Север

                Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.
                В. Высоцкий "Белое безмолвие".

       Почему я поехал в те совсем не жаркие края, объяснить очень легко. Мне было уже под 30 (28 с хвостиком лет), с работой, наконец, сложилось, время летело быстро, вопрос о нормальной самостоятельной жизни и создании семьи становился всё более актуальным, а в наличии была тёмная комнатуха в 7 квадратных метров на первом этаже в занюханной пятикомнатной коммуналке с регулярно менявшимися, но неизменно пьющими и творящими разнообразные чудеса соседями. Тогда (1980-1981 год) единственным реальным шансом обзавестись жильём было заработать на кооперативную квартиру.
       И такой шанс выпал. Добрые люди свели меня с человеком, который постоянно, практически каждый сезон был на Севере, в том числе в старательских артелях, имел там много хороших друзей и знакомых. Здоровьем и желанием работать обижен я не был. Мы встретились, поговорили, он уточнил мой трудовой опыт, пояснил многие входящие моменты и требования, дал на прочесть две книги: "Территорию" О. Куваева (не путать с нынешним одноименным бездарным клипо-фильмом) и от "Пенюги до синюги" Э. Семёнова. По времени у меня на работе в начале года выпадало подряд два отпуска (плюс праздники: 8 марта, майские). Так что сходилось. Планировал я ближе к окончанию очередных отпусков, если на новом месте сложится нормально, подать заявление на административный отпуск до года и полностью закончить сезон.
       Оба заведующих травмотделений, где я трудился, зная моё невесёлое бытовое положение и полное отсутствие перспектив на жильё в "краснознамённой", возражать не стали. Пошёл на приём к главврачу, подробно объяснил ему ситуацию, клятвенно пообещал по окончании сезона вернуться в стены родной клиники. Начальник покивал головой и сказал: "Я понимаю", на этом наше общение закончилось. Как позже выяснилось, это понимание было достаточно своеобразным.
      Я стал готовиться к выезду. Кроме стандартной "штатской" тёплой одежды, рубашек, свитера и обуви с собой обязательно нужно было взять ватные штаны и валенки с размером под тёплый шерстяной носок, пару фотографий на документы; со всем этим проблем не возникло.
     Ту 154 доставил меня до Якутска, где я сел на Ан 24 и через несколько часов был в Усть-Нере, по карте это примерно посередине между Якутском и Магаданом. Там я нашёл нужного человека, который определил меня в небольшую гостиницу. Оказии на прииск, где трудилась артель, не было больше недели, и я просто извёлся в ожидании. Наконец попутным автобусом, который кроме пассажиров вёз ещё много всего, прибыл на место. В автобусе для обогрева салона выхлопная труба была "по северному" проведена через салон в проходе между сиденьями, что позволяло в совокупности с двойными стёклами и утеплёнными полом и крышей не мерзнуть тем, кто в нём находился.
     Надо заметить, что ощущение холода (минус 45 и ниже) на открытом воздухе было очень необычным. Ветра нет, лицо почти не мёрзнет, хотя неожиданно можешь понять, что не чувствуешь носа или щеки. Если идёшь или стоишь, то постепенно тебя как бы зажимает в тиски и все движения даются со всё большим усилием. Надо быстро зайти куда-то в тепло, тогда тиски постепенно разжимаются, и ты какое-то время можешь двигаться дальше.
     По прибытии в артель меня проводили в жилой барак, показали кровать и тумбочку, сказали (я уже это знал), что смена по 12 часов, кровать одна на двоих, мой напарник сейчас в забое. Показали свободную кровать, на которой я могу пока отдыхать до утра, утром начнётся моя трудовая деятельность. Похвалили что привёз ватные штаны и валенки, выдали верхнюю рабочую одежду, две пары рукавиц (тёплые вниз и брезентовые сверху). Валенки уже к вечеру были исключительно добротно подшиты толстыми подошвами из транспортёрной ленты. Проводили в столовую, объяснили, что, если не будет хватать по первому времени, добавки можно просить сколько съешь. В столовой вдоль стены стояли фанерные короба с сигаретами, папиросами, карамельками и самыми простыми "как бы шоколадными" конфетами, брать всё можно было сколько нужно. На обед был обычный суп и большая котлета из оленины с гарниром, чай, компот.
