  раздали беднякам. У Устиньи с Марфой Петровной остался лишь огород, где они сажали картошку и другие овощи. Летом Устинья вырубила старые яблони, чтобы ещё освободить место под грядки.
На протяжении нескольких недель она всё размышляла, как ей вернуть дом. Но пока к решению не пришла. Последней каплей терпения стал арест Марфы Петровны. За ней, как женой белого офицера пришли чекисты, больше эту женщину никто не видел. Устинья с маленькой Федосьей снова оказались на улице. Хорошо, что хоть тётка Агафья приютила, хотя и боялась, что за это может тоже пострадать.
Но куда обращаться? Старые суды были ликвидированы. Устинья слышала, что новой властью были приняты декреты о работе народного суда. Она решила искать справедливости там.
- Что ты! – переполошилась тётка Агафья. – Ты нас всех под расстрел подведёшь! Приютили тебя на свою голову, а ты в суд! Да где это видано, чтобы простой человек сам шёл в суд! Оттуда ещё никого не отпускали!
Устинья слушала тётку и думала о своём. Ей надо было доказать, что отец не враг советской власти, тогда есть шанс вернуть дом. Она вспомнила, что Гаврила Иванович рассказывал, как оружие, которое он закупил, сдал на склад. Ещё показывал расписку, которую выписал ему тогда председатель крестьянского комитета. К Ивану Афанасьевичу она и решила пойти в первую очередь.
Заседание народного суда было назначено на конец апреля. Проходило он в бывшем доме Савельевых, который также был конфискован под контору революционного комитета. В зал битком набились люди. Всем было интересно, чем закончится такое диковинное дело. Ведь до этого в суде рассматривались лишь небольшие дела по кражам да по пьяным дракам или переделу земли.
За столом сидели председатель – выбранный в прошлом году на этот пост красноармеец Иван Шунин и три заседателя. Устинья с досадой увидела среди них того крикливого мужичка Ваську, что привёл в их дом красноармейцев.
«Этот ни за что не проголосует за меня, ведь его семья сейчас в этом доме живёт», - Устинья решила действовать напролом.
- Товарищи судьи, я хочу попросить убрать из заседателей того человека, - Устинья показала рукой на Ваську.
Иван Шунин удивлённо посмотрел на него.
- Это почему?
- Потому что он живёт сейчас в этом доме, и у него свой личный интерес, - твёрдо сказала Устинья. В зале поднялся шум.
- Правильно говорит! Замените! Наш суд справедливый! – раздались крики из зала. Раздосадованный Васька встал из-за стола и прошёл в зал, сев на задний ряд. Он косо глянул на Устинью, проходя мимо неё.
- Кто хочет быть заседателем? – Иван Шунин оглядел зал.
- Я! Я! – потянулись руки. Всем хотелось посидеть на почётном месте заседателя.
- Василий Исаев, иди сюда, - махнул рукой председатель. Василий, довольный оказанной ему честью, степенной походкой подошёл к столу и сел. Сидевшая в сторонке женщина-писарь записывала всё в протокол.
- Слушаем тебя, Устинья, - председатель постучал по столу, чтобы люди утихомирились.
- Я требую вернуть мне наш дом, - громко сказала она.
- Но твой отец был врагом революции, он был расстрелян за сопротивление новой власти, - сказал один из заседателей.
- Он не был врагом, он помогал Красной армии. И у меня есть доказательства, - по залу снова раздался ропот. Председателю снова пришлось постучать по столу.
- Какие именно? – председатель не предполагал, что дело предпримет такой сложный оборот. Он думал, что быстро выставит Устинью на посмешище всего села, но всё оказалось не так-то просто.
- У меня есть свидетель, - громко сказала Устинья, чтобы перекричать ропот с задних рядов.
- Пригласите, - махнул рукой Иван Шунин.
Иван Афанасьевич, который сидел в первом ряду, встал и повернулся к людям.
- Что ж ты, Афанасьич, буржуев защищаешь? Или ты тоже контра? – раздались голоса из зала.
- Я подтверждаю, что Ерёмин Гаврила Иванович передал для отряда Красной армии оружие, которое закупил на личные средства, - в зале поднялся невообразимый шум. Шунину пришлось встать и прикрикнуть на людей. – Я лично принимал оружие и выдал ему расписку.
- Так значит, его зря расстреляли? – крикнул кто-то.
- Не зря! Он всё равно кровопийца трудового народа! – выкрикнул с заднего ряда Васька. – Платил нам копейки за наш каторжный труд!
- Уж ты не уработался, Василий, - засмеялись мужики.  Васька, рассердившись, толкнул одного в грудь, тот в ответ ударил его по уху.
- Прекратить беспорядок! – строго крикнул Шунин, встав из-за стола.
Перед Шуниным стояла непростая задача. Возвращать «буржуйский» дом, за это, как он понимал, его по головке не погладят. Но он должен был показать справедливость новой власти и этого народного суда.
Председатель суда, наклонившись к заседателям, стал обсуждать, что предпринять. Те что-то говорили ему, но из-за гомона в зале Устинье ничего не было слышно.
- Тихо! – председатель стукнул кулаком по столу.
Зал затих. Какое же решение примет народный суд? Иван Шунин оглядел зал. Любопытство в лицах людей и жажда мести «буржуям» - в них читались самые разные эмоции. Все ждали.
- Народный суд постановил: дом крестьянина Ерёмина вернуть его дочери  Устинье Гавриловне Афанасьевой, - писарь стремительно строчила протокол, пытаясь успеть за словами Шунина. – Крестьянину Васильеву освободить дом.
