Игра вне поля

Глава 1. Очередная победа
– 89-я минута. Счёт 1:1.
Стадион гудел, как раненый зверь. Тысячи болельщиков, разочарованные ничьей, уже потянулись к выходам, шурша плащами от назойливого дождя. Жёлтые полиэтиленовые дождевики мелькали в полумраке вечерних прожекторов, словно огни уходящего поезда. 

Макс почувствовал, как ледяная капля пробралась за воротник формы и поползла по позвоночнику. Но это ощущение было далёким, словно происходило не с ним. Весь мир сжался до лоскутка мокрого газона под ногами, до чёрно-белого мяча, прилипшего к бутсе, до оглушительного гула трибун, превратившегося в сплошной белый шум. 

Его колено ныло тупой, предательской болью. Тот самый старый шрам после операции – сегодня он напоминал о себе с особой жестокостью. 

«89-я минута. Последний шанс. Либо сейчас, либо никогда». 

Капитан крикнул что-то, но слова потерялись в рёве трибун. Мяч катился к нему по мокрой траве, оставляя за собой серебристый след. 

«Ноги как ватные. Чёрт, я выдохся. Нет, соберись, тряпка! Это твой момент!»

– Ковалёв, вперёд! – донёсся сквозь шум голос капитана.

Мяч прилетел как во сне. Три защитника уже неслись на него, их дыхание клубилось паром в холодном воздухе. Один, самый крупный, оскалился – Макс узнал этого урода, они пересекались на прошлом турнире.

«Он думает, что я сверну. Пусть думает.»
Финт телом влево, резкий рывок вправо. Защитник промахнулся так сильно, что шлёпнулся в лужу. Трибуны взорвались смехом.

«Ещё двое. Не торопись. Помни, что говорил тренер – играй головой, а не ногами».

– Отдай! – закричал справа нападающий, но Макс уже видел просвет между защитниками.

«Это мой гол. Только мой».
Удар. Мяч вонзился в «девятку» так, что сетка взметнулась, как парус на ветру.
2:1. Победный гол.

Он упал на колени, вдыхая запах грязи и пота. Кто-то с разбегу повалил его на спину, потом ещё один, ещё. Сквозь груду тел он увидел тренера – старый, как казалось семнадцатилетнему мальчишке, Иван Петрович стоял у бровки и улыбался своей редкой, скупой улыбкой. У тренера действительно чёрные волосы тронуты сединой.

«Я сделал это. Он доволен. Значит, всё правильно».

Но когда встал, первым делом посмотрел не на тренера, а на VIP-ложу. Там, за стеклом, сидел человек в тёмном пальто – не аплодировал, просто записывал что-то в блокнот.

«Агент. Наверняка из премьер-лиги. Видел, как я забил. Видел!»
Грудь распирало от восторга, но Макс сжал зубы.
«Не показывай. Чемпионы не орут как дети. Чемпионы...»

– Ковалёв! – тренер схватил его за плечо. –Ты сегодня...

– Знаю, – перебил Макс, но тут же пожалел.

Иван Петрович нахмурился, но только сказал:
– Иди в душ. Потом поговорим.

Тренер юношеской команды –Иван Петрович Тяпин – невысокий, но кряжистый, словно старый, мощный пень. Ростом около 170 см, но благодаря прямой, как струна, спине и широким, чуть сутулым плечам он не кажется низким. Телосложение плотное, жилистое, без намёка на полноту, выкованное многолетним физическим трудом и спортом. Движения экономные, точные, без суеты. Лицо украшал шрам. Небольшой, белый и тонкий, как ниточка, пересекает левую бровь, отчего она кажется чуть разорванной. Когда Иван Петрович хмурился или сосредотачивался, шрам немного натягивался, придавая его взгляду ещё более серьёзное, почти суровое выражение. Этот шрам – молчаливая легенда, о происхождении которой мальчишки тихо спорят между собой.

У него была кличка «Батятя». Её придумали ещё самые первые его воспитанники, много лет назад, и с тех пор она приклеилась намертво. Он не обижался. Напротив, в глубине души он даже тихонечко гордился этим простым, таким точным и тёплым прозвищем. Оно говорило о большем, чем просто уважение. В нём была почти сыновья любовь и безоговорочное доверие. Когда на поле кричали: «Батятя, посмотри!» или «Батятя, он меня толкает!» – это звучало куда искреннее, чем любое официальное «Иван Петрович».

Иван Петрович прекрасно понимал, что его юношеская команда – не конечная остановка. Он был лишь важной ступенью, платформой, с которой его воспитанники совершали прыжок – кто в большой спорт, к звёздам и миллионным контрактам, а кто – просто во взрослую жизнь, на завод, в институт, в армию. Он видел, как мальчишки, которых он ставил на ноги, учил не бояться мяча и жизни, постепенно перерастали его, этот запылённый стадиончик со старенькими воротами.

И каждый раз, провожая очередную смену, он испытывал странное, двойственное чувство. Ему было бесконечно приятно видеть их повзрослевшими, окрепшими, нашедшими свой путь. Гордость распирала грудь, когда он следил за их успехами, даже самыми маленькими. Но в то же время на душе оставалась горечь и пустота. Пусто от осознания, что ещё одна ватага его сорванцов, которая стала почти семьёй, разбегается. Что раздевалка снова опустеет, и какое-то время он будет привыкать к новым, ещё несмышлёным и робким лицам.

Вот и Максим Ковалёв – его главная гордость и самая большая боль. Звёздный мальчик, в котором Иван Петрович разглядел искру настоящего таланта и характера ещё тогда, когда тот гонял в стоптанных кедах по пыльному асфальту. Он вложил в него всего себя, вылепил из него не просто футболиста, но и человека. И теперь этот человек стоял на пороге огромного мира, готовый уйти. И Батятя понимал, что должен отпустить его, как отпустил десятки других. Но с Максимом это было особенно трудно. Ведь он был не просто воспитанником. Он был – самым что ни на есть – сыном, которого ему так и не довелось иметь.

Горячая вода смывала грязь, но не могла смыть дрожь в руках. Высокий, жилистый, с резкими чертами лица. Глаза – холодные, серо-голубые, но зажигаются в игре. Макс прислонился лбом к кафелю.
«Контракт. Большие деньги. Мама наконец сможет бросить эту чёртову работу...»

– Эй, звёздочка! – дверь душа распахнулась, и в проём высунулась рожа полузащитника Славки. – Тебя какой-то тип ищет. Говорит, из «Локомоста».
Макс резко выключил воду.
«Быстрее. Не заставляй его ждать».
Он натянул треники, даже не вытершись как следует, схватил футболку – и тут же выронил, когда дверь раздевалки скрипнула.

Человек в пальто стоял на пороге. Лет сорок, короткая стрижка, взгляд как у хищника – оценивающий, без эмоций.
– Ковалёв? – голос глухой, как будто сквозь зубы. – Я Сергей Михайлович. Агент «Локомоста».
Макс кивнул, сглотнув ком в горле: «Не тупи. Скажи что-нибудь».
– Вы видели игру?

Сергей Михайлович фыркнул:
– Видел. Ты быстрый. Упёртый. Но техника хромает, и пасуешь, как слепой.

Макс почувствовал, как кровь ударила в лицо.
«Чёрт, он прав. Но я могу научиться! Скажи ему...»

– Я видел, как ты играешь. У тебя есть то, чего не купишь – злость чемпиона. 
–Спасибо, – Макс кивнул, стараясь не показать, что внутри у него всё дрожит. 
– Но драйв есть, – неожиданно закончил агент. –Приезжай на просмотр в понедельник.
Он протянул визитку двумя пальцами, будто подавая милостыню. Тонкий кусочек картона с золотым тиснением логотипа "Локомоста" лёг на потную ладонь Макса.

– Понедельник. Десять утра. Не опоздаешь – поборемся за тебя, – бросил скаут через плечо, уже поворачиваясь к выходу. Дверь раздевалки захлопнулась с таким звуком, будто захлопывалась крышка гроба над его прошлой жизнью.

Макс стоял неподвижно, ощущая, как дрожь пробегает по его пальцам. Визитка казалась невероятно тяжелой, будто отлитой из свинца, а не из обычного картона. Он медленно поднес ее к глазам, разглядывая каждую букву, каждый завиток шрифта.

«Кречет Сергей Михайлович. Агент ФК "Локомост". Тел. 8-925...»

Где-то вдали продолжали шуметь его бывшие одноклубники, кто-то громко спорил о сегодняшнем матче, кто-то швырял мокрые полотенца в корзину. Но для Макса все это превратилось в фоновый шум.

Он провел пальцем по слегка шершавой поверхности визитки, ощущая подушечками пальцев мелкие неровности типографской краски. Этот кусочек картона был больше, чем просто контакты – это был пропуск в другую жизнь. В ту жизнь, о которой он мечтал, гоняя мяч на пустыре в своем районе, когда вместо бутс на ногах были стоптанные кеды.

Макс глубоко вдохнул, ловя запах типографской краски, смешанный с запахом пота и льняного масла для бутс. Где-то в груди что-то сжалось – страх, волнение, предвкушение – он не мог определить.

Осторожно, как священную реликвию, он положил визитку в самый надежный карман спортивной сумки, туда, где обычно хранил паспорт. Потом еще раз проверил, плотно ли застегнута молния.

 «Это оно. Шанс. Я...»
Он вышел из раздевалки. Внутри у него всё пело и улыбалось.

– Ну что, будущая звезда? – раздался женский голос за спиной.
Девушка стояла в растянутом свитере и джинсах. Волосы – тёмные, чуть вьющиеся, как будто только что сняла шапку. В руках – аптечка.

– Ты...– Макс попытался вспомнить её имя.

– Аня. – Она ткнула пальцем в аптечку. – Вот Иван Петрович сказал проверить, не разбил ли ты себе что-нибудь в том столкновении.

– А…– Макс вдруг почувствовал себя глупо. – Ты… тоже с футболом связана? 

Она усмехнулась: 

– Нет, я учусь на спортивного врача, чтобы таких, как ты, потом зашивать. 

Он засмеялся. 

– Ты смешная. 

– А ты слишком самоуверенный. 

Макс автоматически потрогал ребро – действительно, болело.

– Я в порядке.
– Конечно, – она закатила глаза, – все футболисты «в порядке», пока не слягут с температурой сорок. Сними футболку.
Макс замер.
–Чего?  Что за... Она что, серьёзно?

– Футболку. Надо проверить, нет ли воспаления в плечевом суставе после того падения. 

Он почувствовал, как по спине пробежали мурашки. «Она что, серьёзно?» 

– Да там всё нормально, – буркнул Макс, делая вид, что поправляет рукав. 

Аня скрестила руки на груди, скосила глаза на его голый торс:
– Стесняешься? Да ладно, я видала и хуже.

Он резко натянул футболку.
– Я сказал, всё нормально.

Аня вздохнула, достала из аптечки тюбик.
– Хотя бы мазь возьми. Втирай на ночь.

Макс взял, машинально сунул в карман.
– Спасибо.

Тишина. Аня переминалась с ноги на ногу.
–Макс…– голос Ани вдруг стал мягче. 

– Что? 

– Ты футболку задом наперёд надел. 

Он опустил голову и увидел – да, бирка торчала спереди. 
«Чёрт. Чёрт. Чёрт». 

Аня рассмеялась – не злорадствуя, а как-то по-домашнему. 
– Ладно, герой, давай по-нормальному. 

Макс, красный как маков цвет, снял футболку полностью и швырнул её на лавку. 
– Довольна? 
– Очень, – улыбнулась Аня, нанося мазь на его плечо и рёбра. 

Её пальцы были тёплыми. И почему-то это смущало его ещё больше, чем собственная оплошность. Девушка нравилась Максу. Он знал, что она часто наблюдает за ним, как он играет
– Ну что, поздравляю с победой. И... с просмотром.
– Ты слышала?
– Стены здесь тонкие, – она улыбнулась. Неожиданно тёплая улыбка для такой колючей девчонки. – Только не зазнайся, ладно? Эти агенты... они любят яркие вспышки, но редко ждут, когда разгорится настоящий огонь.

Макс нахмурился.
«О чём это она? Поучает меня, будто...»

– Я разберусь сам, – сказал он резче, чем планировал.

Аня подняла брови, затем пожала плечами.
– Как знаешь, чемпион. – Она повернулась, чтобы уйти, но обернулась: 
– Кстати, если будешь в топ-клубе – не теряй голову. Там ломают не только ноги. 

И вышла. Макс смотрел ей вслед. 
Искра. Но он тут же отогнал эту мысль. У него теперь другие цели. 

Она шла к выходу. Макс вдруг почувствовал желание её догнать, сказать... что? Он не знал, что. Но когда открыл рот, дверь уже захлопнулась.
Стадион опустел. Макс шёл по мокрому асфальту, сжимая в кармане визитку. Где-то впереди, у выхода, маячила одинокая фигурка – Аня курила, запрокинув голову к дождливому небу.

«Подойти? Поблагодарить за мазь? Чёрт, да кому она вообще нужна, эта...»
Он резко свернул в другую сторону. Контракт. Карьера. Всё остальное – потом.
Дождь усиливался. Макс ускорил шаг, даже не подозревая, что этот маленький поворот – первый в череде многих, что изменят его жизнь.

Аня брела по осенней улице, бесцельно пиная ногой опавшие листья. Они шуршали под её кедами, будто шептали что-то насмешливое. Вечерний ветер трепал непослушные пряди волос, выбившиеся из-под вязаной шапки – той самой, синей, которую она надела специально, потому что Максим как-то сказал, что этот цвет ей к лицу. 

«Хотя он наверняка уже забыл об этом...»
Мысли назойливо крутились вокруг этого вихрастого парня, как осенние листья в воронке ветра. Его упрямый чуб, вечно падающий на глаза. Глуповатая ухмылка, когда он забивал голы. И эти руки – длинные, жилистые, с потёртыми костяшками пальцев... 

Аня сжала кулаки в карманах куртки. Что скажет бабушка? Что скажет мама? Ничего. Их нет. А папа?  Наверное, вздохнёт с укором: «Ты меня удивляешь, дорогая».

А мышцы на ногах и руках – упругие, живые, под кожей перекатывающиеся бугры силы. Так хотелось прикоснуться, провести пальцами, ощутить тепло и напряжение. 

Робела. Краснела. Бледнела. Отводила взгляд и снова возвращалась. Ничего не могла с собой поделать – только сидела на скамейке, вытаращив глаза, и смотрела, как он рубится на поле, как зверь, красивый и неотразимый в своей дикой энергии. 

А сердце стучало: «Нет. Да. Нет. Но хочу». И мир сузился до размеров поля, до его смеха и взгляда, который однажды встретился с её – и она поняла, что уже пропала. Мечтала, что, как будущий спортивный врач, будет смазывать его мазью.

«Равнодушен. Совершенно равнодушен». 

Горький комок подкатил к горлу. Она знала это по тому, как он сегодня смотрел сквозь неё после игры, как торопился уйти, как не замечал её новых серёжек. 

Дома, в комнате отца, на самом видном месте висела та самая групповая фотография. Максим - в первом ряду, конечно же. С сияющей улыбкой, с мячом в руках. Она сто раз подходила к этому фото, будто случайно, чтобы провести пальцем по его лицу. А потом, когда в доме никого не было, пересняла его на телефон. Глупо. По-детски. 

«Теперь он уйдёт. Получит это проклятое приглашение и исчезнет из их жизни». 
От этой мысли стало физически больно, будто кто-то вырывал кусок души. Она представила, как через неделю придёт к ребятам на тренировку, а его места в раздевалке уже не будет. Как отец станет говорить о нём в прошедшем времени. Как её телефон больше не вздрогнет от его сообщений... 

«Хотя какие уж там сообщения...» 

Папа, конечно, всё видел. Иногда подкалывал её, приговаривая: «Что, дочка, опять на нашего форварда заглядываешься?» А когда она краснела и убегала, только посмеивался в усы. Для него это были просто девичьи глупости – мол, у тебя ещё десяток таких красавцев будет. 
Но он не понимал. Не мог понять, что в её жизни не будет «десятка красавцев». Потому что Максим – не просто симпатичный парень. Он – тот, кто заставил её сердце биться чаще впервые в жизни. Тот, чью улыбку она ждала каждое утро. Тот, ради кого она терпела эти дурацкие тренировки, лишь бы видеть его хоть краем глаза. 


Аня остановилась у старого дуба, прислонилась лбом к шершавой коре. Где-то вдали гудел город, проезжали машины, жила своей жизнью футбольная академия. А у неё в груди была только эта тупая, ноющая боль. 
Внутри всё сжималось от одной и той же мучительной мысли, которая крутилась, как заезженная пластинка:
«Почему именно он? Почему не кто-то другой? Почему не Славка, который всё детство носил за мной портфель, писал дурацкие стихи и приставал с вопросами ещё на школьной скамье? Он – верный, предсказуемый, свой. А этот... Этот несносный, самовлюблённый, талантливый Макс, который даже не замечает, что я жива...»

