Призраки прошлого

Трудно забыть боль, но еще труднее вспомнить радость.
Счастье не оставляет памятных шрамов.
© Чак Палланик («Удушье»)

Болезненные переживания прошлых лет – пожалуй они есть у каждого. Многие просто свыкаются с ними, отодвигая на задворки сознания. Но порой, столкнувшись однажды с настоящим, осязаемым ужасом, пережив его в полной мере, человек буквально роднится с собственным потрясением, что со временем становится его вторым «я». И тогда, он обречен бесконечно скитаться во мраке, балансируя на краю ужасающей пропасти. Знакомо, не правда-ли?
Сейчас начало декабря, но вместо снега на улице идет дождь. Ты видишь его сквозь зарешеченное окно своей палаты. Новый год тебе предстоит встречать в этом месте, полном боли и отчаяния. Впрочем, как и любой другой день. Ты снова здесь, спустя столько лет.
У тебя сонный отсутствующий взгляд, в уголках рта засохла слюна, чувствуется ломота во всем теле, движения заторможены. Времени ты не ощущаешь, день сливается с ночью. Ты с трудом передвигаешься, от стенки к стенке, до туалета и обратно. Еду приносят санитары. Если действие нейролептиков вдруг закончится, может повториться срыв, но персонал лечебницы этого не допустит, они будут накачивать тебя до тех пор, пока не откажет печень. Изо дня в день, каждые шесть и восемь часов.
Размышления, сожаления – все это в прошлом. В сознании остались только обрывки кошмарных воспоминаний, из тех, что накатывают против воли, и чем старательнее ты гонишь их прочь, тем скорее они возвращаются – навязчивые, кричащие. Забавно, но это, пожалуй, все, что у тебя осталось.
Капли дождя ручейками сползают по стеклу, оставляя струящиеся тени на стенах палаты. Погода прескверная. Совсем как тогда, в то самое утро…

***
Ты в своей маленькой пустой квартире, в старом пятиэтажном доме на окраине города.
За окном предрассветные сумерки, слышен шум дождя, шелест осиновых листьев. Комната наполнена тяжелым запахом перегара. Ты ворочаешься с боку на бок, на сырых от липкого пота простынях. Как же паршиво и мерзко. Тебя бросает то в жар, то в холод, сердце работает в бешеном ритме, конечности сводит судорогой. Панические атаки накатывают одна за другой. Ты не спишь и не бодрствуешь, балансируя на грани реальности. Порой в воспаленном сознании возникают невероятно жуткие во всех инфернальных подробностях образы, миниатюры кошмарных видений.
Очередное похмельное утро – такое же, как предыдущее. Горькие, мучительные мысли ложатся давящим грузом. В такие моменты возвращается чувство глобальной потери, потери себя.
Это было давно, очень давно, но ты так до сих пор и не оправилась. Вся твоя жизнь напоминает дурацкий затянувшийся сон в коматозном бреду. С тех пор как… Да-да, с тех самых пор…
Ирония в том, что в девять лет ты можешь быть в меру беспечной, можешь прекрасно ладить со сверстниками, вести микроблог и много мечтать, ты можешь испытывать легкое волнение по поводу первого предстоящего поцелуя, и находить все это важным. До тех пор, пока однажды, среди ночи, не обнаружишь своего старшего брата повешенным на шнуре удлинителя.
Это произошло, после того как в клинике, куда он обратился с жалобой на постоянные головные боли, ему, семнадцатилетнему студенту политехнического института, диагностировали глиобластому. Рак мозга в четвертой стадии, когда метастазы обширно разрастаются в тканях, и шансов на излечение нет никаких. Несколько месяцев, максимум год, при самых благоприятных обстоятельствах – все, на что мог рассчитывать твой несчастный брат.  Ему назначили комплексную терапию, а также посоветовали обратиться в группу взаимопомощи безнадежно больным. Однако, он предпочел ограничиться приемом антидепрессантов и опиоидных анальгетиков, на которые вскоре плотно подсел; горстями глотал таблетки и капсулы, что еще более усугубляло его состояние, и совершенно расшатывало психику.
Той ночью ты не могла уснуть, возможно, предчувствуя что-то, тревожно ворочалась в постели. В конце концов, ты решила заглянуть к нему в комнату, просто так, без всякой причины. Мама, как часто бывало, работала в ночную смену. В квартире кроме вас никого не было – только ты и твой старший брат. Брат с младенчества заменивший тебе отца. Брат, который теперь мерно покачивался в метре от пола на отрезке полимерного провода, в тусклом свете настольной лампы, наделав напоследок огромную лужу на полу. В оцепенении ты смотрела на его фиолетовое лицо, закатившиеся глаза, торчащий изо рта опухший язык, видела, как вздрагивает тело в клонических судорогах…
Такое трудно забыть. Особенно если очень стараешься…
Комната наполняется утренним светом, дождь все еще барабанит по стеклу, не меняя ритма. День будет пасмурным. В завывании ветра под окном ты слышишь музыку смерти. Ты беспомощна, ты боишься. Сухость во рту дополняет тошнотворно-приторный привкус, а к голове будто подключили воздушный компрессор. Сердце с трудом перекачивает кровь, густую и вязкую, как кисель, отчего каждый стук отзывается ноющей болью в груди.
Надо выпить. А еще в туалет.
Ты с трудом выбираешься из постели и садишься на пол, заставленный пустыми бутылками из-под вина и коктейлей, пластиковыми контейнерами с засохшими остатками салатов и сигаретными окурками. Тебе нужно пару минут, чтобы унять желудочные спазмы. Затем ты идешь в ванную. Из зеркала над раковиной на тебя смотрит чужое одутловатое лицо с непропорциональными чертами. Твоя домашняя футболка, провоняла ацетальдегидом – это запах твоего тела. А трусы ты, кажется, не снимала целую вечность.
Ноги наливаются свинцовой тяжестью, поэтому на кухню тебе приходится добираться, облокотившись о стену. В холодильнике обнаруживается початая бутылка дешевого вина. Ты садишься за стол и трясущейся рукой наполняешь стакан. Тебя воротит от одного запаха, но ты через силу делаешь небольшой глоток… затем еще один… и еще… Главное не стошнить.
Из темноты вентиляционного отверстия, сквозь решетку, доносится высокий резонирующий голос:
 - Выпила винца, накати и водочки – предлагает неизвестный.
Стакан едва не падает из рук. Неужели опять?
 - Кто здесь? – на всякий случай интересуешься ты.
 - Это я
- Что тебе надо?
- Я пришел составить тебе компанию. Даже шизикам, время от времени, нужна компания
Ты морщишься и делаешь еще глоток из стакана…

