СРЕДА
м) Последний стах
Среда становится тем знаменательным днём, когда весь скептицизм Сисирины стекает в унитаз. Будучи простой девушкой - в реальности или по сюжету Мета-игры, не важно, - она верит, будто окружающая действительность также устроена просто и понятно. Однако это не так. Если бы всё было просто, природные процессы описывались бы простейшими уравнениями. Но чем дальше мы углубляемся в микро- или макромир, тем сложнее и запутаннее становятся математические формулы и расчёты. То есть мир на всех уровнях устроен и организован чудовищно сложно. Это факт, который не все берут во внимание: ничего простого в действительности нет и быть не может. Боюсь, это главное и основополагающее свойство континуума - естественной или искусственной реальности, без разницы.
Я всё утро чувствую дискомфорт, забыв вовремя принять таблетку. Точнее не решаясь этого делать при Сисирине. Мы снова едем в шарагу на маршрутке и я неслабо переживаю из-за того, что уже второй день подряд забиваю болт на уменьшение углеродного следа.
Зайдя на проходную, мы сразу вспоминаем вчерашнее и первые несколько мгновений избегаем смотреть друг другу в глаза. Мне не хочется смущать красотулю злорадным «я же говорил», а она не на шутку расстроена и растеряна, ведь ей впервые в жизни пришлось столкнуться с феноменом, который не укладывается в простые и понятные рамки. Сисирина чувствует себя дурой, а девушкам такое не нравится.
- Давай в обед всё обсудим, - предлагаю я, оставив Сисирину самостоятельно сражаться с демонами непонимания и отчаяния, а сам иду в РЭС. Яшка отсутствует, кабинет айтишников не заперт, вход в компьютер не запаролен. И такой человек возглавляет ай-ти отдел в режимной и жутко секретной шараге? Будь я Директором, уволил бы Яшку сей же момент.
С его компьютера я захожу-таки в локалку, но, как и предупреждала Сисирина, там ничего интересного нет. Парочка бессодержательных чатов, объявления и всё. Ни документов, ни схем, ни чертежей.
В кармане тренькает телефон - Сисирине невмоготу ждать до обеда.
- Сэм, - жалобно всхлипывает она. - Как это, а? Как такое возможно?
Я зажимаю трубку ладонью и с опаской оглядываюсь на дверь.
- Ты чего! А если Копалыч тебя услышит? Давай не сейчас.
- Не услышит, он вышел покурить.
Сисирина взволнованно шепчет:
- Сэм, здесь же полно людей работает. Не может быть, чтобы только мы это заметили. Почему остальные ведут себя как ни в чём не бывало? С ними что-то сделали? Их как-то вынудили? Что вообще происходит? То, что ты мне вчера говорил про гестаповские допросы - это правда? Поклянись!
- Клянусь первой ночью нашей любви! Извини, подсмотрел эту фразу в анимэ, а других клятв я не знаю.
- Как ты можешь быть таким легкомысленным! - взрывается от негодования Сисирина. - Тут такое творится, а ты…
- Я не легкомысленен, я абстрагирован, - спокойно говорю я. Пока изучал локалку, успел закинуться таблеткой.
- Не я ли вчера весь день пытался до тебя донести, что здесь что-то неладно? Помнишь, что ты мне ответила?
Сисирина сперва недовольно сопит, ведь девушкам трудно признавать свою неправоту, а потом срывается чуть ли не на рыдания.
- А как я должна была реагировать? По-твоему, в такое легко поверить? Такое легко принять? Сейчас я даже самой себе не верю. Рациональный голос убеждает меня в том, что ты всё это подстроил. До твоего появления всё было нормально, всё было так… так…
- Давай только в истерику не впадай. И не кричи, не то люди сбегутся.
- Ты не понимаешь! - разочарованно говорит Сисирина. - Когда что-то не укладывается в голове, я чувствую себя беспомощной, а я ненавижу быть беспомощной. Я себя так ощущала только в детдоме, первое время, пока ещё не освоилась. Думала, что никогда уже не почувствую ничего подобного и вот опять. Мне плохо, Сэм!
- Тише, тише, - успокаиваю я её. - Во-первых, ты не беспомощна, потому что больше не одинока - у тебя есть я. Я не физик и не биолог, поэтому не могу пока точно сказать, что происходит. Вероятнее всего причина затмений памяти - в тех гудящих штуках на проходной. Подозреваю, что вестибюлем дело не ограничивается и такие же штуки равномерно размещены по всей шараге. Если так, тогда можно предположить, что они окутывают территорию неким полем, которое, допустим, заставляет мозги резонировать на какой-то определённой частоте. Любые мысли и воспоминания, возникающие при этой частоте, не могут существовать вне поля. Стоит выйти за его пределы, как мозг возвращается в своё обычное состояние, при котором вышеупомянутые мысли и воспоминания затухают. Остаются в голове, но хранятся как бы в неактивном режиме… Давай пока примем это за рабочую гипотезу, чтобы хоть от чего-то отталкиваться… Слушай, я всё-таки сталкер Мета-игры, так что рано или поздно я всё разузнаю, даю тебе слово.
Расчувствовавшаяся Сисирина шмыгает носом, словно вот-вот разревётся. Этого мне только не хватало!
- Сделай вот что. Когда вернётся Копалыч, скажи ему, будто плохо себя чувствуешь и тебе нужно к врачу - по женским делам. А сама приходи в РЭС.
- Зачем?
- Будем вместе искать ответы. Вчера я получил кое-какие зацепки, которые необходимо проверить. Детективы когда-нибудь читала? Крутые сыщики всегда проверяют зацепки. Если ничего не предпринять, сами потом пожалеем. Ты ненавидишь чувствовать себя беспомощной, а я ненавижу о чём-то сожалеть. Хороший сталкер Мета-игры действует так, чтобы никогда ни о чём не сожалеть. Для этого, в частности, ему и требуется абстрагированность. Я знаю быстрый способ, как её достичь, и тебе помогу. Приходи.
Ожидая Сисирину, я думаю о том, насколько это ловкий и талантливый ход со стороны Директора. Представим: некто возглавляет секретный исследовательский объект и ему необходимо, чтобы никто из сотрудников не проболтался на стороне - как и возможный шпион, проникший извне. В виде гудящих штук получаем идеальное решение обеих задач. Если ты чего-то не помнишь, то не раскроешь этого гипотетическим заинтересованным лицам даже под пытками.
Создать гудящие штуки мог только гений. С виду они выглядят странно, и наверняка первое время все глазели на них с удивлением, а потом привыкли и перестали обращать внимание. В конце рабочего дня, когда ты устал и хочешь поскорее вернуться домой, чтобы отдохнуть, легко списать необъяснимую забывчивость на то, что на работе ничего особенного не произошло и помнить просто не о чем… Повторяю, решение идеальное. Нет никакой необходимости читать персоналу скучные лекции о гражданской ответственности и сознательности, о патриотизме и бдительности. Нет нужды пугать сотрудников злонамеренными гипотетическими врагами, в которых всё равно никто не поверит. Люди сами форматируют себе мозги, ежедневно проходя через вертушку…
Налетевший ветерок завихряет вокруг РЭС настоящую метель из тополиного пуха. Сквозь неё ко мне спешит Сисирина. Её решительный вид свидетельствует о том, что она ещё не исчерпала весь лимит убойных аргументов и кое-что припасла напоследок.
- Телефонная связь! - Она надеется меня огорошить. - Интернет! Кто угодно в любую минуту может связаться с внешним миром и сообщить обо всех здешних странностях.
Сисирина смотрит на меня с вызовом, но я под таблеткой и огорошить меня невозможно. Я безжалостно свожу на нет её отчаянную попытку ухватиться за соломинку.
- У шараги своя подстанция и сотовые вышки. Все разговоры по стационарным аппаратам проходят через местный коммутатор. Из-за этого телефонные номера нужно набирать через девятку. Любого сотрудника легко прослушать и при необходимости оборвать соединение, если зазвучит что-то крамольное. То же самое с мобильной связью. А об интернете даже не заикайся, есть миллион способов контролировать трафик. Никакая запретная информация и впрямь не покидает пределов шараги. Прав был Юрка: из этой избы не выметается никакой сор…
Сисирина вдруг спрашивает:
- Почему ты зовёшь Виктор Палыча - Копалычем?
Я объясняю ей про генератор прозвищ. Лицо Сисирины темнеет.
- Ты и мне прозвище дал? Какое? Быстро колись!
И я в который раз бессовестно вру:
- Ириска.
Не могу же я сказать ей правду. Тогда она меня убьёт, а труп порубит на куски и скормит бездомным собакам.
- Почему Ириска?
- Ты же Иришка, тебя так Копалыч зовёт. Меняем одну букву и получаем Ириску.
Сисирина никак не может расслабиться. Она уже не тот снисходительно насмешливый скептик, который вчера и позавчера не верил ни единому моему слову. Теперь это совсем другой человек, готовый внимать всему, что бы я ни сказал.
- Сэм, твои слова про затухание и активацию мыслей… Ты в этом точно уверен? Такое вообще возможно?
Голая степь с перекати-полем услужливо и своевременно складывается в образы, способные сойти за ответ.
- Когда-то давно мне приснился сон. В нём я гулял по Филёвскому парку, где свернул на неприметную тропу, а там оказалась пространственная червоточина, приведшая меня в Измайлово, на другой конец Москвы… Прошло несколько лет, я успел забыть этот сон, и вот мне приснился ещё один. Будто бы за мной кто-то следит. Куда бы я ни пошёл, везде замечаю чёрные внедорожники и наблюдающих за мной людей. Мне становится страшно и я хочу оторваться от слежки. Как это сделать? И тут я вспоминаю про червоточину и понимаю, что это идеальный вариант. Пока меня будут искать в Филёвском парке, я уже буду на другом конце Москвы! Понимаешь? Я во сне вспомнил то, что давно позабыл наяву. Выходит, мозг действительно может хранить неактивные воспоминания.
Я обнимаю Сисирину и та доверчиво прижимается ко мне.
- Так что ты задумал?
Для начала я протягиваю ей жестянку с таблетками.
- Попробуй-ка вот это. Бери, бери. Это лёгкие седативные препараты, продающиеся в любой аптеке без рецепта… - На самом деле я этого не знаю. Я вообще не помню, что я жру и где это беру. Боюсь представить тот день, когда жестянка опустеет…
- Поверь моему опыту, когда кругом творится стрёмная фигня, эти таблетки - единственное, что спасает рассудок от помешательства.
Сисирина с сомнением берёт таблетку и кладёт на язык.
- Это ведь не наркотики? Я на них не подсяду?
- Конечно нет! - вру я, потому что не знаю ответа. - Торчком тебе стать не грозит.
У входа в РЭС стоит автомат с бесплатной газировкой. К нему подведена обычная водопроводная вода и подсоединён баллон со сжатым углекислым газом. Подобные автоматы здесь в каждом корпусе. Хоть обпейся. Правда газировка обычная, без сиропа. Я набираю стаканчик и даю Сисирине запить таблетку.
