Киношные рассказы

1
Наша киногруппа приехали в заброшенную деревню снимать фильм о её возрождении.
До хозяйственного подъёма этой деревни было ещё далеко, но её кинематографическое будущее совершилось молниеносно.
В один день мёртвая тишина запустелого места сменилась бурной, голосистой жизнью всяческих Алексеев и Василиев, Анн и Марий (по именам в сценарии). Зарокотал трактор на пашне. Бабы с песнями пошли грести сено на луг. Ожили петухи, взлаяли собаки. По рельсам побежали кинокамеры на колёсиках.
Моя роль деда - скептика была эпизодическая, в конце картины. В ожидании съёмок я валялся на кровати в одном из покинутых домов, читал, рыбачил, обнаружив под застрехой удочку с ржавым крючком. А когда гулявшие по лесу наши женщины нашли первые грибы, я тоже пошёл за добычей.
Лес начинался за оврагом на горе. Посреди настоящей тайги лес этот был какой-то разреженный, сквозной, - ни кустика по низу, ни подроста.
День был пасмурный и я в этом однообразии быстро потерял ориентацию. Храбрился ещё, когда слышал перекличку наших исполнительниц ролей, но когда к часу вечерних съёмок всё стихло, я понял, что надо надеяться только на себя.
Хорошо, что было много муравейников. Они стояли как бакены на реке. Но опять же одинаковые. Пришлось втыкать ветки.
В одном отдалось твёрдым. И хозяев не видать. Обычно только успевай руку отдёрнуть, сейчас в бой кинутся. А тут – ни муравья, ни мухи.
Своим ржавым гриборезом я принялся ковырять странный холмик. Звякнуло о камень. В самом темечке открылся круглый булыжник.
Сбоку пырнул – опять лязгнуло. Тыча, обошёл кругом: пирамида оказалась каменная, рукотворная, не иначе как древнее языческое капище.
Я каблуком начал оббивать мох, - и вдруг из щели между камней на меня выбросилась змея, зелёная с насечкой от хвоста до острой головки, - гадюка.
Я в прыжке отскочил как молодой, ударился о дерево, упал на четвереньки, так на руках и проскакал несколько шагов. Встал, трясясь в ознобе, и размышляя, хватит ли смелости собрать рассыпавшиеся грибы, хотя бы и с ножом наперевес. Гадюке ничего не стоило прокусить мои спортивные штаны.
Я решил пойти домой, а завтра надеть сапоги, брезентовую рыбацкую робу (сценическую одежду деда-оглоеда) и уж в таком виде вернуться на выручку к своим белым и красноголовым.
На закате выглянуло солнце. Я добрался до деревни и дома повалился на кровать, чтобы унять сердцебиение.
Голова кружилась. В каждом углу чудились глаза гадюки.
Везде включил свет. А когда воткнул и электрочайник, от перегрузки свет вырубило во всём доме. Старая проводка не выдержала.
Хорошо, что в этот час уже луна круглая, сторожевая выкатилась над деревней, и небесную чернь запорошило звёздным серебром.
Я улёгся на кровать в свете луны.
Передо мной за окном поднималась гора, голая, не заросшая кустарником, та самая Лысая, давшая деревне имя.
Я было уже задремал, когда на самом темечке этой лысины вдруг будто волдырь вспух.
Как будто что-то стало выбираться из-под земли. И толчками вырастать похожее на чёрную фанерную мишень для стрельбы. Постояло, и пошло, отбрасывая тень впереди, укорачиваясь с каждым шагом, пока наконец не скрылась в овраге перед моим домом.
Я торопливо сел на кровати и стал ждать гостя.
Пересохшие деревянные стены резонировали обычно от малейшего звука снаружи. Этот кто-то должен бы уже на пороге быть, если только мимо не прошёл.
Я встал и ухом прильнул к двери.
Подумалось, незваный гость мог зайти в дом и через поветь, ворота там были без запора.