Она зажмурилась, пытаясь выдавить его образ из-под век. Но ответа не было. Только резкий осенний ветер шелестел сухими листьями под ногами, перебирая их, будто страницы старой книги с не сложившейся историей, и вздыхал вместе с ней.

Внезапно её плечо кто-то легко тронул. Аня вздрогнула и резко обернулась. Перед ней, запыхавшись, стоял Славка. Его волосы были растрёпаны ветром, а щёки раскраснелись от быстрой ходьбы. В руках он сжимал жалкий, но трогательный маленький букетик: пара жёлтых осенних хризантем и несколько веточек краснотала.
Он молча, смущённо потупившись, протянул ей этот букет. Жест был таким неуклюжим и искренним, что у Ани кольнуло сердце. Она машинально взяла цветы, пальцы сами нашли шершавые стебли.

– Привет, – выдохнул он, наконец подняв на неё взгляд. В его глазах светилась робкая надежда. – Ты... ты смотрела, как мы сегодня выиграли?

Аня молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она видела этот матч. Видела, как он бежал по полю, как старался, как искал её глаза на трибунах.

Славка, нервно переминаясь с ноги на ногу, отвёл взгляд, а затем снова посмотрел ей в лицо, словно собираясь с духом.
– Мне сегодня... слегка обидно, – начал он, и его голос дрогнул, – что ты в раздевалке после матча смазывала антисептиком не моё плечо, а его. У меня тоже ссадина есть, вот, – он показал на красную полосу на собственной ключице.
Они оба знали, о ком речь. Между ними повисло невидимое, но хорошо знакомое им обоим имя – Макс.
Аня потянулась и положила ладонь на его поцарапанную ключицу. Жест был сестринским, утешающим, но не нежным.
– Слав, – тихо начала она, глядя прямо в его преданные, как у щенка, глаза, – ты хороший. Ты самый надёжный и верный друг на свете. Но мы же договорились ещё со школы, ещё когда ты пытался списать у меня алгебру.

Она сделала паузу, давая словам дойти. Его взгляд начал тускнеть, надежда в нём таяла на глазах.

– Я не люблю тебя так, как ты хочешь. И я не смогу полюбить. Прости.

Она сжала в руке подаренные им цветы. Они пахли осенью, холодом и... дружбой. Но не любовью. И она знала, что он тоже это чувствует. Он всегда чувствовал. Просто не хотел принимать.

Славка опустил голову, пряча глаза. Он кивнул, несколько раз, будто отгоняя назойливую муху, и, не сказав больше ни слова, развернулся и зашагал прочь, засунув руки в карманы куртки. Его спина, обычно такая прямая и уверенная, сейчас выглядела ссутулившейся и по-детски беззащитной.
Аня осталась стоять с букетом из жёлтых хризантем, которые были похожи на маленькие угасшие солнца. И ветер снова зашелестел листьями, но теперь его шорох звучал как тихий, грустный выдох облегчения и сожаления одновременно.
Глава 2. Контракт мечты
В кабинете директора «Локомора» пахло дорогим деревом и сигарами. Макс сидел на краю кожаного кресла, сжимая ручку так, что пальцы побелели. Перед ним лежал контракт – три страницы мелкого текста, в конце – пустая строка для подписи. 
Годовая зарплата: 12 000 000 рублей. Бонусы за голы, победы, медийные активности. 

«Двенадцать миллионов. Это больше, чем мама зарабатывает за десять лет». 

– Ну что, герой, подписываем? – Директор клуба, грузный мужчина с седыми висками, улыбался, но глаза оставались холодными. 

Макс кивнул, поставил подпись. 
«Теперь я – профессионал».

И вот дебют в основе. 7-я минута. Первый выход в стартовом составе «Локомоста». 

Трибуны ревели, когда его имя объявили по громкой связи. Макс вышел на поле, подняв руку к болельщикам – жест, который он видел у легенд по телевизору. 
«Это мой момент. Они пришли смотреть на меня». 
Мяч коснулся его ноги – и тут же раздался вой трибун. Он сделал дриблинг, обвёл двух защитников, но третий выбил мяч в аут. 
– Эй, новичок, не задерживай! – капитан команды бросил ему пас так резко, что Макс едва успел среагировать. 
«Он меня ненавидит. Потому что я уже важнее, чем он». 

На 34-й минуте он забил. Красивый, техничный удар – мяч влетел в верхний угол. 1:0.
Когда он побежал к трибунам, раскинув руки, капитан даже не поздравил его – просто хлопнул по плечу, как по обязанности.
«Завидует. Все они завидуют». 

После игры состоялось первое интервью.
– Максим, как ощущения после дебютного гола? –журналистка, блондинка с наращёнными ресницами, поднесла микрофон так близко, что он почувствовал её духи. 

– Ожидаемо, – Макс ухмыльнулся. – Я знал, что забегу в основу быстро. 
–Не скромничаете? 
– Скромность – для тех, кто не уверен в себе. 

Она засмеялась, как будто он сказал что-то гениальное. 
«Она уже влюблена. Они все влюбляются» 

Первая покупка. Он купил «Мерседес». Черный, с тонированными стеклами. Когда сел за руль, то несколько минут просто сидел, сжимая руль, не веря, что это его. 
«Теперь я не тот парень с окраины. Теперь я – игрок «Локомотива». 

Позвонил маме. 
– Макс, это же столько денег! Ты уверен? – её голос дрожал. 
– Ма, это только начало. 

Он не сказал, что уже заказал новую квартиру – в центре, с видом на город.

Максим поджидал Аню возле института. Те редкие свободные дни, выпадавшие между тренировками и матчами, стали для них драгоценными островками счастья. Они могли часами бродить по вечернему городу, не замечая, как летит время – Аня в своём потрёпанном кожаном пиджаке, Макс в кепке, надвинутой на самые глаза, чтобы его не узнавали. Иногда заходили в круглосуточные кинотеатры на ночные сеансы, выбирая самые пустые залы, где можно было украдкой держаться за руки и целоваться. А однажды, после особенно удачного матча, Макс уговорил Аню встретить рассвет на крыше старой типографии – они сидели, кутаясь в его куртку, и наблюдали, как первые лучи солнца окрашивали городские трубы в розовый цвет.

Теперь всё было иначе. Макс нервничал целую неделю, готовясь к их первому свиданию в новой квартире. Он трижды менял заказ ужина, пока не остановился на её любимом итальянском ресторане. Герберы – её любимые цветы, оранжевые, как-то самое солнце над типографией – он выбирал лично, отвергая десятки букетов, пока не нашёл идеальный. Когда раздался звонок в дверь, его ладони стали влажными – странно, перед сотнями зрителей он не волновался, а тут...

Аня стояла на пороге в том самом голубом платье, которое он когда-то назвал красивым. Её глаза блестели, отражая свет люстры, а в руках она сжимала бутылку вина «на удачу», как шепнула, переступая порог.

Тот вечер казался волшебным. Они смеялись над нелепой сервировкой доставленного ужина, танцевали под тихую музыку, не замечая, как летит время. Макс впервые за месяцы почувствовал себя не футболистом, не восходящей звездой – а просто счастливым человеком. Они сидели на полу гостиной, обсуждая планы на будущее, в котором, казалось, теперь было место им обоим. Когда первые лучи утра пробились сквозь жалюзи, они, обнявшись, крепко спали.

Но утро принесло с собой суровую реальность. Телефон Макса разрывался от звонков –тренер, агент, пресс-атташе. Аня тихо собрала свои вещи, пока он объяснял кому-то, почему пропустил утреннюю тренировку. Их взгляды встретились у двери – в её глазах читалось понимание, в его – извинение.

После той ночи они встречались всё реже. Макс тонул в графике – матчи, интервью, спонсорские мероприятия. Аня погрузилась в учёбу и работу, стараясь не думать о том, как его пальцы дрожали, когда он наливал ей вино в тот вечер, или как пахли его волосы, когда она прижалась к ним лицом. Иногда, проходя мимо его дома, она поднимала глаза к окнам, зная, что их свет теперь горит для кого-то другого. А Макс, летая между городами, иногда на секунду закрывал глаза, возвращаясь в ту ночь, где они были просто Максом и Аней – без контрактов, без обязательств, без этого бесконечного бега, который, кажется, уводил его всё дальше от настоящего счастья.

Максим редко в свободную минутку навещал мать. 
Ребята с района собрались в их привычном дворе – те же скамейки, те же граффити на стене. Только теперь Макс приехал на новом «Мерседесе». 

– Ну ты даешь, звезда! –  Славка, его друг и бывший напарник по дворовой команде, свистнул. –Теперь с нами не поздороваешься?

Славка. Имя будто вырвало кусок из его памяти, заставив на миг забыть о роскошном авто и дорогих часах. Макс замер у подъезда своего старого дома, сжимая ключи от "Мерседеса", пока перед глазами всплывали образы, казавшиеся теперь чужими. 

Они познакомились лет в шесть, во дворе хрущёвки, где мяч гоняли между выцветшими качелями и покосившимся гаражом. Славка – вечно в рваных шортах, с велосипедной цепью на шее вместо украшения, с дыркой на локте от прошлогодней куртки. Именно он научил Макса бить «сухой лист», подкладывая под удар край бутсы. Именно с ним они тайком курили за гаражами первую сигарету, потом оба зелёные от тошноты лежали на траве и клялись никогда больше не пробовать. 

Каждое лето - один и тот же ритуал. Утром - футбол на пыльном пятачке за школой. Потом наскоро собранные бутерброды с колбасой, завёрнутые в газету. Долгий путь на трамвае №4 до городского пруда, где они ныряли с деревянного мостика, пока губы не синели, а пальцы не сморщивались, как у стариков. Потом – грелись на раскалённых скамейках или просто лежа в траве, обсуждая, в какой клуб их возьмут первыми. 

Зимой – компьютерный клуб «Матрица» в подвале соседнего дома. Деньги они копили на это всю неделю, отказываясь от булочек в столовой. Славка всегда выбирал бразильцев в FIFA, Макс – немцев. Они просиживали до ночи, пока разгневанная тётя Люба – хозяйка клуба – не выгоняла их в снег. 

Теперь всё это казалось сном. Как будто это была не его жизнь, а чья-то чужая. Макс машинально потрогал шрам на колене – тот самый, от падения с велосипеда, когда Славка гнался за ним наперегонки. 

– Ну что, звёздочка, вспомнил наконец старых друзей? – голос Славки прозвучал иначе: грубее, злее. 

Макс вдруг осознал страшную вещь – он не мог вспомнить, когда в последний раз звонил Славке. Не мог вспомнить его день рождения. Забыл, как пахнет их квартира, где он бывал чаще, чем у себя дома. 

«Мы же...» – начал Макс, но слова застряли в горле. 

Что они? Друзья? Уже нет. Прошлое? Да, но такое далёкое, что кажется выдумкой. 

Славка пнул колесо «Мерседеса»:
– Красавец. Только вот запах у него... Как у всех новых машин. Без души. 
И Макс вдруг понял, что больше никогда не будет греться с ним на тех скамейках у пруда. Не будет спорить о футболе до хрипоты. Не будет делить последнюю пачку чипсов в компьютерном клубе. 
Потому что тот Макс – мальчишка в стоптанных кедах – остался там, в прошлом. А этот, в итальянских ботинках – уже совсем другой человек. 

–Да ладно, бро. – Макс достал пачку денег. – Всё за меня. 

Ребята оживились, заказали пиво, закуски. Но когда Макс полез за телефоном (агент звонил), он поймал взгляд Славки – холодный, ревнивый. 

«Он завидует. Все они завидуют».
– Пока. У меня режим, – и он пошёл к подъезду.

Аню Максим встретил случайно, в кафе возле стадиона. Она сидела с учебником по анатомии, в очках, которые раньше никогда не носила. 
– Ну что, миллионер? – она посмотрела на него поверх стёкол. 
– Пока только начинаю. 
– Уже начал, – она ткнула пальцем в его часы. – Rolex? Серьёзно? 

Макс нахмурился, чего пристаёт? Он хотел её в ресторан пригласить. 
– А что не так? 
– Ничего. Просто… не теряй голову, ладно? 
– Это совет или предупреждение? 
Аня сняла очки, посмотрела прямо в глаза. 
– И то, и другое. Ты же знаешь, сколько таких, как ты, сгорело в первые же полгода? 

Макс засмеялся. 
–Я не сгорю. 
Она пожала плечами, вернулась к учебнику. 
– Надеюсь.

Он резко развернулся и вышел, даже не взглянув в её сторону, оставив на столе нетронутое меню и едва начатый разговор. Дверь кафе хлопнула с таким звуком, будто захлопывалась последняя возможность. Аня осталась сидеть, сжимая в руках остывающий стакан латте, чувствуя, как жгучее чувство стыда поднимается от шеи к щекам. 

«Идиотка! Совершенная идиотка!» – пронеслось у неё в голове. 
Она столько раз представляла эту случайную встречу. В своих фантазиях всё было иначе: он замечал её в толпе, его глаза загорались узнаванием, он подходил с той самой улыбкой, которая когда-то заставляла её сердце биться чаще. А она – спокойная, уверенная, чуть загадочная – вела бы лёгкую, непринуждённую беседу. 

Но вместо этого... 
«Не теряй голову, Макс» – прозвучало как поучение няньки. 
Аня закрыла лицо руками, чувствуя, как горит кожа. Почему она сказала именно это? Почему не смогла просто улыбнуться, пошутить, быть хоть немного той девушкой, которую он когда-то знал? 

Официант с вопрошающим взглядом подошёл к её столику:
– Ваш спутник...? 
– Он больше не придёт, – прошептала Аня, внезапно осознавая, что говорит не только о сегодняшнем дне. 
Может быть, всё испортила неожиданность встречи? Она действительно не была готова увидеть его здесь, в этом маленьком кафе у стадиона. За эти три года она научилась не думать о нём – или так себе казалось. А потом дверь открылась, и он вошёл, всё такой же высокий, с той же привычкой поправлять чуб, когда нервничает... 

Аня машинально провела пальцем по краю стакана, собирая капли кофе. В зеркале напротив отражалось её лицо – осунувшееся, с тёмными кругами под глазами от ночных дежурств. Не та девчонка, которую он когда-то знал. 
«Может, это и к лучшему», – попыталась она убедить себя. Но где-то глубоко внутри, в том месте, где всё ещё жила надежда, что-то болезненно сжалось. 
Она достала телефон, на секунду задумавшись написать ему. Пальцы сами набрали: «Извини, я не хотела...»
Стерла. 
«Было приятно тебя видеть...» 
Снова стерла. 
В конце концов, она просто положила телефон обратно в сумку, расплатилась и вышла на улицу, где тёплый ветерок сразу принялся трепать её волосы, будто пытаясь стереть следы этой неудачной встречи. 

Тренер вызвал его после тренировки: 
–Ты опаздываешь. Два раза за неделю. 
–Пробки.
– Не ври. Ты гулял. Я не слепой. 
Макс хотел возмутиться, но тренер продолжил: 
– Я видел сотни таких, как ты. Приезжают из грязи в князи, думают, что теперь им всё можно. А потом – раз, и нет карьеры. 
– Со мной такого не будет.
– Уверен? 
Макс не ответил. 

Новая квартира. Большая, пустая. Он стоял перед зеркалом, разглядывая себя: 
– Кто ты теперь, Макс? Тот парень с района? Или футболист «Локомоста»? 
Телефон зазвонил – агент: 
– Завтра съёмки для рекламы. Не проспи. 
Макс бросил телефон на диван. 
«Аня права. Я уже теряю себя». 
Но утром он снова надел Rolex, сел в «Мерседес» и поехал на съёмки. 
Потому что назад дороги нет.
Глава 3. Звёздная лихорадка
После матча у служебного выхода толпились девушки. Кричали его имя, тянули руки, чтобы дотронуться. 

– Макс, можно фото? – одна, с ярко-красными губами, протиснулась вперёд. 
– Быстро, – он обнял её за плечи, улыбнулся в камеру. 
– Ты такой крутой! – она прошептала ему на ухо. –Может, выпьем что-нибудь? 

Макс посмотрел на её длинные ноги, глубокий вырез, накрашенные ногти, которые уже легли ему на грудь. 
«Почему бы и нет?»
Он даже не вспомнил, что обещал Ане встретиться после игры. Это обещание провалилось куда-то в глубины сознания, затерявшись среди восторженных криков фанатов и ярких вспышек фотокамер. Пока он принимал поздравления в раздевалке, пока давал интервью с сияющей улыбкой, не вспомнил, как всего неделю назад, стоя у неё на кухне и заваривая чай, клятвенно обещал: «После матча – только мы с тобой». 

Аня ждала. Сначала весело, прислонившись к стене у служебного выхода, перелистывая страницы учебника по спортивной медицине. Потом – уже без улыбки, переминаясь с ноги на ногу, ведь прохладный ветер пробирался даже под её длинную блузку в горошек, которую она надела специально, потому что он как-то сказал, что она в ней похожа на Одри Хепберн. Потом – просто сидя на холодном парапете, уставившись в одну точку, уже не видя букв на страницах книги. 