В отсеке жестянщиков кто-то изо всех сил лупит киянкой по тонкому стальному листу. Грохот такой, что в ушах звенит.
- Ты вчера говорил… - Сисирина старается перекричать этот грохот. - …будто бы некие существа, стахи, - результат секретных экспериментов, - вызвали ураган, настолько мощный, что он поднял погрузчик, тот перелетел через забор и обрушился на автобус. Я ничего не забыла, ничего не напутала?
Подруга больше не смотрит на меня с вызовом, она ждёт от меня разумных действий, осмысленного плана. Чего-то, что позволило бы ей вернуться в колею.
- Если это зацепка, то как ты собираешься её проверить? Почему ни о чём подобном не сообщали в новостях?
Что ж, хороший вопрос.
- Чтобы безнаказанно проводить незаконные биоэксперименты на людях, Директор должен уметь быстро заметать следы и прятать концы в воду. Как думаешь, трудно ли с такими навыками и опытом скрыть следы аварии? О чём тебе сообщат телерепортёры, если ещё до их приезда, скажем, злополучный погрузчик окажется на свалке?
- Здесь есть свалка! - оживляется Сисирина.
- Вообще-то, я имел в виду городскую свалку, но для начала сойдёт и здешняя. Где она?
- Совсем рядом. Нужно пройти вдоль РЭС, свернуть к кузнице и сразу за нею будет свалка.
- Пошли, - говорю я.
Мы следуем по указанному маршруту. По пути я рассказываю Сисирине о своих вчерашних изысканиях возле третьего цеха и сгоревшего склада ГСМ.
- Как видишь, многое из юркиного рассказа уже подтвердилось. Правда, это всё косвенные доказательства. Их недостаточно…
Свалка представляет из себя внушительную гору производственного мусора. Со всех цехов и из автомастерской сюда свозят стружку, опилки, обрезки, грязные тряпки, бракованные детали, вышедшие из строя и не подлежащие ремонту узлы и механизмы, сломанный инструмент, пустые ёмкости из-под смазки и керосина, какие-то ящики, коробки и бочки, старые покрышки… На вершине горы громоздится что-то большое, прикрытое листами рубероида, края которого прижаты кирпичами, чтобы не сорвало ветром.
Я, недолго думая, лезу наверх. Опилки и стружки осыпаются у меня под ногами и набиваются в кроссовки. Ржавые железки задевают и пачкают одежду. Я скольжу, погружаюсь в сыпучую субстанцию чуть ли не по колено, рискую напороться на что-нибудь острое, но всё-таки с каждым шагом забираюсь всё выше и выше, после чего приподнимаю край рубероида. Нашим взорам открывается старый вилочный погрузчик на аккумуляторах, выкрашенный в какой-то блевотный цвет, которому я даже названия не могу подобрать. Машина помята и покорёжена. Там, где красуются самые большие вмятины, поверх блевотной краски хорошо различаются мазки тёмно-синей - в Москве в такой цвет выкрашены городские автобусы.
- Вряд ли это случайное совпадение, - говорю я Сисирине, ждущей внизу. - Случайностей вообще не бывает. Как сказал кто-то из великих, случайность - это ещё не выясненная закономерность. Особенно, если учесть, что мы внутри искусственного симулякра…
Сисирина молчит, не спорит и не возражает. Я спускаюсь и привожу себя в порядок, вытряхиваю из кроссовок опилки и стружки.
Таблетка уже подействовала - Сисирина выглядит спокойно и невозмутимо. Чистые мыслительные процессы, не замутнённые эмоциями, приводят её к закономерным умозаключениям.
- Убедиться в наличии или отсутствии секретных лабораторий мы всё равно не сможем. В главный корпус нам не попасть…
- Тогда, - подсказываю я, - убедимся, в чём сможем. В третьем цеху должен остаться минимум один стах. Тот, кого не убили солдаты. Это-то мы вполне можем проверить. Взгляни: вон РЭС, а вон третий цех. Расстояние между ними - всего ничего. Раз Катакомбы раскинулись под всей шарагой, значит туда из каждого корпуса должен иметься проход. Иначе как деды бегают за водкой?.. Заодно убедимся в наличии этих самых Катакомб. Но сперва взглянем ещё кое на что…
Я веду Сисирину к бомбоубежищу. На этот раз она не сопротивляется. Ужасные тайны шараги задели её за живое. Возможно завтра она будет в ужасе от собственной смелости, но пока она под таблеткой, она со мной. Молодец девочка. Идеальная спутница сталкера Мета-игры…
Толстая дубовая дверь сорвана с петель и стоит рядом у стенки. Мы спускаемся по узким крутым ступенькам, подсвечивая себе фонариками на телефонах. Снизу воняет хлоркой. Видно, что тут недавно прибрались. Нигде ни соринки, ни пылинки.
- За эти дни, - напоминаю я подруге, - я не заметил в шараге ни одной камеры видеонаблюдения. Это тоже не случайно. Ты можешь себе представить современное режимное предприятие без камер наблюдения? Такое не спишешь на нехватку бюджетных средств. Этому может быть лишь одно объяснение: Директор не хочет, чтобы были свидетели того, что творится в шараге.
Сисирина держится позади меня, готовая тактически отступить (сбежать) в любой миг. Ступеньки приводят нас на небольшую площадку с запечатанной бронированной гермодверью в бомбоубежище. Если верить Юрке, стройбатовская трагедия разыгралась именно здесь…
- Кто будет тщательно драить подобное место? - задаю я риторический вопрос, присаживаюсь на корточки и подсвечиваю себе фонариком. Пытаюсь найти хоть что-нибудь, хоть пятнышко крови. Юрка говорил, будто бы солдаты здесь взорвались изнутри. Неужели не осталось совсем никаких следов?
Пол и стены вокруг меня - обычные бетонные плиты. Швы между ними заделаны плохо, кое-где зияют щели. В одной из таких щелей между стеной и полом что-то поблёскивает. Я сую туда пальцы и достаю бляху от солдатского ремня. Её вдавило в щель почти целиком, вот уборщики её и не заметили. Бляха погнута и сплющена, на лицевой поверхности темнеют засохшие бурые пятна. Послюнив палец, я тру их и пробую на язык.
- Фу! - морщится Сисирина. - Сегодня не лезь целоваться, пока не вымоешь рот с мылом!
А у меня на языке появляется характерный железистый привкус.
- Либо латунная бляха вдруг подверглась алхимической трансмутации и превратилась в железо, - говорю я, - либо это засохшая кровь.
Машинальным нервным движением Сисирина тянется к горлу. Не будь она под таблеткой, её бы стошнило.
- Вот и объяснение внезапной уборке, - говорю я. - Смывали следы крови и человеческих останков. Впрочем, это тоже косвенное доказательство. Остаётся разведать третий цех…
Мне интересно, какую отмазку сочинил бы Бугор, покажи я ему эту бляху? Но я, разумеется, никому ничего не собираюсь показывать. Похоже, у здешнего контингента и впрямь круговая порука. Сисирина - счастливое исключение, да и то не факт. Забавно будет, если по сюжету игры ей предписано втереться ко мне в доверие и в самый неожиданный момент предательски ударить в спину. Отношения отношениями, однако за ней стоит глядеть в оба. Сама фраза «доверие к нэпсу» похожа на хохму. Верить можно только себе, да и то с известными оговорками… Если в шараге уже на стадии собеседования творится жесткач, то прежде, чем я выполню задание, меня моментально уберут, едва я попадусь. Исчезну, как Юрка, опрометчиво распустивший язык…
Сисирине хочется поскорее со всем покончить. Она уже сама рвётся дальше.
- Как мы попадём в Катакомбы? Где нам искать вход?
- Для начала поищем в РЭС…
- Погоди, я кое-что вспомнила про Катакомбы. Виктор Палыч и дядя Миша однажды болтали, а я случайно услышала, но не придала значения… Будто бы солдаты докопались до какого-то щуплого инженера, хотели стрельнуть денег. Тот отказал. Тогда деды утащили его в Катакомбы, отмудохали и бросили. Только вечером инженера хватились, когда на проходной не оказалось его пропуска. Везде обыскались, так и не нашли бедолагу… Я ещё подумала, что это сюжет какого-то фильма.
История Сисирины похожа на то, чем меня стращал Яшка.
- Чем тебе не аргумент в пользу искусственного симулякра? - вопрошаю я. - Едва ли не на каждом шагу творятся вещи, о которых ты бы никогда не подумала, что в реальности такое возможно. А оно в действительности и невозможно, зато в Мета-игре - запросто.
- Опять ты за своё… - стонет Сисирина. - У тебя удивительная способность подгонять подо всё Мета-игру. Может всё-таки будем рассматривать мух и котлеты отдельно?
- По-твоему, в настоящей реальности возможно существование подобного места?
Сисирина не в настроении препираться.
- Катакомбы должны быть плохим местом. Если, конечно, они существуют…
Я наклоняюсь вплотную к лицу моей красотули и заглядываю в её прекрасные бездонные глаза.
- Ошибка номер один. Катакомбы - всего лишь часть шараги. Так что вся шарага - плохое место. Но на самом деле не бывает хороших или плохих мест, таковыми их делают люди. Место - это просто место, часть земной литосферы. Оно не плохое и не хорошее. По словам Бугра, вчера солдат увезли. Значит ничего скверного с нами не случится, мы не наткнёмся в коллекторе на ужратого дедушку, вернувшегося из похода за водкой.
Сисирина кивает, соглашается со мной, или делает вид, что соглашается. Девчонок никогда до конца не поймёшь, даже нэпсов…
Лестничные пролёты в РЭС ведут не только наверх, на второй этаж, но и куда-то вниз. Причём проход вниз забран толстой решёткой, сваренной из арматурных прутьев. Узкая дверца в решётке заперта на висячий замок. Ключ, скорее всего, у начальника РЭС, которого я ни разу не видел. Отыскать его и каким-то образом завладеть ключом - нереально. Придётся переть напролом.
Мы заглядываем в механический участок. До обеда ещё уйма времени, но никто не работает. Неразличимые за лесом станков, работяги сидят за столом и режутся в домино. Я оставляю Сисирину на шухере, а сам иду к верстакам. С одного заимствую монтировку, с другого кусок проволоки и обрезок трубы, после чего живо ретируюсь.
- Ты когда-нибудь взламывала замки? - спрашиваю у Сисирины.
- Ни скрепку, ни заколку я с собой не захватила, - говорит она.
- Скрепками и заколками вскрывают замки только в кино. Мы же будем действовать брутально. Тебе ведь нравятся брутальные парни?
