Время перерождения - часть2

ВТОРНИК


з) Разнарядка


На телефоне Сисирины звонит будильник. Мелодия звонка - песня «God is God» группы Laibach. Не могу сказать, вставал ли я когда-нибудь раньше по будильнику, я этого не помню.

Первыми почему-то активируются лицевые нервные окончания, чувствуя прикосновение чего-то мягкого, нежного и тёплого, сладко пахнущего девичьим телом. Мечта любого нормального мужика - просыпаться каждое утро, уткнувшись лицом в большую и красивую женскую грудь. Сомневаюсь, что мне когда-либо выпадало такое счастье и вот сегодня Сисирина наконец-то воплотила в жизнь эту мечту. Вторую самую заветную мечту, после взлома Мета-игры и её читерского прохождения. Теперь я буду во всём ей угождать просто из принципа (и из чувства благодарности, конечно), даже если того не будут требовать условия челленджа.

Сисирина сладко потягивается и пытается выбраться из моих объятий. Я не пускаю.
- Ну хватит, - сонно бормочет она. - Опоздаем на работу. А у тебя, между прочим, сегодня первый день…

Она вылезает из кровати, набрасывает короткий шёлковый халатик, расшитый a-la японское кимоно, и идёт на кухню. Мне очень хочется принять душ вместе с ней, но в её неполноценной ванне и одному-то тесно, так что с желаниями приходится, скрепя сердце, повременить. Я быстро ополаскиваюсь. Один. Сисирина в это время готовит завтрак - омлет с беконом, зеленью и помидорами. Вроде бы ничего особенного, но мне даже такого никто сроду не готовил, а если и готовил, я этого не помню.

Завтракая, Сисирина смотрит на ноутбуке армянский мультик «В синем море, в белой пене», где русалка с рыбьим хвостом и губастой рыбообразной головой поёт: «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королём!»

- Как он может быть их королём, - говорю я, - если король уже есть - папаша русалки, просидевший тысячу лет в бутылке? И что это за дочь, которая на протяжении всего тысячелетия не делала никаких попыток отыскать и освободить отца? Похоже, русалочке понравилось быть царицей и папашку своего она всерьёз не воспринимает…

- Любишь ты иногда подушнить, Сэм, - морщится моя кормилица. - Это всего лишь мультик, расслабься.

Пока я мою посуду, Сисирина принимает душ. Тот факт, что я не ополоснул за собой ванну, её почему-то совершенно не бесит, видимо в детдоме ополоснутых ванн не было и она к ним не привыкла, а я не ополоснул, потому что тоже не привык этого делать - я же одиночка и с девушками никогда не жил. А если и жил, то ничего об этом не помню.

Сисирина всё делает на ходу, легко и непринуждённо - завтракает, смотрит мультик, моется, одевается, красится. Я влезаю во вчерашнюю несвежую майку и решаю после работы заскочить в торговый центр и купить что-нибудь на смену.
- Завтрак был что надо! - серьёзно говорю я, когда Сисирина выходит в прихожую в полной боевой готовности. Эту похвалу она несомненно заслужила. - Ты не только сама вкусняшечка, у тебя и стряпня - объеденье. Знаешь, одиноких парней опасно так прикармливать, ещё приручишь ненароком, а они возьмут и втюрятся…

- Больно ты мне нужен, - бормочет Сисирина, влезая в босоножки. Её зардевшиеся щёчки говорят о том, что благодарность принята и комплимент пришёлся по сердцу.
Я отключаю байк от розетки и замечаю, что опоры багажника и заднее крыло несколько погнуты. Вчерашняя езда с жопастой пассажиркой не прошла даром. И как я не обратил на это внимания вечером?

- Поедем на маршрутке, - предлагает невольная виновница дефекта. Выбора у меня опять нет, остаётся лишь сожалеть о том, что сегодня я никак не повлияю на уменьшение своего углеродного следа.

На Сисирине вчерашние джинсы, а вместо блузки бежевая футболка со стильной надписью «COUGAR» и отпечатком кошачьей лапки. Мы выходим и минут десять ждём лифт, который вначале едет с первого этажа на двадцать пятый, а оттуда со всеми остановками к нам. Двери открываются и мы видим внутри несколько человек. У одного на поводке здоровенная псина. Ну конечно, когда же ещё выгуливать собак, как не во время массового исхода людей на работу. Другого-то времени нету!
Собака бешено таращит на нас глаза и собирается разразиться лаем. Её хозяин встряхивает псину за ошейник и грозно рявкает: «Фу, кому сказал! Сидеть!»
Лифт делает ещё несколько остановок и в итоге набивается под завязку. По закону Сэма, толпа прижимает меня к злобной собачатине. Глядя в её бешеные глазищи, я снова вспоминаю о догхантерах. Если эта тварь выйдет из подъезда и сожрёт отраву, я горевать не стану. Ненавижу собак! Ну неужели во всём районе нет ни одного дома без собак?..

- Мне понятно, зачем люди держали псин в каменном веке, - обращаюсь я на улице к Сисирине, когда народ из лифта расходится в разные стороны и нас никто не слышит. - Те стерегли стойбища, предупреждали о внезапных нападениях саблезубых тигров, помогали охотникам выслеживать добычу - антилоп и мамонтов… Но за каким чёртом держать собак сейчас, да ещё в квартирах? Ведь это абсолютно бесполезные существа, отвратительные во всех смыслах. Часто ли в наши квартиры рвутся саблезубые тигры? Часто ли мы охотимся на антилоп и мамонтов? Мало того, что собаки совершенно бесполезны в городской среде, эти твари вдобавок превратили человека в своего слугу - говно за ними убирай, шерсть за ними вычищай, к ветеринару их води, погрызанную ими мебель меняй… Знаю, знаю, я душнила, - говорю я в ответ на красноречивый взгляд Сисирины, брошенный в мою сторону.
Битком набитый лифт - это ничто, по сравнению с маршруткой. Когда мы в неё втискиваемся, я замечаю единственное свободное местечко и ловко пропихиваю на него Сисирину, которая воспринимает мою галантность как должное. Мне самому сидячего места не достаётся, как и целой толпе таджиков и дагестанцев, набившихся в маршрутку вслед за нами. Все едут в промзону - вкалывать на стройках. Гастарбайтеры во весь голос балакают друг с другом на своих наречиях, создавая в маршрутке несмолкающий гвалт. Нам с Сисириной как-то неловко вставлять в этот саунд русскую речь, поэтому мы едем молча. Я изо всех сил стараюсь не думать об углеродном следе.

Возле НПО «Сигнал» выходим только мы двое. Перед проходной Сисирина придирчиво осматривает мой внешний вид, снимает с плеча невидимую пылинку.

- Тебе, наверно, не говорили этого раньше, но ты нормальный парень, Сэм. Немного чудной, но в целом нормальный. Просто держись увереннее.

Я не знаю, расценивать ли эти слова как комплимент или как завуалированный намёк на продолжение отношений.

- Не чудной, а загадочный, каким и полагается быть сталкеру Мета-игры, - говорю я на всякий случай.

Сисирина хохочет и отпирает отдел кадров, а я называю дяде Мише номер пропуска, получаю ламинированную карточку и прохожу через вертушку, после чего меня резко накрывают воспоминания о вчерашнем дне. Главным образом об инквизиторском допросе в первом отделе. Настолько внезапно, что я пошатываюсь и, чтобы удержать равновесие, опираюсь о стену вестибюля, облицованную серыми плитками из известняка или чего-то похожего, с отпечатками маленьких ракушек.

Ощущения похожи на паническую атаку, вот только под таблетками у меня не бывает панических атак… Таблетки! Я слишком увлёкся скороспелыми отношениями с Сисириной и начисто забыл принять обычную утреннюю дозу. Трясущимися руками достаю баночку из-под леденцов и глотаю первый попавшийся белый кругляшок, квинтессенцию химической музыки.

С какой, интерсно, стати я начисто позабыл про здешние инквизиторские застенки? Почему не обсудил это с Сисириной? Хотя… Она оказалась довольно скрытной девушкой. Говорил вчера в основном я, а она только слушала и отпускала едкие замечания. О себе самой - ни слова, если не считать случайного упоминания о детском доме…

- Сэм! - Сисирина торопливо семенит ко мне через вертушку. - Забыла показать тебе, куда идти. Смотри, тебе нужно в РЭС. Это значит «ремонтно-эксплуатационная служба». Айтишники тоже там размещаются, на втором этаже. Иди вдоль седьмого цеха до складов, перед ними поверни направо и затем двигайся по прямой мимо тридцать пятого отдела и гаражей, дальше увидишь большой корпус, крытый гофрированным профлистом. Это и будет РЭС.

- Что это такое? - спрашиваю я и показываю на круглые гудящие штуки.

- Не знаю. Наверно, зачем-то здесь нужны…

Как и все женщины, Сисирина может думать лишь о том, что ей важно в данный момент. То есть обо мне. Это приятно…

- Ладно, побегу, а то сейчас Виктор Палыч приедет!

Она оставляет меня перед гудящими штуками и я думаю о том, что сегодня надо будет обязательно с ней поговорить. Обстоятельно расспросить о странной потере памяти и о гестаповском подходе к собеседованию с персоналом… Она же здесь дольше меня работает, значит должна хоть что-нибудь знать. Интересно, её тоже раздевали и били током? Что это, блин, за шарага такая? Куда меня внедрили Браток с Куратором?

Вчера меня вырубили именно здесь, возле гудящих штук, так что предприятие я изнутри толком не видел. Я выхожу из проходной и иду по территории архаичного советского динозавра, чудом не сдохшего вслед за окрестными сородичами. Перед моим взором предстают потемневшие от времени кирпичные корпуса - одно- и двухэтажные, - доски почёта с чьими-то выцветшими фотографиями, облупившиеся и потрескавшиеся гербы СССР и РСФСР, серпы и молоты, обшарпанные лозунги: «Вперёд, к победе коммунизма», «Народ и партия едины», «Пятилетку в три года», «Партия - наш рулевой»… Подобными символами ушедшей эпохи украшена почти каждая стена. Из шараги получились бы идеальные декорации для какого-нибудь слэшера или ужастика…

Следуя сисирининым указаниям, нахожу РЭС. Это прямоугольный корпус, внутри, прямо от входа, идёт ровный коридор, по обе стороны которого расположены четыре участка. В одном трудятся электрики, в другом сантехники, в третьем жестянщики, в четвёртом спецы по вентиляциям, кондиционерам и холодильным установкам. В противоположном торце коридора находится механический участок. Отовсюду доносятся промышленные шумы: гудит вытяжка, рычат станки, гремят молоты, шипит и клацает пневматика, потрескивает точечная сварка… Работа кипит с самого утра.
Рядом с механическим участком я обнаруживаю сортир и лестницу на второй этаж. Там значительно тише, шумы снизу почти не доходят. Потому что на втором этаже сидят исключительно работники умственного труда, которым нужен покой - начальник РЭС, начальники и мастера участков, бухгалтер, инженеры, нормировщики… И здесь же айтишники.

Их кабинет - это не кабинет, а скорее каморка-барахолка, заваленная ненужным хламом. На полу и на стеллажах, высотой до потолка, громоздятся залежи артефактов - старые системные блоки, кинескопные мониторы, матричные принтеры, маломощные блоки питания от Ай-би-эм и первых пентиумов, пожелтевшие клавиатуры, засохшие картриджи, грязные мышки с разъёмом PS/2, бухты оптоволоконных кабелей, раздолбанные роутеры, материнские платы с ISA-слотами, целые вязанки оперативки SIMM и DIMM и прочий допотопный хлам. Посреди этого добра я замечаю долговязого субъекта в синем рабочем халате, с длинными спутанными волосами, как у Дробышевского, и очками, как у Егора Летова.

- Яша, - представляется он, когда я называю себя.

В целом субъект похож на классического хиппаря. Ему бы ещё косяк в зубы и гитару, тогда было бы стопроцентное совпадение. Генератор прозвищ сегодня капризничает, поэтому Яшка остаётся Яшкой.

Оказывается, это мой начальник. Попытка на глаз определить его возраст не увенчивается успехом. На вид Яшка лет на пять старше меня, но на подбородке у него подростковый пушок, что несколько сбивает с толку, а я такого не люблю. Скорей бы уж таблетка подействовала…

- С чего начнём? - Я демонстрирую преувеличенную готовность к работе, хотя в действительности мне вообще ничего не хочется делать.

- Ты начнёшь с того, что прямо сейчас отправишься в шестой цех, - говорит Яшка и передаёт мне какой-то бланк. - Пришла разнарядка, так что в ближайшие недели тебе придётся побыть пролетарием.

Наткнувшись на мой непонимающий взор, Яшка поясняет:
- На предприятии катастрофически не хватает рабочих рук, так что всех итээровцев периодически направляют в цеха. Должен был пойти твой предшественник, но раз вместо него ты, то ты и пойдёшь!

Вот это поворот! На такое я не рассчитывал. И что мне теперь делать?
- А это вообще законно? - спрашиваю я, чувствуя, как моя, с виду несложная миссия, стремительно усложняется и становится невыполнимой. Впрочем, чего ещё ожидать от Мета-игры?

Яшка не скрывает злорадства.
- Любая инициатива, исходящая от начальства, всегда законна. Мы все прошли через цеха. Почему ты должен быть особенным? Ещё в девяностых прокатилась волна массовых увольнений, с тех пор у нас постоянный дефицит пролетарских кадров. Хорошо, что у Директора кругом связи - он то стройбат пригонит, то гастарбайтеров молдаванских… Хотя работники из них так себе. Молдаване ещё более-менее стараются, а вот с солдатнёй беда. Целыми днями баклуши бьют и водяру хлещут. Ну и, конечно, стреляют направо и налево деньги и сигареты. Ты куришь?

- Нет.

- Плохо. На всякий случай носи с собой пачку каких-нибудь сигарет. Не угостишь, могут табло начистить. А вот денег при себе лучше не иметь. Найдут - отнимут.

- Хрена ли все это терпят?