И когда он вышел, ослепительный, как рекламный билборд, с той самой рыжей фанаткой под руку, Аня не удивилась. Она как будто всегда знала, что так и будет, что его слава рано или поздно станет стеной между ними. 

– Привет, – сказала она ровно, поднимаясь. Голос не дрогнул, хотя внутри всё сжалось в тугой, болезненный комок. 
Макс замер, и на его лице на секунду мелькнуло искреннее недоумение. Он действительно забыл. Забыл так легко, так просто, будто их договорённость была пустяком. 
– Аня? Чёрт, я забыл... – пробормотал он, и его взгляд беспомощно перебежал с неё на рыжую фанатку, которая уже смотрела на Аню с лёгкой усмешкой. 

– Да ладно, – Аня захлопнула книгу с таким звуком, будто захлопнула дверь перед его лицом. – Я вижу, ты занят. 

Рыжая фыркнула: 
– Подруга? 
Макс почувствовал, как напрягся. 
– Нет, просто... знакомая. 
Аня медленно кивнула. 
–Да. Просто знакомая. 

Она повернулась и ушла, не оглядываясь, чувствуя, как его растерянный взгляд жжёт ей спину. Она не позволила себе ускорить шаг, не позволила себе сжать кулаки. Она просто шла, а в ушах звенела тишина, громче любых криков фанатов. 

Он не побежал за ней. Не крикнул: "Подожди!". Он просто стоял, чувствуя на себе вопрошающий взгляд новой знакомой и тупую, неприятную тяжесть вины где-то глубоко внутри. Но эта тяжесть быстро растворилась в новом потоке комплиментов и обещаний блестящего будущего. 

А Аня в это время уже заворачивала за угол, и первые предательские слёзы наконец вырвались наружу, смешиваясь с холодным ночным воздухом. 

Душ раздевалки ещё парил влажным теплом, когда голос тренера прозвучал как удар хлыста: 
– Ковалёв, ко мне! Сейчас же! 

Макс неспешно завернул полотенце вокруг шеи, с наслаждением растягивая момент. «Опять лекция о командном духе», – мысленно усмехнулся он, прикидывая, сколько минут потребуется, чтобы отделаться от очередных нравоучений. 

Кабинет главного тренера был святая святых, и его атмосфера давила на неподготовленных. Здесь пахло вековым деревом дорогого гарнитура, вощёной кожей мячей, стоявших в идеальной пирамиде в углу, и едким, знакомым до слёз запахом лака для бутс, которым до блеска натирали форму перед важными матчами. Это был запах истории, традиций и тяжёлой, мужской работы.

На стене, как иконостас, висели цветные, уже слегка выцветшие фотографии легенд клуба. Не постеры из магазина, а настоящие, пожелтевшие снимки. Суровые, обветренные мужчины с лицами, испещрёнными морщинами и следами усталости, в потёртых, до дыр заштопанных бутсах и простых майках. Их имена знал каждый уважающий себя фанат, они были высечены на мраморной доске у входа на стадион. Их глаза, запечатлённые фотографом десятки лет назад, смотрели на Макса с немым, но оттого ещё более тяжёлым укором. Казалось, они видели каждую его ошибку, каждую проявленную слабину, каждую минуту, когда он ставил себя выше команды.

Тренер Игорь Васильевич не предложил сесть. Он стоял, уперевшись ладонями в подоконник, спиной к Максу, и смотрел на пустеющее после тренировки поле. Спина у него была широкая, неподвижная, как скала, и по её напряжённой линии было ясно – спокойного разговора не будет.

– Ты играешь как зазнавшийся щенок, – его голос прозвучал тихо, почти интимно, но каждое слово было отточенным и тяжёлым, как булыжник, и падало прямо в душу, оставляя синяки. – Который лает на всех подряд, думая, что он уже лев. Как самый настоящий эгоист, который забыл, что на его футболке вышит не только собственный номер, но и герб. Герб клуба, который был здесь задолго до тебя и будет после. Ты забыл, что это честь – его носить.

Макс, привыкший к критике и уже выработавший на неё иммунитет, лишь криво усмехнулся, сделав вид, что слова тренера отскакивают от него, как горох от стенки. Он скрестил руки на груди, приняв защитную позу.

– Я забиваю, Игорь Васильевич, – парировал он, и в его голосе звучали ноты вызывающей бравады. – Я делаю свою работу. Я забиваю голы. Разве не это главное и единственное, что от меня требуется? Чтобы мяч оказывался в сетке ворот соперника? Всё остальное – лирика.

Он бросил вызов не только тренеру, но и всем тем легендам на стене, чьи глаза, казалось, сузились от негодования. Он бросал вызов самой философии этого кабинета, этого клуба, этого спорта. И в напряжённой тишине, последовавшей за его словами, повис немой вопрос: кто же из них прав – зазнавшийся щенок, приносящий результат, или суровый наставник, хранящий душу игры?
Тренер резко развернулся. Его лицо, обычно спокойное, было искажено гневом: 
– Ты теряешь мячи в центре поля! Не пасуешь на открытых партнёров! Игнорируешь указания! Ты что, думаешь, тактическая схема – это просто декорация для твоих финтов? 
– Но мы выигрываем, – парировал Макс, чувствуя, как закипает самомнение. – Разве не ради этого всё? 

Удар кулаком по столу прозвучал как выстрел. Деревянная поверхность содрогнулась, подпрыгнула чашка с ручками. 
– Футбол – командная игра! – тренер почти закричал, и жилы на его шее налились кровью. – Здесь нет места звёздам, которые светят только для себя! 

Макс почувствовал, как ярость поднимается комом в горле. «Он просто завидует. Боится, что я перерасту его убогие схемы». 
– Без меня, – его голос стал ядовито-спокойным, – вы даже в топ-5 не войдёте. И вы это знаете. 

Тишина повисла тяжёлым занавесом. Тренер медленно, будто вдруг постарев на десять лет, опустился в кресло. Его пальцы сжали ручки кресла так, что костяшки побелели. 
– Вон, – прошипел он, не глядя. – Вон из моего кабинета. 

Макс вышел, громко хлопнув дверью. «Футбол — командная игра!» – передразнил он мысленно тренера, сплевывая на идеально чистый пол коридора. «Скажите это тем, кто покупает билеты ради моих голов». 

Но где-то глубоко внутри, под толстым слоем самовлюблённости, шевельнулось что-то неприятное. Что-то, что напоминало о мальчишке, когда-то гонявшем мяч во дворе не ради славы, а просто потому, что это было счастьем. 

Он загнал эту мысль обратно, включив наушники погромче. В ушах бился тяжёлый ритм, заглушая тихий голос разума, который шептал: «А что, если он прав?»

Ночь. Квартира. Пустая бутылка дорогого виски на столе. Макс стоял перед зеркалом, разглядывая своё отражение. 
«Кто ты теперь?» 
На столе лежал телефон. Десятки уведомлений. Фанатки. Друзья (которые теперь писали только когда нужны были деньги). Агент. Даже мама звонила – он не взял трубку. 
И одно сообщение от Ани: 
«Когда-то ты хотел быть великим футболистом. Теперь ты просто очередная звезда, которая думает, что светит ярче всех. Жаль». 
Он хотел ответить. Набрал: «Ты ничего не понимаешь» – но стёр. 

Включил телевизор. Там показывали его гол. 
«Я прав. Они все завидуют. Даже Аня». 
Но почему-то эта мысль не сделала его счастливым.
Глава 4. Роковой мяч 
Дождь. Холодный, противный, монотонный. Макс стоял у окна раздевалки и смотрел, как капли стекают по стеклу.
«Идеальная погода для травм», – подумал он. 

– Ковалёв, ты в порядке? – капитан бросил взгляд в его сторону. 
– Лучше всех.
Он соврал. Колено ныло с утра – та самая старая травма, о которой он никому не сказал. 
«Выдержу. Обязательно выдержу. Этот матч – мой шанс попасть в сборную». 

Первый тайм начался. Мяч скользил по мокрому газону. Макс получил пас, рванул вперёд – и вдруг резкая боль в колене. «Чёрт, не сейчас!» 
Он стиснул зубы, продолжил движение. Обвёл защитника. Удар – штанга. 

– Так близко! – завопил комментатор. 
Макс даже не посмотрел на отскок. Он чувствовал, как колено распухает. 
«Только до конца матча. Только до конца». 
85-я минута. Ничья. Мяч летел прямо на него. Макс прыгнул на подбор – и в этот момент защитник противника врезался в него сбоку. Щелчок. Острая, белая боль. Он упал, схватившись за колено.  «Нет. Нет. Нет. Нет» – неслось в голове. 

– Врача! – кричал кто-то. 
Но Макс уже знал. Он слышал этот звук. Разрыв. 

– Полный разрыв передней крестообразной связки, «кресты» – не шутка, – врач даже не смотрел ему в глаза. – Операция. Затем реабилитация. Минимум год. 
– А футбол? 
– Возвращение под вопросом. 
Макс сжал кулаки.  «Нет. Это не может быть концом. Не может!» 

Мама теперь жила в квартире Макса. Первые дни после травмы он лежал, не делая движений, которые вызывают дискомфорт. Мать прикладывала лёд, пока был отёк и сильная боль. После операции его навестили тренер и друзья по команде.

Тренер без улыбки сообщил: 
– Контракт приостанавливаем. Зарплату – тоже. 
– Я вернусь! 
– Если вернёшься – посмотрим. 

Макс опёрся рукой о костыль, подумал: «Они выбросили меня как использованный материал. Но я не сдамся». 
Прошло две недели он ходил уже без костылей.
Телефон молчал. Ни звонков, ни сообщений. 
«Где теперь все эти фанатки? Где «друзья»?» 

Он взял телефон, прокрутил контакты. Остановился на имени «Аня». 
Пальцы сами набрали сообщение: «Ты была права». Он не отправил. 

Взгляд скользнул в зеркало. Отражение – чужое. Бледное лицо. Мешки под глазами. 
Костыли в углу.
«Кто ты теперь, Макс?» 
Он размахнулся и ударил кулаком по зеркалу. Треснувшее стекло разбило его отражение на десятки осколков.

Девять месяцев реабилитации растянулись в бесконечную череду одинаковых дней, где каждый час был расписан по минутам, а боль стала постоянным спутником. Сначала были простейшие упражнения: сгибание-разгибание ноги, едва заметные движения, за которыми следили строгие глаза физиотерапевта. Потом – медленные прогулки по квартире, с лицом, мокрым от пота и усилия. 
К третьему месяцу в список упражнений добавили первые прыжки – неловкие, осторожные, больше похожие на подпрыгивания. Максим делал их, стиснув зубы, чувствуя, как ноет шрам после операции. Каждый прыжок отзывался эхом в колене, но он прыгал снова и снова, пока мышцы не горели огнём. 

А потом настал день, когда ему разрешили первый удар по мячу. Не по-настоящему, а по облегчённому, специальному, но всё же... Он стоял перед пустыми воротами на тренировочном поле, чувствуя, как дрожь бежит по рукам. Замахнулся – и промахнулся. Мяч улетел в сторону, а он чуть не потерял равновесие. Усмешка самому себе вышла горькой.

«Раньше бил с лета с 25 метров, а теперь не могу попасть с пяти». Но он подобрал мяч и ударил снова. И снова. И ещё.
Вернувшись после тренировки, Макс замер посреди ванной комнаты, с трудом узнавая собственное отражение в огромном зеркале. Пар от горячей воды уже запотевал стекло, делая его образ размытым, призрачным – словно символ его нынешней жизни, утратившей четкие очертания.

Он медленно снял потную футболку, затем спортивные штаны. Перед ним предстало то, что когда-то было гордостью – тело профессионального атлета, а теперь...

Худые ноги потеряли рельеф мощных квадрицепсов, которые когда-то позволяли ему совершать мощные рывки. Теперь они напоминали две хрупкие спицы, неуверенно держащие его вес. Бледная кожа покрыта синяками от случайных столкновений с мебелью – его координация всё ещё нарушена.
Он повернулся боком, и дыхание перехватило. Атрофированные мышцы пресса, когда-то упругие и прорисованные, теперь дряблыми складками нависали над ремнем штанов. Рёбра выпирали неестественно чётко, образуя болезненный рельеф на исхудавшем торсе.

Но самое страшное ждало его ниже. Правое колено – место, где сошлись все его надежды и страхи. Опухший, некрасивый сустав испещрён багровыми шрамами от операции. Шрам грубый и неровный, будто напоминание о том, как хирурги разбирали и собирали его тело, как детский конструктор.

«Это не тело футболиста», – прошептал он, и голос прозвучал чужим в тишине ванной. «Это тело калеки. Инвалида. Ни на что не годного обломка».

Его пальцы дрожащими, почти предательскими прикосновениями прошлись по шраму. Кожа там нечувствительная, мёртвая, но под ней пульсировала знакомая боль – и не столько физическая, сколько душевная.

Внезапная ярость, слепая и всепоглощающая, поднялась из глубины. Он не помнил, как сжал кулак. Не помнил, как занёс руку. Помнил только глухой удар, отозвавшийся в костяшках, и трещину, поползшую по кафелю.
«Чёрт! Чёрт!» – его крик отразился от плитки, умножаясь в пространстве маленькой комнаты.
Он прислонился лбом к холодному зеркалу, чувствуя, как по щекам катятся слёзы – первые за все эти месяцы. Слёзы не от боли в руке, а от осознания того, что его тело – этот верный инструмент, который всегда слушался его беспрекословно, – предало его. Стало врагом, тюрьмой, из которой не было выхода.

Пар сгущался, заволакивая его отражение пеленой, словно стирая его самого – того, кем он был, и того, кем он стал.

Он не пропускал ни одной игры команды. Сидел на трибуне, сжимая программку матча в потных пальцах, и следил за каждым движением бывших партнёров. Когда они забивали, он непроизвольно вскакивал с места – и тут же садился, кусая губу от боли в колене. Когда ошибались, его рука сама тянулась сделать жест, объяснить, как надо было сыграть, – но он останавливал себя, понимая, что теперь он не вправе.  Наблюдать за игрой товарищей было психологически тяжелее, чем любая реабилитация. Каждый пас, каждый обвод, каждый удар по воротам напоминал ему о том, что он потерял. Он видел, как его место занял молодой нападающий из дубля – быстрый, голодный до голов, неотёсанный, но полный амбиций. И каждый раз, когда тот забивал, Максим чувствовал, как что-то сжимается внутри. Не зависть – нет скорее горькое осознание того, что мир футбола идёт вперёд без него. 
В кармане его куртки лежал пропуск в раздевалку, который он больше не использовал. Иногда он ловил на себе взгляды бывших одноклубников – кто-то смотрел с жалостью, кто-то с любопытством, кто-то быстро отводил глаза. Он научился этого не замечать. 

По ночам ему снились поля: то те, что были в детстве, с вытоптанной травой и самодельными воротами, то шикарные стадионы с ревущими трибунами. Он просыпался с учащённым сердцебиением и долго лежал в темноте, прислушиваясь к тихому гулу города за окном, пытаясь заглушить голос, который нашептывал: «Ты никогда не вернёшься».  Но утром он снова шёл на реабилитационную тренировку, потому что другого выхода не было. Потому что только там, среди таких же покалеченных судьбой спортсменов, он чувствовал себя живым. 

Десять месяцев ада. Десять месяцев боли, отчаяния и бесконечных усилий. И вот – официальное разрешение врачей: Максим может вернуться к регулярным тренировкам с командой. Первое утро на базе казалось ему возвращением домой после долгой войны. Запах свежескошенной травы, крики товарищей, знакомый свисток тренера – всё это вызывало слёзы на глаза. Но очень скоро эйфория сменилась горьким прозрением.

Максим столкнулся с проклятием разрыва «крестов». Он понимал, что потерял форму, но не предполагал, что настолько сильно. Стиснув зубы, тренировался вновь и вновь.

Проклятие «крестов» – как невидимая стена, которая отделяла его от прежнего себя. Тело, которое когда-то беспрекословно подчинялось малейшему импульсу, теперь будто предавало его. Мышцы не успевали за мыслью, нога не слушалась в критический момент, дыхание сбивалось после двух-трёх рывков. Он понимал, что потерял форму, но не предполагал, насколько сильно. Скорость, реакция, выносливость — всё это осталось в прошлой жизни.

Он стискивал зубы до хруста. Тренировался, оставаясь после всех, выжимая из себя последние соки. Но прогресс шёл мучительно медленно. Мяч, который раньше был продолжением его ноги, теперь казался неуклюжим и непослушным. Партнёры старались не замечать его промахов, но в их глазах читалось недоумение и... жалость. Это ранило больнее любой травмы.

И вот – первая официальная игра после возвращения. Выход на поле под аплодисменты, которые звучали как насмешка. Первое касание мяча – и внезапная, животная паника: «А вдруг опять порвётся?»

