Люда

Гостиница «Граф». Субботнее утро. Номер 56.

– Очнись. Люда! Где твоя фа…
– Колготки, мама! Колготки! – истерично прервала вопрос молодая грузная невеста, еле развернувшись в лоскутах белого тюля.
– Давайте, девчонки, помогайте. Пусть кто-то подержит юбку, а я пока натяну капронки. Только мне нужно подлезть…
– А букет?
– Тут лежит.
– Тьфу ты! Слава богу. Кошмар какой…

Напряжённый воздух, который норовил перерасти во всеобщее безумие, содрогнулся тёплым голосом тёти Саши: «Нужно, чтобы дождь пошёл! Это к счастливому браку!».

Валентина, мама Люды, строго выглянула после этих слов из-под тканей у вспухших ног дочери, говоря всем своим видом, что ей не до окрыляющих суеверий.

Знаю я, к чему приводят эти дожди. Конечно, может быть, они и предрекли моё появление на свет, но откровенно не сулили моим родителям благостное замужество – эти вопли доносятся эхом из моего туманного детства даже сегодня. И единственное, что связывает этих людей опосля, – это общая фамилия, так и не сменившаяся на девичью одной из сторон.

– Люда, втяни живот! – Валентина садистски потянула за петли корсета.
– Да куда-ж его втягивать! И так под рёбра ушёл. Всё, перестань, мама! Больно!
– Ёшкин кот, соберись. Ты как вообще это платье подбирала?
– Нормально подбирала! Что ты пристала ко мне?! Хватит со мной в таком тоне говорить, мозги выносишь.
– Люда, слушай сюда. Я твоих психозов нахлебалась вдоволь. Сейчас соберу манатки и уеду к херам.
– Да и вали!

Голос новоиспечённой невесты содрогнулся, а тело сделало резкий рывок в противоположную сторону от нахмуренной матери, ослабившей хватку. Её потрёпанные от подготовки подруги замельтешили, оторвавшись от своих обязанностей. Фотограф пижонской наружности потерянно оглянулся на присутствующих. А тётя Саша резво взяла участниц зарождающегося конфликта за руки и компанейски воскликнула: «Так, успокаиваемся! Это ваш праздник. Не будем ссориться. Давайте: вдох, выдох… Всё будет хорошо!»

Люда с детства была красивее и, как казалось мне и нашим мамам, талантливее меня. И на творческих кружках являлась примером для подражания, что мозолил глаза другим детям. И комната-то у неё личная появилась задолго до того, как подобная роскошь досталась мне. И мальчикам Люда казалась миловиднее, интереснее и, как минимум, понятнее. Короче, Людке я проигрывала по полной.

Лейтмотивом дальнейшей моей жизни выступала идея о том, что надо, раз уж выигрывать не получается, получить приз зрительских антипатий. Шокировать и провозглашать своё уродство и непохожесть. Конечно, где-то внутри я верила, что мама в один момент скажет: «Ах! Что ты с собой сотворила! Как мне искупить свою вину за это! Какую принцессу мы потеряли, пока глазели на это привередливое чудо
в ситцевой юбке!» Но это были достаточно бессознательные процессы.

– Хорошо. Мама, посмотри, не осталось ли пятна на платье?
– Там зеркало. Иди и проверь сама, – буркнула Валя.

Люда неторопливо подплыла к своему отражению в полный рост. Лицо её не выражало ничего, кроме озабоченности свадебными хлопотами. На секунду стало страшно: вот
и пропечатались уже в твоей омрачённой физиономии тяготы семейной жизни. Ясная картина: как забираешь одного из детсада, другого с продлёнки; варишь эту ненавистную манку, да чай ставишь в ржавом чайнике; с подругами обсуждаешь носки, поездку в Геленджик и «Великолепный век».

Невеста молча оглянула подол. Посмотрела в окно. Затем на часы. Взяла тканевый платок и осторожно протёрла им лоб. Затем повернулась к нам и сказала: «Тёть Саш, Жень, спускайтесь. Мы скоро».

Мы вышли из номера, и я начала шуршать подошвой кроссовок по ковру, вспоминая детство в пансионате «Рассвет». Там было такое же ворсистое напольное покрытие. Крымское лето тех лет напоминали также золотистые узоры на стенах и тусклый жёлтый свет, придававший им особую тоску.