- А кто им чего сделает? Это ж стройбат, полнейшие отморозки. Хуже дворовой гопоты. Их собственные командиры боятся, что уж говорить про наших. Могут оттащить в подсобку и отметелить до потери пульса, а могут и вообще убить. Тут один случай был с нормировщицей, славной такой тёлочкой, молоденькой, в самом соку. Солдатня на неё глаз положила и начала разводить на перепихон. А тёлка их послала, да ещё пригрозила дисбатом. Потом нашли её за складами - мёртвую и многократно изнасилованную. Драли хором, в три смычка за раз.

Яшка явно старается меня шокировать, но таблетка уже действует и теперь я непрошибаем. К тому же я буквально вчера имел удовольствие лицезреть мёртвую и многократно изнасилованную (кем-то, не мной) Марчеллу. Меня таким не напугать.

- У них там круговая порука, - говорит Яшка. - Друг на друга никто не стучит, все заодно. Их, конечно, прессовали, было следствие. Взяли анализ ДНК. Ну и что? Тех увезли, других таких же привезли и всё осталось по-прежнему. Ты сам-то в армии служил?

- Нет, - машинально говорю я, хотя на самом деле не помню.

Яшка расплывается в гаденькой ухмылке и хлопает меня по плечу.
- Тогда у тебя есть все шансы познакомиться с дедовщиной. Неуставные отношения солдатня притащила сюда с собой. Не служивших парней они за людей не считают. Так что удачи тебе!

Любование моей кислой рожей доставило бы Яшке немало удовольствия. Вот только моя рожа ничего не выражает, никаких эмоций. Я снова полноценный сталкер Мета-игры, готовый к любому жизненному дерьму.
- Где мне искать шестой цех? - спрашиваю я.

- Как выйдешь, сверни налево, пройди мимо столярки, обойди гаражи с другой стороны и за ними будет шестой цех.

Возле столярки курят бухие с утра мужики и провожают меня мутными взглядами. Точно такая же картина у гаражей, совмещённых с автомастерской. Прямо у меня на глазах народ начинает рабочий день с опохмелки - разливает по гранёным стаканам серый вонючий спирт, разводит его водой из-под крана и заглатывает одним махом. У кого в кармане завалялась сухая корка, тот закусывает сухой коркой, остальные занюхивают кулаком…

У дверей шестого цеха меня встречает стенд «Передовики производства», откуда на меня взирают с фотографий какие-то люди. Среди них ни одного молодого лица, всем за сорок, а то и за пятьдесят - было на момент съёмки. Сейчас эти люди наверняка на пенсии, а кто-то вообще умер.

Когда-то на кирпичной стене над дверями была надпись «6-й цех». Позже кто-то в шутку намалевал ещё две цифры и получилось «666-й цех».

Зайдя внутрь, я вижу небольшой предбанник, отведённый под курилку. Роль урны выполняет обычное ведро, заполненное окурками на треть. Тут же кабинет начальника, дальше - непосредственно сам цех.

Начальник выглядит измученным мужиком. Под глазами набухли мешки, облысевшую голову неудачно маскирует парик. Он представляется: Роман Гаврилович, и я представляюсь в ответ. Передаю ему яшкин бланк. Он смотрит на него и говорит:

- Сейчас по-быстрому дуй на склад и получи спецовку. По правилам без неё работать нельзя. Потом найди в цеху Бугра, он скажет, что делать.

- Я сегодня первый день, - напоминаю я. - Где склад-то находится?

- Позади столярки, - коротко бросает Роман Гаврилович.

Возвращаюсь прежним путём. Работяги в автомастерской уже начали работу, ковыряются во внутренностях вилочного электропогрузчика. Изнутри столярки доносится оглушительный визг циркулярной пилы и запах свежераспиленной древесины. Позади неё притулился крошечный сарай - другого названия не подберу.
Кладовщица, полная тётка лет сорока, сидит перед большим настенным зеркалом с полотенцем, обёрнутым вокруг шеи. Другая такая же тётка с ножницами, расчёской и щипцами мастерит на её голове какую-то причёску.

- Сюда пока нельзя! - кричит она мне.

- Я по разнарядке, - говорю я, - нужно срочно спецовку получить.

- Тогда тебе б/у, - говорит кладовщица. - На правом стеллаже выбери свой размер.

Б/у - это, типа, секонд-хэнд. Много раз кем-то ношеное и много раз побывавшее в химчистке шмотьё. Выбираю штаны и куртку и возвращаюсь в 666-й цех. Напротив кабинета Романа Гавриловича лестница наверх, в раздевалку. Шкафчики не запираются, типа здесь все честные, никто друг у друга не ворует. Нахожу свободный и переодеваюсь.

В цеху, сразу за входом, примостилось с полдесятка верстаков в два ряда. Возле них одни солдаты работают, а другие прохлаждаются на лавке и режутся в карты - в три листика, бур-козла и сику. Сразу ясно, кто духи и шнурки, а кто черпаки и деды. Стройбатовцы замечают меня и внимательно оценивают.

Я прохожу дальше, к беспорядочному, на первый взгляд, чередованию станков - токарных, фрезерных, строгальных, сверлильных, гибочных, шлифовальных и ещё каких-то, назначение которых от меня пока ускользает. Здесь тоже вкалывают в основном духи и шнурки, а черпаки и деды режутся в карты. Справа, за перегородкой, отдельный участок для сварщиков. Там что-то вовсю трещит и сверкает…

В цеху высокий потолок - метров десять, не меньше. Под ним проложены стальные направляющие, по которым в любую точку цеха может двигаться тельфер.

Возле сложной конструкции с вращающимися рукоятями, бобинами и шкивами стоит здоровенный мужик в замызганной спецовке, настоящий великан, как киношный Саша с «Уралмаша». Конструкция шумит и лязгает, верзила держит обеими руками проволоку, выходящую из агрегата. Я подхожу к нему.

- Бугор?

- Чего тебе? - лениво бросает он, не прекращая своего занятия.

- Я по разнарядке. Что это вы делаете?

- Проволоку тяну, - поясняет он. - С той стороны подаётся заготовка, проходит через шкивы и вытягивается в проволоку требуемой толщины, которая затем идёт на катушки для сварочных автоматов и полуавтоматов.

Он критически оглядывает меня и недовольно морщится.
- Умеешь что-нибудь?

Я пожимаю плечами. Может и умею, просто не помню.

- Тогда пошли.

666-й цех огромен, самый большой в шараге. Бугор выключает станок и ведёт меня в дальний конец цеха, где возвышается махина размером с дом.

- Это горизонтальный гидравлический пресс, - говорит Бугор. - Сейчас он на капремонте. Знаешь, что такое пресс? В него закладывается заготовка, вот сюда, а с этой стороны давит пуанссон…

Бугор показывает на здоровенный поршень.

- А чтобы заготовку вместе с матрицей не выдавило с противоположной стороны, их удерживает заглушка.

При слове «матрица» я инстинктивно напрягаюсь, потом понимаю, что речь о другой матрице - о шаблоне, чью форму принимает заготовка. Мы обходим пресс и на его торце я вижу заглушку - это толстенная стальная плита, которая весит, наверно, несколько тонн. Она может подниматься и опускаться в специальных пазах, открывая доступ во внутренности пресса. Сейчас она поднята тельфером, в пазы вварены толстые стальные уголки, не дающие плите сорваться - один тельфер её не удержит.
Рядом навалена горка чистой ветоши, стоит ведро с керосином, щётка и какая-то шарошка, похожая на скребок. Внутренности пресса покрыты толстым слоем спёкшейся маслянистой грязи.

- Твоя задача, - говорит Бугор, - отпидарасить всё изнутри так, чтоб блестело.
Он возвращается к своему агрегату тянуть проволоку, а я благодарю самого себя за таблетку. Сейчас мне всё пофиг, ничего не напрягает - ни грязь, ни предстоящий физический труд, ни его отупляющее однообразие, ни оглушительный грохот станков и вытяжки… Будем откровенны: я ведь лентяй, чистюля и лежебока. В идеале меня здесь не должно быть. Если б не челлендж, навязанный Мета-игрой, я бы сейчас нашёл себе занятие поинтересней.

Но я там, где я есть. Поэтому хватаю горсть тряпок, макаю в вонючий керосин и принимаюсь тереть грязь. Заскорузлая корка не поддаётся, её нужно сперва поскрести шарошкой, непрерывно смачивая керосином, потом пройтись по остаткам щёткой и лишь под конец вытереть начисто тряпкой. Главное, подойти к работе методически и рационально. Поэтому я делю внутренности пресса на фрагменты и отчищаю их последовательно, один за другим.

В унылой трясине однообразных действий теряется чувство времени. Вкупе с монотонными цеховыми шумами это ложится на таблетку и вгоняет сознание в некое подобие транса, где есть только я, грязь и мерзкая керосиновая вонь. Вселенная сужается до размеров внутренностей пресса.

Из этой микровселенной меня принудительно вытаскивают зыбкие фигуры, в которых я не сразу распознаю дедов. Бугра в цеху не видно. В его отсутствие солдатня решает наконец со мной познакомиться.

- В раздевалку пошли! - говорит мне один из дедов. Таким же тоном дворовая гопота обычно окликает: «Сюда иди!»

Я вытираю руки сухой ветошью, но они всё равно остаются грязными и от них зверски разит керосином. Стройбат настойчиво увлекает меня в раздевалку. За компанию с этими дедами увязываются остальные. Черпаки остаются присматривать за шнурками и духами, чтобы те не сачковали.

- Ты откуда такой нарисовался? - спрашивает один из дедушек.

- Айтишник, - говорю я. - По разнарядке.

Солдатня хищно переглядывается, почуяв лёгкую добычу.
- То есть, компьютерный задрот?

- Ну, если так расставлять акценты, то да.

- Тогда слушай, задрот, тут такое дело. Солдатикам на водку чуток не хватает. Придётся добавить. Добавишь - живи, а нет - придётся тебя малёха подрихтовать.
Ну естественно, какой же челлендж без махача? Чтобы выиграть время и что-нибудь придумать, я решаю слегка грузануть дедов.

- Водка - отстой, - говорю я. - Вчерашний день. Она сужает сосуды в мозгу. Питательные вещества и кислород перестают поступать в нейроны и те отмирают, после чего выводятся наружу с мочой, так что тот, кто часто пьёт водку, ссытся потом собственными мозгами.

Последнее утверждение является абсолютной чушью, придуманной активистами ЗОЖ, вроде интернетного гуру Жданова, я это прекрасно знаю и озвучиваю просто так, для пущего эффекта.

- А хочешь ссаться кровью? - надвигаются на меня деды. Их гоп-компания как на подбор - дегенеративные, не отягощённые интеллектом лица, маленькие глазки, скошенные лбы, крепкие кулаки…

- Не хочу, - говорю я и продолжаю: - То, что вы пьёте, это не водка, это разбавленный водой спирт. Спирт - вообще не напиток, это химический раствор, вроде ацетона или керосина. Знаете, как его делают? В Москве есть отстойники, в Капотне, куда стекает весь канализационный триппер. Эту жижу вычерпывают и цистернами увозят на спиртовой завод, где путём несложной химической реакции превращают в мутный и вонючий спирт. Затем его прогоняют через фильтры, разбавляют чистой водой, дополнительно осветляют лимонной кислотой и умягчают ванилином - и вот она, ваша водка…

Это утверждение, скорее всего, тоже неправда, я не уверен. Говорю так нарочно, в надежде, что ущербные наконец-то осознают свою ущербность, это их ужаснёт и вызовет эмоциональный и экзистенциальный резонанс.

Дедушка наматывает на кулак воротник моей робы.
- Ты чё тут, самый основной? Говноедами нас назвал?

Упс, просчитался, бывает. Следовало бы запаниковать, но под таблеткой я не паникую. Вместо этого мне на ум приходит идея переложить проблему на чужие плечи и я звоню Братку.

- Чё за срочность, чувачила? - раздаётся в трубке.

- Похоже сейчас меня загасят, - говорю я. - А с учётом моей комплекции, мне, скорее всего, кабзда…

- Э, э, ты чё, в натуре? - искренне пугается Браток. - Кто там такой дерзкий, алё?

- Дедушки из стройбата. На вид - чёткие пацанчики.

Я включаю громкую связь. Солдатня плотно меня обступает.

- Салют, братухи, какие проблемы? - Браток блеет козлиным смехом. - Корешка моего трогать не надо. Сечёте? Если какие вопросы возникли, забьём стрелку и по-пацански всё перетрём.

- Твой кореш обосрал нас, говноедами назвал.

- Всего-то сказал, что водку пить вредно, - вставляю я.

- Верняк, чувачила! Бухло, в натуре, не на пользу, сечёшь?

Деды меняют тактику.
- Он здесь новенький, первый день. Проставиться надо, «прописаться».

Браток искусно изображает, как его утомил этот диалог. Он тяжко вздыхает, сопит и кряхтит.
- Ты и сам тут новичок, братуха. Сечёшь? Сам-то когда проставлялся, в натуре? У кого и где «прописывался»?

- И чё с того? - бычит дед. - Ты ваще кто такой, а? Чё я перед тобой отчитываться должен?

Голос братка теряет всякую благожелательность. Я осознаю, что ещё не видел этого человека сердитым и надеюсь никогда не увидеть.

- Слышь, сучара, какой-то ты борзый. Кто я? Я тот, кто у себя дома, сечёшь? Ща только свистну и в миг подтянется братва. Всю жизнь за стенами не отсидитесь, когда-нибудь выйдете и мы вас встретим. Нас много, а вас нет, в натуре. Кто за вас впишется? Вы сами-то ваще откуда такие деловые? Под кем ходите? Людей серьёзных назови.

Солдатню скорее всего понабрали из каких-нибудь Мухосрансков и Крыжополей. Деды, может, и знают серьёзных людей, но те серьёзны для Мухосранска и Крыжополя, а не для Москвы.