Реакция зала была разной. Одни махнули рукой, другие захлопали.
- Переночевать-то хотя бы мне можно? – крикнул с заднего ряда Васька.
- Хорошо, - кивнул председатель. – Освободите дом завтра.
Ночью село проснулось от треска полыхавшего пожара. Горел дом Устиньи. Люди с вёдрами бежали к дому, выливая воду, но всё было напрасно. Огромное пламя охватило дом. Искры от пылающей крыши с треском разлетались по округе. Когда Устинья прибежала к дому, от него остались одни дымящиеся руины.
Устинья оглядела людей. В сторонке стоял и довольно ухмылялся Васька. Так она и осталась жить в доме тётки Агафьи.

49. Январь 2023 г. Соледар.

- Похоже, затевается большая заваруха, - зашедший в блиндаж Борода снял защитный шлем и балаклаву. Сел на раздавленный старый топчан и закурил.
- Поешь, - Митя протянул ему открытую банку тушёнки.
- А, надоела эта тушёнка, каждый день её хаваем. Вот бы пельмешков! – Борода мечтательно потянулся.
В блиндаж зашли ещё парни. Серди них и Дима. Он поздоровался со всеми и обнял Митю.
- Так что ты там про заваруху-то говорил, - напомнил Митя.
- Укропы что-то зашевелились, наверное, снова в атаку пойдут.
Наши подразделения, зачистив Соледар и соляные шахты, окопались на северо-западной окраине города.  Украинские части передвинулись дальше на несколько километров. Каждый день взвод Лёшки Тери минировал подходы в российским укреплениям, потому что мелкие контратаки со стороны противника предпринимались по несколько раз в день.
- Тихий и Борода, пойдёте прикрывать сапёров, - распорядился командир.
Как стемнело, Митя с товарищем присоединились к взводу сапёров, которые выдвинулись в сторону украинских позиций, среди сапёров Митя заметил Диму, тот помахал ему рукой, и они ползком двинулись в сторону вражеских окопов. Ползли один за другим, так как почти вся территория перед российскими позициями уже была заминирована.
- Мы, наверное, уже несколько тысяч мин поставили, - похвалился как-то Теря. – А сколько украинских разминировать пришлось, и не сосчитать.
Через некоторое время Лёшка махнул рукой. Сапёры приступили к установке новых мин почти под носом украинцев. Митя с Бородой прикрывали их. Бойцы медленно продвигались вдоль украинских позиций, устанавливая одну мину за другой. Потом немного продвигались вперёд и снова делали ряд мин в беспорядочном порядке на разных расстояниях. Установив ещё два ряда мин, сапёры присели в низинке отдохнуть. Митя с Бородой лежали чуть поодаль, осматривая окрестности.
Невдалеке раздались шаги.
- Привіт хлопці. Що сидите без діла? – прямо к ним шли украинские солдаты.
Митя вскинул автомат, но Борода приложил палец к губам.
- Они приняли нас за своих, не ожидали просто, что так близко мы сунемся, пусть подойдут поближе.
- Ви з якої бригади? – украинцы были уже близко. Сапёры молчали, подпуская украинцев ближе. Но все уже приготовились к бою.
Украинцев было человек пятнадцать, наших, вместе с Митей и Бородой – шесть. Поэтому нужно было всё сделать быстро.
Украинцы, не получив ответа, остановились.
- Що мовчіть, оглохлті? – снова раздался голос украинца. - Зараз всіх перестріляємо на хрін.
Борода кивнул Мите, и они дали очередь по укропам. Сапёры, резко упав на землю, также принялись стрелять по противнику. В считанные секунды тела украинских солдат уже лежали на земле. Со сторон противника раздались выстрелы.
- Кажется, надо давать дёру, - крикнул Теря. – И так хорошо заминировали.
По только ему известному маршруту он повёл товарищей обратно. Огонь со стороны противника усиливался. Сзади раздались взрывы, это украинцы, бросившиеся преследовать наших, напоролись на свежие мины.
Митя быстро полз за сапёрами. По очереди с Бородой они прикрывали отход. Раздавшийся взрыв снаряда в нескольких метрах оглушил его. Митя увидел, как Дима уткнулся лицом в землю. «Ранило», - сообразил он. Он подполз к нему. Кровь хлестала у Димы из руки около плеча.
- Задело немного, - Дима, вытащив пришитый к рукаву шпагат, перетянул руку.
В это время ещё один взрыв прогремел рядом, Дима, толкнув Митю, упал на землю. На некоторое время Митя потерял сознание. А когда очнулся, увидел, что на нём лежит Дима. Рядом валяются то ли раненые, то ли убитые сапёры. Митя осторожно сдвинул брата, на спине его было несколько осколочных ранений. «Прикрыл меня своим телом, - подумал Митя. - Меня защитил. А сам…»
Он тихо потряс Диму за плечо, тот простонал. «Живой!» Митя огляделся вокруг в поисках Тери. Лёшка, лежал, раскинув руки. Митя потрогал пульс, тоже живой, ран не было видно, только разорванная осколками форма, видно, помог бронежилет, который Лёшка всегда одевал на задание.
Митя подполз к другим сапёрам. Двое были убиты, трое лежали, контуженные и, схватившись за голову, что-то бормотали. Борода, что удивительно, не получил ни царапины. Он помог Мите притащить своих до блиндажа. Несколько раз в эту ночь украинцы пытались прорваться к российским позициям, но каждый раз нарывались на мины и плотный ответный огонь. 
