Мертвая ведьма
Еще невинно-молодая,
Блуждала — явное любя,
Казалось мне, что ты — святая,
Но блекнут чары, отпадая, —
Старуха, страшная, седая,
Я отрекаюсь от тебя!»
© Константин Бальмонт («Злая ночь»)
В первом часу ночи, со стороны служебного входа, раздался стук в дверь, заставивший Дашу оторваться от чтения полюбившегося романа. Она отложила книгу и устало вздохнула. Какая досада, последняя глава «Быть Клауди» подходила к концу, и Даша рассчитывала вздремнуть, как только узнает, чем закончилась любовная история главной героини. Увы! Видимо сон отменяется, во всяком случае, пока.
– Хозяйка, принимай постояльца! – воскликнул Вадик, санитар кардиологического отделения, заталкивая в коридор дребезжащую каталку с телом, накрытым бежевой простыней – Бабка, сердечный приступ, отъехала минут сорок назад.
– Давай в хранилище – устало отозвалась Даша, придерживая створку двери.
В морге захудалой поселковой больницы, единственной на весь Корсаковский район, не было холодильной камеры. Старый советский агрегат, не знавший планового ремонта с момента запуска, вышел из строя еще в девяносто первом, сразу как отгремел августовский путч. Восстанавливать, конечно, не стали, не на что было; больничная аппаратура и та, как говорится, на ладан дышала – о живых едва могли позаботиться, что уж говорить о мертвых. В конце концов, камеру разобрали и вынесли по частям, как тогда объяснил бывший завхоз Грушин: «для бытовых нужд». Поэтому до вскрытия, тела хранили в цинковых ваннах с раствором формалина, в помещении переоборудованной моечной, которое местный патологоанатом и по совместительству заведующий отделением Дмитрий Юрьевич Грибакин, в шутку прозвал «консерваторий».
Вадик вручил Даше сопроводительные документы, и насвистывая двинулся по коридору, в направлении стальной двери с потертой трафаретной надписью: «СпецХран». Девушка пошла следом.
– Вот и преставилась баба Нюра – сказала она, изучая на ходу медицинскую карту – А ведь почти до ста лет протянула.
– Знала ее?
– Да, односельчанка моя, жила в конце улицы, на отшибе, можно сказать. Ни родственников, ни друзей, держалась всегда обособленно. Одинокая женщина. Потому, наверное, и слухи про нее разные ходили. А в целом приятная была бабулька, не сварливая, вежливая. Сама себе на уме только.
– Что поделаешь, возраст – сказал Вадик, разворачивая каталку – А что за слухи?
– Аа… глупости всякие – Даша проскочила вперед, щелкнула выключатель и открыла дверь, пропуская санитара внутрь широкой, отделанной потрескавшимся кафелем, комнаты – Болтали, что ведьма она… Да-да, самая настоящая. Говорили, мол, со всей лесной нечистью знакомство водит, да с сами чертом путается.
– О как!
– Ага, что только местные трепачи не выдумывают – девушка, хихикнув, махнула рукой – Вот и соседка наша, покойная Нина Паллна, до чего суеверная была женщина, меня то и дело предостерегала держаться подальше от бабы Насти, и на глаза лишний раз не попадаться.
Вадик усмехнулся и понимающе кивнул.
Они переложили тело в ванну. Даша вылила туда пластиковую канистру формальдегида, развела холодной водой из шланга, добавила спирт и засыпала соль. Обвязала лицо старухи бинтом, зафиксировав таким образом нижнюю челюсть, повесила пластиковую бирку с номером на запястье. Затем, из настенного шкафа с антисептиками достала два медных советских пятака, которые положила на веки покойной.
Осталось заполнить бумаги. Завтра – скорее всего ближе к обеду – придет Дмитрий Юрьевич и решит, как поступить с телом: проводить вскрытие, или сразу подписать заключение, и отправить в ближайший крематорий, куда свозили всех не востребованных родственниками умерших.
Вадик расписался в регистрационном журнале и, подмигнув на прощанье, ушел. Даша заперла заднюю дверь, вернулась в сестринскую комнату, навела себе крепкий чай и, усевшись за стол, принялась заполнять маркировочный бланк.
Да, должность санитарки, и к тому же в морге, не совсем то, на что она рассчитывала, будучи студенткой медицинского университета. Скорее совсем не то. Даша училась на лечебном факультете и, по окончании, готовилась получить направление в областную клиническую больницу, для прохождения интернатуры в терапевтическом отделении. Однако обстоятельства сложились иначе. Мама, на старости лет, слегла с инсультом, а ухаживать было некому. Мужа Зинаида Васильевна похоронила давно, Даше – их единственной дочке – тогда, едва исполнилось четыре года, других близких родственников не было. Пришлось распрощаться на время с учебой и вернуться в родное Нечаево. В конце концов, не перевозить же больную маму в тесную съемную комнату обшарпанного общежития, которую Даша, подрабатывавшая тогда ассистенткой в поликлинике, только и могла себе позволить.