- Знаешь, что такое щёлочь? - стращает их Браток. - Это такая хрень, которая растворяет всё тело, кроме зубов. Хочешь, увезу вашу кодлу в тихое место и устрою купание в щёлочи? А зубы отправлю вашим мамкам по почте…

До дедушек постепенно доходит, что они напоролись на крутого и опасного кадра.
- Короче, - подводит итоги Браток, - в чужом доме будьте тихими и дольше проживёте. В натуре…

Поигрывая желваками и недобро поглядывая на меня, стройбат молча покидает раздевалку. Последний дед на прощание так бортует меня плечом, что я отлетаю назад и впечатываюсь спиной в шкаф.

От телефона теперь тоже разит керосином. Шкафчик за моей спиной, судя по одежде гигантского размера, принадлежит Бугру. На верхней полке, как и следовало ожидать, Бугра дожидается стакан неразбавленного спирта. Рядом початая упаковка влажных салфеток. Я достаю из кармана чистый лоскут ветоши, макаю в спирт и протираю корпус моего Сяоми. Сначала тряпкой, потом влажными салфетками, пока тот не перестаёт вонять. Ставлю стакан на место, закрываю шкафчик и возвращаюсь к работе, делая вид, будто не замечаю злобно-задумчивых взглядов солдатни.

Я никогда раньше не занимался физическим трудом, а если и занимался, то ничего об этом не помню. С непривычки тело быстро начинает ныть и болеть. Ломит поясницу, запястья и плечи. Хочется всё бросить и сбежать, однако, я терплю и стараюсь соответствовать заповеди о добывании хлеба насущного в поте лица. Переход на новый уровень Мета-игры стоит любых жертв, к тому же надо мной висит дамоклов меч в лице Братка и Куратора и мне каким-то образом предстоит пройти челлендж, иначе меня отправят вслед за Марчеллой… А у меня, хоть убейте, ни одной идеи, как этот челлендж проходить.

Через какое-то время к монотонным шумам добавляется диссонирующее потрескивание, словно где-то что-то вот-вот отломится. Не имея никакого опыта по пролетарской части, я отмечаю этот странный звук, но не обращаю на него внимания. Вокруг слишком много всего происходит и у меня вроде как нет оснований не воспринимать всю звуковую гамму, как естественную часть окружающего производственного процесса. Сталкеру Мета-игры иногда не хватает должных критериев оценки.

Пидарася пресс, я наполовину забираюсь внутрь него - торс там, а ноги торчат снаружи. Я пытаюсь заново погрузиться в квазитранс, в нём работается легче. Вот только мне снова мешают. Вторично чьи-то мозолистые руки хватают меня за робу и вытаскивают наружу. В тот же миг приваренные в пазах уголки отскакивают и звонко рикошетят в разные стороны. Натянутая струна тельферного троса лопается, бьёт стальным хлыстом в окно и вышибает почерневшие от грязи стёкла. Многотонная стальная заглушка обрушивается вниз с такой силой, что по станине и по полу прокатывается дрожь, а забетонированное основание пресса разверзается широкой трещиной.

Если бы я остался внутри, заглушка передавила бы меня пополам, как корабельный люк капитана Даладье в фильме «Звёздный десант»…


и) Секретные эксперименты


Любой на моём месте наложил бы в штаны от осознания того, что чудом избежал смерти, но я под таблеткой и я невозмутим.

- Спасибки, бро! - оглядываюсь я назад и вижу шнурка, работавшего на каком-то из ближайших станков, не помню уже, на каком. Видок у солдата ошалелый, словно это он, а не я только что ощутил на затылке дыхание костлявой старухи с косой.

Чтобы стройбатовца не хватил удар, делюсь с ним химической музыкой.
- Держи, друг, полегчает. Ещё раз респект за то, что быстро среагировал. Было бы чертовски неприятно сегодня умереть.

Шнурок без вопросов и возражений глотает таблетку и жмёт мне руку. Клешни у нас обоих одинаково грязные.
- Юра.

Я отвечаю на рукопожатие.
- Сэм. Буду теперь всем говорить, что в рубашке родился. А сегодняшнюю дату сделаю второй днюхой…

Юрка не реагирует на мои плоские шутки и съезжает на пол. Его бьёт трясучка.
Через цех в нашу сторону тяжело и грузно, по-слоновьи, топает Бугор. За ним прихрамывает какой-то колченогий мужичок с рожей законченного алкаша. Где он до сих пор прятался, я не знаю, в цеху я его не видел. Бугор критически осматривает пресс и выпячивает губы:

- Вот начальник-то обрадуется…

Стройбат выключает станки и подтягивается к нам, чтобы поглазеть, что случилось. В наступившей тишине хриплый и пропитой голос колченогого мужика гремит на весь цех:

- Да начальник - мудак!

- Кто мудак? - словно из-под земли вырастает Роман Гаврилович.

Колченогий меняется в лице и начинает угодливо лебезить перед начальством. Кажется, будто он сейчас примется целовать ему руку, как крепостной барину.

- Роман Гаврилыч, Роман Гаврилыч! Это Мишака-белорус уголки варил. Сварщик наш, жиртрест-мясокомбинат. Отъел хлеборезку на картофане с салом, скоро в дверь проходить не будет…

Бугор срывается с места и уносится за перегородку, на сварочный участок. У меня нет ни малейшего желания находиться в центре внимания или наблюдать экзекуцию несчастного Мишаки. Я помогаю Юрке встать и тяну его за собой.

- Пошли-ка отсюда, Юрец, пока здесь светопреставление не началось.

- Все живы, все целы? - подходит к нам Роман Гаврилович.

- Целы, - киваю я. - Юрка только перенервничал. Пойдём с ним воздухом подышим…

- Если что, веди его в санчасть и пусть ему там валерьянки дадут, - велит мне начальник.

За перегородкой Бугор во весь голос кроет матом Мишаку. Из цензурных слов только предлоги и междометия. В ответ белорус протяжно верещит насморочным голосом:

- Я вась усих у рот япал! Засуньце сабе у прышчавую сраку свойи прэтэнзыи!

Я вывожу Юрку из цеха и усаживаю на почти сгнившую лавочку напротив стенда с передовиками производства. Шнурок тяжело дышит и дрожит. Я терпеливо жду, когда ему полегчает. Торопиться мне всё равно некуда.

Через несколько минут таблетка делает своё дело. Юрку больше не трясёт, его дыхание выравнивается, глаза перестают смотреть затравленно и обречённо. Будь мы героями производственного романа, Юрка начал бы рассказывать про свою жизнь, а я ему про свою и мы стали бы лучшими друзьями. Вместо этого Юрка говорит:

- На твоём месте должен был быть я. Бугор собирался поручить чистку пресса мне, но тут заявился ты, по разнарядке…

Взгляд у Юрки тоскливый-тоскливый.
- Я за тобой с утра наблюдал, будто чувствовал… Хорошо, что обошлось… Но он всё равно меня достанет, не сегодня, так завтра. Я по-любому обречён…

- Кто достанет, Бугор? - удивляюсь я. - За что?

- Да причём тут Бугор! - Юрка сжимает кулаки и давит ими на виски, словно хочет расплющить черепушку. - Я последний из тех, кто сделал то, чего не следовало делать, и оказался свидетелем того, чего лучше было не видеть. Кроме меня никого больше не осталось, а скоро и я отправлюсь за остальными.

Когда нэпс ни с того, ни с сего начинает говорить загадками, это значит, что Мета-игра запустила кат-сцену, в ходе которой я должен получить необходимую для дальнейшего прохождения информацию. Со стороны это выглядит так, будто шнурок вдруг ощутил острую потребность облегчить душу.

- Тебя не смущает использование стройбата и гастарбайтеров в качестве дармовой рабочей силы, Сэм? Небось не ожидал увидеть их в серьёзной режимной шараге? Многие полагают, что стройбат - это самое дно. Итээровцы, вроде тебя, уверены, что нам тут хуже всех, но это не так. Нелегалы-гастарбайтеры, вот кому действительно не позавидуешь. Гостям из солнечной Молдавии. Российского гражданства у них нет, а значит с ними позволительно обращаться, как с рабами. Ты наверняка видел передачи про наивных девочек, которых приглашают в Турцию для модельной карьеры, а на самом деле вовлекают в сексуальное рабство. Однако, никто не снимает передач про молдаван, на свою беду попавших в эту шарагу. Здесь есть закрытые и охраняемые цеха, - третий, например, - где молдаване безвылазно работают и живут - вечером бросают у станка подстилку и спят, как собаки. Уволиться или даже просто выйти им не позволяют, выходных у них нет. Еду им приносят из здешней столовой. Если кто-то пытается бежать, то просто исчезает. Умерших от переутомления увозят в неизвестном направлении…

Замерев, я слушаю Юрку и стараюсь не пропустить ни слова. Вот оно! Кажется, вырисовываются контуры чего-то таинственного и зловещего…

- Могли бы ночью по-тихому слинять, - говорю я. - Вряд ли шарагу тщательно стерегут по ночам.

Юрка глядит на меня с укоризной, как на легкомысленного человека, сморозившего глупость. Мои слова кажутся ему неуместными.
- Ты слишком далёк от истины, Сэм. Как раз ночами-то шарагу стерегут лучше всего. Из специальных вольеров выпускают злющих собак, натасканных кидаться на любого встречного…

Снова собаки? Похоже утренняя псина была знаком Мета-игры, её ненавязчивой подсказкой. Мета-игра любит такие пасхалки, которые осознаются лишь постфактум.

- И это ещё не самое страшное, - продолжает Юрка. - Время от времени молдаван по одному или целыми группами забирают в секретные лаборатории, расположенные под главным корпусом, и ставят на бедолагах запрещённые опыты. Обратно редко кто выходит, а те, кто возвращается, те уже не совсем люди. От этого Директор получает двойную выгоду: у него есть рабы, которым не нужно платить зарплату, и подопытные кролики, которых никто не хватится, если эксперимент закончится неудачно…

Я задаю логичный вопрос:
- Что значит «не совсем люди»?

- Их можно называть как угодно - нелюди, сверхлюди, постлюди. Выглядят они как типичные гастарбайтеры, однако, у них проявляются особые сверхспособности. Чтобы эти способности развивались, улучшались и эволюционировали, в шараге действует механизм искусственного отбора в лице отмороженного стройбата. Мы нужны не только для того, чтобы работать в цехах, но и чтобы регулярно проверять подопытных «на прочность», для чего нас периодически стравливают друг с другом. Здесь это вошло в традицию, Сэм, которая передаётся по наследству от убывших прибывшим. Охрана и персонал шараги в деле - они просто делают вид, что ничего не замечают, когда мы с молдаванами сходимся в кровавых побоищах. Сколько бы ни осталось трупов, их живенько утилизируют и всё шито-крыто. На место погибших завозят новых бедолаг, после чего всё повторяется… Я тебе так скажу, Сэм: всё это смахивает на серьёзный биологический эксперимент. Потери в личном составе списывают на несчастный случай, стихию или производственную травму. Такой-то, мол, не соблюдал технику безопасности…

Я обращаю внимание на слабое место в юркином рассказе:
- Не кажется ли тебе, что среди всех родов войск стройбат наименее пригоден для прокачки чьих бы то ни было «сверхспособностей»? Почему не ВДВ, не «Краповые береты»? Или тут как в анекдоте - стройбат настолько суров и опасен, что ему даже автоматов не дают?

- Смейся, смейся, - говорит Юрка, поглаживая мозолистыми ладонями бритую голову. - ВДВ и «Краповые береты» - элита силовиков. Использовать их втихую в нелегальных экспериментах не получится. И ты напрасно недооцениваешь стройбат. В войне они, может, и бесполезны, но тут ведь не война, тут требуется обычное уличное месилово. А для него лучших кандидатов, чем провинциальная дворовая гопота, не сыскать. Кого ещё, по-твоему, берут в стройбат? Если не ошибаюсь, тебя самого сегодня чуть не загасили. Есть неприятный осадок от того, что это были не «Краповые береты»?

- Нет, - сознаюсь я. – Кстати, ты не похож на представителя дворовой гопоты…

- Я – редкое исключение, Сэм. Пытался ухаживать за дочкой военкома, вот он и отправил меня в отместку в стройбат…

Юрка грустно вздыхает и продолжает:
- Наши деды - конченые отморозки, да вдобавок с железными яйцами. Только у них хватает смелости сбегать из шараги через Катакомбы.

- Зачем сбегать, куда?

- За водкой, конечно. Здесь-то её нигде не купишь. А ты знаешь, что такое Катакомбы? Нет? Вот и никто не знает, кроме наших дедов. Потому что никто другой оттуда не возвращается. Катакомбы - это такое место, куда обычным людям лучше не попадать. С виду это всего лишь запутанный лабиринт водосточных коллекторов под шарагой. Именно лабиринт - если не знать, куда идти, можно заблудиться и никогда не найти выход наружу. Большинство так и не возвращается. И только деды каким-то образом отыскивают путь… До Революции, говорят, на этом месте располагался госпиталь, во дворе которого из земли бил родник. Его вода считалась целебной и якобы помогала больным скорее поправляться. В ходе сталинской индустриализации здесь начали возводить промзону, госпиталь снесли и основали на его месте шарагу, а целебный источник убрали в коллектор. От него, кстати, отведена труба, снабжающая чистой питьевой водой здешнее бомбоубежище… Я это к чему говорю? Были желающие силой завладеть шарагой. Привозили целые машины вооружённых боевиков. И что? Все ушли в Катакомбы и как сквозь землю провалились. А дедушки регулярно ходят за водкой и хоть бы что. Соображаешь? Так что не стоит недооценивать стройбат…

Судя по всему, Юрка имеет в виду группы захвата Братка и Куратора. Что ж, кое-что начинает проясняться.
- Раз местные работяги за водкой не бегают, - говорю я, - значит где-то здесь берут спирт, на территории. Вы бы тоже так могли. Не было бы нужды рисковать…

- То работяги, - вздыхает Юрка. - Мы с ними не ладим.

- А вы поладьте. Или ходите через проходную, как все нормальные люди. Зачем надо обязательно в Катакомбы лезть?

