Дневник 1941 - 1945. Часть4, 1942, февр - дек

1942 год

См. ранее ЧАСТИ 1,2,3 - 1941 год, август - декабрь.

ЧАСТЬ 4. 1942 год. Февраль - Декабрь.
 

22 февраля 1942г. /…/
А 19-го мы с папой и Катей, женой дяди Пани  ездили в её дер. Аляпино (в 25 км. от Ундол. Пришлось перенести массу лишений: мы попали под самые крещенские морозы, которые доходили более чем до -40° по С. Я боялся, как бы папа не простудился и не заболел, ведь он уже болел воспалением лёгких. Обошлось. Но он обморозил нос и палец. Нос зажил, а палец болит у него до сих пор. И меня несколько угнетает, что он больно реагирует на болезнь пальца. Угнетает потому, что раньше он был великим оптимистом и ни на что, как мне кажется, особенно больно не реагировал. Сейчас он работает опять в биб-ке Р/Ч №7, до 23/II по больничному листку не работает. Мама с 18/I взяла расчёт в школе. Очень тяжело ей было работать с классом, плохая дисциплина . Сейчас она не работает, и хорошо. Кормит нас кашами и супами из той ржи, которую мы привезли из деревни. Мы привезли 3 и 1/2 пуда ржи, 1/2 пуда головы телячьей и 2 кг. свинины по 80 руб. за кг. Рожь мы исключительно меняли на вещи. Поездка эта кое-чему научила меня и, быть может, немного закалила даже. Увидел, услышал я и настроения крестьян, не особенно благоприятные для нас.

С 1-го февраля по 18-ое сдавали в институте экзамены за I семестр. Анализ, аналитическую геометрию, психологию я выдержал на "отлично", а физику на "хорошо". Во время экзаменов у нас в квартире был выключен свет, так что приходилось ходить занимать парткабинет или читальню. С 18-го по 23-ое у нас свободные дни /.../
Очень угнетали холода, стоявшие вплоть до начала февраля. Главное, на улице холодно и домой придёшь – тоже самое. Дом у нас стал холодный: «состарился». t° была до 2-3 градусов . Теперь хорошо: и потеплее стало значительно, и свет включили с 20/II.

30 апреля. /…/
Канун 1-го мая. Но праздник не чувствуется. Завтра учимся. Отметить нечем. Погода такая, какой, кажется, ещё никогда не было накануне Первомая. t°=5° и слякоть. Вообще весна очень поздняя, весь март почти не таяло, но затем в середине апреля снег как-то незаметно исчез, большой полой воды, какую ожидали, не получилось, и были уже тёплые дни, когда t° была 15°, подсохло, и вот совсем накануне мая опять захолодало, размокропогодилось. А мы уже выставили дома три окна. Но главное – не это, а другое – война, тяжёлая жизнь, которая сложилась, благодаря войне. А положение действительно неважное. Купить совершенно нечего. На рынке хлеб стоит 200 руб. за буханку, кажется. Или же всё: соль, табак, сахар, молоко – на хлеб. Иногда можно купить стакан соли – сейчас за 35 руб., кружку молока 25 – 35 руб. Летом 41 г., когда война началась, мы ещё жили хорошо. По карточкам выдавали, кроме хлеба, немного масла, крупы, мяса, сахара; у нас запасы были очень маленькие: несколько кг крупы, но были овощи. Осенью над нами нависла прямая угроза оккупации, но мы не голодали: у нас была картошка, и у людей что-то было, но вот угроза оккупации нашей полосы миновала, прогремел ряд радостных сообщений с фронта: Ростов, Тихвин, Москва, Керчь и Феодосия (которую опять потом сдали), Калуга, Можайск, Холм, Лозовая и – молчание... А над рабочими людьми нависла другая, не менее страшная угроза, угроза голода. Люди поехали в деревни; сначала ездили в ближние за картошкой, потом радиус стал расширяться и к весне дошел до Воронежа, до Казани.

Правда, к маю идут выдачи, но эти выдачи менее чем минимальны, и ими ограничиться нельзя. Сейчас приходится рассуждать так: хорошо что прожили апрель м-ц. Теперь предстоит – май и июнь, а там как-нибудь, может быть, будем комбинировать овощи с огорода. Только сторожить придётся! Сейчас уже двор разгородили: соединили с огородом и посадили морковь, свёклу, чеснок, редиску. Скорей бы тепло! Насадили бы ещё овощей, а главное, принялись бы за картошку. Тоже вскопать только что стоит. Может быть, кто-нибудь из нас поедет в деревню: на с/х работы. Там во всяком случае прокормишься, заработаешь, да ещё, может быть, наменяешь на вещи и привезёшь. Далеко я никуда не ездил. До половины марта ели – досыта ели – ту рожь, которую мы привезли с папой из Катиной деревни. Потом мне пришлось ещё в марте съездить в Петушки (привёз около 1 п. муки, около 1/2 п. крупы), ездил уже в апреле в Сатино , в Каберево /.../ за картошкой, собирался потом в дальнюю поездку куда-нибудь к югу, но поехал... за Петушки и в 2 дня привёз 3/4 пуда ржи и 1 кг. свинины за 150 руб. /.../ Да! вот так и живём. Мама не работает. Папа – по-прежнему в Р/уч. Он там столуется, сдаём ему все карточки. Но, конечно, это питание его обеспечить далеко не может. Мы, студенты, ходим в ту же столовую. В столовой обед отпускают с вырезкой талонов из продовольственных карточек. Даже бывает, только суп пшеничный или плюс каша пшеничная, а один раз в апреле была котлета мясная, один раз рыба...

