Юбилейное. 1825 2025. Выпуск 11
Выпуск 11
Ал. Разумихин
Декабристы. Слова и дела.
Факты и события. Выпуск 11
История в лицах — это те,
кто были, и те, кто слыли.
НИКОЛАЙ БЫЛ ЧЕЛОВЕК НЕ ЗЛОПАМЯТНЫЙ, НО ИМЕЛ ХОРОШУЮ ПАМЯТЬ
За Пестелем было безраздельное лидерство в Южном обществе. Оно было более радикальным: Пестель считал, что императора следует устранить и установить в России республику (единое и неделимое государство по форме конституционная монархия) с разделением «всего пространства на 10 областей, состоящих из 5 округов (губерний). Округа, в свою очередь, делились на уезды (поветы), а те — на волости». Достаточно самостоятельные образования имели бы столицу России в городе Нижнем Новгороде, который предлагалось переименовать во Владимир в честь князя Владимира Святославича, крестившего Русь.
Пестель полагал, что в случае федерации обязательно возникнут сепаратистские настроения, которые будут значительно обостряться во время войн и других значительных потрясений. Это объяснялось разнородностью её частей, а также значительными расстояниями между различными российскими городами и областями. В итоге подобные настроения непременно приведут к неизбежному распаду России, которым не замедлили бы воспользоваться враждебные ей державы. На следствии П. И. Пестель давал показания:
«Я сделался в душе республиканец и ни в чём не видел большего благоденствия и высшего блаженства для России, как в республиканском правлении». Верховная власть должна была принадлежать народу: «Народ Российский не есть принадлежность или Собственность какого-либо лица или семейства. Напротив того, Правительство есть принадлежность Народа, и оно учреждено для Блага Народного, а не Народ существует для Блага Правительства».
Сама форма республиканского строя, полагал Пестель, должна была исключать политические преимущества дворянства и буржуазии. Вводилось равенство всех граждан перед законом, ликвидировались все сословия. В своей программе Пестель писал:
«Рабство должно быть решительно уничтожено, и дворянство должно непременно навеки отречься от гнусного преимущества обладать другими людьми.
Лидером и идеологом Северного общества стал Никита Муравьёв. Он и подготовил довольно либеральную Конституцию. Ещё в 1815 году, будучи в Париже в свите офицеров Генерального штаба, он познакомился с главным теоретиком французских либералов — писателем Бенжаменом Констаном, и французским священником, деятелем Великой французской революции Анри Грегуаром. Их идеи и ряд социальных изменений, увиденных за границей, воодушевили молодого офицера по возвращении на родину, тоже не изменяя Отечеству, заняться преобразованием России в федерацию из 2 областей (Московской и Черкасской) и 13 «держав» наподобие Североамериканских Соединённых Штатов на основе экономических особенностей регионов. Столицу дворянские «дети 1812 года» Северного общества тоже хотели перенести в Нижний Новгород и переименовать его в Славенск. (Если у кого из читателей возникнут какие-то исторические параллели, или мелькнёт мысль: «Где-то я уже нечто такое слышал», могу только развести руками. Вы ведь наверняка знакомы с предупреждающей фразой, которая часто предваряет художественную прозу и фильмы: «Все персонажи и события вымышлены, все совпадения случайны». Считайте, что здесь как раз такой случай).
Следование либеральной Конституции за всё хорошее против всего плохого должно было обеспечить по истечение 15 лет исчезновение крепостного права и разделение на сословия. То есть, надо было понимать: наступит всеобщее равенство и полная благодать как в Париже.
С верховным правителем автор Конституции был готов поступить гуманно. Императору в его планах надлежало стать всего лишь «верховным чиновником российского правительства», законодательной власти император лишался. И, конечно, решительно никакой неограниченной царской власти. Никита Муравьёв выступал за конституционную монархию. И если у него можно увидеть некий американизированный вариант, то у Пестеля вариант в какой-то мере русифицированный. У многих северян Конституция Муравьёва вызывала возражения. Рылеев, бывший одним из руководителей восстания (он возглавил радикальное крыло общества), был сторонником республиканского строя, хотя первоначально стоял на позиции монархизма.
Следуя либеральным правилам, общество имело руководящий орган — Верховную думу. В неё вошли три человека: Н. М. Муравьёв, Н. И. Тургенев и Е. П. Оболенский. Этакий триумвират: Лебедь, Рак да Щука. Поэт Кондратий Рылеев, писатель Александр Бестужев, однокурсник Пушкина и по совместительству юрист Иван Пущин, и князь Сергей Трубецкой присоединились к ним позже. После этого «равенства и братства», как вы понимаете, среди членов Северного общества стало несравненно больше.