Похоже, я снова сморозил глупость. Всё время забываю, что шарага - режимный объект. Юрка мне об этом тотчас напоминает:
- Ты совсем что ли с дуба рухнул, Сэм? Кто ж тебя в рабочее время за проходную пустит? А у солдат вообще пропусков нет. Нас сюда на автобусах завозят. Пока обратно автобус не заберёт, будь любезен находиться на территории. Ты лучше брось эти вольные замашки, если хочешь здесь удержаться. Не то тебя в два счёта турнут.

Я деликатно молчу о том, что вовсе не горю желанием здесь задерживаться, и задаю следующий очевидный вопрос:
- Если всё так ужасно, как ты говоришь, то где же общественные организации, правозащитники, журналисты? Почему Директор не боится, что кто-нибудь пронюхает о здешнем безобразии, снимет на телефон, выложит в интернет…

- Как видишь, Сэм, никто ничего не вынюхивает, не снимает и не выкладывает. Штатному персоналу плевать, что происходит со стройбатом и гастарбайтерами, а у тех отбирают телефоны - якобы из соображений секретности. Так что нечем нам снимать видосы и не с чего выкладывать в интернет. Знаешь поговорку: «не выноси сор из избы»? За пределы этой избы, Сэм, не выносится никакой сор.

- Тогда зачем кому-то желать твоей смерти, Юр? Держи рот на замке и всё.

Юрка ненадолго погружается в раздумья, как бы решая, продолжать или нет.
- То, что ты видишь вокруг, это всего-навсего прикрытие, вывеска, фасад шараги. Главное - не то, что происходит в восьми цехах и тридцати пяти отделах. Истинная суть шараги, её ядро, основа основ, первоэлемент, корень, сердце, становой хребет, краеугольный камень, базис, мозг и душа, альфа и омега, смысл, дух и главное назначение - это секретные лаборатории. Первые опыты над людьми там проводили ещё в советское время, только тогда подопытным материалом были зеки, а теперь гастарбайтеры.

Он показывает мне на один из корпусов, нависающий пятиэтажной громадой над приземистыми цехами.
- Многие ошибочно полагают, что раз там заседает руководство, это и есть главный корпус. Гипотетический шпион или диверсант, проникший в шарагу, решит точно так же и ничего не добьётся. Потому что главный корпус - второй, соседний, - вон тот, спрятавшийся в глубине территории. Туда просто так не попасть, будь ты хоть трижды шпион, хоть Джеймс Бонд напополам с Итаном Хантом и Джейсоном Борном. Там своя проходная, на входе дежурит своя охрана, пройти можно только по спецпропускам, подделать которые невозможно, ведь их регулярно меняют - с непредсказуемой периодичностью, всегда неожиданно.

- А вот, к примеру… - Я стараюсь ничем не выдать своего интереса. - Если в секретном корпусе внезапно забарахлит техника, им же придётся звать айтишника?

- Наверно, - пожимает плечами Юрка. - Не знаю.

Я чувствую себя ещё на шаг ближе к выполнению задачи. В шараге наверняка есть локалка, к которой подключены все компьютеры, включая и технику в секретном корпусе. Можно взломать защиту и устроить массированную вирусную атаку, после чего у руководства не останется выбора, кроме как привлечь нас с Яшкой к работе. Яшка, несомненно, окажется помехой, но я могу попросить у Куратора какой-нибудь безобидный препарат, чтобы временно вывести его из строя… Так я попаду в святая святых шараги и узнаю, чем же она так приглянулась Братку с Куратором. Заодно, может, и о Директоре что-нибудь узнаю…

Юрка понимает моё молчание по-своему.
- Знаю, в это трудно поверить, но на самом деле то лишь цветочки. До ягодок я ещё не добрался. Помнишь ураган, прокатившийся по Москве на прошлых выходных? Тогда ещё синоптики оправдывались - мол, ничто не предвещало непогоды, ураган возник словно из ниоткуда и так же внезапно рассосался, затронув ограниченное пространство - нашу промзону и окрестные районы. В новостях показывали поваленные столбы и деревья, смятые машины, сорванные провода, крыши и рекламные щиты, выбитые витрины…

Никакого урагана я не помню, но на всякий случай киваю, потому что именно так и нужно взаимодействовать с нэпсами в затянувшейся кат-сцене, иначе она затянется ещё сильнее, а дальнейший сюжет пойдёт по альтернативному и менее приятному сценарию. Зачем мне усложнять себе жизнь и умножать жизненное дерьмо? С меня и так хватает…

- Ураган возник не где-то, Сэм! - Юрка переходит на заговорщицкий шёпот. - Он зародился именно здесь, в шараге, и был делом рук стахов, точнее одного, главного стаха!

- Кого? - переспрашиваю я. - Каких ещё стахов? Кто это такие?

- Это, Сэм, результат экспериментов над молдаванами. Те самые нелюди, сверхлюди, постлюди. Может их облучают чем-то, может, изменяют гены, не знаю. Замысел экспериментаторов не вполне понятен. То ли гастарбайтеров пытаются превратить в суперсолдат, то ли в суперрабов… Последнее больше похоже на правду. Название «стахи» им дали по аналогии со «стахановцами», только в уменьшительной форме. Были в советское время такие трудоголики, многократно перевыполнявшие план… Вот и стахи вкалывают как папа Карло, практически без отдыха, сна и еды.

Поскольку биологию никто не отменял, я говорю:
- Это физически невозможно, Юр. Организм не способен функционировать без пищи и отдыха. Тем более, никакие генетические модификации не заставят человека вызывать ураганы. Мы не в фентези-мире живём.

Юрку не смущают мои сомнения.
- Я знаю только то, что видел сам и слышал от других. Что там у стахов внутри, известно лишь их создателям. Все твои доводы в данном случае не годятся, Сэм. Ты рассуждаешь о стахах, как о людях, и никак не хочешь понять, что они уже не люди, они кто-то ещё, кто только внешне похож на молдаван. Они обходятся без привычной нам пищи по той причине, что каким-то образом поглощают и усваивают энергию вибраций. Ты же работал сегодня в цеху - везде что-то шумит, гудит, ревёт, гремит, грохочет. То есть создаёт вибрации, причём достаточно сильные и, главное, стабильные. Халявные киловатты, килокалории, килоджоули и килоньютоны разлетаются во все стороны, ежедневно, с восьми до пяти. Для всех это просто шум, а для стахов это аналог шведского стола - подходи и бери.

Достав из кармана сигарету и зажигалку, Юрка прикуривает и жадно затягивается. Я морщусь от густого табачного дыма, который, по закону Сэма, летит мне прямо в лицо.

- Юр, я тебе сейчас одну умную вещь скажу, только ты не обижайся. Человек - это ходячий коллоидный раствор, заключённый в упругую оболочку и на восемьдесят процентов состоящий из воды. Как ходячая смесь белков, жиров и углеводов может усваивать иную энергию, кроме химической? Можешь объяснить популярно?

- Не могу, однако ж факт есть факт, - стоит на своём Юрка. - Стахи - это новый биологический вид, способный жить только здесь, на территории шараги, потому что тут в изобилии имеется необходимая им пища. Вибрации за пределами шараги несколько иного типа и стахами не усваиваются. Некоторые пробовали бежать и вскоре умирали от истощения. Понимаешь, Сэм, что это значит? В лабораториях вывели идеальную рабочую силу, биологически привязанную к месту работы. Не нужны никакие ошейники и цепи, подкожные чипы и суггестивное зомбирование. Работник никуда не денется, потому что работа - это и есть его жизнь.

Я, наконец, озвучиваю вопрос, который следовало бы задать в самом начале:
- Откуда ты всё это знаешь?

Юрка докуривает и тушит бычок о подошву.
- Повторю снова: не нужно недооценивать стройбат. Мы много чего знаем. В отличие от вас, местных, мы тут и в выходные ишачим. Вернее, салаги вкалывают, а деды водяру жрут. Те, которые до тебя докопались, ещё мягкие, шёлковые. Приди ты на позапрошлой неделе, узрел бы настоящих отморозков. Главным заводилой у них был Вадик, призванный откуда-то из Ростова или Таганрога. Вообще бешеный! А в прошлые выходные его совсем переклинило. До этого мы лишь разок с молдаванами помахались, с обычными, не подопытными, и вдруг Вадик решил, что готов схлестнуться со стахами. «Они ж вообще не люди», - таков был его аргумент.
Откосить было невозможно - деды погнали всех за собой. Меня пообещали макнуть башкой в сортир, если я попытаюсь соскочить; я выключил станок и пошёл. Вадик грамотно распределил роли. Одни вначале должны были обесточить цех, чтобы оставить стахов без питательных вибраций. Тогда, по мысли Вадика, они бы долго не продержались.
Охрана возле третьего цеха при виде нашей толпы отперла для нас двери и слиняла. Мы дружно ввалились в цех, дёрнули общий рубильник на распределительном щитке и вырвали провода, чтобы питание нельзя было снова включить…

Я говорю:
- Исходя из твоего рассказа, стахи совсем не похожи на сверхлюдей, раз позволили себя отметелить.

- А кто сказал, что было легко? - кривит губы Юрка. - Нам тоже изрядно досталось. Из-за этого Вадик совсем с катушек слетел и одним гасиловом не ограничился. Деды отволокли бесчувственных стахов к складам ГСМ, сбили замки, затащили тела внутрь, облили керосином и подожгли. Полыхнуло - дай боже!
Казалось бы, Вадик всё учёл, да, выходит, не всё. Кто ж знал, что порода стахов неоднородна? Оказывается, есть ещё один стах, самый главный. Вроде цыганского барона. Он почему-то отсутствовал во время драки. Может проходил очередное медобследование, может, участвовал в каких-то тестах… Не знаю. Появился он только под конец, когда его соплеменники уже догорали…

- Так вы перемочили молдаван? Насмерть?

- А ты думал! И, кстати, с тех пор им на смену никого не привезли, что довольно странно… Ты, Сэм, поставь себя на место верховного стаха. Есть племя близких тебе созданий, практически родных, единственное в мире. И вот всех жестоко истребили и теперь ты совсем один… До приезда в Россию верховный стах жил в абсолютной глуши и слыл там то ли за знахаря, то ли за колдуна. Не знаю, как он очутился в рядах гастарбайтеров. Он вроде как умел говорить с природой на понятном ей языке, ворожить, заговаривать хвори, насылать порчу и всё такое. Трансформация подобного человека в стаха усилила прежние способности и добавила новые. За счёт этого он и выделился среди соплеменников, став у них главным. Будь он тогда в цеху, на складах сгорела бы наша рота…
И вот, Сэм, когда он увидел, что мы натворили, он встал посреди шараги и принялся что-то делать - я сам ничего не видел, потому что после драки и массового убийства у меня взбунтовалось нутро и я убежал в сортир. А пока меня не было, верховный стах вызвал тот ураган. За воротами порезвилась уже затухающая стихия, а здесь ураган бушевал в полную силу. Так что можешь представить, какой ад тут творился…

На самом деле я ничего не могу представить, потому что никогда не видел урагана, а если и видел, то совершенно этого не помню. Но на всякий случай киваю.

- Наши отчаянно пытались спастись, - продолжает Юрка. - Однако ураган вёл себя как живой и неотступно следовал за ними, повсюду, куда бы они ни бросились, везде их преследовал. Как будто верховный стах им управлял…

Слушая Юрку, я разглядываю доску почёта и думаю о лозунгах и серпах с молотами. Почему они все целёхоньки, если здесь свирепствовала стихия? Разве так бывает, что природное бедствие точечно воздействует на конкретную жертву и не затрагивает ничего вокруг? И кто-то ещё будет утверждать, что мы не в Мета-игре!

- Ужасный был ураган, - вспоминает Юрка и непроизвольно вздрагивает даже под таблеткой. - Вилочный погрузчик подняло в воздух, закрутило и швырнуло за ворота - прямо на какой-то автобус…

Интересно, не тот ли погрузчик чинят в мастерской у гаражей?

- Вадик предложил всем укрыться в бомбоубежище - вход в него расположен позади столовой, с обратной стороны. Там как заходишь, нужно спуститься по крутой узкой лестнице в предбанник со стальной гермодверью. Она, естественно, заперта и опечатана, просто так не откроешь. То есть ребята фактически застряли в крошечном замкнутом помещении, откуда невозможно было сбежать, ведь нагнавший их ураган бушевал прямо перед входом, бушевал особенно яростно, засасывая в себя всё новые и новые порции воздуха - в том числе и из предбанника. Он действовал как насос, создавая в предбаннике разрежение, как в вакуумной камере. Ребята начали задыхаться. А когда вышел весь воздух… Помнишь фильм «Вспомнить всё» со Шварценеггером, когда его начало раздувать изнутри в разреженной атмосфере Марса? Вот и здесь было то же самое. Кого ураган не смог настичь и разорвать на части снаружи, те взорвались в предбаннике семидесятикиллограммовыми кровяными бомбочками. Я туда потом глянул мельком и чуть не проблевался - столько было кровищи и внутренностей, налипших на стены…

Юркин голос становится глухим и хриплым.
- В тот раз мне чудом посчастливилось уцелеть. Но это не значит, что верховный стах забыл меня, Сэм. Он всё помнит и ничего не прощает. С той поры я каждый день жду, когда он со мной покончит. В отличие от простых стахов, их глава не только поглощает вибрации, он умеет их создавать и манипулировать ими, направлять и перенаправлять, куда надо. Например, чтобы создать в нужном месте резонанс - тогда приваренные уголки отскочат и многотонная заглушка придавит незадачливого шнурка… Убийство будет выглядеть как несчастный случай. Мишака отличный сварщик, его швы сами собой не лопаются, Сэм…

- Эти тоже уцелели, вместе с тобой? - Я показываю пальцем за спину, имея в виду дедов.

