Часть II. Дело свободы. Глава 1. Тревожные слухи

     Часть II. Дело свободы

Я льщу себя надеждой, что встречу с решимостью всё, что способен встретить мужчина, и докажу это, когда дойдёт до дела.
                Вашингтон – Динвидди
Глава 1. Тревожные слухи

     Элегантная дорожная карета, запряженная четвёркой, остановилась перед входом в прекрасные обширные сады Маунт-Вернона; молодой человек, который ехал рядом с тяжёлым экипажем, спешился и открыл ворота.
     Вышла леди и поблагодарила его улыбкой; один из форейторов взял лошадь джентльмена, и карета повернула в конюшни, в то время как пара медленно направилась по траве к покойной сельской усадьбе.
     То была примечательная пара, и мужчина, и женщина в равной степени блистали красотой, хотя была заметна и разность их темпераментов.
     Особенностью её наружности была своеобразная светлость всего её облика: волосы словно бледное золото, светящаяся белизной кожа, глаза, синевой подобные весеннему небу. Однако она не производила впечатления хрупкости, напротив, её осанка была гордой, а шаг - решительным.
     Её ротонда и платье, кораллово-красного цвета, были сшиты из дорогой материи и по моде, кокетливая соломенная шляпка отделана лентой из сарценета в тон её лица. Её спутник, примерно того же возраста, имел наружность франта: его плащ для верховой езды был из шёлка, кафтан – из бархата, а шляпа была украшена белым плюмажем, прикреплённым бриллиантовой застёжкой. Но выражение лица этого изящного джентльмена было презрительным и высокомерным.
     Леди слегка коснулась его руки (казалось, она его побаивается) и обратила его внимание на аллею деревьев, цветы и кустарники, опоясанные поблёскивающей лентой реки, и тонувшие в дымке июньского солнца.
- Разве не чудесно? – спросила она торопливо, словно спеша предупредить какое-то язвительное замечание своего спутника.
- Недурно, - ответил он. – Для места в такой глуши.
- Милая глушь! – воскликнула она. – Здесь, сэр, я жила в детстве.
- О! тогда, конечно, эта глушь милая и для меня, - ответил он, и она приняла его дежурный комплимент с подлинным удовольствием.
- Это место называется Хантинг Крик, - продолжала она. – В сезон здесь охотятся три раза в неделю, у мистера Вашингтона самые лучшие гончие в Виргинии.
- Ну, для Виргинии – возможно! – насмешливо заметил молодой человек.
     Они подходили к низкому скромному дому с длинными белыми конюшнями, возвышавшемуся над широкой панорамой садов, полей, пастбищ, новых дорог, хозяйственных построек и плантаций, которая плавно переходила в огромный величественный лес, таинственно черневший на горизонте.
     Покой и изобилие, атмосфера изысканного досуга на лоне цветущей природы, простор табачных и пшеничных полей, ряды фруктовых деревьев, ухоженные цветники и самшитовые изгороди, клумбы и дорожки, аромат и краски первых летних цветов – всё вместе создавало очарование, которое почувствовал даже англичанин с его врождённым презрением к колониям и колонистам, он, как деловой человек, не мог не отдать должное тому, что видел.
- Много денег и времени было здесь потрачено, - сказал он.
     Девушка осталась довольна этим признанием, как прежде комплиментом, адресованным непосредственно ей.
- Завтра вы увидите другую сторону, - ответила она, - ту, что расположена вблизи земель лорда Фэрфакса и Блю Ридж.
     Она замолчала и покраснела в волнении.
     До сих пор вокруг не было ни души, если не считать нескольких чёрных рабов, трудившихся в отдалении, но внезапно девушка увидела высокого человека в сером кафтане, который вышел из-за лаврового дерева в сопровождении нескольких разноцветных собак.
- Это мистер Вашингтон, - шепнула она.
     Она заметно сконфузилась, что позабавило её спутника, хотя он знал, что она не уверена в том, какой приём окажет им хозяин Маунт-Вернона. Подстёгиваемая свойственной ей своенравной дерзостью, которая позволяла ей держаться тем независимей, чем более робости она испытывала на самом деле,  Гортензия де Божё шагнула вперёд и, с уверенным выражением лица и бьющимся сердцем, поспешила навстречу этому человеку по аккуратной гравиевой дорожке. Джентльмен заметил её, снял свою чёрную бобровую шапку и приветствовал её с ласковой улыбкой.
