12. Распутье

12. Конец оккупации

Прошло 2 года, как фашистские оккупанты вторглись на территорию Брянщины. Жители Берёзкино, уставшие от немецкого произвола и насилия, с облегчением и радостью слушали нарастающий с каждым днём гул войны. Фронт приближался, его дыхание становилось всё громче.

Грядущие перемены ощущались во всём. Гарнизон Гористое готовился к обороне, комендатура в панике свёртывала свою деятельность. Первыми задёргались полицаи. Они видели, что немецкая власть, казавшаяся вечной и всесильной, под ударами Красной Армии рушится. Растерянные, понимая, что народное наказание теперь неминуемо, они до последнего момента пытались держаться вблизи своих хозяев, демонстрируя им свою преданность.

Хомутайло, нервный и злой, последние дни, боясь мести партизан, не выходил из комендатуры. Он лихорадочно обдумывал: «Как быть дальше?» Загнанный в угол, он с каждым днём всё яснее понимал, что решение было одно – уходить вместе с немцами.

- Сидор, теперь тебе высылкой не отделаться, - злорадствовал он, - от советской власти получишь достойный подарок – виселицу или расстрел.
- Каждому своё воздастся, - спокойно отреагировал Комлёв.
- Ты о чём? – удивился Герасим.
- В библии так сказано.
- Жизнь – не библия, получишь по полной мерке, - Хомутайло заржал, как жеребец, довольный, что и старосту – давнего противника загнал в тупик. – Собирайся в дорогу, вместе будем бежать. Новые документы оформим.
- Куда бежать? Везде война.
- А здесь виселица. Или надеешься на что-то? – он внимательно сверлил взглядом старосту. - Теперь мы друзья до гробовой доски, - удовлетворённый поникшим видом недруга, он злорадно добавил:  «Дальше вместе по жизни пойдём - одного поля ягоды».

Через Гористое стали отходить на запад первые части противника. Гарнизон села был усилен немецкой пехотной ротой.

В очередном донесении Комлёв сообщил о произошедших изменениях и прибытии в гарнизон сил усиления.

Ночью Сидор спал плохо, тревожные мысли долго не покидали его. Проснулся он в смутном ожидании неприятных известий. Природное интуитивное чувство редко его подводило.
- В Гористом ночью бой был. Говорят, что много побито и немцев, и наших, - Полина, вернувшаяся с подворья, была встревожена, её руки тряслись.
- Откуда известно?
- Пустозвонов сообщил.

Раздался стук в дверь, и вошедший в дом посыльный от Герасима передал: «Прибыть в комендатуру».

В Гористом после прошедшей ночи были заметны резкие перемены. По улицам куда-то спешили вооружённые всадники на лошадях, была видна подготовка немцев к отходу из гарнизона.

- Село пытались взять, - зло и растерянно выдавил Хомутайло.
- Фронт же ещё не подошёл вплотную… - изображал непонимание староста. – Кому нападать?
- Партизаны хотели отличиться, вот и провели операцию по овладению гарнизоном.
- Отразили нападение?
- Да, полегло их много. Даже комиссар Щербинин убит, но отбили его партизаны и мёртвого унесли. Не знали, видимо, что рота усиления размещена в гарнизоне, - делился Герасим. – Однако и гарнизон обескровлен, чудом удержались, - в голосе был явный страх и тревога.
- Что же делать? – упавшим голосом произнёс Комлёв, а у самого лихорадочно застряла мысль: «Щербинин, Щербинин… Как же теперь без него?».
- Собирайся, завтра уходим. Новые документы я уже выправил, благодарить будешь за заботу.

В родной деревне, проходя по улице, Сидор почувствовал нескрываемую ненависть во взглядах жителей, бросаемых в его сторону. В тайнике же обнаружил не изъятое донесение и понял: «Не знали партизаны о дислокации немецкой роты в Гористом, поэтому и понесли большие потери», - от этой мысли стало ещё больнее, а его вина значительно возросла.

Он мгновенно осознал случившуюся с ним катастрофу: «Теперь оправдать и объяснить его действия, как старосты, будет некому. Погиб единственный человек, который мог это сделать».

О гибели в тяжёлом бою Щербинина - комиссара партизанского отряда, сочувствуя, уже говорили все односельчане, знавшие и уважавшие его.

Полина, увидев мужа, находившегося в явном смятении, сразу почувствовала: «Что-то произошло», - но не спешила задавать вопросы, зная, что он и сам всё объяснит.

- По заданию Щербинина работал я эти два года в интересах партизан, - начал Сидор. – Делал то, что поручал Василий. Только он мог это подтвердить, но его уже нет – погиб. Тебе не говорил, чтобы не пугать и не увеличивать опасность, - пояснил он.
- Что же теперь делать?
- Надо уезжать подальше. Ты оставайся в деревне, - предложил он, - тебя не тронут.
- Нет, - уверенно, как давно принятое решение, ответила Полина. – Я с тобой. Куда ты – туда и я, одной верёвочкой мы вместе связаны.
- Тогда собирайся, завтра уезжаем, - принял окончательное решение Комлёв. – Придут наши – мне не простят, и ты пострадаешь, а объяснить мы ничего не сможем.

Отъезд Комлёва, как и Хомутайло, никого не удивил. Все видели в них врагов – пособников оккупационных властей.

- Рвут подмётки, фашистские подонки! – ожесточённо и с негодованием изливали жители накопившийся негатив. - Далеко ли убегут от мести народной?
- Сидор не лютовал, как другие полицаи, старался смягчить жёсткие меры новой власти, даже пытался порой и помочь некоторым из нас, - робкий голос в защиту Комлёва был тут же забит озлоблёнными выкриками уставших от фашистского произвола жителей деревни.