      Утром меня и ещё одного, примерно месяц назад прибывшего парня, вызвал мастер и сказал: "Сегодня у тебя первая трудовая смена - поедете с Витей за водой". За водой так за водой. Витя, это бульдозерист (трактор С 100), прицепил к своему "летательному аппарату" большие деревянные сани с высокими бортами на полозьях из швеллеров, посадил нас к себе в кабину, и мы тронулись в путь. Выяснилось, что у С 100 нет амортизации в принципе (это, если кто не знает, в девичестве трактор Caterpillar 60 1919 года рождения, на который уже у нас поставили дизель в 100 л.с. и кабину). Наезжая даже на небольшой бугорок, он задирает нос, а потом бухается всей массой на промерзший грунт и упорно топает гусеницами дальше. Так километра полтора. Подъехали к огромному изумрудно-голубому ледяному полушарию, диаметром, пожалуй, метров десять. Это вода из подземного ключа постепенно намерзая, образовала такое чудо. Витя развернул наш экипаж, мы достали из саней ломы, огромные "стахановские" лопаты и приступили. Витя ушёл в посёлок, сказав, что подойдёт к вечеру, как управимся. Если бы мне раньше сказали, что два человека могут за несколько часов наколоть и погрузить несколько тонн калёного льда на морозе сильно за 40, я бы покрутил пальцем у виска. Но мы уже были старатели, и мы смогли. Из согревающего были только ломы, поэтому, когда в сумерках вернулся Витя, мы продолжали колоть и грузить лёд, забивая его во все углы саней уже чтобы не замёрзнуть. Мороз к вечеру прилично усилился, и я спросил напарника сколько сейчас, есть - 50 или ещё нет. Он повёл меня на край дороги ниже которой был обрыв и сказал, что мы сейчас с тобой поморосим вниз, а ты слушай. Если внизу по камням будут звенеть падающие льдинки, значит есть -50. Я старательно слушал, но звона не было, и на градуснике на бараке, когда мы вернулись, было минус 48. Финальным аккордом первого трудового дня была разгрузка саней у кухни и бани.
      Потом для адаптации было несколько смен с лопатой в очистном забое, где нужно было подгребать породу к широкому совку, который ездил на тросах и вытаскивал породу в основной горизонтальный штрек. В забое было тепло - минус 20. Следующим этапом меня поставили в напарники к хорошему парню Сергею на отбор проб.
      Тут надо кое-что рассказать по технологии добычи золотоносной породы. Металл (золото) скапливается в промёрзших осадочных породах в древнем русле ручья, откуда он попадает из верховий, где вода, замерзая и оттаивая, постепенно разрушает кварц, содержащий жилы и прожилки металла. Слой осадочных пород достигает нескольких метров, но содержание металла в виде "песка", "жучков" (мелких тонких пластинок) на разной глубине не одинаково, обычно слоями. Наклонный ствол шахты и далее горизонтальный основной штрек проходят на примерно оптимальной глубине. Отходящие в стороны забои (тоже горизонтальные, но чаще несколько наклонные вверх или вниз) забирают породу из слоя с уже максимальным содержанием металла. Отбор проб должен по возможности указать расположение, толщину этого слоя и содержание металла в нём. Затем бурильщики перфораторами проделывают горизонтальные или наклонные шпуры, взрывники заряжают их и производят подрыв. Отбитая порода выдаётся "на гора" и процесс повторяется вновь. По наступлении тепла начинается обычный промывной сезон.
      В нашу задачу входило зубилом из пики отбойного молотка с приваренной ручкой и большого молотка вырубать куски мёрзлой породы из стенки очищенного забоя на 4-х уровнях, складывать эти образцы в небольшие маркированные мешки с завязками, собирая затем их в большой мешок. С этими неподъёмными мешками мы выбирались наверх, в избушке раскладывали малые мешки по порядку и промывали образцы, определяя, где, на какой глубине и примерно сколько находится металла. Для этого образец породы ссыпался в обычный старательский лоток, заливался кипятком, лопаткой-буторкой сбрасывались крупные камни, остальное отмывалось в лотке как положено. На дне лотка нередко оказывалось несколько крупинок "песка" или крохотный "жучок". Результаты проб заносились в специальный журнал для горного мастера, а "добытое непосильным трудом" взвешивалось, заворачивалось в бумажку, маркировалось и помещалось в специальный ящик. Замков нигде никаких нет - у старателей "крыс" не бывает по определению, все делают одно общее нелёгкое дело.