Накануне 14 декабря именно Трубецкого назначили «диктатором» восстания в Санкт-Петербурге, никак не согласовав назначение с новороссами. Чем обернулось это делегирование полномочий при полной организационной неподготовленности восстания, мы знаем.
Во время следствия Рылеев демонстрировал полное раскаяние в совершённом им, брал всю «вину» на себя, старался оправдать товарищей, надеялся на милость императора. Но от суда получил приговор: «Умышлял на Цареубийство; назначал к совершению оного лица; умышлял на лишение свободы, на изгнание и истребление ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамилии…» Николай с приговором согласился. Тогда как Никита Муравьёв казни избежал. А ведь вполне могло случиться так, что на эшафоте он мог очутиться рядом с Пестелем.
Сергей Муравьёв-Апостол заработал от судей аналогичный приговор: «Имел умысел на Цареубийство; изыскивал средства, избирал и назначал к тому других; соглашаясь на изгнание ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамилии, требовал в особенности убиения ЦЕСАРЕВИЧА и возбуждал к тому других; имел умысел и на лишение свободы ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА; взят с оружием в руках».
Как и в случае с Пестелем на Петровской (Сенатской) площади Сергея Муравьёва-Апостола не было вообще. Он оказался в столице после подавления мятежа Черниговского полка, организованного Южным обществом. Опущу детали, скажу лишь: 29 декабря 1825 года полк двинулся в направлении Житомира, овладев по пути городок Васильев, захватив оружие и казну, затем Мотовиловку. Но через несколько дней полк был разбит. Сергей Муравьев-Апостол был взят в плен тяжелораненым. Сразу предстал пред царём, который после допроса записал в дневнике:
«Одарённый необыкновенным умом, получивший отличное образование, он был в своих мыслях дерзок и самонадеян до сумасшествия, но вместе скрытен и необыкновенно твёрд».
Доля фанатизма у Муравьева-Апостола и впрямь присутствовала. Поэтому в дневнике Николай I в качестве вывода своих наблюдений называет его образцом закоснелого злодея.
В ходе допроса Николая I, замечу, интересовал исключительно текущий момент. Получил подтверждение, что с 1816 года Сергей Муравьев-Апостол вместе с братом Матвеем был числе основателей и наиболее деятельных членов тайных обществ. Выяснил, что 3 января 1826 года рану получил, когда бунтующий Черниговский полк был расстрелян из пушек, тогда же и его младший брат 19-летний Ипполит, приехавший из Петербурга навестить братьев, застрелился. А его вместе со старшим братом Матвеем арестовали и доставили в Петербург. Отсюда и строка в приговоре «взят с оружием в руках», которая, надо полагать, послужила основным аргументом для попадания в «список пяти».
Остальное для монарха отошло на второй план. Да, во время войны 1812 года (ему тогда 16 лет) участвовал в боях в Бородине, Витебске, Тарутине, отличился в сражении под Красным (награждён золотой шпагой с надписью «За храбрость»), в Лютценском сражении (награждён орденом Святого Владимира 4-й степени с бантом), в Парижском сражении (награждён орденом Святой Анны 2-й степени). Вместе с русской армией вступил в Париж и там завершил Заграничный поход. Но «взят с оружием в руках».
Да, настаивал на том, что революция в России должна быть бескровной (в его памяти были живы рассказы очевидцев о том, как якобинцы заливали кровью Париж, и он полагал, что революции, начинающиеся с цареубийства, заканчивают массовым террором). Был против убийства императора Александра I, когда Южное общество планировало покушение на него, так как не хотел нарушать заповедь «не убий». Но «взят с оружием в руках».
К тому же, ссылаясь на успешные действия военных во время Испанской революции, призывал членов Южного общества ускорить подготовку военного выступления против власти, разрабатывал планы вооружённого восстания в армии. Составил (совместно с Бестужевым-Рюминым) «Православный катехизис», в котором обосновывал право народа на восстание против деспотической власти, и «Воззвание» с призывом к «российскому воинству» поднять восстание и установить республиканскую форму правления в России. Не удивительно, что «взят с оружием в руках».