Утром Диму и других раненых отправили в госпиталь, двухсотых погрузили в машину и повезли на экспертизу в Ростов-на-Дону. Митя пришёл проводить брата. Он подошёл к «буханке», куда загрузили раненых. Дима на боку, перетянутый бинтами, лежал на носилках. Он уже пришёл в себя и улыбнулся Мите.
- Спасибо, брат! – Митя обнял раненого Диму.
- За что?
- Ты спас меня. Закрыл от осколков, - Митя взял брата за руку. – Давай выздоравливай, вместе в отпуск поедем к нам на Урал.
Дима улыбнулся.
- Конечно, брат. Обязательно поедем! – он пожал руку Мите.
Братья помолчали. Рядом с Димой положили ещё бойца на носилках. Дима попытался привстать.
- Помоги-ка, - сказал он, пытаясь расстегнуть надетую на тело камуфляжную куртку.
- Что ты хочешь? – не понял Митя.
Дима снял с шеи какой-то кулон и протянул его Мите.
- Вот, возьми. Это оберег, тебе он сейчас больше понадобится.
Митя взял в руки кулон. С него смотрел строгим и спокойным взглядом Николай Чудотворец.
- Спасибо, брат! – обнял Митя Диму. – Я верну его тебе, когда ты выздоровеешь!
Погрузку раненых закончили, и медсестра попросила Митю отойти от машины.  Он ещё раз обнял брата.
- Дай Бог, увидимся, – улыбнулся ему Дима.


50. Май 1943 г. Сосьва Ивдель Лаг

Федосья рассматривала видневшийся вдалеке лагерь. Совсем не так она его себе представляла. На огороженной территории стояли бараки, по периметру – вышки, на которых сидели охранники. Несколько солдат патрулировали территорию по периметру.
Федосья привязала лошадь к дереву. Сюда она добралась, купив в одной из деревень лошадь с телегой, прикинув, что лучше назад будет уходить не пешком.
За время дороги запасы, спрятанные в её потайном поясе, заметно истощились. Пришлось потратиться на то, чтобы посадили в этот грузовой вагон, потом на попутном грузовике, который добросил её до дальней деревни. Там она купила лошадь с телегой.
«Как подойти-то? Пристрелят ведь и фамилию не спросят», - размышляла Федосья. Вот она уже в конце пути. Казалось бы, осталось только найти  Габидуллу. Но как это сделать, Федосья пока не знала.
Она решила дождаться ночи. Отойдя вместе с лошадью подальше от дороги в лес, покушала немного хлеба с салом, что запаслась на станции, и прилегла в телегу. Сон тут же одолел её, ведь за последние несколько месяцев спать приходилось урывками. Федосья постоянно боялась, чтобы охрана не обнаружила её и поэтому пряталась каждый раз, когда поезд останавливался на какой-нибудь станции. Лишь по ночам выходила, чтобы набрать воды, и хорошо, что накупила сухарей на одной из станций. Их хватило надолго, но последние дни пришлось питаться корешками, которые выкапывала в тайге.
Всю дорогу Федосья думала о детях. «Как они там справятся? Выживут ли? Лишь бы с голоду не померли… - переживала она.  - Как бы Андрейка с молоком не попался, вскопали ли огород под картошку, не съели ли очистки под семена». Лишь во время тяжёлого сна Федосья на время забывалась.
Проснулась она, когда вокруг уже было темно. Где-то далеко завыл волк. «Ещё этого не хватало, - мелькнула мысль. – Да на меня-то наверное и волки не позарятся, отощала, одни кости». Федосья пыталась себя приободрить.
Она встала и походила вокруг телеги, разминая затёкшие ноги. Лошадь тихонько щипала травку. Федосья взяла её за узду и повела. Недалеко от края леса привязала за дерево. Достала из пояса ещё украшения – несколько колец и ниточку жемчуга. В одном из кармашков пояса оставалось последние драгоценности, которые Федосья хотела приберечь для обратной дороги.
Кольца и жемчуг она переложила в карман. И, перекрестившись, пошла к лагерю. Пока шла, снова внимательно всё разглядывала. Вышки с охранниками находились далековато, у ворот в будке тоже кто-то сидел, внутри по периметру ходили дежурные с собаками.
Вскоре она подошла к тяжёлым массивным воротам, обитым железом. Выглянувший в окошко будки охранник наставил на неё винтовку.
- Стой! Куда попёрла?
- К мужу я на свидание, - Федосья поправила платок на голове и попробовала даже улыбнуться.
- Разрешение есть? -  строго спросил солдат.
-  А надо было? Я не знала, - соврала Федосья.
- Зачем ночью пришла? Жди до утра. Утром у начальства спросим. Коль разрешат, пропущу, - охранник закрыл окошко.
- Подождите, пожалуйста. Куда же я ночью пойду. Здесь ближайшее село в триста вёрст, - на глазах Федосьи появились слёзы.
Охранник снова открыл окошко.
- Мне бы только увидеть его, ненадолго, - она достала из кармана перстень с рубином и показал его охраннику.
Он протянул руку, чтобы взять, но Федосья сжала пальцы в кулак.
- Сначала приведи мужа!
- Да я тебя сейчас пристрелю, и никто про тебя и не вспомнит! – пригрозил охранник.
Федосья испугалась, но виду не подала.
- Попробуй… Тогда ничего не получишь, у меня остальное в лесу  припрятано, - соврала она.
Охранник сердито посмотрел на неё.
- Приведи мужа, я только поговорю с ним, - попросила Федосья.
- Меня самого за это могут расстрелять, - уже не так уверенно произнёс солдат.
- Да мы недолго. Только повидаемся и всё! – уговаривала Федосья.