– Тут пить нельзя? – тихо поинтересовалась я, придав риторическую окраску сказанному.
– Да, но кто проверит? Камер же нет, – хоть welcome drink тётя Саша и не приняла бы, но осуждения подобных активностей ждать от неё не следовало.

В холле раздался звук энергичных шагов – запыхавшаяся Валя окликнула нас и попросила подождать её. Внешний вид мамы невесты вызывал смешанные чувства: тонкие волосы были нелепо схвачены лаком, макияж поплыл и запал в морщины, в которых пропечаталась многолетняя угрюмость, платье напоминало растянутый халат. Было очевидно, что Вале с происходящим приходилось смиряться. В её свинцовых глазах не было и оттенка счастья. Даже фальшивого.

– Саш, ты ж знаешь, сколько лет маме жениха? – спросила шёпотом Валя, на лице которой впервые проклюнулась ехидная улыбка.
– Нет, сколько? – Саша вовлеклась в диалог на одинаковой громкости.
– Тридцать восемь! – женщина застыла в ожидании реакции на подобный, как ей казалось, вопиющий факт.
– Угу…
– Так и дитятко её, получается! – Валя втянула шею словно змея перед укусом, – Появилось, когда ей, прикинь, шестнадцать было!
– Ого. Молодо выглядит всё равно.
– Ну-ну. С такими подачками мужниными и глаз на жопу натянешь, и свежесть девственницы сохранишь.
– А у неё муж при деньгах что ли?
– Конечно, сразу видно. Машина-то какая там. И дочь ихняя учится в «Жуковке», вот.
– М-м… А Колька что? Работает? На отцовские живёт?
– Нет, Колька всё на Людины шиши, – Валентина вытаращила глаза, наполненные гневом, и заговорила ещё тише, – У неё, дуры, не особо что на жизнь, что на кредит, что на, едрить его, свадьбу! Но у них, извините, любовь. Меня слушать не стала, грит, всё она поняла на третью встречу. Не прошло и месяца, как переехала к нему. А дальше пошли они на посиделку эту с друзьями, он как кольцо достанет –
всё… Поплыла девка. И горы золотые обещал, и в любви до гроба клялся. В двадцать два года-то!
– Может, действительно, серьёзно всё? Молодые, что взять. Мы тоже, Валь, прыгали за почти что кого попало замуж. Ничего – до оловянной дети родятся, это главное. Потом уж…
– Саш, она вообще не понимает, что творит. Куда её втягивают. Для чего парню в расцвете сил, да ещё и с папашей таким, Людка моя? Вот за хер, пардон, она ему? Ещё и без приданого…

Чтобы добраться до выхода, нужно было пройти мимо крупной иконы Богородицы. Её маслянистый взгляд из-под деревянной рамки, грубо прибитой гвоздём к стене, не выражал никакого осуждения участников диалога за его не самое одухотворённое направление. Валя перекрестилась.

С трудом поместились в лифте.

– Ну, любовь! Всё, Валь, твой праздник, за дочь порадуйся, в самом деле, – Саша игриво поправила рыжую чёлку.
– Не тебе потом слёзы утирать и имущество с горем пополам делить, – с досадой в голосе ответила Валя.

Тяжелая дверь, похожая на одну из входных у станции «Бауманская», открылась. Яркое солнце пронзило привыкшие к слабому освещению глаза.

Уже немало гостей ждали начала церемонии снаружи. Постепенно свободные лавки заканчивались, поэтому вакантные места для приземления доставались только пенсионерам. Воздух прогревался, и от утренней свежести не оставалось и следа.

Приехал жених.

Его детское лицо, покрытое светлой щетиной, совсем не подходило огромному телу с шарикообразным животом. Это создавало достаточно комичное зрелище: словно мальчика со слюнявыми припухлостями вырвали из беспечных игр в войнушку и сунули в непонятную ему помпезность. Пиджак натянулся на широких плечах так, что вот-вот был обязан порваться, а остроносые ботинки напоминали те, что носили бандиты 30 лет назад.