      Перед направлением на отбор проб выдали удостоверение старателя с вклеенным фото и попросили внимательно прочесть всё, что в нём напечатано мелким шрифтом. А мелким шрифтом там на двух страницах были статьи Уголовного кодекса, "расценки" в тех статьях начинались от 3-8 лет строгого режима и заканчивались высшей мерой. Вот как-то так.
      Было и весёлое. В одно прекрасное утро мы как обычно ушли в очистной забой, спокойно набрали пробы в два тяжеленных мешка и подались, согнувшись, к выходу - высота забоя в среднем метр пятьдесят - метр семьдесят. Опытный Сергей обратил внимание на необычную тишину и отсутствие движения в центральном штреке. Только вдалеке ближе к выходу в наклонный ствол маячили спины выходящих старателей. Один из них на счастье обернулся, увидел наши фонари и громко закричал: "Бросайте всё и бегом на выход. Уже запалили!". Бросив мешки и инструмент, бегом, где на двух, где на четырёх, мы рванули. Краем глаза я успел увидеть тусклые высверки взрывов в забое справа, но успел проскочить за угол выработки и тут же отлетел к противоположному борту штрека, как будто мне под зад поддали огромным валенком. Толстая одежда, обувь и каска уберегли, не осталось даже синяков, через несколько часов полностью восстановился и слух. Когда мы вышли из ствола, оказалось, что этот пал был внеочередной, а про нас, грешным делом, забыли. Бывает. Примерно за месяц до этого на другом прииске - Куларе "расстреляло" четверых взрывников - несвоевременный подрыв заряда. Производство.
     Видел я своими глазам и самородок, небольшой, грамм на 200 - один из старателей нашёл его в забое. Я естественно попросил посмотреть-подержать. Ничего особенного, по ощущениям очень похоже на обкатанный кусок свинца. Я не выдержал, взял его на зуб и всё понял - оттуда, из глубины на меня сверкнул лютый глаз "жёлтого дьявола". Да, того самого, который заставляет лезть на край света, рисковать здоровьем, жизнью, предавать и убивать. Но здесь люди были другие, для них это был просто обычный металл. Когда я отдал самородок, старатель, не моргнув глазом, забросил его в отвал породы, поднятой из шахты. На мой изумлённый вопрос "почему" он ответил, что промывное золото идёт гораздо дороже такого, "подъёмного", а самородок по теплу никуда от бульдореза и промывного прибора не денется и обязательно окажется там, где надо. Рассказал: однажды его друг потерял своё золотое кольцо с руки на полигоне. Пришлось подогнать бульдозер Caterpillar, который своим хитро устроенным ковшом собрал несколько тонн породы с места предполагаемой потери, притолкал к монитору и уже вечером при съёмке металла кольцо лежало на резиновом коврике промывного прибора как миленькое. Гораздо более сложным оказалось отбить сей символ супружеской верности у тёток-съёмщиц. Они относились к другому ведомству - государственному и поддались на уговоры с показаниями свидетелей только после клятвенного обещания привезти в самое ближайшее время из посёлка целую коробку плиток самого дорогого шоколада и пару бутылок пятизвёздного коньяка в презент.
     Постепенно отболели (как мне Сергей и обещал) сначала мышцы, потом суставы и связки, потом и кости. Тяжкий физический труд и кормёжка на убой налила меня силой, какой-то просто лошадиной выносливостью. И появилось ещё что-то: постоянное стремление сделать больше и лучше. Я заметил это и в других вокруг себя, радость от совершённого, все пёрли как бы наперегонки, одно слово, старались. Отставать было нельзя - потеряешь уважение. Хотя порядки в артели были более чем строгие. Один парень поехал в посёлок, выпил с приятелями и попал там в вытрезвитель. Вернувшись в артель он, ни слова не говоря, собрал вещи, оставил адрес куда отправить заработок, и в тот же день уехал на попутке "на материк". Всё было у меня на глазах. Перечить мастеру или "бугру" (бригадиру) себе дороже - запросто нарвёшься на 2 или 5 дней оплаты трудодня в 50%. Начинающим, как я, начислялось 80%.