Солдат, помявшись, согласился.
- Час – не больше! – строго сказал он.
- Хорошо! Я тебя отблагодарю, тебе на всю жизнь хватит! – обрадовалась Федосья.
Через некоторое время он открыл калитку в массивных дверях и вывел осунувшегося и похудевшего Габидуллу. Тот, думая, что его среди ночи подняли на расстрел, испуганно смотрел на Федосью.
Она кинулась к мужу, обняла.
- Ты как тут оказалась? – удивился Габидулла.
- Ты же сам написал, как сюда добраться, - Федосья прижалась к заросшей щеке мужа.
Охранник смотрел на неё, ожидая награды. Федосья подошла к нему. Вытащила из кармана перстни и жемчуг.
- Мы вон в том леске побудем, - она махнула в сторону тайги. – Ну, сами понимаете, соскучились.
Федосья хитро подмигнула охраннику, он ухмыльнулся.
-  Только недолго. Через час чтобы был на месте, - наказал он.
- Конечно, не беспокойтесь, - она взяла под руку Габидуллу и быстро повела его к лесу. – Может не час, может чуть больше задержимся, часа два…
Посадив мужа на телегу, запрыгнула в повозку сама и стегнула лошадь вожжами.
- Ты что делаешь? Если нас поймают, расстреляют не месте! – испугался Габидулла.
- Не поймают! – спокойно посмотрела на него Федосья. – У нас в запасе два часа.
По накатанной грузовиками лесной дороге она ещё подстегнула лошадь, та побежала мелкой рысью. «За два часа надо уехать как можно дальше», - подумала Федосья. По дороге переодела Габидуллу в прихваченную из дома его одежду.
- И куда мы поедем? Нас везде будут ждать! – сказал Габидулла.
- Что-нибудь придумаем, - у Федосьи пока не было чёткого плана дальнейших действий. Главное - подальше уйти от возможной погони.
Он решила не ехать к железнодорожной станции. Приблизившись к ней, распрягла лошадь, оставила телегу в лесу и, посадив Габидуллу, повела лошадь за узды прямо по тайге. Ориентируясь по солнцу, шла  всё время  в одном направлении, там, где по её предположению был город Свердловск…

51. Июнь 1919 г. Фершампенуаз

Устинья каждый день приходила к своему сгоревшему дому и разбирала почерневшие от огня постройки. За её работой наблюдали проходившие мимо люди, но помогать никто не решался. Весной она сама перекопала и засадила огород, посадила картошку, овощи, попросила у соседей отросточки смородины.
Первым делом, придя к сгоревшему дому, Устинья проверяла, не тронут ли закопанный отцом ящик с драгоценностями. Но в сарае было всё по-прежнему. Видно, прежние жильцы не догадались, что здесь что-то может быть спрятано. «Оставлю на чёрный день, - решила она. –  Может дочке понадобится. Сейчас опасно доставать».
Крыша дома при пожаре обвалилась и теперь уродливо нависала над обуглившимися стенами. Устинья боялась под неё заходить, вдруг обрушится. Сейчас она пыталась зацепить багром доски на крыше и стащить их. Но крепко вогнанные гвозди скрипели и не торопились вылезать. Устинья уже устала, хотя ещё даже не наступил полдень. Маленькая Федосья играла недалеко, обнаружив свою сохранившуюся на пожаре тряпичную куклу.
- Помощники не нужны? – услышала она голос сзади.
Устинья оглянулась. Около забора стоял Иван Шунин. Чёрный пиджак его был наброшен на одно плечо. Кепка на голове чуть сдвинута влево, открывая кудрявый чуб.
- Сами справимся, - сказал Устинья и отвернулась, снова взявшись за багор. Шунин открыл калитку и вошёл во двор.
Устинья посматривала на него, но ничего не говорила. Пытаясь оторвать эту проклятую доску. Наконец доска заскрипела и оторвалась. Устинья от неожиданности чуть не упала на землю. Сильные мужские руки подхватили её.
- Есть ещё какой-нибудь инструмент? – спросил Иван. Устинья пожала плечами.
- Поищи в сарае, может, что и осталось.
Иван открыл дверь сарая, заглянул внутрь. Немного погремел там в поисках нужного, затем вышел с тяжёлым ломом и гвоздодёром.
- Вдвоём-то работа быстрее пойдёт, - сказал он,  залезая на обвисшую крышу.
- Не лез бы туда, обвалится, - испугалась Устинья.
- Ничего! Дальше земли не упаду, - пошутил Шунин.
Они работали до самого вечера. Когда уже солнце стало клониться к закату, Устинья поставила на сложенную из кирпичиков подставку котелок, сложила под него обломки досок и подожгла. В котелке сварила картошку, которую достала из погреба. Хорошо, что за время, пока здесь жили чужие люди, они её не всю съели несмотря на наличие нескольких голодных ртов. Прихватить с собой тоже не успели, так торопились поджечь дом. И вот эту местами обуглившуюся от огня картошку и поставила вариться Устинья.
Все они за день, особенно маленькая Федосья, проголодались и, сев прямо на землю, с удовольствием откусывали от этой горячей сваренной без соли картошки.
- Ну, соль-то я завтра принесу, - сказал Иван.
- А что и завтра придёшь? – усмехнулась Устинья.
- Так у тебя тут работы много…, - с картошкой в руке он обвёл постройки.
-  А у тебя дома работы нету что ли? – Устинья хитро глядела на него.
- Картошку посадили, до сенокоса ещё рано. С остальным и без меня справятся, - Иван поднялся с земли и поправил кепку. – Ну, бывайте, пошёл я…
- До свидания! – улыбнулась Устинья.