На всякий случай я закинул крючок в пробой. Долго прислушивался к тишине.
И только лёг на кровать и выдохнул облегчённо, как по ушам ударил яростный женский вопль. Кричали со стороны дома, где поселился режиссёр. Вопль был полон ужаса. Я выбежал на улицу и заскочил в сарай за топором. Пока искал в темноте, оттуда же, со стороны режиссёрских владений, раздался мастерски исполненный артистический смех. Несомненно, такой мощный животный хохот могла издавать только актриса Насонова. К ней присоединились и другие. Они, видите ли, репетировали. Днём у них не получалась сцена родов на пашне. Никак не могли добиться трагичности. Теперь они вполне достигли желаемого: моё потрясение было предельным, хотя женщины уже животики надрывали от смеха.
Шторы я задёргивать не стал. После всего пережитого луна как ночник света была весьма кстати.
Проснулся я среди ночи от тяжёлого взгляда из окна. Лица человека было не различить, сплошная чёрная тень. Только на месте глаз - два мерцающих пятна.
Я крикнул:
-Что вам нужно?
Горло оказалось сдавленным. Голос клокотал глубоко в груди, не прорывался.
Призрак в окне повернулся и я увидел его в человеческом объёме, а вовсе не плоским как первый раз вдалеке на горе и теперь в фас. На нём была кепка и что-то вроде меховой жилетки, а плечи голые, блестящие при луне.
Уходя прочь от дома, он спустился в овраг, потом появился на горе и опять скрылся.
В конце концов я заснул. И поутру на удивление легко убедил себя, что всё это происходило в моём болезненном артистическом (атеро-склеротическом) воображении.
Однако собравшись за брошенными грибами, всё-таки заткнул за пояс топор.
Утренний туман настоялся в овраге до плотности паровозного выхлопа, - вытянутую руку не видать. А в сосняке на горе обволокла меня молочная мреть, напитанная солнцем. Тоже непроглядная в своём блистании.
Мне повезло наткнуться на одну из своих вчерашних вешек, но чтобы разглядеть следующую, и думать не моги.
Я шёл наугад, уже не надеясь найти языческий жертвенник со своим щедрым подношением к нему, как вдруг впереди в тумане услышал грубый мужской кашель, и - замер на месте.
Звякнула дужка ведра. Проблеяла коза. Лёгкий ветерок стал рассеивать туман. И передо мной постепенно проявилась поляна, изгородь, дом в три оконца, нет, именно что изба с замшелой крышей. И вместо трубы – прорезь дымника в стене.
Лохматый мужик в меховой жилетке на голом теле наливал воду в поилку для козы.
"Не иначе как ночное привидение материализовалось, - подумал я и поздоровался.
Мужик даже головы не поднял, следя за струёй воды из ведра.
-Вот, - заблудился, - сказал я.
Отшельник, так я для себя назвал его, поставил ведро на землю, выпрямился и остался стоять задумавшись.
-Мы кино снимаем в Лысых горах. Не подскажете направление? Как туда выйти?
-Зга навальна. Неча и коблить.
Это «коблить» в смысле пытаться, слыхал я от своей деревенской бабушки последний раз лет семьдесят назад. Каков тип!
Я предложил мужику сигарету. Мужик не отказался. Взял и присел на корточки у стены избы.
Чурбак для колки дров показался мне более удобным для сидения. Но меня остановили.
- Живой стульчик-то. Сверзнесся.
Положив на чурбан пачку сигарет и зажигалку, я тоже опустился на корточки, как завзятый ходок из народа.
- Какождородно! Истовённо полохоло! – что-то подобное произнёс мужик.
Этого я уже не понял. Такая древность! После чего некоторое время сам не решался заговорить, вдруг и меня не поймут.
Но за общим воскурением разговор всё-таки завязался. Я спрашивал, мужик отвечал, и наполовину разборчиво.
Звать Витькой. Пятьдесят семь лет.
Книжки любил читать. Радио пока по проводам было – слушал. А теперь всё без надобности.