Сисирина корчит физиономию и легонько шлёпает меня по заднице. Я вставляю конец монтировки в дужку замка, на другой конец надеваю трубу - в качестве рычага - и начинаю вращать по часовой стрелке. Это тяжело, силёнок у меня не хватает, Сисирине приходится помогать и вдвоём мы кое-как справляемся. Замок остаётся цел, а вот наспех приваренные петли отламываются.
Мы шмыгаем за решётку, я привязываю дверцу проволокой и вешаю на неё замок. Если не вглядываться, проход вниз кажется по-прежнему запертым. Надеюсь, нас никто не спалит…
На нижних пролётах никто и никогда не убирался. Пыль на ступеньках лежит толстым слоем и при каждом нашем шаге взвивается в воздух грязноватыми облачками. По идее именно так должен выглядеть и вход в бомбоубежище…
Мы спускаемся вниз на три пролёта и видим очередную гермодверь. Она не запечатана, открывай и проходи. В то же время заметно, что никто её не открывает и никто здесь не ходит, иначе остались бы следы. От нас, по крайней мере, они остались.
Круглую ручку-вентиль нам тоже приходится поворачивать с помощью монтировки и трубы. С нас градом катит пот - на дворе всё-таки лето, а мы с Сисириной отнюдь не культуристы. Очень неприятно и досадно осознавать, что кто-нибудь, вроде Братка, справился бы одной левой.
Наконец запорный механизм поддаётся и гермодверь со скрипом открывается. Мы видим перед собой подземный коллектор, откуда тянет затхлым тёплым воздухом, насыщенным влагой. Когда в современных домах прорывает трубу, из затопленного подвала обычно несёт так же.
- Мы вошли в цех оттуда, с юга. - Я пытаюсь сориентироваться и включаю компас на своих навороченных часах Casio. - Значит корпус РЭС стоит вот так, по оси север-юг. Тогда третий цех должен быть где-то там, в том направлении…
В интернете можно найти массу роликов, где профессиональные и доморощенные диггеры лазают по сточным коллекторам. Достаточно посмотреть любой из них, чтобы понять и прочувствовать, в каких условиях мы совершаем наш подземный променад. Задним числом отмечу, что каким-то чудом нам повезло не заблудиться. Яшка и Юрка не врали, Катакомбы - это самый настоящий лабиринт. Сводчатые кирпичные коллекторы, какие было принято строить в первой половине двадцатого века, расходятся, сходятся и изгибаются в самых неожиданных местах и под самыми неестественными углами. Зачем кому-то понадобился этот лабиринт - выше моего понимания…
Что ж, как известно, дуракам везёт. После недолгих блужданий по узкой сухой кромке вдоль журчащей в желобе воды, в кромешной темноте, подсвечивая себе телефонами и насквозь пропотев от жаркой и влажной духоты, мы оказываемся перед ещё одной гермодверью. Где-то вдалеке по лабиринту перемещаются звуки, словно перекочевавшие из фильма ужасов - фырканье, шипение, хрипы, поскрёбывание, пощёлкивание, шуршание… Наверняка это крысы - какой же коллектор без крыс? Сисирина, несмотря на таблетку, немного робеет, да и мне слегка не по себе. Это не страх, а брезгливая неприязнь к грязным и заразным тварям. Мало ли чего от них подцепишь… Лучше поскорее отсюда убраться. Ведь с одной задачей мы справились - доказали существование Катакомб.
Вентиль на этой двери поворачивается легко, значит молдаване из третьего цеха спускались в лабиринт так же часто, как и деды из 666-го. И наверняка с той же целью. Во всяком случае, пока не превратились в стахов…
Мы торопливо заходим и запираем за собой дверь, оставляя зловещую атмосферу позади. Корпуса строились по схожим проектам, наверх ведут те же три лестничных пролёта, что и в РЭС. Наверху такая же решётка из прутьев, только замка на ней нет, стоит простой шпингалет.
На этом сходства заканчиваются, как и ступеньки. Второго этажа в этом цеху нет, он одноэтажный. У начальника, бухгалтера, приёмщиц, нормировщиц и прочих итээровцев имеются отдельные кабинеты, сразу возле входа с улицы. Нас не тянет проверять, есть там кто-нибудь или нет. Мы пришли за стахом.
Когда мы заходим в цех, то поначалу кажется, что он живёт своей жизнью. Ощущение такое, будто мы попали в роман Стивена Кинга, где ожившие устройства и механизмы функционируют сами по себе, без участия человека. Потому что в цеху работают все станки, но нет ни одной живой души.
Не сразу мы замечаем, что одна душа всё-таки есть. Мы видим человека, когда он появляется из-за станков. Но как появляется! В детстве я смотрел старый советский фильм, где Любовь Орлова играла ткачиху. Она бодро и с песней шагала по здоровенному цеху и в одиночку обслуживала все ткацкие станки, которых вокруг было видимо-невидимо. И вот мы наблюдаем перед собой примерно ту же картину, правда, не столь приятную для глаз, как молодая и цветущая Любовь Орлова. В цеху хозяйничает смуглый человек среднего роста и телосложения, босой и голый по пояс. Вьющиеся чёрные волосы делают его похожим на провинциального мексиканского мачо из ранних фильмов Роберта Родригеса. Только он не мексиканец, он молдаванин.
И он стах. Как я это понимаю? Очень просто. Он движется так, как нормальные люди двигаться не могут. Чтобы пройти от одного станка к другому, нужно сделать в среднем пять шагов. То есть потратить несколько секунд. Но стах преодолевает это расстояние за миг. Он словно не шагает, а скользит по воздуху. Разумеется, это обман зрения. Просто стах движется настолько быстро, что глаз не воспринимает каждый шаг по отдельности, все движения сливаются, размазываются и выглядят как скольжение по воздуху. В фантастических фильмах так частенько перемещаются вампиры - герой видит их поодаль и вдруг - вжжух! - они уже рядом.
Иногда, если стаху необходимо добраться до какого-то дальнего станка, он приседает и совершает гигантский скачок, проносясь над работающей техникой на высоте трёх или четырёх метров.
Наблюдаемое зрелище настолько фантастично, что даже таблеткам трудно сохранять в нас с Сисириной спокойствие и невозмутимость. Мы стоим, разинув рты, и молча таращимся на стаха. Юркин рассказ совершенно не подготовил нас к увиденному. Мысли и эмоции зависают, как корявый софт на компьютере, и мы вместе с ними. Потрясение целиком подчиняет себе церебральные и соматические процессы. Мы буквально прирастаем к месту, не в силах пошевелиться.
Я чувствую, как рядом со мной съёживается Сисирина, а она чувствует, как съёживаюсь я. Даже под таблетками не съёжиться невозможно. И неважно, скептик ты, или реалист. Нет смысла отрицать очевидное - перед нами не человек. Скорее, какой-то квазичеловеческий организм, антропоморфная психосоматическая оболочка, наполненная иным экзистенциальным содержимым. Лабораторный продукт, способный в одиночку выполнять в цеху работу целого коллектива и не выказывать при этом никаких признаков усталости или истощения. Верховный стах! Удивительное и загадочное существо, которому подвластны ураганы…
Подобно киногероине Любови Орловой, стах на одном станке что-то подкручивает, на другом что-то поправляет, на третьем меняет заготовку, на четвёртом дёргает рычаг коробки скоростей, на пятом подкручивает шпиндель, на шестом меняет резец, или фрезу, или сверло, на седьмом передвигает суппорт… Всё везде успевает и со всем играючи справляется. Разве что песен при этом не поёт, но данный пробел превосходно восполняет радио - репродуктор орёт на весь цех. Адриано Челентано, «Stivali e colbacco»…
Наивно полагать, будто стах не замечает нашего живейшего интереса к его персоне. Пока мы стоим и считаем ворон, квазичеловек совершает очередной невозможный прыжок - прямиком к нам. Его крепкие, мозолистые и невероятно грязные руки хватают нас за горло и припечатывают к стене. Беспомощно мотая ногами сантиметрах в тридцати от пола, мы с Сисириной хрипим, бестолково трепыхаемся и из последних сил хватаемся за жилистые молдаванские локти в попытке ослабить хватку. Дышать почти невозможно. Тяжесть наших тел тянет их книзу и кажется, что шея вот-вот вытянется как макаронина и в какой-то момент голова оторвётся.
А потом к этим ощущениям добавляются другие. Стах ведь питается вибрациями - и это касается не только машинных вибраций. Каждый человек по сути тоже машина, только не из стали, а из углерода, воды и белков. У нас бьётся сердце, по венам и артериям, как по трубопроводам, циркулирует кровь и лимфа, расширяются и опадают лёгкие, работают органы внутренней секреции и перистальтика в желудочно-кишечном тракте, скрипят суставы и сочленения, напрягается и расслабляется мускулатура… Физиологические процессы тоже создают вибрации, которыми стах может манипулировать. Я чувствую, как он высасывает из меня энергию этих вибраций. У меня резко темнеет в глазах, в лёгкие перестаёт поступать воздух, сердцебиение замедляется… И удушье здесь совсем не при чём.
Рядом корчится Сисирина, ей так же плохо, как и мне. Неужели мы сейчас умрём? Прямо в начале челленджа, когда только-только начало происходить что-то интересное?.. Я гляжу в смуглое молдавское лицо, покрытое недельной щетиной, в ничего не выражающие, пустые глаза, и надеюсь отыскать там хоть крупицу человечности. Но ничего не нахожу. Это всё равно, что заглядывать в глаза акулы, паука или крокодила. Передо мной не человек!
Смежив веки, я гадаю, куда меня закинет после рестарта - к началу уровня или к точке сохранения (если в сюжете таковая предусмотрена)? Но, очевидно, убивать любопытных зевак не входит в намерения стаха. Он просто обозначает свою доминантность. Показывает, кто тут самый крутой. И это вполне логично - мы же не стройбат, у стаха нет причин считать нас врагами. Мы всего лишь парочка жалких и едва не обделавшихся людишек…
Стах что-то неразборчиво произносит. Челентановское «Ай-я-яй ая-яй-яй яя-яя-яй!» мешает мне разобрать слова. Грязные пальцы разжимаются и мы с Сисириной двумя мешковатыми кулями валимся на пол. Сисирина всхлипывает, то ли от боли, то ли от испуга. Я хочу подняться, а ноги и руки дрожат и не слушаются… Между тем, верховного стаха уже и след простыл, он снова скачет возле станков.
- Давай уйдём отсюда! - лепечет Сисирина дрожащим голосом. - Пожалуйста, Сэм! Пошли скорее!
Мы кое-как поднимаемся и уходим тем же путём, каким пришли. Душевая РЭС в начале рабочего дня, само собой, пустует. Сисирина устремляется к рукомойнику и торопливыми нервными движениями трёт хозяйственным мылом грязные мазки на шее, оставшиеся от стаховой пятерни. Я следую её примеру и чувствую, что одной таблетки на сегодня маловато. Достаю леденцовую жестянку, принимаю дополнительную дозу и запиваю водой из-под крана. Сисирина молча протягивает ладонь и я щедро делюсь с ней химической музыкой. Мне не жалко. Сейчас единственный способ успокоить нервную систему - это заглушить её.
