Прокаженный

   На краю одной греческой деревушки стоит небольшой старинный храм из тесанного серого камня, который хранит необычную историю отца Илиодора. В поселке еще жив один старый местный житель по имени Александр, ставший свидетелем событий тех времён.
   В одно время в храме в честь Иоанна Предтечи служил священник по имени Илиодор. Жил он один - ни жены, ни детей. На вид ему было лет шестьдесят. Роста выше среднего, крепкого телосложения с окладистой бородой. Черные, длинные, смолистые волосы с пробивающейся на висках сединой, были собраны в пучок на макушке . Для жителей посёлка он являлся неотъемлемой частью их образа жизни и воплощением совести.
   Человеком он был образованным и эрудированным, поэтому по всем вопросам - и духовным, и  житейским шли обычно к нему как к родному отцу. Иногда люди приходили просто поговорить, а в выходные дни, после службы, устраивали посиделки за столом возле церкви с домашними сыром, вином и, конечно же, хорошим греческим кофе.
   Так годами текла размеренная жизнь тихого поселка. Рождались дети, уходили в иной мир преклонного возраста односельчане. И конечно же ни одно событие не происходило без участия священника, будь то крещение, венчание или отпевание.
   Однажды вечером отец Илиодор возвращался с поминок. Подходя к храму, он увидел стоящего у паперти неизвестного человека, который, заметив приближающегося священника, повернулся к нему лицом. Было еще не так темно, и отец Илиодор различил в нем прокаженного. Одетый в грубую мешковину, весь покрытый струпьями человек протянул к нему руку и хриплым слабым голосом произнес:
   - Подайте что-нибудь на пропитание.
   Произошло это все настолько быстро, что отец Илиодор, испугавшись, отпрянул и, неожиданно для себя, воскликнул:
   - Нет у меня ничего.
   Прокаженный поднял голову, взглянул проницательно в глаза священника, опустил руку, молча развернулся и обреченно, еле передвигая ноги, опираясь на палку, побрел по дороге.
   Отец Илиодор еще некоторое время в смятении стоял, смотря в след исчезающей в темноте загадочной фигуре, и переживал о том, что только что прогнал голодного человека. Но догонять и окликать его он не стал, побоявшись заразной проказы. Всё произошло настолько неожиданно, что священник не ожидал от себя такой грубой реакции по отношению к бедному страннику. В проникающем душу взгляде путника он почувствовал жалость. Жалость не в том, что не накормил его, а в том, что он, пастырь, отогнал бедную овцу.
   Прошло какое-то время, а авва Илиодор так и не смог забыть этот случай, и чувство вины тяжелым грузом лежало на его душе. Он молился и просил прощения у Господа за свой поступок с прокаженным.
   Как-то отец Илиодор выходил из храма, спеша по неотложным делам. К нему неожиданно подошёл под благословение человек. На ходу авва благословил его и, когда опустил руку на его сложенные ладони, внезапно замер. Он ощутил на ладонях человека волдыри. Незнакомец не спеша поднял капюшон. Перед отцом Илиодором стоял тот самый прокажённый. Все его лицо было покрыто струпьями. Не отпуская руку священника, он тихо, спокойным необычным голосом пророчески произнес:
   - За то, что ты брезгливо отнесся к моей болезни и прогнал меня, умирающего от голода,  ты сам станешь прокаженным и познаешь, каково быть отвергнутым людьми и жить изгоем.
   Произнеся это, он исчез.
   Находясь в состоянии ступора, отец Илиодор еще некоторое время ощущал на своей руке тяжесть ладони прокаженного. Наконец, придя в себя, он подумал: "Что это только что было?" Подняв руку, он посмотрел на нее. Она была полностью здорова. Священник подумал, что ему это все только что привиделось.
   Авва огляделся по сторонам. Вокруг никого не было. Вполголоса он произнес: "Почудилось", и двинулся дальше.