Вальяжной походкой он проследовал до бабушек и дедушек. Обняв каждого из них, виновник торжества подошёл к друзьям, с которыми завязался непродолжительный диалог.

В процессе он, как все мужичонки подобного вида, указывал куда-то вдаль двумя пальцами с зажатой между ними сигаретой. Дальше он, нахмурившись, делал глубокую затяжку.

После завершения разговора жених совершил джентельменский кивок в нашу сторону. Валя молчала и смотрела в небо.

Неужели ты, Люд, почувствовала в нём вселенную? Неужели ты, коренная москвичка, которая с детства видела Третьяковскую галерею, наши мощёные улицы и Воробьёвы горы, сделала выбор в пользу подобной эстетической катастрофы? Неужели тебе настолько страшен тет-а-тет с взрослостью и собой?

Торжественность всё же начала оседать на людей, пытающихся скрыться от палящих солнечных лучей и периодически смотрящих на часы. Фотограф бесперебойно щёлкал пары: под прицелом камеры девушки поворачивались боком, наклоняли голову и улыбались, как порноактрисы, пока их спутники напрягали жевательные мышцы, заводили руки за спину и располагали ноги на ширине плеч. Одна 14-летняя
сестра жениха не знала, куда себя деть под прицелом зоркого объектива, поэтому испуганно смотрела в него и не пыталась принять никаких комплиментарных поз.

Наконец, организатор оживлённо пригласил всех пройти к арке.

Сторона жениха – слева. Невесты – справа. Все в букетах и предвкушении.

Из кустов появился жених. Раздались хлопки и выкрик: «Димон, давай! Красава! Димас! Молоток!»

– Ему костюм мал, – сказала я случайно не про себя.
– Женя! Нормальный костюм! И образ симпатичный, Диме идёт такой стиль, – возразила тётя Саша.

Мы с подругами шутили, что хуже некрасивого парня только тот, который знает о том, что он неотразим. Так вот – хуже второго варианта страшный чувак, излучающий
мужскую фанаберию.

И вот – Дмитрий примкнул к арке, украшенной искусственными цветами. Признаться, раньше я бы никогда не обратила внимание на подобную деталь. Но oleum addere
camino1.

Тут же объявили выход невесты. Тишина. Из зарослей виднелся кусок белоснежного платья.

На секунду захотелось поверить в щепетильность происходящего, но посмотрела на людей вокруг: да для них это уже какая-то повседневность. Одни и те же атласные ленты, одни и те же пожелания, одни и те же голуби. И один и тот же злоебучий повод – свадебка. А дальше что? Роддом и ГБУ Ритуал? Всё волшебство рушится, когда видишь эти привыкшие к празднику рожи. Устают, наверное.

– Жень, чё у тебя с лицом. Попроще сделай его, нас фотографируют, – справедливо сделала замечание Саша, и я вырвалась из транса.

На тропинку из камней вышла Люда. Публика почти синхронно достала телефоны и начала снимать происходящее на видео. Неуклюже и медленно невеста подобралась к жениху.

В глазах молодожёнов читалась не нежность, взращиваемая годами, а лёгкая неловкость, как на первом свидании.

– Перед государственной регистрацией брака прошу вас ответить, является ли ваше желание стать супругами свободным, взаимным и искренним? Готовы ли вы разделить это счастье и эту ответственность? Прошу ответить вас, жених, – регистратор застыла в ожидании ответа, с надеждой смотря на молодого человека.
– Да, – незамедлительно заявил Дмитрий, с улыбкой смотря на гостей.
– Ваш ответ, невеста.
– Да, – промурлыкала Люда, будто не совсем понимая серьёзность происходящего.
– В соответствии с семейным кодексом Российской Федерации и по вашему взаимному согласию ваш брак регистрируется. Приглашаю вас поставить подписи в записи актов о
заключении брака!

Дима и Люда уселись за стол, сохранив неправдоподобную лебединую осанку. В метре от них располагалось музыкально трио, в состав которого входили скрипачка, флей-
тистка и гитарист. Чем больше создавалось искусственного трепета, тем меньше его было внутри каждого из присутствующих.