Федосья посмотрела, помахала ему вслед.
- Это будет мой папа? – спросила она.
- Нет, он просто помогает нам, - смутилась Устинья.
Идти к тётке Агафье не хотелось, они итак стесняли это большое семейство, поэтому переночевать Устинья с дочкой решили здесь, прямо в сарае, постелив на землю уцелевшее после пожара тряпьё. Уставшие они, обнявшись, уснули.
Иван приходил каждый день. За неделю они полностью разобрали завалы. Хорошие брёвна Иван откладывал в сторону.
- Лиственница, она ещё сто лет продержится, - сказал он, складывая тяжёлые потемневшие от времени брёвна.
Ещё неделя ушла на заготовку новых брёвен. Иван выпросил у председателя разрешение заготовить их в лесу. Вместе с Устиньей и Федосьей он каждый день ездил в лес, где они пилили сосны, складывали их в телегу и возили на лошади домой. На все его ухаживания Устинья пока отвечала отказом, но приглядывалась. Мужское плечо в такое суровое время было очень кстати.
К осени на месте сгоревшего дома был построен небольшой пятистенок с четырёхскатной крышей, которую пока накрыли соломой.
- Ну что, пригласишь на новоселье? – пошутил Иван, разглядывая своё творение.
- Заходи! – пожала плечами Устинья.
Так Иван и остался в доме Устиньи. Через несколько дней сходили в контору к председателю, записали свой брак. Спать пока в доме пришлось всем троим на полу. Но постепенно Иван сколотил и стол, и табуретки, и кровать. Над печкой сделал полати для Федосьи. Она была очень рада, когда ей разрешили спать на них одной. Развалясь на старых тулупах, принесённых Иваном, она блаженно спала.
- А что это у Федосьи на шее всё время болтается? – как-то спросил Иван, когда она, посадив её в таз, купала.
- Это оберег защитный. Я его мужу давала на фронт, теперь пусть дочка носит, - Устинья тёрла спину Федосьи мочалкой.
- Говорят вот, что Бога больше нет. Разве так может быть. Раньше верили, в церковь ходили, а теперь чего-то как-будто не хватает, - задумчиво произнёс Иван.
- Душе пищи духовной не хватает, - поддержала его Устинья. – Ты только это на своих собраниях не говори, а то найдутся доброжелатели, доложат в ЧК.
Весной Устинья почувствовала, что в ней зародилась ещё одна жизнь.
- Надо делать пристрой! – решил Иван, когда Устинья рассказала ему эту новость.
Устинья радовалась, что жизнь её наконец-то после всех потрясений налаживалась. Но что-то тревожно было на душе. Но весна принесла и новые заботы. Нужно было снова сажать картошку, сеять на выделенном Ивану поле хлеб. Тёмные мысли пропали, но почему-то сердце иногда словно замирало, и Устинья испуганно прислушивалась к его стуку. 

52. Июнь 1943 г. Сосьва. Ивдель Лаг.
Заснувший на посту охранник, проснувшись утром, понял, что его обманули, и только тогда поднял тревогу. В лагере зазвучала сирена. Всех заключённых  выстроили на проверку. Одного не хватало.
Солдат, отпустивший Габидуллу, был сразу арестован и посажен в карцер. Но начальник тюрьмы на этом не успокоился.
- Кто-то помог ему! Не мог он один всё это организовать! В лагере есть помощники! Выявить всех и уничтожить.
В бараках был устроен повальный обыск. Офицеры вызывали на допрос всех, кто общался с Габидуллой. Вызвали и уголовников.
Вошедший в кабинет начальника тюрьмы смотрящий барака хмуро переминался с ноги на ногу.
- Что надо от нас-то, гражданин начальник? Мы не при делах!
- Кто-то помог этому хитрому татарину сбежать. Как к нему мог кто-то приехать, если он здесь был без права переписки?
Через некоторое время фельдшер тюремной больницы Сергей Жаров был арестован. А кладовщик Кузьма был найден мёртвым с маленьким пятнышком от заточки, которая вошла ему прямо в сердце…
Габидулла и Федосья в это время были уже далеко в пути.  Путь домой был долгим. Федосья не рискнула ехать обратно на поезде, когда закончилась тайга, снова купила в деревне телегу. Там же запаслась на дорогу продуктами. Так и ехали потихоньку, Федосья старалась держаться лесами, объезжая людные места.
И вот родные степи, вперемешку с небольшими берёзовыми колками. Въехали на пригорок, вдалеке виднелось родное село. Во время долгого пути Габидулла рассказал ей, как попал в плен, а затем к партизанам, как воевали, громя фашистов, но всё это не зачлось, когда пришли наши. Умолчал Габидулла только о Насте и о том, что у него там, на Украине растёт ещё одна дочь.
На деревню спускалась ночь. Окошки в домах загорались бледным жёлтым светом. В тишине раздавался одинокий лай собак. Вот и показался их дом. Открыв ворота, Федосья завела лошадь во двор. Габтидулла слез с телеги и хотел распрячь лошадь.
- Не распрягай. Мы сразу сейчас уедем.
- Куда? – удивился Габидулла. За всю дорогу Федосья так ничего не сказала ему, что они будут делать по приезду. Он боялся, что его снова арестуют и на этот раз его бы ждал расстрел.
Подойдя к двери, Федосья тихонько постучала, через некоторое время дверь открыл сонный Андрейка. Увидев отца и мать, он радостно закричал:
- Приехали! Мамка с папкой приехали!