   В эту ночь ему приснился сон. К нему подошел Господь в виде того прокаженного и, прикоснувшись к груди отца Илиодора, произнес:
   - Тебе не почудилось. Это был Я. Теперь у тебя новый крест - нести ярмо прокажённого.
   - Господи, значит я перестану служить? - с печалью спросил священник.
   - Нет, ты как служил, так и дальше будешь Мне служить.
   - Но меня тогда, как прокажённого, изгонят, - не унимался авва.
   - Не твое это дело, неси крест! - резко прервал его Господь, и священник проснулся.
   Отец Илиодор, проснувшись, резко вскочил, поднял рубаху и взглянул на грудь. Он увидел на теле поражения в виде шишек по коже. Лоб покрылся испариной. Что теперь делать?
   В последующие дни прихожане заметили, что отец Илиодор стал их всех благословлять на расстоянии, объясняя это какой-то простудной болезнью, которой не хотел никого заразить.
   Проказа стремительно распространялась по всему телу. Как мог, он пытался это скрыть. Но вскоре болезнь дошла уже и до рук.
   Во время очередного воскресного богослужения авва старался быстро всех благословлять, но, когда он вышел с чашей на причастие и стал читать молитвы, люди увидели поражённые проказой руки. Окончив молитву, перед причастием священник осмотрел храм. Все стояли в замешательстве со сложенными крестообразно на груди руками, но никто так и не решился подойти к чаше. Отец Илиодор подождал еще несколько секунд и, увидев ужас и замешательство в глазах прихожан, развернулся и поставил чашу на престол. Как мог, он скомкано дослужил до конца и, благословив всех крестом, закрыл царские врата, поняв, что целовать крест никто не подойдет.
   Несколько дней храм оставался пустым. Все стали избегать общения со священником, даже на расстоянии.
   После воскресной службы авва впал в уныние, но вспомнил, что на то, чтобы он стал прокаженным, была воля Божия. Он молился, как Господь в Гефсиманском саду. Просил у Бога, чтобы эта чаша минула его, но да была бы воля не его, а Божия, чтобы Господь дал ему силы выдержать всё.
   Одновременно отец Илиодор понимал, что в храм другого священника не пришлют, вследствие отсутствия таковых. Да и в поселке он оставаться не мог, понимая, что те, кого он считал так называемыми преданными друзьями, скоро придут и попросят его удалиться, что в действительности и произошло.
   Как-то после тяжелых раздумий и молитв он сидел на скамейке с четками у храма и тянул Иисусову молитву. Завидев еще издалека приближающуюся к храму делегацию из прихожан, он понял, что момент настал. Со вздохом: "ну вот и всё", отец Илиодор встал и собрался уйти. Совсем уйти, чтобы избежать позорного изгнания близкими людьми. Да и сам он не хотел давать им повода для того, чтобы они взяли на душу грех унизительного предательства, вспоминая их недавние застольные клятвы в любви и преданности ему.
   В это время мимо проходил, стуча тростью по дороге, один слепой. Небольшого росточка, в старой помятой пыльной шляпе, надвинутой на глаза, в больших, засаленных на коленках, не по размеру штанах, которые висели на подтяжках, с заправленной в них, то ли грязной, то ли такого непонятного цвета серо-коричневой рубашкой. На ступнях болтались большого размера стоптанные сандалии.
   Услышав шорох, незнакомец, не меняя положения тела, поднял голову и, повернув ее в сторону звука, с застывшим в одном направлении взглядом, тихо спросил: «Что это за селение?». Отец Илиодор сказал человеку, где тот находится, и что он стоит рядом с храмом. Слепой, подходя ближе на голос, попросил дать ему что-нибудь поесть и пожелал "увидеть" священника. Отец Илиодор, памятуя, как он прогнал прокаженного, не захотел отпускать бедного путника и сказал, что он и есть священник. Слепой, сложив руки под благословение, воскликнул: "Авва благословите", - и так быстро подскочил к нему, что отец Илиодор не успел отойти в сторону и, забыв, чем он болен, автоматически благословил слепого. Подходящие люди, видя все происходящее, хотели было, но не успели предупредить слепого, что авва прокажённый. И как только слепой поцеловал его руку, он сразу прозрел. Все произошло настолько быстро, что слепой не успел сообразить, что он вдруг стал видеть. И вдвойне удивился, когда он понял, что перед ним стоит прокажённый священник.