– Обручальные кольца символизируют объединение двух судеб. Надев их, пообещайте друг другу, что ваши сердца всегда будут рядом. 14 сентября 2023 года в столице России, городе Москве, ваш брак зарегистрирован. Объявляю вас мужем и женой. Поздравьте друг друга.
– Поздравляю, – усмехнулся Дима, всё так же с ухмылкой оглядывая свидетелей зарождения новой ячейки общества.

После поцелуев, мужицких рукопожатий и очередной фотосессии я оказалась одна в автобусе. Сразу погрузилась в полусонное состояние, пребывая в котором, приходишь
только к честным и несложным мыслям.

Бред. Если бы я выходила замуж, плакала бы навзрыд. Подруги и мама тоже – все бы сидели, робко теребя носовые платки. Проходила бы церемония красиво, с тактом и лоском. Всё-таки момент, который мы бы посвятили тому, что происходит между мной и будущим мужем, – великой, описанной Бродским и Ахматовой, вечной любви. Не было
бы этого привкуса трагедии: что, по сути, сегодня женятся люди, у импровизированного алтаря дающие обещание посмотреть Гарри Поттера – любимый жениховский фильм. Ну разве дают такие клятвы? Разве читают по бумажке? Разве можно так бездумно выбрать лицо, которое ты будешь видеть, просыпаясь. Или рожая. Или умирая. Выбрать глаза, которые даже не наполнились слезами, когда кольца
оказались на ваших пальцах. Выбрать чужого человека.

Посматриваю в окно. Вспоминаю, как по улицам, которые рассекал наш минивэн, гуляла я с друзьями, либо шла одна после тусовок, слушая песни группы Oasis и встречая рассвет. И ведь кому-то теперь надо спрашивать, что называется, разрешения для ночных бурлящих встреч. Юность кончилась, не успев начаться. Теперь только женской хитростью придётся выбираться за пределы кухни и местной харчевни (и доходить до бара «Ноги Вниз»).

Припарковались. Вышли. Спустились в банкетный зал.

Ну конечно: сквозь рассеивающийся глянцевый дождик на входе виднелась белоснежная комната с колоннами, фигурками львов и неоновой подсветкой цвета фуксии. В такие моменты понимаешь: уж лучше заебавший всех минимализм, нежели это эклектичное чудо в буквальных перьях, вобравшее в себя наследие древних греков и атрибуты раз-
весистой клюквы в переосмыслении.

Все медленно рассаживались за круглыми столами. Мы же с Валей и Сашей стояли, пропуская старшее поколение вперёд и помогая с сервировкой.

В такой компании родился очередной междусобойчик:
– Митька-то развёлся наш. Из параллели. Слышала?
– Да ну. Они ж там вместе были сколько… Лет 20?
– А вот!
– Интересно, что у них там произошло. Просто так не разводятся в наши годы.
– Ой, Саш, да ёбнулся Митька, – Валя снова съёжилась и притихла, чтобы благородные пенсионеры не слышали подобных выражений, – Кризис у него… Среднего возраста. Молодуху нашёл, в себя поверил. Одним днём вещи забрал, сразу подал на развод. Они как раз в Сочи хотели лететь на месяц.
– Кошмар какой… – Саша искренне сопереживала жертве мужской страсти к свободе.
– Девчонка его бывшая, бедняга, сейчас выходит на третью работу, концы с концами сводит. Он финансово никак не участвует. Вот такие нынче мужики.
– Ужас.
– Жень, у тебя-то как с мальчиками?

Только не этот вопрос.

– Да вот. Рассталась Женя с Даней. Уж лет 5 как. А хороший был парень. Подарки дарил ей какие. В рестораны водил, – ответила Саша вместо меня с снисходительным тоном.
– Он дурак. Женился недавно. Там подстать ему барышня. Наркоманка, страшная, нигде не работает, – тема меня порядком изнурила, поэтому и не подбирала более скромные выражения.
– Жень, ты тоже могла бы уже о замужестве думать.
– Ну уж нет.
– Не надо ведь крест ставить на всех парнях. Так одна останешься. Важна ведь опора в жизни.
– Посмотрите на одиноких женщин – делают что хотят, работают, путешествуют, развиваются, не плачут ночами от разбитого сердца. Мы и так живём по 100 лет, мне зачем в 22 года об этом думать? Да и для меня достойная опора – это анатомический матрас.
– Ну, потому что вдвоём веселее. И кто тебе поможет в 70 лет доехать, например, до больницы?
– Слуга!
– Какая слуга?!
– Или подруги.
– Да они умрут все. А дети твои останутся.

