Три брата в Великой войне 1914-1918 Ч2 - Владимир

…Он ушёл в армию добровольцем в 1914 году с началом войны в соответствии с законами Российской Империи и прошёл всю I мировую войну вместе с 23-м сибирским стрелковым полком.

А это был весьма нелёгкий путь: там был и Брусиловский прорыв, и «Тарнопольская катастрофа» 1917 года.

Служил он медиком и, демобилизовался 9 января 1918 г. с должности начальника медсанчасти 23-го сибирского стрелкового полка, сразу же вернувшись в Клин. Тут с ним приключилась совершенно удивительная история, вероятно, вполне обычная для того времени.

После демобилизации он с братом Леонидом и своими дядьями владел лесной торговлей, размещавшейся на Ново-Ямской улице, д.3 (позже в этом доме был ГорТоп и ЛесХоз).

В самом начале мая 1918 года в контору братьев заявились два сотрудника клинского СовДепа и пересчитали весь товар.

А братьям заявили, что теперь они должны отпускать товар по ордерам СовДепа и выставлять счета за него.

Только, вот, оплачивать лес, отпущенный по его ордерам, СовДеп не спешил. А прекратившие выдавать лес «за так» братья оказались в тюрьме на 3 месяца.

Усилиями своего дяди Алексея Анисимовича, дошедшего до Комиссара Внутренних дел РСФСР, они были отпущены на свободу после подписки, что не имеют претензий к власти и не станут выступать против неё.

С конца 1918 по 1919 работал в МОПленБеж'е (организации, занимавшейся организацией помощи пленным, беженцам и перемещённым лицам), потом был мобилизован на борьбу с эпидемией тифа в Саратовской губернии, где повстречал свою суженую,  и вернулся в Клин уже с молодой женой-учительницей Марией Степановной (в девичестве Терсинской).

Её отец Стефан (Степан) Фёдорович Терсинский  был «земледельцем», но какое-то время по рассказам родственников служил объездчиком (лесничим?) в имении графини Орловой.

В 1927 г., накануне «раскулачивания» и изгнания из отчего дома, Владимир Васильевич построил себе дом в Клину (почти напротив кирпичного  родительского) на той же Ново-Ямской (бывшей Задней) улице, в котором прожил до 1965 г., работал он счетоводом (бухгалтером) на заводе «Химволокно», потом вышел на пенсию.

И о своей военно-медицинской молодости молчал...  Я только лет через десять после его смерти, разбирая его документы, нашёл справку об увольнении со службы.

Сам он от расспросов уходил в сторону, говорил только что был на I мировой войне фельдшером.

А из документов следовало, что он был начальником медико-санитарной службы 23-го Сибирского стрелкового полка…

Однако, это всё открылось мне много позже,  а тогда я знал, что мой родной дед, Владимир Васильевич Тябликов, «дедушка», как я всю жизнь его называл, родился 26 июня (9 июля) 1892 г. в уездном городе Клин Московской губернии.

В семье моего прадеда Василия Анисимовича было 6 детей: 4 братьев и две сестры (и ещё два брата, как я знаю теперь, умерли во младенчестве).

Как следует из воспоминаний Леонида, семье никто из родственников особенно не помогал, кроме Алексея Анисимовича, служившего в охране царя в Москве.

Сейчас кажется странным, но братья Василия Анисимовича, Семён и Аркадий, совершенно не принимали участия в жизни семьи умершего брата, занятые собственными семейными проблемами.

Можно предположить, что такое положение дел в конечном итоге и привело к отчуждению между представителями ветвей рода.

Поэтому старшие мальчики, Владимир с Леонидом (Сергей уже был в военном училище), были вынуждены заниматься заготовкой и распиловкой леса в семейных лесных угодьях, чтобы поддержать мать.

Эти занятия порою сопровождались совершенно фантастическими схватками с волками, в изобилии населявшими окрестные леса.

Но всё это я узнал много позже, а тогда он был просто мой дедушка, живший в своём доме в Клину вместе со своей женой, моей бабушкой, Марией Степановной (в девичестве Терсинской).

Невысокий и какой-то незаметный, совершенно не бросавшийся в глаза  и слегка сутулый человек, вечно занятый чем-то на огороде, когда он, возвратившись с работы и передохнув, брал в руки столярный инструмент или садовую лопату и терпеливо показывал мне, как всем этим надо пользоваться.

Обучая меня, он незаметно делал то, что на тот момент было ему необходимо и я, как мог, помогал ему.

Детские мои воспоминания нисколько не касались весьма неоднозначной на тот момент истории семьи и сейчас  являются просто воспоминаниями маленького мальчика о своём дедушке.

Он учил меня всему, что, по его мнению, должен был уметь делать мужчина – работать топором и пилой, молотком и стамеской, долотом и зубилом, рубанком и напильником.

Дедушка купил мне детский набор немецких столярных инструментов, когда я несколько раз разбил себе пальцы слишком тяжёлым для меня тогда столярным молотком. Этот набор до сих пор цел и иногда бывает даже полезен.

Он соорудил для меня под навесом (на случай дождя) у сарая верстак  и всячески поощрял эти мои занятия.

Чурбак, поставленный для тренировок в забивании гвоздей, превратился через некоторое время в металлический монолит, и тогда наступил черед обучения искусству  вытаскивания гвоздей – это было совсем непросто – загонял-то я их от души, не думая об их последующем извлечении….

И всему, что я умел и умею делать руками, научил меня мой дедушка.

По утрам он уходил на работу, хотя по возрасту уже был на пенсии. Днём, в обеденный перерыв, он приходил на обед и,  пообедав, ложился на 20 минут поспать.

Потом вставал и снова уходил на работу до вечера. Вечером мы с бабушкой встречали его у ворот, вместе ужинали, и он шёл в сад, которым занимался регулярно и тщательно.

Каждые субботу и среду по утрам мы вместе с бабушкой ходили на рынок за свежим творогом, сметаной и овощами.

Всё лето и школьные каникулы мы с братом проводили у него в Клину, дом был большой, да и участок совсем немаленький – было, где развернуться на воле.

Когда я однажды вдруг осознал, что мой дедушка современник великих событий, известных мне только по книгам, но изменивших мир, я стал приставать к нему с расспросами, но не добился почти ничего.

Про Первую мировую войну он не говорил толком ничего: отступления, дожди, глина на сапогах…

Правда, про Великую Отечественную он рассказал, .что во время эвакуации своего завода (ХимВолокна) он отстал от эшелона (эшелон отошёл на час раньше намеченного времени, уходя из-под бомбёжки) и догонял его пешком вдоль железной дороги, догнав только под самой Москвой, у Сходни.

После смерти жены, моей бабушки, в 1964 году он, перезимовав одну зиму в одиночку, согласился с доводами моего отца и, продав дом, переехал к нам в Москву, где и прожил с нами до самой смерти в 1980 г.

Он ничего ни о своём купеческом происхождении, ни о семье не рассказывал. А я и не спрашивал, поскольку всё казалось простым и ясным, и мне даже не приходило в голову, что за пределами этого «простого и ясного» может скрываться что-то ещё.

Вот, только много лет спустя, когда он уже умер, а мне довелось увидеть в Клину памятник на могилах Анисима Ивановича и Анны Георгиевны, у меня появились вопросы, ответить на которые было уже некому...

А все ответы мне пришлось искать самому в архивах и изучать удивительный мир своих предков, их невероятную историю, открывшуюся мне с конце XVII века ямским промыслом...

2025