   Минуту все три стороны не могли сообразить, что произошло.
   После долгой немой сцены первым пришел в себя слепой. Он радостно закричал на весь поселок: "Я вижу!" - и обнял своего спасителя. Прижавшись к священнику, он заплакал, все время тихо повторяя: "Я вижу... Я вижу... Я вижу..."
   Толпа односельчан в нерешительности стояла в стороне и не знала, что делать. Они пришли изгнать из поселка прокаженного, заразы которого они боялись, как огня, не смотря на то, что авва был когда-то самым близким для них человеком. И тут, вдруг, у них на глазах происходит такое чудо. Жители посёлка хотели уже было развернуться и уйти, но Анастас, деревенский староста, прежде близкий священнику человек, выступил вперед и решительно сказал:
   - Авва, ты должен уйти. Мы все знаем, что проказа не лечится и она настолько заразна, что в одной деревне с нами ты оставаться не можешь. Ведь у нас семьи и дети.
   Отец Илиодор вспомнил, как еще совсем недавно этот немолодой, крепкого телосложения глава поселения за столом в подпитии клялся священнику, что он никогда его не бросит, что бы с ним ни случилось, и даже свою жизнь за него отдаст.
   Авва тяжело вздохнул, взглянул в глаза старосты, с жалостью оглядел стыдливо потупившую взор толпу, опустил взгляд на все еще прижавшегося к нему бывшего слепого и сказал ему:
   - Пойдем друг, нам здесь с тобой не рады. Не знаю, хорошо ли то, что ты прозрел или лучше бы тебе всего этого не видеть... Не знаю, - с горечью повторил он.
   Священник зашел в дом, собрал котомку с продуктами, надел старое рубище, накинул на голову капюшон, взял посох и вышел со слепым на дорогу.
   Односельчане долго провожали взглядом две удаляющиеся в лучах заходящего солнца фигуры. Некоторые из них плакали. Им было жалко отвергнутого, когда-то любимого всеми священника.
   Анастас, все еще стоящий впереди толпы, показывая взглядом на жилище священника, мрачно произнес:
   - Всё это надо сжечь... Всё, к чему он здесь прикасался.
   Здоровый сельский кузнец Николаос, кивая головой в сторону стоящего рядом храма, нахмурившись, с сарказмом спросил:
   - И церковь тоже?
   Староста поднял было руку в направлении храма, но, осознав нелепость своего распоряжения, махнув жестом "да пошло оно всё", развернулся и направился домой. Он понял, что сжигать церковь - это настоящее кощунство, и в то же время хотел исполнить поставленную перед собой задачу - уничтожить всю заразу.
   Ночью весь поселок проснулся от шума. Выскочив на улицу, односельчане увидели полыхающий в пламени дом старосты и бросились, кто за водой, кто за песком, кто за баграми. Всю ночь они пытались отстоять дом, но провидение Божие было сильнее. Спасти удалось только семью главы, а он сам погиб при пожаре. От дома его не осталось ничего.
   Утром жители поселка, грязные и уставшие, стояли перед тлеющим остовом дома или, другими словами, тем, что от него осталось. Молча они смотрели на исходящий местами дымок.
   - Ну вот, хотел спалить церковь Божию, а Бог сжёг его вместе с домом, - произнес тихо басом, смотря куда-то в одну точку, уставший, с закопченным лицом кузнец.