Подобные диалоги вызывают у меня изжогу, поэтому я была рада появлению жениха с невестой, укравших всё внимание. Пара завалилась в президиум. Мы тоже заняли свои места.

Тосты, танцы, тётки. Седые и русые головы, мотавшиеся из стороны в сторону. Ведущий, который пытался словить и перенаправить интерес гостей в сторону бездушных конкурсов. Короче, мероприятие не вызывало скуку, только если
непрерывно посасывалось шампанское.

Испытания давались жертвам с трудом – всякий бы охотнее ел дальше салат, нежели стал частью конструкции, напоминающей человеческую многоножку. «Секси-чики» чувствовали себя ещё более секси, особенно если стояли рядом с не самыми глянцевыми девушками. Во время группового исполнения песен один мелодичный голос пытался очаровать слушателей, но проигрывал каше из гнусавых бухих партий мимо всяких нот.

Я то и дело становилась случайным слушателем диалога соседей по столу, если его не заглушала музыка.

– Носки – это, видимо, частая проблема… – с иронией сказала девушка с пергидрольными волосами, похлопав молодого человека рядом с ней по плечу.
– Как я вас понимаю! Ну, мужчины как обычно, – ответила девочка напротив неё, непонятно каким образом ввязавшаяся в подобную бытовуху в свои свежие годы.
– И не говорите.

За столом через ширму происходила не менее занимательная беседа.

– Переживаю я за Женьку. На свидания ходит, а толку? – причитала Саша с нескрываемой грустью.
– По-твоему, она должна уже под венец идти, что ли? Юная совсем. Пусть учится, – Валины привычно нахмуренные брови округлились в удивлении.
– Да уж выучилась! Хочет в магистратуру, но и о семье уже нужно начинать думать.
– Брось ты.
– Можно хотя бы интересоваться мальчиками! Я ей говорю: не закрывайся ты от них, не все такие, снизь стандарты.
– А она там суровый отбор проводит?
– То ли принцев, то ли олигархов ждёт. Не знаю. Ежу понятно, что они её не выберут. В 40 лет жалеть ведь будет, когда у разбитого корыта останется.
– Саш, не парься. Всяко лучше, когда дочь не вышла за какого-то олуха, чем если так случилось. Да и нормального ещё поищи сегодня.

Внезапно на сцене, загаженной разноцветной резиной от лопнувших шариков и конфетти, образовался парень, похожий на питбуля. Его кортизоловое лицо испуганно уставилось в центр зала. Поза дала понять: жопа напряглась не просто так. Ведущий скованно попросил публику в очередной раз оторваться от тарелок. К молодому человеку подошла девушка. Прошли 30 секунд полного молчания, парень закашлял какими-то квашеными словами о любви. Попытки создания трогательности продлились недолго, и герой опустился на одно колено. Нимфа с рыбьим лицом не выразила никакого шока или радости, формально поблагодарив спутника за этот жест.

Голова разболелась. Пошлая попса, едкие цвета, лазерное шоу забрали последние силы моего организма.

Выбралась из подвала и почувствовала потоки прохладного вечернего ветра. Таким он бывает только в сентябре. Выйдя наружу, быстро нашла бесхозный полуживой стул.

Уселась. Не хватало только сигареты, но курить я бросила уже полгода как.

Через 15 минут железную дверь отпёрла невеста. Её пушистое платье и лакированная кожа совсем не подходили обстановке снаружи праздника: большие мусорные баки, треснутый асфальт и мерцающие лужи в его разломах, отсутствие любого освещения — суровая реальность московских спальников. Лицо Люды не резонировало, выглядело из-
мотанным.

Уступила уже нагретое мной место.

