Буриданов осёл. Или два варианта...

Осень ранняя ворвалась в город внезапно, как незваный, но всё же  ожидаемый гость...

Она раскрасила сквер у старого особняка в рыжие и багряные тона, а по утрам уже оставляла на скамейках призрачные узоры инея.
Именно в этом сквере, на их привычной скамейке с отколотым уголком, и сидели две подруги, Милана и Татьяна...

Они были похожи на два разных полюса одного прекрасного магнита, притягивающего взгляды мужчин везде, где бы они не находились.
Милана была  жгучей брюнеткой с волосами вороньего  цвета
 и большими, чуть грустными карими глазами.
Ее движения были всегда плавными, словно у вальяжной кошки, а улыбка как то  редко появлялась на лице, но когда это случалось, она озаряла всё вокруг, как яркий луч солнца из-за грозовой тучи...

Татьяна же была ее полной противоположностью: светловолосая, с глазами цвета летнего неба и симпатичными, задорными веснушками на носу. Ее энергия била через край, смех был звонким, как серебряный колокольчик и заразительным, а окружающую  жизнь она воспринимала, как увлекательное приключение и путешествие...

Подруги были неразлучны давно, ещё  с детсадовских времен.
Они делились между собой  всем: секретами, одеждой, мечтами, слезами над своими иногда  разбитыми сердцами в любовных неудачах.
Казалось, между ними нет и не может быть тайн. Но это так только казалось...

В тот день они пили кофе из термоса, грея ладони о бумажные стаканчики, и наблюдали, как ветер гоняет по дорожкам охапки листьев.

— Смотри, — вдруг сказала Татьяна, тыкая пальцем в сторону фонтана, давно уже не работавшего. — Вот он! Это же  наш знакомый! Давно не виделись!

Милана посмотрела и почувствовала, как что-то теплое и тревожное кольнуло ее под сердце. К фонтану подошел Сергей.
Они его давно знали, но и давно уже не виделись!
Обе раньше даже влюблялись в него по малолетству.
И вот сейчас всё вспомнилось...

Сергей был…   совсем другим каким то, как отдельная планета отличается  от всех остальных...

Он не был похож на громких, самоуверенных парней, которые обычно крутились вокруг них. Высокий, спортивный, но без намека на выхолощенность портового  качка...

В его движениях была какая-то природная, почти, можно сказать даже,  звериная грация!
Это выглядело необычно, но привлекательно...
Волосы цвета спелой пшеницы он носил чуть длиннее, чем было сейчас  модно, и они постоянно падали ему на лоб.
Но главное,  это его глаза! Серые, глубокие, с золотистыми искорками вокруг зрачков. В них читалась какая-то древняя, недетская уже усталость и одновременно  живой, пытливый интерес ко всему вокруг него...

Он был художником...

Вернее, ещё  учился в Академии художеств и подрабатывал, рисуя портреты туристов на Арбате.
Но его настоящие работы были совсем другими, какими то  странными, сюрреалистичными композициями, которые он выставлял в маленьких подпольных галереях.

— Интересно, о чем он сейчас думает? Он нас то хоть вспомнит?
Я бы опять в него влюбилась? — мечтательно прошептала Татьяна, не отрывая от него взгляда.

Милана лишь молча сглотнула комок в горле. Она думала о том же.
Сергей сейчас показался ей существом из другого мира, загадочным и даже уже недоступным.
Он стоял, прислонившись к мраморной чаше фонтана, в расстегнутой темно-синей куртке, и смотрел куда-то вдаль, за линию оголенных деревьев, и ему было явно не до двух этих  хорошеньких девушек на скамейке.

— Пойдем, поздороваемся? — предложила Татьяна, уже подбирая с колен свою ярко-рыжую шерстяную накидку.

— Нет! — слишком резко выдохнула Милана и тут же смягчила свою  интонацию. — То есть… Не стоит. Видишь, он занят. Мечтает, наверное, помешаем сейчас ему, да и только...

Татьяна на секунду задумалась, затем согласно кивнула.
— Ладно. Не будем нарушать его уединение. Принцы должны быть в одиночестве, это так всех  возбуждает!

Она хитро хихикнула, но в ее глазах мелькнула нешуточная решимость.
Милана это заметила, и тревога под её сердцем зашевелилась с новой силой.

Они не знали главного...
Каждая из них, глядя на Сергея, думала сейчас одно и то же: «Он будет мой. Только мой».

