Сад камней и вишен - 1

Траченая временем гипсовая ограда, лишенная невестиной белизны еще лет сорок тому назад, утопала во вьюнах и дикой малине. В ею очерченном оазисе царствовали ряды кряжистых плодовых деревьев нескольких пород – в большинстве вишня, французская груша и плодоносящие горечью абрикосы, никогда на острове не вызревавшие.

Многие из деревьев давно выродились, годясь разве в топку, если вы, конечно, не склонны относиться к природе философски, наслаждаясь видом запустения. Дорожки и заросшие дурниной газоны скрывала прошлогодняя листва, наполняя воздух опиумом распада. Ветви цепляли за волосы проходящих, норовя оцарапать темя. Птицы, не привыкшие к человеку, таращились из крон бусинами глаз, переминаясь на тонких лапках. Заброшенность, одним словом, хотя и благородная, что ваш графский дилижанс. 

И между тем этот одичавший сад был предметом жестоких споров и интриг многих поколений островитян, следы тайных вылазок которых и поныне зияли темными провалами тут и там. Он и теперь, если довериться легенде, таил меж корнями царских размеров клад, за годы никем не найденный, улученный давним предком от ратных дел – темных или добрых, судить не станем, хотя какие уж добрые дела венчаются сундуком золотых монет? При этом каждое из двух благородных семейств, обитавших на острове испокон, незыблемо стояло на том, что то был их собственный предок, отказываясь его с кем-то делить, а тем паче дорогое, хоть и призрачное, имущество.

Ко всему, для семейства Каперсов склока омрачалась двухсотлетней давности кадастровой отметкой, согласно которой вишневый сад, как земля под ним принадлежали злокозненным Мутонам. Был ли канувший в Лету землемер подкуплен вторыми или сердит за что-то на первых, неизвестно, но его бурый от времени вердикт имел законную силу, подкрепленную итогом не менее дюжины долгих тяжб. Теперь уже спорщики в большинстве усопли, а сам «Спор о вишневом саде» вошел в учебник и пару пьес. Но страсти не унимались.

Трагедия издерганного потомками праотца, не поделенного ими, типична для старинных домов и говорит в пользу того сомнительного факта, что для собственной душевной свободы резонно ограничить счет предкам максимум прабабкой (тем лучше, если она не была богата). Где полно старых шкафов – там найдется и довольно скелетов.

Ну да вернемся к открытой теме, оставив моралистам добить вопрос на счет прав наследия, детей, отцов и их праотцов… Вот уж гиблая тема!

Уже более полувека тот самый вишневый сад был отдан попечению садовника Тао, выходца из северного Шэнси, променявшего в дальней юности тощий надел с редисом на далекий остров. Открытая вода до сих пор вызывала у него не то, чтобы страх, но глубочайшее непонимание того, как природа может быть столь расточительна. Факт существования моря, огромного и сурово-прекрасного, никак не вписывался в мировоззрение китайца, и расположение сада в центре острова, откуда из-за деревьев не было видно бескрайней свинцовой глади, его более чем устраивало – встретить старика за пределами обжитого им участка считалось событием из ряда вон выходящим (на котором, впрочем, никто особо и не настаивал).

Старания сутулого садовника ни в какую, ни по масштабам, ни по интенсивности, не могли сравниться с прытью растительного царства размером в несколько футбольных полей. Его жилистая фигура сама с годами приобретала все больше от подопечных, напоминая вставшую на дыбы корягу, обернутую сатином. Лысый череп покрывала ушастая вязаная шапка, заменившая отпрыску древних воинов боевой шлем. Конь превратился в оцинкованную тачку. Меч – в грабли. Взгляд старца говорил о многом, но не догадаешься, о чем именно, тем паче – кому.

Жил Тао в приземистом мрачном доме, сложенном из огромных лиственничных бревен, нечувствительных ко времени года и ко времени вообще. Дом этот казался пиратским фортом, как его рисуют на иллюстрациях к Стивенсону, с той лишь разницей, что никакого забора вокруг него не существовало, а устроен был небольшой ухоженный огород с колодцем, компостной ямой и дощатым оштукатуренным туалетом. Каждый год штукатурка старательно подновлялась, знаменуя собой весну.

На языке вертится вопрос, не причастен ли сам древний страж к поискам сказочного клада, зарытого среди вишен? Разочаруем, сказав, что нет и никоим образом. Не раз и во многих уголках сада Тао находил кое-какие безделушки – сережку, запонку, останки брошенного корсета и даже золотую луковицу La Rochette с чудесным эмалевым ангелочком… Свидетельства страстей, полыхавших на пленэре в оные времена, когда срывались одежды и украшения, а плоды случайной любви отсылались с глаз долой в какой-нибудь женевский пансионат.

Большинство находок садовник относил в хозяйский дом, а иные забывал на подоконнике, где по сей день пылилась изумрудная змейка с запястья какой-то былой красавицы, павшей на ароматные травы среди дерев в чудную июльскую полночь лет этак полтораста назад… В драгоценностях Тао смыслил не больше гусеницы. А его страстью была гряда торпедообразных кабачков, фасоль и пряный травяной чай. Клад садовника нисколько не волновал.

***

То утро ничем не отличалось от остальных, кроме одного: впервые за дюжину лет у садовничьего дома вдруг очутился граф и в совершенно расстроенных чувствах поведал Тао, что графиня оставила земную юдоль и теперь он, Ромул де Мутон не знает, как ему быть и куда деваться.

Садовник налил ему чаю в единственную имевшуюся у него чашку и посоветовал пригласить на остров родню, весьма бестактно заметив, что и сам граф уже не юн и деваться ему куда-либо незачем на закате дней.

На это граф весьма попрекнул садовника, сказав, что откинется гораздо после него, да к тому ж пообещал танец на поминках, о чем готов был поспорить на что угодно не дороже десяти фунтов.

Китаец пожал плечами и предложил графу вишневого самогону, сказав, что будь как будет, а он над этим не властен. Хотя танец, наверное, в этом деле – лишняя штука, но если графу угодно, то его, садовника, последний приют от такого дела не перекосит.

Граф согласно кивнул, утвердив сказанное, и попросил вынести напиток во двор, чтобы любоваться на взбирающееся из-за холма солнце.

Напиток был скоро вынесен и налит в ту же самую чашку, которую граф с фырком опростал. Солнце не подвело, явившись во всей красе над деревьями, и на краткое мгновение в двух душах на грешной земле наступил абсолютный покой.


Далее http://proza.ru/2025/10/18/1166