Пронька и немецкие диверсанты

(Из дневников лешего).

Рассказка другая, тоже патриотическая.


     Это было в конце лета сорок первого. Два месяца, как по русской земле отмеряла шаги очередная война. Малый народец с западных земель, начиная с самой короткой ночи,  передавал  друг-другу весточки. Сообщали, что враг силен, бьются русские войска отчаянно, но отступают. Как могли, лешие, полевые, горные и другие, помогали друг-другу и людям, попадавшим в беду: окруженцам и беженцам.

  … Десантный самолет с немецкими диверсантами рухнул на одно из полей Ближнего Леса в темноте. Как занесло его туда – неизвестно. По пути к столице он был обстрелян в  ночном небе Подмосковья и, уже поврежденный,  плюхнулся в Ближнем Лесу. Пропахал при посадке пробитыми колесами стерню на поле и, крутнувшись,  воткнулся в  подлесок, своротив две молодых березки. Пронька и проснулся от того, что от боли вскрикнули деревья. Он теперь часто просыпался от их стонов. Раненые осколками бомб, что сыпались с неба на его Лес, деревья молча, едва слышно, страдали. Не могли они скрыться и спрятаться. А вражеские железные птицы чуть не каждую ночь прилетали на бомбардировку. И если их встречали русские истребители и плотный зенитный огонь, то они вываливали свой черный груз на Ближний Лес, не долетев до города трёх десятков километров.
То, что на поле были враги, леший понял сразу, когда  очутился на месте аварии: ночью он видел как днем. Света звезд и ночного неба для этого ему хватало. Если на бронированных телегах и железных птицах-самолетах людей-земляков он видел красные звезды, то на брюхе и хвосте  этой птицы он сразу приметил черно-белые кресты.

     Пахло горелым маслом и пролитым бензином. Леший знал, что такое самокатная телега-автомобиль и чем питается её железное сердце. Сейчас на поле пахло так же, но тревожно.  Ещё не успел остановиться последний из пропеллеров самолета, а вооруженные люди в серых комбинезонах, выскочившие из брюха самолета, расползлись как тараканы и залегли неподалеку, поводя по сторонам короткими ружьями. Затем выбрались трое в черных комбинезонах и, подсвечивая себе маленькими фонариками, стали осматривать самолет. Осмотр продолжался недолго, враги снова забрались в самолет и что-то долго там обсуждали. Пронька невидимым стоял у дверцы и пытался понять, о чем говорят эти люди с оружием. Но не мог понять сути разговора на лающем и непривычном языке, пока двое врагов не отошли к хвосту и вполголоса не заговорили на родном и понятном ему русском языке. Он чуть не подскочил на месте от изумления. Засланцы-лазутчики! Предатели! Враги!

     Как понял из их разговора леший, железную птицу-самолет починят к вечеру, но часть горючей воды, которой питается сердце самолета – утрачена, и поэтому  вражеский самолет с летчиками в черном полетит пустой и только обратно. Остальным врагам (а их было двенадцать), нужно добираться к нужному месту своим ходом, до которого еще верст двести пути, где и творить непотребство. Лазутчики, расставив караулы, улеглись спать, а Пронька для начала решил воспрепятствовать движению железной птицы. Он призвал наговором роста травы и растения, и те прочно оплели за ночь колеса и фюзеляж самолета плетьми хмеля, а кроты и землеройки, подчиняясь другому наговору, прорыли свои туннели так, что колеса самолета утонули в земле.
 
     Наутро прилетевшие переоделись в военную форму с красными звездами и на другом конце поля поставили брезентовую палатку. При ней создали видимость занятого делом военного подразделения. Часть переодетых врагов ушла, а другая принялась маскировать и ремонтировать самолет. Летчики в своих чёрных комбинезонах замазали кресты и рядом нарисовали краской  красные звёзды. К полудню первая группа пригнала на поле грузовик с тентом. Летчики к тому времени успели починить колеса, прокопали  и утрамбовали в рыхлой земле канавки для них  и, подцепив тросом самолет, оттащили его грузовиком на противоположный конец поля, где и опять замаскировали. Затем диверсанты достали из вещмешков консервные банки, хлеб, овощи, разместились в тени деревьев и принялись за обед.
 
     Пообедав, один из  диверсантов, имевший на петлицах красные прямоугольники, очевидно главный, встал и вытянув руку в сторону, скомандовал на русском языке:

     –  Взвод, стройся!