И каждая была абсолютно уверена, что подруга к нему совершенно равнодушна. Ведь они же делились всем? Значит, поделились бы и этим. А раз молчат,  не говорят об этом друг другу, значит, ничего и нет?

Сергей тем временем повернул голову и на секунду задержал на них взгляд. Его серые глаза скользнули по Милане, потом по Татьяне, без тени какого то предпочтения, просто как по двум элементам пейзажа. Видимо, издали он их не узнал...
Затем он кивком ответил на их заостренное внимание к нему, он это хоть сообразил понять,  и пошел прочь, засунув руки в карманы джинсов.

Девушки молча посмотрели ему вслед.

— Ладно, пошли, — первая нарушила тишину Татьяна. — Замерзла я  уже...

— Пошли, — беззвучно согласилась Милана.

Они шли домой, болтая о пустяках, но каждая была погружена в свои мысли. В их дружбе появилась некая трещина.
Пока невидимая, неслышимая, но уже существующая. Ее имя было Сергей!

Мысль о Сергее преследовала Милану, как навязчивая мелодия. Она вспоминала его лицо, его спокойный, глубокий взгляд, его молчаливую, чуть отстраненную манеру держаться.
Он был вызовом. Он был сейчас загадкой, которую ей отчаянно хотелось разгадать.

Лежа ночью в постели, глядя в потолок, озаренный фонарным светом с улицы, она строила планы. Как его завоевать? Как подойти наверняка?
Явный флирт, кокетство,  это не для него. Такие, как он, художник, ценили тонкость. Глубину. Совсем другое...

«Нужно стать для него музой, — твёрдо  решила Милана. — Войти в его мир! Надо подготовиться как то».

Она знала, что Сергей увлекается не только живописью, но и старыми, немыми фильмами. Такой вот был у него вкус...
Особенно он любил немецкий экспрессионизм.

Милана, никогда раньше не интересовавшаяся этим, провела три ночи, смотря «Кабинет доктора Калигари».

(Краткая информация...
Молодой человек по имени Фрэнсис рассказывает ужасную историю. Его друг, он сам и их любимая девушка стали жертвами чудовищного эксперимента, задуманного и осуществленного неким доктором Калигари.)

Милана была уверена, что он оценит ее подкованность в искусстве...

Она читала разные статьи, вникала в символизм, училась видеть красоту в искаженных формах и резких тенях.
Подковалась она прилично!

Через неделю она, якобы «случайно»,  встретила его в сквере. Он сидел на их скамейке с блокнотом, что-то быстро зарисовывая.

— Привет, — сказала она, подходя так, чтобы он ее обязательно  заметил. — Место занято?

Сергей поднял глаза и на секунду удивился, затем молча подвинулся. Он узнал ее, но пока не подавал виду...

— Привет! Садись, не занято, как видишь...

Милана села.

— Рисуешь? — спросила она, стараясь, чтобы голос её звучал естественно.

— Эскизы, — коротко ответил он, не закрывая блокнот. В нем были наброски оголенных деревьев, но деревья эти были похожи на какие то скрюченные, страдающие руки.

— Напоминает Мунка, — осторожно заметила Милана. — Только без крика. Тихое отчаяние!

Сергей повернулся к ней, и в его глазах впервые вспыхнул настоящий интерес.
— Ты разбираешься в экспрессионизме?

— Немного, — скромно опустила она глаза. — Мне нравится, как они передают не форму, а суть эмоции. Как у известных режиссеров  в фильмах… эта клаустрофобия бытия...

Она произнесла эту заученную фразу, и внутренне поморщилась от ее пафосности. Но это сработало. Сергей смотрел на нее так, словно видел её впервые.

— Да, — задумчиво сказал он. — Именно. Клаустрофобия бытия. Хорошо сказано.

Они проговорили около часа. Вернее, говорила в основном Милана, тщательно подбирая слова, изображая из себя тонкого ценителя искусства. Сергей слушал, кивал, иногда задавал вопросы. Когда она уходила, он сказал:
— Знаешь, Милана, ты… не такая, как все! Я думал, что ты осталась прежней, как раньше была.

— Спасибо, наверное, ладно, Сергей, мне пора бежать, дела! — улыбнулась она и ушла, чувствуя себя уже победительницей. Ее сердце колотилось где-то в горле. План её сработал.