Язык оттого такой путаный, что они - югра. Угорцы. Ещё до русских тут обитали. Бабка лоскуточки на берёзы подвязывала и молилась им.
А что ночью он ходил через Лысые горы, так это он «узелцы на косяцей вершал» - петли на тетеревов ставил.
Лицо, и верно, было у мужика древнее, не славянское. Нос длинный, пластичный. И тюркская смуглота.
Туман разнесло как и дымы от наших сигарет.
Напоследок было ещё что-то сказано мне на древнем наречии. Рукой указано направление.
И я пошёл, жалея о том, что не догадался включить диктофон, чтобы на досуге внимательно разобрать странный говор.
На опушке я остановился и оглянулся. И сначала не сразу рассмотрел в высокой траве своего нового знакомца. Мужик согнулся в три погибели (без преувеличения) и косил горбушей, таким увеличенным серпом, или кривой турецкой сабелькой, ловко перекидывая её в руках справа налево, как косили тысячу лет назад. Трава валилась охапками на стороны. Мужик стремительно приближался ко мне словно с намерением подсечь. Я быстро пошёл прочь.
Лес очистился от тумана.
Помеченные ветками муравейники вывели меня к змеиному терему, как я назвал ритуальное сооружение из камней далёких предков этого Витьки.
Рептилия не показывалась.
Я палочкой, опасливо подгребал грибы к себе под ноги, откидывал подальше и лишь тогда брал.
Подумалось, не оставить ли грибов в качестве жертвы чешуйчатой жрице. Умилостивить на всякий случай.
«Хотя, сомнительно, чтобы змеи питались растительностью, - подумал я. - Вот наловлю пескарей, - от них-то, небось, не откажется».
В это время из деревни донёсся голос режиссёра, усиленный мегафоном.
Меня требовали в кадр. Нервничали.
Призывали силами отечественного кинематографа дать заброшенной деревне вторую жизнь.
Вытащить её из пучины веков.
Я ускорил шаг.
Собиралась последняя осенняя гроза. Морок за моей спиной  дымился и клубился как перед ураганом Милтон, названном в честь поэта, написавшего об изгнании людей из рая.
Стрельчатая слеза  молнии брызгала будто из глаза циклопа невиданной величины.
По спине долбили первые капли.
"Под дождь косил, - думал я об отшельнике. - Видать, не на сено. Чтобы было что на ночь в ясли бросить".

2   
Актрису Анечку  Баеву в киногруппе все любили и звали просто - наша актрисулька.
Деревенская хозяйка, у которой мы столовалась, умилилась её хрупкостью, абсолютному незнанию сельской жизни и выделила ей комнатку в своём доме. Ещё только главный герой поселился в дачном домике с хозяйкой. Все другие расселились в заброшенных избах.
Эта Зинаида Васильевна хоть и поила Анечку молоком от собственной козы, холила и нежила, но её роль в фильме не одобряла. (Анечка снималась как девушка из большого города, которая по зову сердца поехала в деревню, чтобы жить и работать на земле). И прекрасно справлялась с этой ролью, съёмки шли полным ходом.
Девушка даже косить научилась. Всю душу вкладывала в образ героини.
Влюбилась в природу и в свободное от съёмок время, как одержимая, собирала цветы на задичалом лугу. Чуть выдастся свободная минута, - она уже в травах рыщет.
Интернет в глубинке не работал. Ботанического справочника не включишь. И Анечка с каждым новым цветком бежала к Зинаиде Васильевне. Особенно интересовали её лекарственные свойства трав. Цветки укладывала она  между страничек какого-то дамского романа и подписывала на полях. Со слов Семёновны, не знакомой с академической ботаникой, так и писала: Бражник, Копытень, Боркун и вот еще как -  Глистовик. И что от чего помогает.