- Тихо-тихо! Всех соседей разбудишь! – Федосья закрыла за собой дверь. С полатей стали слезать подросшие ребятишки.
Подбежав, они обняли родителей.
- Ну как вы тут? Всё нормально? – спросила Федосья. Габидулла всё никак не мог оторваться от мальчишек, обнимая их то поочерёдно, то всех вместе.
- А вот и наша Полинка, - сказала Федосья. – Родилась, как ты ушёл на фронт.
Полинка подошла к отцу и недоверчиво на него посмотрела. Заросший дядька со спутанными грязными волосами вовсе не походил на её отца, как она себе его представляла. Она думала - зайдёт в дом герой в военной форме и начищенных сапогах и лихо закружит их всех. А пришёл какой-то измождённый старый человек.
- Полинка, обними отца, - сказал Федосья, подтолкнув дочь к Габидулле. Полинка только попятилась и спряталась за других ребятишек.
- Не признаёт пока, - поспешила она объяснить Габидулле. – Ничего, постепенно привыкнет.
- Раздевайтесь. Что ж вы не проходите? – спросил Андрейка.
- Так, ребята. Мы сейчас все поедем отсюда, уедем все вместе. Собирайте свои вещи.
- А куда? – почти хором спросили ребятишки. Полинка лишь удивлённо посопела носом.
- По дороге всё узнаете. Некогда сейчас объяснять. Давайте быстрее, - стала подгонять ребятишек Федосья. Те кинулись складывать в узелки своё скромное тряпьё.
Габидулла сидел на табуретке и смотрел на подросших ребятишек и на Полинку. Ей уже больше двух лет, она тоже деловито ходила по комнате, ища свою тряпичную куклу, которая, как назло, куда-то затерялась.
Федосья заглянула в котелок, стоявший на печке, там оставалось несколько картофелин. Она завернула их в полотенце и положила в торбочку, висевшую у неё на плече.
- А мы надолго? - спросил средний сын Сергей.
- Наверное, навсегда, - вздохнула Федосья.
- А как же мы картошку-то в огороде бросим что ли? – удивились дети.
- Посмотрим, может и приедем. Как жизнь сложится.
Через несколько минут они уже сидели в телеге, куда накидали все вещи в баулах, и ехали куда-то в ночь.
Вскоре ребятишки заснули, прикорнув на мешках с вещами. Габидулла тоже задремал. Федосья так и не сказала ему, куда они направляются, она лишь молча правила лошадью, стараясь ехать по каким-то только ей известным лесным дорогам.
Когда ребятишки проснулись, Федосья достала из торбочки картофелины. У неё ещё оставалось с дороги немного сала и сухарей.
- Ух ты! – обрадовались ребятишки, и стали уплетать картошку с салом.
Ехали ещё целый день, солнце начало клониться к закату. И тут перед ними открылась завораживающая картина. Сотни огней посреди степи, из огромных труб пышет огонь и валит дым, какие-то огромные непонятные строения.
- Что это, мама? – с удивлением спросили дети.
- Это город.
- Это Москва, да? – удивился Андрейка.
- Нет, это Магнитогорск, здесь делают сталь для наших танков.
Ребятишки с удивлением смотрели на приближающийся гигант. На восточном берегу здесь выросли посёлки из шатких бараков - посёлок Удобрений, Станция Обогащения руды и даже Город Деревянных решёток. Сам город растянулся с севера на юг на 20 километров. Вдалеке за рекой виднелись четырёх- и пятиэтажные дома…
…Прошло тридцать лет. За это время Габидулла с Федосьей жили и в Магнитогорске, где ему удалось выправить новые документы, и на шеелитовом руднике в Балканах. А когда открылся Южный рудник, перебрались туда. Габидуллу вскоре реабилитировали, но пока никак он не мог добиться признания его ветераном войны. Мальчишки выросли и разъехались по разным городам. Лишь Полина осталась рядом с ними.
Постаревшая Федосья замешивала на кухне тесто. «Испеку сегодня беляши, - подумала она. – Надо сказать Габидулле, чтобы мясо прокрутил. Что-то долго его нет».
Габидулла вышел ещё полчаса во двор покурить, но так и не заходил. Федосья, освободив руки от теста, сполоснула ладони и решила посмотреть, что он там затеял.
«Хоть бы оделся, прохладно на улице», - мысленно ворчала она. Во дворе никого не было. Федосья заглянула в сарай, тоже никого. Пошла в огород. Там около грядки лежал Габидулла. Глаза его бессмысленно вращались, он пытался что-то сказать, но не мог.
Федосья всплеснула руками и потащила его в дом. Габидулла несмотря на сухощавое телосложение был довольно тяжёл. Дотащив его до крыльца, Федосья запыхалась.
«Надо вызвать скорую», - сообразила она. Телефон был у соседей. Побежала к ним. Через некоторое время примчалась скорая помощь.
Строгая фельдшер, приехавшая на вызов, констатировала – инсульт.
- Что делать-то? В больницу везти? – спросила Федосья.
- Можем не довезти, нельзя трясти его, - сказала медичка. – Давайте занесём его домой, буду приходить, ставить капельницы.
Она действительно приходила каждый день, объясняла, как ухаживать, как кормить, ставила капельницы, ждала, когда раствор прокапает в вену. Через неделю Габидулле стало легче. Он пошевелил рукой, словно подзывая Федосья.
- Хо..
- Что? - наклонилась к нему Федосья.
- Хо..чу.., - пытался что-то сказать Габидулла.
- Что-то хочешь? Тебе что-то дать? – пыталась понять Федосья. Он сердито помотал головой.