Она не знала, что в это же самое время ее лучшая подруга приводила в действие свой, совершенно иной план!

Татьяна считала, что все эти интеллектуальные заморочки — ерунда. Мужчинам, особенно таким молчаливым и замкнутым, как Сергей, нужна легкость, веселье, глоток свежего воздуха. Нужно показать ему, что жизнь,  это не только тлен и душевные  терзания, но и радость, спонтанность и драйв...

Она вычислила, по каким дням Сергей рисует на Арбате, и устроила там тоже «случайную» встречу.
Подошла к нему, когда он как раз заканчивал портрет какой то  пожилой туристки.

— О, Сергей! Привет! Какая встреча! — воскликнула она с такой искренней радостью, что он не мог не улыбнуться в ответ.

— Привет, Таня! Я тоже рад тебя увидеть!

— Боже, какой потрясающий портрет! — она склонилась над мольбертом, и ее светлые волосы чуть коснулись его руки. — Ты так ловко поймал сходство! И глаза… прямо живые!

Это была правда.
Даже в коммерческих работах Сергей старался вложить свою  частичку души.

— Спасибо, — он немного даже смутился.

— Слушай, а ты не нарисуешь меня? — выпалила неожиданно Татьяна, сверкая на него своими васильковыми глазищами. — Только не здесь. Ненавижу всю эту  толчею. Может, где-нибудь в парке? Я буду платить тебе, конечно!

Сергей посмотрел на нее.
Она сейчас была воплощением жизни и неуемной энергии.
В своем ярко-желтом плаще она выглядела,  как огромный, солнечный одуванчик.

— Не надо денег, ты что! — возмущённо  сказал он. — Просто… попозируешь. Интересный типаж, я скажу тебе!

— Ура! — Татьяна захлопала в ладоши. — Тогда давай завтра? В том сквере, у фонтана? В полдень?

— Договорились...

На следующий день она пришла не одна, в смысле не пустая!
С ней была корзинка с пикником: домашние бутерброды, фрукты, термос с горячим шоколадом и даже маленький торт!

— Это чтобы ты не скучал, пока меня  рисуешь, — весело объяснила она.

Сергей, который привык к тому, что все его модели сидят с каменными лицами, как истуканы острова Пасхи, был приятно ошарашен.
Сеанс превратился в какой то веселый пикник.

Татьяна болтала без умолку, как стрекоза крыльями,  смешила его историями из своей жизни, заставляла смеяться его даже до слез.
Она не сидела на месте, постоянно меняя позы, и Сергею приходилось ловить ее образ на лету.
Это было сложно, но невероятно интересно.

— Ты,  как ураган, — сказал он, смеясь, когда она попыталась встать на руки на растеленном одеяле.

— А ты, как неподвижная скала, — парировала ехидно она. — На тебя можно только  опереться. В хорошем, конечно,  смысле!

Он закончил набросок. Это была не статичная, академичная работа, а живой, динамичный эскиз. Татьяна на нем словно светилась изнутри.

— Мне нравится! — она внимательно рассмотрела рисунок. — Ты поймал самое главное. Спасибо, Сереж.

Она впервые назвала его так, по-дружески. Он и не стал поправлять ее, ему это польстило даже...

— Это тебе спасибо. Я давно так не веселился!

Татьяна ушла, оставив ему половину торта и чувство легкого, приятного головокружения. Ее план сработал идеально, как и было ею задумано...

Прошло три недели.
Осень вступила в свои права окончательно.
Деревья стояли голые, и по городу носился колючий, промозглый ветер.

Милана и Татьяна продолжали встречаться, ходить по кафе, по магазинам, но в их общении появилась какая-то неловкая пауза, новое, невидимое расстояние. Каждая ждала удобного момента, чтобы заговорить о Сергее, но ни у кого не хватало духу признаться, что он теперь занимает их мысли.

Милана, окрыленная успехом первой беседы, продолжала свою стратегию «музы».
Она нашла в букинистическом магазине редкую монографию  одного знаменитого художника  и подарила ее Сергею. Он был просто  потрясен.
Они провели вечер в его мастерской, бывшем гараже у него во дворе родительского дома.
Повсюду стояли холсты, пахло краской, скипидаром и старыми книгами.

Милана сидела на потрепанном диване, пила дешевое вино и слушала, как он рассказывает о своих проектах. Она чувствовала себя своей в этом хаотичном, творческом пространстве. Она входила в его мир, как нож в масло, а  он спокойно  пускал ее туда....

