Детство в Тюмени, дальнейшая жизнь в Томске

Как-то разбирая старые бумаги, я нашел небольшую тетрадь. Оказалось, что в этой тетради моя бабушка записывала свои воспоминания. Я решил напечатать их.
               
Детство в Тюмени   
 
Родилась я в общежитии Тюменского Педагогического института 17 января 1938 года. Отец мой, Карнаухов Иван Семенович, учился там на рабфаке естественно-географического отделения и одновременно преподавал на подготовительных курсах, а мать была студенткой факультета иностранных языков. Отец получал стипендию в размере 150 рублей в месяц. Мои первые воспоминания связаны с тем, что молоденькие, смеющиеся девушки из общежития, вероятно, студентки, передают меня из рук в руки, целуют, обнимают меня. А у меня было смятение-кто из них моя настоящая мама.

Время было военное, и моего отца призвали на фронт на борьбу с белофинами. Отец был командиром, носил орден и сумку через плечо, - так говорила мне мама. Он вернулся с фронта больным, часто отлеживался, клал меня на грудь как бы прощаясь со мной.

Позже мы нашли открыточку, на которой было написано карандашом: «В моей смерти никого не вините». Так он болел, болел и умер. Жаль, что мало ему пришлось пожить. В справке написали, что умер от паратифа В и воспаления легких, так как был в экспедициях на Севере. Хоронили отца с почестями, как героя, с Красным Знаменем.

Только недавно я узнала, что мой отец, уроженец села Богандинское, Богандинской волости, Тюменского уезда Тобольской губернии, умер 24 мая 1939 года в возрасте 30 лет от пиэмии в больнице города Тюмени. Он никогда не воевал, а только был на военных сборах в течение 60 дней с 15 июля 1938 года. Его отец, Семен Ефимович, участвовал в 1 Мировой войне в качестве рядового 4 Заамурского пограничного конного полка на Австрийском фронте.

Мать оставила институт, и мы переехали из общежития к сестре моей матери Аннушке Михайловне Шабалиной на улицу Герцена 48 кв.4, где она жила в однокомнатной квартире со своим мужем Анатолием и тремя сыновьями: Валентином, Владиславом и Юрием. Квартира принадлежала Анатолию Герасимовичу, которую он получил из-за своего пролетарского происхождения.  Аннушка работала продавщицей в магазине хлеба при кирпичном заводе. Каждое утро за ней приезжал извозчик на телеге, запряженной одной лошадью, и отвозил ее на работу. Моя мама часто уезжала в командировки, так как работала бухгалтером в Горторготделе, инспектором в Госторгинспекции, иногда она говорила, что была простым истопником в Горисполкоме. Я росла среди мальчишек, которые «всю дорогу» играли в войну. Они доставали свои зимние шубы, выворачивали их мехом наружу, надевали их и ползали по полу, изображая волков. Они рычали по-звериному и нападали на меня. Я боялась их, забиралась на диван, махала на них руками и плакала. Они меня успокаивали и опять продолжали играть в войну. У них дома жила маленькая собачонка, звали ее Дик. Он рос резвым, веселым щенком и играл с нами в различные игры. Аннушка возвращалась с работы поздно, раскладывала хлебные карточки, считала и пересчитывала деньги, а потом отвозила их сдавать. Ее муж Анатолий ругался, выпивал, а нам с матерью некуда было пойти жить.

Однажды мама познакомилась с одним молодым человеком, который предоставил нам жилье в доме на улице Смоленская 17, в котором он жил с родителями и сестрой Мирой. Вскоре этого молодого человека забрали на фронт, и он, видимо, погиб в первые дни войны. Когда его отец получил известие, что сын пропал без вести, он стал просить мою матушку остаться жить в доме, уж очень он полюбил ее. Она была работящая, старательная, аккуратная, и сама очень привязалась к этой семье.

Мать целый день находилась на работе, и я была предоставлена самой себе.
Дедушка, так я звала хозяина дома, имел большой участие земли, который он использовал под огород. В огороде росли крупные огурцы и морковь. Его дом был тоже большой. По углам дома стояли бочки с водой для полива огорода. Особенно, я любила бегать вокруг бочек, брызгаться и обливаться вместе со своей подругой Кларой, которая жила в деревянном доме, стоявшем прямо во дворе дедушки. Сначала мы с Кларой играли в куклы, а потом бегали по двору вокруг бочек. 

Однажды я одна вертелась вокруг бочки, заглядывала в ее зеркальную гладь, и так сильно наклонилась, что бултыхнулась в воду, и только ноги мои торчали кверху. Бочка была очень глубокая, и я головой почувствовала ее дно. Если бы не дедушка, я бы утонула в ней. Но он вовремя меня спохватил и вытащил – спас, одним словом, меня. А потом он сходил в огород и принес целый букет-пучок длинной и крупной моркови. Мы ее в бочке тщательно промыли и скушали по одной сладкой морковочке.