В самой больнице Корсаковского района, для студентки – медика, как ни странно, работы не нашлось. Зато подобралась вакансия в патологоанатомическом отделении. Впрочем, работать с мертвыми, оказалось гораздо спокойнее, чем с живыми. Обязанностей, правда, тоже хватало: убирать помещения, проводить дезинфекцию секционных, оформлять поступающие тела, ассистировать при вскрытии, зашивать разрезы после, подготавливать покойников к похоронам… да много чего еще. Зарплата, естественно, более чем скромная.
Даша перевернула лист, поставила подпись и, отложив бумаги на край стола, раскрыла перед собой недочитанную книгу. Вдруг из северного крыла, со стороны хранилища, донесся дрожащий сиплый голос:
– Даша… Дашуня! – эхом разнеслось по коридору.
У девушки перехватило дыхание. По спине пробежал электрический разряд, заставив туловище распрямиться. Она застыла, тревожно вслушиваясь в пустоту. Что это? Завывание гуляющего в здании ветра? Нет, она ясно слышала собственное имя.
Даша вышла из за стола и с замиранием сердца выглянула за дверь.
– Кто здесь? – негромко выкрикнула она, уловив в собственном голосе панические нотки.
Никого. Тишину коридора нарушали только тикающие в холле настенные часы и глухое гудение люминесцентных ламп.
«У страха глаза, что плошки, а не видят ни крошки» – часто посмеиваясь, говорила мама, успокаивая маленькую Дашу, когда разыгравшееся воображение девочки придавало зловещие очертания теням, что плыли в ночи по стенам детской.
Даша хотела было вернуться к чтению, но заметила, что дверь хранилища приоткрыта. Она решила заглянуть туда – так, на всякий случай.
«Померещилось – мысленно успокаивала она себя, пересекая коридор – Ты просто задремала, вот и все. Да, «гипнагогическое представление» - так, кажется, профессор Абрамов, на лекциях по нейрофизиологии, называл промежуточное состояние между бодрствованием и сном, когда всплывающие из подсознания образы накладываются на реальность».
В хранилище было тихо, мертвая баба Нюра все так же лежала в ванне. Вот только… Глаза!… глаза ее были открыты! Даша подошла ближе. Теперь помутневшие водянистые зрачки смотрели прямо на нее. Повязка вокруг лица ослабла и рот немного приоткрылся. Девушка поежилась. Впервые за месяцы работы в морге ей стало не по себе при виде самого обычного трупа. А ведь и не такое приходилось наблюдать на кафедре патанатомии, во время практических занятий. И даже тогда ее смущал только запах.
Должно быть, медяки упали, когда круговые мышцы лица полностью расслабились, потому и глаза открылись, так происходит когда тело коченеет. Все верно – она нащупала монетки на дне ванны и, прикрыв веки покойной, положила обратно. Потуже стянула узел бинта.
Погасив свет в хранилище, Даша проверила заднюю, потом парадную двери. Они были заперты.
Она вернулась в бытовку. Сердце все еще тяжело стучало в груди. Порывшись в нижнем ящике стола, она нашла пузырек настойки пустырника, добавила несколько капель в остывший чай и сделала два больших глотка из кружки. Потом долила кипятка и скинув тапочки уселась на застеленную больничную кушетку, служившую персоналу кроватью, во время ночных дежурств.
Вероятно, воображение разыгралось на нервной почве. В последнее время Даша действительно много волновалась, главным образом из-за мамы, самочувствие которой, несмотря на регулярный уход и добросовестное лечение, ни сколько не улучшалось, скорее наоборот. Зинаида Васильевна почти не вставала с постели, потеряла аппетит и ела с трудом, страдала бессонницей, а самое ужасное – все хуже соображала, ее регулярно подводила память, она стала неряшливой и невнимательной, что в свою очередь являлось первыми признаками болезни Альцгеймера. Благо соседи – давние друзья, люди которых Даша знала с самого детства – помогали с уходом, приглядывали, когда та уходила на смены. Да, было тяжело, как морально, так и физически.