Однажды вечером, когда они смотрели на большой, почти законченный холст,  мрачную, но прекрасную фантасмагорию в серо-синих тонах,  Сергей вдруг ей  сказал:

— Знаешь, Милана, с тобой очень легко. Ты все понимаешь без слов. Ты, как тихая гавань для корабля!

Он взял ее руку. Его пальцы были испачканы краской, но пожатие  было очень нежным и осторожным.
Милана почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки. Это был уже  момент!
Ее момент!

— Сергей… — начала она.

Но дверь в его мастерскую вдруг со скрипом открылась...

— А вот и я! С шикарным  глинтвейном! Будем спасаться от этой промозглой погоды! — на пороге стояла Татьяна в огромном вязаном свитере, с сияющим лицом и дымящимся термосом в руках.

Милана резко отдернула руку. Сергей выглядел немного смущенным.

— Таня! Что ты здесь делаешь? — выдохнула Милана, не в силах скрыть своего раздражения.

— А мы с Сергеем тоже договорились! — весело парировала Татьяна, не замечая или делая вид, что не замечает напряженной атмосферы. — Вечер глинтвейна и болтовни. Правда, Сереж?

Сергей растерянно кивнул.
— Да… точно. Забыл же совсем!

Милана посмотрела на свою подругу, и впервые в жизни ей захотелось ударить ее.
Сильно заехать...
Эта вечная, солнечная, бесцеремонная Татьяна ворвалась в ее идеальный, интеллектуальный мир и всё так  испортила!
Она встала:

— Мне пора. Завтра рано вставать, я пойду уже...

— Мила, постой! — попыталась удержать ее Татьяна, но та уже надела пальто и шла к двери.

— Я позвоню тебе, — бросила она через плечо Сергею и вышла, сильно  хлопнув дверью.

В мастерской повисло неловкое молчание...

— Кажется, я не вовремя, — наконец сказала Татьяна, и ее голос впервые за вечер потерял все свои  веселые нотки.

— Все в порядке, — устало протер рукой лицо Сергей. — Просто… сложно всё как то!

— Что сложно то? — подошла к нему ближе Татьяна.

— Вы, сложны... — честно сказал он, глядя на нее своими серыми глазами. — Вы обе!

Татьяна  даже замерла. В ее голове что-то сейчас прямо  щелкнуло:

— Милана… она тоже…? В тебя влюблена, что ли?

Сергей согласно кивнул.

В ту ночь Татьяна не спала.
Она ходила по своей комнате, сжимая в руках подушку:
 
— Так вот почему Милана была такой странной последнее время!
Вот почему она отдалилась от неё.
Она влюбилась в Сергея!
И, судя по сегодняшней сцене, добилась значительных успехов...

Ревность, острая и ядовитая, впилась Татьяне в сердце медвежьими  когтями.
Она же всегда была лидером в их паре.
Всегда первой заводила парней, первой флиртовала, первой разбивала сердца.
А тут, блин,… тихая, скромная Миланка, видите ли,  оказалась на шаг впереди неё!

«Нет, — подумала Татьяна, сжимая кулаки. — Так не пойдет! Он мой».

На следующий день Татьяна пришла к Милане домой. Разговор был очень тяжелым и неприятным.

— Почему ты мне ничего не сказала? — с порога набросилась на нее Татьяна.

Милана, бледная, с темными кругами под глазами, молча смотрела на нее из-за чашки с чаем:

— О чем ты?

— Не притворяйся! О Сергее! Я вчера все поняла! Ты в него влюблена?

Милана вздохнула. Притворяться дальше было совершенно  бессмысленно:

— Да. Влюблена. А ты?

— И я, — тихо сказала Татьяна. И в ее голосе прозвучал откровенный вызов.

Две подруги смотрели друг на друга, как два бойца перед жестокой  схваткой.
Многолетие их женской дружбы трещало по всем швам, не выдержав испытания одним мужчиной!

— И что теперь? — спросила её  Милана.

— А что? — пожала плечами Татьяна, стараясь казаться беззаботной. — Будем бороться! Честно. Без всяких и подлых приемов!

— Какая борьба? Ты о чём? — Милана покачала головой. — Он же  не приз какой то.
Он человек. И он сам должен выбрать!