А потом дедушка меня еще не раз спасал от огня. Перед тем, как мать моя Ефросинья Михайловна вышла замуж за Сергея Гавриловича, заведующего городским финансовым отделом, он принес мне шоколадные конфеты, которые я раньше никогда не видела и подарил мне игрушку - огромного резинового черного негра, голенького пупса. Мне вдруг показалось, что ему очень холодно, и я решила его согреть, поставив на шесток русской печи. В тот же миг он вспыхнул от огня, осталась целой только одна ножка. Огонь с пупса перекинулся на меня, на мою красивую кофточку «матроску». От неожиданности я вскрикнула. Прибежал дедушка и рукой своей снял с меня огонь. Так я была спасена. В огне не погибла, в воде не утонула, хотя бочка была большой, а огонь яростным. Если бы не дедушка, я, наверно, бы не дожила до сего времени. Практически чужой дедушка не спускал с меня глаз, любил меня как родную доченьку.

Моего родного дедушку Михаила Андреевича сослали на Север по классовому признаку, так как комитет бедноты в селе признал его самым богатым, написали, что он кулак, торговец, имеет свое колбасное производство и держит батраков. На самом деле никаких батраков не было, а колбасу делали всей большой семьей. Но моя мама действительно считала, что ее отец враг народа, и все несчастья у нее из-за него. Дедушка Миша тоже считал себя виноватым.  Каким-то образом он пробрался с севера в Тюмень и подкараулил мою мать, когда она меня вела в поликлинику. Он появился перед нами неожиданно из-под какого-то забора и стал у моей матери просить прощения. Мать даже не хотела его слушать. Тогда дедушка встал перед ней на колени, но мать даже не обернулась.

А потом, когда мама оформила официально свои отношения с Сергеем Гавриловичем, мы переехали в двухкомнатную квартиру на втором этаже на улице Челюскинцев 49. Там был огромный двор, а окна выходили на три стороны. Из окон, которые выходили на проезжую часть, можно было увидеть красивый дом и коляски с богато одетыми людьми. Напротив, нашего дома находился парк имени Ленина, где был Летний кинотеатр, в котором работала контролером билетов моя тетя, сестра отца, Лилия (Ульяна) Семеновна Княжева. По паспорту она была Ульяна, но просила называть себя тетей Лилей. Она жила на улице Ленской, рядом с железной дорогой. Муж ее Аркадий был машинистом поезда.

13 октября 1943 года у моей матери и Сергея Гавриловича родилась дочь Люба.

Юрий Шабалин никогда не забывал меня. Он приходил к нашему дому и сидел под моими окнами. Я знала, что он голодный, и кидала ему из окна яблоки.

В сентябре 1945 года я пошла в школу, которая находилась в здании храма, недалеко от нашего дома. Вскоре Сергея Гавриловича вместе с обшей группой советских войск направили в Германию. С ним туда уехала и моя мать, Ефросиния Михайловна, с маленькой дочкой Любой, а я осталась в Тюмени с бабушкой, Екатериной Николаевной. Ей тогда было 67 лет. Мы жили с ней на Челюскинцев 49.

Я несколько раз приходила проведывать дедушку и его семью на Смоленскую. Дедушка говорил: «Приходи к нам почаще». Я смеялась и пела им песни: «Артиллеристы», «Три танкиста», «Во поле березонька стояла», " Есть на Севере хороший городок, там моя подруженька-друженька живет". " Гремя огнем, сверкая блеском стали,пойдут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет".Танцевала танец Лезгинку и «Мама, купи мне ботинки, я станцую танец Кабардинки». Дедушка и его семья жили дружно.

У моей матери было две подруги.  Одна была блондинка, и у нее был муж полковник. Другая подруга была брюнетка, имела сына, с которым мы дружили. У самой матери были густые русые волосы. Но так как время было тяжелое, у нее уже в 25 лет стали появляться седые волосы.

Часто я ходила в гости к тетушке Аннушке Михайловне. Она приносила мне из магазина конфеты. Помимо Аннушки у меня была тетя Клава, старшая сестра матери.  Она жила на Севере. Я любила жить у них в домике. В углу за воротами и забором рос розовый куст. Розы были бледно-розового цвета. Я знала, что ребятишки вокруг очень голодные. Я изображала тетю Аннушку в магазине и продавала им хлебушко, а вместо денег они давали мне бумажки. Они кушали и радовались. И я радовалась вместе с ними. А еще я любила смотреть на воду в реке и любоваться природой леса, когда мы ходили собирать ягоду морошку. А по большим праздникам нам давали мешочек конфет «Подушечки» или пряников с печеньем. Но это было редко. Тетю Клаву все звали Глашей, и у нее не было левого глаза. Зато правым она видела все хорошо. И была заядлая стряпуха. К каждому празднику заводила мягкое тесто и пекла пироги, ватрушки, шанежки и вкусный, сладкий хворост. Но муж тети Клавы, Андрей Андреевич Столбов, не любил гостей и сам не ходил ни к кому в гости. Как только он возвращался домой, бабушка Клава командовала нам:" Прячьтесь скорее  за печку" , и мы прятались кто куда. Он никого не любил, ни детей, ни взрослых. У него своих было двое взрослых детей: Валентина с 1921 года и Евгений с 1926 года.  Оба жили отдельно.

Валентина Андреевна вышла замуж за Ивана Семеновича Педченко, который вернулся с фронта без двух ног. Он заказал себе протезы, устроился работать директором сельскохозяйственного техникума, красиво пел. Жили они на улице Орловская 42. Я любила ходить к ним в гости.