Я не помню, чтобы мы раньше, т.е. до войны, когда-либо очень хорошо питались, но о еде я почти никогда не думал. Откуда-то всё шло своим чередом, даже задумываться не приходилось. Ну да ладно – переживем мы это время.

24-го я проходил вновь медкомиссию, и меня вновь признали негодным по зрению. Думается, что скоро будут большие события. Если не в мае, так в июне. Сейчас обе стороны задерживает разлив рек, который скоро закончится. Надеюсь, что Англия всё же откроет второй фронт в Европе против Германии, но боюсь, как бы нам не пришлось иметь второго фронта против Японии или против Турции.

Нам до экзаменов остался какой-нибудь месяц с днями, а там, после экзаменов, наверно, поедем в деревню.

Учёба идет без особых приключений. Элементарную математику у нас теперь, со II семестра, преподает Назарьев, местная математическая звезда. /.../ По военному делу – Дмитрий Александрович Паскарь, старший лейтенант, участвовавший уже в войне, раненый /.../. Проходили с ним винтовку, гранаты, ходили один раз стрелять из мелкокалиберной. По многим предметам я записи несколько запустил, пропуская иногда лекции, так что придется выправлять. /.../
 
29 июня 1942 г.
Горе, которое я сейчас переживаю, неописуемо... Это такое горе, какого у меня в жизни еще не было. Два скупые раздирающие душу слова:
у м е р л а   м а м а. Что ещё можно сказать! Никакие слова не в силах умалить страшный трагический смысл этих двух слов. Она болела с начала июня и умерла 25-го, когда меня не было дома, я уезжал за хлебом... Сегодня в 12 ч. хороним. Она умерла во 2-ой советской больнице, побыв там сутки. Хорошо бы это был сон, но это явь. Всю свою будущую жизнь, всё счастье своей будущей послевоенной жизни я видел в том, чтобы осчастливить маму, сделать её жизнь интересной и красивой. И вот... Да... Не думал я, что за 5 дней до того, как мне должно исполниться 19 лет, я потеряю свою маму. Мы мечтали с ней поехать на юг или жить в Москве или Ленинграде. Она очень любила Ленинград.

Ухожу хоронить. Когда приду, её уже не будет здесь... /.../

16 ноября 1942 г.
Тяжело на душе... То, что произошло в июне этого года, покрылось уже небольшим слоем новых впечатлений и переживаний, но не забылось. Да и можно ли забыть? Бывают секунды, когда не веришь в то, что случилось и исчезло навсегда, как будто и не бывало. Я сейчас почувствовал потребность в дневнике настоящую, потому что не перед кем высказать свои сокровенные думы и чувства. Кажется, что теперь уже счастливым – счастливым совершенно – не буду никогда, но я люблю жизнь, люблю очень, очень. Но горе то в соединении с недовольством собой создаёт в душе взбудораженно-тихое состояние. Чего-то хочется, а точно не знаю – чего. А в общем хочется одного – прожить жизнь так, чтобы остался какой-то след. Бесследно изчезать из жизни страшно не хочется. Н е т!

31 декабря 1942 г. Вечер. Часов девять.
Кончается 1942 год: самый проклятый год моей девятнадцатилетней жизни. Был 1937 г., когда отняли от меня близкого мне дядю, в 1938г. умерла бабушка Анна, в 1939 г. осенью – острый самоанализ, мука над вопросом о смысле жизни, в 1940 г. умер очень близкий мне человек, мой дорогой учитель П.А. Троицкий, в 1941г. началась эта жестокая война, а 17 ноября умерла бабушка. И вот я могу сказать, что... 1938, 39, 40 годы – всё же хорошие годы, особенно первые два, 1941 – тяжёлый, нехороший год, но по сравнению с истекающим – ничего.

Всегда встреча Нового года связана у меня в жизни была с мамой. А теперь её нет. Жутко.
Электрического света нет в квартире. Собираемся наверху у Кати Галкиной. Народу мало. Невесело. Будет чай и винегрет. Но решил всё же быть дома – с родными и с радио, как всегда. Прощай, старый проклятый год! Здравствуй Новый, неведомый!

Г.В. ПОСПЕЛОВ

ПРОДОЛЖЕНИЕ - ЧАСТЬ 5. 1943 год.

Дневник 1941 - 1944 опубликован в журнале "На русских просторах" (Санкт-Петербург, 2025).