— Он и выберет, — уверенно заявила Татьяна. — Просто нужно дать ему больше информации для принятия решения.
Я покажу ему, что со мной ему будет  весело и светло.
А ты покажешь ему… что с тобой глубоко и интеллектуально интересно.
И вот тогда посмотрим, что ему будет  важнее!

Это напоминало странное, какое  то  извращенное соревнование!

Но другого выхода они не видели. Их дружба была на время  приостановлена. Объявилось как бы перемирие, но каждая знала,  война уже  началась!

Сергей же оказался в центре этого незаметного для посторонних глаза шторма.

Он проводил время то с Миланой, то с Татьяной.

С Миланой они ходили на выставки в маленькие галереи, смотрели артхаусное кино, могли часами говорить о философии и смысле жизни.
Она сейчас  была его отдушиной, человеком, который понимал его самые сокровенные, порой даже  мрачные мысли.
С ней он почувствовал покой и какую то  глубокую, молчаливую связь.

А с Татьяной все было иначе!

Она таскала его на катки, в парки аттракционов, на самые  шумные вечеринки своих друзей.
С ней он напрочь забывал о своих творческих терзаниях, часто  смеялся, чувствовал себя намного больше  живым и легким.
Она была для него, как  глоток шампанского, пьянящим, игристым и немного безумным напитком.

Он был искренне очарован обеими.

Милана представляла собой тихую, глубокую гавань, где можно было всегда укрыться от всех бурь.

Татьяна, представляла собой  самую бурю, захватывающую и прекрасную.
Он никак не мог выбрать.
Более того, ему начинало казаться, что выбирать и не нужно.
Что каждая из них дополняет в нем какую-то важную часть, составляя вместе единый образ!

Он был похож на человека между двумя зеркалами, отражающими разные, но одинаково прекрасные миры...

Кульминация всего этого наступила в конце ноября.

Сергей получил возможность устроить свою долгожданную  персональную выставку в одной из престижных городских галерей.
Это был его шанс. Главной работой на выставке должно было стать большое, центральное полотно. Он сразу же решил, что это будет двойной портрет.
Портрет Миланы и Татьяны!

Он пригласил обеих в свою мастерскую, чтобы торжественно объявить об этом.

— Я хочу написать вас обеих, — сказал он, глядя на их удивленные лица. — Вместе!
Это будет картина о двух началах. О тьме и свете. О земле и воздухе. О спокойствии и буре... Я так вижу!

Девушки переглянулись.
Идея то, конечно, была блестящей, но от этого не менее болезненной.
Стать вместе частью его искусства? Это было и почетно, но как то  и невыносимо!

— Я согласна, — первой сказала Милана. Она быстро поняла его  замысел. Она будет олицетворять темное, глубокое, меланхоличное начало...

— И я тоже, — тут же откликнулась Татьяна. И она  все поняла!
Ей доставалась роль светлой, жизнерадостной половины человечества!

Сеансы начались...

Сергей писал их на фоне огромного, специально сооруженного фона, напоминавшего то ли руины, то ли нагромождение высоких, гранитных скал.

Милана была одета в темно-синее бархатное платье, ее волосы были гладко зачесаны назад, открывая строгое, прекрасное лицо.
Она сидела на низком камне, ее руки лежали на коленях, а взгляд был устремлен куда-то внутрь себя. Она была какой то  воплощенной тайной...

Татьяна стояла рядом, чуть сзади, одетая в легкое, солнечно-желтое платье, которое контрастировало с ноябрьской стужей за стенами гаража.
Она как бы полуобернулась, словно собиралась уйти, но на мгновение остановилась, чтобы бросить взгляд на зрителя. Ее лицо озаряла улыбка, но в уголках губ таилась легкая грусть.
Она была воплощенным мгновением счастья, как и задумывалось художником...

Сергей работал с яростной  одержимостью.
Он видел, как две эти девушки, бывшие подругами, замерли в натянутой, почти враждебной позе. Между ними висело невидимое напряжение, и он ловил его, быстро стараясь  перенести это  на холст.

Он писал не просто двух красивых девушек.
Он писал историю их скрытой борьбы, их невысказанной боли, их любви к нему и, как ему казалось, их угасшей дружбы друг к другу!

Для Миланы и Татьяны эти сеансы были страшнейшей пыткой.
Сидеть часами молча, чувствуя на себе взгляд человека, которого они обе уже полюбили, и ощущать рядом присутствие соперницы, было просто невыносимо!