После окончания войны в Тюмень вернулись два моих двоюродных брата – Валентин и Владислав, только отец их, Анатолий Герасимович, погиб в 1943 году, и Аннушка стала вдовой. Также вернулся мой дядя, брат матери, Сергей Михайлович Караваев. Он был в Германии и посетил мою маму там. Мой второй дядя Петя погиб на войне. Может, он попал в плен, и там погиб? Бабушка Катя ночами не спала, все плакала о своем сыночке. Она говорила, что Петя живой, и она его чувствует. Он приходил к ней в дом Ольги Александровны, жены ее второго сына Василия. Она расспрашивала Петю, где он находится и почему говорит на иностранном языке? Ольга Александровна спрашивала бабушку, зачем она разговаривает с Петей, когда в доме никого нет. Но бабушка верила, что сынок приходит к ней каждую ночь.
Позже я узнала, что Караваев Петр Михайлович (6.06.1921) пропал без вести 18 ноября 1942 года. А его однополчанин Рыжков сообщил, что похоронил его у села Глинка Смоленской области.

У бабушки была еще одна дочь- Лушенька. Лукерья прекрасно вязала, и все скатерти, накидушки, покрывала в доме были связаны ей. Она с родителями и братьями тогда жила на Севере в поселке Карымкары. Туда можно добраться по реке Оби из Тобольска или Тюмени в сторону Лабытнанги. Красноармеец из отряда, который раскулачивал семью дедушки, стал домогаться любви Лушеньки  и применил к ней насилие, даже потом предлагал жениться, но она отказалась. Погибла трагически. Никто точно не знает, как все произошло, и рассказывают все по-разному.

Бабушка была верующая женщина, и окрестила меня, водила в церковь, научила молиться. Всю свою любовь к детям, которых не стало, она перенесла на меня.
Мы с бабушкой часто получали от ее сына, Сергея, письма из Германии, где он остался на сверхсрочную службу. В одном письме он рассказал, что на фронте встретился со своим братом Петей, но, встретившись, они поссорились, в каком направлении идти к линии фронта. В конце концов, пошли в разные стороны. Сережа остался жив и вышел к своему полку, а Петя пропал. Сколько тогда бабушка пролила слез- реки, море, океаны, не находила себе места. В 7 часов утра она вставала и уходила в церковь, оставив меня одну в маленькой комнате.

Однажды, когда я стояла в очереди за хлебом, ко мне подошла девочка, лет на пять старше меня, и сказала: «Посмотри, как ты в руке измяла карточки. Дай, я их сложу тебе аккуратно».   Она взяла карточки, разгладила их, и, завернув в деньги, отдала мне. Когда подошла моя очередь за хлебом, я развернула деньги, а карточек там не было. Это были карточки на целый год. Да еще кроме этого оказалось, что мою бронь на питание, оставленную мне матерью, бабушка отдала своей внучке Валентине Педченко, так как у нее муж-инвалид, и первый их ребенок, Верочка, умерла в возрасте 10 месяцев, как говорили: «Ее забил родимчик».

После этого мы стали жить очень бедно, и бабушка сдала большую комнату в нашей квартире пьющим людям, мужу и жене, у которых детей не было. Они постоянно ссорились, дрались, после чего женщина плакала, стучала в дверь нашей комнаты и просила меня разрешить ей спрятаться от мужа в нашем шкафу. Я боялась ее и не открывала дверь, так как бабушка была в церкви, и я была одна дома. Однажды они скинули моего котенка со второго этажа, и я хотела за ним лезть, могла погибнуть, так как под окном было много электрических проводов. В нашей комнатке кроме старинного шкафа, стола, кровати и плаката на стене ничего не было. На плакате было написано: «Пейте шоколад – очень полезный напиток». В шкафу находились мамины вещи: шляпки, перчатки. Иногда я их надевала и представляла себя взрослой дамой.

Родители присылали открытки из Дрездена, Берлина, Ростока и Бад-Эльстера. Иногда мы получали из Германии посылки с конфетами, но никогда их не пробовали, так как бабушка их тут же продавала.

Отстояв на коленях 2-3 часа в церкви, бабушка шла к себе домой на улицу Кирпичная, копала огород, топила печку, варила щи в большом котле, а потом снова шла в церковь. Из церкви она приносила мне конфеты и пряники. В общем, дедушка с бабушкой еще считались ссыльными и должны были жить на Севере, но во время войны и после контроль за ними стал меньше, и они понемногу стали перебираться в Тюмень.  А на самом деле им просто не сказали, что в документе не указаны сроки ссылки, возможно, нужна была только конфискация их имущества, а что будет потом никому было неинтересно.

Иногда бабушка отпускала меня гулять. Я сразу же шла в гости на Ленскую 38, где в деревянном доме жила тетя Лиля со своими двумя детьми -Тамарой и Феликсом. Тетя угощала меня чаем с «подушечками» и рассказывала разные истории из своей жизни: как она видела Колчака, про какое-то его золото, показывала мне фотографию своих родителей –Семена и Марфы. А когда мне нужно было уходить, то меня до дома провожал Феликс. Я стеснялась идти рядом с ним, и мы шли по разным сторонам проспекта Республики. В воскресные дни я шла в Летний кинотеатр, и тетя Лиля пропускала меня без очереди.