Выйдя в тополиную метель, мы взираем на шарагу совсем другими глазами. Раньше её зловещие тайны были для нас всего лишь абстракцией, чисто умозрительной, гипотетической и сомнительно-неправдоподобной. Чем-то вроде сплетен и страшилок, в духе: «однажды, тёмной-тёмной ночью, в тёмной-претёмной комнате»… И вот шарага, как сказочная изба Бабы-Яги, обернулась к лесу передом, а к нам задом - своей мрачной и зловещей изнанкой. И все страшилки оказались правдой. Стахи действительно существуют, а значит и всё остальное - правда. Противостояние молдаван и стройбата, ураган, секретные биолаборатории, незаконные опыты на людях… Прежде необъяснимое стремление Братка и Куратора завладеть этим объектом уже не выглядит странным. Они наверняка знают больше, чем удосужились мне сообщить. Сюжет Мета-игры наконец-то обрёл логику!
Сисирина хлюпает носом и я представляю, каких усилий ей стоит не разреветься. Несмотря на детдомовское детство, она всё-таки девушка - нежное, чувствительное и легкоранимое создание.
И я задаюсь вопросом: что мне делать дальше? Необходимо срочно пересмотреть свою позицию и план действий. Буду честен, до этого момента я не воспринимал задание всерьёз. Мало ли что померещилось Братку и Куратору. Я не хотел, чтобы они испортили мне жизнь, вот и подыграл им, согласился на их условия. Но под давлением открывшихся фактов приходится признать, что шарага намного круче пресловутой Зоны 51. Хоть и нету здесь пришельцев с летающими тарелками, зато есть кое-что другое, что не является ни вымыслом, ни фантастикой. Ну, Мета-игра, дала ты жару!
- Сегодня нам можно больше не работать, - говорю я. - Как ты относишься к идее отпроситься домой пораньше?
Сисирина смотрит на меня покрасневшими глазами.
- Предлагаешь пойти в санчасть?
Одна слезинка всё-таки сбегает по её щеке. Я обнимаю красотулю и поцелуем вытираю солёную влагу. На её место тут же прилипают тополиные пушинки.
- Ага. Прикинемся, будто плохо себя чувствуем. Ты сошлись на месячные, а я скажу, что после вчерашнего визита в столовую у меня в животе бунтует революция.
Санчасть, логово скучающих эскулапов, к которым за неделю приходит на приём от силы один человек, располагается в первом корпусе. Очередей нет, заранее записываться не нужно. Нас принимает один из таких эскулапов - молодящаяся костлявая тётка с полным жалости взглядом поверх очков в толстой оправе.
Ей не требуется ничего объяснять - наш вид говорит сам за себя. Эскулап прекрасно осведомлена о дедах и о том, что они здесь вытворяют. Сочтя нас жертвой стройбатовских домогательств, тётка сокрушённо вздыхает и выписывает справки, где в качестве причины освобождения от работы указывает: «Сезонное обострение вегето-сосудистой дистонии». Универсальная отмазка на все случаи жизни.
Сисирина вручает свою справку Копалычу, я свою Роман Гаврилычу. У последнего в кабинете торчит Бугор, который смотрит на меня как на законченного чмошника, позорно сдувшегося уже на второй день работы. Оба начальника выписывают нам талоны, по которым дядя Миша обязан пропустить нас через вертушку в неурочное время.
На обратном пути в маршрутке я пытаюсь понять, отчего у меня так болит шея. Выйдя за проходную, мы, естественно, забываем все события, однако нам обоим плохо, настроение и самочувствие отвратительные.
- Странно, - говорит Сисирина, терзая Гугл-переводчик в телефоне. - На языке почему-то крутится молдавская фраза… Не знаю, где её слышала, но она упорно не выходит из головы. Хочу знать, что она означает…
Она мучается с переводчиком почти всю дорогу и наконец получает более-менее связный ответ.
- Вот. Первое слово означает «живите», а остальная часть фразы велит кому-то откуда-то убираться и не возвращаться…
Я слушаю красотулю вполуха. Лично меня беспокоит предстоящий доклад Братку и Куратору. С работы я зачем-то ушёл рано, ничего не сделал, ничего не узнал. Снова придётся врать…
Как же нелегко быть сталкером Мета-игры!
н) Манифест хищника
Вчера, пока я восстанавливал в памяти сюжет своего бестселлера, Сисирина, оказывается, успела заказать в интернет-магазине мультиварку и забыла мне об этом сообщить. Мы подходим к дому и ей звонит курьер с вопросом, может ли он привезти заказ пораньше. Когда - пораньше? А вот прямо сейчас.
Минут через двадцать нам привозят мультиварку. Плачу за неё, естественно, я.
- Что? - наступает на меня Сисирина, хотя я ни в чём её не упрекаю. - У меня, между прочим, стало на одного едока больше. А я слышала, что в мультиварке быстрее и удобнее готовить…
В итоге она уходит на кухню осваивать новое приобретение, а я, чтобы убить время, сажусь за рукопись. За окном сгущаются тучи и разверзаются небесные хляби. Ливень хлещет, как из ведра. Странно, что он не застиг нас на улице… Жизненное дерьмо почему-то готово напрягать меня, но не Сисирину.
Под барабанящие по стеклу капли я устраиваюсь с ноутбуком на подоконнике. Помнится, сегодня я собирался изложить жизненную философию Виталика Шалевича…
Итак, я уже дал понять, что моего персонажа не интересует карьерный рост. Он не ищет престижной работы и не стремится получить нормальное образование, потому что тогда ему пришлось бы на этом сосредоточиться, а он сосредоточен на другом - во-первых, на Дарье Гречушниковой и во-вторых, на преследовании двуногого сброда. И то, и другое приносит ему удовольствие, то есть подкрепляется эндогенными наркотиками, на которые Виталик плотно подсел.
Шалый вовсе не индивидуалист, как можно было бы подумать. Его интересует и волнует не только он сам, ему вполне доступны высокие идеалы, вроде улучшения жизни во всём мире. Он лишь считает, что любые изменения нужно начинать с себя. Если бы все люди мира, как он, сообща вышли против двуногого сброда, жизнь стала бы лучше без каких-то дополнительных ухищрений. Да, для этого нужны железные яйца, но у нас же вроде свобода, а значит каждый сам решает, с какими яйцами ему жить…
Обычно Шалый возвращается домой с работы, плотно ужинает и позволяет себе пару часов вздремнуть, после чего либо читает, либо выходит на промысел с небольшой сумочкой, где у него лежит пятисотграммовый слесарный молоток, острая, как шило, трёхгранная заточка (та самая, из колледжа) и пачка спиртовых салфеток. Такие сумочки никогда не проверяют в метро, даже если на входе пищит металлоискатель.
Отправляясь на охоту, Виталик напяливает старые вещи, которые не жалко испачкать и от которых, при необходимости, не жалко избавиться. Обычно это потёртые штаны, худи или синтепоновая куртка (если дело происходит зимой), крепкие ботинки и кепка, надвинутая на глаза.
Поделив Москву на районы, Виталик с помощью генератора случайных чисел выбирает, куда ему ехать. Допустим, выпадает Бирюлёво. Это довольно большой район. Виталик едет на метро до Царицыно и пересаживается на автобус. Через несколько остановок выходит и наугад блуждает по дворам. Бирюлёво занимает протяжённую территорию между Липецкой улицей и вторым диаметром МЦД, ведущим на Подольск. За ночь Виталик пересекает район по диагонали, внимательно посматривая по тёмным закоулкам. Освещение во многих дворах - так себе. Именно в таких местах и тусуется дворовая гопота.
Вот нарисовываются двое. Оба поддали и теперь им охота покуражиться. Подловить какого-нибудь хлипкого безобидного лошка и от души отметелить, заодно присвоив его деньги и телефон. Одинокий Виталик спьяну кажется гопникам вполне подходящей жертвой.
Но он не жертва, он хищник. Едва завидев поддатую парочку, он незаметно извлекает из сумки молоток и заточку и прячет их в широких рукавах худи. Ему не трудно прикинуться беспомощным лошком. Неуверенно и пугливо он бредёт на гопнический оклик и озирается в поисках запоздалых прохожих. Вернее, так кажется бухой парочке. Озираясь, Шалый не ищет спасения, он удостоверяется в отсутствии лишних свидетелей. Люди не дураки и поздней ночью стараются избегать дворов, где можно напороться на гопников. А дальше Шалый действует без промедлений. Он не слушает заплетающегося мычания двуногого сброда. Первого гопника он с размаха бьёт молотком в голову. Слышится хруст височной кости, пьяный урод молча валится наземь. Второй изумлённо таращится на поверженного кореша и незамедлительно получает заточкой в яремную вену… Удары у Виталика на первых порах получались неумелыми, он то попадал вскользь, то вообще промахивался, из-за чего приходилось дольше возиться с каждой жертвой. Постепенно все движения были отработаны им до автоматизма, чтобы занимать минимум времени. Чёткий удар куда следует мгновенно доводит уровень мортализации жертвы до желанной единицы. Два удара - два трупа. Ни одна из жертв не успевает даже пикнуть.
Сделав дело, Шалый не задерживается - прячет тела за припаркованными машинами и удаляется на безопасное расстояние, где вытирает молоток и заточку спиртовой салфеткой, которую тут же сжигает. И всё, никаких улик.
Таким образом он пересекает насквозь всё Бирюлёво; за Красным Строителем, через дыру в заборе, переходит полотно МЦД и оказывается в Южном Чертаново, откуда рукой подать до Варшавского шоссе и станции метро Аннино…
Мировоззрение Шалого можно без обиняков назвать идеальным. Оно всё-всё разъясняет и обосновывает, всё-всё раскладывает по полочкам. Нет такого философско-нравственного или социально-политического вопроса, на который Виталик не смог бы ответить. Он сформулировал для себя основополагающие принципы, вокруг которых, в его понимании, вращаются все общественные процессы и явления.
Разве не очевидно, что в природе всё живое подчиняется одному, общему для всех взаимоотношению «хищник-жертва»? Кто угодно, включая человека, сотворён природой с таким расчётом, чтобы иметь возможность кого-то убивать, в том числе себе подобных, и быть кем-то убитым. Убийство, на самом деле, вполне обычная вещь. Пауки убивают пауков, простейшие простейших, моллюски моллюсков, рыбы рыб, медведи медведей, львы львов, голуби голубей, обезьяны обезьян, а люди людей. Принадлежность к одному виду не играет абсолютно никакой роли.
Подобные убийства не всегда являются охотой. На охоте всё-таки убивают представителей других видов. А убийство себе подобных - это скорее принудительная чистка популяции и устранение нежелательных особей, какие только зря коптят небо, расходуют ресурсы и засоряют генофонд. Благодаря такому отбору численность любой популяции не выходит за пределы оптимума, безопасного для экологической ниши. Единичные исключения, вроде австралийских кроликов или азиатской саранчи, являются случайными флуктуациями и не могут рассматриваться как общий показатель.