Да, никто не застрахован от коварных ударов судьбы, порой слишком подлых и жестоких.
Ты увидела то, что никак не должна была видеть девятилетняя девочка. Ты не помнишь, как провела остаток той злополучной ночи. Наутро соседи, сбежавшиеся на истеричные вопли матери, нашли тебя в комнате брата. Ты стояла напротив висевшего холодного тела и смотрела на него немигающим взглядом.
Ты не воспринимала окружающее, не реагировала на голоса. Прежней тебя, уже не существовало. Твой разум заволокло густой темной пеленой, осталась только телесная оболочка.
Во время похорон, ты находилась в психоневрологическом диспансере, где проходила полное двухнедельное обследование по предписанию врачей. Доктора вынесли заключение: «пограничное расстройство, вследствие тяжелой психоэмоциональной травмы». Тебя поставили на учет, назначили курс лечения ноотропными препаратами и направили к психотерапевту, которого предстояло посещать еженедельно, по вторникам и четвергам.
Однако, спустя месяцы терапии, улучшений, даже самых незначительных, в твоем состоянии не наблюдалось, скорее наоборот. Ты по-прежнему оставалась оторванной от окружающего мира и все крепче замыкалась в себе. Временами и вовсе впадала в прострацию, погружаясь в состояние полного эмоционального оцепенения. При этом, на фоне хронического утомления, случались приступы иррациональной тревоги и страха. Сон был тяжелым и беспокойным из-за частых ночных кошмаров.
Твой психотерапевт – женщина средних лет, с тихим меланхоличным голосом и острым пытливым взглядом за тонкими стеклами изящных очков, дипломированный специалист в области клинической психологии и психоанализа, автор популярного блога, посвященного детским неврозам и, вдобавок ко всему, натуральная стерва – утверждала, что у тебя развитая форма эндогенной депрессии.
Однажды ночью, после очередного кошмара, у тебя случилась истерика, которая внезапно переросла в настоящий припадок. Ты истошно вопила и стучала кулаками по спинке кровати, заходясь в оглушительных рыданиях, и никак не могла остановиться. Твоя до смерти перепуганная бедная мама, не в силах тебя успокоить, вызвала скорую. А что ей еще оставалось?
Так ты впервые оказалась в стенах психиатрической лечебницы.
Когда тебя волокли по коридорам приемного отделения, ты отчаянно пыталась сопротивляться, цеплялась за выступы дверных проемов, билась в приступе беспомощной ярости, ревела словно бешенный зверь. Им пришлось вколоть двойную порцию аминазина, прежде чем ты успокоилась. В процедурной тебя раздели, провели осмотр, затем выдали застиранную выцветшую пижаму, пару стоптанных тапочек, и закрыли в изоляторе, привязав полотенцами к койке…