- Нет, эти - свежее пополнение. Их привезли на следующий день, когда потушили склады и избавились от трупов. - Юрка шмыгает носом и смачно сморкается под ноги. – Выходит, не жилец я, Сэм. Верховный стах не успокоится, пока со мной не покончит. Как видишь, я обречён. Сегодня у него не вышло, в другой раз выйдет. Моя смерть неизбежна…

Глядя на приунывшего Юрку, я обдумываю его слова. На первый взгляд история выглядит как бред воспалённого рассудка, но в действительности это не больший бред, чем вылезти утром из ванны и обнаружить пристёгнутую к батарее Марчеллу. Кстати, Марчелла тоже молдаванка. Мета-игра нарочно подсовывает мне то, что вызывает во мне максимальную неприязнь - то собак, то молдаван…

Поскольку на сегодня у меня запланирован серьёзный разговор с Сисириной, я думаю, что секретные лаборатории нам тоже стоит обсудить. Челлендж нам, очевидно, предстоит проходить вместе, значит Сисирина должна знать обо всех моих находках и открытиях. Она наверняка начнёт всё отрицать и высмеивать, но сегодня я от неё не отстану и отвертеться ей не дам. Не оставлю в покое, пока не выложит всё, что знает.

Кат-сцена закончилась и нэпс Юрка мне больше не интересен. Не вижу смысла ещё о чём-то с ним говорить. Ни его проблемы, ни его страхи меня не трогают. Оставив его одного, я отправляюсь на прогулку, чтобы как следует осмотреть шарагу. Возвращаться в цех совершенно не хочется…


й) Тёмная сторона шараги


До обеда я успеваю разок обойти вокруг главного (по мнению Юрки) корпуса, чтобы не выглядеть слишком подозрительно на камерах видеонаблюдения. А потом замечаю, что никаких камер нет - по крайней мере, явных. То же самое с 666-м цехом и РЭС, столяркой и гаражами, складами и проходной - нигде не видно ни одной камеры. Получается, территория изнутри и снаружи не просматривается охраной? Как же тогда она её охраняет? Разве только посредством злющих (по мнению Юрки) собак?

Главный корпус ничем особенным не выделяется - типовая кирпичная коробка, сложенная лет семьдесят назад, в период послевоенного восстановления разрухи. Со стороны кажется, что здание вообще не эксплуатируется. Ни вокруг него, ни внутри не наблюдается никакой активности, никто не мелькает за окнами, никто не входит и не выходит. И лишь торчащая на газоне тумба вентиляционной шахты, откуда струятся горячие потоки воздуха, свидетельствует о наличии под землёй чего-то, что порождает изрядное количество тепла. Раз чему-то под землёй требуется вентиляция, значит там в данный момент находятся люди и эти люди выполняют какую-то работу. Пока что всё сходится с юркиным рассказом…

В обеденный перерыв я ненадолго возвращаюсь в 666-й цех и безуспешно пытаюсь куском хозяйственного мыла (другого в шараге нет) отмыть руки от керосина, после чего мы встречаемся с Сисириной и вместе идём в столовую - реликт советского общепита. Прежде я никогда не был в столовых, а если и был, то ничего об этом не помню. Разноцветная мозаика на стенах изображает резвящихся в волнах дельфинов. Мы набираем у прилавка еду, пробиваем на кассе и занимаем один из столиков. За кассой сидит здоровенная бабища и пыхтит сигаретой. Еду за прилавком подаёт низенький плешивый мужичок в грязном фартуке. Сисирина шепчет мне на ухо, что его тут кличут «Перловочкой». Тонкий производственный юмор, однако… Сегодняшнее меню состоит из морковного салата со сметаной, горохового супа, мясной котлеты и двух гарниров на выбор - картофельного пюре и перловки. Перловочка никому не предлагает пюре, зато каждому пытается всучить тарелку перловки.

- Перловочку, пожалуйста? - повторяет он как заведённый каждому посетителю. Кто-то берёт, но большинство отказывается.

 На третье подают компот из сухофруктов, который я последний раз пил в далёком детстве. Это я почему-то помню.

- Суп не бери, - советует Сисирина. - Перловку тоже. И чёрный хлеб, разумеется.

Я не понимаю, почему.

- Потому что вместе и по-отдельности они вызывают пердёж. Напердишь в постели, выставлю на улицу! Серьёзно, Сэм, я не шучу.

Таблеточная невозмутимость не даёт мне расплыться до ушей в глупой ухмылке. Слова Сисирины означают, что хату искать не обязательно, я снова ночую у неё и мне почти наверняка снова перепадёт сладенького, раз она упомянула меня и постель в одном контексте.

Чего я откровенно опасаюсь, так это неожиданного наплыва в столовую солдатни. По закону Сэма иначе быть не может. Кто-нибудь из дедов отпустит комментарий о сисиринином багажнике, мне придётся как-то отреагировать, а что я сделаю? Потащу дедушку на разборки за угол? Он же мне разок двинет и я сдохну… К счастью, стройбат не появляется и мы спокойно обедаем.

- Как работа? - спрашивает Сисирина.

- Нормально, - говорю я, не упоминая ни про дедов, ни про заглушку. - Получил разнарядку в цех. Чуешь, как от меня воняет?

- Чую, - мило морщится красотуля. - Вот сволочи, в первый же день припахали! Ты уж как-нибудь продержись.

- Да не вопрос, - обещаю я. - Уже почти привык.

- Чем занимаешься?

- Под чутким руководством Бугра участвую в капремонте горизонтального пресса. - Опять вру, не хочу расстраивать Сисирину. - В ходе работы подружился с Юркой из стройбата. Вроде ничего парень…

- Ты с ним не бухай, - строго говорит Сисирина и мило хмурит брови, как будто чует, что я чего-то недоговариваю. Сегодня она всё делает мило… Конечно, мне только так кажется, потому что в организме бурлят гормоны после вчерашнего секса. Даже такая мелочь, как ни странно, прописана в Мета-игре. Секс с нэпсом - это почти то же самое, что с резиновой куклой, но я стараюсь над этим не заморачиваться. Под таблеткой это легко. Если симулякр убеждает меня, что я дышу настоящим воздухом и я нормально это воспринимаю, то с какой стати напрягаться из-за секса с нэпсом, который столь же убедительно натурален? Без таблетки было бы невозможно абстрагироваться, меня бы постоянно одолевали панические мысли: есть ли вообще в мире кто-то живой и настоящий - хотя бы за пределами симулякра, - или мироздание только Мета-игрой и ограничивается? Существует ли вообще хоть какое-то «вне»? Может ли хоть кто-то вокруг нас быть не искусственно смоделированным субъектом, а, например, аватаром реального, живого человека извне, из настоящей физической вселенной? Могу ли я быть таким аватаром и ничего об этом не знать – для большего погружения в игровой лор?

- Алло, Земля вызывает альфу Центавра. Как слышите меня, приём! - Сисирина недовольно тычет в меня вилкой. Перед этим она что-то говорила, а я начисто выпал из контекста.

- Говорю, сходим куда-нибудь вечером? - повторяет она свой вопрос.

Я виновато улыбаюсь.
- Прости, задумался. Конечно сходим. Предлагаю наведаться в торговый центр. Как ты помнишь, все мои шмотки сгорели вместе с квартирой. Требуется срочно обновить гардероб и ты просто обязана мне помочь. Выбери то, в чём я буду нормально выглядеть. Почему-то ушлые продавцы всегда принимают меня за лоха и впаривают отстойный неликвид, убеждая, что мне очень идёт.

- Хорошо, - смеётся Сисирина, очевидно, представляя меня в отстойном неликвиде.

- Знаешь, Юрка мне сегодня такое рассказал…

Я в общих чертах передаю Сисирине содержание кат-сцены. Вердикт красотули предсказуем.

- Чушь, - заявляет она, перемешивая картофельное пюре с густым маслянистым соусом. - Ерунда. Бред сивой кобылы. Ахинея. Этот Юрка сразу тебя раскусил, понял, какой ты на самом деле, вот и скормил тебе стройбатовскую страшилку.

- Ты бы его видела, - возражаю я и осторожно пробую котлету. На вкус вроде ничего. - Он меня не разыгрывал, он на самом деле верил в то, что говорил.

- Значит он такой же помешанный, как и ты. Вы с ним два сапога пара. Только у тебя Мета-игра, а у него стахи, тайные лаборатории, эксперименты на людях и управляемые ураганы. Сэм, тебе не пришло в голову, что любые эксперименты требуют материальных вложений? А у Директора денег едва хватает нам на зарплату.

- Может потому и не хватает, что основное бабло он вбухивает в секретные лаборатории?

Сисирина качает головой, молча поражаясь моей тупизне и наивности. Зато я получаю возможность плавно перейти к тому, о чём хотел поговорить с ней с утра.

- Как бы то ни было, Юрка обмолвился об одной интересной вещи. За пределы шараги, оказывается, не просачивается никакая информация. От этих слов ты не отмахнёшься, как от бреда, потому что именно это произошло со мной вчера. Во время так называемого собеседования в первом отделе я пережил неприятное приключение, а когда ты меня нашла и вручила временный пропуск, я ничего не вспомнил. И вечером тоже, у тебя дома. Вспомнил только сегодня утром, когда увидел на проходной гудящие штуки.

Я подробно описываю допрос в инквизиторских застенках и спрашиваю:
- С тобой проводили такое же собеседование? Сажали голышом в кресло, пристёгивали, били током?

Сисирина смотрит на меня как на буйнопомешанного, который прямо перед ней откусил голову кошке.
- Что? Нет! Конечно нет! Ты чего несёшь? По-моему, ты уже совсем!

Я не сдаюсь.
- Ладно. Тогда как насчёт другого? Ты второй день подряд упоминаешь мизерную зарплату. Уверен, она не у тебя одной такая. Так чего вы все здесь сидите? Что вам мешает уйти? И не надо мне втирать про отсутствие образования и перспектив. Даже без образования можно найти неплохой заработок. Вон, узбеки на заправке сотку в месяц получают. Вряд ли они туда пришли с дипломами МГУ и МГИМО. Такая обалденная девчонка, как ты, тем более нашла бы работу. Ты же офигенная! Я не один это в тебе разглядел, работодатели тоже бы разглядели…

Сисирина открывает рот для хлёсткого ответа и ничего не произносит, о чём-то задумывается. Её гладкий нежный лобик пересекает морщинка.
- Знаешь, а ведь я постоянно мечтаю сменить работу, но почему-то только здесь. Когда ухожу домой, всё желание думать об этом пропадает.

Она потрясена сделанным открытием.
- Виктор Палыч часто жалуется на Директора - мол, тот не может выбить у государства дополнительное финансирование и столько лет не повышает сотрудникам оклады… А ещё я заметила, что здесь все избегают болтать по телефону - якобы первый отдел прослушивает разговоры. На предприятии стоит собственный коммутатор и сотовая вышка, все звонки по городским и мобильным телефонам действительно легко перехватить, прослушать и даже блокировать…

- Видишь, - говорю я, - у меня не белая горячка. Что-то нехорошее здесь всё-таки происходит…

Да, происходит. И мне уже поскорее хочется всё разнюхать. Кого-то отпугивают тайны и загадки, а меня они наоборот привлекают, ведь я же, как-никак, сталкер Мета-игры!

Сисирина с аппетитом доедает водянистое пюре и котлету.
- Но не допросы же с пытками, Сэм. Сейчас всё-таки двадцать первый век и мы живём не в банановой диктатуре!

- Да? А как же регулярные скандалы с пытками задержанных в полиции?

- Ну, это другое. Тут ведь не полицейский околоток, а серьёзное научно-производственное предприятие.

- Шарага, - напоминаю я. - Секретный режимный объект оборонного значения. Может на сотрудниках обкатывают какой-то новейший тип массового внушения или суггестивного воздействия? Допустим, в еду что-то добавляют, не знаю… Или вот тебе такой вариант. Здесь же есть радиоточка - в цеху постоянно радио играет… Мы можем подсознательно воспринимать внушение, если оно передаётся по радио. Придумали же для телевидения двадцать пятый кадр - вдруг и для радио есть звуковой аналог двадцать пятого кадра?

Сисирина допивает компот и растерянно качает головой.
- Нет, всё равно не верю. Ты только послушай, как это звучит - безумие какое-то, в духе теории заговора…

- Наше неверие в заговоры не означает, что их не существует, - говорю я и сразу же съезжаю на привычную тему. - Если считать, что живёшь в реальном, физическом мире, тогда всё действительно выглядит ужасно. А если мы внутри симулякра, тогда это всё не взаправду, это лишь сюжетная условность на данном уровне Мета-игры. Ничего ужасного. В любом случае, всё, о чём мы говорим, проверяемо. Мы легко можем убедиться, правда это или нет.

- Точно! - Сисирина хватается за идею, достаёт из заднего кармана джинсов гелевую ручку и пишет на ладони: «Вечером дома обсудить работу».

- Теперь не забуду. Специально не стану руки мыть…

- Ага. - Мне нравится её идея. - Вот и проверим…

Мы относим посуду на мойку и выходим из столовой. Я тяну Сисирину за угол.
- Давай взглянем на бомбоубежище, это тут, за углом…

Сисирина упирается и тащит меня в противоположную сторону.
- Не полезу я ни в какое бомбоубежище. Если хочешь, лезь сам.

Сказано таким тоном, что я понимаю: если сейчас уйду, могу больше не возвращаться. А я должен угождать красотуле и подчиняться её прихотям. Что ж, осмотрим бомбоубежище в другой раз. Ещё будет время…

- Спросить бы у Яшки, из-за чего мой предшественник уволился… - перевожу я разговор на другую тему. - Он же уволился, раз вакансия освободилась?

- Это я тебе и без Яшки скажу, - отвечает Сисирина. - Я же кадровичка, забыл? Твой предшественник не увольнялся, Сэм. Он попал под машину. Умер до приезда скорой.

Ну разумеется! Узнаю почерк Братка. По телефону всегда такой доброжелательный, а в действительности что он, что Куратор - страшные люди.