Единственное отличие человека от остальных существ заключается в том, что он загнал свою популяцию в искусственные и донельзя нелепые рамки рафинированной культуры, навязывающей обществу странные и несуразные вещи, вроде патологического гуманизма и клинической толерантности…
Когда Шалый выступает за безусловную необходимость мочить двуногий сброд, он подразумевает не только гопников или абсолютных злодеев, вроде Гитлера и Чикатило. К примеру, если некий политик - приличный с виду человек - рассуждает с трибуны про мир во всём мире и про общественное благополучие, а на деле инициирует реформы или принимает законы, приводящие к массовой нищете и росту уровня смертности, значит он совершает умышленное преступление. Он суть зло, однако, это зло рядится в красивые одёжки и в глазах общественности пытается выглядеть благодетелем.
Чтобы зло процветало, обществу внушается совершеннейшая ересь про то, что убивать плохо и что убийством делу не поможешь, убийство ничего не решает. Это ложь! На самом деле убийство решает всё, потому что устраняет проблему в лице её заказчиков, исполнителей и бенефициаров. Подобное решение проблем всегда улучшает обстановку, это факт, ведь любая проблема, как известно, имеет конкретное имя и адрес.
Созданиям, самой природой сотворённым хищниками, внушается, будто они жертвы, будто никем другим они быть не могут, ибо быть жертвой - это хорошо, а быть хищником - плохо. И это ещё одна ложь! Быть хищником вовсе не плохо. Сама вселенная имеет хищническую сущность, а мы сотворены по её образу и подобию. И не какие-то там законы, а лишь мы сами решаем, на кого нам охотиться. Мы венчаем собой трофическую пирамиду и мы вольны охотиться на кого вздумается, на представителей любого вида. Даже на представителей нашего собственного вида - на тех, кто зря коптит небо, расходует ресурсы и засоряет генофонд. Следует руководствоваться лишь заботой об общем процветании, ведь от процветания всего человечества зависит процветание каждого конкретного человека. Любой, кто своим образом жизни портит общую картину, не имеет права на существование и обязан быть устранён. Возраст, пол и социальный статус этого сброда можно не брать во внимание.
Только поголовная экстерминация социальных паразитов способна устранить «неустранимые» общественные проблемы, однако, противоестественный и уродливый мутант нашей цивилизации переворачивает всё с ног на голову и позволяет паразитическому сброду быть в авангарде общества. Вместо того, чтобы адекватно оценить ситуацию, сделать выводы и действовать, мы отдаём свою жизнь, свободу и будущее развитие на откуп тем, кого среди нас быть не должно. Потому что паразит - всегда и везде паразит. Он предельно эгоистичен. Он хочет, чтобы хорошая жизнь была только у него, чтобы свободным был только он, и чтобы все перспективы для дальнейшего развития были у него и его потомков. Он хочет быть единственным хищником на планете и у него это получается. Чтобы всемирное сборище паразитов процветало, уровень благосостояния нормальных людей (жертв) вынужден неуклонно снижаться, потому что нечто из ничего не берётся. Выходит, если просто сидеть и ничего не делать, количество паразитов не уменьшится, паразиты сами себя, к сожалению, не устранят.
Паразиты из разных страт всегда заодно. Если взять любого политикана-горлопана, за него горой такие же горлопаны из низов, та самая дворовая гопота. Поэтому их всегда нужно рассматривать вместе, как одно целое. Властный сброд с готовностью кидает подачки верному «электорату» из низов. Банальный пример - дешёвое и повсеместно доступное бухло. Или повсеместные радиорынки, где можно сбывать отжатые у лохов телефоны. Или 100500 тупорылых телеканалов, включая спортивные, где можно смотреть футбол. Так неужели же быдло-сброд не поддержит такую систему и таких «благодетелей»?
Светлый, дивный, чистый и добрый мир, где все друг друга любят, это утопия, которая, к сожалению, недостижима, покуда в обществе заправляют морально нечистоплотные особи. Навязывая людям патологический гуманизм и клиническую толерантность, сами паразиты им не следуют, себе они оставляют право творить любой произвол и несправедливость и убеждают остальных в том, что этим правом должны распоряжаться только они. Якобы только они сумеют разумно им распорядиться. А вместо демонстрации этого чудесного умения людям скармливают слащавую политиканскую чушь о заботах на благо общества. Что может быть смешнее этой нелепицы? Разве паразит о ком-то заботиться? Разве он ведёт кого-то к процветанию? Может и вши с глистами о нас заботятся и ведут к процветанию?
Пять или семь тысяч лет назад древние предтечи нынешних элитных паразитов изобрели первые государства не для того, чтобы заботиться о ком-то, кроме себя. Государственная система возникла как узаконенный способ произвола, насилия и угнетения. Любое государственное устройство потворствует несправедливости, культивирует паразитические инстинкты худших представителей рода человеческого и подавляет в нормальных людях всякую способность к сопротивлению. Агнцы должны идти на заклание покорно и безропотно, полагая при этом, что идут не на заклание, а к «лучшей жизни».
Человек был самим собой лишь в доисторические времена - когда жил подобно животным хищникам, выслеживал и преследовал добычу и с риском для жизни одолевал её в борьбе, ведь добыча имела право сопротивляться. В те времена двуногие паразиты не могли рассчитывать на процветание, напротив, они считались бесполезными, нежизнеспособными, обречёнными на вырождение аутсайдерами. Но прежде, чем они избавили мир от своего присутствия, им пришла идея перестроить общественный уклад и всеобщие нравы так, чтобы ничего не делать и при этом иметь все блага. Воплощением этой паразитической мечты и стали государства, в которых бесполезный сброд занял господствующее положение на всех стратах, а некогда гордые, свободные и независимые хищники превратились в рабов и дойный скот.
Чтобы держать рабов и скот под надёжным присмотром, их загнали в огороженные человейники-городища, то есть, попросту в стойла. Низшие паразиты при этом стали играть роль провокаторов, мешающих рабам сорганизоваться и сосредоточиться на сопротивлении. Дешёвое бухло в магазинах есть? Есть. Футбол по телевизору идёт? Идёт. Значит всё хорошо и ни за какие права бороться не надо. Те, кто наверху, лучше знают, что нам надо…
Одновременно с новым укладом и новыми нравами появились и новые способы эксплуатации дойного скота. Когда первобытный человек охотился, он брал у добычи мясо для еды, сухожилия для шнурков и кости для орудий. В отличие от животных, рабы могут осваивать ремёсла и производить ещё больше благ, чтобы паразиты могли ещё больше присваивать. Непрерывно производя эти блага, которые им никогда не достанутся, люди растрачивают свои силы, здоровье и время, чахнут, хиреют и умирают раньше срока, а паразиты жиреют, благоденствуют и живут в роскоши.
Это самое настоящее массовое убийство, умышленное, сознательное преступление, длящееся века и тысячелетия. Изощрённый, медленный и мучительный геноцид, когда каждое новое поколение рождается лишь для того, чтобы встать в стойло и покорно пахать на привилегированных паразитов и их низкопородных холуёв. При этом убийцы не держат у горла своих жертв острый нож, формально люди страдают от невыносимых условий. Но кто-то ведь эти условия создаёт и этот кто-то ни на мгновение не задумывается о гуманизме и толерантности. Более того, убийство даже не выглядит убийством, ведь популяция-то растёт! Паразиты могут искренне не воспринимать себя как злодеев, но по итогу всё-таки ими являются. А чтобы никто не разглядел их истинную сущность и не воздал по заслугам, они за пять тысяч лет научились множеству хитрых трюков - как корчить из себя честных, благородных и возвышенных людей, далёких от всякого зла. В этой социальной мимикрии элитарные паразиты (к низам это не относится) добились таких успехов, что даже после их смерти толпы восторженных холуйчиков и подхалимчиков поют им дифирамбы и провозглашают величайшими представителями человечества.
Когда будущий скот и будущих рабов только начали запирать в стойла, это посягательство на свободу и человеческое достоинство обосновывалось высочайшими соображениями безопасности. Якобы всё пространство вокруг огороженного человейника кишит нехорошими бяками, которые спят и видят, как бы увести рабов из чужого стойла в своё. По мере роста благоденствия у каждого элитарного паразита завелась целая армия быдловатых холуйчиков и подхалимчиков. Наиболее крепкую и неразборчивую в методах часть сброда паразиты вооружили и назначили сторожевыми псами, а чтобы те не покусились на место хозяев, их стали периодически посылать в качестве пушечного мяса в различные заварушки. На бюрократическом языке элитарных паразитов это называется «ротация кадров». Государства и городища стали расти, как на дрожжах, давая возможность всем воевать со всеми. Новая форма человеческого общежития сделалась невероятно популярной среди паразитов всех мастей и расползлась по свету со скоростью лесного пожара.
Почему же паразиты-аутсайдеры несладко жили в первобытных реалиях? Потому что тогда приходилось выживать за счёт охоты и собирательства, где всё зависело от силы, мастерства и ловкости, от личных качеств каждого человека - реальных, а не надуманных достоинств. Но у паразитов нет иных достоинств и качеств, кроме зависти: другие умеют всё, а я - ничего. Даже самый опытный охотник зависел от случая. Он мог добыть мамонта, но и мамонт мог насадить его на бивни. Поистине, то было время равных возможностей… Тогда-то паразитам и пришла на ум очевидная мысль: зачем рисковать и полагаться на случай? Зачем следовать нравам общества, в котором ты всего лишь ненужный балласт? А что, если зародить новое общество с новыми порядками, когда никто не будет смотреть на тебя свысока, когда ты один будешь жить в роскоши, а остальные, несмотря на все их навыки, мастерство и опыт, склонятся перед тобой, покорно примут твою власть и сами отдадут тебе лучшую часть добычи? И при этом будут верить, будто совершают полезное и важное дело, в котором заключён единственный смысл их жизни!..
Для дополнительной страховки паразиты-правители первых государств изобрели должность священнослужителей, которым вменялось в обязанность убеждать рабов в богоугодности сложившейся модели. Мол, жирующий за счёт дойного скота паразит - вовсе не самодур-узурпатор. Он законный владыка, потомок неких всемогущих «богов» и по этой причине ему следует беспрекословно повиноваться, не то «боги» разгневаются и нашлют на человейник великие бедствия. «Богов» нужно задабривать жертвами, но не лично (ибо рылом не вышли), а через посредников-священнослужителей, которые будут регулярно проводить нелепые, бессмысленные и дорогостоящие ритуалы, выбрасывая на ветер колоссальные средства, вместо того, чтобы пустить их на что-то действительно полезное…
Для укрепления всеобщей покорности двуногий сброд иногда хватал какого-нибудь прозревшего умника, кто начинал задавать неудобные вопросы и сомневаться в справедливости и законности сложившегося уклада, и прилюдно казнил по обвинению в бунте против божественного величия. Не божества спускались с небес и карали отступника (чего не могло быть, ввиду отсутствия этих самых «богов»), а сам же сброд на глазах у толпы совершал узаконенное «свыше» убийство, каковое было узаконено только для них, а всем остальным категорически запрещалось и запрещается до сих пор.