- А знаешь, что? Убей себя – твердит голос из вентиляционного отверстия – Сделай это, как сделал когда-то твой брат
 - Заткнись! Просто заткнись, и проваливай.
- Ну, ну…Ты ведь много думала об этом, не так ли? Я тебе помогу
 - Прошу…
- В аптечном шкафчике, в ванной, есть большая пластиковая банка, полная капсул амитриптилина. Пятьдесят штук будет в самый раз. Это не больно, уверяю.
В глазах появляется яркая рябь, к горлу подкатывает тошнота, и тебя рвет выпитым вином с примесью горькой желчи, прямо на стол. В висках начинает пульсировать боль.
Пространство и время изгибаются, и ты будто проваливаешься в неведомую темную бездну…

Психиатрическая клиника представляла собой старое мрачное заведение, обустроенное в корпусах бывшего военного госпиталя, провонявшее хлоркой и мочой, с высокими потолками и решетками на окнах.
Первую неделю (может быть – две) с момента поступления, ты почти не вставала с кровати, пребывая в коматозном состоянии, часами лежала на спине, уставившись в потолок. В сознании не осталось проблесков ясности, только абсолютная пустота. Уколы делали регулярно. От антипсихотических препаратов сводило мышцы и выворачивало конечности, крутило живот и тошнило. В туалет водили медсестры, иногда подкладывали судно. Кормили с ложки, насильно проталкивая еду маленькими порциями.
Как только ты стала самостоятельно передвигаться, тебя перевели в общую палату. Твои соседки выглядели нелепыми рахитичными созданиями, с оплывшими бледными лицами и пустым обреченным взглядом глубоко запавших глаз. Одна девочка – та, что занимала койку напротив – без конца ковыряла в носу, откуда постоянно капала кровь. При этом выражение ее лица неизменно сохраняло глупую слюнявую улыбку.
Вскоре, состоялась первая беседа с лечащим врачом. Были слезы, мольбы, заверения – все в пустую, тот лишь скорбно покачивал плешивой головой, делая записи в больничном листе со скучающим лицом. Он сказал, что тебе придется провести здесь некоторое время. Сколько именно – не уточнил.
Когда выхода нет – остается терпеть. И ты терпишь. Терпишь, исправно принимая нейролептики, от которых слабеет тело и разум. Терпишь грубое, а порой откровенно жестокое, обращение со стороны медсестер и санитаров. Терпишь, слушая по ночам стоны и завывания из наблюдательной палаты. Терпишь, между тем как твоя, и без того расстроенная психика, уродуется окончательно и безнадежно. Со временем, ты всецело принимаешь на себя роль дефективного изгоя и свыкаешься со своим унизительным положением. Все ради того, чтобы выбраться оттуда.
И однажды, спустя долгие месяцы, тебе это удается. Они верят, что твое состояние стабилизировалось, и возвращают на попечение матери и штатного психолога.