Приговор был подписан. Можно предположить, что куда с б;льшим желанием Николай I подписал бы тогда такой приговор Михаилу Лунину, который приходился троюродным братом Сергею Муравьёву-Апостолу. Всё сходилось к тому, что он заслуживал казни не меньше Пестеля. Но арестован был не сразу. За ним пришли, когда Пестель назвал на допросе его имя в числе тех, кто когда-то замышлял цареубийство. Собственно, 15 лет каторги он получил за дерзкое поведение во время следствия. Умён и хитёр, ни одной компрометирующей его бумаги не сыскали: всё успел изничтожить. Что ж, пусть ответит брат, тот, кто «взят с оружием в руках».
Несколько лет Лунин отсидит в крепости, затем попадёт в Читу и наконец его переведут на поселение в Урик близ Иркутска. Там занятием станет написание (за несколько лет) серии крупных нелегальных произведений, которые он предпримет попытку распространить. В 1840 году его анонимную записку, обличающую действия николаевского управления в Европе, напечатают в Англии. Попадёт она туда окольными путями. Однако агенты III отделения смогли определить его авторство. В ночь на 27 марта 1841 года за Луниным пришли. Считается, что сначала Николай I хотел его расстрелять, но потом определил ему другой род смерти. Михаила Сергеевича, бывшего аристократа и подполковника лейб-гвардии отправили в Акатуев рудник и там исполнили повеление «заточить в совершенном одиночестве». Из Акатуя не полагалось даже писать писем. Больше никто его не видел. К тому времени все декабристы, отбыв каторгу, жили на поселении. Лунин был единственным, кто почти через 20 лет после 14 декабря сидел в каторжной тюрьме в Акатуе — самом гиблом месте из всех сибирских гиблых мест. В биографии Лунина для серии «ЖЗЛ» Натан;Эйдельман писал, что обстоятельства смерти декабриста чрезвычайно темны: ни одна из версий — простуда, угар, разрыв сердца (инфаркт), апоплексический удар (инсульт) со смертельным исходом, удушение по тайному приказу из Петербурга — не может считаться доказанной полностью.
Позволительно ли глядеть на такой финал как на исполнение отложенного приговора? Николай был человек не злопамятный, но имел хорошую память. И тут стоит задуматься, а что в царской памяти могло храниться кроме того, что Лунин когда-то замышлял цареубийство и продолжал, даже будучи в ссылке, враждебную по отношению к нему деятельность? Придётся вернуться в дни той сумятицы, что была до восстания декабристов.
Проведём урок повторения пройденного. Вспомним фигуры из «императорской колоды карт» и пристальнее глянем на цесаревича Константина. Он в рейтинге был выше заговорщиков-декабристов.
Не одна страница следствия заполнялась материалами допросов Пестеля и Рылеева не только по причине, отражённой позже в приговоре как желание изменить государственный строй и совершить убийство императора. Исподволь Николай желал получить более чёткое представление о структурном строении заговора и хотел вникнуть в щекотливую тему, которая его интересовала по двум причинам. Была ли связь между мятежниками и, скажем языком современной политологии, нарождающейся буржуазией? Тот факт, что Павел Пестель был сыном крупного чиновника, сенатора, генерал-губернатора Сибири, которого тогда называли «сатрапом Сибири», а сегодня его именовали бы куда проще — олигархом того времени, конца XVIII — начала XIX веков, Ивана Борисовича Пестеля (пусть вас не смущают милые уху имя и отчество, был он сыном саксонца Бурхарда Вольфганга Пестеля), а Кондратий Рылеев — сыном Николая Рылеева, управляющего секретаря-директора Русско-Американской компании, подсказывал необходимость вникнуть. Случайности в такого рода делах-совпадениях маловероятны.
Собственно, Николай I хотел вникнуть не столько в родственные отношения находящихся под следствием, сколько в их финансовые связи с покойным Александром I и его братом Константином. Сам факт, что Александр пытался игнорировать готовящийся бунт, шокировал молодого императора, как и напрашивающаяся степень соучастия в нём Константина. Потому что отказы брата в 1804 и 1823 годы претендовать на два престола одновременно — это как бы не совсем отречение. По большому юридическому счёту Константин в любой момент мог поднять этот вопрос, чтобы повернуть ситуацию во время междуцарствия в свою пользу. Во всяком случае его отказ приехать в Петербург и заявить об отречении позволял так думать. Да и бывшие тогда контакты Лунина с Константином подтверждали возможность негативного развития событий.