По сравнению с древними деспотиями, нынче людей удерживают в стойлах гораздо более изощрёнными способами, менее всего похожими на принуждение. На первый взгляд кажется, что все кругом свободны. Кажется это в первую очередь самим рабам, но лишь потому что нынешний человейник охватывает весь мир и деваться из него некуда, а стало быть не с чем и сравнивать. Да и средства промывки мозгов сделались куда совершеннее. Технический прогресс позволяет рабам производить блага с таким избытком, что паразиты ничего не теряют, делясь частью этих благ с эксплуатируемой массой. Создаётся иллюзия изобилия, полной и всеобщей свободы, процветания и равных возможностей. Любой может сесть на самолёт и полететь на Мальдивы, купить в кредит дорогую тачку или хоромы. А также телевизор, компьютер, золотые цацки, модные шмотки и так далее.
Паразиты лепят всех под себя и внушают людям ничем не обоснованное чувство собственной важности, которое отшибает у дойного скота последние остатки разума и мешает разглядеть невзрачную изнанку за красивым фасадом изобилия. В наиболее развитых странах десятилетиями сохраняется самый высокий уровень самоубийств, потому что просвещение и свободно распространяемая информация заставляют людей прозревать, к ним приходит понимание того, в каком мире они живут, какова истинная подоплёка всех событий и какова истинная роль рядового гражданина. Обычно это называют разрывом шаблонов. Когда ты всю жизнь культивируешь в себе ЧСВ, а потом оказывается, что ты всего лишь бесправный скот, падать с высоты собственного «я» бывает больно. Многие не выдерживают экзистенциального потрясения и кончают с собой, ибо всё их прежнее мировоззрение оказывается иллюзорным. Принудительный уход из жизни кажется таким людям единственно верным решением. И это ещё одно преступление нынешней системы - она толкает людей на суицид. Людей, которые при иных обстоятельствах могли бы прожить долгую жизнь и сделать что-то полезное…
Чисто технически паразит - тоже хищник. Просто хищники бывают разными. Одни охотятся в открытую, как львы и тигры, и употребляют жертву сразу, а другие действуют исподтишка, маскируют свою агрессию столь искусно, что она становится похожа на заботу, да и жертва употребляется отнюдь не в гастрономическом смысле, производя новые поколения будущих жертв. В принципе это логично. Каждый хищник вырабатывает свой метод. Если все станут охотиться одинаково, потенциальные жертвы вскоре адаптируются и хищники останутся ни с чем. Эволюцию всё-таки никто не отменял (хотя креационисты уверены в обратном). Паразиты прекрасно научились действовать по-разному, отсюда и столь обширный набор не похожих друг на друга человейников. Постриги всех под одну гребёнку и этого уже не скроешь, на тебя неизбежно обратят внимание, после чего с навязанного тобой мироустройства слетит вся благостная шелуха, которая и так уже трещит по швам, ибо невозможно до бесконечности прятать безобразно распухшее, уродливое нутро.
Животные охотятся, руководствуясь одними инстинктами, и только человек преодолел это ограничение. У него есть разум, он способен действовать более вариативно. Один из способов маскировки - мимикрия. В тёплых морях живёт уродливая придонная рыба, похожая на кусок коралла. Обычно она зарывается в ил и никого не трогает, но, если кто-то наткнётся на ядовитые шипы, ему конец. Подобных примеров великое множество и они заставляют задуматься.
Хищное животное охотится ради пропитания. Технический прогресс и производство еды в промышленных масштабах сделали такой подход необязательным для человека. К тому же экология неуклонно ухудшается и зверьё массово вымирает безо всякого участия охотников. Для реализации хищнического потенциала людям следует выбрать новый тип жертв. И на эту роль идеально подходит неимоверно расплодившийся двуногий сброд. Воистину неистощимый ресурс! Причём ресурс не беспомощный, у нынешних паразитов есть и разум, и сила, они вполне способны постоять за себя. Следовательно, охота будет вестись на равных, как в первобытные времена. Вот они - равные возможности! То ли ты паразита, то ли он тебя. Это тебе не оленей отстреливать через снайперский прицел, сидя в парящем вертолёте. Напротив, жертва запросто может перехитрить и одолеть тебя. Сумеет или нет - вопрос отдельный. Главное, это снова ставит участников борьбы в зависимость только от их собственных способностей.
В первую очередь следует научиться мыслить по-хищнически. Тогда будет не важно, кто перед тобой - пьяный урод, еле стоящий на ногах, или матёрый зверюга, привыкший к крови и насилию.
Подобное мышление как раз и характеризует Шалого. В колледже он мог бы сойтись с гопотой и вместе с нею отжимать у запоздалых прохожих деньги и телефоны, но ему это не интересно. Он выше столь примитивной и убогой жизни, не видит в ней никакого кайфа. Разве не интереснее охотиться на самих гопников? Виталик трезво оценивает свои возможности и не посягает на элитарных паразитов. Ограничивается теми, кто на одном с ним уровне.
Если условия не меняются, животное приспосабливается к ним и уже не может выйти за рамки базовой поведенческой модели, обусловленной средой и инстинктами. Человек же способен изобретать и корректировать любые модели, независимо от условий, заменять одни поведенческие паттерны другими. Потому что животные модели проистекают из их биологии, а наши являются искуственными социальными конструктами и они не безусловны.
Перед глазами у раба иллюзия свободы, безопасности, процветания и всеобщего равенства. Перед глазами у хищника ясное понимание того, как на самом деле устроен мир. Существует пессимистическое мнение о том, что мир сер и уныл. Это неправда. Тот, кто так думает, просто не знает и не понимает, как разукрасить и насытить жизнь яркими красками и впечатлениями. Это не признак окружающего мира, это недостаток личной воли и воображения. Разновидность хронического слабоумия.
В то же время нужно понимать, что не всё в жизни проходит гладко. Налицо определённые риски, просто имей их в виду и научись искусно избегать. Ленивый и изнеженный паразит может показаться вялым и аморфным, но при необходимости он способен сорганизоваться с другими паразитами, действовать с ними сообща, слаженно, обдуманно, решительно и жёстко. Даже если паразиты враждуют или конкурируют между собой, они с готовностью приходят на помощь друг другу при возникновении общей угрозы. Когда надо, они забывают разногласия и действуют заодно. Потому что угроза для одного - это потенциальная угроза для всех.
Подобные нюансы заставляют Виталика действовать осторожно и скрытно, не привлекая к себе внимания, не теряя бдительности и не замахиваясь на то, что ему не по силам. Он не промышляет олигархами, политиками или сотрудниками силовых ведомств. Также он выходит на промысел не каждый день, а лишь когда ощущает острую потребность. Интервалы между выходами на охоту всегда разные, они не укладываются в какую-то систему и не облегчают работу профайлерам из правоохранительных органов.
Виталик по-прежнему аполитичен, он считает все политические и общественные движения одинаково бесполезными и потому никуда не вступает и ни к кому не примыкает. Его вполне устраивает уединённая и незамысловатая жизнь. Он и так счастлив, ведь у него имеется высшая цель и средства для её достижения. Он пребывает в истинной гармонии с собой и с миром. В отличие от других, он действительно свободен - прежде всего от ложных общественных стереотипов, навязанных паразитической государственной пропагандой.
Он был рождён охотником и он следует своему предназначению. Это такой же бесспорный факт, как дважды два - четыре. Древние люди находились ближе к природе и не забивали себе головы рафинированными «общечеловеческими ценностями». Вместо этого они поступали практично: не имея клыков, рогов и когтей, подчинили себе огонь и научились делать оружие. Виталик старается во всём брать пример с тех людей.
Паразиты боятся за свою власть и не хотят, чтобы их рабы перестали быть дойным скотом. Поэтому им запрещают владеть оружием. Виталик обходит этот запрет, используя в качестве оружия обычный молоток и заточку, похожую на шило. Эти инструменты не задумывались как оружие, поэтому носить их безопасно. Даже если Шалого остановит полиция, ей не к чему будет придраться, ведь носить с собой рабочий инструмент не запрещено. И не важно, что в руках Шалого молоток и шило-заточка приобретают совершенно иное функциональное предназначение. Только оружие позволяет рабу сбросить с шеи ярмо, осознать, что он тоже хищник, и обрести через это истинную свободу. Паразиты и их цепные псы глупы, их легко обвести вокруг пальца. Они обязаны следовать многочисленным правилам, которые сами же и навыдумывали - в том числе и относительно того, что следует считать оружием. Не являясь полноценными охотниками, паразиты и их холуйчики имеют об оружии весьма смутные представления. Им невдомёк, что в умелых руках практически любая вещь может превратиться в оружие…
Я отлистываю черновик назад и исправляю допущенную ошибку. Под влиянием Декстера я поспешил указать, будто Виталик осознаёт свою ненормальность… Чушь. Как раз себя-то, в свете своей философии, Виталик считает одним из немногих нормальных, потому что живёт не по навязанным паразитами правилам, а создаёт себе правила сам.
Искусственные социальные конструкты подвержены постоянным изменениям. Определённое отношение к чему-то в одно время меняется на прямо противоположное в другое. Если когда-то заливать в глотку кипящий свинец или бросать пленных на съедение зверям считалось нормальным, то теперь это абсолютно недопустимо… Вот только не дойный скот решает, когда и что считать или не считать нормой. Это решают паразиты, причём все их решения касаются только рабов. Сами паразиты живут по неписанным понятиям, которые в их среде не меняются с родоплеменных времён. Согласно им, раб имеет право жить при системе, которая сокращает население на миллион душ в год, а вот проломить башку какой-нибудь мрази - не имеет. С точки зрения раба в этом нет логики, а с точки зрения элиты - есть. Ибо - всяк сверчок знай свой шесток.
Виталик отказывается следовать таким правилам и такой логике, хотя и понимает паразитов. Народ - это их собственность, их стадо в человейнике. Бык может забодать другого быка, петух может заклевать другого петуха. Это принесёт владельцу некоторый убыток, но не пошатнёт его статуса владельца. А вот если быки и петухи начнут бодать и клевать хозяев, это уже катастрофа. Этого нельзя допускать ни в коем случае…
Нынешним рабам приятно думать, что всё в мире вершится ради них. Это ласкает их чувство собственной важности. Перенеси современного обывателя в доисторическое прошлое, от него бы там шарахались, как от прокажённого. Мораль и этика древних охотников опирались на объективные и безусловные начала. Они носили одежду не потому что так предписывало «общественное мнение» или мода и не потому что стыдились наготы, а потому что без одежды холодно. Они резали добычу ножом не потому что увидели рекламу по телевизору, а потому что ногтями и зубами невозможно разорвать шкуру бизона или мамонта. Для всего имелась объективная причина, не зависящая от каких-то условностей или чьих-то мнений.
