Плоские яйца, кофе со сливками и Орельен Соважо

Изучать французский язык было моей детской мечтой. Зерно запало мне в душу и терпеливо прорастало долгие годы сквозь все внутренние и внешние барьеры: лень, болезненную застенчивость и неуверенность в себе, отсутствие учебных материалов и курсов. В школе на выбор были немецкий и английский, меня записали в группу немецкого, я сразу же от отчаяния зарыдала (потому что про зверства фашистской Германии нам во всех красках рассказывали ежедневно, а про огромное музыкальное и литературное наследие страны упомянули лишь вскользь). Мои рыдания тронули каменное сердце директрисы, и меня перевели на английский, пойдя мне навстречу как круглой отличнице, редактору школьной стенгазеты, спортсменке, пионерке и девочке с примерным поведением. Английский давался мне легко, но грёзы о французском не таяли. Я продолжала зачитывать до дыр романы французских писателей, а из моего окна лился, наряду с хитами итальянской эстрады, французский шансон, который запускал на старом катушечном магнитофоне мой папа. 
Первая попытка подступиться к французскому произошла лишь после окончания института, когда я устроилась на работу в театр. Актёрам нужно было подтянуть знания (в театральных вузах изучают именно французский, потому что это один из самых вокальных языков, и в связи с богатством и разнообразием французской драматургии). Руководство театра наняло учительницу, и я, как работник по украшению сценического пространства, тоже смогла прибиться к группе учащихся. Мы изучали французский по повести Антуана Мари Жан-Батиста Роже де Сент-Экзюпери «Маленький принц». Многослойное имя писателя уже должно было послужить для меня знаком, что путь будет непростым, но я, тем не менее, отправилась в путешествие. Это было увлекательно, но окончательно убедило меня в том, что у меня ничего не получится, и мечту свою мне нужно оставить раз и навсегда.
А далее жизнь закрутила меня и увязала в тугой узел проблем, и мне стало не до французского. Но мечта никуда не делась, она как луковица тюльпана, просто замерла на долгую и холодную зиму и ждала своего часа, чтобы расцвести ещё ярче, чем прежде. И этот час настал - я вышла на пенсию.

«Потрясающе, это моя заветная мечта! Но почему…» - начала фразу моя сокурсница по факультету журналистики в Серебряном Университете, вынувшая конфетку с предсказанием, что она станет директором учебного заведения. Конфетки эти с щедрыми пожеланиями я придумала раздавать, когда начала посещать разные занятия в этом благословлённом небом учебном заведении для тех, кому за... «Почему так поздно?» - закончила я вопрос моей сокурсницы. «Да». Я, конечно, начала сочинять в ответ разный бред, что всё случается в своё время, что сыграть Джульетту можно и в пятьдесят пять, и вообще на пенсии жизнь только начинается, но в глубине души сама задаюсь этим вопросом постоянно. Вот, если бы я с детства или хотя бы с юности учила французский, я бы сейчас уже…
А сейчас – пожалуйста, у меня на выбор сотни групп, очных и онлайн, выбирай любую и занимайся. Легко сказать – выбирай. Но ответ на вопрос – почему именно сейчас, а не раньше, я, всё-таки, получила.
Для начала, для разгону, так сказать, я на радостях от открывшихся возможностей, записалась сразу в пять групп по изучению французского. Занимались по разным учебникам, нашим и даже заграничным, было весело и оживлённо, и я, как будто, снова оказалась в шестом классе средней школы.
- Маргарита, как сказать по-французски: "Извините меня, я опоздала"?
- "Excusez-moi, je suis en retard", а "Извините, я, кажется, пришла раньше" будет...
- Нет-нет, спасибо, это мне не пригодится.
Но, тем не менее, ранним утром уже все, как штык, сидят на своих местах, ожидая получения новой порции знаний.
Преподаватель с надеждой в голосе спрашивает:
- Вы ещё не устали от этой грамматики?
Но ученики с энтузиазмом отвечают:
- Не-е-ет! Что вы!
Преподаватель (со вздохом):
- Ну ладно, давайте разберём следующее упражнение, - добавляя с ослабевающей надеждой, - записывать надо?
И ей в ответ несётся радостное:
- Да! Обязательно! И желательно ещё и переводить!
Тяга пенсионера к знаниям неистребима. Нагнать всё, что упущено, и перегнать.
Но мы же не звери какие-нибудь, поэтому в чате мелькает сочувственное:
- Коллеги, может, не будем разбирать все возможные варианты ответов, пожалеем преподавателя?
В какой-то момент преподаватель, утомившись от нашего энтузиазма, говорит:
- Я отойду буквально на минутку, пардон муа, - и дальше крик раненого зверя, - Валера! - далее неразборчиво.
- Мужу пошла жаловаться, - хихикает кто-то в эфире.
Возвратившись после передышки, преподаватель пытается продолжить урок:
- Давайте разберём новую тему. "Город". Вот картинка с небольшим текстом: "Мы находимся в очень красивом месте, на площади Виктора Гюго. Слева - церковь святого Петравла...
Всё-таки, мы её доконали.

