Сказки дедушки Пихто 2. 1

— И чего ты мечешься? — свесил ноги с печи Мефодий, с интересом наблюдая, как Кузьма перепрятывает любимые игрушки.
— Конец наступает, Мефодьюшка, апокалипсис! — схватил в зубы любимый фантик кот и потащил его за полати. — Люфтые котяфки ефут!
— Чего? — затянул шнурочки на лаптях домовой. — ефтут? Это как?
— А ты, за место того, чтобы дразниться, лучше ложки спрячь! И гармонику свою, и стратегический запас варенья! О, точно, — резко затормозил на середине избы Кузьма, — сметану надо тоже спрятать! А то всю без меня съедят!
— Да ты толком объясни, чего так переполошился?! — быстро переставил крынку со сметаной от котовьего носа на верхнюю полку шкапа Мефодий.
— Да ты меня совсем не слушаешь! — взвыл Кузьма, примериваясь, как лучше забраться на шкап, чтоб и самому не свалиться, и крынка не пострадала.
— Так ты ж не говоришь ничего, абрукадабру только, про котяфок.
— Сам ты, кадабра! — обиделся кот. — Я имущество спасаю!
— И от кого, позволь узнать?
— От лютых котят, которых везёт внучка Марьянка. Ух, у них когти – во, глазищи – во, а прожорливые! И лапы загребущие и уши завидущие и вообще, пришёл конец нашей спокойной жизни!

— Ой, напугал, — расхохотался Мефодий, аж чуть с печки не свалился, как развеселился, — котяток везёт Марьянка, это ж радость! Маленькие всегда хорошие! Я вот помню, когда ты был крохой, такой страшненький казался. А мы, бабой Машей, тебя в тазу отмыли, блох вывели, молочком накормили, уснул ты в старой дедовой бескозырке, а мы смотрим на тебя, умиляемся. Баба Маша тогда голову кулачком подперла, думу думала, как назвать такое чудо, что в две дырочки сопит и усами шевелит. Хотела Мурзиком, или Тишей, а я ей и говорю: «Назови его Кузьмой, всё равно бандит вырастет, всю сметану в одну морду умнёт». Так и вышло.
— Это кто это тут бандит?! — возмутился было кот, распушился, зафырчал, после почесал лапой за ухом и миролюбиво произнёс: — зато красивый! Но ты меня с мысли не сбивай! Я когда маленький был на шторах не катался, в холодильник не лазил и соседского пса не гонял!
— Да? — почесал в затылке Мефодий. — Видимо в то время в нашем доме, какой-то другой котёнок жил, он не то, что на шторах, на люстру залазил и оттуда хозяйских гостей выслеживал. Бывало, прыгнет кому на плечи, проберётся за шкирку и давай ламбаду под рубашкой выплясывать. Гость в три погибели скорчится, щекотно ему, сам начинает коленца выкидывать. А баба Маша тебя потом за эти фокусы в сарайке закрывала. Так тебе того и надобно, чтоб с мышами спокойно в лапту играть.
— И про это знаешь, — вздохнул Кузьма, — ничто от вас, домовых, не скроешь!

Мефодий пожал плечами, развёл руки в стороны, после принюхался, спрыгнул с печи и подошёл в кадке с опарой. Потрогал тесто, отщипнул кусочек, положил на язык.
— Соли маловато, — по-хозяйски сыпанул в него его две ложки, и замесил заново. — Вот теперь хорошо, теперь порядок! А ты давай по порядку рассказывай, откуда про катят узнал и чего переполошился.

— Так я ж рассказываю! — внимательно следил за передвижениями домового по избе, Кузьма. — Внучка Марьянка, везёт бабе Маше лютых котят! Да-да-да! И нечего хихикать, а то обижусь!
— Извини, — принял самый серьёзный вид Мефодий, — я тебя внимательно слушаю!
— Марьянка подробно описала в письме насколько они рыжие и что глаза как блюдца, а когти… у-у-у-у если что ухватят, уже не спасёшь! И едят много и в основном сметану! Так что, давай сюда крынку, я её перепрячу! А то её в шкапу сильно видно, найдут!