В будние дни я играла с подружками Элей и Риммой. Девочки любили гулять далеко, но самое излюбленное их занятие было прыгать через «пропасть». Так они называли огромную яму, у которой не видно было дна. Эля рассказывала, что в эту яму часто падали люди и лошади и погибали там. Девочки прыгали через яму, и тот страх, который они испытывали, будоражил их, глаза их загорались, они смеялись, им было весело. Я не решалась прыгать через яму, несмотря на их уговоры. Я стояла у края ямы, когда кто-то из девочек толкнул меня с криком: «Прыгай». Я перепрыгнула яму и обомлела от страха, что я могла туда упасть. Я вернулась домой сама не своя, не в силах произнести ни слова. Как бабушка меня не расспрашивала, что произошло, я не смогла ей ничего рассказать.

Прошло несколько дней, я не говорила. Бабушка не повела меня к врачу, а принесла домой кусочек олова и расплавила его на огне. Расплавив олово до жидкого состояния, она поставила меня к двери и сказала, чтобы я не шевелилась. Над моей головой через горизонтальную дверную ручку она стала лить горячее олово в железную кружку с холодной водой, при этом она что-то шептала. Олово тоже шипело, как будто что-то говорило. Бабушка достала из кружки остывшее олово и спросила меня, что я вижу. Присмотревшись внимательно к кусочку олова, я четко различила 3 человеческие фигурки возле глубокой ямы. Я расплакалась, и голос вернулся ко мне. Я рассказала бабушке, что так сильно напугало меня.

Бабушка погладила меня по голове и сказала: «Это еще не страх. А вот то, что мне рассказывала моя мать Марфа, так это настоящий страх». Она растопила печку, я смотрела на огонь и слушала бабушку: «Мы с дедушкой Мишей из Вятской губернии и даже из одной волости- Подрельской, только я родилась в деревне Малые Ждановы, поэтому до замужества моя фамилия была Жданова. Так вот в той деревне, в которой я родилась, был такой случай. По ночам огромная дикая свинья стала нападать на людей. Да так их увечила, что они умирали от этих ран. Мужики в деревне делали облаву на свинью, но нигде не могли ее найти. Прошло немного времени, и свинья опять стала нападать на людей. Люди боялись вечером выйти из дома. Вскоре стали пропадать домашние животные: куры, козы, овцы. Как-то пастух возвращался со стадом домой и увидел, как кто-то очень быстро бежит на него, сбил его с ног, а потом с огромной силой ударил в живот. Пастух успел всадить глубоко нож и потерял сознание. Нашли его мужики в поле, и он рассказал им, что произошло. Возле пастуха было много крови. Мужики пошли по окровавленным следам и метров через 100 нашли свою соседку по деревне с ножом в груди. Больше свинья не нападала на людей». После ее рассказа мой страх перед ямой стал проходить, а когда она рассказала про женщину в их деревне, которая сожгла свою дочку в печи только из-за того, что ее новый муж не хотел воспитывать чужого ребенка, я про яму больше не вспоминала.

В 1947 году я заболела двусторонним воспалением легких. Никакие лекарства не помогали, и я уже умирала. Как-то к нам пришла Валентина Андреевна Педченко и застала очередную ссору квартирантов. Она пригласила их в комнату, где мы жили с бабушкой, стукнула кулаком по столу и пригрозила, что в следующий раз вызовет милицию. А меня она забрала к себе на Орловскую 42.  Она поила меня разными настоями, медом, горячим молоком, и я стала поправляться. Вскоре из Германии вернулись родители с Любочкой. Они привезли с собой удивительные куклы, очень похожие на людей, в Тюмени таких не было, а также мебель, детские книжки на белой линованной бумаге с красочными иллюстрациями, фарфоровые статуэтки,  пианино и белый аккордеон с перламутровыми клавишами. О своей жизни в Германии родители ничего не рассказывали, вроде, как им запретили говорить о том, что они там видели. Только в 80-годы мать сказала так: " Когда мы ехали туда, то видели бедность и нищету, руины, в которой находилась Россия. На станциях ничего купить было нельзя, везде был голод. Как только пересекли границу Германии, несмотря на то, что здесь тоже прошла война, и дома были разрушены, внизу , в подвальчиках домов, работали магазины,  и все продукты были в изобилии. Когда ехали домой, увидели в окно поезда березовые леса. Мы поняли, что началась Россия" Родители долгое время дома разговаривали на немецком языке, боялись забыть его. Вероятно, они надеялись снова вернуться в Германию. Но в 1948 году моего отчима направили работать в город Томск заведующим горфинотделом в горисполкоме. Меня же летом 1948 года мать отправила на летний отдых в санаторий " Басандайка", находящийся в Томской области.

Дальнейшая жизнь в Томске

Сначала мы жили в гостинице «Северная». Каждое утро за Сергеем Гавриловичем приезжала персональная машина, и личный шофер Миша отвозил его на работу. Сергей Гаврилович отвечал за финансирование детских садов, школ и других детских учреждений в Томске. Про себя он рассказывал мало, слышала только, что он родился 8 октября 1907 года в Перми или в Вятке. Он говорил:" Я пермяк солены уши". А иногда говорил:" Мы с Фросенькой вятские". В детстве он жил в деревне, и был младшим среди братьев. Он был женат и имел дочку. Жена ему изменила, и он развелся с ней. Моя мать уже была его второй женой. На праздниках 1 мая и 7 ноября он стоял вместе с начальством города на трибуне напротив здания ТИАСУРа и махал рукой проходящим мимо демонстрантам.