Психологически он оказался абсолютно не готов. Каждый выход на поле превращался в пытку. Он боялся действовать в полную силу, избегал жёсткой борьбы, отказывался от обводки, предпочитая простые передачи. Его игра стала скованной, боязливой, предсказуемой. Он видел разочарование в глазах тренера, слышал недовольный ропот трибун, чувствовал, как команда играет вдесятером.

Самое страшное случилось в одном из эпизодов, когда он оказался один на один с вратарём, те самые секунды, о которых он мечтал в детстве, за которые боролся все эти месяцы реабилитации. Его мышцы сами по себе должны были вспомнить нужное движение. Нога – занестись для хлёсткого, акцентированного удара. Но вместо этого внутри что-то ёкнуло, предательски и гадко. Не физическая боль – нет. Это был животный, всепоглощающий страх. Страх, что в момент удара или резкого рывка что-то внутри снова хрустнет, порвётся, сломается. Страх снова оказаться на операционном столе, в гипсе, в бесконечном одиночестве четырёх стен. И его нога, вместо того чтобы нанести удар, совершила предательски, трусливое движение. Он коротко, почти по-детски, отпасовал назад – туда, где никого не было. Мяч покатился в пустоту, символично утыкаясь в бровку.
На поле воцарилась немая сцена. Партнёры замерли в недоумении, не в силах понять логику этого паса. Соперник-вратарь опустил руки, разведя их в стороны в немом вопросе. А потом до Максима донёсся единственный звук – гробовая, оглушительная тишина из раздевалки, распахнутой настежь. Оттуда на него смотрели его же товарищи. И в их глазах он читал не злорадство, а что-то худшее – стыд за него и жалость.
Максим знал, что тренер, стоявший у боковой линии, всё видел. Он даже не обернулся, чтобы встретиться с ним взглядом. Он и сам всё понимал. Это был конец. Не драматичный, не героический, а жалкий и унизительный. В профессиональном футболе, этом безжалостном конвейере, нет времени на восстановление духа. Здесь нет места тем, кто сомневается, кто боится. Здесь либо ты готов сегодня, в эту самую секунду, либо тебя без лишних слов заменят завтра. Заменят на того, кто голоден, кто не помнит боли, кто без раздумий бросится в подкат и нанесёт тот самый удар, на который у него не хватило смелости.
Колено распухло, боль усилилась. Той ночью он стоял у зеркала и смотрел на своё отражение – человека, который прошёл через ад, но так и не смог вернуться. Он не плакал. Просто сжал кулаки и впервые позволил себе признать: его карьера в большом футболе окончена. Воздух вокруг него был густым, как смог. Пахло льняным маслом для бутс, дешёвым дезодорантом и горьким дымом ушедшей славы. Он дышал этим, как приговорённый – медленно, тяжело, будто каждым вздохом отмеряя последние секунды былого величия. 
В углу валялся мяч – тот самый, с которым он когда-то творил магию. Теперь он лежал неподвижно, словно мёртвая птица, и смотрел на своего бывшего хозяина пустой дырой клапана. 
А где-то гремели аплодисменты. Новым героям. Новым богам. Но он уже не слышал. Он был памятником самому себе – величественным, разбитым и бесконечно одиноким. 
Глава 5. «Дно» 
Квартира, когда-то сиявшая стерильным блеском новизны, теперь напоминала притон. Воздух был густым и тяжёлым, пропитанным кисловатым запахом затхлости, дешёвого виски и немытой посуды, грудами громоздившейся в раковине. По стеклянной поверхности журнального стола тянулись засохшие кольца от стаканов, а на паркете валялись крошки и обрывки упаковок от доставки еды. Пыль покрывала всё, как саван, медленно погребая под собой остатки его прежней жизни.

Макс сидел на полу, прислонившись спиной к дивану, обивка которого была испачкана пятнами. В одной руке он сжимал почти пустую бутылку виски, в другой – пульт от огромного телевизора, который казался теперь насмешкой. Его пальцы механически переключали каналы, останавливаясь на спортивных трансляциях – это было сродни мазохизму, но он не мог остановиться.

На экране сияли огни большого стадиона. Его бывшие партнёры по команде – те, с кем он ещё недавно делил раздевалку, тактики и победы – сейчас ликовали, празднуя забитый гол. Они сбились в кучу, обнимаясь, крича что-то, их лица были искажены гримасами счастья и напряжения. Камера крупным планом показала его замену – молодого нападающего, того самого, который занял его место. Парень улыбался во весь рот, и его глаза сияли тем самым огнём, который когда-то горел и в глазах Макса.

«Моё место было там. На поле. В центре этой бури эмоций. В этом братстве, где каждый гол – это общая победа, а каждая неудача – общая боль. А теперь…»

Он отхлебнул из бутылки, и алкоголь обжёг горло, но не смог заглушить тупую боль в груди. Он был здесь, в этой роскошной, но бездушной клетке, вдали от криков трибун, от запаха газона и пота, от адреналина, который когда-то был его топливом. Теперь его удел – быть зрителем, наблюдать со стороны, как живут его мечты, как другие бегут по полю, на котором он оставил часть своей души.

Он швырнул пульт в стену. Пластик треснул, батарейки выкатились и затерялись где-то в пыли под диваном. Экран продолжал сиять, звук ликования проникал в него, как иголки. Макс закрыл глаза, но картинка не исчезала. Он видел её под веками – зелёное поле, белые линии ворот, летящий мяч… Его мяч. Его гол. Его слава.

В дверь позвонили. Она открылась. «Опять забыл дверь закрыть», – мрачно подумал Максим. На пороге стоял Славка, в руках он сжимал две бутылки водки в шуршащем целлофановом пакете. Его плечи были расслаблены, на губах играла ленивая, знакомая до боли полуусмешка.

Макс, бледный и помятый, отступил вглубь прихожей, пропуская гостя. Его взгляд скользнул по бутылкам, и в глазах мелькнуло быстрое, сложное чувство – стыд, облегчение, признание поражения. Он кивком указал в сторону кухни.

Славка, скинул куртку, прошёл внутрь, привычно уселся за стол, поставил пакет с громким стуком. Его пальцы ловко открутили крышку с характерным хрустом. Он налил две полные стопки, одну протолкнул по столу в сторону Макса. Взгляд его был тяжёлым, оценивающим, почти врачебным.

Макс медленно опустился на стул, взял свою стопку. Он не смотрел на Славку, уставившись в жидкость, в которой дрожали блики света. Его плечи были ссутулены под гнётом молчаливого понимания.

Славка поднял свою стопку в немом тосте – жест был не радостным, а скорее ритуальным. Он выпил залпом, не моргнув, и шумно выдохнул. Затем он откинулся на спинку стула, и его улыбка стала шире, снисходительнее. Он достиг цели, ничего не делая: сейчас они были на равных. Не звезда и завистливый друг, а два неудачника у кухонного стола.

Макс последовал его примеру. Жидкость обожгла горло. Он зажмурился от резкого вкуса, и когда открыл глаза, то впервые за вечер прямо посмотрел на Славку. В его взгляде не было благодарности. Было лишь усталое признание этого нового, жалкого равенства. Он протянул пустую стопку для следующей порции. Славка тут же налил, и его лицо окончательно осветилось чувством глубокого, торжествующего удовлетворения.

– Ну что, чемпион, заскучал без старого друга? – голос его прозвучал хрипло и сладко, как будто он ждал этого момента годами.

Макс, бледный и помятый, молча отступил, пропуская его. Его взгляд упал на пакет, и он бессильно опустил голову.

– Небось, одному тошно стало? – продолжал Славка, с наслаждением откручивая крышку. – Да ладно, не кисни. Выпьем, как раньше, за былые времена.

Макс молча взял стопку, но не пил, а лишь смотрел на неё, словно ища ответа на дне.
Славка выпил свою залпом, шумно выдохнул и снова наполнил стеклянку.
– Я же говорил, все они – временщики. А я вот пришёл. Мы же свои, родные. – Его улыбка стала шире, снисходительнее. Он видел, как каждое его слово бьёт точно в цель, и наслаждался этим. – Ничего, браток, мы с тобой ещё покажем. Как в детстве, на равных.

Он ждал и дождался. Макс медленно поднял стопку и опрокинул её в себя. Славка удовлетворённо хмыкнул и тут же налил ему ещё.
– Вот и славно. Я же свой. Я всегда понимал. Видок у тебя, я смотрю, не очень, – констатировал он, с наслаждением откручивая крышку. Он налил ещё две стопки:
– Лечиться надо. От всех болезней.

Макс тяжело опустился на стул.
– Я не... я никого не хотел видеть, – пробормотал он, глядя на стопку.

– А я – не «никто», – парировал Славка и выпил залпом, – я – Славка, который всегда придёт. В отличие от твоих пафосных дружков.

Он налил ещё, его улыбка стала шире, снисходительнее.
– Ничего, браток. Забудем. Всё как раньше. Мы с тобой на равных теперь.

Макс сжал стопку в пальцах. В его глазах боролись стыд и отчаянная потребность забыться.
– Ты же этого и ждал, да? – тихо, но с горечью спросил Макс, – чтобы я вот так вот сел с тобой.

Славка прищурился.
– Я ждал, когда же мой друг наконец-то спустится с небес на землю. Ко мне. – Он толкнул свою стопку к стопке Макса. – Так выпьем же за новую жизнь. Или за старую?

Макс посмотрел на водку, потом на торжествующее лицо Славки. В его взгляде погас последний огонёк сопротивления.
– Ладно, – безжизненно согласился он, – наливай.

Он выпил. И в этот момент они оба поняли, что общей подругой у них отныне будут только эти бутылки и что Славка наконец добился своего жалкого равенства.

Удар кулаком по столу отозвался тупой болью в костяшках. Макс снова поднёс уже не стопку, а  бутылку ко рту, но она была пуста. С проклятием он отшвырнул её, и стекло с грохотом разбилось о стену, добавив в воздух терпкий запах алкоголя.
«Разбилась, как и моя карьера».
– Ты иди, Славка, домой. Иди.

Тишина квартиры снова сомкнулась вокруг него, нарушаемая лишь призрачными звуками с экрана. Он остался один на один со своим отражением в чёрном экране выключенного телевизора – бледным, осунувшимся, с щетиной и пустыми глазами. Человек, достигший дна. Человек без будущего.

И самое страшное было в том, что ему начало это нравиться. В этой боли было что-то знакомое, что-то родное, что-то, что не требовало ничего, кроме покорного падения.

Телефон лежал в стороне. Уведомления от агента: 
«Макс, нужно обсудить твоё будущее. Звони». 
Он не отвечал. 

Вдруг барышня с наращенными ресницами и слишком откровенным платьем (как её звали? Лера? Катя?) кричала на него с порога: 
– Ты обещал мне билеты на матч! 
– У меня теперь нет билетов. Нет денег. Нет ничего. 
– Ну и идиот! – она хлопнула дверью. 
– Да пошла ты…
На следующий день в таблоидах вышла статья: 
«Бывшая звезда «Локомоста» Ковалёв спивается и скандалит с девушками». Фото его пьяного лица в клубе, с красными глазами и небритым подбородком. 
«Вот и всё. Теперь я – посмешище». 

Он не открывал дверь три дня. Но когда в дверь постучали в четвертый раз, он всё же поднялся с дивана. Аня стояла на пороге. В руках – пакет с едой. 
– Ты выглядишь ужасно.
– Спасибо, что заметила.
Она вошла без приглашения, поставила еду на стол, оглядела квартиру. 
– Ты живёшь в помойке. 
– Зато в своей. 

Она вздохнула, открыла холодильник. Пусто. 
– Макс, тебе нужна помощь. 
– От тебя? – он засмеялся. – Ты что, пришла спасать меня? 
–Я пришла, потому что знаю, что ты не справишься один. 

«Почему она это делает? Почему не оставляет меня гнить, как все остальные?» 
– Ты думаешь, я сломан? – его голос дрожал. 
– Я думаю, что ты в беде. 
– Мне никто не нужен! Ни твоя помощь, ни твои советы!

Она не отступила. 
– Ты хочешь так закончить? С бутылкой в руке и больной ногой? 
– А что мне делать?! – он закричал, хватая первую попавшуюся вещь – пустую банку из-под пива – и швырнул её в стену. 

Аня не испугалась. Она смотрела на него. 
– Ты можешь начать с малого. Встать. Почистить зубы. Позвонить врачу. 
– Оставь меня! 

Тишина. Аня медленно подняла сумку. 
– Хорошо. Но знай: когда захочешь выбраться – я буду рядом, если позвонишь. 

Она ушла. Дверь закрылась. Макс остался один. Он сидел на полу, сжимая голову в руках. 
«Я кричал на неё. Я…» 

Телефон зазвонил. Мама. Он не взял трубку. Вместо этого схватил бутылку. 
«Это дно, но, кажется, я могу упасть ещё ниже». 
Зеркало в ванной показывало ему незнакомца. Бледное лицо. Глаза, впавшие от бессонницы. 
«Кто ты?» 
Ответа не было.  Только эхо от голоса Ани: «Если позвонишь…». Он не позвонил. 
Вместо этого налил ещё один стакан и выпил. 

На следующее утро в новостях: «Экс-футболист «Локомотива» устроил пьяный дебош в баре. Задержан полицией». Фотография. Его лицо. Разбитое, как и его жизнь. 
Глава 6. Один в темноте 
Августовский рассвет заглядывал в незанавешенное окно, окрашивая стены в свинцово-серые тона. Конденсат медленно стекал по стеклу, рисуя причудливые извилистые дорожки, напоминающие карту неизвестной страны – или линию его собственной судьбы, неумолимо уходящую вниз. Каждая капля, сползающая вниз, казалась символом очередной потерянной возможности, очередной рухнувшей надежды.

Макс стоял у окна, прислонившись лбом к ледяному стеклу. Холод проникал в кожу, но был приятен – он приглушал пульсирующую боль за глазами, следствие вчерашней пьянки. За окном просыпался город – обычные люди спешили на работу, строили планы, жили своей жизнью. А он замер здесь, в этой роскошной гробнице, застывший в позе вечного ожидания.

«Деньги кончаются. Квартиру придется продать» – эта мысль билась в висках навязчивым ритмом, сливаясь с мерным стуком капель по подоконнику.

Его взгляд упал на коридор. Там, у двери, лежал одинокий чемодан – потертый, еще с прошлых сборов, единственное, что он собирался оставить себе. Всё остальное – дизайнерская мебель, которую он когда-то выбирал с таким азартом, огромный телевизор с изогнутым экраном, аудиосистема стоимостью небольшой машины, даже эти дурацкие часы Rolex, купленные в порыве «я это заслужил» – всё это уходило с молотка. Чужие люди будут торговаться за его вещи, смотреть на них с вожделением, не зная, что за каждым предметом стоит часть его сломанной мечты.

Он медленно прошелся по квартире, касаясь рукой поверхностей. Вот барная стойка, за которой они с парнями отмечали его очередной гол. Вот диван, на котором он впервые целовался с Аней. Вот след на паркете от падения бокала с шампанским после важной победы. Каждый угол хранил память – но теперь эти воспоминания стали ядовитыми.

Он остановился перед большим зеркалом в прихожей. Отражение показалось ему чужим: впалые глаза, неухоженная щетина, плечи, ссутулившиеся под невидимым грузом. «Кто ты?» – спросил он беззвучно. И не нашёл ответа.

Внезапный телефонный звонок разрезал тишину, заставив его вздрогнуть. Звонок был настойчивым, требовательным – не тот мягкий перелив, что был установлен для друзей и близких. Макс медленно повернулся и посмотрел на экран. Незнакомый номер. Возможно, очередной коллектор. Или журналист, ищущий грязного скандала. Или...

Он сделал шаг к телефону, потом ещё один. Рука дрогнула, прежде чем поднять аппарат. Возможно, это был очередной удар судьбы. А может – спасательный круг. Но чтобы это ни было, это было знаком – жизнь всё ещё ждала его за пределами этой квартиры. Даже если он сам уже перестал верить в это.

– Алло?
Голос матери. Тонкий, усталый. 

– Ма… 
Он хотел сказать «всё нормально». Но слова застряли в горле. 
– Максик, ты где? 
– Дома. 
– Я… Я видела новости. 

Тишина. 
– Приезжай домой, сынок. 
Он закрыл глаза. «Нет. Не могу. Не вернусь туда побеждённым». 

– Я справлюсь, мам. 
Он выключил трубку. 

Дверь открылась без стука. 
– Чего сидишь в темноте, дурак? И дверь открыта. 
Старый тренер подростковой команды – Иван Петрович – стоял на пороге, держа в руках пакет с едой. Макс даже не удивился, он смотрел на лицо тренера смуглое, обветренное, будто вырезанное из старого дерева – морщины глубокие, лучиками вокруг глаз и резкими складками у рта. Это лицо человека, который большую часть жизни провёл на открытом воздухе при любой погоде.

– Как ты… 
– Твой сосед снизу – мой шурин. Сказал, что тут кто-то помирает. 

