136

Пальцы Ульяны чуть дрогнули, и дед охватил их крепче. Поглядел на свои руки. Старые, дряхлые, отжившие своё, отработавшие, отдержавшие чужие руки.
Сказать по правде, не много женских рук довелось деду держать. И, если уж быть совсем точным, то только две пары. За всю жизнь. И то первые руки женскими назвать можно было с большой натяжкой.
В детстве дружил с девочкой. Вот её-то руки были первыми. Сам смутно помнил деревню, себя – пацана и её. Но кажется, что всегда вместе, всегда рядом, как и дома их семей случайным образом оказавшиеся по соседству.
Кажется, что-то серьёзное вдвоём решали, не детское. Но ведь так оно и бывает. Разве дети когда-нибудь глупостями занимаются?
Лица не запомнил. Лишь светловолосая головка мелькает перед мысленным взором. Да тонкая косица с голубой резинкой. Вот и всё. Больше рассказы матери запомнились. Та удивлялась крепкой и долгой дружбе в таком возрасте. Дружбе, которую не разлучало время.
Время не разлучило, разлучил переезд.
В суматохе сборов, в многочисленных хлопотах, не побеспокоились родители предупредить маленького Матвея, что со своей подружкой он играет в последний раз. Утром разбудили его ни свет, ни заря, усадили полусонного в машину и увезли навсегда. Так распорядились взрослые люди, а детское разочарование всерьёз не воспринималось.
Сначала Матвей сильно переживал, даже плакал тайком в подушку. И сам не разобрал, что больше тревожило детское сердце – то ли тоска по подружке, то ли обида, которую он ей нанёс.
Всё представлялось, как наутро прибежала она к Матвею, а на двери замок. Представлялось, как смотрит она, не мигая, потом медленно разворачивается и уходит. И не было ни единого шанса что-либо объяснить.
Про отъезд Матвей с подружкой знали, только всё казалось, что он впереди, и так впереди останется.
Но детская психика гибкая – так взрослые говорят. Может, и не врут. Забылась старая деревня, забываться стал старый дом, а потом и горе притупилось. 
Но девчонка не забывалась.
Матвей рос, становился подростком, юношей, мужчиной. А светлый образ так и остался в безвременье.
Однажды понял, что забыл её имя. Хотел у матери спросить – передумал. Что тут спрашивать? Видно, не судьба. Разошлись дороги, пора и сердцу закрыть невидимую дверь в детство, которое давно уже позади.
Жену свою будущую встретил на дискотеке. Хорошая девушка, красивая, весёлая, может, немного упрямая, но и на солнце есть пятна. Сыграли свадьбу.
Шли годы и уносили с собой молодость, красоту, а вот упрямство никакое время не одолевало. Но тут старшая сестрица жены виновата, так думал Матвей. Всё недовольно нашёптывала той, настраивала, учила. А чему могла научить женщина, которая считала, что мужики созданы для того, чтобы служить своей половине? И, попав в супружеские сети, обязаны это служение честно нести. А половина? Половина ничего никому не должна. Тем более – мужику.
Матвей не спорил, понимал, что бесполезно. Наступило какое-то безразличие. Служил… Правда, от дома подальше, всё по стройкам да по вахтам. Жену это вполне устраивало.
Когда домой приезжал, чувствовал - в тягость. Жена раздражалась – жрать надоело готовить. Да посуду сколько можно мыть. Матвей и сам бы готовил, но на собственной кухне чувствовал себя гостем.
Со временем стал реже приезжать, а жена реже с дивана вставать. Сын вырос, с девушкой познакомился. Красивую нашёл, весёлую, но немного упрямую. И Матвея поразило неприятное сходство.
А однажды жена с дивана не встала.
- Ожирение, малоподвижный образ жизни, - пояснил доктор. – Что ж вы хотите?
Матвей ничего не хотел. Он чувствовал, что сильно промахнулся в жизни. И жена промахнулась.
А сестрица стояла рядом и тонкие губы вытягивала в недовольную ниточку:
«Виноват. Мало служил. Довёл».
Но мнение свояченицы было уже не важно, он её видел в последний раз.
На следующий день уехал на вахту. Потом остался на вторую…
И всё чаще стал думать о той девочке, чьё имя не удержала память.