- Гортензия, дитя моё, мы не ожидали тебя так скоро, - сказал он и остановился при виде её спутника.
- Кто этот джентльмен, Гортензия?
     Она представила его со смешанным чувством гордости и вызова.
- Это сын губернатора Трайона, сэр, он сопровождает нас с мистрис Деннис из Нью-Йорка в Уильямсбург. Он поехал со мной сюда, так что, простите мою смелость, я обещала ему гостеприимство на день-два.
     Мистер Вашингтон испытующе посмотрел на юношу и его лицо затуманилось.
    Его гостеприимство славилось по всей округе, и гости постоянно прибывали в Маунт-Вернон, известный своими танцевальными вечеринками, обедами, охотами, и мистер Вашингтон привечал всех с равным радушием. Однако ввиду последних политических событий он не мог заставить себя чувствовать дружелюбие по отношению к губернатору Нью-Йорка. Не понравился ему также холодный и надменный вид молодого человека, который, казалось, хотел дать понять, что лишь ради прекрасной Гортензии он снизошёл до посещения такой  глуши, как Маунт-Вернон, и вовсе не желал приобретать знакомство какого-то обычного, по его мнению, фермера.
- Конечно, Гортензия, мы рады мистеру Трайону, - серьёзно сказал мистер Вашингтон. – Пойди в дом, отыщи Марту. Пэтси дома нет, а Джек со своим наставником.
     Она увидела, что он недоволен. Она знала, что так и будет. По письмам, которые она получала от Марты Вашингтон и Пэтси Кастис, она поняла, что все обитатели Маунт-Вернона страстно поддерживают колонии в разрастающемся споре с метрополией.
     Политика была тот предмет, которым она вовсе не интересовалась. Но со времени своего пребывания в обществе Нью-Йорка, где она была признанная красавица и всеобщая любимица, она усвоила английскую точку зрения на текущие события. Англия казалась ей средоточием всего фешенебельного, утончённого, блистательного. Конечно, она ни в малейшей степени не желала раздосадовать Вашингтонов, которым была обязана всем, но надеялась, что они окажут тёплый приём сыну человека, который занимал один из самых высоких постов в колониях, не упоминая скучный для неё политический вопрос, что так бурно обсуждался ныне в ассамблеях.
     Она болезненно почувствовала недовольство мистера Вашингтона и, опечаленная и сердитая, пошла в дом. Она же не ребёнок, чтоб они указывали ей, что делать! И что подумает Ричард Трайон, с его манерами светского льва, привычного к столичной непринуждённости, если они примут его с формальной вежливостью и унылым видом!
     Нахмурив лоб, со слезами на глазах, красавица упала на диван в гостиной, и когда с приветливым видом вошла мистрис Вашингтон, обратилась к ней довольно резко:
- Я привезла с собой Ричарда Трайона, а мистер Вашингтон недоволен.
- Привезла с собой?
- Ну, у него дела в Виргинии, - нетерпеливо воскликнула девушка. – Он поехал сюда со мной, я пригласила его остаться…
Марта покачала головой.
- Это едва ли благоразумно, дорогая.
- В Нью-Йорке так никто бы не посчитал, - вспылила Гортензия. – и … и… поэтому я хочу, чтобы вы были вежливы с ним!
- Разве мы были другими хоть с кем-нибудь, кто переступил наш порог? – Марта кротко улыбнулась. – Но ты же знаешь, Гортензия, что мы думаем о новых налогах…
- Как мне надоели эти налоги! – воскликнула Гортензия. – Мне всё равно, что там сказал или сделал губернатор Трайон! Мне нравится Дик.
- Дик?
- Ну ладно, мистер Ричард Трайон, и я хочу, чтобы всё было мирно и пристойно! – она взглянула на нахмурившуюся Марту и добавила, - ты прекрасно знаешь, что у меня нет собственного дома, где я могла бы  принимать своих друзей! 
- Ты можешь располагать домом Сары Деннис как своим, - сказала Марта, смягчаясь.
- Но зачем ему Уильямсбург, когда я здесь? – простодушно спросила девушка.
     Марта засмеялась.
- Ах, Гортензия, Гортензия!
     Мадемуазель де Божё порывисто сняла шляпку и ротонду. Она чувствовала, что ею недовольны из-за того, что она привела англичанина. А ведь она-то гордилась этой победой, и ожидала, что её будут поздравлять с ней!