Константин, было дело, чуть раньше уговаривал Михаила Лунина поехать с ним в новообразованное Царство Польское, где старший брат Александр планировал назначить его царём (истинная причина отказа Константина от престола Российского). Женатому на польке и отлично говорящему по-польски Константину, близкому католицизму (рыцарь Ордена Иоаннитов), воспитаннику швейцарца Лагарпа (как и Александр), стать польским королём было вполне по душе. Но после смерти Александра не что-то, а буквально всё пошло не так. И тут появляется Лунин, который от имени Трубецкого и Волконского предлагает Константину дезавуировать отказ и воспринять престол. Младший брат Николай вежливо и мягко без прямых угроз в его адрес, именуя брата Величеством, тем не менее арестовывает Трубецкого и Волконского и предлагает этапировать Лунина в столицу. Константин, используя личные связи с королём Франции, вынужден предложить переговорщику уехать в Париж. Хотя, надо заметить, что отношения между ними были своеобразные.
Денису Давыдову, который позволял себе высказывать резкие суждения о людях (насколько обоснованные, сегодня не определить), цесаревич Константин запомнился человеком с «мелкой» душой, не способным на высокие порывы, в котором «нередко проявлялось расстройство рассудка». Все знали, что Великий князь мог, например, с палкой наброситься на офицера. Многие в таких случаях были готовы вызвать его на дуэль. Закон это запрещал, но, как высказал в лицо цесаревичу человек не только слова, а и дела, Михаил Лунин: «От такой чести никто не может отказаться». Услышав эти слова, Константин свёл разговор в шутку.
Безусловно, Константин понимал, что в Петербурге радостно приветствующих его на троне найдётся немного. Куда больше будет тех, кто при нём потеряет многое, если не всё. В столице ведь сознавали, что с воцарением на троне Константина усилилась бы польская партия. Значит, пришла бы к власти другая элита. Такого находящаяся во власти и вокруг неё, допустить никак не могла. Хотя право вроде бы было за Константином. Но он этот расклад сил понимал, оттого и отказался от престола. Нутром чуял: большая часть высшего круга предпочтёт иметь императором Николая.
Если версия, что Лунин и впрямь передал Константину предложение дезавуировать своё отречение, справедлива, то становится понятным дальнейшее развитие интриги, которая окончательно была разрушена арестом Никиты Муравьёва, двоюродного брата Лунина, и Сергея Муравьёва-Апостола, троюродного брата. Мужественный Михаил Сергеевич предпочёл сдаться сам. Из декабристов он был арестован последним: 10 апреля 1826 года его отправили в Петербург под конвоем и в сопровождении фельдъегеря.
Но после ареста князей Волконского и Трубецкого и последовавшего ареста Лунина появление испуга у Великого князя Константина было обоснованным. Лунин считал, что Константин сочувственно относился к заговору, и не скрывал от него подробностей. Константин прекрасно понимал, каким драматическим финалом могут для него обернуться возможные показания этих трёх заговорщиков. Звучало ли его имя в ходе допросов и в каком качестве, можно только гадать. Почему? Ответ будет касаться не его одного.
Когда строго засекреченный процесс над декабристами завершился, были обнародованы составленное Д. Н. Блудовым «Донесение следственной комиссии» и подписанный императором приговор декабристам. Они не подлежали никаким обсуждениям. О них запретили говорить и писать, можно сказать, приказали их забыть. Мало того, лично императором была уничтожена часть материалов, как собранных официальным следствием, так и разоблачительных показаний, которые давались декабристами в виде писем к Николаю Павловичу и в ходе их разговоров, которые происходили с глазу на глаз, без всяких протоколов и свидетелей с графом Бенкендорфом.
Считается, что большая часть изъятых материалов принадлежит основным загадкам, имеющим отношение к связи декабристов с Михаилом Сперанским и пропаже в день восстания его предводителя князя Сергея Трубецкого. Но исключить, что так же исчезли материалы, касающиеся Великого князя Константина, никак нельзя. Поэтому Лунин, последний свидетель, имевший контакты с ним, был лишним в императорском пасьянсе, хотя Константина Павловича уже давно не было в живых. Но что-либо способное нарушить имидж царской фамилии, не подлежало разглашению. Как уже было сказано, Романовы умели хранить свои тайны.
В книге Марка Алданова «Сперанский и декабристы» есть примечательные строки о том, что в истории декабристов много страниц продолжают хранить тайну:
«Многое здесь остаётся неясным. Через тридцать лет после декабрьского дела, в 1854 году, престарелый Батенков (бывший ближайшим человеком к Сперанскому), отвечая на вопросы профессора Пахмана1, писал ему: “Биография Сперанского соединяется со множеством других биографий... Об иных вовсе говорить нельзя, а есть и такого много, что правда не может быть обнаружена”».