- Видишь, - говорит Сисирина, не представляя себе всей правды, - как всё просто и банально. Умер человек. При этом не было задействовано ни летающих тарелок, ни торсионных полей. И древние атланты не восстали из моря…

Она в хорошем настроении, шутит надо мной, подкалывает. Пускай. Когда она такая, она восхитительна… Если не смотреть ниже пояса. Вот я и не смотрю. Не отрываю взгляда от её лица, глаз, губ, шеи. Пытаюсь облапать её и поцеловать, но Сисирина вырывается и отталкивает меня.

- Фу, пусти, ты воняешь!

Чуть погодя я спрашиваю:
- А нет ли в шараге своей локалки?

- Есть, - говорит Сисирина. - А тебе зачем? Там ничего интересного.

- Это Мета-игра хочет, чтобы мы так думали. Будто бы вокруг ничего интересного, никаких удивительных явлений. А вот я хочу порыться в здешних информационных закромах. Я же всё-таки хакер, сталкер Мета-игры. Вдруг найду какой-нибудь намёк на секретные лаборатории?

Сисирина хохочет и качает головой.
- Тебя поймают и тогда первый отдел тобой по-настоящему займётся. Да и не найдёшь ты ничего. Секретные сведения здесь не оцифровывают, Сэм, их хранят в бумажном виде в особом архиве.

- Поищу хотя бы схему Катакомб. Раз их возвели, значит должна быть схема. Можно было бы расспросить дедов, но мне как-то не хочется с ними общаться. Токсичные они ребята…

Вздохнув, как умеют только девушки, чтобы показать, насколько её утомили мои заскоки, Сисирина машет рукой.
- Ищи, ищи. Но когда тебя схватят за причинное место, не говори, что тебя не предупреждали…

Эх, Сисириночка, знала бы ты, что за это место меня держат уже второй день, причём сразу две пары рук…

На самом деле, её можно понять. В любом нормальном человеке срабатывает критическое мышление, когда он слышит что-то, что звучит как фантастика. Я даже больше скажу. Не исключено, что колоссальное многообразие комиксов, литературы и кино, где фигурируют тайные лаборатории и секретные эксперименты на людях, возникло неспроста. Бенефициары этих экспериментов (если считать, что мы живём в реальном мире) или Мета-игра (если считать нас внутри симулякра) хотят, чтобы они казались выдумкой, средством пощекотать нервы и нагнать жути. Таким образом осуществляется ненавязчивая манипуляция обывательским сознанием, позволяющая прятать под носом у людей ужасные вещи и не бояться разоблачения. Но я-то - сталкер Мета-игры, я предельно абстрагирован от обывательского мышления и не подвержен манипулятивным воздействиям (во всяком случае, я так думаю). От меня бесполезно прятать грязное бельё и скелеты в шкафу, рано или поздно я всё отыщу…

Мы тусуемся вместе до конца перерыва, я провожаю Сисирину на проходную и возвращаюсь в 666-й цех. Там царит подозрительное затишье. Ни у верстаков, ни у станков не видно ни одного солдата. Только Бугор тянет свою проволоку.
Я подхожу к нему в надежде, что Мета-игра осчастливит меня ещё одной кат-сценой.

- Что случилось, Бугор? Где солдатня?

- Нету, - лаконично отвечает он, не прерывая занятия.

- А чего? Куда делись?

- Были, да сплыли. Увезли их. Приехали автобусы и забрали.

Вот так, да? За те полчаса, что мы с Сисириной обедали, приехала куча автобусов и увезла всех солдат? Я что, похож на идиота?

- Почему так внезапно?

- Мало ли? На то они и стройбат. Нынче рабочие руки много где нужны. Вот, к примеру, восстанавливать Донбасс…

- Насколько я понял, пресс можно не чистить?

Бугор тычет мясистым пальцем в сторону верстаков:
- Возьми там ящик с заготовками и кондуктор. Вставляй заготовку в кондуктор и сверли. Ничего размечать не нужно. Надеюсь, сверло в патрон сумеешь зажать?

Я вкрадчиво интересуюсь:
- Слышь, Бугор, шепни по секрету - чего солдатня с молдаванами не поделила? Чего они друг друга постоянно метелят?

Бугор замирает и внимательно глядит на меня.
- Тебе кто такую глупость сказал?

- Юрка. Шнурок. Вон там работал. Это он меня из пресса вытащил, перед тем, как заглушка шандарахнула.

- Трепло он, твой Юрка. У нас никто ни с кем не дерётся. Попробовали бы, сразу б вылетели отсюда. У нас дисциплина.

Ну да, видел я, какая тут дисциплина…

- Он ещё говорил, что на молдаванах ставили опыты, превратили их в стахов. Тогда стройбат их перемочил, а верховный стах в ответ грохнул стройбат. Вызвал ураган и всех порешил.

Вместо того, чтобы послать меня на три буквы, Бугор врёт, как сивый мерин. А поскольку я умею врать не хуже, я его брехню вижу насквозь.

- Если Юрка такое сказал, его самого пора на опыты сдавать. Нет здесь никаких молдаван и урагана никакого не было.

- Правильно, стахов нет, потому что они сгорели на складе ГСМ. А ураган всё же был. Кто же тогда перебросил через стену погрузчик, прямо на автобус?

- Склад загорелся из-за неисправной проводки. Его быстро потушили. И погрузчики все целы.

- Не все. Один прямо сейчас чинят в автомастерской возле гаражей… А если ничего не было, то где тогда Вадик, дедушка стройбатовский, и вся его рота?

- Дембельнулись они.

- А что насчёт убитой солдатами нормировщицы?

- Никто никого не убивал. Уволилась она, замуж вышла.

- Почему тогда некоторые цеха охраняют?

- Потому что там работают над стратегической продукцией…

Натурально сцена из фильма «Люди в чёрном». Не хватало только, чтобы Бугор надел тёмные очки, вынул приборчик и стёр мне память… Приборчика у него нет, есть только неубедительные отмазки. Он обильно потеет, черты его лица напряжены, кустистые брови сосредоточенно насуплены. Бедняга вынужден сочинять ответы на ходу.

- Вы бы хоть подсказали дедушкам, где тут спиртом разжиться, а то они через Катакомбы за ворота бегают. Вдруг их за это накажут?

- Какие ещё катакомбы? Хватит болтать, иди, работай!

Сочиняя бесхитростные отмазки, Бугор выглядит до того простоватым, что у любого на моём месте зашевелился бы червячок сомнения. Только я сталкер Мета-игры и у меня ничего не шевелится. Я понимаю две вещи. Бугор всего лишь нэпс и озвучивает то, что прописано в его программе, а юркин рассказ намного ближе к правде, чем кажется. Иначе Бугор просто посмеялся бы надо мной, посчитал дурачком и не стал бы так неуклюже всё отрицать.

Поведение Бугра укладывается в обе интерпретации. Живи мы в реале, он, как послушный винтик системы, соблюдал бы корпоративную круговую поруку. Находись мы в симулякре, он, как безвольный нэпс, повиновался бы коду Мета-игры.

Путей и способов добычи информации в Мета-игре много. Только что я продемонстрировал один из простейших, ведь отсутствие ответа или лживый ответ - это тоже ответ. В нём намного больше информации, чем думает отвечающий. От этого уже можно плясать дальше.

Признаться, я даже рад, что в цеху больше нет дедов - без них как-то спокойнее. И не важно, что Мета-игра просто стёрла их из локации, засветившись по самые не балуйся… Я монотонно сверлю заготовки и гадаю, с чего бы Мета-игре освобождать локацию от лишних нэпсов. Неужели всё из-за меня - из-за того, что я разворошил муравейник? Не хотелось бы ненароком усложнить самому себе прохождение уровня…
Патроны на всех сверлильных станках раздолбаны и еле держат сверло, а сами свёрла тупые и почти не сверлят. Заточить их некому, Бугор вскоре опять куда-то исчезает вместе с колченогим мужиком и Мишакой-белорусом. Я остаюсь в цеху один-одинёшенек и сразу же вырубаю радио - не хочу подвергаться даже гипотетически возможной суггестии. Когда надоедает сверлить, выхожу погулять и изучаю территорию шараги, чтобы нормально на ней ориентироваться…

Возле третьего цеха, где предположительно обретались молдаване, стоят охранники с автоматами и обсуждают футбольный матч. На дверях, которые они охраняют, висит здоровенный амбарный замок. Однако цех вовсе не заброшен. Мне слышно, как внутри работают станки, а значит кого-то и впрямь держат взаперти. Ещё один кластер юркиной информации подтвердился…

Дальше направляюсь к складам и вижу следы недавнего пожара. Снова Юрка оказался прав. Уж не знаю, сгорели ли в пожаре молдаване, но сам пожар точно был…

После работы, как и планировали, мы с Сисириной идём в торговый центр. Выбираем одежду, потом идём в «Пятёрочку» и покупаем продукты. Плачу за всё я. После моих утренних похвал Сисирина хочет приготовить полноценный ужин.

Всё, что с нами было днём, мы снова забываем. Дома Сисирина моет руки и смывает памятку на ладони, не обратив на неё внимания…


к) Главные персонажи нетленки


Пока Сисирина хозяйничает на кухне, я беру ноутбук, устраиваюсь в кресле и открываю файл с черновиком рукописи. Вчера кое-кто отвлёк меня своими прелестями и я не успел до конца восстановить пробелы в понимании того, о чём же собираюсь писать.

Сисирина дала мне дельный совет относительно постепенного раскрытия психопатичности персонажа перед читателем. А как я сам вижу эту психопатичность? Насколько чётко я обозначил её контуры? Как глубоко и подробно исследовал путь становления серийного убийцы, превращение обычного мальчика в безжалостного отморозка?

Согласно черновым наброскам, в школе Виталик Шалевич не был отличником. Я теперь знаю, как он воспринимал школу, учителей и одноклассников, что о них думал. Учиться в школе ему определённо не хотелось и не нравилось. Сложись обстоятельства по-другому, быть может Виталик и стал бы другим, но история, даже вымышленная, не знает сослагательного наклонения.

После школы у таких ребят одна дорога - в ПТУ, или, как их сейчас называют, в колледж. Затем трудоустройство на малопрестижную работу. С Виталиком так и было.
Когда в школе за его счёт самоутверждалась всякая гопота, он был слишком мал и слаб, чтобы дать отпор. И только в колледже он осознал, что уже вырос и больше не беззащитен. Гопоты и хулиганья в колледже оказалось ещё больше, чем в школе. Виталик сделал из трёхгранного напильника заточку и во время очередного наезда дал гопникам отпор. Трудным оказался лишь первый шаг, а дальше всё получилось само собой. Гопота в итоге разбежалась с колотыми ранами, кто-то и вовсе загремел в ближайший травмпункт.

Оказалось, что у хулиганья есть своя этика. Они не любят и не оставляют в покое слабаков, а вот смелых и безбашенных, тех, кто готов мочить без разбору и не боится крови, они уважают. Никто не возненавидел Виталика, не поклялся отомстить, не настучал ментам и администрации колледжа. В травмпункте все пострадавшие дружно повторяли, будто в подворотне на них напал неизвестный, которого они не успели как следует рассмотреть - настолько быстро всё произошло. Каждый урел старается жить по блатным понятиям, подражая настоящим уркам. Что бы ни случилось, стучать западло. Абсолютное табу.

После этого на Виталика никто больше не наезжал. Хулиганьё дало ему погоняло Шалый и попыталось навязаться в друзья-собутыльники. Виталик проигнорировал это показное дружелюбие, потому что видел перед собой лишь двуногий сброд, отчего-то решивший, что Шалый подобен ему. А он не был подобен.

На него снизошло очередное экзистенциальное озарение. Оказывается, с существованием двуногого сброда не обязательно мириться, не обязательно его терпеть и воспринимать как неотъемлемую часть окружающей действительности, наподобие сезонных гроз или атмосферного давления. Если сброд действует на нервы, с ним можно не церемониться, не надеяться на чью-то помощь, его можно бить и даже убивать. Мир от этого станет только чище.

Сделанное открытие окрылило Виталика, обрисовало перед ним заманчивые перспективы. Оказывается, зло уязвимо, нужно только не стесняться и бить первым. Нет необходимости быть пассивным терпилой, жизнь вполне поддаётся радикальной перестройке. Грань между беспомощностью и всемогуществом довольно эфемерна и пролегает исключительно в людском сознании, она не обусловлена законами природы и физическими возможностями организма. Ты такой, каким себя создаёшь и в какого себя веришь. Просто поверь в другого себя и создай его. Никаких чудес, голая психология.

Итак, Виталик стал Шалым. В колледже о нём зашушукались - мол, это опасный тип, которому не стоит переходить дорогу. Шалевичу это совсем не нравилось, он не любил и не хотел привлекать к себе внимание. Потому и не понтовался из-за внезапной смены статуса чмошника на статус крутого. Считал, что понты - отстой. Он не вёл себя как типичный альфа-самец - не бычил на парней, не ухлёстывал за девушками, не дерзил преподавателям. И с удивлением узнал, что подобное поведение многим девушкам даже импонирует. Загадочные и опасные типы для многих желанны и привлекательны.

Только вот никто не знал, что Виталик - фетишист. Началось всё классе в четвёртом, когда его посадили за одну парту с девочкой, заплетавшей волосы в длинную косу. Девочку звали Аня Колоссовская, у неё были густые тёмно-русые волосы, из-за чего коса получалась толстой, почти с руку. Аня небрежно перекидывала её через плечо, чтобы не дёргали с задней парты, и когда напряжённо о чём-то думала, то рассеянно теребила и покусывала её кончик.

При виде этой косы в душе Виталика впервые завибрировала некая струна, о существовании которой он даже не подозревал. Ничего подобного с ним никогда прежде не происходило. Из урока в урок он украдкой любовался соседкой по парте, ощущая, как от вибрирующей струны по всему телу разливается приятное чувство. Толстая девичья коса его буквально заворожила.

Училась Аня хорошо, была круглой отличницей, весёлой и доброй девочкой. За конфету или жвачку запросто давала списать домашку. Для Виталика последнее было особенно актуально, потому что домашку он никогда не делал. В семье, как я вчера узнал, царила токсичная атмосфера и там было не до домашки.