- Что хочешь сказать? Не волнуйся! Я всё сделаю! – погладила его Федосья по руке.
- Д..дочь, - с трудом произнёс он.
- Ты с Полиной хочешь повидаться? – спросила она. Габидулла снова помотал головой. Он всего лишь хотел признаться жене обо всём, что произошло тогда на фронте. Но язык никак не слушался.
Габидулла вздохнул и закрыл глаза. Тёмное облако словно накрыло его, и дыхание его затихло. Так и не успел он рассказать то, что хотел…

53. Октябрь 1919 г. Фершампенуаз.

Устинья радовалась каждому дню.  Наконец. После всех лишений и в её дом пришло счастье. Несмотря на уже начавший округляться животик, она всё делала по дому и в огороде. Иван почти каждый день уходил на работу, дел в суде прибавилось. Жалованья его хватало, и Устинья почти забыла про зарытые в сарае драгоценности.
Иногда она всё же заглядывала в сарай, чтобы проверить, не тронута ли земля. Но всё было спокойно.
 Иван иногда задерживался на работе. Это случалось, когда нужно было просмотреть документы для завтрашнего заседания суда. Он всегда тщательно всё перечитывал, делал заметки в своей тетрадке, намечал вопросы, которые задаст в ходе заседания.
В этот день он также что-то припозднился. Устинья уже накрыла стол, и они с Федосьей ждали отца, выглядывая в окно. Федосья уже звала Ивана папой и всегда скучала, когда его долго не было с работы.
В окошко они увидели, как во двор забежала тётка Агафья. Она с топотом пробежала по сеням и резко открыла настежь дверь.
- Беда! Устинья! Беда! – закричала она.
Федосья, испугавшись крика, заплакала.
- Да не ори ты, как оглашенная! Что случилось? – у Устиньи от крика тётки Агафьи уже побежали мурашки по телу.
- Ивана твоего! Убили! – выпалила надсадным голосом тётка Агафья.
Устинья осела на скамейку. Внизу живота стянула боль. Держась за стенку, она вышла во двор и пошла на улицу.
- Ну куда ты пошла, Устинья! Сейчас привезут его! – семенила за ней тётка Агафья.
Она завела Устинью обратно в дом. Федосья рыдала во весь голос. А Устинья, скрючившись от боли в животе, прилегла на кровать.
Вскоре послышался шум на улице. Устинья, еле держась на ногах, выбежала на улицу. На телеге, запряжённой в чью-то чужую лошадь, везли Ивана. За телегой шло несколько человек.
Она подбежала к телеге и упала на колени, обняв мужа. Лошадь остановилась. Холодное тело было безжизненным.
- Кто? Кто это сделал?! За что?! – закричала Устинья.
Иван Афанасьевич, который придерживал лошадь, кашлянув в кулак, сказал.
- Видели Ваську недалеко от леса, где нашли Ивана. Сейчас ищут его. Будем арестовывать. Видно не успокоился стервец, всё злобствовал, что Иван присудил тебе дом.
Он немного помолчал.
- Надо ГПУ вызывать, убийство всё-таки, - сказал Иван Афанасьевич.
- Делайте, что хотите, только дайте мне его похоронить по-человечески, - устало проговорила Устинья.
Вместе с мужиками тело занесли в дом, положили на стол в горнице. В избу стали заходить люди, их было всё больше и больше. Устинье не хватало воздуха, ещё низ живота продолжал тянуть всё сильнее.
Вдруг резкая боль пронзила тело. Устинья схватилась за живот и застонала. Она почувствовала, как по ногам течёт горячая кровь. «Потеряла ребёнка», - подумала она, падая в забытьё.
Очнулась Устинья от того, что её по щекам хлестала тётка.
- Эх, беда, беда, - причитала она. – И мужа потеряла, и ребёнка.
Устинья пыталась приподняться, но сильно кружилась голова.
- Ты лежи пока, а то снова упадёшь, - придержала её тётка Агафья. – Товарищ из ГПУ уже приходил, Иван Афанасьевич ему всё рассказал – и про суд, и про поджог. Так что грозит теперь Ваське тюрьма. Это точно!
- Что мне от этого? Ивана ведь не вернёшь! – слезы покатились по глазам Устиньи. – Как теперь жить?
- Вот придумала! Жить всё равно надо! – успокаивала её Агафья. – Ради дочки хотя бы.
Устинья оглянулась. Как же она забыла про Федосью? Где же она?
- А где Федосья? – спросила она тётку.
- Не переживай. Всё хорошо с ней. Я её в наш дом отвела, покормила, с ребятишками там нашими сидит, - успокоила тётка Агафья.
- Спасибо, тётя Агафья! – она тихонько встала и, переодевшись, села рядом с телом мужа. Просидев всю ночь, вместе с родственниками стали готовиться к похоронам.
Сколотили сосновый гроб и на этой же телеге, что привезли из леса тело Ивана, повезли гроб на кладбище.
«Почему я теряю всех близких?», - размышляла Устинья, идя за гробом. Федосья, взяв её за руку, шла рядом. Тётка Агафья поддерживала под руку с другой стороны.
Через некоторое время пришли на кладбище. Земляки уже вырыли могилу.
Все начали прощаться с Иваном. Устинья взяла на руки Федосью и тоже подошла к гробу. Иван лежал как живой. «Будто спит», - подумала Устинья. Гроб осторожно спустили в эту страшную яму. Комья земли с глухим стуком ударились о деревянную крышку.