Они не разговаривали.
Они просто были рядом с друг другом...
Две стороны одной медали!
Два полюса одного магнита, которые вдруг начали отталкиваться, вместо притяжения!

Однажды, ближе к концу работы, Сергей вышел из мастерской, чтобы ответить на срочный звонок.
Девушки остались одни. Повисло тяжелое молчание...

— Знаешь, — не выдержала Татьяна, не меняя позы, но глядя на спину Миланы, — я иногда просто  ненавижу тебя!

Милана даже не повернулась:
— Я знаю...

— Он никогда не сделает выбор, — прошептала ей Татьяна. — Он любит нас обеих. И это хуже всего! И для него и для нас!

— Он не любит ни одну из нас, — тихо ответила Милана. — Он любит те  образы, которые мы для него создали.
Ты, как вечный праздник.
Я, как  вечная тайна для него.
А ведь настоящих нас он не знает совсем! Откуда ему это знать?

Она была права.
И Татьяна это сейчас понимала, как никогда...

В этот момент вернулся Сергей.

Он сразу  почувствовал ледяную атмосферу, но ничего не сказал.

Он подошел к мольберту и стал водить кистью по палитре, подбирая оттенок для блика на бархатном платье Миланы...

 Через четыре дня  картина была готова...

Открытие его выставки было назначено на пятницу.

Сергей, нервный и очень  взволнованный, распоряжался расстановкой своих работ. Центральное полотно, названное им ,,Вечность", висело на главной стене, освещенное специальными софитами.

Милана и Татьяна пришли каждая по отдельности.
Они стояли по разные стороны зала, украдкой поглядывая друг на друга и на него.
Они были одеты с убийственной элегантностью, каждая стараясь превзойти другую, но в душе обе чувствовали себя несчастными и опустошенными.

Картина произвела всеобщий фурор.

Зрители подолгу стояли перед ней, восхищаясь мастерством и глубиной замысла.
Две девушки, столь разные и столь прекрасные, замершие в вечном противостоянии и единстве. Это было ново!

Сергей с радостью принимал поздравления, но сам был почему то  неспокоен.
Он смотрел на свое творение и на двух живых девушек, которые его на это  вдохновили, и наконец понял то, что долго не мог осознать...

Милана была права!

Он влюбился не в них, а в их разные  образы.
В архетипы.
(Архетип — представление о первичном типе, прототипе...)

Он поместил их в красивые рамки своих фантазий и не пытался даже толком разглядеть, что скрывается за этим!

Он видел, как они страдают! Видел, как их дружба, настоящая, живая дружба, умерла из-за него же...
И он чувствовал себя сейчас  виноватым!

Вечер подходил к концу.
Гости начали расходиться.

В зале остались только он, Милана и Татьяна, да владелец галереи, считавший сейчас крупную выручку в своем кабинете...

Сергей подошел к ним.
Он был бледен, но решимость читалась в его глазах...

— Спасибо вам, — сказал он им  тихо. — Без вас этой выставки вообще  бы не было.
Без вас не было бы и этой картины!

Они молча смотрели на него, затаив дыхание. Наступал момент истины. И они этого очень ждали!

— Скажу вам обеим честно! Я долго не мог выбрать, — продолжал он, глядя то на одну, то на другую. — Потому что вы обе невероятны!

Милана, твоя глубина, твое понимание… Ты дарила мне такой  покой!

Татьяна, твоя энергия, твой свет… А ты  дарила мне огромную  радость.
Я думал, что одна из вас,  это то, что мне нужно!
А вторая, это то, чего я хочу в жизни.
И я не мог до сих пор  понять, что для меня  важнее!

Он сделал паузу, собираясь с мыслями:

— Но сегодня, глядя на эту картину, я понял одну вещь.
Я был настоящим  эгоистом!
Я использовал вас!
Я видел в вас не живых людей, а свой  источник вдохновения.
Я влюбился в свои проекции, картины, ощущения.
И из-за этого разрушил что-то очень важное. Разрушил вашу дружбу!

Милана опустила глаза. Татьяна смотрела на него во все глаза, совсем  не мигая...

— И я не могу выбрать ни одну из вас, — честно сказал им  Сергей. Его голос немного дрогнул. — Потому что мой выбор будет ложным!