Она и сама расцветала на наших глазах. Через месяц пребывания на пленэре её простое, милое, в меру загорелое личико  приобрело прелесть столь необычайную, что режиссёр запретил ей всякий макияж. Оператор, наводя на неё камеру, вылавливал нюансы «фактуры» - как профессионально называли они лицо Анечки. Особое освещение выставляли. Специальную оптику подбирали. Всеми силами способствовал появлению новой звезды экрана.
И вдруг случилось ужасное. Однажды Анечка проснулась на пуховой перине Васильевны, на подушках с кружевами, и обнаружила на правой щеке на самом нежном месте под глазом розовый, наливной  волдырь. От его появления даже само лицо у Анечки немножко скривилось и носик припух. Она накинула халатик и со слезами на глазах прибежала в вагончик режиссёра.
Шеф спросонья встретил её радостно, - озаботилась девочка работой, не проспала.  Да, снимаем сегодня три твоих крупняка! Лицо во весь экран в разных ракурсах. На восходе, в полдень и на закате. Все эмоции ты должна вложить в сцены. Всю страсть. Это будет кульминация картины. В рекламный ролик войдёт.
– И восходы, и закаты - это вы как хотите, Дмитрий Олегович, но уже без меня, - сказала наша актрисулька и разрыдалась.   
– Что случилось Анечка?
– Разве вы не видите? Меня комар укусил!
Режиссёр как ошпаренный вскочил с походной кровати, схватил Анечку за плечи и, глядя на неё, долго с шумом выпускал воздух из угла рта на сторону, что называется отдувался.
Лицо Анечки и в самом деле оказалось совершенно непригодным для съёмок.
По киногруппе разнеслась страшная весть. Актрисульку укусил комар! Ценное личико неисправимо попорчено. Это катастрофа! Ситуация грозит прекращением съемок. Закрытием финансирования. Бесславным отъездом по домам.
Через пять минут все столпились у зеркала в палатке гримёрши и азартно следили за ходом борьбы между токсином в слюне комара и примочкой из спирта. Под действием компресса прыщ у Анечки как будто опал, но покраснение, наоборот, увеличилось.
Решили использовать грим телесного цвета. Просто замазать красное пятно. Долго смешивали окись цинка, мел, миндальное масло с вазелином. Наконец совершили мазок. Цвет оказался подходящий.  Издалека незаметно. Но произошла несовместимость компонентов, и у Анечки сначала закружилась голова. Потом гримёрша нащупала у девушки учащённый пульс. Анечка стала задыхаться. Вырвалось и пронеслось над головами киногруппы ужасное слово - аллергия! Поднялся крик в палатке, паника. Помреж выскочил вон и через минуту вернулась с Зинаидой Васильевной.
Кормилица предстала перед киногруппой во всей красе – в синем рабочем халате и резиновых сапогах.
Начала, как всегда, с прибаутки:
-Я наелась, напилась. С комарами подралась…Ну, кто тут у вас фингал получил?
Увидав свою любимицу, лежащую без чувств, не разжалобилась.
-Говорёно было ей, чтобы марлю с окна не снимала, не послушалась. Вот и получила смертельное ранение.
-Нельзя так шутить, Зинаида Васильевна. Человеку плохо. Девочка без сознания, - запричитали со всех сторон.
-Насчёт сознания не знаю, а ума бы прибавить не мешало. Виды ей прекрасные марля застит. Вот и получай теперь - вид.
Из кармана фартука Васильевна достала какой-то катышек, плюнула на него, размяла в пальцах, и кашицу приложила к больному месту на щечке Анечки.
От грубоватых прикосновений Васильевны, от резкого запаха мази наша актрисулька пришла в чувство и в ней сразу проснулся натуралист. Она спросила слабым голосом.
-Из какого цветка вы эту мазь сделали, Зинаида Васильевна? Потом покажете мне? Я в свой гербарий помещу.
-Очухалась! Здравствуйте! Мало ещё травы натаскала в дом! А цветок этот называется Козий горошек, - сказала Васильевна и, уходя, добавила. - Через полчаса колодезной водичкой умойте девку, всё как рукой снимет.