Из гостиницы мы переехали на 1 этаж двухэтажного дома на улице Равенства 6. Справа у дома были ворота. Напротив, нашего дома располагался индустриальный техникум.  Рядом находился большой двухэтажный белый дом-особняк, огороженный со всех сторон от соседних домов высоким забором.  Здесь проживала главный конструктор на электростанции. Вокруг дома был огромный сад с растущими фруктовыми деревьями: яблонями, грушами и сливами, и клумбами цветов: оранжевыми бархатками, бордовыми тюльпанами, красными розочками, цветами календулы, ромашки и гортензии. Сами собой произрастали ягоды –земляника, костяника, ежевика. А внутри сада висел гамак, в котором часто отдыхала после уроков ее дочка Валентина Кочергина. Качаясь в гамаке,  Валентина читала классику – Пушкина «Пиковую даму», «Евгения Онегина» и Лермонтова «Демона» и «Мцыри». Классическая литература увлекала ее своей экзальтированностью и страстностью. Также она читала Шекспира, Бальзака и Мопассана.  Мне нравилось приходить к ней в сад и слушать, как она читает. В конце сада был маленький огородик, где росли морковь, огурцы и помидоры сорта «Дамские пальчики». После чтения в сад приходила бабушка с только что выпеченными пирожками и ватрушками, а Валентина играла с собачкой и котиком, они были породистые и жили у них дома.

С 3 класса я стала учиться в школе N 12 имени А.М.Горького с углубленным изучением английского языка, в чем помогала мне моя матушка Ефросинья Михайловна. Ведь она училась в Тюменском пединституте на английском отделении. А с 5 класса я уже училась в школе N 6 имени Л.Н.Толстого с углубленным изучением немецкого языка. Немецкий язык мне давался легко, и я стала мечтать о профессии учительницы немецкого языка. В этом на меня повлияла наша учительница, Мария Яковлевна, которая была очень умной и знала несколько языков. Она учила нас петь по-немецки, но в последнее время стала болеть. Она была парторгом школы N 6, и это, видимо,  для нее была большая общественная нагрузка.

Я стала учиться в музыкальной школе на улице Ленина по классу фортепиано. Дома я училась играть на немецком пианино, которое, к сожалению, мать потом продала и купила пианино «Сибирь». Нам преподавала Емельянова Татьяна Леонидовна, молодая, красивая, муж у нее летчик. В 6 классе родители мне купили аккордеон «Артист». Видимо, немецкий аккордеон мать тоже продала.  Я окончила 2-х годичные курсы аккордеонистов в Доме Пионеров. Музыкальные курсы назывались КОМО, преподавателем был Василий Федорович, и я чуть не поступила в кружок народных инструментов к музыканту, руководителю Королеву.  У меня был очень красивый голос, и я пела с 1 класса не только в школьном хоре, но и соло, и я уже мечтала стать певицей.  В своем дворе мы устраивали концерты, и я пела песню «Однозвучно гремит колокольчик». Однажды в 4 классе на одном из таких концертов я подыгрывала на пианино, и нас записали на радио и в стенную газету. Хор возглавляла Эдит Петровна, а лирический кружок в «Доме Офицеров» -Владимир Михайлович Макаров. 27 октября 1953 года фотографию, где я играю на пианино, напечатали в газете " Молодой ленинец". На этой фотографии я играю, а моя подруга Галя Вырошникова поет.

Наша школа N 6 была полностью женской. Девочки все были спортивные и интересные. Кроме этого наша школа постоянно занимала 1 призовое место по самодеятельности благодаря учительнице пения полячке Эдите Петровне. Любил человек свою профессию, любила детей. Многие по окончании школы пошли в певцы, в артисты. Только я помню с детства своего скромного застенчивого мальчика Сашу Кадэра, Ильинскую, были и другие.На наши вечера-концерты собирались не только школьники, но и их родители, несмотря на то что это здание было старой постройки – деревянное двухэтажное с внутренним садом, спортивной площадкой и со своими сельскохозяйственными угодьями, оно располагалось на горе на той улице, где жила я и все мои подруги. Впоследствии улицу переименовали в честь Юрия Гагарина.

В школе я дружила с Тамарой Брызгаловой. Мы часто готовили с ней уроки по математике, потому что математика мне давалась слабо.
А какой у нас был преподаватель по алгебре и геометрии - очень красивый мужчина!  А любила я в большей степени литературу, которую преподавала у нас Макарова Нина Сергеевна, она же была нашей классной дамой. Красивая, умная, знающая свой предмет, с большими карими глазами и с тонкой талией, она напоминала мне моих первых учительниц по русскому языку в младших классах. Она смогла нам привить любовь к классической литературе. Она же нас научила читать стихи с выражением.
А какая у нас была преподавательница по географии!  Валентина Евгеньевна преподавала географию нам, как сказку. Она начинала со слов: «А между прочим, я была там-то и там-то, объехала всю нашу страну и даже была заграницей». И в Африке она была, и в Бразилии она была и на озере Байкал тоже была. Все горы, реки и моря, океаны она видела. Я сидела на первой парте и верила каждому ее слову. А потом она начинала объяснять материал по карте мира. Я хотела в старших классах, когда училась, стать географом, геологом, поездить по всему миру, как наша преподавательница. А потом мечтала стать летчицей, как мой двоюродный брат Юрий Шабалин.