Вернувшись в опустевший дом, Устинья снова заплакала. Всё здесь было сделано руками Ивана. Каждая табуретка, каждый гвоздик в стене напоминали о нём. Она взяла его гимнастёрку, в которой он выходил работать во дворе, поднесла к лицу. Это его запах, запах настоящего мужика, который был таким надёжным. И вот он оставил её одну. Даже ребёнка с собой забрал.
«Что ж, будем жить дальше», - Устинья обняла подошедшую к ней Федосью.

Эпилог. Июль 2023 г. Посёлок в Нагайбакском районе.
Вечером Алёна решила угостить Галину Гавриловну и испекла кыстыбый. Горячие лепёшки с картошкой очень понравились бабушке, она назвала их «кыстыбушками» и всё удивлялась этому неведомому ей ранее блюду.
- Надо запомнить, название-то какое, - Галина Гавриловна уже отведала в доме Алёны и нагайбакский йогурт – сюзьме, попробовала красный творог эремщик-май, поела баурсаки. Нагайбакская кухня ей очень нравилась, и она с удовольствием помогала Алёне с выпечкой и готовкой.
Поужинав, они сели смотреть телевизор. Алёна уже подоила корову и, просепарировав молоко, помыла сепаратор, прибрала всю посуду. Вытащила из морозилки размораживаться мясо для завтрашнего супа, который сварит Галина Гавриловна. Погладила одежду на работу. И после всего села отдыхать рядом с бабушкой.
Лай собаки известил о приходе чужих. Вроде бы стукнула калитка. Но Тобик почему-то чуть тявкнув, замолчал. «Наверное, кто-то мимо проходил, разговаривал», - подумала Алёна. На всякий случай выглянула в окно. На улице всё было спокойно. Она снова села на диван.
Стук в окно раздался неожиданно и напугал обеих женщин. Алёна снова выглянула в окно. Там в темноте маячили две фигуры. Она сразу узнала Митю.
Накинув на плечи куртку, Алёна побежала открывать дверь. Щёлкнул замок и на пороге появился Митя, а следом за ним Алёна увидела словно его копию.
- Приехал, сынок! – Алёна обняла Митю.
- Мама, это Дима! – показал Митя на брата.
- Я поняла! Заходите в дом, что ж вы на пороге стоите!
Парни прошли в дом. Галина Гавриловна удивлённо смотрела на них.
 - Бабушка, вот я и приехал! – обнял её Дима. По лицу старушки потекли слёзы.
- Это Дима меня спас, сам весь в осколках был, в госпитале долго лежал, - сказал Митя.
- Давайте, раздевайтесь и кушать! – Алёна не знала, за что хвататься. То ли варить пельмешки, то ли ставить чайник. Она суетилась, и всё падало из рук.
- Не торопись, мама. Успеешь всё сварить! – обнял её Митя.
Соскучившись по домашней еде, мальчишки с удовольствием ели пельмешки.
- Как мы устали от этой тушёнки, так хочется твоих пирожков! – сказал Митя.
 - Завтра обязательно испеку после работы, – пообещала Алёна. – Ох, я совсем забыла, я же кыстыбый сегодня пекла! Вот как раз вам к чаю!
- А что это такое? – спросил Дима.
- Попробуй, очень вкусно, - сказала Галина Гавриловна. – Я аж три штуки съела!
– А теперь отдыхайте. Я вам здесь в зале постелю.  Митя, раздвигай диван.
Алёна постелила им постель, но они все ещё долго разговаривали. Даже Галина Гавриловна, которая всегда рано ложилась спать, сидела с ними допоздна.
Алёна вспомнила про старый альбом и решила показать фото своих родных. Она перелистывала страницы, на которых были приклеены пожелтевшие фотографии. На одном из снимков был солдат в зимней ушанке со звёздочкой.
- Это мой дедушка Габидулла, воевал на Украине, попал к партизанам,  а потом его арестовали и сослали в лагерь. Только благодаря бабушке Федосье он вернулся домой.
- Вот значит, какой он, мой отец…, - Галина Гавриловна взяла фотографию, и, надев очки, стала рассматривать. – Что же ты мне раньше его не показала?
Она оглянулась на сидевшую рядом Алёну.
- Забыла я про этот альбом, в вот теперь, когда мальчишки приехали, вспомнила.
Они стали листать дальше. Алена рассказывала про своих родственников, которые были на снимках.
- Вот мы с бабушкой Федосьей и мамой на первомайской демонстрации, а это я в школе.
На одном из снимков казак в шинели стоял рядом с сидевшей девушкой, положив руку на её плечо. На коленях у девушки сидела малышка в платьишке и ботиночках.
- Это мои прадедушка и прабабушка – Пётр и Устинья и моя бабушка Федосья, ей тут два годика, - Алёна осторожно вытащила снимок из альбома. – Видите, у Федосьи висит кулон, это оберег, который прабабушка давала прадедушке на войну, потом его моя бабушка Федосья отдала дедушке Габидулле, но он потерял его на фронте.
- Нет, не потерял. Мама, посмотри, Дима подарил мне этот оберег. Он ему от бабушки достался. - Митя достал из-под формы маленький кулон. С него смотрел своим строгим взглядом Николай Чудотворец.
- Да, похоже, это тот самый оберег, что наша прабабушка Устинья дарила своему мужу Петру, а потом его носила бабушка Федосья, – сказала Алёна.
- Он не потерял его, он передал его своей дочке, которая там родилась, - пояснил Митя.
- Да, это мой кулон, - подтвердила Галина Гавриловна.
- Вот видите, как Николай Чудотворец всех нас тут собрал, - Алёна обняла Митю и Диму. Галина Гавриловна прильнула к спинам мальчишек. – Дай Бог нам всем теперь дожить до победы!