Киногруппа в полном сборе расселась вокруг болезной, как вокруг сказочной спящей царевны, и стала ждать.
Режиссёр постоянно поглядывал то на часы, то на солнце, - не набежали бы тучи.
В назначенное время подал команду, и помреж, грохоча порожним ведром, умчалась на колодец.
Анечку усадили на стульчик гримёра перед зеркалами. И лично сам режиссёр ваткой, смоченной в  родниковой водице, смыл дурнопахнущую мазь с ланит восходящей звезды отечественного кинематографа.
Удивлению собравшихся не было предела.
Щёчка Анечки стала снова гладкой и нежной.
Весёлым гуртом вывалили из палатки и разбежались – кто за камерой, кто за магнитофоном, кто за отражателями.
Съёмку закончили даже раньше назначенного срока.
Вечером, выпивая за столом у Васильевны традиционный стакан молока вечерней дойки, Анечка попросила сей же час показать ей этот чудесный цветок Козий горошек, обладающий столь небывалой целительной силой.
Могла бы хозяйка и, не сходя с крыльца, обратить внимание девушки на горошки, рассыпанные её козой Малькой по земле тут и там, но Зинаида Васильевна хотя и была женщиной грубоватой, но тактичной и к тому же находчивой.
Она указала на кустик розмарина в ржавой кастрюле на подоконнике, вот, мол, он самый и есть.
-Веточки вижу, - говорила Анечка, рассматривая растение. – Листики вижу. А где же горошек, Зинаида Васильевна?
-Последний на тебя извела, - сказала Семёновна, пряча улыбку.
Погоревала Анечка, да ничего не поделаешь.
С позволения хозяйки она отломила веточку розмарина, уложила в книжку между страничек и записала название, как и было объявлено доброй руководительницей.
Козий горошек.
И в киногруппе, кроме меня, тоже никто ничего не заподозрил. Только мне единственному, как уроженцу деревни, с детства было знакомо это снадобье.
Моя бабушка тоже когда-то козу держала, и оздоравливала меня не только её молоком, но и всякими другими продуктами жизнедеятельности этого прекрасного животного.
3
Костюмерша принесла и выложила перед Олегом одежду для съёмок.
-Давненько же я не надевал фуфайки! – воскликнул актёр. - Хотя постойте-ка. Если подумать, то фуфайки я, вообще, никогда в жизни не носил.
От стёганки пахло швейным цехом. Она приветливо раскинула рукава и готовно вспрыгнула на плечи Олегу. Но оказалась не только вызывающе нова с виду, а и велика. Что делать? Ушивать? Тереть пемзой - состаривать?
Стоявшая в дверях горницы хозяйка дома-дачи тётя Валя, повернулась, и через минуту пришла с фуфайкой поношенной, потёртой.
-Это деда Андрея.
-Настоящая! – с уважением произнёс Олег, держа её перед собой.
Фуфайка села как родная, и в плечах, и на животе. Олег крутился перед зеркалом, вживляясь в необычную для себя одежду.
-Дедушка и ростом такой же был, - говорила тётя Валя. - Вот сзади на вас поглядела, будто его увидела. Аж сердце зашлось.
Лучшей похвалы Олегу и не требовалось. Он взял листы роли и начал репетировать.
Во-первых, походка… Олег был актёр натуральной школы, и человеком наблюдательным. Перед съёмками особенно пристально вглядывался в деревенских мужиков рядом со своей дачей. Но никто не произвёл особого впечатления. Мужики ходили невыразительно, функционально. Без каких-либо вывертов. Правой-левой. Ни легко, ни тяжело. А для экранного героя надо было создать нечто неповторимое.
Зеркало в горнице имелось, но старое и мутное, никуда не годное. Олег установил телефон на подоконнике, включил на запись и устроил самопоказ перед телефоном.