   - Даааа, - тихо протянул в задумчивости, соглашаясь с кузнецом, стоящий рядом, бакалейщик. - Нехорошо как-то всё получилось.
   - Это всё из-за того, что мы прогнали священника, - проговорил худощавый, так же, как и все уставший и черный от копоти, портной Никос.
   Все сразу стали соглашаться с ним. Им было жалко священника. И внутри каждый понимал, что любили отца Илиодора больше, чем занудного старосту, но страх перед проказой обладал их умами и не давал видеть явные чудеса. Хотя... страх был не у всех.
   В посёлке жил один пропойца по имени Костас. Жил он вместе со старушкой матерью. Работать он не хотел, да и не мог. Лысоватый, лет сорока пяти, с овальным, продолговатым лицом, маленькими бегающими глазками, длинным носом и жиденькими усиками, он шнырял ночами по дворам, выискивая то, что плохо и бесхозно лежит. Из-за перенесенного инсульта, парализовавшего всю левую сторону тела, он сильно хромал, подволакивая ногу, а рука его висела как плеть. Как-то он решил ночью залезть в храм и чем-нибудь поживиться. Ему было все равно, заразится он или нет, так как считал, что хуже, чем есть, уже не будет. Все равно, думал он, со временем там всё растащат.
   Войдя в алтарь, Костас оказался перед жертвенником, на котором в темноте виднелись разные предметы. Впереди стоял старый подсвечник, с верхней части которого свисал Ниагарский восковой водопад. За ним стопкой лежали разноцветные покровцы. Взгляд ночного воришки упал на стоящую у края старинную серебряную чашу, из которой отец Илиодор всех причащал. Костас знал, что к этой святыне может прикасаться только священник. Но соблазн оказался превыше всех страхов. В темноте, при лунном свете, серебряный сосуд светился и манил как запретный плод. Постояв в нерешительности, он протянул руку к заветному предмету и прикоснулся к нему. В следующее мгновение его так сильно ударило током, что отбросило назад на несколько метров.
   Очнулся он на полу храма. Голова кружилась. Костас приподнялся на локтях и тотчас подскочил как ужаленный. Он здоров! Левая рука действует так же, как и правая, и он больше не хромает. До конца не осознавая, что произошло, он в страхе бросился бегом из храма. Прибежав домой, воришка закрылся в своей комнате и до утра из нее не выходил.
   На рассвете в дом постучали. Старенькая Дафна, мать Костаса, лет восьмидесяти, поправляя на ходу фартук и непричесанные волосы, открыла дверь. На пороге стоял Георг, местный фельдшер, и еще несколько жителей поселка.
   - Доброе утро, Дафна, - поприветствовал фельдшер удивленную женщину. - Как бы нам увидеть Костаса?
   - Да спит, наверно, еще. Пока из комнаты не выходил, - ответила осторожно Дафна, подозревая, что ее сын опять ночью что-то украл. - А вам зачем он?
   Георг переглянулся с односельчанами, как бы ища ответа и поддержки. Ночью сосед, вышедший по нужде из дома, видел несущегося как ужаленного Костаса. Вот и растрезвонил, ни свет ни заря, по поселку новость. Народ, во главе с фельдшером, решил проверить, правда ли это?
   - Да вот мы хотели ему предложить посильную работу, чтобы он не слонялся по ночам... - и осёкся. - Чтобы он не слонялся без дела. Хоть какой-то для инвалида заработок.
   - Дааа, - в один голос поддержали его пришедшие.
   Старушка была сильно удивлена, но, при этом, немного расслабилась.
   - Ну если так, то пойду его сейчас позову.
   Развернувшись, шаркая по-старчески домашними тапками, она направилась в комнату сына.
   Открыв дверь, женщина остолбенела. На кровати сидел здоровый Костас, обеими руками закрыв лицо. При появлении матери сын повернулся и поднял голову.