И, когда команда диверсантов построилась в шеренгу, добавил:

     –  Смирно! – и продолжил, прохаживаясь перед ней:

     –  Слушай мою команду! Отныне мы говорим только на русском языке! Для всех мы – группа особого назначения, выдвигаемся по приказу начальника гарнизона Москвы для противодиверсионной и караульной службы на пятом и шестом шлюзах канала Москва-Волга. – Пронька заметил, как ухмыльнулся при этих словах вражий главный. – Задача первая – добраться до канала. Задача вторая – вывести из строя эти два шлюза. Задача третья – после выполнения задания легализоваться среди гражданских для последующего выполнения заданий немецкого командования.

     –  Задачи каждой группе я поставлю на месте, хотя каждый из вас знает, что ему предстоит делать. А сейчас…  – Майор повернулся к вертлявому черноволосому диверсанту,  –  Непорейко, рацию проверил?

     –  Так точно, господин майор, рация исправна!

     – Еще раз ошибешься, Непорейко  –  Ковальчук прирежет тебя и заберет рацию.

     – Виноват, товарищь майор! – Непорейко вытянулся в струнку, поедая глазами главного и щелкнул каблуками. – Больше не повторится.

Майор посмотрел на часы.

     –  В четырнадцать ноль пять передашь краткое сообщение: Приземлились. Выдвигаемся на место. Утром будем на объекте. Запомнил?

     –  Так точно! Разрешите приступить!

     –  Давай!  Старшина, через десять минут выезжаем! Ты в кузове старший…  Смотри, чтоб никто лишнего не ляпнул в дороге! Сидорчук!

     –  Я! –  отозвался пожилой диверсант.

     –  Водителем поедешь. Иди сюда, карту будем смотреть, куда ехать... Остальным – убрать мусор, разобрать палатку  и – в кузов.

     Майор в Сидорчуком разложили карту на гнутом крыле ЗиСа и стали изучать маршрут. Майор тыкал острием карандаша в дороги и населенные пункты, а водитель кивал головой, то соглашаясь, то не одобряя выбранную дорогу. Наконец маршрут был согласован, точки расставлены, время прохождения контрольных пунктов до комендантского часа определено…

     Пронька, стоя невидимкою рядом, смотрел на карту и запоминал названия сёл и деревень, и представлял себе дорогу, по которой собирались ехать враги. Часть пути лазутчиков проходил через его Лес. Леший уже принял решение, что делать дальше. Он должен помочь людям его Леса покарать врагов, как это было сто с лишним лет назад с французами. Он не стал смотреть, как диверсанты грузились в машину; он помчался по дороге, которую враги выбрали для выезда из леса. Отмерив пару верст, леший вызвал порыв ветра и пожертвовал парой осин, которые аккуратно уронил перед мостом через полноводный ручей.

     Метнулся в свое жилище, на куске липового лыка спешно нацарапал несколько строк и обвел их чернилами: «Воеводе стражей мірской. Птица кована, железна и зловонна лежати во поле деревни Клокова отъ зари зрима есть. Тати отъ брюха птицы той со пищальми на телезе самокатной, знакомъ МО 03-80 мечена, во Коньково сельцо тащатся, что у Старокалужского шляху. Числомъ яко дванадесять. Шеству имъ ноне отъ полудни въ часъ четвертый быти. Прохоръ Тимофеичъ. Хозяинъ.»

     Схватил, не глядя, горсть берестянок с наговорами и переместился  до ближнего села,  где стоял домик с синей табличкой «Почта», принял видимый облик и зашел в каморку. За деревянным барьерчиком сидела молодая женщина и что-то писала ручкой, то и дело макая ее в чернильницу. Рядом на столе стоял черный телефонный аппарат с ручкой.

     – Чего тебе, мальчик? – не отрываясь от писанины, спросила женщина.  Пронька протянул женщине кусок луба, дождался, когда она возьмет его в руки и посмотрит на него. Оправил лапками свою зеленую суконную рубашку  и произнес, глядя в глаза:

     – Не медли жена, воев да стражев вестью скорою извести! Скажи им – Хозяин передал. – И улыбнулся своими острыми черными зубами.
Женщина дернулась было что-то ответить,  но посмотрела на кусок лыка, и хотела что-то переспросить, а лешего уже и след простыл. Хотя на самом деле, он, невидимый, остался стоять у барьера.
Посмотрела еще раз, внимательно вчиталась, увидела слово Хозяин и, не мешкая, покрутила ручку телефона. Сняла трубку, послушала, а потом произнесла:

     – Станция! Мне милицию…

     – Капитан Сибирцев, слушаю.