Сначала прошёлся короткими неспешными шагами в глубокой задумчивости. Потом неровно, нервно с постоянной оглядкой. Затем вразвалочку, с наклоном влево и решительной отсечкой правой руки. Напоследок быстрым летящим шагом и с честным, открытым взором на лице.
Просматривать дубли уселся на старый, провальный диван под лимонным деревом.
Какой образ подойдёт для тридцатилетнего парня из большого города, имперца по убеждениям и Павки Корчагина по темпераменту? Последний дубль со стремительным и гордым видом героя лёг на душу, и тело запомнило.
Теперь со звуком…
Он опять установил камеру на подоконник и уже твёрдо в заданной манере прошёлся из угла в угол горницы со словами из сценария:
-Если не мы то кто? – он рубанул воздух перед собой. - Иначе погибель! Это задача нашего поколения икс. – Он сжал кулаки. - Наша страна душа мира. А душа страны – деревня!
Просмотрел файл, остался недоволен интонациями. И снова начал играть эту сцену, и записывать на видео.
Он расхаживал по комнате, выговаривал слова на разные лады, прогоняя через своё сознание различные сущности характера своего героя.
Парень, которого должен был играть Олег Смагин, по сценарию был натура тонкая, нервная, вплоть до истерики. Ушибленный второй мировой войной в её пропагандисткой версии, он стал чёрным копателем – поисковиком, каждое лето находил мрачное наслаждение от ковыряния земли на местах боёв. Зимой, как реконструктор, в кольчуге собственной вязки и в шлеме из алюминия, бегал в потешных битвах за городом. И погружённый в пучину времём, наконец припал к семейным корням. Увлёкся генеалогией. Нашёл в архивах следы предков в пятом колене.
К тому времени офис ему совершенно опротивел. И как только распался его несчастливый брак, он продал квартиру покойных родителей и на вырученные деньги купил в заброшенной деревне дом, ещё годный для жилья, а также трактор и другую технику, с помощью которой стал раскорчевывать окрестности в этой деревни предков (так предписывалось сценарием).
Материал был хорошо усвоен актёром Смагиным, он сроднился со своим литературным ровесником. Душа требовала артистического воплощения на съёмочной площадке.
Снова включив камеру на запись, Олег встал на точку съёмки, (это была седьмая половица от зеркала), схватился за полы фуфайки, распахнул её на груди - рванул, и заговорил, как бы преодолевая нестерпимую муку:
-Встанем! Пока ещё с вами мы живы и правда за нами! Там сверху на нас кто-то смотрит родными глазами. Они улыбались, как дети, и в небо шагали. Встанем! И ближе к ним станем.
Пылкая речь закончилась ударом кулака в стену.
Олег сел на диван и включил снятое видео.
Вроде бы смотрелось неплохо, чувствовался искренний порыв, и тон был взят верный, пафос шёл от сердца. Но всё-таки в своём актёрском теле Олег ощущал скованность, верный признак незавершённости в работе.
Теперь уже он ходил из угла в угол горницы своим природным шагом, сбросив оковы роли, широко и решительно, кулаком ударяя в ладонь, морщась от недовольства собой.
И, в очередной раз развернувшись возле кадки с лимонным деревом, вдруг попал взглядом на зеркало. Он замер на полушаге. Из зеркала на него глядел небритый мужик в майке на голое тело. Это длилось несколько секунду, пока Олег стоял застыв от неожиданности. При первом же его движении мужик скрылся в туманном мире зазеркалья, исчез.
«Показалось. Не может быть. Это глупо, - думал Олег накидывая на зеркало покрывало с кровати. Он хотел было репетировать дальше, проходить роль и записывать отрывки. Но придуманный им «парень в фуфайке» ускользнул из воображения. Опять надо было собирать его по кусочкам.
Вдруг навалилась страшная усталость. Олег сел на диван и к ужасу своему увидел, как покрывало на зеркале колышется от толчков изнутри. Будто бы тот самый мужик в майке пытается выбраться наружу. Олег попробовал убедить себя, что колыхание производится сквозняком из открытого окна. Но трепетали не концы покрывала, а верх у рамки. И ткань была тяжёлая, не под силу ветерку.