   - Господи, Костас, - вскрикнула пораженная Дафна, сложив руки на груди.
   Костас встал, подошёл к матери и крепко её обнял. Она так же обняла сына и заплакала. Так они стояли некоторое время, ни о чем не говоря, пока старушка не вспомнила, зачем зашла.
   - Там к тебе пришли Георг с людьми. Хотят предложить работу.
   Костас, взяв за плечи мать, заглянул ей в глаза и серьезно произнес:
   - Пошли!
   Народ, так же, как и Дафна, были поражены, увидев Костаса совершенно здоровым. Он, ничего не объясняя, твёрдо и громко сказал:
   - Я иду искать нашего авву Илиодора. И хотите вы этого или нет, но я намерен привести его обратно. Хоть всю Грецию мне придется обойти.
   И после этого он в подробностях рассказал о своих ночных приключениях и о том, как исцелился, прикоснувшись к чаше отца Илиодора.
   Перед ними стоял совершенно другой человек - с серьезным лицом, без всяких хитрых ужимок и оправданий, как это бывало раньше.
   - Видно его здорово шибануло током, - хихикая, шепнул на ухо один другому в толпе.
   - Простите меня, если я чем-то кого-то обидел или перед кем-то согрешил, - произнес Костас со слезами на глазах и поклонился всем до земли.
   Такого никто не ожидал. От избытка чувств многие прослезились, а Георг, стоящий впереди всех, подошел и крепко обнял его.
   - Да, ты прав! Надо нам найти отца Илиодора и вернуть его обратно.
   - Да, да... - загудела толпа.
   Так решили разойтись по окрестностям и, во что бы то ни стало, найти дорогого им авву.
   Отец Илиодор сидел у костра с Александром, которого Господь через него исцелил от слепоты. Молоденький, лет семнадцати паренек, худенький, но шустрый, готовил в висящем над костром котле какую-то еду и весело рассказывал о том, как в ближайшем селении одна благочестивая женщина попросила его наколоть дров и после работы напоила парным молоком и дала много разных овощей.
   Священник его почти не слушал. В печали он размышлял о том, что Господь его как бы обманул - обещал, что он, будучи прокаженным, будет как-то служить, а, на самом деле, его изгнали не только из храма, но и из селения, и теперь он нищий, и живет, благодаря Александру, на подаяние. Везде его гонят. Один егерь хотел его даже застрелить, чтобы тот не разносил заразу. Хотя, что он хотел? Сам же изгнал умирающего с голоду такого же прокажённого Христа. Теперь он познал, каково быть нищим и прокаженным, от которого все шарахаются в страхе, как от чумы. Получается, Господь не наказал его, а дал узнать, что чувствуют такие же бедные, каким являлся сейчас и он. И даже утешил, послав такого заботливого и неунывающего помощника, как Александр, который нисколько не боялся его болезни. Только сейчас авва почувствовал, как Господь его любит и заботится о нем.
   Будучи в таких раздумьях, он заметил приближающегося к ним человека. Что-то было знакомое в нем, но не мог вспомнить, что. Кого-то он ему напоминал. Путник приблизился к нему вплотную, упал перед сидящим священником на колени и, протянув сложенные руки, знакомым голосом произнес:
   - Авва Илиодор, благослови!
   - Костас, ты ли это?! - воскликнул священник, удивившийся таким в нем изменениям.
   - Я, авва! Вот, пришел за вами, вернуть обратно в ваш храм. Весь посёлок просит вас об этом!
   Отец Илиодор благословил его, удивившись, что тот не боится от него заразиться, и еще больше был поражен происшедшим в нем внешним переменам.
   - Что с тобой произошло?
   Получив благословение, Костас присел рядом и рассказал в покаянии все как на духу о том, как он хотел украсть чашу и как исцелился, как сгорел в пожаре Анастас, и как сейчас все односельчане ищут его, чтобы раскаяться перед ним и вернуть его в храм.