Он будет основан на том, кем вы притворялись ради меня, а не на том, кто вы есть на самом деле!
Я это отчётливо понял!
 Это будет нечестно по отношению к вам обеим. И по отношению к себе...

В зале повисла гробовая тишина.
Милана чувствовала, как по ее щеке скатывается предательская слеза. Татьяна сжала губы, пытаясь сдержать дрожь и тоже не расплакаться...

— Поэтому я выбираю… никого, — тихо закончил Сергей. — Я отпускаю вас обеих!
Вам нужно залечить свои раны. Найти себя заново. И, возможно, вспомнить, что вы друг для друга значили все эти годы!

Он повернулся и медленно пошел к выходу из зала, оставив их одних перед огромным полотном, на котором они были запечатлены вместе, но так далеко стоящие друг от друга...

Это был самый неожиданный и самый горький исход для них.

Он не выбрал свет и не выбрал тьму.
Он выбрал себе одиночество.
 Во имя какой то, только ему понятной, справедливости.
Во имя их настоящих чувств, которые он оказался не в состоянии разглядеть!

Прошел год.
Снег снова сменился зеленью, затем знойным летом, и вот опять наступила осень.
Та же самая, рыжая и пронзительная...

Милана и Татьяна не общались все это время.
Сначала было слишком больно! Потом уже обида и гордость взяли верх.
Каждая переживала разрыв по-своему.
Милана ушла с головой в работу.
Татьяна сменила несколько бурных, но недолгих романов, пытаясь заполнить душевную пустоту...

Сергей стал известным художником.
Его выставка имела оглушительный успех, а картина «Вечность» стала его визитной карточкой.

Он теперь много работал, много путешествовал, но в его личной жизни так никого и не появилось.
Он словно носил в себе призрак того выбора, который так и не смог сделать!

В один из тех самых осенних дней, холодных и ясных, девушки снова оказались в том самом сквере. На той самой скамейке. Случайно...

Милана сидела, укутавшись в шерстяной платок, и читала книгу.
Татьяна шла по дорожке, глядя под ноги, и чуть не прошла мимо.

— Мила? — неуверенно окликнула она.

Милана подняла голову.
Год разлуки сделал их почти чужими, но в глазах каждой читалась одинаковая усталость и душевная боль...

— Привет, — тихо сказала Милана.

— Можно присесть?

— Садись.

Татьяна села. Они помолчали, глядя на тот самый фонтан...

— Я видела его новую выставку, — наконец сказала Татьяна. — В Лондоне. Он все так же гениален!

— Да, — согласилась Милана. — Я читала об этом рецензии...

Еще одно продолжительное молчание.

— Знаешь, — начала Милана, не глядя на подругу. — Он был прав! Мы обе старались быть не теми, кто мы есть.
Я, всегда терпевшая твою энергию, вдруг стала изображать из себя какую то  меланхоличную интеллектуалку! А ты, самая добрая и отзывчивая душа, которую я знала до этого, старалась быть для него  вечным праздником!

Татьяна горько усмехнулась:

— А он хотел и то, и другое сразу! Идеальную женщину-франкенштейна. С мозгом философа и сердцем клоуна?

Милана неожиданно рассмеялась.
Это был тихий, но настоящий и искренний  смех.
Татьяна подхватила его. Они смеялись, сидя на своей старой скамейке, и смех этот был горьким, но очищающим. Они смеялись до слёз, которые даже не успевали вытирать...

— Я скучала по тебе, дура, — выдохнула Татьяна, вытирая слезы.

— Я тоже по тебе скучала, — призналась Милана. — Больше, чем по нему! Прости меня, подруга!

И в этот момент они обе поняли самую главную истину.

Любовь к мужчине может быть страстной, всепоглощающей, но она приходит и уходит иногда... А дружба, настоящая дружба,  это нечто вечное!
Как та самая картина.
Она может покрыться пылью, ее могут забыть, но она остается уже в истории...

Они, конечно,  не помирились в один миг.
Слишком много обид и боли было между ними.
Но в тот день они снова начали хоть  разговаривать, а не дуться друг на друга...
Сначала осторожно, потом все смелее говорили обо всём! Они вспоминали старые шутки, общих знакомых, свои девичьи мечты.

Они шли из сквера, уже в сумерках, и вдруг Татьяна ей  сказала:

— А ведь он нас разлучил, но в итоге и снова же свел. И заставил этим нас понять, кто мы на самом деле!