Не понимая природы испытываемых ощущений, Виталик начал следить за Аней вне школы. Все его одноклассники жили в окрестных домах и тусовались в окрестных дворах, в том числе и Аня. Это значительно упрощало задачу - всегда было ясно, где кого искать.

До полового созревания все девочки - настоящие пацанки, носятся вместе с мальчишками, дерутся, лазают по деревьям, тёмным подвалам и чердакам. Однажды Аня пыталась забраться вслед за ребятами на дерево, не приняв во внимание, что у неё подол, а не штаны, и что снизу могут засветиться трусики. Виталик как бы невзначай очутился рядом, взглянул вверх и прекрасно всё разглядел. Аня наоборот, ничего не заметила. Она вообще в упор не замечала повышенного внимания к себе Шалевича.

В другой раз, летом, Аня гуляла в сарафанчике с открытыми плечами. И всякий раз, когда она наклонялась, чтобы поправить ремешки на новых босоножках, которые ужасно ей натирали, сарафанчик оттопыривался книзу, так что становились видны крошечные, только начавшие формироваться грудки. Глазастый Виталик, разумеется, крутился рядом и всё разглядел…

Ради целенаправленной слежки за Аней, чтобы в нужный момент оказаться возле неё, он соглашался участвовать в невыносимо скучных (для него) детских играх, казавшихся ему глупыми и бессмысленными. Аня упорно его игнорировала, потому что для неё он был никем. Сидя рядышком на уроках, они так и не стали друзьями. Виталик вообще почти не завёл в школе друзей. Его принимали в игры, иногда охотно, иногда нет, но вот так, чтобы подружиться, желающих не было. Чего-то Виталику недоставало, чтобы другим захотелось с ним дружить. Возможно человечности…

Анина мама, Екатерина Андреевна Колоссовская, даже после родов оставалась красавицей, на которую заглядывались мужики - высокой, стройной, с длинными ногами в неизменных чёрных чулках. Их с Аней часто можно было видеть на районе - на прогулке или в магазине. Екатерина Андреевна числилась неработающей домохозяйкой и целыми днями была предоставлена самой себе, пока муж впахивал, как лошадь.

Иногда Виталик представлял Аню такой же длинноногой взрослой дамой, в туфлях на высоком каблуке и в чёрных чулках, но каждый раз этот искусственный образ вместе с трусиками и грудками мерк перед косой.

Тайное увлечение соседкой по парте продолжалось до тех пор, пока Аня не сменила причёску. В тот же миг она для Виталика перестала существовать… Но не пробужденный ею фетиш.

Намного позже, прочитав специальную литературу, Виталик узнал, что дело, оказывается, в эндогенных наркотиках, которыми мозг сам себя поощряет и стимулирует. Человеческие чувства построены на химической обратной связи. Мозг получает и обрабатывает зрительный образ, который вдруг начинает ему нравиться -  в силу личностных особенностей и связанных с ними предпочтений. Закрепляя этот факт, мозг выделяет в кровь эндорфины и дофамин, от которых у человека и возникает приятное чувство. При дальнейшем получении подобных зрительных раздражителей мозг продолжает поощрять и стимулировать человека. Так постепенно наступает привыкание, потому что эндорфины и дофамин - это всё-таки наркотики, хоть и отличаются от героина, кокаина, ЛСД и тому подобного.

Каждому человеку нравится что-то своё, потому что мозги у всех устроены по-разному. Об этом позаботилась индивидуальная изменчивость. Конкретно Виталик Шалевич стал западать на женские косы. Обычно в первую очередь у девушек оценивают лицо, грудь, задницу и ноги. Виталик же сразу смотрел на причёску. Если не было косы, не было и ответного интереса к представительнице прекрасного пола.

Когда появился интернет, и все неудовлетворённые парни бросились искать порнуху, Виталик тоже сделался завсегдатаем сайтов для взрослых, однако искал там не большие сиськи, не растянутые бутылками вагины и не сбрызнутые мочой ступни, а тёлок с косами. Ему не важно было, одеты они или нет. Главное, чтобы наличествовала коса. Косы не давали ему покоя - растущий организм регулярно требовал дозу наркотиков. В поллюционных юношеских снах Виталик видел себя в окружении обладательниц толстых длинных кос. Раса и цвет кожи не имели значения. Интернет наглядно доказывал, что с косами одинаково привлекательны все - рыжие и белокурые европейки, жгучие латиноамериканские брюнетки, чёрные африканки или крошечные азиатки… Все нездоровые эротические фантазии Виталика вращались вокруг женских кос.

И постепенно Виталик превратился в эндорфинно-дофаминового торчка, потому что любые наркотики, даже лёгкие, даже эндогенные, в конце концов вызывают зависимость. Шалому постоянно требовалась новая доза и он вынужден был непрерывно прокручивать в уме или разглядывать в интернете приятные девичьи образы, отвлекаясь, разве что, на убийства. Эти два аспекта и занимали целиком всю его дальнейшую жизнь, потому что от остального он сознательно отгородился.
Да, это был маниакальный психоз, но, как справедливо заметила Сисирина, психоз контролируемый. Подобно Декстеру, Виталик Шалевич осознавал свою ненормальность и старался держать её в узде. Как и в Декстере, никто не подозревал в нём серийного убийцу…

После колледжа Виталик сменил несколько работ, которые для сюжета не важны, и в конце концов устроился курьером в глянцевый журнал «Ты и только ты».
Курьерская должность оплачивалась плохо. Однако Виталику, как бы кощунственно это ни звучало, повезло. Его отец-сектант докопался до пьяных байкеров из-за сатанинской символики на их куртках, те его избили и он умер по пути в больницу. Мать устроила целый спектакль на тему: «как же я без тебя буду жить», да «на кого ты меня покинул», и напилась снотворного, симулируя попытку самоубийства. Она надеялась, что добрый сыночка вызовет скорую, ей сделают промывание желудка и откачают. Но Шалый молча уехал в лес по грибы и вернулся уже тогда, когда окоченевшая мать перестала подавать признаки жизни.

Так он сделался владельцем квартиры, а что такое иметь квартиру в Москве, думаю, объяснять не нужно. У меня, например, её нет… Сдавая хату семейной чете нотариусов, Виталик получал больше денег, чем зарабатывал в журнале. А сам жил на даче в ближнем Подмосковье. Материальная независимость позволяла ему не гнаться за зарплатой. А что именно удерживало его в «Ты и только ты», станет ясно позднее.

Редакция журнала располагалась в двухэтажном историческом здании в центре Москвы. Домишко был невелик по площади, как и все здания подобного типа. Первый этаж занимала страховая фирма, второй - редакция.

На работе Виталик (единственный парень в женском коллективе) со всеми держался подчёркнуто вежливо. Сотрудники были о нём хорошего мнения и у начальства он числился на хорошем счету. Он не опаздывал, не уходил в запой, работал добросовестно и прилежно, не хамил и не позволял себе никаких вольностей, никого не доставал неуклюжим флиртом и подкатами. Избегал сексистских замечаний. Дамы не видели в нём одуревшего от спермотоксикоза самца и потому чувствовали себя спокойно и безопасно. Виталик считался недалёким тихоней и потому надёжным парнем, от которого можно было не ждать ничего дурного. А он так себя вёл, потому что сотрудницы его действительно не интересовали, и ещё потому что мысли его постоянно были заняты планированием убийств.

Курьер в журнале - мелкая сошка. Ниже него только охранники и уборщицы. Некоторые сотрудницы держали себя высокомерно, полагая, что курьер им не ровня. Единственной, кто относился к нему с искренним теплом и дружелюбием, была Дарья Гречушникова, секретарша главного редактора.

Она же стала первой и главной из двух причин, по которым Виталик прозябал на этой работе и не искал ничего лучше. Даша приехала откуда-то с севера, из маленького городка, скорее даже посёлка городского типа, где работы не было вообще никакой. У кого имелась возможность, те бежали оттуда, куда глаза глядят. Вот и Даша перебралась в Москву и поступила в вуз, на заочное отделение. Сперва она нашла вакансию в крутой фирме, где хорошо платили, но босс сразу предупредил, что крупные гонорары подразумевают обязательный секс. Тогда Даша решила, что всех денег всё равно не заработаешь, а девичья честь дороже. На севере родители до сих пор воспитывают дочерей в духе традиционных семейных ценностей. Если в Москве Даша начнёт спать с кем попало, от неё отречётся вся родня…

В черновике я описал Дарью, как некий микс из Насти Задорожной, Марии Кожевниковой, Натальи Рудовой и Настасьи Самбурской. Это была натуральная блондинка с идеальной внешностью, идеальной фигурой и походкой, как у королевы. Намного красивее Екатерины Андреевны Колоссовской. Вот только Виталик из всей её красоты замечал одну лишь косу. Толстую косу, которую Даша перекидывала через плечо, как это делала когда-то Аня Колоссовская.

Шалый уже не был мальчиком и прекрасно понимал, что с ним и почему. Он принимал себя таким, каков он есть, и ни о чём не сожалел. Также он осознавал, что его влечение к Даше - это не любовь. За всю свою жизнь Виталик никого не любил и неизвестно даже, был ли вообще на это способен. Он был всего лишь нездоровым фетишистом и просто хотел постоянно иметь перед глазами предмет своего обожания - косу - и, так уж и быть, в нагрузку, её обладательницу. С таким же успехом на месте Гречушниковой могла оказаться любая из четырёх миллиардов женщин, Виталику было бы всё равно…

В отличие от Дарьи, внешность Виталика я описал в черновике несколько коряво. Должно быть я не до конца её себе представлял. На вид это был совсем простой, обыкновенный, ничем не примечательный парень. Легко описывать что-то экстраординарное, а вот с простотой всегда сложнее. У Виталика было плотное телосложение, он физически крепок, но не культурист… Если подбирать аналоги среди актёров, в кино Шалевича спокойно сыграл бы Том Харди (если его чуть-чуть омолодить)…

В должностную обязанность секретарши вменялось приходить раньше всех и отпирать офис. Чтобы хоть немного побыть наедине с предметом своего обожания, Виталик приходил одновременно с ней. Таким образом в его распоряжении оставалось пятнадцать-двадцать минут до того, как подтягивались остальные сотрудники. Ради этих минут Виталик и торчал курьером в редакции. Даша поила его кофе, они мило болтали о том, о сём… Говорила в основном Даша - рассказывала что-нибудь о себе и своей северной альма-матер, высказывала мнение о каких-то новостях или событиях, - а Виталик просто сидел и любовался её косой, слушал, кивал и поддакивал. Имитировать интерес к чьей-то болтовне он научился ещё в школе. Обычная женская жалоба на мужика звучит так: «он меня не слушает». Ни Даша, ни кто-либо ещё не могли сказать то же самое про Виталика.

После знакомства с Дарьей Виталик перестал искать в интернете тёлок с косами. В лице Гречушниковой он обрёл свой идеал - совершенную обладательницу совершенной косы. Открытый, дружелюбный и общительный характер секретарши шёл второстепенным и незначительным, хоть и приятным довеском.

Однажды Даша подарила ему на день рождения набор мужской косметики. Это настолько потрясло Виталика, что он почувствовал лёгкое недомогание и вынужденно отпросился с работы. Ему никто и никогда ничего не дарил. Он не понимал, как ему реагировать на подарок. Нужно ли что-то дарить в ответ? Это просто дашина любезность или она тем самым хотела ему что-то сказать, выразить какие-то мысли и чувства?

Когда острый приступ панической атаки прошёл, Виталик вернулся в офис и обнаружил, что Дарья ведёт себя как обычно. Подарок был просто подарком, без всякой задней мысли. В нём не было скрытого подтекста.

В редакции никто ни разу не вспомнил пословицу: в тихом омуте черти водятся. Если бы дамы знали, кто на самом деле их скромняга-курьер, они бы упали в обморок. Шалый, наверно, был самым последним человеком в мире, рядом с которым можно было чувствовать себя в безопасности.

Необходимо понимать, почему Виталик демонстрировал скромное поведение. Дело тут было не только в скрытности, не только в стремлении не выставлять напоказ свою истинную сущность. Социопаты способны лишь имитировать нормальные навыки социализации, которых у них на самом деле нет. Если они будут делать это часто и помногу, то непременно допустят массу ошибок и у всех на виду скатятся в откровенный неадекват, который уже будет невозможно скрыть от тех, кто психически нормален. Прикидываться дальше уже не получится.

За годы работы в редакции Виталик успел неплохо узнать Дашу, практически ничего не сообщая о себе. (Ситуация, как у нас с Сисириной, только наоборот.) И с какого-то момента уже перстал понимать, отчего ему приятно находиться рядом с секретаршей - только ли из-за косы или из-за её человечности.

Работа и учёба практически не оставляли Даше времени на личную жизнь. У неё до сих пор не было парня, а те, кто подкатывал, доверия не вызывали. Традиционное воспитание заставляло Дашу стремиться к постоянным отношениям с перспективой вступления в брак, а за нею ухлёстывали те, кому хотелось быстрого перепихона без обязательств. На эту несправедливость Даша сетовала чаще всего: вроде с виду приличные парни, а на поверку оказываются козлами. Неужели в Москве не осталось нормальных мужиков?

Виталик воспринимал эти жалобы как знак, как намёк на то, что не стоит переводить их дружеские отношения на любовно-морковный уровень. Во-первых, он был в отношениях полным профаном, не умел и не знал, как это делается. (Подобные же сложности Декстер испытывал с Ритой.) А во-вторых, по терминологии Даши, он тоже был козлом, причём худшим из возможных - серийным убийцей-психопатом. Ранит ли это её сердце, если она узнает правду? Однозначно да. А Виталик не мог даже помыслить о том, чтобы навредить своему идеалу. И потому решил: пусть всё остаётся как есть. Двадцати минут по утрам достаточно, чтобы запастись дозой эндорфинов и дофамина на весь день…

Описывая офис редакции, я не мог не уделить внимания остальным сотрудникам, которые впоследствии сыграют определённую роль в повествовании. В «Ты и только ты» трудились: главный редактор Жанна, её заместитель Ира, корректор Юля, верстальщица Света, дизайнер Женя, пиар-менеджер Лена и бухгалтер Вика. Вместе они занимали половину офиса. На другой половине обретались рекламные менеджеры, молоденькие девушки, занятые поиском рекламодателей. Не секрет, что глянцевые журналы выживают в основном за счёт рекламы, а не с доходов от продаж… Пишущих авторов после ковидной эпидемии перевели на удалёнку и они в офисе не появлялись.

