Она попала в ловушку

В этой квартире ей не хватало воздуха. Она приоткрывала окна, высовывалась в них и дышала. С улицы манило той детской свежестью, тем запахом весны, до которого ей хотелось дотянуться, но это была лишь оконная иллюзия. Катя выходила на улицу и не обнаруживала того, что искала, она или её душа. Город давил её и не пускал в то идеальное пространства детства, в деревню, где жила её бабушка и бегали двухвостки.

Первый раз она невзлюбила Москву в апреле. Когда снег уже сошёл, но было ещё прохладно. Поэтому каждый раз, когда она приезжала сюда, она заболевала. Город был ни при чём, но казалось, что здесь плохо и отсюда нельзя выбраться. Как будто нет больше другого мира, нельзя вернуться домой. Ты попал в замок чудовища, прекрасный, но недружелюбный.

Петя жил на съёмной квартире, а если быть точнее, снимал комнату в трёхкомнатной квартире. Его соседями были, с одной стороны, странная парочка великовозрастных молодожёнов, которые коллекционировали использованные пакетики чая. Аккуратной горкой они лежали на столе, и никто никогда их не выкидывал. Возможно, они всё ещё надеялись получить тот неведомый второй шанс, но в ожидании чуда они тухли и сохли, вызывая отвращение непосвящённых.

Второй сосед был вполне адекватный мальчишка, неразговорчивый, но добродушный. К нему периодически приходила милая девушка, от которой во все стороны расходились лучи метасообщения, что она будет прекрасной женой и мамой.

Всё случилось в одночасье, хотя копилось всю предыдущую неделю. Катя разревелась и не могла успокоиться ни ночью, ни на следующий день, и ещё долго потом не могла выплакать всех тех слёз досады и чувства взросления. Ничего не произошло. Просто забилась раковина, не было приготовленной еды, и Петя пришёл с работы злой. А ещё она не могла поговорить с мамой. Ей было плохо, и появилось ощущение, что вот так будет всегда. Здесь её любимый человек, а значит это и есть её дом. Началась паника, что это необратимо, что она никогда не сможет вернуться домой, к родителям. Нет, не к родителям, а именно домой, в свой дом. Как будто бы пока она тут путешествовала, он там взорвался, и ей просто больше некуда будет вернуться.

Катя думала: «Почему я люблю Петю? Да просто люблю!» И ни на секунду в этом не усомнилась. Она просто знала, что это так и по-другому не может быть. Когда Катя призналась в этом себе, жизнь перестала принадлежать ей. В прямом смысле. «Но ведь если вспомнить мои старые стихи, я ведь об этом и мечтала. „Продам свою душу, но она никому не нужна“. А тут — нужна. Я нужна ему. И без него для меня нет мира, только пустота, от которой я всё пыталась бежать».

Но куда она прибежала? Никто из соседей не собирался мыть раковину. И так сойдёт! Она просила сделать это Петю, а он только говорил, что сделает, и не делал. Или просто, что он устал. Из-за забитой раковины Катя не могла приготовить какую-то адекватную еду, а кроме того, из неё очень сильно воняло. Петя запрещал ей покупать элементарную колбасу, так как хотел вести здоровый образ жизни. Если бы была хотя бы она, это бы спасло положение. Как глупо! Из-за какой-то еды, из-за какой-то маленькой решаемой бытовой проблемы, из-за физиологии и капризности Катя невзлюбила Москву.

Катя всё равно осталась с Петей, вышла за него замуж, и они переехали на другую съёмную квартиру. Но даже спустя несколько лет она, анализируя свои страхи, не могла обвинить себя, что нагнала на это слишком много пафоса, или что оказалась белоручкой, капризулькой. Она была уверена, что во всём был виноват именно этот ужасный, огромный, богатый город. И Катя попала в ловушку. Ей стало нечем дышать и всё время было холодно.