Совсем иное дело, например, современный патологический пацифизм. Никаких объективных и разумных причин для него, вместе с гуманизмом и толерантностью не существует. Есть чистая и весьма глупая условность, навязанная людям искусственно и потому похожая на всеобщее помешательство, которое не приносит никакой пользы, наоборот, только вредит на каждом шагу. Из-за него общество имеет и зашкаливающий уровень преступности, и проблемы с мигрантами, и всевозможные межрасовые и межконфессиональные конфликты, и непобедимую всемогущую коррупцию…
Паразиты у власти постоянно тасуют поведенческие и мировоззренческие шаблоны, чтобы люди тратили время и силы на привыкание к новым условностям и через это шизофренизировались, то есть слабели рассудком и не возражали, когда им показывают на чёрное, а говорят, что это белое. Как результат - у рабов не остаётся ни времени, ни сил, ни возможностей для трезвого анализа ситуации и желания избежать очередной идиотии. А когда до них всё же доходит, что что-то не так, паразиты снова меняют установки и всё повторяется.
В древних деспотиях рабство ограничивалось физическим и духовным планом бытия, из-за чего все рабы мечтали разорвать оковы и освободиться. Кому-то, как легендарному Спартаку, это (на время) удавалось… Теперь цепей нет, но при этом обыватель - вдвойне раб, потому что к невозможности выбраться за пределы существующей системы (у неё нет пределов, она охватывает весь мир), добавляется невозможность вырваться за навязанные психологические рамки. Стальных оков больше нет, они переместились внутрь головы - это глупейшие и нелепейшие условности, которыми обыватель спелёнут, как мумия. Хотя ни в одной из этих условностей реально нет надобности.
Не удивительно, что нынешние властелины измельчали. Это уже больше не Аттилы и Тамерланы, а, скорее, сытые и разжиревшие коты, ленивые и неуклюжие, хотя и способные пока что кусать и царапать. А с другой стороны, и Спартаки среди рабов перевелись…
Как ржавчина подтачивает стальную цепь, так и психологические оковы подвержены внутренней коррозии. Их возможно разрушить или перепрограммировать - это вполне доступно любому, у кого больше одной извилины. Нужно лишь приложить намерение и усилие, а с этим беда. Привычно-благостный мирок уютного стойла притягателен, с ним не хочется расставаться, не хочется вылезать из пузыря ложных восприятий. Требуется колоссальное усилие воли, а воля есть не у всех. У большинства она уже атрофировалась. В современном мире воля вообще без надобности, без неё вполне можно существовать и даже делать карьеру. Как и мускулатуру, волю нужно прокачивать. Сама она с неба не упадёт.
Бывает, что под воздействием каких-то внешних факторов пузырь ложных восприятий лопается сам. На неподготовленного обывателя это оказывает настолько мощное разрушительное воздействие, что запросто сводит бедолагу в могилу или отправляет в психушку.
Чтобы властные паразиты не ополчились на новоявленного хищника-одиночку, угрожающего их монополии на насилие, они ничего не должны о нём знать. Вот Виталик и мимикрирует, прикидывается туповатым лошком. Делает вид, что не выходит ни за какие рамки. Посторонние не знают, что для него нет и не может быть никаких рамок. Мир хищника не ограничен размерами стойла, его охотничьи угодья безграничны.
Шалый старается быть умнее среднестатистического обывателя, но ничем этого не показывает. Отсюда и его прозябание на отстойной должности. Он притворяется, будто тоже загнан в стойло, но не позволяет загнать себя туда на самом деле. Не поддаётся влиянию обывательских стереотипов, заставляющих людей тратить жизнь впустую. Если он что-то делает, то делает потому что ему самому так захотелось, а не потому что это навязано традициями, рекламой или пропагандой. Берёт, что ему реально необходимо, а не то, что впаривают лохам. Отдыхает, когда действительно устал, а не в специально отведённое время. Избегает секса ради самого секса, механического, без чувств и эмоций, без души. Во-первых, такой секс понапрасну расходует энергию, а во-вторых, дети, зачатые во время такого секса, рождаются бесполезным двуногим сбродом - либо вялыми и покорными обывателями, ходячими биороботами, рафинированными винтиками системы, либо дворовой гопотой, алкашами и завсегдатаями обезьянников.
Виталик совершенно равнодушен к так называемому «успеху» - в обывательском понимании. Настоящий успех, это когда ты из скота перерождаешься в хищника. Всё остальное - от лукавого. Не стоит гнаться за тем, что считается «престижным», будь то образование, карьера или какие-то вещи. Не стоит путать образованность с умом. Ум хищника - это не умение заучивать сложные слова и понятия, это умение трезво оценивать ситуацию, вовремя проявлять решимость и быть абсолютно безжалостным к жертве.
Хищника не беспокоит, что он не пользуется популярностью среди обывательского окружения и у него фактически нет друзей. Их у него и не может быть. Есть лишь жертвы, конкуренты и серый, безликий обывательский фон. Ни с кем из них хищник не может дружить. Да, он всегда один, но это не одиночество, это уникальность. Пусть все считают его недалёким неудачником, какое ему дело до мнения обывателя, удовлетворённого жизнью в стойле? Что интересного и полезного можно извлечь из дружбы с существом, отягощённым глупейшими стереотипами?
Чем больше Шалый абстрагируется от всего лишнего и ненужного, тем лучше видит истинную сущность людей, предметов и явлений. Перед ним открываются новые горизонты восприятия и осознания сущего, недоступные прочим смертным. В таком состоянии его невозможно надуть и облапошить, он любого видит насквозь, как цыганка.
Созданный элитарными паразитами общемировой человейник не только уродлив, но и чрезвычайно примитивен. Виталик не сожалеет о том, что больше не является его покорным обитателем. Незавидная участь оных не вызывает в нём ничего, кроме грусти. Подмечая иногда в нём эту грусть и не зная её причин, обыватель считает Виталика скучным… Пускай.
Он относится к жертвам так, как те того заслуживают. Не отождествляет их с людьми, а расчеловечивает и воспринимает как двуногий сброд, кого незачем жалеть. Сброд является сбродом отнюдь не в силу обстоятельств. Шалый вообще не верит в обстоятельства. Те же самые обстоятельства воздействуют и на других людей, однако те почему-то не становятся сбродом. Виноваты не обстоятельства. Таков осознанный выбор каждого. Считается, что мы должны уважать чей-то выбор, вот Шалый его и уважает, относясь к сброду как к сброду и не щадя его.
Принятые среди обывателей морально-этические ценности ничего для него не значат. Он вырабатывает свои собственные, которые есть лишь у него одного. Чужие правила сковывают и закрепощают сознание, свои же, наоборот, позволяют потенциалу раскрыться во всей полноте. Шалый ни в чём, никогда и нигде не уподобляется жертвам.
Игнорируя грандиозный политический спектакль, срежиссированный элитарными паразитами, Виталик остаётся не таким, как все, избегает любых проявлений стадного инстинкта. Никому не раскрывается, никого не наставляет и не агитирует. Если кто-то из рабов пожелает стать хищником, он должен прийти к этому сам. Хищник - не сенсей, не гуру и не пастырь. Он никого никуда не ведёт и ничему не учит.
Чтобы стать успешным хищником в чужом человейнике, желательно не иметь никаких личных привязанностей. Для этого не следует ни с кем сближаться. Поэтому Виталик не торопится замутить с Дарьей. Он ведь не кошка, у него не семь жизней, а всего одна. Попадётся - и ему конец. Свою единственную жизнь он делает по-хищнически насыщенной и интересной, при этом не привнося в неё разрушительных факторов. Он не злоупотребляет вредными и психотропными веществами, потому что те ослабляют разум и притупляют внимание. Также он не доверяет никому, чтобы в самый неподходящий момент не столкнуться с предательством. Доверие в жизни хищника - это опасное излишество, из-за которого теряется бдительность. Цепные псы на страже человейника только того и ждут.
Виталик считает оптимальным лишь один жизненный путь и не сожалеет об иных возможностях. По его мнению, истинная свобода - это, в том числе, свобода от привязанностей и обязательств. Обыватель в стойле рассуждает про какой-то «долг» и «обязанность», но какие «долги» и «обязанности» могут быть у хищника? Когда и кому он успел задолжать? Двуногому сброду? Какие узы могут быть у свободы?
В мире, где господствуют крупные паразитические сообщества, одинокому хищнику необходимо оставаться безупречным и не обрастать недостатками, иначе он пропадёт.
Ни одно живое существо не является абсолютно замкнутой и независимой системой, поскольку погружено в гораздо большую систему. Если встать у моря и коснуться его пальцем, к кончику прилипнет всего одна капля, но если нырнуть в воду целиком, то промокнешь насквозь. То же и с окружающей действительностью. Как уже было сказано, вселенная имеет хищническую сущность. Если взаимодействуешь с ней по минимуму, то и ответное воздействие будет минимальным, а если бросишься, очертя голову, во все тяжкие, тогда и в ответ тебе прилетит по полной программе. Проще говоря, вселенная раздавит тебя в порошок.
Из этого следует, что всяких ненужных действий желательно избегать. Ступай по жизненному пути легко и неуловимо, будь мимолётным, не оставляй лишних следов. Стань тенью, не отсвечивай. Не посылай в окружающее пространство слишком явные сигналы о себе, ибо это чревато проблемами.
Малодушный рафинированный обыватель приходит в ужас от настоящего насилия. Он любит насилие понарошку, как в кино. Потому что обыватель лицемерен, как и паразиты, которыми он программируется. Только хищник всегда честен с собой и с другими. Он не испытывает моральных дилемм, прибегая к насилию, не колеблется и не рефлексирует. Без насилия не одолеть жертву, вот и приходится к нему прибегать. Того требует цель. Само по себе насилие не ужасно, главное - какова его цель. Если ты влез к детям в песочницу и избил их, ты больной дегенерат. Если ты провёл пенсионную реформу и миллион стариков умер от нехватки средств, ты тоже больной дегенерат. А вот если ты избавляешь мир от двуногого сброда, мерзкого, наглого, привыкшего к безнаказанности, то это нормально.
Хищных животных недаром считают санитарами природы - ведь они убивают в первую очередь слабых, болезненных и нежизнеспособных особей, улучшая, таким образом, их популяцию. По аналогии с этим Шалый считает себя санитаром бетонных джунглей. Двуногий сброд тоже болен и слаб - в духовном плане. Расправляясь с ним, Шалый помогает обществу, делает его чище. Делает не ради наград и благодарностей, а по велению души.