– Люд, садись! Только аккуратнее, не знаю, насколько стул крепкий.
– Да ладно. Спасибо.
– Поздравляю тебя! Всё так здорово организовали. Очень рада за вас и ваш союз, – я на секунду поверила в сказанное, – Хочется пожелать счастья, любви… И чего хочешь!
– Спаси-и-бо, – протянула Люда, стеснительно поджав плечи.
– Это вообще так необычно. Буквально вчера в салки играли или соседского мальчика поделить не могли. А сегодня мы на свадьбе твоей. Удивительно.

Люда промолчала в ответ, по-лисьи улыбнувшись.

– Слушай, а почему именно сейчас? Не подумай, вопрос из интереса – у меня не так много ровесников выходят замуж. Да и не планируют в ближайшее время. Почему реши-
ли не тянуть, как некоторые?
– Да само как-то… – иного ответа ждать от неё было бы странно, – Просто поняла, что мне с человеком комфортно. Когда он рядом, чувствую, что всё хорошо.
– Ага. Блин. Может, тоже начать мужа искать. А я от тревоги своей убегаю в работу. У тебя как вообще жизнь? Чем занимаешься? – я сразу почувствовала придурковатость
вопроса, но не подала виду.
– Сейчас в МФЦ устраиваюсь. Танцы бросила.
– Ого, почему так?
– Надо было домашними делами заниматься. Мы как раз съехались с Димой. О серьёзных вещах нужно было начинать думать. Как-то на хобби уже и времени не оставалось.
– Ты же это любила! – услышанное меня искренне удивило.
– Такая жизнь, – усмехнулась Люда в манере, присущей женщинам за 40.
– Как же ты без танцев… – ощутив всю несправедливость и расстояние между нами, я решила быть честной, предварительно сгладив слова улыбкой, – Всю жизнь будто посуду мыть, да мужа развлекать теперь…
– Чего? – на восковом лице невесты проявилось особое внимание к услышанному.
– Прости. Я вообще не в курсе, как у вас обстоят дела. Может, Дима офигенный мужик. Но меня иногда поражает то, с какой лёгкостью девушки отказываются от своего удовольствия и ценностей в угоду бытовому обслуживанию. Верю, что в браке может быть здорово обоим. Просто очень грустно, если ты отрезала от себя всё свое ради очага домашнего…
– Да я ведь сама хочу делать ему приятно. Мне несложно.
– Но кто сделает приятно тебе?
– Э…
– Ты ведь с детства была звездой. Не знаю, насколько по своему желанию. Ты побеждала на конкурсах красоты. Ты херачила эти пируэты. Солировала на каждом выступлении. Я всегда тебе завидовала страшно. А ты взяла свой талант и слила в пучину замужества. Да тебя на руках должны носить с твоими данными, а не гасить их – сумбурно выпалила я, не отдав себе отчёт в том, что внутри заставляет это делать.
– Ну, вот мне Дима стал дороже этих «даров», – Люда не восприняла в штыки абсолютное нарушение личных границ, поддержав диалог.
– За счёт чего? Чем он перевесил это?
– Он заботливый. Смелый. Хозяйственный. Да и вообще, Женя, найди мужчину, потом поговорим. Это сложно объяснить.
– Люда, это не жених. Это ****ец, – среагировала я в несвойственной своей воспитанности манере, почувствовав нереальность происходящего.

Люда промолчала. Но её шок был заметен по поджатым губам и вытаращенным глазам.