Заведовала рекламными менеджерами, легкомысленными и недисциплинированными особами, Наталья Александровна, суровая и беспощадная дама, отдавшая рекламному бизнесу половину жизни. Обладая солидным опытом, она хорошо знала, как нужно разводить потенциальных рекламодателей на бабло и стремилась передать свои навыки неблагодарному поколению зумеров. Девочек она держала в ежовых рукавицах, расслабляться им не давала, дрючила за малейший чих, из-за чего её все тихонько ненавидели. Особенно часто зумерам доставалось за опоздания - вовремя приходить на работу поколение снежинок не умело, чем страшно бесило Наталью Александровну, женщину старой закалки.

Жанна и Ира были разведёнными матерями-одиночками и старались тянуть лямку изо всех сил. Растили детей, поддерживали журнал на плаву - по уши в проблемах, заботах и хлопотах. Бизнес - штука жестокая, сохранять конкурентоспособность ой как не просто. Обе дамы страдали не только из-за отсутствия мужиков и личной жизни, но и из-за элементарной нехватки свободного времени, чтобы просто погулять, расслабиться, развлечься, напиться в баре… Ведь проходили лучшие годы!
Юля была чуть полновата, но всё равно красива, у неё проблем с мужиками и свободным временем не возникало, потому что она являлась убеждённой чайлдфри и жила в своё удовольствие.

Лена была лесбиянкой в статусе золотой звезды, то есть никогда не имела отношений с мужчинами. Поиски партнёрш не составляли для неё проблем, гораздо больших усилий требовала раскрутка и продвижение журнала на печатном рынке.
Света была очень некрасивой особой, вдобавок с дефектом речи. Ей отчаянно хотелось и мужа, и детей, но с такими внешними данными о семье можно было только мечтать. Она давно поставила на своей жизни крест и каждый вечер находила утешение в вине.

От жирной Жени постоянно разило потом, сколько бы она ни мылась. В личной жизни ей тоже не на что было рассчитывать, так что они со Светой частенько прибухивали вместе.

У Вики фигурка была очень даже ничего, однако лицо покрывали прыщи, которые она не могла вывести никакими средствами. У неё на личном фронте тоже было весьма тоскливо, утешение доставлял только вибратор.

Даша в редакции была самой молодой, если не считать девочек-рекламщиц - ей стукнуло всего двадцать три года. Остальным было от тридцати до сорока.
Курьера эксплуатировали в основном бухгалтер и рекламные менеджеры. Он развозил договора и счета-фактуры рекламодателям, от них получал болванки с макетами рекламных объявлений, которые почему-то нельзя было пересылать по электронной почте. Журнал выходил ежемесячно, поэтому раз в месяц Виталик отвозил болванку со свёрстанным номером в типографию. Приезжать туда нужно было заранее, до начала рабочего дня, то есть часов в семь утра. Ради этого Виталик вставал ни свет, ни заря, чтобы успеть на первую электричку, зато потом Жанна отпускала его домой после обеденного перерыва…

Сисирина заканчивает свои дела на кухне, подкрадывается ко мне и нахально завладевает ноутбуком.

- Странный у твоего героя фетиш, - говорит она, ознакомившись с текстом. - Декстер был намного брутальнее.

Я пытаюсь отобрать у неё ноутбук, чтобы она ненароком ничего не стёрла.
- Шалый ещё как брутален! Вот погоди, завтра распишу его моральную философию и тогда увидишь, что он самый лютый убийца в мире.

Обещание только распаляет любопытство Сисирины и та назойливо лезет с вопросами.
- Ты ведь не просто так поместил в сюжет красотку-секретаршу? Они с Виталиком замутят? И он ради неё совершит нечто необыкновенное? Ну скажи!

- Не скажу. Потом узнаешь. А то не интересно будет читать.

- Ну скажи!

Красотуля капризно лезет ко мне и начинает игриво покусывать за шею, за подбородок, за ухо… И не успеваю я опомниться, как мы оказываемся в постели. Я уже более-менее знаю, на какие ласки Сисирина лучше реагирует, так что секс на этот раз выходит намного круче вчерашнего. В прошлый раз Сисирина лишь изредка постанывала, а теперь она даже вскрикивает. Девушки не кончали со мной так бурно, чтобы срываться на крик, а если и кончали, я этого не помню.

Насладившись друг другом, мы всё-таки ужинаем. Ничего особенного Сисирина не приготовила, еда простая, но очень вкусная. Она запекла в духовке сибаса, а в качестве гарнира пожарила овощное рагу со специями. После ужина я снова мою посуду. Похоже, у нас с Сисириной сложилась негласная договорённость: она готовит, я навожу марафет. А что, мне не трудно. На выходных могу даже пол помыть…

- Можно нескромный вопрос? - осторожно интересуюсь я и получив дозволение красотули, спрашиваю: - Как детдомовские девушки становятся владелицами собственных квартир? Я, например, не детдомовский, но у меня своей хаты нет и не известно, будет ли вообще…

Сисирина садится рядом, обнимает меня и кладёт мне голову на плечо.

- Я же не всегда была детдомовской, глупенький. Однажды меня удочерили замечательные люди и я снова обрела полноценную семью. Потом приёмные родители продали свою шикарную квартиру. Вырученных денег хватило на небольшую студию для меня, на недорогую машину и на участок с домом в Саратовской области. Папаня с мамулечкой, заколебавшись питаться ГМО с глутаматом натрия, ощутили внезапную тягу к ведению собственного хозяйства. Чем до сих пор и занимаются на своём подворье…

Ага, значит она отъела задок не в детдоме, а на ГМО с глутаматом натрия. Теперь ясно, почему у неё изменились гастрономические пристрастия…
- Скажи, Сэм, - внезапно спрашивает Сисирина, - как ты думаешь, самоотверженная преданность существует? Как в книгах, чтобы парень ради девушки готов был горы свернуть?

- Если он горняк, у которого есть доступ к взрывчатке, тогда он не только горы, он что угодно свернёт.

Сисирина больно пихает меня локтем в бок.
- Я серьёзно! Ты бы ради меня на что пошёл?

Я говорю:
- Делать нужно то, что у тебя получается лучше всего. В том числе и ради кого-то. Раз я хакер, я бы ради тебя взломал какой-нибудь ресурс, выкрал бы информацию или обчистил чей-нибудь счёт. А больше я ничего не умею.

- Тогда ну тебя! - Сисирина вскакивает и убегает в туалет, разнося по конурёнке ароматы пота и феромонов. От меня разит аналогично, но в душ идти лень, лучше завтра помоюсь. Пока же, пользуясь моментом, я звоню с докладом Братку и Куратору.

- Кое-что начинает вырисовываться, - сообщаю я им. - Завтра подумаю, куда двигаться дальше.

На самом деле я бессовестно вру, потому что ничего не помню о событиях этого дня…


л) Ночные видения - 2


Ночью мне опять снится яркий, красочный и донельзя правдоподобный сон, наполненный эмоциями и душевными переживаниями. Я вижу будущее, которое несколько антиутопично и постапокалиптично. Никакого сходства с нашим временем и окружающей действительностью. Неизменно присутствует лишь НПО «Сигнал», где я по-прежнему работаю.

Сюжет начинается как бы с легенды. Будто бы работал некогда в 666-м цеху мужик по имени Степан. Работал на прессе, на том самом прессе, который чуть не раздавил меня заглушкой. Однажды зимой ударили холода, до того лютые, каких никто сроду не видал. Директор не сумел наскрести денег на мазут, и котельная сдохла. (По сюжету, в шараге имелась своя котельная.) Цеха перестали отапливаться. В них стоял такой же колотун, как и снаружи. Все станки промёрзли насквозь и покрылись толстым слоем инея. В том числе и пресс.

Стёпа, отчего-то похожий на Юрку в зрелом возрасте, пришёл утром на работу и внезапно услышал в голове чей-то телепатический зов: человек… помоги… мне холодно… замерзаю… согрей…

Озадаченный работяга прикоснулся тёплой мозолистой ладонью к заиндевевшему прессу и только собрался включить рубильник, как стальная махина вдруг с силой притянула его к себе. Подобным же образом мощный магнит притягивает канцелярские скрепки. Степан распластался по замёрзшей поверхности и стал погружаться, втягиваться, врастать в неё, как будто пресс был сделан не из стали, а из болотной трясины или зыбучего песка.

Остальные работяги, почему-то похожие на стройбатовских дедов в зрелом возрасте, занимались своими делами; никто своевременно не обратил внимания на Стёпу и не предотвратил опасности. Рабочие сосредоточились на работе, чтобы посредством неё согреться. Никто не глазел по сторонам и не видел, с какой жадностью пресс высасывает из Степана тепло вместе с жизнью. Всего за несколько минут Стёпа превратился в ледышку, намертво примёрзшую к прессу…

В ту зиму не только Степан замёрз насмерть. Лютый холод косил работяг одного за другим. Ежедневно из цехов и отделов выносили по несколько трупов. Как в блокадном Ленинграде, их увозили на санках к воротам и там складывали в штабеля, а раз в неделю за мертвецами приезжала труповозка… Однако в какой-то момент все машины вышли из строя и забирать трупы стало некому.

Тогда Директор особым распоряжением собрал спецбригаду могильщиков во главе с Бугром, которая ходила по корпусам, собирала окоченевшие трупы и зарывала их в землю где попало, прямо на территории шараги.

Когда Степана хватились и обнаружили мёртвым, бригада могильщиков заявилась в 666-й цех с ломами, скребками и лопатами. Кое-как, не сразу, ледышку отковырнули с пресса. Жив Степан или мёртв, никто не потрудился проверить. Раз заледенел, значит мёртв. Но на самом деле это было не так. Пресс не высосал из Степана всю жизнь без остатка, в нём ещё теплилась крошечная искра. Работягу можно было отогреть и оживить, ибо он пребывал в некоем состоянии, наподобие анабиоза.
Вместо этого могильщики зарыли его фактически заживо. И с тех пор, проходя мимо степановой могилы, можно услышать приглушённый зов, доносящийся из-под земли: спасите… мне холодно… помогите… замерзаю… освободите… согрейте…

Зов этот особенно усиливается зимой, в наиболее морозные дни. А в летнюю жару его практически не слышно.

Никто не торопится помочь Степану. Люди проходят мимо и не обращают внимания на посторонние звуки. Каждый поглощён своими мыслями и делами. А если и слышит что-то, то думает, что ему (или ей) померещилось.

Я один каждый день зачем-то хожу на степанову могилу и подолгу слушаю его мольбы. В шараге я почему-то до сих пор числюсь новичком на испытательном сроке. Более того, я и сам себя таковым считаю. И мне невдомёк, почему никто ничего не предпринимает, ведь явно же человек попал в беду и молит о помощи. Столько мук, боли и отчаяния в его зове, столько тоски, печали и надежды, что, казалось бы, невозможно оставаться равнодушным…

Однажды у меня лопается терпение и я решаю всё сделать сам. Прихожу в гараж, завожу экскаватор и еду на нём к могиле. Не доезжая до неё метров пять, машина глохнет. Дело происходит зимой. Прямо на моих глазах сначала ковш, затем колёса и кабина сперва покрываются инеем, а вслед за тем толстой коркой льда. Я едва успеваю выскочить наружу. Из-под земли словно исходит некая неведомая замораживающая сила, зарытая в глинозёме вместе с работягой.

Я не желаю сдаваться, бегу за лопатой и рою землю вручную - так отчаянно мне хочется спасти Степана. Я копаю, копаю, расшвыриваю комья мёрзлой земли во все стороны. Мне плевать на начальство, которое может сделать втык за то, что я занимаюсь не своим делом, плевать и на прохожих, которые могут подумать, что я рехнулся… Но, когда я в конце концов раскапываю могилу, она оказывается пустой. Тело Степана промёрзло до такой степени, словно его окунули в жидкий азот. Органика полностью кристаллизовалась и разрушилась. С наступлением тепла кристаллы оттаяли, органика разложилась и истлела без остатка, включая кости и зубы. От тела совсем ничего не осталось. Лишь дух Степана, слившись со злой морозящей силой, которую вместе с ним выковырнули из пресса, прирос к новому месту, чтобы и дальше заманивать в ловушку простаков, вроде меня.

Слишком поздно я понимаю, что целью сверхъестественной морозящей силы был не экскаватор, целью был я, сдуру попавший в ловушку лопух. В следующий миг меня охватывает смертельное окоченение и я падаю в собственноручно вырытую яму. Падаю на спину, лицом вверх, и вижу склонившуюся надо мной спецбригаду могильщиков. У каждого в руках по лопате. Бугор даёт команду и меня забрасывают землёй. Хоронят заживо, как Степана, ведь я ещё жив, я чувствую, что я жив…

Я резко просыпаюсь и нечаянно бужу Сисирину. Она в полусне нащупывает меня рукой и бормочет:

- Принцип Оккама… Не множь сущностей, сверх необходимого… Собаки чуют, что ты их боишься, вот и кидаются. Простое объяснение… Нет никакой Мета-игры… Принцип Оккама…

Выдав эту мысль, Сисирина поворачивается на другой бок, спиной ко мне, и снова проваливается в сон. Я обнимаю её и целую в шейку, кладя одну ладонь на грудь, а другой нащупывая лобок. Красотуля не реагирует. Тогда я тоже засыпаю и мне, как и прошлой ночью, ничего больше не снится…