Ботанику и биологию нам преподавала Олимпиада Павловна, а в специальном физическом кабинете проходили уроки физики у Вениамина Петровича Фадина. Строгий, голубоглазый, из Университета, всегда говорил: " К доске пойдет тот, кто последний зашел в класс".Я всегда сидела на первой или второй парте у окна или в среднем ряду. А в общем, очень хорошие педагоги, лучше не придумаешь. Готовили нас к экзаменам, к контрольным, к физической и математической олимпиадам.

Все праздники отмечались в семейном кругу. Когда Сергей Гаврилович возвращался с трибуны, все садились за праздничный стол, где коронным блюдом были пельмени. На столе стояли шампанское, вина, различные закуски, а на десерт подавался шоколадный торт. Все готовила сама мать. После застолья я играла на фортепиано, пела, мне подпевала мама. Особенно, мама любила петь «Вечерний звон» и «Синенький скромный платочек». А Сергей Гаврилович тихо сидел в уголке, задумчиво слушал музыку, а иногда переговаривался с гостями. Он для меня был самой авторитетной личностью среди окружающих меня людей. И в старших классах я уже мечтала, как он, стать финансистом. Тем более мать мне все время внушала, что Сергей Гаврилович мой настоящий отец.  Я не знаю почему, но мать никогда не рассказывала мне о своем прошлом и о моем детстве, а если я ее расспрашивала, она начинала выдумывать. Так она запретила мне писать письма тете Лиле в Тюмень, сказав, что она очень плохая женщина. По поводу моего рождения говорила, что меня отец привез из Финляндии, когда там была война, и на самом деле я полячка. При жизни матери я никогда не видела свидетельство о своем рождении, свидетельство о первом браке матери и о смерти своего отца. Все это я узнала только недавно. Про то, что Сергей Гаврилович не мой отец, мне сказал мой двоюродный брат Юрий Шабалин из Тюмени, который приехал в Томск и учился в ТИАСУРе. С тех пор я уже не называла отцом Сергея Гавриловича, а только по имени и отчеству.

В день своего рождения в 1954 году, когда я училась в 9 классе, я впервые пошла на танцы в Гарнизонный Дом Офицеров на улице Ленина. Был вечер встречи Швейной фабрики N 5. Здесь я познакомилась со студентом 2 курса ТМИ Николаем, который уже окончив фельдшерско-акушерскую школу, работал на Сахалине в отделении Яблочневской больницы. Он прекрасно танцевал и предложил научить меня танцевать. Я согласилась. После этого вечера мы стали встречаться, особенно, любили гулять в парках, скверах, и, хотя Николай в Томске жил недавно, он очень хорошо знал историю города и с удовольствием рассказывал мне про его достопримечательности. Дружили мы с ним 2 года. И как мы с Коленькой познакомились, так и не расставались почти что всю жизнь.

В 1955 году я окончила школу и в сентябре этого же года я поступила на 1 курс Томского медицинского института на факультет «Лечебное дело». Это был самый лучший институт в Томске. На каждой кафедре имелся собственный профессор помимо доцента. И вообще, наш Томск самый замечательный студенческий город, город, состоящий, в основном, из молодежи.

В группе со мной учился Александр Белов, брат столичной знаменитости Сергея Белова, хорошего футболиста и вратаря. Моя подруга Валентина Кочергина вышла замуж за Александра. Вторая моя подруга Верочка окончила финансовый техникум и, выйдя замуж за военного, уехала в Москву работать экономистом на заводе.
В июле-августе 1956 года я по рекомендации Сергея Гавриловича устроилась работать воспитательницей на лето в санаторий ослабленных детей-ревматиков " Басандайка",сначала младшей и средней группы, а потом и старшей. Мне завели трудовую книжку,  и с 7 июля 1956 года  началась моя трудовая деятельность.

Николай был влюблен в медицинскую науку и сумел привить эту любовь и мне. В институте я с ним стала посещать научный кружок и по-настоящему увлеклась научными изысканиями в области медицины. Сначала изучали подробно систему крови, потом ревматизм, а потом перешли к таким болезням, как рак, туберкулез, воспаление легких. Кружок по гематологии вел профессор Гольдберг Даниил Исаакович. Это был известный ученый, заслуженной деятель науки. Он приучал нас, студентов, к самостоятельной научной работе. Николаю он поручил исследование изменения состава крови под влиянием лекарств и других химических веществ. Особенно, состав крови резко изменялся после резекции желудка. Николай изучал состав крови раковых больных и заметил, что раковые клетки поглощают весь молибден из организма человека. Я изучала под микроскопом диаметр эритроцитов в норме и патологии. Учиться было интересно. На фоне захватывающих опытов мы все больше и больше влюблялись друг в друга и поженились 22 декабря 1956 года.