Так я развлекалась около года, но все эти весёлые посиделки казались мне заплывом на мелководье, пока я не встретила ЕГО. Зашла как-то случайно на конференцию, и заслушалась. Самого преподавателя не видно, но проникновенный голос с таким жаром борется с невидимым врагом за сохранность французского языка, такого, как на нём действительно говорят, что мурашки бегут по всему телу. Называется всё это «обучение своего внутреннего джинна», и я сразу поняла, что вот он, путь настоящего самурая, и это именно то, чего мне так не хватало.
Основан курс на методике Орельена Соважо (Aurelien Sauvageot), «сумасшедшего» лингвиста, которого внезапно осенило, что французская грамматика откроется тем, кто не смог её одолеть, если просматривать слова справа налево. В принципе, всё логично, ведь на конце французских слов полно букв, которые не читаются. И если идти справа налево, их проще вычислить. Кстати, о вычислении - вопросы квантовой механики тоже затрагиваются поразившим моё воображение лектором. Он говорит о звуках как о неких элементарных частицах, которые никто никогда не видел, но из которых состоит вся ткань речи.
А фоном к этому хитросплетению нитей в гобелене является критика довольно старого, но считающегося классическим, учебника французского, некоторыми таблицами из которого, учитель, тем не менее, пользуется.
- Беглая буква! – взрывается мастер, читая пояснения к таблицам, - От кого она бежит? Ей так плохо с нами, что она спасается бегством? Или вот тут, смотрите, написано, что род притяжательного прилагательного надо определять по обладаемому, а число - по обладателю...Что за порнография? Чушь, бред, чепуха! - и со вздохом добавляет, - Но другие учебники ещё хуже.
В перерывах между объяснениями правил чтения по составленным им конспектам, испещрённым разноцветными пометками, преподаватель предаётся ностальгии о службе в качестве переводчика и об исследовательской работе. Ведь он не просто лингвист, он «эпистемолог». Слыша это слово, сразу представляю ловца бабочек, но не такого, который прикалывает их булавками на картон и рассматривает через лупу, а того, кто кружится вместе с ними в лёгком танце посреди лужайки, пытаясь попутно изучить траекторию их полёта и рассмотреть замысловатый узор на их крыльях. «Посмотрите, какой изящный огуречный хвостик у этой буквы! – обращается к нам с восторгом преподаватель, - этот хвостик нужен, чтобы буква читалась как «с», а не как «к». «Девочка, а тебя как зовут?» - Это он опять букве, уже другой. «Слышите, что она мне отвечает? Она говорит: «Меня зовут [ё], как в слове "Мёбиус". А вы, неучи, до сих пор говорите мне в конце занятия «Оревуар», хотя надо «Орёвуар», - напускается он теперь уже на нас, - молчите? Ну да, я же отключил вам микрофоны. Всё равно, ничего умного не скажете. Раньше хоть Трандычиха была, задавала каверзные вопросы. Без неё я скучаю, ночами не сплю и помидоры свои любимые есть перестал…» Это он про какую-то особо вредную ученицу, которую я, судя по всему, не застала. А преподаватель уже снова возвращается к своим любимым буквам, разыгрывая с ними целый спектакль, в котором они борются за более выгодные места в словах, друг друга оттирают к краю, а иногда и вовсе выталкивают из своих рядов, но ставят им при этом памятник в виде крышечки над головой. Уж не знаю, с какого перепугу этого исследователя фонетики занесло к нам, пенсионерам, в наш «кружок любителей французского», но разве мы можем знать, где нам встретится наш истинный наставник? Этот, видимо, взращивал себя для меня. Я такой же любитель заныривания в глубины познания.
А преподаватель уже снова переключился на критику «сбитых лётчиков», как он называет авторов классического учебного пособия:
- Открываем учебник на любой странице и первым делом мы замечаем… что? Что из каждой строчки торчат огромные ослиные уши! Но, поскольку, деваться нам некуда, мы обречённо садимся на берегу реки знаний в позе обезьяны и наблюдаем, что проплывёт мимо нас. Выловив после долгого ожидания лишь обглоданные кости рыбы и не насытившись ими, мы вынуждены от отчаяния натянуть сову на глобус, но в результате этого, всё равно, получается полный пушной полярный зверёк!»
После такого красочного лирического отступления, больше похожего на репортаж о зоопарке, мы продолжаем осваивать грамматику.
Что до Орельена Соважо, по методу которого мы эту грамматику осваиваем, то единственный экземпляр его книги про структуру французского языка и сейчас, кажется, можно найти в библиотеке (я прослушала, как всегда, самое главное - в какой), и там, по словам нашего учителя, как стояла на карточке учёта читателей только его фамилия двадцать лет назад, так и теперь только она одна.
Надо переспросить, в какой библиотеке книжка. Будут хотя бы две фамилии. Но текст на французском, а мой уровень ещё недостаточно высок, так что я смогу только подержать книжку в руках, со священным трепетом глотнуть пыль веков и распознать пару знакомых слов, пардон муа, - словосочетаний, поскольку мы следуем коммуникативной методике, где слова не запоминают по отдельности.
Кстати, о словосочетаниях, я же совсем забыла про «плоские яйца» и «кофе со сливками».
- А попробовали бы эти кандидаты наук, написавшие талмуд, который язык не поворачивается назвать учебником, заказать в кафе в Париже яичницу и кофе со сливками! – не унимается борец за французский, как на нём действительно говорят, - В лучшем случае им бы принесли чай, омлет и сметану.
Я сегодня на другом занятии «блеснула знаниями», сказала, что люблю на завтрак яйчницу (по словам моего наставника, это звучит дословно - «плоские яйца», «les oeufs plats»). Учительница сначала не поняла, потом переспросила, а когда я по слогам повторила и перевела, она задумчиво протянула: «Странно. Очень странно». Но ничего не возразила. Так я и не знаю, можно так говорить или нельзя. Но своему гуру надо доверять. Так что, приму на веру и «плоские яйца», и чтение справа налево по методике досточтимого Орельена Соважо… В конце концов, когда ещё на мою долю выпадет такое приключение?
На вопрос же «Почему так поздно?» я теперь могу смело ответить: «Вряд ли в детстве или юности я смогла бы оценить всё то, что имею сейчас. Всему своё время, на пенсии жизнь только начинается, а Джульетту можно сыграть и в пятьдесят семь».