   Авва слушал и не мог поверить в произошедшие в поселке события. Сколько всего случилось за то время пока он отсутсвовал? Особенно удивил его Костас. Рядом сидел совсем другой человек. Как он изменился! Куда-то исчезла хитрость с бегающими глазками, взгляд стал более вдумчивым. Парализованная сторона исцелилась. Лицо стало серьёзным, речь более осмысленной.
   Слушая его, отец Илиодор изумлялся тому, как Господь премудро всё устроил и спас его от подступающего уныния. Да, не настолько сильна его вера, чтобы безропотно всё принимать.
   В следующее, после возвращения, воскресение, отец Илиодор служил в своём храме литургию. Да, еще мало кто мог подойти к священнику под благословение, но и бояться, и шарахаться от него уже как-то перестали. В храме, наконец, появился исправный пономарь - Костас, который служил своему авве верой и правдой. И в глубоком благоговении склонял он голову перед чашей, от которой получил мощнейший удар током, после чего изменилась вся его жизнь.
   На первой литургии причащалось немного людей. Народ еще как-то интуитивно побаивался напрямую контактировать с аввой, но со временем, видя, какие стали совершаться от него чудеса, стали смелее. Да и сам отец Илиодор все прекрасно понимал, поэтому старался благословлять людей на расстоянии. А те, кто хотели исцелиться от каких-либо недугов, целовали его благословляющую, прокаженную руку.
   Слава о необычном авве распространилась по всей округе, и стали пребывать люди – кто за помощью, кто за исцелением, кто с духовными вопросами. И  все приезжающие с трудом преодолевали чувство страха, подходя к прокаженному священнику, чтобы получить желаемое.
   Даже один раз заехал посмотреть на такое чудо правящий епископ, услышав об исцелениях, совершаемых отцом Илиодором. Зная, какое он производит на людей впечатление из-за своей внешности, отец Илиодор не стал подходить близко к архиерею, а на расстоянии испросил у него благословение, что епископ высоко оценил, благословив его издалека.
   На самом деле проказа давала отцу Илиодору немалое смирение, чтобы не возгордиться от происходящих от него чудес. Ведь исцелял не он, а Господь.
   На самом деле, люди не представляли, насколько сильно любил их всех их дорогой авва. Он хотел бы к каждому подойти, обнять, расцеловать и сказать утешительное слово, но, к сожалению, из-за болезни не имел такой возможности. Все деньги и приношения, которые ему жертвовали за исцеления, он раздавал нуждающимся, особенно семье сгоревшего старосты поселка Анастаса, которую приютили соседи.
   Со временем здоровье дорогого всем аввы стало ухудшаться. Болезнь давала о себе знать, но он продолжал служить и молиться по ночам за всех, насколько хватало сил.
   В один из таких дней он подошел в алтаре к Костасу и попросил его тайно зайти к гробовщику и заказать в течение трех дней сколотить самый дешевый гроб. Услышав это, Костас, не стал ничего говорить, а только молча подошел к любимому авве, обнял его и тихо заплакал.
   Отпевать отца Илиодора приехал сам епископ. Народа было очень много, все стояли и плакали. Никто не пытался сдерживаться. Настолько сильно его все любили.
   В самый последний момент, когда архиерей прочитал над телом аввы разрешительную молитву, он стал сворачивать текст и думать, как поместить в руку прокаженного священника свиток. Взглянув во гроб, он вдруг увидел, что руки аввы чисты как у младенца. По лицу епископа скатилась слеза. Со словами: "Прости меня, дорогой отец Илиодор, такого Фому неверующего", - взял его руку и вложил в нее разрешительную молитву.
   Не буду дальше пересказывать, как хоронили дорогого авву, из-за переполняющей душу скорби.
   Вот такая необычная история произошла когда-то в одной далекой греческой деревушке.

02.10.2025 г.