Самый счастливый момент в моей жизни - свадьба, регистрация. У нас было две свадьбы - студенческая и домашняя. На студенческую свадьбу к нам должны были прийти 300 человек  Вина и водки было много. Николай задерживался на работе, и мы все нервничали, ждали и очень переживали, когда же он придет. Какие-то мальчики, парни, ребятишки приходили помогать. Ребята из моей группы очень уважали меня, пришли вовремя и помогали в организации свадьбы. Один мальчик даже влюбился в меня на свадьбе.  Лицо у него было красное, воспаленное от слез, видно, что он плакал, как же он меня упустил такую красавицу невесту. Из нашей группы ребята все спокойно относились ко мне, только Яша Поляков как-то раз признался мне в любви и всегда относился  ко мне очень бережно и чутко, переживал, хотел попасть на свадьбу, торопился и принес с собой на свадьбу учебники, но увидев меня, уронил книги, и начал нервно собирать свою учебу с пола. Его отец -профессор, зав.кафедрой геологии, имел трех сыновей, и все женились на брюнетках. Яша через год после моей свадьбы тоже женился на Нине Пименовой.Свадьба у них состоялась в коммунальной квартире.

На студенческой свадьбе нам подарили патефон " Тайга", а на домашней - столовую посуду, ложки, вилки, ножи из мельхиора. Перед свадьбой мы с матерью побелили кухню. Коля пригласил со своей работы доцента Завадовскую, а мать пригласила соседей - Лапиных, Музыкиных, Коняевых и Сорокиных. Все пили, пели, танцевали. Музыкин оставил своих девчонок с парнями. Петя Желонкин не пришел на свадьбу, расстроился, что не он женится на мне. Коля нервничал, волновался, что он плохо выглядит, все время поправлял волосы. Даниил Исаакович Гольдберг подарил нам ложки серебряные, Коняевы подарили лайковые перчатки. Столько народу было! Все говорили: " Такой еще свадьбы ни одной не было". У нас дома на Равенстве была еще и свадьба Валентины, сестры Николая, с Анатолием, после чего они уехали из Томска.

Николай переехал из общежития к нам на Равенство 6. Его первой покупкой был микроскоп и ряд химических препаратов для окрашивания кроветворных клеток. Он собирался проводить опыты дома, так как ему не хватало времени на учебу и работу.  Купив химические препараты и завернув их в газету, он спрятал ее в дровах в сарае, надеясь заняться опытами, когда все уснут. Но мать заглянула в дровяник, увидев, что из него идет неяркий свет. На полу был рассыпан серебристый порошок, а на поленнице мяукала светящаяся кошка. Мать срочно сожгла все дрова, а кошку вымыла с мылом. Больше про этот случай никто не вспоминал. А вскоре мы с Колей стали жить в отдельной однокомнатной квартире на улице Щорса 13 кв. 20. Когда о нас кто-нибудь спрашивал, то соседи неизменно отвечали:" В 20 квартире живут молодые врачи с двумя маленькими детьми".

О музыке я не забывала и посещала хоровую капеллу Университета, хотя у меня уже была маленькая дочка Танечка с 1959 года. Когда я сдавала государственные экзамены в мединституте в 1961 году, я узнала, что у меня 2-месячная беременность. После окончания института меня направили от Горздравотдела  в медико-санитарную часть Томского Политехнического института в качестве врача участка N 14  на полную ставку. Тут же прислали повестку от главврача медсанчасти срочно приступить к работе. В медсанчасти я проработала несколько месяцев.

Когда у меня начались схватки, приехала дежурная скорая помощь и отвезла меня в роддом 1 на улице Кирова. Ночью в больнице почувствовала сильную боль. От боли отключилась. Ребенок закричал, мне сказал, что девочка. Я опять отключилась. Пришла в себя от холода. В операционной было открыто окно настежь. И это в январе. Выписали с ребенком через 7 дней. Из больницы мать и Николай на такси отвезли меня с ребенком к матери, где у нее уже была заготовлена одежда для ребенка на 6 месяцев вперед и предметы по уходу за ребенком. Все 6 месяцев ребенка кормила грудным молоком, а потом вышла на работу в медсанчасть, а Иру отдала в ясли. Ира стала болеть простудами, взяли няньку.

С 1 сентября 1967 года я  поступила в двухгодичную клиническую ординатуру при ТМИ по специальности " Терапия" под руководством академика Д.Д. Яблокова. А  в студенческой поликлинике вела практические занятия по гражданской обороне со студентами и сотрудниками Политехнического и Педагогического институтов. Здесь же я встретилась со своей подругой Верочкой, которая вернулась из Москвы и работала главным бухгалтером в Политехническом институте. Между прочим, мне пришлось лечить своих педагогов не только школьных, но и институтских. И не только " немку" Марию Яковлевну, но и Вениамина Петровича Фадина, который уже преподавал в Университете и очень много занимался с аспирантами.

В Томске жили ссыльные прибалты: латыши, литовцы, эстонцы, немцы.В медсанчасти со мной работала латышка. И  был такой случай: студенты часто болели, порой очень серьезными заболеваниями, и я им выписывала лекарства. Они шли получать эти лекарства к этой женщине, а она им говорила:" Нет таких лекарств". Когда стали разбираться, то у нее в запаснике нашли очень много медикаментов, в которых студентам она отказала. Вероятно, она делала так,  потому что считала свою ссылку несправедливой.