     К тому же Маунт-Вернон, который раньше она считала лучшим местом в мире, теперь, после балов и театров Нью-Йорка, показался ей скучным и унылым.
     Вскоре вернулись мистер Вашингтон и мистер Трайон, и она почувствовала облегчение, увидев, как любезно они беседуют друг с другом.
     Хорошее настроение вернулось к ней. Она расправила юбки, откинула назад светлые локоны, и сказала:
- Ужас, как пить хочется, можно нам чаю?
    Эффект, произведённый этими простыми словами, был весьма неожиданным. Годы спустя Гортензия всё помнила его.
    Мистер Вашингтон стоял у закрытой двери. Его ненапудренные волосы были перевязаны чёрной лентой, он был в сером кафтане, у белых оборок  у шеи приколот розовый бутон. Молодой англичанин находился перед ним,  напудренный, надушенный, бриллианты сверкали в его шейном платке, на пряжке шляпы и рукояти лёгкой шпаги.
    В центре залитой солнцем комнаты стояла Марта Вашингтон во всём блеске своей зрелой красоты, в простом белом батистовом платье с вышивкой и кружевном чепчике.
    Девушка в красном, с платиновыми волосами, струящимися по спине, сидела на диване.  Она не могла понять, что же происходит. Англичанин бросил взгляд через плечо на мистера Вашингтона, Марта смотрела на мужа с тревогой и досадой на лице.
    Девушка вздрогнула. Она совершила какой-то промах. Но что же такого она сказала?
    Пауза казалась ей бесконечной, но в действительности не прошло и минуты.
- Но у нас нет чая, дорогая, - спокойно сказала Марта.
     Гортензия смутилась.
- Как нет? – воскликнула она.
    Двое мужчин всё смотрели друг на друга.
- Я слышал, - медленно протянул мистер Трайон, - что в Виргинии чай бойкотируют.
- Совершенно верно, - последовал сухой ответ.
- Так значит, слухи правдивы? А я-то всё не мог в это поверить! – парировал англичанин.
- Почему же нет? С тех пор как лорд Данмор распустил Палату Представителей в наказание за протест против обхождения с Массачусетсом, никаких английских товаров не может быть в моём доме, так же как и в доме любого виргинского джентльмена.
- Сильно сказано! В Нью-Йорке понравится! – побледнев, сказал мистер Трайон.
- Можете доложить там об этом, сэр, - гордо ответил мистер Вашингтон.
    Ричард Трайон рассмеялся.
- Не боитесь показаться не слишком патриотичным?
- Патриотичным? Какое избитое слово, сэр! Не патриотичным по отношению к кому?
     И отвернувшись от молодого человека, он подошёл к Гортензии и принялся расспрашивать её об увеселениях в Нью-Йорке и новостях из Уильямсбурга. Гортензия отвечала рассеянно. Она была обескуражена тем, что произошло между её поклонником и опекуном из-за её невинного замечания. Она так долго отсутствовала в Виргинии, так была поглощена сама собой, так невнимательна к окружающей обстановке, что не имела понятия о том, как воспринимают на Юге новые налоги, как не знала и о том, что по инициативе мистера Вашингтона было принято решение бойкотировать все английские товары в знак протеста против роспуска Ассамблеи.
     Она посчитала всё это очень досадным, и потому сердилась на мистера Вашингтона и его жену, которая сочла нужным извиниться и покинуть комнату, не поговорив с мистером Трайоном.
     Её муж вскоре последовал за ней, оставив Гортензию наедине с сыном губернатора Нью-Йорка.
- Что за глупости! – раздражённо воскликнула она. – Какая разница, откуда чай? Главное, чтоб он у нас был!
     Мистер Трайон усмехнулся.
- Вам тут на Юге надо бы вести себя поосторожнее, - сказал он, - как бы вам не поплатиться, вслед за Бостонским портом.
     Гортензия встревожилась.
- А мистер Вашингтон знает об этом? – спросила она. – О Боже! Он уедет в Уильямсбург, и не будет ни вечеринок, ни танцев, ни обедов, и я тут умру со скуки…
- Со мной?
Она вздохнула.
- Боюсь, вы не сможете остаться, Дик.
- Почему?
- Из-за мистера Вашингтона, - ответила она с сердитыми слезами на глазах.
- Мистера Вашингтона?  Да кто такой мистер Вашингтон?