Глава IX Одиночество в четырех стенах

Глава 9. Одиночество в четырех стенах.

Ржевский

Квартира на набережной Мойки была погружена в полумрак. Ржевский сидел в кожаном кресле у камина, в руках у него бокал золотистого рислинга. Огонь играл в хрустале, отбрасывая блики на его задумчивое лицо. Воздух был наполнен ароматом старого дерева, воска для мебели и едва уловимым запахом сандала из стоявшей в углу курильницы.

Он смотрел на пламя, и в его голове звучали отголоски недавнего спора. "Непипись"... Странное слово, странное явление. Но разве не таким же странным был весь этот мир? Мир, где любовь становилась товаром, а человеческие чувства — разменной монетой в политических играх.

«Notre monde s'effondre en silence,
Dans le crepuscule de nos espoirs,
Et nous dansons sur les cendres,
En attendant le dernier soir.»

(Наш мир рушится в тишине,
В сумерках наших надежд,
И мы танцуем на пепле,
В ожидании последнего вечера.)

Его пальцы сжали бокал. Золотистая жидкость колыхалась, словно разделяя его беспокойство. Он вспоминал тот кабак, разговоры с Баэлем, циничные предложения, которые тогда казались гениальными. А теперь... Теперь он видел в них нечто уродливое, похабное.

"Что мы сделали?" — прошептал он в тишину комнаты. "Мы пытались систематизировать любовь, как инженер систематизирует механизм. Но человек — не машина. Чувства — не шестеренки."

Он встал и подошел к окну. За стеклом лежал ночной Ленинград, прекрасный и равнодушный. Где-то там жили те самые "близкие друзья революции", выполнявшие свой "гражданский долг". Где-то жены партийных работников получали свою порцию внимания по расписанию. И все это называлось "прогрессом".

Лиза

В своей комнате в коммунальной квартире на Петроградской стороне Лиза лежала в постели, укутанная в мягкое одеяло. За щекой таяла карамелька, сладкий вкус напоминал о детстве, о чем-то безвозвратно утраченном. Воздух в комнате пах свежим бельем, мылом и легким ароматом лаванды, которую она всегда клала в комод.

Она смотрела в потолок, и мысли ее были далеко. "Непипись"... Абсурдное слово для абсурдного явления. Но разве не абсурдна была вся их жизнь? Революция, которая обещала свободу, а принесла новые цепи. Любовь, которая стала услугой. Чувства, которые стали товаром.

«Dans le refuge de la nuit,
Je cherche un sens perdu,
Mais il ne reste que le go;t,
Des r;ves disparus.»

(В ночном убежище,
Я ищу утраченный смысл,
Но остается лишь вкус
Исчезнувших снов.)

Она перевернулась на бок. За стеной слышались голоса соседей — обычная семейная ссора. Простые человеческие эмоции, настоящие, не приукрашенные революционной риторикой. Может быть, в этой простоте и была правда? Не в громких лозунгах, а в тихих вечерах, в заботах о детях, в спорах из-за пустяков.

"Мы хотели изменить мир, — думала она, — а изменили только форму рабства. Раньше люди были рабами капитала, теперь стали рабами идеи. И то, и другое — рабство."

Ренье

Он стоял у окна номера «люкс» в отеле «Гранд Европа». За стеклом сиял ночной город, но его взгляд был обращен внутрь себя. Воздух в номере был наполнен ароматом дорогого парфюма, свежесрезанных цветов и старого дерева.

Он чувствовал себя чужим в этой стране, в этом времени. "Непипись"... Для него, француза, это явление казалось особенно диким. Но разве в Европе было лучше? Там царил другой абсурд — абсурд буржуазной морали, лицемерия, двойных стандартов.

«;tranger dans ce monde nouveau,
Je regarde tomber le rideau,
Sur une pi;ce o; je n'ai jamais,
Trouv; ma propre place.»

(Чужой в этом новом мире,
Я смотрю, как опускается занавес
На пьесе, где я так и не
Нашел своего места.)

Он вздохнул. Возможно, везде было одно и то же — люди пытались убежать от себя, придумывая новые формы, новые идеологии, новые "измы". А суть оставалась прежней — человеческое одиночество, страх перед жизнью, поиск смысла в бессмысленном мире.

"Может быть, "непипись" — это просто еще одна маска, — думал он, — которую надевает человечество, чтобы скрыть свою экзистенциальную пустоту?"

Мессир Баэль

Он сидел в баре на Рубинштейна. Перед ним стоял бокал с темной жидкостью. Воздух был наполнен ароматом кофе, дорогого коньяка и чего-то еще — тревожного, невысказанного.

Рядом — турист из Баварии, молодой, наивный, с горящими глазами. Баэль говорил с ним о вечной молодости, о тайнах мироздания, и в его словах была опасная, сладкая отрава. Он смотрел на юношу, и в его глазах вспыхивал холодный огонь — огонь охотника, видящего добычу.

«Je tends la main vers la flamme,
Promettant l';ternel printemps,
Mais dans l'ombre,lentement,
Je prends ton ;me en silence.»

(Я протягиваю руку к пламени,
Суля вечную весну,
Но в тени, медленно,
Я забираю твою душу в тишине.)


Но даже в этот момент, занимаясь своей вечной игрой, он думал о "непиписи". О том, как легко люди поддаются иллюзиям, как готовы променять свою свободу на призрачные обещания. Революция, вечная молодость, светлое будущее... Все это были разные названия одного и того же — бегства от себя.

"Человечество никогда не меняется, — думал он, — меняются только декорации. А пьеса всегда одна и та же — трагедия одиночества."

Эпилог

И так каждый из них оставался наедине с собой и своими мыслями. О «непиписи», об обществе, о жизни, которая оказалась сложнее и абсурднее любых теорий.

Ржевский допивал свой рислинг, глядя на догорающие угли в камине.
Лиза засыпала,обняв подушку, как в детстве.
Ренье закрывал шторы,готовясь к еще одной ночи в чужом городе.
Баэль продолжал свою игру,зная, что завтра все начнется сначала.

А за окнами продолжал жить город — равнодушный к человеческим драмам, величественный и вечный. Невский проспект освещали фонари, по мостовым гремели трамваи, в квартирах горел свет — обычная жизнь, с ее обычными радостями и горестями.

И где-то в этом городе, может быть, действительно существовала "непипись". А может быть, ее никогда не было. Но это уже не имело значения. Важно было другое — каждый человек оставался наедине со своей совестью, своими сомнениями, своей правдой.

И в этой тишине, в этом одиночестве, рождалось что-то важное — понимание, что никакие революции, никакие "измы" не могут отменить простую человеческую истину: мы все ищем любовь, все хотим быть счастливыми, все боимся одиночества.

А все остальное — просто слова.