– Он даже от мамы своей не отходит. Если ты так борешься с чувством одиночества или ненужности, то это как отрубить палец с раной. Болит ведь, мешает. Больше не будет, если нет его. Только эта рана – свобода. К ней привыкнешь, она станет шрамом, – особая атмосфера заднего двора и удивительно спокойное лицо Люды развязали мне руки и рот, – Тебя даже у алтаря спросили: искреннее ли твоё желание стать супругой? И главное, свободное ли оно? Как можно говорить о свободе, если твои хобби надо оставить в воспоминаниях о детстве? Что вообще человек, если не его хобби?
– Я его выбрала, потому что с ним безопасно, – продолжила Люда, отведя взгляд в сторону баков.
– Счастье – это вообще не безопасно. Шампанское не пьёт тот, кто режет ****ское оливье. Каждый год. Для тех же людей. Варит эту морковку, картошку, яйца… Упахивается, а потом съедает за 30 минут. И лежит сытый по горло, чтобы
пустота внутренняя не сожрала быстрее.
– Слушай, это бред.
– Окей. Возможно, это всё реально херня. Просто я себе не прощу, если не скажу этого тебе. Твои подруги носки обсуждают, пока их мужья забвенно пялятся в тарелки. Никто из них даже не позаботился о том, чтобы поздравить тебя
как-то креативно. Это шаблон на шаблоне.
– Зато они от души это делают. Не всем нужно какое-то творчество.
Это вынудило меня замолкнуть на 10 секунд и выпустить пар в размышлении о том, куда увести разговор.
– Ты смерти боишься?
– Жень, иди в жопу, – наконец-то в Люде появилось хоть какое-то сопротивление и отношение к происходящему.
– Боишься?
– Ну да. А ты нет, что ли?
– Тоже. Но знаешь, для чего поэты писали?
– Нет.
– Чтобы за свой короткий век прыгнуть в вечность. Как бы оставить то, что жило бы и после них.
– И они смерти разве не боялись? – Люда неожиданно вовлеклась в тему.
– Оттого и переставали бояться. «Я в своих буквах бессмертен», да? Мы, возможно, не оставим после себя рукописи. Очевидно, у нас для успокоения перед неизвестностью есть любовь.
– Угу, – Людкино лицо никогда не было настолько сосредоточенным на моей памяти.
– Что такое любовь для тебя?
– Ой, ты начнёшь, – Люда отмахнулась, но всё же развила мысль, – Любовь… Уют. Союз двух сердец.
– А для меня любовь – это tension. В кровяных сосудах, в желании жить, в творчестве. Туда же и хобби. Ты говоришь, счастье тишину любит. Так, может, ему поводов не хватает для громкости? Люди себя так успокаивают? Короче, нет ведь любви в том, что размеренно и предсказуемо идёт. Нет любви там, где до тебя уже протоптали дорогу, по которой ты равнодушно следуешь, пока в тупик не упрёшься. Нет любви там, где нет жизни и её импульса. Чтобы выпрыгнуть из чужих ожиданий, надо бить головой в лёд, выныривая из лунки назло всем рыбам.
– Ага. Рыба сдохнет без воды.
– Зато вклад свой сделает в эволюцию. А что эволюция, если не явная форма жизни? Иначе мы бы так и сидели макаками на пальмах.
– Я не могу с тобой согласиться, – тактичность невесты заставила меня испытать чувство вины за сказанное, – У меня любовь мягкая. Мне многого не надо. Зачем мне вообще думать о всяких вечностях и «тэншонах»? Чем тебя так задели те, кто просто хочет быть счастливым? Детей рожать, подарки дарить друг другу и, как ты сказала, есть ****ское оливье.
– В чём-то завидую.
– Угу. Да и какая разница, навязали мне это или нет. Я сама хочу идти по этой дороге. Мне она понятна. По ней меня сопровождают близкие и друзья, – я и не думала, что Люда так тонко подхватит мои метафоры, – Для чего мне вообще биться головой в лёд? Ну будет у меня простая жизнь и муж не Дэвид Бекхэм. Тебе-то что?
– Ты думаешь, это твой выбор? – спрашиваю я после продолжительной паузы.
– Мой.
– У тебя корсет давит. Тебе дышать тяжело.

Глаза Люды намокли, отчего в них проявилась та девочка, в зависти которой я утопала всё детство.

– Давай я его ослаблю? – стало стыдно за то, что начала развивать подобный разговор.

Невеста молча кивнула и покинула скрипящий стул.

Пока я пыталась разобраться с лентами и люверсами, она тихо повторяла одну фразу: «Женя, помоги мне. Помоги мне. Помоги мне…»

Не успев осознать, что происходит, я инстинктивно успела поймать теряющую сознание Люду. Усадив её обратно на стул, убежала в зал. Доложила ведущему о произошедшем,
а он подошёл к группе парней и, видимо, попросил их о помощи в разрешении казуса.

Я вернулась на улицу.

Люда тяжело дышала и медленно моргала. Сев на корточки, взяв её руку в свою, я попыталась запрыгнуть в её замыленный взгляд: «Люда, очнись. Люда, очнись! Люда!»