Даша вспомнила, как читала в учебнике по клинической психологии о военных летчиках и моряках, полярных исследователях, космонавтах, вынужденных работать в особых, крайне напряженных условиях, порой, не смыкая глаз по несколько суток к ряду; вследствие чего у них нарушалось восприятие, перед глазами возникали красочные мнимые образы, в голове начинали звучать голоса. Возможно что-то подобное произошло и с ней? Но…
Из коридора вновь послышался шум. На этот раз, звуки напоминали мокрые шлепки босых ног. Это не сон. И не гипногогическая галлюцинация. Она слишком отчетливо слышала хлюпающие шаги, медленно приближавшиеся в сторону бытовки. В ее сторону! Даша вскочила с кушетки, в ужасе уставившись в пустоту дверного проема. Не в силах отвести взгляд, она приготовилась увидеть то, на что решительно не хотела смотреть, что бы там ни было. «Господи, господи, господи…» - повторяла она про себя. Кружка с остатками чая выпала из рук и со звоном прокатилась по полу. На мгновение топот стих. Затем раздался опять. Теперь шаги удалялись, причем с нарастающей частотой, быстрее и быстрее, и наконец, из глубины коридора донесся тяжелый водный всплеск. Даша вскрикнула, на глазах навернулись слезы.
«Это шутка. Да! Чья-то глупая жестокая шутка!». Но кому, скажите на милость, придет в голову так шутить?
Адреналин хлынул в кровь, Даша прошлась по комнате, нервно потирая виски. Она снова подумала о галлюцинациях. Для любого человека, явление безусловно из ряда вон, но на фоне общего переутомления такое случается. Да-да… Так или иначе, сейчас ей нужно взять себя в руки, выйти из бытовки и проследовать в северное крыло до двери с надписью «Спец.Хран», заглянуть туда и убедиться что все в порядке, старуха мертва и лежит неподвижно. Затем она обойдет здание, осмотрит каждое помещение и, конечно же, никого не обнаружит, так как входные двери надежно заперты, а окна забраны кованными узорными решетками. А утром, когда придет Юрий Васильевич, она, сославшись на плохое самочувствие, попросит отгул на пару дней, а может быть на всю оставшуюся неделю. Да, так она и поступит. Но прежде…
Даша вышла в коридор. На этот раз дверь хранилища, куда направилась санитарка, оказалась открытой нараспашку. А то, что она заметила в следующую секунду, окончательно выбило почву из-под ног девушки, заставив ее похолодеть. На покрытом линолеумом полу, в свете ламп дневного освещения, блестели влажные человеческие следы, которые тянулись вглубь коридора, исчезая в темноте дверного проема хранилища.
Даша припала плечом к стене и перевела дыхание, прижав руку к груди. Нет, ей не стоило приближаться к этой проклятой комнате, не стоило заглядывать внутрь. Определенно не стоило! Но она не могла этого не сделать, она должна была развеять самые нелепые свои опасения, либо это в конце концов сведет ее с ума.
Даша затаив дыхание двинулась вдоль по коридору, каждый шаг давался с огромным трудом, ноги налились свинцовой тяжестью, стук сердца глухо отдавался в ушах. Приблизившись к распахнутой двери, она на мгновение замерла, прислушиваясь к звуку капающей воды. Рука неуверенно потянулась к выключателю, заморгали люминесцентные лампы, комнату заполнил яркий холодный свет.
Тело старухи мерно покачивалось в ванне с раствором, обращенное лицом вниз. Кафельный пол был весь мокрый, в луже валялся разбухший бинт, рядом пластиковая бирка с номером. Даша глубоко вдохнула и выдохнула, проделала это еще несколько раз. Наконец, собравшись с духом, она заставила себя приблизиться к краю ванны. Она осторожно протянула дрожащую руку к шее покойницы и прижала два пальца к сонной артерии. Пульса не было.
Бред какой-то. Надо позвонить в отделение кардиологии, откуда привезли тело, и рассказать, что здесь происходит. Пусть врач констатировавший смерть придет и повторно его осмотрит – возможно это какой-то медицинский феномен, или что-то еще, чему впоследствии конечно найдется логическое объяснение. Над ней скорее всего посмеются, или вовсе, решат что свихнулась, но обязательно пришлют кого-нибудь из дежурного персонала, это главное.
Выскочив из хранилища, Даша прошла в холл, где в кабинке регистратуры стоял телефон внутренней связи. Она сняла трубку и набрала номер. Пошел третий гудок, когда сзади прозвучало отдаленное:
– Дашенька, деточка!
Голос, тот самый, слабый, скрипучий. И шаги! «О боже, опять. Да что же это?!»
В трубке раздался щелчок.
– Кардиология. Слушаю – отозвалась на том конце провода дежурная медсестра.
