Васильич любил кофе

Васильич любил кофе. Он мог его пить литрами. И это в 60, когда все переходят на цикорий.

Встанет утром, включит Альбана. Итс май лайф. И пьет. А я еще любил выходить на общий балкон, пролет. В руках кружка с паром, тапочки на бесшумной подошве. Важно, чтобы никто не проснулся. Поэтому утро у него начиналось в 5. Он слышал, как срабатывал лифт в 5:05 и в 5:20, а потом все чаще, но именно на балкон выходили курить два соседа с четвертого и седьмого. Они встречались на шестом, чтобы честно и не обидно.

Васильич никогда не мыл посуду и не застилал постель. А зачем? Он живет один. Ему было удобно, что его кровать всегда готова к употреблению: захотел, тут же упал. Как и посуда, которую удобно было сначала всю использовать, а потом мыть. Чтобы она отмывалась, она заранее погружал ее в ванную.            

Работал он в городе. В магазине игрушек. Ездил туда на электричке. Полчаса от Пушкино и полчаса на метро. По дороге читал толстую книгу. Дочитывал то, что не дочитал в молодости. Всего Юлиана Семенова. Но что-то заставляло его вернуться к началу. Не понимал, не усвоил, не переварил. Исаев- Штирлиц его удовлетворил, а полковник Костенко был для него сложнее. 

Когда объявляли его станцию, он немного сожалел, что не успел дочитать главу. Еще бы одну станцию. Но до открытия оставалось совсем немного, а опаздывать он не любил.

В магазине игрушек было все для детей. С детьми он великолепно ладил, в прошлом спортивная школа олимпийского резерва давала о себе знать.  Он тренировал детей, сам в прошлом мастер спорта по спортивной гимнастике.  А потом произошел конфликт с начальством. Не захотел он взять к себе одно важное лицо. Поплатился. С детьми-то у него все ладилось, а вот со взрослыми он никогда не мог договориться.

Особенно с женщинами. В той комиссии была женщина. Если бы мужчина, то он бы смог отстоять свою позицию.

И сейчас как только войдет женщина с ребенком, он тут же все внимание отдавал малышу, стараясь не встречаться глазами с его мамой. В 60 лет смущаться покажется странным, но у так он впитал страх и трепет перед женщиной. Мама у него была железнодорожницей, клала рельсы-шпалы на Амуре, говорила сурово, воспитывала по-солдатски. Вот он и вырос послушный, спортивный, но плохо приспособленный к социуму, по крайней мере, к ее слабой половине.

Когда он уезжал поступать в столицу, то думал, что сбегает от этой муштры, но земля оказалось круглее, женщины в столице порой оказались суровее, чем амурские железнодорожницы.   

- А этот паровозик как работает? – спрашивала клиентка, женщина 25-30. Ее малыш сидел в коляске и недовольно болтал ногой. Кажется, он уже ничего не хотел.

Все, тушите свет. Васильич тут же краснел, отворачивался, делая вид, что ищет какую-то коробку, переворачивая папки с накладными, с которыми после, чтобы вернуть былой порядок, придется изрядно повозиться.

- Он работает от батареек. АА.

- Аа, - повторила девушка. – А есть паровозик с паром?

- С чем? – взволнованно спросил Васильич.

- С паром. Ну, чтобы из трубы пар шел.

- Да, да, - у него у самого выступал пар на лбу.

- В чем секрет?

- Просто добавь воды.

- Так она там закипает. О, нет, это очень опасно. И пар наверняка горячий…

- Это не опасно.

  Но девушка уже решила для себя, что этот паровоз опасен и этот продавец, не смотрящий прямо в глаза тоже не вызывает доверия.

Он был один в магазине, но Лелик, продавец из соседнего винного, часто к нему захаживал.

- Ты всю клиентуру отпугнешь. У тебя как будто тик нервный. Может, отдохнуть хочешь? Расслабиться. 