Иван Петрович вошел, бросил пакет на стол. 
– Ешь. 
Макс не шевелился, лишь подумал: «Батятя сдал. Вон как обозначились седые пряди на висках, резко выделяющиеся на фоне с тёмных волос на макушке. Воспитывать пришёл». Зло ответил:
– Я не голоден. 
–Врешь. 

Тренер сел напротив, достал бутылку кваса. 
– Ну что, звезда, допрыгался? 

Макс сжал кулаки. 
– Ты пришёл поиздеваться? 
– Пришёл спросить: что дальше? 
– Дальше? – Макс засмеялся. – Ничего. Всё кончено. 
– Для кого-то – да. 
– У меня разорваны связки, денег нет, карьера закончилась! 
– Значит, начинай сначала. 
– С чего?! 

Иван Петрович медленно налил квас в стакан. 
– С малого. С зарядки по утрам. С прогулок. С работы над собой. 
– Ты не понимаешь… 
– Куда уж нам? Я понимаю, что ты жалеешь себя. Это проще, чем бороться. 

Макс вскочил. 
– Я не могу даже нормально ходить!
– Но руки-то у тебя целы? Голова на месте? 

Тишина. Тренер допил квас, встал. 
– Завтра в семь утра буду у подъезда. Если хочешь жить – выйдешь. 
Он ушёл, хлопнув дверью. Макс лежал на полу, глядя в потолок. 
«Он прав. Я просто жалуюсь!» 

Но другая часть шептала: «Ты сломан. Ты никому не нужен». 

Он взял телефон. Последнее сообщение от Ани: «Если захочешь выбраться – позвони». 
Палец завис над экраном.  «Нет. Сначала я должен…». Что? Доказать, что он ещё чего-то стоит. 
Утро. 6:50.  Макс стоял у подъезда. Иван Петрович подъехал на старой «Волге». 

– Ну что, герой, поехали? 
– Куда?
– На реабилитацию. Отвезу тебя к старому другу, Петру Мартыновичу, надо твоё тело от алкоголя очистить. Поживёшь у него пять-семь дней. Он паром и веником из всех клеток его выгонит. Мартынович – лесник, живёт одиноко. 
– Почему ты мне помогаешь? – спросил Макс, когда они медленно разворачивались на дороге. 

Иван Петрович скосил глаза на Макса. 
– Потому что видел, каким ты был. И знаю, каким можешь стать. 
– А если у меня не получится? 
– Значит, ты просто не захотел. 

Макс смотрел на тренера. Впервые за долгие месяцы он почувствовал…  Надежду.

Съехав с шоссе, антикварная «Волга» покатила по просёлочной дороге.
– Хорошо, что дождей нет. А то бы утопли в грязи. Через час приедем во владения Мартыновича. Возьми свёрток, там чёрная футболка и чёрный свитер. Пригодится.

Максим ничего не ответил. Он ехал с закрытыми глазами и не хотел их открывать.

Машина буксовала на песчаной грунтовой дороге, пока не вырвалась на просторную поляну, окружённую вековыми соснами. Они приехали. Воздух здесь был совершенно другим – густым, упоительным, напоённым смолистым ароматом хвои, влажной земли и цветущего иван-чая. Каждый вдох был как глоток прохладного, целебного эликсира, очищающего лёгкие от городской пыли и тяжёлых мыслей.

Их встретил хозяин этих мест. Он вышел на крыльцо двухэтажной рубленой избы, сложенный, как старая, могучая сосна – высокий, крепкий, с невозмутимой, врождённой статью. Определить возраст лесника было невозможно – его выдали бы только седые пряди в густых волосах да глубина взгляда. Кожа его лица была грубой, обветренной и насквозь пропитана стойким загаром, словно впитала в себя всё солнце, что светило над бором. А сеть глубоких морщин у глаз и на высоком лбу была похожа на карту этих мест – каждая складка без слов рассказывала о бесчисленных днях, проведённых под открытым небом, под солнцем, ветром и дождём.
Волосы цвета тёмного дуба, с проседью у висков, будто припорошенные первым инеем. Они всегда чуть-чуть непослушные, будто в них только что играл лесной ветер. Нос с небольшой горбинкой, прямой и уверенный, будто выточен из дерева. Он помнит запахи хвои, прелой листвы, дождя, наступающего за горизонт, и холодный, тонкий аромат ночи.

Его изба была такой же основательной и молчаливой, как и он сам. Двухэтажная, срубленная в лапу из толстенных, потемневших от времени брёвен, она казалась продолжением леса. Из трубы медленно вился в небо прозрачный дымок. Окна первого этажа с резными наличниками смотрели на поляну приветливо, а на втором этаже, под самой крышей, они были маленькими, словно бойницы – видимо, там была спальня или кладовая.

Хозяйство его было небогатым, но предельно ухоженным и самодостаточным. Рядом с домом стояла аккуратная поленница, горка дров накрыта брезентом. Чуть поодаль – небольшой огород с зеленью, отгороженный от леса низким плетнём. Но больше всего глаз радовала ультрасовременная метеостанция, беленькая, установленная с боку от избы – явный признак того, что лесник идёт в ногу со временем.

Из-за угла избы, виляя хвостом, вышла старая, с сединой на морде, но бдительная лайка. Она не лаяла, лишь обнюхала прибывших и легла на крыльце, не спуская с них глаз. А на подоконнике, греясь на солнце, нежилась пушистая серая кошка. Она лениво потянулась, оценивающе посмотрела на гостей своими жёлтыми глазами и продолжила умываться. Собака и кошка – вот и вся его свита. Молчаливые, независимые и верные компаньоны, идеально подходящие для жизни в глуши.

– Вот привез к тебе, Мартынович, на реабилитацию, – весело сказал Иван Петрович.
– Оно и добре. Как раз баньку истопил. Ну что, парень, пойдём на первую процедуру.
Максима ждал банный ритуал. Мартыныч, не говоря ни слова, жестом указал Максиму лечь. Тот, покорный, как ребёнок, растянулся на горячем полке животом вниз. Дерево обожгло кожу, но это было приятное, обжигающе-терпимое тепло, прогоняющее внутренний холод.

Как заправский мастер, он взял в каждую руку по венику – в правой берёзовый, гибкий и нежный, в левой – дубовый, тяжёлый и кряжистый. Он занес их над распаренной спиной Максима, на секунду замер, а затем начал свой ритуал.

Это был не просто хаотичный хлёст. Это был танец, отточенный годами. Берёзовый веник ложился плавно, почти ласково, обволакивая тело ароматом летнего луга. Дубовый – входил жёстче, с коротким, хлёстким ударом, чувствительно постукивая по мышцам, заставляя их вздрагивать и глубже отдавать тепло.

Спина – живот – спина. Мартыныч работал методично, без суеты, покрывая всё тело сетью из ударов и поглаживаний. Горячий воздух наполнился пряным духом распаренных листьев, смешанным с запахом хвои и собственного пота.

Потом наступила кульминация. Мартыныч отложил веники, зачерпнул ковшом ледяной воды из деревянной кадки и резко вылил на Максима. Ледяной шок заставил его вздрогнуть всем телом и на мгновение перехватить дыхание. Но следом за шоком пришла волна обжигающего, животного блаженства. Каждая клетка тела взорвалась от контраста.

После этого лесник молча давал полежать минут десять, позволяя телу впитать этот шок, успокоиться, перезагрузиться. А потом всё повторялось по новой: хлёсткий танец веников, ледяная прорубь из ковша и тишина.

И Максим, лежа с закрытыми глазами, чувствовал, как его тело не просто подчиняется, а ликует. Оно, измученное тренировками, стрессом и старыми травмами, благодарно отзывалось на каждое движение, на каждый градус температуры. Мышцы, забитые и одеревеневшие, потели, размягчались и отпускали свою хватку. Сознание очищалось, становясь лёгким и пустым, как пар над полком. В этой безыскусной, почти языческой процедуре было что-то целительное – не только для тела, но и для заскорузлой, уставшей души. Трижды Мартынович прошёлся по телу Максима.

После бани на веранде все пили чай с вареньем из черники из пузатого, правда, электрического самовара. Вода была вкусная, родниковая.
Максиму нравились глаза лесника. Они цвета спелой лесной черники, глубокие и спокойные. В них отражается зелёная тишь хвойных крон и бездонная высь ночного неба. Эти глаза привыкли всматриваться – в следы на тропе, в тревожный дымок за холмом, а по ночам – в далёкие туманности и кольца Сатурна. В их взгляде живёт мудрое, немного отстранённое знание о том, как мал человек перед вечностью леса и космоса. Но этого Макс пока не знал. Его глаза закрывались, он хотел спать. Мартынович отвёл его в небольшую комнату рубленой избы.

Проснулся Макс поздно, после двенадцати часов дня. Бодро вскочил с постели. Ни Ивана Петровича, ни лесника ни где не было. Максим обошёл весь дом, увидел в чердачной комнате телескоп и очень удивился. Уголки губ поползли в улыбке. На кухне на столе стояла тарелка с едой и записка: «Разогрей. Ешь. Поруби дрова и сложи в поленницу».
Дом стоял на берегу озера. Максим, прежде чем начать рубить дрова, долго смотрел на воду, словно хотел там что-то разглядеть.
Вечером процедура с вениками повторилась. Потом пили чай, на столе были три вида варенья: малиновое, из черники и из земляники. Мартынович приказал попробовать хотя бы несколько ложек каждого.
Три дня всё повторялось: дрова – баня – веники – чай.
На четвёртый день баню топили рано. За чаем Пётр Мартынович неожиданно спросил:
– Ты бывший алкоголик?
– Нет, я скорее бывший пьяница.
– Оно тебе мешало жить?
– Да.
– Из твоих клеток сейчас всё спиртное выпарено, умерло, и его надо похоронить. Ты привёз чёрную одежду. Надевай.
 
Максим с удивлением посмотрел на лесника, но тот не шутил. В его словах чувствовалась уверенность человека, который знал, что делает.
– Возьми в шкафу бутылку водки и пойдём её похороним до захода солнца.
Они полчаса шли по лесной тропе, которая привела их к другой части озера. В руках Мартыновича была маленькая лопатка. Подошли к вырытой глубокой ямке. Лесник скомандовал:
– Снимай пробку и выливай на дно.
А теперь закрой пробкой горлышко и опусти бутылку в яму. Закапывай.
При этом он всё время что-то бормотал.
– Траур носить до завтрашней бани. Пойдём помянем покойницу кусочком сала с чесночком.
В этот вечер они легли рано.
Ближе к ночи пятого дня Макс и Мартынович разглядывали звезды и беседовали. Улыбался лесник нечасто, но именно улыбка раскрывала его истинную суть. Она тихая, немного сдержанная, но невероятно тёплая. Уголки губ приподнимаются, и кажется, что он только что узнал какую-то сокровенную тайну – не от людей, а от самого леса или от далёкой звезды, на которую вчера ночью был наведён его домашний телескоп.
– Я вот думаю, наша солнечная система и есть космический корабль?
Макс улыбнулся:
– Странно?
– А чего странного. Читайте Библию, молодой человек. В ней чётко сказано: солнечная система создана за семь вселенских дней, точнее за шесть. В седьмой день создатель любовался и радовался творению.
– Наука с этим не согласна.
– Посмотри, все планеты связаны и движутся вместе вокруг центра Галактики, как пассажиры одного транспортного средства – Солнца. А оно несётся в рукаве Ориона через враждебную пустоту космоса.
– А сколько раз Солнце обернулось вокруг центра Галактики?
– Ну, это школьный вопрос. Если знать возраст Солнца и галактический год, то, разделив одно на другое, получим, сколько оборотов сделало Солнце. В общем, приблизительно 20-25 раз.
– А что такое галактический год?
– Это орбита Солнца. Вдумайся только: этот год равен 225-250 миллионам лет. Сравни эти числа с нашими двумя тысячами лет да плюс шесть тысяч до нашей эры. Чувствуешь, сколь быстротечна наша жизнь. А Земля, несущаяся сквозь пространство, действительно является «ковчегом», несущим всю известную нам жизнь.
– Вам бы, Мартынович, фантастику писать?
– Без фантастики порой мозги выносит. Иногда размышления о Солнце и его опасном пути в рукаве Ориона сильно освежает голову. И тогда понимаешь, сколь мелки наши страсти. Я ведь в молодости хотел стать либо астрономом, либо лесником. Матушка моя –светлая память ей – сказала, что звёзды высоко и далеко, а лес близко. Вот я и стал лесником, а по ночам путешествую по звёздам. Поздно уже, однако. Идём спать.

Через пять дней приехал Иван Петрович. Банька была готова. Вечером в телескоп на Луну полюбовались. Рано утром выехали домой. Ехали молча, каждый думал о своём.
Возле подъезда, где жил Максим, тренер сказал: 
– Завтра утром в 7:00 жду у подъезда.
Утром он подъехал на своем «раритете».
– Ну, поехали? 
– Куда? 
– На стадион. Где всё началось. 

Пустой стадион. Рассвет. 
–Беги, – сказал тренер. 
– Но я…
– Не бегом. Шагами. Десять кругов. 
Макс пошел. Нога почти не болела. Больше пяти кругов он не сделал. 
Глава 7. Первые шаги 
Будильник трезвонил, как сигнал тревоги. Макс открыл глаза – темнота, потолок, привычное ощущение пустоты. 
«Вставать. Надо вставать». 

Он перекатился на край кровати, поставил ногу на пол. Колено отозвалось тупой, глубокой болью – как будто кто-то вбил гвоздь прямо в сустав. 
«Чёрт!» 
Но он встал. 

Пустой стадион. Холодный осенний ветер щипал щёки, превращая дыхание в белые клубы. 

– Десять кругов. Шагом, – Иван Петрович стоял у бровки, скрестив руки. 
Макс закусил губу и пошёл. 
«Раз. Два. Три...» 
К третьему кругу боль стала острой, жгучей. 
«Почему так больно? Раньше я пробегал десять километров без одышки...» 
– Не останавливайся, – голос тренера долетел сквозь ветер. 
Макс шёл. 

Дома он разглядывал своё тело.  Худые ноги, атрофированные мышцы.
«Это не тело футболиста. Это тело калеки». 
Он ударил кулаком по стене. 
Утром отправился в клинику.
– Следующий! Ковалёв! 

Макс вошёл в кабинет физиотерапевта и увидел её.  Аня. В белом халате, со стетоскопом на шее. 
Она подняла глаза от монитора – и он увидел, как они расширились. 
– Макс? 
Он стоял, как вкопанный. 
«Почему именно она? Почему сейчас?» 
– Ты... работаешь здесь? 
– Да. Реабилитация спортсменов. 
Тишина. 
– Садись, – наконец сказала она.– Покажи ногу. 

Её пальцы скользнули по шраму – лёгкие, профессиональные. 
– Операция была сложной, но всё заживает нормально. 
– Я знаю. 
– Ты тренируешься? 
– Да. 
– Больно? 
– Да.

Она посмотрела ему в глаза. 
– Это хорошо. 
– Что?
– Значит, нервы не повреждены. Есть шанс на полное восстановление. 

Макс вдруг почувствовал, как комок подкатывает к горлу. 
«Она верит, когда даже я не верю».

– Почему ты не позвонила? – вырвалось у него. 
Аня отложила карту. 
– Ты кричал, чтобы я ушла. 
– Я... 
– Но я всё равно следила за тобой. Через Ивана Петровича. 
«Значит, она знала. Все эти месяцы...» 
– Зачем? 

Аня глубоко вдохнула. 
– Потому что помнила, каким ты был до того, как стал «звездой».
Она встала, подошла к шкафу с медикаментами. 
– Приходи завтра. Начнём реабилитацию.

Вечером Макс сидел на кухне, разглядывая рецепт, который дала Аня. 
«Противовоспалительные. Витамины. Расписание тренировок». 
Он взял телефон, набрал сообщение: «Спасибо».  Удалил.  Набрал снова: 
«Завтра буду». Отправил. Ответ пришёл мгновенно: «Знаю». 
Впервые за долгое время Макс радостно усмехнулся. 

Он стоял перед зеркалом. Тот же шрам. Те же слабые ноги. Но что-то изменилось. 
«Это начало. Настоящее начало». 
За окном падал первый снег. Он лёг спать – и впервые за месяцы не думал о бутылке. 
Вместо этого он думал о завтрашней тренировке.
Глава 8. Не только футбол 
Лёгкий морозец. Пустое поле, покрытое инеем. Макс пришёл раньше всех, как будто боялся, что передумает. 

«Что я здесь делаю? Я же даже сам нормально ходить не могу...» 
– Ну что, тренер? – Иван Петрович бросил Максиму пачку ярких конусов. – Расставляй. 