1 Семён Викентьевич Пахман — русский юрист.
Любопытно, что эти слова, свидетельствующие о заинтересованности декабриста в забвении мятежа 1825 года, произносит Батеньков, двадцать лет просидевший в одиночке Алексеевского равелина Петропавловской крепости, уже в старости, почти дословно повторяя вряд ли известные ему слова императора из письма брату-Константину: «Об иных вовсе говорить нельзя, а есть и такого много, что правда не может быть обнаружена».
Заметим, слова из письма именно Константину.
До вынесения приговора, находясь в Петропавловской крепости, Сергей Муравьёв-Апостол просил отца своего прислать ему книгу «Евангелие» и на ней написать отцовское прощение. Дать этого прощения письменно Иван Матвеевич не решился или не счёл для себя возможным.
Четвёртым приговорённым был Бестужев-Рюмин. Самый молодой среди молодых, приговорённых вне разрядов к высшей мере. В декабрьские дни восстания Пестелю было 31 год, Рылееву 29 лет, Муравьёву-Апостолу 29 лет, Бестужеву-Рюмину 23 года.
Есть судьбы, которые переворачивают-переключают что-то в твоём мозгу, и ты становишься другим человеком. Начинаешь думать иначе, воспринимать людей иначе, осмыслять события иначе, глядеть на самого себя иначе.
Есть судьбы, которые цепляют сюжетом: это надо ж, что преподнесла человеку жизнь!
Есть судьбы, которые вызывают яркий эмоциональный отклик.
Именно такие судьбы собрал список тех, кому Николай I в свои 29 лет подписал смертный приговор. С такой малой разницей в возрасте их можно назвать ровесниками.
Михаил Бестужев-Рюмин был совсем юн. Кто-то назвал его мальчишкой, заигравшимся в революцию.
Глядя на него, почему-то вспоминаются слова из фильма «Доживём до понедельника». Конечно, и время совсем другое, и мальчишки из разного теста вылеплены. Но фраза «счастье — это когда тебя понимают», она ведь на века. Безусловно, прекрасно, когда кто-то разделяет твои мысли и чувства (если такое случается — это всегда вдохновляет, помогает найти и обрести соратника и единомышленника). Но куда важней, чтобы люди, чужие и разные, понимали друг друга. Этого не случилось у Николая I ни в отношении с ровесниками, ни прежде всего в отношении Бестужева-Рюмина. Они не вписались в привычные для молодого императора схематические границы для милосердия. И это обернулось бедой для тех, кто «позарился» на власть без особых оснований на то. Но стали ли они подспорьем для Николая I в становления его власти?
На допросах Бестужев-Рюмин смог многое рассказать о программах и тактике декабристов. Его безмерная откровенность, была странной для человека, обратившегося к политике. Он не предавал, а объяснял судьям, что жить надо иначе. Неким оправданием занятой им позиции был даже не романтизм, присущий молодости, а сама молодость, юный возраст, ещё не лишённый наивности. Но следствие поняло услышанное по-своему, у судей не осталось сомнений, что перед ними один из наиболее активных участников тайных обществ и подготовки восстания. Вынести иной приговор они никак не могли.
О том, как протекала непосредственно казнь, имеется много свидетельств, пересказывать их нет необходимости. Коснусь лишь нескольких деталей.
Но прежде нельзя пройти мимо того, что, будучи человеком пунктуальным и любящим порядок, молодой император разработал для пятерых приговорённых к высшей мере наказания специальный церемониал разжалования и казни:
«В кронверке занять караул. Войскам быть в 3 часа.
Сначала вывести с конвоем приговорённых к каторге и разжалованных и поставить рядом против знамён.
Когда всё будет на месте, то командовать «на караул» и пробить одно колено похода. Потом господам генералам прочесть приговор.
После чего пробить второе колено похода и командовать «на плечо». Тогда профосам сорвать мундир, кресты и переломить шпаги, что потом и бросить в приготовленный костёр.
Взвести присуждённых к смерти на вал, при коих быть священнику с крестом.
После чего зайти по отделениям направо и пройти мимо и распустить по домам».
Когда Муравьёв-Апостол стал на скамейку, то позвал священника и сказал ему:
«Благословите меня в последний раз, я расстаюсь с здешним миром без злобы, даже на того, который приговорил меня к этой позорной смерти… Прощаю ему, лишь бы он сделал счастливою Россию».