- Не надо. На пенсию меня только вперед ногами. Что я там забыл. Шторы гладить, котов разводить, голубей пшенкой, а котов сосисками с пенсии. 

- Да не на пенсию. Сходи в кино, пригласи подругу. У тебя же есть подруга?

Старик молчал. Лелик был из тех кто без мыла в душу влезет. Он ждал, пока тот выскажет свое наболевшее, и пойдет дальше продавать алкоголь.

- Это не для меня.

- А для кого? Мы же с тобой из одного теста. Мужского. И нам нужно общение.

- Мне не нужно. Да и где?

- Есть  у тебя соседки.

- Ну, есть.

- Завидую я тебе. Работаешь с женским коллективом. Я бы. А то ко мне одни ханурики заходят. И женщины бывают, то либо спившиеся, или слишком высоко летают.

Может и правда. Стоит прислушаться. Но ведь жил как-то все время. И ничего. Семью не завел. Что теперь не человек. Живут люди и так. Конечно, здоровье стало не очень.

Однажды в автобусе плохо стало. Хорошо, что сидел возле окна. Пелена, отключка. Когда открыл глаза, увидел, что на него смотрят много женских глаз. От ужаса он закрыл глаза. Самый страшный кошмар наяву! Сердце так запрыгало, так застучало, что стало больно. 

К нему обратился женский голос. И не один. Он сидел зажмурившись, и только слышал, как со стороны градом сыпятся слова:

- Вам бы поменьше кофе.

- Совсем себя довел.

- Молодой человек, вы и пешком можете?

После этой усмешки, от которой было одно желание ослепнуть, он услышал:

- Хватит! Вы же видите человеку плохо.

- Ишь, умная нашлась.

- Все значит должны молчать, а ты прима балерина. 

Но «умная» не обращала внимание на эти комментарии и прислонилась к Васильичу.

- Не волнуйтесь. Я врач. Говорить можете? 

Она расстегнула верхнюю пуговицу рубашки.

-Это валидол.

Он послушно принял. И даже немного приоткрыл глаза. Он увидел силуэт своего «ангела-хранителя». Светлый, пахнущий мятой и чебрецом.   

- Есть, кому позвонить, чтобы вас до дома довели? – спросила она.

Он молчал.

- Вот мой номер. Меня зовут Света. Если что звоните.

Как-то ему удалось выйти из автобуса. Он согласился, чтобы его проводил парень. В спину ему неслось:

- Мужики как дети. Думают, что по-другому устроены. Первыми их и хороним.

Он догадывался, что автобус уехал с другим настроением, там сейчас обсуждали мужскую смертность. Хорошо, что Васильич вышел. Это была не его остановка, и пусть он опаздывал на работу, а ближайший автобус не скоро, он решил пройтись через парк.

В парке все гуляли, слышался смех, лай, крик, чувствовалась весна. Она разливалась по всем дорожкам, тянущимся к солнцу веткам, сливающимся в одно целое парам.   

Он понял, что до сих пор держит что-то в руке. Это была половинка рецепта на непонятном латинском, на обратной стороне которого номер ее телефона. Он не понимал, зачем держит. Почему не выбрасывает.

Ну, чего я позвоню?

Еще чего!

Она врач, а врач мне сейчас не требуется. Сердце в порядке, дышу. Как у молодого!

Конечно, это может повториться, но тут же все ясно: была давка, солнце в окно, вот и сказалось. Надо просто быть осторожнее. Быть ближе к выходу.

А для нее я просто пациент. Они же все клятву давали. Клятва это серьезно!

Все, надо ехать на работу, там я отвлекусь и перестану думать.

Но уже через минуту рука он сидел на скамейке и набирал номер ее телефона. Он ничуть этого не боялся. После мамы она была первая женщина, которой он смог смотреть в глаза. Пусть даже прищурившись. 


Рецензии