Дети начали подходить по одному – смешливые, неуклюжие, в слишком больших бутсах. Самому младшему, кажется, было лет семь. 
– Ребята, это Макс Ковалёв, – представил его тренер. – Будет помогать. 
Один мальчик, с взъерошенными рыжими волосами, широко раскрыл глаза: 
– Ты тот самый Ковалёв? Который забил «Спартаку»? 
Макс почувствовал, как что-то сжалось у него внутри. 
– Да. Тот самый.
– Круто!
И всё. Ни намёка на жалость. Ни слова о травме. 
«Они видят во мне футболиста. Даже сейчас».
– Не так! – Макс, прихрамывая, подошёл к мальчишке, который пытался повторить его коронный финт. – Ты слишком рано переносишь вес. Вот, смотри. 

Он медленно показал движение. Колено жгло. 
– Понял? 
Мальчик кивнул и попробовал снова. Получилось чуть лучше. 
– Супер! – Макс неожиданно для себя улыбнулся. 
Иван Петрович, наблюдавший со стороны, хмыкнул: 
– Неплохо для первого дня. 

Аня пришла после тренировки, с двумя стаканами горячего чая. 
– Ну как? – протянула ему один. 
– Смешно. Я учу их тому, что сам пока не могу повторить. 
– Но ты же видишь, как они на тебя смотрят? 
Макс посмотрел на поле, где двое мальчишек спорили, кто из них будет «как Ковалёв». 
– Они забудут, когда узнают, что я больше не вернусь в большой футбол. 
Аня повернулась к нему резко: 
– Ты действительно до сих пор не понимаешь? Для них ты уже не просто футболист. Ты – тот, кто их учит. 
Он хотел возразить, но в этот момент к ним подбежал тот самый рыжий мальчишка: 
– Макс! А завтра ты покажешь, как бить штрафные? 

Аня подняла брови. 
– Ну?
Макс вздохнул. 
– Покажу.
Мальчишка радостно побежал сообщать друзьям.
– Аня, это мой третий день, – задумчиво сказал Максим.
– По-моему, первый, как тренер.

Максим нежно посмотрел на Аню, его слова текли медленно и обдуманно, как будто он впервые озвучивал эту тяжелую, выстраданную истину.
– Первый день... – он качнул головой, с горькой усмешкой вспоминая то время. – Он был таким бесконечно длинным. Один сплошной, оглушительный день без начала и конца. В нём не было прошлого, не было будущего. Только бесконечное, оглушающее настоящее: изматывающие тренировки до седьмого пота, оглушительный рёв трибун, ослепляющие вспышки фотокамер, скандирование моего имени, сладкий вкус голов... и крошечные, короткие паузы для забытья, которое даже сном назвать было нельзя. Одна сплошная гонка на грани возможного. Я был не человеком, я был проекцией – сияющей, пустой и очень хрупкой.

Потом... потом я в том мире, в той гонке, «умер». Не физически. Там, на том поле, после того хруста, закончился тот Макс. И я очнулся здесь. В новой, чужой и страшной реальности. Наступил второй день. Он был совсем другим. Часы в нём текли медленно, уныло, похожие один на другой, как грязные лужи после дождя. Это было другое существование. Адская карусель: алкоголь, чтобы заглушить боль и пустоту... который приводил к ещё более глубокой депрессии... которая заливалась новой порцией алкоголя. Порочный круг. Саморазрушение. На этот раз – медленно, мучительно, теряя по кусочку себя, своё достоинство, свою волю.

И я снова «умер». Вот сейчас... сейчас мой третий день. Я пробудился. Не очнулся – именно пробудился. Как будто вышел из долгого, кошмарного сна. Я окончательно и бесповоротно «умер» для той жизни, для того мира. Я переключился, как рубильник, в параллельную вселенную. Возможно, менее яркую, менее громкую. Но здесь я могу чувствовать. Здесь я могу дышать полной грудью. Здесь я могу продолжать жить. По-настоящему. Пусть медленнее. Пусть тише. Но – жить.
 
– Видишь, как полезно побыть одному в лесу у Петра Мартыновича. Сразу философские мысли появляются.
– Просто я посмотрел на жизнь со стороны.
Они шли, взявшись за руки, по вечерней улице, и их пальцы были переплетены так естественно, словно всегда принадлежали друг другу. Воздух был свеж и прозрачен, пах тающим снегом и далёкими обещаниями весны. Последний снег кружился в свете фонарей – лёгкие, пушистые хлопья, которые таяли, едва касаясь земли, словно напоминая, что даже зима когда-то отпускает.

Максим шёл медленно, подстраиваясь под её шаг. Он не смотрел по сторонам, не проверял телефон, не думал о завтрашней тренировке. Он просто шёл. И это было так ново для него – быть здесь и сейчас, а не в плену бесконечных планов и амбиций.

Аня украдкой смотрела на него. На его профиль, освещённый мягким светом уличных фонарей. На спокойные, чуть уставшие глаза. На губы, которые больше не складывались в надменную ухмылку, а были расслаблены. Он изменился. Не только внешне – он стал другим изнутри. Исчезла та вечная напряжённость, будто он всегда готов был к бою. Исчезло высокомерие, от которого когда-то сжималось её сердце.

Он проводил её до самого дома. Не торопился уйти, не смотрел на часы. Простоял ещё несколько минут у подъезда, держа её руки в своих, словно боясь отпустить. И когда он наконец ушёл, его следы на подтаявшем снегу казались ей символичными – отпечатки человека, который наконец-то твёрдо стоит на земле.

Вечером Аня стояла у окна в своей комнате, глядя на полную луну, висевшую в безоблачном небе. Её лицо озаряла лёгкая, почти неуловимая улыбка. Она не понимала до конца его мир – этот бесконечный день из тренировок, матчей, побед и поражений. Но ей больше и не нужно было понимать. Она чувствовала сердцем.

Он изменился. Навсегда. Тот мальчик с горящими амбициями в глазах, готовый растоптать всех на пути к успеху, остался в прошлом. А этот... Этот взрослый мужчина, научившийся ценить тишину и простые моменты, был другим. Более настоящим. Более человечным.

И этот другой – с его тихой силой, с его умением слушать, с его новой, хрупкой, но такой искренней улыбкой — ей нравился. Нравился так, как никогда прежде. Она прижала ладонь к холодному стеклу, как будто пытаясь дотронуться до лунного света, до этой ночи, до того чувства надежды, что наконец поселилось в её груди. Весна действительно была близко.

Дома, перед сном, он разглядывал старые фотографии. Тот гол против «Спартака». 
Кубок.  Лицо после первой крупной победы – восторженное, наивное. 
«Я думал, что счастье – это слава. Это трибуны, которые скандируют твоё имя». 
Но сегодня, когда этот рыжий дьяволёнок наконец правильно выполнил финт и закричал: «Я сделал это!», он почувствовал...  Что?  Гордость. Настоящую. 

Макс стоял у окна, глядя на звёзды. Телефон лежал рядом. Непрочитанное сообщение от агента: «Есть вариант комментатора на ТВ. Зарплата небольшая, но...» 
Он положил телефон обратно.  «Не сейчас». Завтра снова будет тренировка. И эти чертенята с их восторженными глазами. И Аня с её чаем. И боль в колене, которая, кажется, стала чуть меньше. Он нашёл то, что искал. Просто не там, где ожидал.
Глава 9. Старые раны
Дождь отбивал ритм по стеклянной крыше торгового центра, словно отсчитывая секунды до неизбежной встречи. Внутри царила торговая суета – мигали гирлянды, у магазинчиков толпились люди, пахло корицей и влажной одеждой. Макс, затерявшийся в этой толпе, вдруг замер, будто наткнувшись на невидимую стену. В десяти метрах от него, у подножия движущегося эскалатора, стояла ватага его бывших друзей. Славка – выше всех, в косухе с выцветшими нашивками, – громко хохотал, рассказывая что-то. Рядом вертелся щуплый Витёк, по прозвищу «Химик», и Корж – здоровенный детина, из-за которого в свое время ломались скамейки у подъезда. Те самые, кто исчез после его травмы, словно испарился в тонком воздухе его неудачи. Лишь вначале его беды приходил Славка, чтобы насладиться его поражением.

«Просто пройди мимо. Сделай вид, что не заметил. Они тебя не видели», – пронеслось в голове у Макса. Он потупил взгляд, натянул капюшон пониже и сделал шаг в сторону, надеясь раствориться в толпе.
Но было поздно.
– О-па! – разнесся по залу зычный голос Славки, перекрывая гул толпы и музыку. – Смотрите-ка, кто к нам пожаловал! Наш чемпион!
Компания фыркнула. Макс почувствовал, как горячая волна поднимается от шеи к лицу. Он медленно обернулся, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Все трое смотрели на него с одинаковыми ухмылками – снисходительными, язвительными.
– Ну как там твое коленце? – Славка сделал преувеличенно сочувственное лицо, подчеркнуто глядя на его ногу. – Уже бегаешь? Или только на костылях грациозно порхаешь?
Витёк фыркнул, а Корж молча переминался с ноги на ногу, его массивная фигура заслоняла проход.
– Я... я в порядке, – тихо сказал Макс, чувствуя, как сжимаются кулаки в карманах куртки.

– В порядке? – Славка притворно удивился, обводя рукой своих приятелей. – Слышите? Он в порядке! А мы уж думали, ты в музее восковых фигур напротив «Локомоста» стоишь, рядом с другими вышедшими из строя экспонатами.

Витёк захихикал. Макс почувствовал, как кровь приливает к лицу. Он хотел что-то сказать – резкое, колкое, – но слова застревали в горле комом. Он лишь сжал губы, чувствуя, как предательски начинает дрожать поджившее колено.

– Не кипятись, звезда, – Славка сделал шаг вперед, и его ухмылка стала уже не такой безобидной. – Мы же по-дружески. По-старому. Помнишь, как было по-старому? До того, как ты стал слишком важным для нас, простых смертных.
Макс молчал. Капли дождя за окном сливались в сплошную слепую стену. Где-то вдалеке звучала веселая песенка, и этот контраст между уютной вечерней атмосферой и происходящим здесь был невыносимым.

– Ничего, – Славка похлопал его по плечу с преувеличенной панибратской фамильярностью. – Выздоравливай. Чем занимаешься? А то давай с нами.
– Нет, – сквозь зубы. – Тренирую детей.
– А-а, вот как звёзды падают! – Славка щелкнул пальцами перед его лицом. – Из "Локомоста" в дворовые тренеры. Жалко, братан.
Макс сжал кулаки. Колено заныло, напоминая: драться нельзя.
– Лучше дворовый тренер, чем дворовый алкаш, – бросил он и пошел прочь, оставив их с открытыми ртами.

Он сидел на скамейке у фонтана, трясущимися руками зажигая сигарету. Дождь прекратился, но сырость пробирала до костей.
«Почему это до сих пор болит? Почему их слова...»
– И долго ты собираешься тут киснуть?
Макс поднял голову. Аня стояла перед ним, держа два стакана кофе.
– Как ты...
– Я была в соседнем магазине. Видела всю эту сцену. – Она села рядом, протянула один стакан. – Они всегда были мусором.
Макс взял кофе. Горячий пар смешался с холодным дыханием.
– Я ведь и правда никто теперь. Дворовый тренер.
– Ты учишь детей. Это больше, чем они когда-либо сделают.
Он посмотрел на нее. На эти карие глаза, которые почему-то все еще верили в него.
– Зачем ты со мной возишься, Аня? После всего...
Она отпила кофе, смотря куда-то вдаль.

– Потому что помню, каким ты был до всей этой мишуры. Помню мальчишку, который мог часами гонять мяч под дождем просто потому, что любил это.
– Этот мальчик давно умер.
– Нет. Он просто заблудился. – Аня повернулась к нему. – Я люблю тебя, Макс. Всегда любила. Но...
Она замолчала.
– Но? Но я боюсь. Боюсь, что если ты снова почувствуешь вкус славы, то опять превратишься в того самовлюбленного идиота.
Макс засмеялся, но смех получился горьким.
– Славы? Мне бы сначала на поле вернуться.
– Ты вернешься. Я знаю. – Аня встала. – Но когда вернешься... Кем ты будешь?
Она ушла, оставив его с этим вопросом.

Квартира казалась слишком тихой. Макс стоял перед зеркалом в ванной, разглядывая свое отражение.
«Кто ты? Тот мальчишка, который играл ради удовольствия? Или тот звездный эгоист? Или...»
Он потрогал шрам на колене.
– Я бывший футболист. А сейчас тренер, – прошептал вслух. – Я тренер.

И это почему-то больше не звучало как поражение.

На следующее утро он пришел на детскую тренировку на час раньше. Иван Петрович, как обычно, уже был там.
– Что-то случилось? – хрипло спросил старик.
– Да. – Макс взял мяч. – Я хочу попробовать вернуться. По-настоящему.
Тренер изучающе посмотрел на него.
– А девчонка? Она знает?
– Она... она причина, почему я хочу это сделать правильно.
Иван Петрович хмыкнул, бросил ему пару конусов.
– Ну что ж, начнем с растяжки. И да... – он показал пальцем на Макса, – на этот раз без звезданутости, ясно?

Макс улыбнулся:
– Без звезданутости.

Дети начали подходить. Рыжий мальчишка первым заметил перемену:
– О, Макс, ты сегодня какой-то другой!
– Да? А какой?
– Ну... как настоящий!
Макс рассмеялся и потрепал его по волосам. Где-то на краю поля он увидел Аню. Она наблюдала. И улыбалась.
«Настоящий», – подумал он. – «Да, пожалуй, впервые за долгое время».
Глава 10. Испытание
Раздевалка пахла дезинфекцией и потом. Макс сидел на лавке, туго перематывая эластичный бинт вокруг колена. Руки дрожали. Бесконечные реабилитации. Тысячи часов боли. И вот он – шанс. 

– Ну что, герой, готов? – Иван Петрович стоял в дверях, скрестив руки. 
– Если скажу «нет», это что-то изменит? 

Старый тренер хмыкнул: 
– Нет. Но мне приятно, что ты хотя бы не врёшь. 
Макс встал, сделал пробный шаг. Колено ныло, но держало. 
«Главное – не подвести его. И Аню. И тех пацанов, что теперь смотрят на меня как на героя». 

Когда его имя объявили по громкой связи, трибуны – все пятьсот человек – зааплодировали вяло. 
Не «Локомост». Даже не первая лига. Вторая. Но это начало.
Первое же касание мяча выдало его: пас получился коротким, соперник перехватил. 
– Просыпайся, новичок! – крикнул капитан. 
Макс стиснул зубы. 
«Сосредоточься. Ты не для этого прошёл через всё». 

На 15-й минуте он попытался обойти защитника своим коронным финтом. Нога не успела – мяч ушёл к сопернику. 
– Да ладно, старик, тебе пора на пенсию! – засмеялся защитник. 
Глаза Макса потемнели. 
«Старик? Чёрт возьми!» 
Он рванулся в отбор, выбил мяч, прошёл ещё одного...  И неожиданно для всех нанёс удар с 25 метров. Мяч пролетел в сантиметре от штанги. Трибуны ахнули. 

– Ты чего, псих? – нападающий схватил его за майку после очередного жёсткого отбора. 
Макс не отступил: 
– Играем или целуемся? 
Судья их растащил. К 70-й минуте он вымотался полностью. Нога горела, в глазах стояла пелена. Но когда тренер жестом спросил: «Заменяем?», Макс покачал головой. 
«До конца. Я должен дойти до конца». 

0:0. Не лучший результат, но и не поражение. 
–  В кабинет. К директору, – сказал тренер, хлопнув его по плечу. 
Макс вошёл, всё ещё чувствуя вкус крови на губах. 
– Садись, – директор клуба, полный мужчина с потухшей сигарой в зубах, протянул бумагу. – Мы готовы предложить контракт. 
Макс пробежался глазами по цифрам. В десять раз меньше, чем в «Локомотиве». Но...
– Это стартовая позиция, – пояснил директор. – Докажешь себя – будем пересматривать. 
Макс поднял глаза: 
– Я согласен. 

Аня ждала его на пустой трибуне. 
– Ну?
– Контракт есть. Копейки, конечно.
Аня изучающе посмотрела на него: 
– И что чувствуешь? 
Макс задумался: 
– Знаешь, когда я врезался в того защитника... 
– Да, это было эпично, – она улыбнулась. 
– Я понял, что мне снова нравится играть. Просто играть. Без пафоса, без миллионов. 
Аня взяла его за руку: 
– Значит, всё было не зря. 

Вечером Макс сидел на кухне в своей съёмной квартире (бывшая продана), разглядывая контракт. Телефон завибрировал. Сообщение от рыжего пацана с тренировок: 
«Макс, ты сегодня играл? Мы все болели! Когда покажешь нам новые приёмы?» 
Он улыбнулся и написал: 
«В субботу. Приготовьтесь». 

Потом взял второй лист бумаги – заявление на курсы тренерской лицензии. 
«На всякий случай», – подумал он. – «Потому что теперь у меня есть не только футбол». 
За окном шёл дождь. Но впервые за долгое время Макс чувствовал – внутри у него светит солнце.
Глава 11. Выбор
Весенний вечерний дождь отбивал печальный, настойчивый ритм по карнизу, заставляя окно содрогаться мелкими, нервными вибрациями. В комнате пахло свежезаваренным чаем и влажной весенней листвой, залетевшей на балкон. Аня молча сидела напротив, её пальцы нервно переплетались и расплетались на столе. Внезапно она потянулась к сумке и вынула оттуда плотный белый конверт, положив его на стол перед Максом. Он лежал между ними, как невзорвавшаяся граната.