— Кузьма, — дунул в горнило домовой, чтоб огонь горел ровнее, и каша не подгорела, — ты уверен, что Марьянка именно таких котят везёт?
— А то! — вновь распушился кот. — Что, что, а читать я умею! Черным, точнее синим, по белому написано: «Привезу тебе бабуля лютых котят, ты их прими, накорми, и будет тебе мяу!»
— А что это «Мяу» означает?
— Покалипсис, вот что! А ты – насмехаешься! Кстати, бабу Машу тоже спрятать надо! Марьянка приедет, постучит, увидит, что в доме света нет, решит, что никого нет, глядишь и пронесёт!
— Кого пронесёт?
— Котят! Мимо нашего дома! Или ты что, не веришь мне?! — выгнул кот спину и зашипел.
— Верю! — твёрдо ответил Мефодий и, почесав затылок, спросил, — а делать то, что будем?
— Как что? Защищаться! — распушил хвост Кузьма, почувствовав себя генералом, или даже адмиралом, кто из них главнее, кот не знал, но решил, что будет сразу обоими.

— Перво-наперво, — ходил Кузьма по избе высоко подняв голову и чеканя шаг, — надобно возвести баррикады! Велю мышам, они сена натаскают, утрамбуют, у калитки сложат. Это будет баррикада! Индюкам латы пошьём, из дедовских кальсон, они толстые, даже я порвать не смог! После расставим ловушки, вокруг всего участка. У соседки сети возьмём, смажем её жиром, чтоб лапы соскальзывали, или салом? А может… нет… Мысль о том, чтоб сети мазать маслом, Кузьма отмёл как крамольную к обороне избы отношения не имеющую.
— А ещё веники, побольше! Ты, Мефодий, пошукай по своим, пущай не жадятся, не для себя стараемся. Вдруг, Марьянка, нас дома не застав, этих лютых к ним понесёт! Ты только представь, если в каждой избе по рыжему заведётся! Это ж караул! А тут мы их веником, раз, и за околицу. Пущай обратно, в город возвращаются. Там люди к лютости привычные, не то, что мы, добрые да приветливые!

Кот на мгновение прервал монолог, обернулся и увидел, как Мефодий сидит на лавке, закрывает ладошками рот и хрюкает так, что аж слёзы на глазах выступили.
— Ой, не могу, — скатился на пол домовой, — держите меня семеро, ядришкина сыроежка! Ну насмешил, ну умора! — хохотал домовой и посуда в шкапу, в такт ему позвякивала.
— Ты это чего? — нахмурился кот. — Не веришь мне? Али думаешь, я дом родной защитить не смогу?!
— Ну, в храбрости твоей я не сомневаюсь, — обтёр слёзы Мефодий, садясь на плетёный коврик у лавки. — Жаль, такой план пропадает! Индюки в доспехах! — вновь всхрюкнул домовой, не в силах сдержаться представив индюка Инокентия в дедовых кальсонах. — Ты лучше письмо Марьянкино принеси, сам хочу прочесть!

— Не веришь значит! — обиженно шмыгнул носом Кузьма и нырнул под лавку, у него там схрон был. Один из двадцати. — Вот, держи! Читай! Только в слух!
Мефодий, достал из нагрудного кармашка очки, нацепил их на нос, придал себе серьёзный вид и громко, с выражением зачитал: «… и приеду не одна, а с любимыми котятами, рыжиками, у них голубые глаза и пушистые усы. Пробудем два дня, а после за ними приедут новые хозяева. И да пребудет в мире Мяу.» Тут сказано, что с любимыми, а не с лютыми! — сложил письмо домовой, положил на ладошку, дунул, и письмо плавно перенеслось по воздуху в ящичек шкапа, к остальным письмам.

Кузьма чуть приподнял бровь, после поднялся сам, задрал к верху хвост, и важно прошагал мимо друга, словно того и не было. И только перед дверью, резко развернулся, прыгнул на подоконник с него на люстру, с люстры на шкап, схватил крынку со сметаной и вылетел в раскрытое окно. Горшки с геранью даже не шелохнулись.

— Ну артист, — усмехнулся Мефодий. — Можно подумать, что я бы не припрятал для него блюдце, пока будут гостить рыжие внучкины любимцы…