     – Милиция! Это Валя Агеева с Сосенок.
 
     – Валя? Здравствуй, Валя. Это я, Иван Михайлович. Что там у вас?

     – Иван Михайлович, ко мне только что зашел мальчишка и попросил передать милиции от хозяина записку. Странная она, на лыке написана. И – с ятями... И убежал сразу…

     – Странная, говоришь? Читай, читай, что там – нетерпеливо попросили на другом конце провода.

     – «Воеводе стражей мирской. Точка. Птица кована, зпт, железна и зловонна лежати во поле деревни Клокова от зари зрима есть. Точка. Тати от брюха птицы той со пищальми на телезе самокатной, зпт, знаком МО 03-80 мечена, зпт, во Коньково сельцо тащатся, зпт, что у Старокалужского шляху. Точка. Числом яко дванадесять. Точка. Шеству им ноне от полудни в час четвертый быти. Точка.  Прохоръ Тимофеичъ. Точка. Хозяинъ. Точка.»

     – Всё? Когда передал записку?

     – Пять минут назад.

     – Еще раз читай, медленно, запишу.

Валя еще раз, не спеша, вникая в каждое слово и повторяя где было нужно Сибирцеву, продиктовала текст и облегченно вздохнула. Шла война, и слухи о парашютистах и диверсантах периодически прогуливались по их селу. Милиционеры всячески пресекали их, но просили всегда информировать, если они возникали вновь. Может, и это важно, что принес этот странный пацан…

     – Жди, – проскрипела трубка, – через полчаса приедет мотоциклетчик, скажет от Сибирцева, отдашь ему записку… Валя… Все понятно?
Валя кивнула головой, не задумываясь, что капитан её не видит.

     – И еще. Если что услышишь или узнаешь о диверсантах или парашютистах – звони мне срочно. Не будет меня – капитану Прохорову. Ясно?

     – Да! – ответила Валя и улыбнулась своей недавней мысли.

     – Отбой!

Она положила трубку и задумалась. И всплыл в её памяти давний рассказ  бабушки, который, в свою очередь, той рассказала в детстве  её бабушка, прапрабабка Вали. Там история интересная была, о войне с французами. В деревню, где жила прапрабабка Вали, тогда еще молодая женщина, пришли французы, грабить крестьян, но Хозяин Леса помог пленить врага. И тогда прапрабабка вместе с сельчанами конвоировала французов в Москву.  Неужели это тот Хозяин? Валя украдкой перекрестилась и вздохнула. Стоявший рядом Пронька поежился и тихо скользнул в открытую дверь: на улице стояла тридцатиградусная жара…

     Капитан Сибирцев еще ночью получил команду на поиски сбитого немецкого транспортного самолета, летевшего на Москву. Истребители подбили его над Апрелевкой, в темноте потеряли, но позднее сообщили, что он, снижаясь и дымя, ушел в сторону Старой Калужской дороги. Возможно, это был тот самый самолет. Не мешкая, капитан созвонился со штабом механизированной дивизии и попросил помощи в поиске самолета и задержании диверсантов.

     Через четверть часа Пронька, уточняя дорогу у лис и зайцев,  скачками передвигался по лесной дороге, догоняя машину с диверсантами. Вот  уже догнал кряхтящий грузовик и  перегнал. Машина с диверсантами переваливаясь с боку на бок, плелась по колдобинам и невысохшим  лужам в сторону Старокалужского шляха. У шаткого мостка, что через лесную речушку, какую Пронька называл Проворкой за её шустрость, а люди как-то иначе, он остановился. Спустился к речке, свистнул семейке бобров, чья хатка виднелась неподалеку. Переговорил с ними на бобровом языке и к приезду диверсантов за мостком, перекрыв дорогу, лежали три ольхи.

     Заметив препятствие, диверсанты остановились на мосту. Четверть часа они убирали деревья, а когда машина стала трогаться, одно из колес провалилось на подгрызенном бобрами настиле. Еще четверть часа враги (тати ворожьи, как называл их про себя Пронька), ругаясь, выталкивали машину из дыры…  Через полтора часа, сложив брезентовый тент за кабиной, чтобы немного освежало ветерком, диверсанты въехали  в Коньково. Перед ними находился очередной военный пост, третий по счету; за ним, метрах в двухстах,  лежал перекресток, где налево и направо уходил Калужский тракт. Им было правее – путь на север лежал через Москву.