      Ближе к окончанию моего отпускного периода я попросил одного из старателей, ехавших по делам в посёлок, дать моей матери телеграмму, что у меня всё хорошо и загодя составленное заявление на административный отпуск на год можно передавать администрации больницы. Что она и сделала. Но "понимание" моих проблем у главного врача было настолько своеобразным, что где-то в конце 20-х чисел апреля я получил телеграмму следующего содержания: "Вы обязаны выйти на работу 4 мая. При невыходе будете уволены по статье 33." Всё. Запись о 33-й статье Кодекса законов о труде в трудовой книжке в те времена означала одно - "волчий билет", пожизненное клеймо нарушителя трудового законодательства и, в лучшем случае, многолетнее прозябание в поликлинике без каких-либо перспектив на будущее. Проклятую телеграмму я показал в артели всем кому нужно и с первой попуткой уехал в Усть-Неру. Когда перед отъездом собрался паковать свои ещё вполне рабочие валенки, товарищи мне прозрачно намекнули, что если, не дай бог, где-то в щель подошвы забилось несколько песчинок металла или "жучок" и в аэропорту об этом радостно прозвенит металлоискатель, дорога у меня ляжет совсем в другую сторону: "Ну в удостоверении ты сам всё читал".
      Ещё два дня просидел в Усть-Нере, была нелётная погода - морозный туман круглые сутки наглухо закрывал перевалы на подлёте к аэропорту. Оставался только один вариант - по тракту до Магадана и уже оттуда самолётом домой.
20 часов езды с одной остановкой по хорошо выровненной грейдером щебёнке Колымо-Индигирского тракта на ПАЗике (1042 км). На изгибах дороги было видно её внутреннее строение, а попутчики поведали кое-что о технологии строительства. По обе стороны в пределах досягаемости вырубалась, точнее, спиливалась примитивной лучковой пилой нетолстая в тех местах сибирская лиственница. Кострами из дров отогревалась мерзлота вплоть до скального грунта (той самой "синюги"). На скалу укладывались слоями стволы лиственниц, промежутки засыпались щебнем из отогретой мерзлоты и отпаленной взрывами скальной породы. И так до достижения нужной высоты полотна, поверху примерно полметра крупный, потом мелкий щебень. Строили всё в 30-х годах, конечно, зэки: «Рабочая сила на строительстве исключительно лагерная." (1).
      Почему "дорога на костях", да очень просто. Нормы были предельно жёсткими, если норму бригада не выдавала, уменьшался и без того скудный паёк. Рабочий день 12-16 часов, "отдых" в брезентовых палатках с одной-двумя печками-буржуйками, одежда - не просыхавшие за ночь драные ватные бушлаты. Смертность "строителей коммунизма" была ужасающей, люди умирали часто прямо с кайлом в руках. Оставшимся был выбор: или хороните в стороне (пилите и жжёте лес, копаете могилы), но норма по прокладке дороги остаётся прежней, или укладываете своих умерших товарищей вниз в полотно, под листвяк и щебёнку. Решаете сами. Комментировать тут нечего.
Из личного опыта: пытался долбить ломом мерзлоту, после удара остаётся дырка; бьешь ломом рядом, снова образуется дырка, но первая закрывается, как будто в пластилине. Надо развести костёр, дождаться, когда эта замёрзшая грязь оттает на несколько сантиметров, выгрести, снова развести костёр и так до достижения нужной глубины. Если глубина будет недостаточной, то вкопанное, например столб, летом вытает и завалится. Поэтому дома в посёлке и бараки на прииске все стоят на деревянных или бетонных сваях, теплотрассы к ним тоже идут поверху обычно в утеплённых коробах из досок и стекловаты.
      По прибытии в Магадан добрался до аэропорта, несколько часов ожидания, и самолёт несёт меня домой. На работу я вышел вовремя, правда, поспать получилось всего пару часов. Наши травматологи, большие юмористы сказали, что если наш большой начальник (уже сильно в годах), который кинул с административным отпуском, чем под корень сломал мою карьеру старателя, отдаст богу душу, в почётном карауле обязательно поставят меня. "Зачем? Чтоб не встал".


      (1)