Исполнение казни, как известно, значительно затянулось по причине падения с виселицы троих осуждённых. Дальнейшее течение событий проходило в полном соответствии с российской действительностью. Ничего необычного, всё как всегда и характерно для России: конечно, закон есть закон, но… Все знают: строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения. Больше того, исполнение может следовать закону, а может — традиции. Троим, у кого в ходе казни оборвались верёвки, представился именно такой случай. По традиции, упавшего с виселицы снова вешать нельзя (знак Божий: Господь не желает смерти осуждённого). По закону казнь должна была продолжаться до смерти приговорённого. Но прекратить казнь мог Николай I, которому христианская традиция была прекрасно ведома.
И по этой причине каждые четверть часа скакали с донесениями в Царское село фельдъегеря. Бенкендорф к тому же промедлил нарочно с казнью в ожидании помилования, для чего постоянно обращался в ту сторону, откуда ждал вестника. Но увы — курьера из Царского Села не было…
Вешать сорвавшихся с виселицы повторно в конце концов приказал Александр Чернышёв. (Хотя распорядителем казни был назначен П. В. Голенищев-Кутузов, санкт-петербургский военный генерал-губернатор. Кстати, в своё время он был участником заговора, завершившегося убийством императора Павла. На суде некоторые декабристы припоминали ему сей «подвиг».) Будущий военный министр Александр Иванович Чернышёв, человек бескомпромиссный в вопросах чинопочитания, оказался очень преданным Николаю Павловичу. Поэтому царь дал ему титул князя и большие земельные просторы, вместе с крестьянами. Чтобы не видеть происходящее, Бенкендорф буквально лежал ничком, уткнувшись в шею своей лошади.
Матвей Иванович Муравьёв вспоминал:
«Бестужев-Рюмин не ожидал крушения… Ему не хотелось умирать, тяжело было идти на виселицу. Он, рыдая, еле волочил ноги, его принуждены были поддерживать. Сергей Иванович на пути просил у него прощения в том, что погубил его, и не переставал ободрять своего юного друга, так как всё кончено бесповоротно; ещё накануне казни, через стену, он утешал его разговорами о Спасителе и о бессмертии души.
Так преждевременно прекратилась жизнь юного человека, который при великодушном помиловании и добром слове государя послужил бы ему и отечеству с той же горячею преданностию, как и все без суда помилованные Муравьёвы и прочие члены Тайного Общества…
Сергей Иванович имел громадное нравственное влияние на людей. Например, протоиерей Казанского собора Пётр Николаевич Мысловский, часто посещавший заключённых, долго беседовавший с ними и напутствовавший их на казнь, говорил многим: «Когда я вхожу в каземат Сергея Ивановича, то мною овладевает такое же чувство благоговения, как при вступлении в алтарь перед Божественною службою. Меня умиляет в нём непоколебимость веры в Бога, сердце преисполненное любви к Спасителю и к ближнему, чистота его помышлений и великое спокойствие в ожидании скорого перехода от земной жизни в вечную». Напутствуя его на казнь, он сказал ему: “Смотря теперь на вас, Сергей Иванович, можно подумать, что я веду вас в церковь под венец”».
На этом фоне, как мне видится, в рамках принятия решения о судьбе казнённых Николай не проявил себя личностью склонного к тонкостям правителя страны по темпераменту и способностям перспективного планирования. Но о том, выигрышно или проигрышно раскрывались деловые качества Николая: насколько он и в дальнейшем проявлял умение или неспособность тонко чувствовать ситуацию и вовремя корректировать позицию — как собственную, так и подчинённых, у нас ещё будет возможность увидеть и обдумать. Все ведь чему-то учатся.
А пока вернёмся к событиям в Петропавловской крепости. Слабее и утомлённее прочих, если не считать Бестужева-Рюмина, выглядел полковник Пестель, который едва переступал по земле. Когда он, подполковник Муравьев-Апостол, подпоручик Бестужев-Рюмин и поэт Рылеев были выведены на казнь, ещё все в мундирных сюртуках1 и в рубашках, они расцеловались друг с другом, как братья. Но когда последним вышел из ворот поручик в отставке Каховский, пятый приговорённый, ему никто не протянул даже руки. Почему?
Интрига исполнения приговора декабристам не обошлась без тайны, которую привнёс в драматургию события Николай I.
1 Они были в тех самых мундирных сюртуках, в которых были арестованы.
(Продолжение следует)
Свидетельство о публикации №225101801445