Макс оторвал взгляд от кружки, в которой медленно оседала чайная заварка.
– Что это? – его голос прозвучал глухо, будто предчувствуя недоброе.

Аня сделала глубокий вдох, готовая прыгнуть в омут.
– Предложение, – выдохнула она, слегка подталкивая конверт к нему. – Из Германии.

Он медленно, почти нехотя, взял конверт. Бумага была гладкой и холодной. Внутри лежали несколько листов с логотипом известной мюнхенской клиники – ведущего реабилитационного центра Европы. Его глаза пробежали по строчкам: «…приглашаем на позицию физиотерапевта…», «…контракт на два года с возможностью продления…», «…передовые методики…», «…высокое вознаграждение…». Каждое слово било по сознанию с пугающей четкостью. Это была не просто работа. Это была её мечта, та самая, о которой она говорила ему ещё на первых курсах института, мечта, ради которой она ночами сидела над учебниками и практиковалась на всех его многочисленных травмах.

И она уедет. В Мюнхен. На два года. А может, и навсегда.
В груди у Макса похолодело, а в висках застучало. Он почувствовал внезапный, животный страх – тот самый, что он испытывал в детстве, когда ночью просыпался один в пустой квартире. Страх потерять. Остаться одному. Снова.
Он опустил взгляд, стараясь скрыть панику, которая наверняка читалась в его глазах. Он уставился на разводы на деревянной столешнице, стараясь совладать с голосом.
– Поздравляю, – сказал он глухо, и эти слова прозвучали фальшиво и неубедительно, как плохо заученная роль.
Аня смотрела на него, ища в его опущенной голове, сжатых губах, пальцы  нервно подрагивали хоть что-то, кроме холодной вежливости. Она ждала большего. Надеялась.

– Я ещё не согласилась, – тихо, но чётко произнесла она, вкладывая в эти слова весь свой страх, всю свою надежду и безмолвный вопрос: «Останови меня. Попроси остаться».
Но он ничего не сказал. Он лишь молча сглотнул комок в горле и отпил из кружки уже остывшего чая, чувствуя, как его мир снова даёт трещину, на этот раз – возможно, непоправимую. А дождь за окном продолжал свой бесконечный и равнодушный стук.

Макс лежал без сна, уставившись в потолок, где призрачные тени от фар проезжающих машин медленно проплывали, как немые киноленты его неудавшейся жизни. Тиканье часов на тумбочке отмеряло секунды, каждая из которых приближала его к неизбежному утру и тому выбору, который он боялся сделать.

«Она уедет. В Мюнхен. В свой яркий, стремительный мир передовых технологий и блестящих перспектив. И что тогда?», – мысль вонзилась в сознание острой занозой. – «Ты останешься здесь, в этом городе, будешь играть во второй лиге на полуразрушенном стадионе перед тремя сотнями скучающих болельщиков. Будешь надеяться, что когда-нибудь... Когда-нибудь твоё колено забудет о травме, агенты случайно забредут на твой матч, и ты снова взлетишь на вершину, о которой теперь лишь горько вспоминаешь. Но это – сказка. А реальность... Реальность такова, что ты уже стал призраком собственной мечты».

Он с силой повернулся на другой бок, смяв простыню. Матрас жалобно заскрипел, нарушая гнетущую тишину ночи.

«А если... А если попросить её остаться?» – это желание возникло внезапно, жгучее и эгоистичное. – «Сказать, что ты не справишься один. Что её присутствие – единственное, что не даёт тебе окончательно сорваться в пропасть. Обнять её, прижать к себе и шептать на ухо все те слова, которые копились в душе все эти месяцы. Умолять. Убеждать. Заставить выбрать себя. Разрушить её шанс ради своего спасения? Ради призрачной надежды, что твоё «когда-нибудь» всё-таки настанет?»

Он сжал веки, пытаясь загнать обратно предательскую слезу, выступившую на глазах. Но перед закрытыми глазами немедленно возникло воспоминание. Яркое, болезненное.

«Ты же уже проходил через это. Помнишь? Тогда, на пике своей славы, ты точно так же требовал, чтобы мир вращался вокруг тебя. Ты отталкивал её, потому что она отвлекала от карьеры. Заставлял выбирать между собой и её собственными мечтами. И ты знаешь, чем это закончилось. Пустотой. Одиночеством. И травмой, которая стала не столько физической, сколько кармической расплатой за твой эгоизм».

Горькая ирония судьбы обожгла его изнутри. Раньше он заставлял её ждать, отодвигал на второй план, считая свои цели важнее. Теперь же он сам стал тем, кого можно легко отложить «на потом».

Он открыл глаза и снова уставился в потолок, но теперь уже не видел ни теней, ни трещин в штукатурке. Он видел лишь её лицо – озарённое счастьем от предложения, которое она так ждала. И понимал, что настоящая любовь – это не цепкие руки, удерживающие другого человека в клетке твоих страхов. Это – распахнутая дверь. Даже если тебе от этого будет невыносимо больно.
«Ты знаешь, чем это закончится» – последняя мысль прозвучала в его голове уже не как вопрос, а как приговор. Приговор, который он должен был вынести себе сам.

Утром они встретились у реки. Аня стояла, опираясь на перила, ветер трепал её волосы. 
– Когда нужно дать ответ? – спросил Макс. 
– Через неделю.
– Ты поедешь? 
Она повернулась к нему. 
– А ты что хочешь? 
Макс сжал кулаки. 
– Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Это не ответ. 

Он посмотрел на воду. 
– Если я скажу «останься» – ты возненавидишь меня через год. Если скажу «поезжай» – я возненавижу себя.
Аня молчала. 
– Я не знаю, что выбрать, – признался он. 
 
Вечером раздался звонок. Его агент из «Локомоста». 
– Макс, слушай, есть вариант! «Ростов» интересуется тобой. Это же Премьер-лига! 
Макс замер. 
– Но я только подписал контракт... 
– Да плевать! Это «Ростов»! Они готовы выкупить тебя. Ты вернёшься в большой футбол! 
Вернуться. Играть на топ-уровне. Зарабатывать. Но...
– Мне нужно подумать. 
– О чём думать?! Это шанс! 
Макс положил трубку. 

Он пришёл к Ивану Петровичу. Старик пил чай на кухне своей маленькой квартиры. 
– «Ростов»? Неплохо, – хмыкнул он, выслушав Макса. 
– Я не уверен.
– Чего ты боишься? 
Макс крутил стакан в руках. 
– Что снова стану тем самовлюблённым идиотом. 
– А кто сказал, что станешь? 
– В прошлый раз так и вышло. 
Иван Петрович отхлебнул чаю. 
– Ты сейчас другой. Но выбор за тобой. 

Аня собирала вещи. Не потому что решила, а просто на всякий случай. 
– «Ростов» – это серьёзно, – сказала она. 
– Да. 
– Ты поедешь? 
Макс посмотрел на неё. 
– А ты?
Она остановилась, держа в руках свитер. 
– Я не знаю. 
Он подошёл ближе. 
– Я боюсь потерять тебя. Но ещё больше боюсь стать тем, кем был. 
Аня положила свитер обратно. 
– Тогда, может, нам обоим нужно перестать бояться?

Утром Макс сидел на кухне с двумя контрактами перед собой. 
Один – из «Ростова». 
Другой – из местной академии, предложение стать тренером молодёжки. 
Он взял телефон. Набрал номер агента. 
– Я остаюсь тренером.
Потом повернулся к Ане, которая стояла в дверях. 
– А ты? 
Она улыбнулась. 
– Я тоже. 
Глава 12. Не тот герой
Телефон на тумбочке вибрировал и подпрыгивал, словно раненая птица, разрывая тишину комнаты. Он разрывался от звонков. Агент. Директор «Ростова». Даже бывшие партнеры по «Локомосту» – все они хотели узнать одно и то же, задать один и тот же вопрос, который висел в воздухе тяжёлым, невысказанным давлением.

Макс стоял у окна, спиной к этому цифровому безумию, и смотрел во двор. Его взгляд был прикован к детской площадке, где ватага мальчишек азартно гоняла потрёпанный мяч. Один из них, рыжий и веснушчатый, с невероятным старанием пытался повторить тот самый коронный финт – «вертушку» с подкруткой, который когда-то был визитной карточкой Макса в «Локомосте». У мальчишки не получалось. Он раз за разом терял мяч, спотыкался, падал на землю, но тут же вскакивал, отряхивал ладони и пробовал снова.

«Я был таким же. Когда-то. Таким же упрямым, таким же голодным до игры. Я готов был разбиться в лепёшку, лишь бы мяч оказался в сетке. И для меня тоже тогда существовал только он – этот кожаный мяч, ворота и трибуны, которые обязательно, однажды, будут кричать моё имя», – пронеслось в голове у Макса с щемящей, почти физической болью от той потерянной простоты.

Очередной звонок сорвал телефон с тумбочки. Макс медленно, будто сквозь воду, повернулся и поднял трубку. Он уже знал, кто это.

– Макс, ты меня слышишь, чёрт возьми?! – голос агента Сергея Михайловича вылетал из динамика шипящим, искажённым раздражением и недоумением. – Я уже двадцать раз позвонил! Ты вообще в адеквате?

– Слышу, – тихо, почти шёпотом, ответил Макс. Его голос звучал устало и отрешённо.

– Это же «Ростов»! Премьер-лига! Понимаешь ты это или нет? Они готовы простить тебе всё: и травму, и пропущенный сезон, и все эти твои… твои депрессивные выкрутасы! Они предлагают тебе шанс! Единственный шанс вернуться в большой футбол! Ты понимаешь, что ты сейчас делаешь? Ты отказываешься от Премьер-лиги!

Макс закрыл глаза. Перед ним проплыли образы: сияющие огни огромного стадиона, рёв трибун, восторженные лица фанатов, хлопки по плечу от партнёров, счастливое лицо отца на трибуне… Всё, о чём он мечтал с детства. Всё, ради чего жил. Всё, что потерял.

«Понимаю. Я всё прекрасно понимаю. Но я уже не тот голодный пацан с дворовой площадки. И не тот самовлюблённый мажор, мчавшийся на новом „Мерседесе“ мимо этих самых качелей. Я – другой. И этот другой больше не гонится за славой, которая оказалась мишурой и дымом. Он устал бояться упасть. Он хочет просто играть. Или учить других играть. Или просто быть счастливым у окна, наблюдая за тем, как кто-то другой пытается повторить его финт».

Он сделал глубокий вдох, глядя в окно на рыжего мальчишку, у которого наконец-то почти получилось сделать то самое движение. Почти.

– Серёж… – голос Макса внезапно стал твёрдым и спокойным. – Передай в «Ростов». Спасибо. Большое человеческое спасибо за шанс. Но…
Он видел, как мальчик поднял счастливое, перепачканное землёй лицо к своему другу, крича что-то победное.
– …Я не еду.
Тишина в трубке была оглушительной. Потом раздались короткие гудки. Макс опустил руку с телефоном и положил его на подоконник. Экран погас. Снаружи донесся радостный, ликующий крик. Это у того рыжего мальчишки наконец-то получилось.

Аня сидела на кухне, пила чай и смотрела на него. Не осуждая. Не уговаривая. Просто ждала. 
– Ты уверен? – спросила она наконец. 

Макс медленно опустился на стул напротив Ани, и в тишине кухни скрипнула половица – такой же знакомый, родной звук, как и биение её сердца. Он осторожно, почти с благоговением, взял её руки в свои. Её пальцы были холодными, и он сжал их, пытаясь согреть своим теплом, передать то, что наболело на душе.

– Раньше, – начал он, и голос его звучал тихо, но твёрдо, без прежней бравады, – я был уверен, что герой – это тот, кого несут на руках после забитого гола. Тот, чьё имя скандируют трибуны, а на рекламных щитах красуется его улыбка. Тот, кто поднимает над головой блестящий кубок и чувствует себя повелителем мира. Я гнался за этим миражом, как за единственной истиной. Я думал, что счастье – это овации. Это действительно так, но временно.

Он умолк, глядя на их переплетённые пальцы, словно находя в них опору.
– А теперь? – тихо спросила Аня, и в её глазах плескалось понимание и бесконечная нежность.
– Теперь я знаю, – Макс поднял на неё взгляд, и в его глазах она увидела ту самую зрелость, которую он приобрёл такой дорогой ценой, – что настоящий герой – это не тот, кто сияет в ослепительных лучах. Это тот, кто тихо, без фанфар, помогает другим найти свой свет. Тот, кто даёт руку, а не указывает ею на табло. Как Пётр Мартынович, наш лесник и любитель астрономии. Как Иван Петрович, который не отступился от меня, когда все остальные давно махнули рукой. – Он горько усмехнулся. – И даже как моё собственное, предательски хрустнувшее колено. Оно, чёрт возьми, оказалось самым суровым, но самым честным тренером. Оно сломало меня, чтобы заставить собрать заново – уже другого человека. Научило меня уму-разуму, который не найдёшь ни в одной книге.

Аня смотрела на него, и её улыбка была сквозь слёзы – светлая и безгранично счастливая.
– Значит, – прошептала она, – будешь тренировать наших пацанов? Делать из них не звёзд, а людей?

– Да, – твёрдо ответил Макс. – Буду учить их не только бить по воротам, но и подниматься после падений. И… – он сделал паузу, и его взгляд стал беззащитным, как у того мальчишки, каким она знала его когда-то, – буду рядом с тобой. Если ты, – он сглотнул, – если ты ещё не передумала. После всего этого бардака. После моих ошибок.

Аня рассмеялась. Этот смех прозвучал как самый радостный гимн, который он когда-либо слышал. Он был полон любви, прощения и облегчения.
– Я ждала этого не один год, Макс. Ждала, когда же ты наконец-то увидишь то, что я видела в тебе всегда. Думаешь, сейчас, когда ты наконец нашёл себя, я откажусь? От тебя? От нашего общего будущего?

Она высвободила одну руку и коснулась его щеки. Её прикосновение было тёплым и верным, как якорь в бушующем море.
– Мы прошли через слишком много, чтобы отпустить это сейчас.
И в этот момент Макс понял, что это и есть его главная победа. Не кубок, не контракт, не крики фанатов – это тихое «мы» в уютной кухне, тёплые руки в его руках и путь, который наконец-то привёл его домой.

Стадион. Вечер. Пустые трибуны, только ветер гоняет по полю обёртки от семечек. 
– Ну что, тренер, – Иван Петрович хрипло засмеялся. – Теперь ты официально старый. 
Макс пнул мяч, валявшийся рядом. 
– Я мог бы вернуться. Попробовать. 
– Но? 
– Но я не хочу снова потерять себя. 
Старый тренер кивнул. 
– Значит, будешь учить других не повторять твоих ошибок. 
– Да. 
– Хороший выбор. 

Максим легко шагал по дороге. Горели вечерние огни. Ветер играл в его волосах, а в груди было непривычно и светло. Он шёл, и каждый шаг отдавался в сердце не болью, а спокойной, ровной уверенностью.
«Странно, – думал он, глядя на расстилающиеся перед ним знакомые просторы улицы. – Когда-то, кажется, в прошлой жизни, я мечтал лишь об одном: чтобы моё имя выкрикивали десятки тысяч глоток, сливаясь в единый оглушительный рокот, чтобы стадион содрогался от того, что это я – Максим Ковалёв – забил решающий гол. Я жаждал, чтобы это имя гремело, чтобы его знали, боялись, обожали».

Он улыбнулся про себя, с наслаждением вдыхая запах скошенной травы и влажной земли. «А теперь… Теперь мне нужно куда меньше. Теперь мне достаточно видеть, как загораются глаза у того рыжего бесёнка, когда у него наконец-то получается тот самый удар, который он неделями не мог взять. Видеть, как он поднимает голову и ищет мой взгляд, чтобы разделить эту маленькую, личную победу. И его улыбка, восторженная и радостная, для меня теперь громче любых трибун. В ней вся правда».

Его взгляд невольно скользнул вниз, на колено. Он остановился и положил на него ладонь, словно касаясь старого, строптивого, но бесконечно ценного товарища.
«Спасибо, брат, – мысленно обратился он к своей старой травме. – Спасибо за больную, жестокую, но честную учёбу. Ты не просто порвала мои связки – ты разорвала мой старый, надуманный мир. Ты заставил меня пасть на самое дно, чтобы я оттолкнулся от него и всплыл – другим. Без тебя я так и остался бы тем самовлюблённым мальчишкой, который видел в мяче лишь ступеньку к славе. Ты научил меня слышать не рёв толпы, а тихий стук собственного сердца, и видеть не ворота, забитые до отказа, а одного-единственного мальчишку, для которого мой правильно поставленный пас – целая вселенная».