     Миновав пост, машина с диверсантами уперлась в стоящий на перекрестке танк и остановилась. Сзади, неспешно влача за собой хвост пыли, от поста подъехала бронемашина. Оба броневика пошевелили башнями и навели стволы на грузовик. Справа и слева, со дворов, возникли вооруженные люди в темно-синей форме и навели автоматы и винтовки на сидящих в кузове диверсантов. У танка приоткрылся командирский люк и оттуда показался человек в милицейской фуражке с рупором:

     – Граждане диверсанты! С вами говорит капитан НКВД Сибирцев. Бросайте оружие или будете уничтожены! Пушки заряжены, гусеницы начищены, пулеметы готовы к стрельбе! Повторять не буду!

     Очередь танкового пулемета огненными нитями прошлась над машиной и растаяла в небе, подтвердив серьезность намерений капитана. Диверсанты начали нехотя бросать за борт винтовки и автоматы.
Капитан вновь поднес к губам рупор:

     – Спускаться по одному и с поднятыми руками двигаться к танку.  Спешить не рекомендую – вся жизнь впереди. Стоять лицом к броне.

     – Первый – водитель!  Пошел!

Открылась дверца кабины и Сидорчук, подняв руки вверх, медленно подошел к танку. Двое милиционеров быстро обыскали диверсанта и оттолкнули в сторону:  следующий! Сидорчука быстро подхватили двое других и увели за танк.

     – Следующий – майор!
На эти слова дернулся было диверсант в кузове, одетый красноармейцем, но Сибирцев рявкнул:

     – Майор, из кабины, ать-два!
Пушка танка шевельнулась и нацелилась на майора. Тот нехотя вылез из кабины, вытащил из кобуры наган и отбросил в сторону. Медленно дошел до брони, где его обыскали, отобрали нож, небольшой пистолет, затем скрутили руки и увели в ближнюю избу.

     – А теперь ты, нетерпеливый! – капитан указал пальцем на  диверсанта, сидевшего у кабины.  – Второй из первого ряда! Ко мне! Вперед!

     Дальше пошла рутинная работа по обыскиванию и задержанию диверсантов. Пронька дождался, когда сам Сибирцев вылезет из танка, принял видимый облик и подошел к капитану.

     – Иван сын Михайлов! Здравия тебе, воевода стражи! Во поле у деревеньки Клокова лежит птица железна с крестами на тулове. Оная в брюхе своем принесла сей люд вражий. Забери птицу, зело обла оная, смердит и опасна! Взырвати себя может.

     Милиционер уставился на пацана в зеленой рубахе, коричневых штанах и новых лапотках с чистыми обмотками, потом спохватился:

     – Погодь, пацан! –  схватил было капитан лешего за рукав, но почему-то отдернул руку. Как током пробило его, до самой маковки. Схватил болтающуюся у бедра планшетку, вытащил оттуда карту. – Место на поле показать сможешь?

     – Отчего-ж не быти? Могу...
Леший посмотрел на рисованные желтые поля, зеленые леса и синие ленточки речек и ручьев, уверенно нашел на карте знакомые очертания и названия, покрутил карту и уверенно ткнул острым коготком:

     – Тут-то быти.
Поднял голову и посмотрел немигающим взором своих больших глаз милиционера. Тот поежился, затем опустил руку в планшетку и достал оттуда лубяной Пронькин листок:

     – Твой?

     – Да,– не мигая ответил леший.

     – А кто Прохор Тимофеич? Твой хозяин?

     – Прохор Тимофеевич аз есмь. Хозяин Ближнего Леса…

     – Ты? – изумился милиционер. – А ближний лес где?

     – Здесь...  –  и Пронька повел рукой вокруг себя.

     – А где тебя найти, если понадобишься?

     – Потребно буде ми – обрящу, – категорично заявил леший. – Прощевай, воевода, нам с тобой много дел вершити потребно.

Милиционер не успел оглянуться, как Пронька шагнул за танк и исчез.

     Лишь к вечеру леший появился у порога своей землянки. Привычно вытер ноги о невидимый другим половичок, открыл невидимую дверцу в стволе огромной ели и юркнул в свое жилище.  Взял с полки мензурку, откАпал в берёзовый стаканчик мухоморовки и медленно выпил.

     – «Утром всякое писано буде» - сказал себе и прилег на лежанку… Он заслужил на сегодня отдых.