— Да, — кивнула Милана. — Получилось жестоко, но справедливо!

Они не стали снова лучшими подругами в одночасье. Доверие нужно было заслужить заново.
Но они начали этот путь.
Потому что поняли, что их связь, их «Вечность», была не в любви к одному мужчине, а в чем-то гораздо более глубоком и прочном!

А Сергей, стоя однажды вечером перед своей знаменитой картиной в пустой галерее, наконец разглядел то, чего не видел раньше. Он увидел не два противоположных начала, а одно целое. Он увидел, как в строгом взгляде Миланы читалась невысказанная нежность, а в солнечной улыбке Татьяны  глубокая, какая то скрытая печаль.
Он увидел уже не образы, а живых женщин!
И понял, что его выбор был правильным, но каким то запоздалым. Он должен был разглядеть это ещё тогда!

Но, так всегда бывает, что  иногда, для того чтобы обрести что-то настоящее, нужно сначала потерять все иллюзии! Даже если эти иллюзии были прекрасны...

Как то вечером Сергей пригласил своего давнишнего друга еще по школе, Алексея Виданова.
Это был уже известный учёный математик, он еще со школы ставил в полный тупик учителей математики и физики, находя у них ошибки и поправляя их  математические формулы, предлагая несколько вариантов решения еще проще...

Сергей за бутылочкой хорошего вина решился рассказать ему об этих девушках и о его таком поступке, то есть о не выборе одной  девушки из двух кандидаток...

Алексей сначала даже не понял и переспросил Сергея, правильно ли он его понял, что тот просто отфутболил их обеих, (читай, трусливо сбежал!)...
 А когда Сергей все повторил и подтвердил, просто покрутил пальцем у виска:

— Серёга, Серёга! Не обижайся, друг, но ты мне сейчас напоминаешь чистого Буриданова ишака!

Сергей даже обиделся такому сравнению и надул щёки, думая, как сказать Алексею, что тому пора уходить...

Алексей рассмеялся, увидев такую реакцию и достал смартфон...
Забив в Гугл ,, Буриданов ишак", он показал результат Сергею...

— Смотри, братан, что это обозначает и не дуйся:

— Выражение «буриданов осёл» (лат. Asinus Buridani inter duo prata — «осел Буридана между двух лужаек») связано с философским парадоксом о свободе воли.

Происхождение и суть парадокса...

Фраза приписывается французскому философу-схоласту Жану Буридану (1300–1358), который, согласно легенде, использовал образ осла для иллюстрации отсутствия свободы воли у человека.

Суть примера:

Осел оказывается на равном расстоянии от двух абсолютно одинаковых копён сена.

Поскольку варианты равноценны, осел не может сделать рациональный выбор.

В результате, оставаясь в нерешительности, он якобы должен умереть от голода, не сумев предпочесть ни одну из копён.

Важные уточнения...

Историческая неточность:
—  в сохранившихся сочинениях Жана Буридана этот пример не встречается. Нет также достоверных свидетельств, что он высказывал подобную мысль в устной форме...

Более ранние источники:
—  идея о невозможности выбора между равноценными вариантами встречается у:

Аристотеля (IV в. до н. э.) в трактате «О небе» — пример человека, терзаемого голодом и жаждой, но не способного выбрать между едой и водой на равном расстоянии;

Данте Алигьери в «Божественной комедии» (часть «Рай», песнь 4) — описание человека, который скорее умрёт, чем сделает выбор между двумя идентичными блюдами...

Современное значение...

Сегодня выражение «буриданов осёл» используется иронически для обозначения:

— крайне нерешительного человека;

— того, кто мучительно колеблется между двумя равнозначными вариантами;

— ситуации, где выбор невозможен из-за полной равноценности альтернатив...

Таким образом, хотя парадокс традиционно связывается с именем Буридана, его истоки уходят глубже в историю философии, а сам образ стал крылатым выражением, описывающим тупиковую нерешительность...

Сергей прочитал, вернул смартфон Алексею и обнял своего друга:

— Извини, пожалуйста, Алекс!
Я художник и я тупее тебя, математика-учёного!
Наверное, ты прав, сглупил я прилично!
Как ты думаешь, что то исправить можно?

Алексей рассмеялся:

— А какую копну сена ты выберешь, ты для себя решил уже? — и шутливо похлопал Сергея по плечу...