Профессия врача трудна, серьезна, ответственна и, конечно, крайне необходима. Требует от врача больших и глубоких знаний, крепкого и цельного характера, трудолюбия и упорства в труде вплоть до самоотверженности и полной самоотдачи для блага больного. Мы с Коленькой хотели походить на таких ученых, как Пьер и Мария Кюри. Учились мы утром и днем, а вечером работали. Мы много мечтали сделать, многого добиться, чтобы люди все стали здоровыми, счастливыми, жили долго, как наш старожил Быков из района Степановки, который прожил 120 лет. Тогда еще науки о долгожительстве не было, геронтология только зарождалась в начале 80-х годов. Как прожить долго, не старея, быть молодым и энергичным, и многое успеть сделать на благо народа, открыть причины рака, лейкоза и найти средства для их излечения. Многое успеть  совершить для себя и для окружающих людей. Мы помогали друг другу не только советами, но и в расчетах таблиц, в написании статей. Коля написал 185 научных статей, кандидатскую, написал докторскую, только не успел ее защитить. И жизнь пронеслась по ускорению.

Я всегда вспоминала свою бабушку, с которой жила в Тюмени. Она прожила долгую жизнь, никогда не обращалась к врачам, сама лечила себя и своих девять детей, и я у нее была десятой. Наверно, она была знахаркой, но глубоко верующей в Бога, постоянно посещала церковь. Умерла в 1959 году. А моя матушка, Ефросинья Михайловна, составила картотеку по большинству заболеваний. У нее была коробка с разделителями, на каждом разделителе написано заболевание. Она выписывала различные журналы и газеты. Из них она вырезала рецепты от той или иной болезни и складывала их в коробку под каждым разделителем. Жаль, что мы тогда не ценили ее труд, и во время переезда коробка с рецептами потерялась.


После окончания ординатуры я поступила в четырехгодичную аспирантуру тоже под руководством Д.Д.Яблокова. Тема моей диссертации касалась туберкулеза легких. Потом была заочная аспирантура. Написала 10 научных работ, но в конце своего научного пути приболела. Ушла в работу, в семью. Я помогала Коле в написании диссертации, статей, продолжала работать в Объединенной больнице Облздравотдела, в поликлинике Облздравотдела на улице Карташова 38. В народе ее называли обкомовской или просто спецполиклиникой. Лечила профессоров и доцентов всех институтов и начальство города, в том числе Лигачева Егора Кузьмича, первого секретаря Томского обкома КПСС. Главным врачом у нас была Кистенева.

24 января 1973 года от инфаркта сердца умер мой второй отец - Сергей Гаврилович.Для нас это был большой удар. Мы только что оправились от печального известия о смерти Клавдии Михайловны , сестры матери, в Тюмени. Сергей Гаврилович из всех родственников матери любил только ее. У нас дома жил котенок. Ни с того, ни с сего, он начал скрести в одном месте деревянные полы в комнате. Через несколько дней, он вырыл в полу глубокую яму, оттащить его от этого занятия было невозможно. Потом нам позвонила мать и сказала, что Сергей Гаврилович вернулся с дачи, так как там у соседей очень сильно воет собака. Дома он разделся и одежду аккуратно повесил в гардероб, после этого принял ванну, лег в кровать и больше не смог встать. Мать вызвала скорую помощь, решено было его госпитализировать. Все три дня возле него дежурила то мать, то Люба, то я. Состояние Сергея Гавриловича вроде бы стабилизировалось. Я пришла с ночного дежурства возле него и должна была уже идти на работу.  День был солнечный, дети громко смеялись. Танечка рассказывала что-то смешное, и я стала смеяться, не имея возможности остановиться.
-Ой, уже без 10 минут два,-воскликнула Ирочка. - Я опаздываю в школу.
Вечером нам сообщили, что Сергей Гаврилович умер в 13.50. Мы посмотрели на часы с кукушкой, которые мне подарил Сергей Гаврилович на день рождения 17 января. Часы остановились ровно в 13.50. Больше завести нам их не удалось.

В поликлинике Облздравотдела я работала с 29 сентября 1969 в должности участкового врача-терапевта и 3 января 1977 года была служебным переводом направлена в Томское медицинское училище N 1 на должность преподавателя по внутренним болезням. Как раз там было 100-летие со дня основания  этого училища, и в течение трех лет я преподавала учащимся " врачебное искусство" врачевания - терапию с уходом за больными, вела теорию и практику. С 9 ноября по 31 декабря 1978 года я находилась на факультете повышения квалификации преподавателей медицинских училищ при Красноярском государственном медицинском институте по циклу терапии. А 8 марта 1984 года мне присвоили звание Ударника коммунистического труда. За всю свою трудовую жизнь я только один раз ездила по путевке на курорт. Просила дать мне хорошую путевку, но дали на курорт озера Шира в Хакасии. Мне запомнилось широкое-широкое озеро, а за ним простирались заросли облепихи. На курорте нас лечили минеральной водой - Архыз. Кормили нас хорошо, чаще всего давали творог с сахаром.