Даша хотела завопить прямо в трубку, позвать на помощь. Но не могла. Отчаянный крик застрял в пересохшем горле. Грудь будто сдавило тугими ремнями, мышцы закаменели.
– Дашенька, золотце – голос приближался, становился все громче – Помнишь бабушку Нюру?
Она помнила, еще как помнила. И едва-ли когда забудет, если конечно переживет эту ночь.
– Алло? Алло, вас не слышно!
Голосовые связки не желали смыкаться. Хриплый, тихий стон – все, что смогла из себя выдавить Даша. Девушку парализовало не только от страха, казалось, неслыханная злая сила сковала ее, накрепко стиснув в невидимых путах. Только зрачки глаз лихорадочно бегали из стороны в сторону, и стук сердца набирал обороты.
– Вас не слышно, попробуйте перезвонить…
Трубка выскользнула из непослушных пальцев, ударилась о боковину стойки и повисла на витом шнуре, в нескольких сантиметрах от пола, отплевываясь короткими частыми гудками.
На противоположную стену медленно наползла сутулая тень. Даша посмотрела на свое отражение в застекленном окошке регистратуры, и увидела белое морщинистое лицо у себя за спиной. На плечи легли холодные тяжелые ладони, костлявые пальцы крепко сдавили ключицы.
– Это будет наш маленький секрет – послышался шепот у самого уха
Даша не могла пошевелиться, но внутри все кипело. Мысленно она билась в истерике, ревела, стонала.
– Из избы не дверьми, со двора не воротами… – монотонно забубнила старуха – Выйди, выйди не оглядываясь… Болотами вязкими, лесами черными, мышиными норами, собачьими тропами… Из тела бренного зову-выкликаю, в нутро хладное тебя зазываю… До доски гробовой, в пелену савана… Именем тайного, именем темного!
Пальцы отпустили плечи, тело размякло, и Даша упала на спину, как тряпичная кукла. Взгляд, направленный в потолок, замер в одной точке. Она почувствовала, что больше не дышит. Сердце уже не билось.
Над ней склонилось лицо. Ее собственное лицо!
– Это будет наш секрет. Мы ведь никому не расскажем верно?
Ведьма ехидно оскалилась, закрывая веки, лежавшей на полу, мертвой Настасьи Филипповны – некогда одинокой странной бабули, которую при жизни сторонились – и сам черт свидетель, не зря сторонились – жители родного села.
***
Вадик расставил бокалы с пивом и приземлился за стол, напротив Антохи. Они сидели в баре придорожной гостиницы, что находилась у поворота на Корсаково. Милое дело махнуть по кружечке после работы, да перекинуться парой слов. Как еще проводить досуг в этой глуши двум молодым людям, одним из немногих, кто не перебрался в город по окончании школы. Вадима пристроила санитаром в местную больницу его тетка, из районной администрации. Антон, с недавних пор, работал там же, водителем скорой.
Однако сегодня, обычно развязный и веселый Антоха, был на удивление хмурый.
– Чего такой кислый, амиго? – спросил приятеля Вадик, высыпая в пластиковую тарелку соленый арахис из пачки.
– Да тут такая история… – отозвался тот, пожимая плечами – Помнишь, ты позавчера обмолвился, что у вас в отделении бабка померла?
- Ага, было дело, сам в морг отвозил.
– Ну, так слушай. Сегодня мы – я и патолог наш, Юрич, – повезли ее в зареченский крематорий, как говорится в последний путь. Прибыли значит на место, гроб в печной зал помогли отнести, крышку сняли, как положено при передаче тела... И вот тут я кое-что заметил… Только представь, гляжу, а у покойницы из глаз слезы текут. Ага! Я от страха сам было на тот свет не отправился, еще бы. «Смотрите – вскрикиваю – никак плачет она!». Рабочие крематория увидев попятились, кто-то в ужасе креститься начал. А вот патолог наш нисколько не смутился. Это, говорит, естественный процесс выделения… как ее там… межклеточной жидкости. Такое, мол, случается под воздействием жары. Пульс правда прощупал – мертвая была конечно.
Тут Антон прервался, сделал несколько долгих глотков из бокала, осушив его на две трети, помолчал, уставившись куда-то в сторону.
– Вот что я тебе скажу, – наконец добавил он, понизив голос – я человек не пугливый, сам знаешь. Да только плачущий покойник – зрелище по-настоящему жуткое, ты уж поверь. Меня до сих пор передергивает.
Вадик задумчиво смотрел на Антоху. Ему тут же вспомнились слова новенькой санитарки из морга:
«Болтали, что ведьма она… Самая настоящая…»
Свидетельство о публикации №225101702040