***
Ты никогда не винила маму за то, что тогда, она добровольно подписала бумаги на твое содержание в клинике. Можно ли было поступить иначе? Наверное, нет. В конце концов, на ее долю и так выпало немало страданий. Ребенком она потеряла обоих родителей в автомобильной аварии; затем ей пришлось пережить горькое, крайне болезненное расставание с мужем, твоим отцом, которого ты не помнишь. Спустя годы, ее сын покончил с собой не в силах бороться с ужасной болезнью; а единственная дочь, оказавшись тому главным свидетелем, совершенно повредилась рассудком. Мама быстро состарилась и очень рано скончалась от коронарного атеросклероза.
Тебе, к тому моменту, исполнилось двадцать два года, и ты едва окончила кулинарный технологический колледж, куда поступила после восьми лет обучения в классе коррекции. Окончила с большим трудом, но полученных знаний вполне хватило на то, чтобы впоследствии, устроиться работать на кондитерскую фабрику. Позднее, ты разменяла отошедшую тебе по наследству квартиру, на гораздо более скромную. Ну а вырученные деньги тратила понемногу, пропуская по вечерам бутылочку-другую вина.
Да, коротать тоскливые часы наедине с компьютерным монитором, было куда приятнее за бокалом вина. Алкоголь стал твоей отдушиной в череде опостылевших дней, бальзамом для тела, ума и души. Так, во всяком случае, казалось.
Однако с годами, это пристрастие переросло в настоящую зависимость, сопротивляться которой было все труднее. Фляжка коньяка стала непременным атрибутом в твоей сумочке, наряду с расческой и мобильным телефоном. К тридцати годам у тебя уже случались многодневные запои, когда ты пила и блевала в мусорное ведро, пила и шла в магазин за новой порцией, пила и отключалась на несколько часов, и снова пила. Тогда, приходилось звонить на работу и, выдумывая различные объяснения, брать неоплачиваемые отгулы.
Между тем, ты все еще проходила ежегодное обследование в дневном стационаре психоневрологического диспансера и регулярно, раз в неделю, посещала своего психотерапевта. Эту заносчивую дрянь. Она-то и обнаружила тебя тем самым утром.
После того как ты пропустила несколько сеансов подряд и перестала отвечать на телефонные звонки, она решила справиться о тебе по месту работы, но там сообщили, что не видели тебя с позапрошлой недели. Тогда, выкроив несколько свободных часов в своем графике, она отправилась на другой конец города, надеясь застать свою подопечную дома.
И застала.
Входная дверь оказалась не заперта. Ты лежала на кафельном полу ванной комнаты, в луже разлитого вина и собственной рвоты, рядом валялись бутылочные осколки и открытая пластиковая банка с оставшимися в ней несколькими капсулами. Дыхание было частым и прерывистым, зрачки подрагивали под приоткрытыми веками, пульс едва прощупывался. К моменту прибытия бригады скорой помощи, начались судороги. Состояние было критическим, наступала терминальная стадия. Ты находилась в объятиях смерти. Но тебя успели доставить в реанимацию, где затем откачивали несколько часов.
Об этом ты узнала, очнувшись на четвертый день и обнаружив, что твои запястья накрепко привязаны бинтами к бортикам медицинской кровати. Спустя еще сутки, тебя на одной из больничных машин доставили прямо сюда. Снова…
То же обветшалое здание лечебницы, те же вонючие коридоры с выкрашенными в бежевый цвет стенами, знакомые палаты без дверей.

Зима только наступила, и она обещает быть слякотной. Впрочем, тебе все-равно, выходить на прогулки ты не сможешь. Большую часть времени ты проводишь лежа на спине и, повернув голову набок, смотришь в окно на внутренний двор. Смотришь, просто так, не думая ни о чем. В сознании сплошной туман. Тело ноет и болят суставы, сил почти не осталось. Мозговые и двигательные процессы активно подавляются воздействием препаратов. На этот раз ты здесь надолго, если не навсегда.
С койки напротив, тебе улыбается знакомое лицо с погрубевшими чертами, эта женщина постоянно ковыряет в носу, отчего ее руки, одежда и постельное белье всегда перепачканы кровью. Порой, ты ловишь себя на том, что неосознанно улыбаешься ей в ответ. Ты – прямо, как она. Хорошо, что здесь нет зеркал.
Возможно, однажды, тебе снова удастся выбраться от сюда. Ты не теряешь надежды. И поэтому не рассказываешь никому о том, что все еще слышишь Его. Он обращается к тебе время от времени. И этот отвратительно высокий, нарастающий голос доносится из вентиляционного отверстия палаты. Твой собеседник по-прежнему настаивает на самоубийстве. Еще он напоминает о том, какая ты жалкая и язвительным тоном рассказывает всякие мерзости. Он не любит показываться, но иногда, тебе кажется, что в темноте за тонкой, заросшей паутиной, решеткой, мелькает белое безносое лицо, с широким улыбающимся ртом, полным кривых редких зубов. А его глаза… ты помнишь их с самого детства. Это глаза твоего мертвого брата.
«Привет – говорит он насмешливо – Знаю-знаю, ты скучала по мне. Не волнуйся я здесь, я буду рядом. Я всегда буду рядом. До конца твоих дней».