Он постучал ладонью по колену – легко, по-дружески – и снова зашагал вперёд, навстречу крикам, смеху и летящему навстречу мячу. Он шёл не как бывшая звезда, а как человек, нашедший своё настоящее место. И это место было здесь, на поле, рядом с ними.
Через неделю: 
– Макс, смотри! – рыжий пацан закричал на тренировке, забивая гол в «девятку». 
– Отлично! – Макс поднял руку для «дай пять». 
На трибунах сидела Аня. Она снимала его на телефон – не для соцсетей, просто на память.  Иван Петрович дремал на лавке запасных, прикрыв кепкой лицо. 
Макс оглядел поле. 
«Я не тот герой, о котором мечтал, но я тот, кто нужен этим ребятам, и ей, и самому себе».

Лучи заходящего солнца золотили края футбольного поля, когда взгляд Максима снова выхватил из привычной суеты знакомую фигуру – того самого мальчишку, лет пятнадцати в инвалидной коляске. Его уже не в первый раз привозила сюда мать – аккуратная, чуть уставшая женщина. Она, как всегда, подкатывала коляску к самому краю поля, к старой скамейке, оставляла сыну бутылку с водой и терпеливо усаживалась рядом, погружаясь в книгу.

Максим наблюдал за ними краем глаза уже несколько тренировок. Парень не просто «глазел» - его глаза горели особым, жадным вниманием. Он следил не за общим хаосом игры, а за отдельными элементами: постановкой корпуса при ударе, движением ноги при пасе, работой корпуса в обороне. Он мысленно был на этом поле.

В этот раз Максим не просто кивнул им издали. Закончив объяснять упражнение группе ребят, он твёрдыми шагами направился к скамейке. Тень от его фигуры упала на колёса коляски.

Мальчик вздрогнул, оторвавшись от наблюдения за игрой, и удивлённо поднял глаза. Его взгляд был ясным и умным.

– Подожди меня здесь, – сказал Максим. Его голос прозвучал не как приказ, а как просьба между своими. – Как только закончится тренировка – поговорю с тобой. Хорошо?
Парень растерянно кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

Максим подобрал мяч, свистнул в свисток: 
– Так, пацаны, работаем над передачей! 
Он вёл тренировку молодёжной команды.

Раздался финальный свисток. Все отправились переодеваться. Максим присел на корточки перед коляской, чтобы быть на одном уровне с парнем, его колени непривычно, но терпимо хрустнули.
– Как зовут-то, пацан?
– Игорь, – чуть слышно ответил мальчик, а затем, сделав усилие, чётко и громко добавил: – Игорь Горский.

– Игорь Горский, – повторил Максим, как бы пробуя имя на вкус. – А футбол любишь или просто так, мимо проходил, глазеешь?

Игорь открыл рот, чтобы ответить, но его опередила мать, отложившая книгу. В её глазах вспыхнула привычная, натренированная годами защитная готовность объяснить, рассказать, извинить.

– Очень любит, – быстро заговорила она, ласково положив руку на плечо сына. – Он у нас главный эксперт. Все команды высшей лиги знает, всех футболистов в лицо, статистику, переходы… В телефоне одни спортивные приложения.

Максим внимательно смотрел не на неё, а на Игоря. Он видел, как по щекам парня разливается краска смущения, но в его глазах не было стыда – лишь жаркое, нетерпеливое желание сказать что-то своё.

Максим мягко перебил женщину, обращаясь напрямую к Игорю:
– А правила? Судейские жесты, положения «вне игры», штрафные… В этом разбираешься?

Игорь Горский громко, искренне и как-то по-взрослому умно рассмеялся. Его смех был полон уверенности, которой не было в его теле.
– Да я вам всю судейскую инструкцию наизусть могу рассказать! И про офсайды с закрытыми глазами объяснить!

В его голосе не было хвастовства. Только страсть. Та самая, которую Максим узнавал в себе много лет назад. Та, ради которой всё и начиналось.

И в этот момент Максим Ковалёв, бывшая звезда, а ныне – тренер, понял, что его миссия только начинается. И что настоящее поле битвы – не всегда покрыто травой. Иногда оно – в глазах парня в инвалидной коляске, который знает о футболе всё, кроме одного: каково это – бежать по полю на своих ногах.

– Слушай сюда, Игорь Горский, – начал Максим, и в его голосе зазвучали ноты деловой серьёзности, смешанной с азартом. – У меня для тебя есть одно предложение. Официальное. Я хочу, чтобы ты стал нашим клубным спортивным комментатором. Нашим голосом.

Он сделал паузу, давая словам улечься.
– Наша команда будет часто уезжать на выездные матчи, турниры. А дома остаются родители игроков, их бабушки, дедушки, младшие братья и сестры, одноклассники, фанаты. Все те, кто не может поехать, но болеет душой. Они будут подключаться к нашему онлайн-каналу, а ты… ты будешь им глазами и ушами. Ты будешь комментировать для них всё, что происходит на поле.

Максим оживился, его жесты стали шире, как будто он уже видел эту картину.
– И вот что важно: когда игра остановится, кто-то будет тянуть время, катать мяч, спорить с судьёй – ты используешь эту паузу. Успей рассказать и про нашу команду, и про соперников. Кто как играет, какие сильные стороны, где слабина. Чтобы наши болельщики чувствовали себя не просто зрителями, а настоящими участниками игры. Ну, как тебе такая работа?

Игорь замер. Его рот был приоткрыт, а глаза стали круглыми, как два блюдца. Он смотрел на тренера, словно тот предложил ему полететь на Марс.
– Я… я не знаю, – прошептал он наконец, и его пальцы сжали колёса коляски. – Я… этому же надо учиться: голос ставить, дикцию, термины… Я же просто…

Его мать, сидевшая рядом, тоже смотрела на Максима с одинаковым выражением полнейшего изумления и недоверия на лице. Казалось, они оба ожидали, что тренер сейчас рассмеётся и скажет: «Да я пошутил!».

Но Максим не смеялся. Его лицо оставалось абсолютно серьёзным и даже строгим.
– Конечно, учиться, – твёрдо согласился он. – Всему надо учиться. И ты начнёшь со следующей тренировки. Ты будешь комментировать всё, что видишь, для меня. Мне со стороны не всё видно, а вторая пара зорких глаз – а в твоём случае и умных глаз – никогда не помешает.

Он выдержал паузу, глядя прямо на Игоря, вкладывая в свой взгляд всю уверенность, которой не было у мальчика.
– И вот твоё первое и самое важное задание. Начиная с завтрашнего дня, ты должен вслух, громко и чётко комментировать всё, что видишь вокруг. На улице, дома, по дороге сюда. Вот идёт мужчина в синей куртке, переходит дорогу в неположенном месте. Вот две девушки смеются, одна держит в руках жёлтые цветы. Вот воробьи дерутся за корку хлеба. Всё, абсолютно всё.

Уголки губ Максима дрогнули в лёгкой улыбке.
– И если на тебя будут не очень добро коситься – а будут, поверь – ты улыбайся во весь рот и говори: «Извините, я учусь на спортивного комментатора. Это моё домашнее задание». Понял?

Игорь медленно кивнул, всё ещё не в силах вымолвить ни слова. Но в его растерянных глазах уже загорался крошечный, но очень упрямый огонёк – огонёк азарта и внезапно нахлынувшей надежды. Его мать молча смахнула скупую слезу с ресниц и крепче сжала его плечо. Они оба понимали: тренер Ковалёв только что предложил Игорю не просто развлечение. Он предложил ему целый новый мир.
Глава 13. Чемпионат в Детской футбольной лиге.
Футбольная команда «БАЙТ-ТИМ» Максима Ковалёва совершила невозможное и вышла в финал регионального турнира. Для скромной команды, собранной из ребят, которых когда-то считали неудачниками, это была уже огромная победа. Но в раздевалке перед матчем царила не истеричная эйфория, а сосредоточенная, стальная тишина. Ребята, закалённые тяжёлыми тренировками и уроками не только футбола, но и жизни от своего тренера, настраивались только на максимум.

Игра проходила на нейтральном поле в городе Пушкин Ленинградской области, на стадионе «Царское Село». Погода была настоящей футбольной: низкое серое небо, нависающее над полем, и лёгкая морось, делающая газон скользким и быстрым.

Максим ещё раз окинул взглядом своих игроков перед выходом и не мог не отметить про себя внутреннюю трансформацию. Он заметил, что команда стала играть совсем по-другому, более собранно и уверенно с того самого момента, как их игры начал комментировать Игорь Горский для онлайн-трансляции. Осознание того, что за каждым пасом, каждым отбором следят не только они сами, но и их родные, которые не могут приехать, добавило ребятам невероятной ответственности и собранности. Они играли не только за себя, но и для них.

Перед самым выходом на разминку ребята, как всегда, слаженно помогли Игорю занять идеальную позицию для комментирования у центрального сектора, установили камеру на штатив, проверили связь. Это был их особый ритуал.

В этот момент мимо проходила команда соперников – физически мощные, самоуверенные ребята из спортинтерната. Воздух, уже наполненный предматчевым волнением, на мгновение застыл, стал густым и колючим. Едкое замечание, брошенное одним из соперников – высоким, самоуверенным защитником – повисло в пространстве, словно выжидая реакции:

– И чего вы таскаете с собой этого чувака в коляске на все соревнования? – громко, с наигранным презрением в голосе произнёс он, кивнув в сторону Игоря. – Талисман он ваш, что ли? Без него нет удачи?
Другой, хохоча, выкрикнул:
– Эй, колясочник, ты им за победу платишь, что они тебя возят, как икону? Или это такая акция – собери инвалида, получи овацию?
– Нет, они не могут понять, у них футбол или Паралимпийские сборы. Вы уж определитесь. А то мы не поняли, на победу играем или сочувствие собираем?

Слова прозвучали как пощёчина. Ребята из «БАЙТ-ТИМ» замерли на месте, как вкопанные. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, суставы побелели. В их глазах, только что светившихся азартом, вспыхнул чистый, недетский гнев. Тела напряглись, готовые ринуться в бой за своего товарища. Но… ни один из них не сделал и шага вперёд. Они стояли, дыша тяжело и громко, вспоминая уроки Максима, который твердил им: «Глупость надо обессиливать, а не кормить своей энергией».

Максим спокойно, почти небрежно, шагнул вперёд, став живым щитом между своими вспыльчивыми игроками и задирой. Его движение было плавным и уверенным. Он посмотрел на обидчика абсолютно невозмутимым, даже слегка скучающим взглядом, будто тот был не врагом, а надоедливой мухой. Он не стал кричать, угрожать или вступать в пререкания. Вместо этого его голос прозвучал спокойно, почти по-деловому, с лёгкой, едва уловимой ноткой иронии.

– Ты почти угадал, – ответил он первому парню, не замечая выкрики других. – Наш талисман и наше секретное оружие в одном лице, – он кивнул в сторону Игоря, который сидел гордо выпрямившись, с горящими глазами. – Его зовут Игорь, и он сегодня всё, что вы здесь сделаете неправильно – каждый промах, каждый неверный пас, каждую грубость – будет комментировать в прямом эфире для наших болельщиков. Так что, – Максим сделал паузу, чтобы слова обрели нужный вес, – играйте ярко, красиво и по правилам. Вам же потом приятнее будет пересматривать запись своих подвигов.

Его тон, абсолютно спокойный и обезоруживающе-ироничный, застал насмешников врасплох. Те ожидали всего чего угодно – агрессии, ответных оскорблений, нервной суеты, – всего, что могло бы выбить соперников из колеи перед матчем. Вместо этого они получили полное, почти дружеское согласие и… лёгкий, но очень ощутимый намёк на то, что за каждым их действием теперь будет пристально следить незримая аудитория. Самоуверенная ухмылка сползла с их лица, сменившись смущённым и растерянным выражением. Зачинщик сдержанно хмыкнул, что-то неразборчиво пробормотал себе под нос и, избегая встречных взглядов, быстрее зашагал догонять свою команду, которая уже выходила на разминку.
Напряжение спало. Ребята из «Байт-Тим» перевели дух, их кулаки разжались. Максим обернулся к ним:
– Видите? Не кормите троллей. Либо игнорируйте, либо соглашайтесь и преувеличивайте. Это лишает их энергии. Всё? Тогда идите и разомнитесь. И помните, за вами наблюдает самый зоркий комментатор в футбольной сфере.
Их «секретное оружие», Игорь, уже настраивал микрофон, готовый к работе.

Первый тайм прошёл в упорной борьбе. Соперники владели игровым преимуществом, но «БАЙТ-ТИМ» оборонялся отчаянно, как и учил Максим: блоками, перекрывая пространство.

Игорь вёл трансляцию чётко и страстно:
«...Мяч у 10-го номера соперников. Дмитрий Иванов вступает в единоборство, выбивает мяч! Молодец! Отдаёт пас на фланг нашему Сергееву... Аут. Будет вброс в пользу «Вихря». Ребята, держитесь! Соперник активно давит, но наши держат оборону на „пять с плюсом“! Мама Лёши, ваш сын – настоящий каменный блок в защите!»

Во втором тайме «БАЙТ-ТИМ» перехватил инициативу. За десять минут до конца матча их быстрый атакующий защитник получил мяч на правом фланге и сделал навес в штрафную.
Игорь закричал в микрофон, его голос сорвался от волнения: «...Алексей делает передачу в штрафную! Вратарь соперника теряет мяч в воздухе! Вываливается прямо под ноги нашему… номер девять, Рыжову… Удар! Гоооооол! Гооооол! Гооооол команды «БАЙТ-ТИМ»! Толик Рыжов! Родные, радуйтесь! Какой момент! Родители, вы это слышите! Мы ведём в счёте! Я не верю своим глазам!»

Стадион взорвался криками. Ребята сгрудились в куче, празднуя гол. Максим на тренерской скамейке сжал кулаки в немом триумфе. А Игорь, с сияющими глазами, продолжал вещать, его голос был полон неподдельной гордости за своих друзей. Он был не талисманом. Он был их голосом, их частью команды, и это была самая большая победа для всех.
Эпилог
Лёгкий морозец рисовал узоры на витринах нового спортивного центра. Макс остановился у входа, поправляя табличку: 
«Академия Ковалёва. Футбол без границ»
Из-за угла вышла Аня, неся стаканы дымящегося кофе. 
– Ну, директор, как ощущения? 

Макс взял свой стакан, почувствовав, как тепло проникает в замёрзшие пальцы. 
– Странно. Раньше я выходил на поле, чтобы все кричали моё имя. Теперь я здесь, чтобы помогать другим.
Аня прикоснулась к его руке: 
– И каково это – быть на другой стороне? 
Он посмотрел на пустую пока площадку, где через час зазвучат детские голоса. 
– Это... честно. Не знаю.
Рыжий пацан – теперь уже не такой маленький – ворвался первым, громко топая новыми бутсами. 
– Макс! Это правда твоя академия?
– Наша, – поправил Макс. – Моя и Ани. 
– Круто! – мальчишка озирался. – А я смогу тут тренироваться? 
– Если будешь слушаться тренера.
–А кто тут тренер? 
Макс улыбнулся и надел свисток на шею. 
– Угадай. 

Вечером, когда последние дети разошлись, в дверь постучали. На пороге стоял журналист из спортивного издания. 
– Ковалёв, можно взять интервью? О вашей академии? 
Макс хотел отказаться, но Аня взяла его за руку: 
– Расскажи. Пусть знают, что есть другой путь. 

За чаем журналист спросил: 
– Вы не жалеете, что карьера сложилась иначе?
Макс посмотрел на стену, где висели фото его воспитанников, а не его собственные голы. 
– Знаете, когда я забивал в топ-лиге, трибуны скандировали моё имя. Но когда мой воспитанник забил первый гол в юношеском чемпионате... – он замолчал. – Это сложно объяснить. Это в тысячу раз громче. 

Поздно вечером они с Аней остались вдвоём в пустом зале. 
– Ты счастлив? – спросила она, поправляя коньки на полке (теперь в центре было и отделение для хоккея). 
Макс обнял её за плечи: 
– Ты же видишь. 
– Хочу услышать. 
Он повернул её к себе: 
– Раньше я думал, что счастье – это когда тебя показывают по телевизору. А оно оказалось вот здесь. В этом зале. В твоих глазах. В каждом мальчишке, которому я могу передать то, что знаю. 
Аня прижалась к его груди: 
– Значит, мы выиграли. 
– Что? 
– Главный матч. 

Ночью Макс застыл у окна своего кабинета, глядя на освещённую луной спортивную площадку. 
Где-то там лежит мяч, забытый последним учеником. 
Где-то в ящике стола пылится его старый контракт с «Локомостом». 
Где-то в телефоне хранится последнее сообщение от агента: «Ещё не передумал?» 

Но всё это – уже другая жизнь. Он повернулся и увидел на столе фото – он, Аня с малышкой на руках и их первые воспитанники, все с глупыми счастливыми лицами. 
На обороте надпись: «Настоящая команда». Макс выключил свет и пошёл домой. 
Туда, где его ждали.