Такое складывалось впечатление, будто под покрывало забрался котёнок.
-Какой, на фиг, котёнок! – прошептал Олег и стал торопливо расстёгивать пуговицы на фуфайке - Обычное переутомление.
Он повесил фуфайку на гвоздь у дверей и повалился на кровать за печкой. Время было позднее. А съёмки назначены на рассвете.
Спать! Спать, - командовал он себе.
Явь перетекла в сон. И уже ему снилось, как откинулось покрывало на зеркале. И через раму перешагнул мужик в майке и сапогах. Он спрыгнул на пол, встал во весь рост, громко топая, прошагал к столу и уселся, установив руку на локоть.
Он смеялся, скаля прокуренные зубы. Подмигивал. И другой рукой призывно махал, мол давай, померимся силами.
Олег встал с кровати (не понимая во сне или на яву), подошёл к столу и сел напротив мужика. Они сцепились руками и стали жать каждый на свою сторону. Олег держался из последних сил и, наверное бы проиграл, если бы не зазвонил телефон.
Звонил режиссёр. Торопил. Натура уходит.
Олег вскочил с кровати. Холодный, липкий пот покрывал всё тело. В знобком деревенском утре фуфайка оказалась весьма кстати.
Начали сцену раскорчёвки луга. Дым от выхлопа трактора сливался с клочьями тумана. Оператор ликовал. Чуть не под нож бульдозера лез со своей камерой. И потом - к Олегу в кабину, выцеливая его крупным планом.
По сценарию Олег должен был в этом эпизоде за рычагами трактора читать рэп на тему возрождения страны.
Он начал:
-Золотые купола, кресты, иконы, напомнят нам откуда мы и кто мы…
И поперхнулся на полуслове, увидав в окне на другой стороне кабины мужика в майке. Мужик опять же подмигивал, зябко ёжился и для согрева бил себя руками по плечам. Он появился всего на мгновение, но текст из головы Олега вышибло напрочь. Трактор ткнулся в дерево, остановился и заглох. Всё надо было начинать сначала.
Они снимали дубль за дублем. Солнце уже взошло высоко. Но слова рэпа вылетали из головы как только призрак мужика вставал на пути трактора, или появлялся на капоте, тыча лицом в стекло, а то и оказывался в кабине на сидении сбоку.
Дубль следовал за дублем. Дело мастеров искусства подвигалось медленно.
Становилось жарко. И в перерыве между сценами Олег снял фуфайку, повесил её на сук.
И как бывает при создании киноляпов, забыл, не надел её войдя в кадр на следующей сцене. И оператор, и режиссёр тоже проморгали, как говорится, зато были в восторге от игры Олега, - монолог в стиле патриотического рэпа на этот раз был прочитан блестяще.
Потом спохватились о фуфайке, ругали себя за невнимательность. Опять придётся всё переснимать. Но Олег ликовал. Он теперь твёрдо знал, отчего его сковывало во время игры, а в последней сцене позволило испытать творческий подъём. Он стал убеждать режиссёра и дальше снимать его в одной рубашке. Или в чём угодно, только не в фуфайке.
Долго спорили со сценаристом. Костюмерша приносила из походного гардероба то кожанку, то пиджак, и наконец – джинсовку.
Сошлись на джинсовке. И съёмка покатилась как по маслу.
Когда вечером Олег хватился фуфайки, то на суке её не было.
И никто не знал куда она делась.
Пришлось извиняться за пропажу перед тётей Валей и в качестве возмещения дарить ей большое зеркало из гримёрной. Олег собственноручно повесил его на место старого, тусклого. Перед тем, как выставить этот раритет на чердак, он долго рассматривал трещину на стекле. Ему казалось, раньше её не было.
И все последующие ночи в своей горнице за печкой он спал потом молодым крепким сном.
...
Архангельская область, Вилегодский район, деревня Лысая гора.