Его промысел - вызов паразитам. Гопники ведь тоже мнят себя крутыми хищниками. Но Шалый рассматривает их как каких-то совсем неправильных хищников, которые не чета ему. И это не высокомерие и не заблуждение, не самообман, ведь он видит людей насквозь, такими, какие они есть.
Он не терзается сомнениями относительно вреда другому человеку. Во-первых, двуногий сброд - не люди, и во-вторых, хищник на охоте не сомневается, он действует. Когда действуешь, сомневаться некогда. Кровь приливает к двигательным отделам мозга, а не к лобным долям. Если застыть и погрузиться в нравственные самокопания, охота может закончиться плачевно для охотника.
Тело хищника действует само, независимо от рассудка. Все движения рефлекторны. Как мы не задумываемся о необходимости отдёрнуть руку, когда касаемся горячего, так же и хищник не раздумывает, приканчивая жертву.
Позволить телу действовать самому - прямой путь к перерождению обывателя в хищника. Путь отнюдь не простой. Обывательские мозги переполнены всевозможными блоками и шаблонами, накопившимися в человейниках за последние пять тысяч лет. Века пребывания в стойле внушили обывателям всякую чушь, вроде подставления правой щеки вместо левой и непротивления злу насилием. Элитарным паразитам угодна именно такая мораль. Насилие перестаёт быть злом, лишь когда его творит государство. Якобы только оно имеет на него право. А почему? Да потому что государство так решило - в свою пользу. Очень удобно. Что ж, а свободный хищник решил иначе, так что вся государственная мораль человейника может идти лесом!
При этом шизофренизированный обыватель, особенно, если он верующий, считает себя сотворённым по образу и подобию божьему. Только вот бог не спрашивал у государства дозволения, чтобы творить насилие. Фараон не выписывал ему ордер на десять казней египетских, а цари Содома и Гоморры не выдавали ему лицензию на дождь из огненной серы. Родители не предъявляли нотариально заверенную справку, разрешающую медведям растерзать их детей… Так почему же божьи образа и подобия не следуют примеру своего творца?
Свободный от любых устоявшихся общественных повадок, Шалый-хищник без труда подмечает их в других, считывает любой психотип. Благодаря этому, его трудно застать врасплох. Безупречный хищник не даёт жертве ни единого шанса уцелеть и победить в борьбе, как бы сильно ей этого ни хотелось.
Многочисленные страхи рафинированного обывателя в какой-то степени проистекают из материалистических и религиозных представлений о вселенной. Мысль о том, что добрый боженька всем на свете управляет, как и мысль о том, что вокруг нас всего лишь пространство, наполненное веществом и энергией, не объясняет факта хищнической сущности вселенной. У обывателя это просто не укладывается в голове. Это кажется ему слишком ужасным, чтобы быть правдой. Обывателю проще поверить в инопланетян, в плоскую Землю или в доброго боженьку, который всех спасёт и всем воздаст. Однако бегут века и тысячелетия, а боженька заботится почему-то лишь о паразитах, неуклонно укрепляя их власть, и никому ни за что не воздаёт.
На самом деле, хищническая сущность вселенной не делает её плохой. Она не плохая и не хорошая, не добрая и не злая, не тёмная и не светлая. Она безлика, бесстрастна и беспристрастна. Она просто есть. И если в ней всё же присутствует некий боженька-творец, значит он точно такой же - безликий, бесстрастный и беспристрастный, глухой и слепой ко всем свечкам, молитвам и стояниям на четвереньках. Не потому что гневлив, а потому что для него это ровным счётом ничего не значит.
Будучи хищником, вселенная тоже честна. Она собирает со всех форм жизни щедрую жатву (одни динозавры чего стоят!), но при этом вовсе не сердится и не стремится никого замучить. Дело в том, что с нашей смертью к ней отходит наше обогащённое при жизни сознание и через это вселенная осознаёт саму себя. Она не запрещает нам бороться, человеческие лень и тупизна справляются сами. Вселенная предоставляет нам свободу и не её вина, что распоряжаемся мы этим даром не ахти как.
Виталик воспринимает вселенную как своего творца, а себя - её образом и подобием. Вселенная - это единственное, что реально, в отличие от выдуманных обывательских «небожителей», которые учат чему угодно, кроме того, что действительно нужно знать и уметь. Под сенью этих «небожителей», целиком списанных с человека, древние паразиты обманом превратили человечество в покорное стадо и вывихнули ему мозги набекрень… Да, налицо случайное историческое недоразумение, его нетрудно исправить. Просто вставь мозги на место, приложи усилие… Вот только нынешний обыватель в основной своей массе на такое не способен. Внутренние оковы в его сознании слишком крепки. Потому-то обыватель и не особо интересен Шалому, даже такой привлекательный, как Даша Гречушникова. Если б не фетиш, Виталик даже не взглянул бы на секретаршу.
Непросто быть честным в мире тотальной и всеобъемлющей лжи. Впрочем, хищник не боится трудностей. Кто сказал, что всегда и везде должно быть легко? Легче - не значит интереснее. Именно трудности закаляют волю и оттачивают навыки. Обыватель, зомбируемый пропагандой, настолько привык обманываться и обманывать других, что ещё и по этой причине боится перерождаться в вольного хищника. Ведь тогда придётся быть честным. Того, кто видит тебя насквозь, не обманешь. Другому хищнику при встрече не пустишь пыль в глаза, он будет оценивать тебя не по напускному имиджу, а по реальным качествам. Если ты пуст и никчёмен, тогда и отношение к тебе будет соответственным и участь твоя не завидной…
Нахлынувшее творческое вдохновение заставляет меня забыть о времени. Я смотрю на часы - писанина как языком слизала почти три часа моей жизни. Дождь за окном уже не барабанит, а мелко моросит. Из кухни аппетитно тянет тушёным мясом. В животе урчит от голода… Творческая работа никогда не была столь плодотворной, а если и была, я этого не помню.
Сисирина тоже выглядит усталой и довольной. Мультиварка явно пришлась ей по душе. Непосредственная девушка без спроса отбирает у меня ноутбук.
- Еда готова. Мой руки.
Стряпня в мультиварке получилась на удивление вкусной. Пока я жадно набиваю желудок, Сисирина неспешно управляется с едой и одновременно читает черновик.
- Твой Виталик не просто маньячила, он настоящий социальный бунтарь. Декстер таким не был… Но Декстер всё равно круче!
- Он не бунтарь, а скорее ультранонконформист, - возражаю я на её замечание. - Альфа и омега Декстера - это кодекс Гарри. Виталик же сам формирует себе поведенческую и мировоззренческую модель. Не думал, что так получится, но мой персонаж намного круче Декстера. Хотя изначально этого не планировалось…
Сисирина пытается пошутить:
- А ты точно всё это выдумал? Или просто перенёс в книгу самого себя?
Она как-то странно на меня смотрит и добавляет:
- Иногда ты меня пугаешь.
Я натужно улыбаюсь и стараюсь, чтобы мои слова звучали как можно убедительнее:
- Да ты чего, я совершенно безобиден. Самый последний человек в мире, которого тебе стоит опасаться.
- Стрёмный маньячила, положивший на меня глаз и наметивший в жертву, утверждал бы то же самое, - говорит Сисирина.
Я двигаюсь к ней, запускаю руку под футболку и нащупываю тяжёлую грудь.
- Не только глаз, но и ладонь тоже положил… э-э… кое-куда…
- Можно было не уточнять, - жарко шепчет Сисирина.
Мы переходим к любовным ласкам прямо на кухне - сначала на жёстких и неудобных табуретках от ИКЕА, потом на столе, на подоконнике и в конце концов перемещаемся в постель…
Когда же наконец мы выпускаем друг друга из объятий, мокрые и опустошённые, меня вдруг охватывают прежние страхи и сомнения. А вдруг Сисирина права и внутри меня действительно обретаются две личности? Откуда у меня эти страхи, я не понимаю. Наверно из-за провалов в памяти. Но что, если я прав? Откуда мне знать наверняка, если я многого о себе не помню?..
Вслед за этим возвращаются и сомнения насчёт таблеток. Действительно ли я принимаю их, чтобы абстрагироваться от жизненного дерьма или же моя психопатически раздвоенная личность заглушает с их помощью компрометирующие воспоминания, чтобы я на людях случайно себя не выдал?
Как-то уж очень складно получилось у меня расписать философию психопата. Я-то грешу на вдохновение, а вдруг Сисирина права и я просто выложил то, что хранится в подсознании, не проявляясь зримо? Выдумка это или правда? Хороший вопрос. Концепция хищнической природы вселенной многое объясняет не только в жизни Виталика Шалевича, но и в моей собственной. Никаких противоречий нет. Разве искусственный симулякр Мета-игры не может быть хищником?..
Сисирина уединяется в душе. Я открываю окно, чтобы подышать свежим воздухом, и заодно звоню Братку и Куратору, о которых едва не забыл. Выслушиваю в свой адрес поток замечаний и неприятных намёков и снова вешаю лапшу на уши. Сколько ещё так будет продолжаться, я не знаю…
Отсутствие воспоминаний о сегодняшнем дне я расцениваю как отсутствие жизненного дерьма. Странное затишье в сюжете Мета-игры мне не нравится. Мне кажется, будто грядёт нечто особенно неприятное. С чем оно будет связано - вдруг с Сисириной? То ли закончилось действие утренней таблетки, то ли я размяк после вкусного обеда и секса, но я начинаю опасаться за наши с Сисириной отношения. Неважно, нэпс она или нет, мне не хочется с ней расставаться, не хочется её терять.
Вероятно, это звучит дико. Тяга к нэпсу? Хотя в двадцать первом веке чего только не бывает. Есть же упоротый японец, сочетавшийся браком с виртуальным поп-идолом Хацунэ Мику… Чем я хуже? Безумные времена порождают безумные идеи…
Я возвращаюсь в постель к сисястой подруге и спрашиваю её мнение:
- Скажи честно, ты не из жалости меня приютила? В смысле, я же не подкаченный красавчик, кубиков на животе у меня нет и особыми талантами похвастаться не могу. Так почему ты со мной? Я действительно тебе нужен такой, какой я есть?
Сисирина пребывает в благодушном настроении, поэтому не острит и не ёрничает.
- Я тебе раньше не говорила, Сэм, но я сторонница бодипозитива. А что такое бодипозитив? Понятие красоты и привлекательности поменялось и расширилось. Более не считается уродливым и невзрачным то, что считалось раньше. Все красивы, все привлекательны - если ощущают себя таковыми. Любите и принимайте меня такой, какая я есть - вот современная эстетика, вот современная норма. Но разве это должно касаться только меня? Тогда это уже не гендерное равноправие, а голимый мудацкий эгоизм. Я, значит, буду рыхлой и бесформенной клушей, а мой парень обязательно должен быть подкаченным красавчиком с кубиками на животе?
Лучшего и более содержательного ответа мне не нужно. Я впечатываю в белоснежное бедро моей подруги смачный поцелуй и прячу лицо в её безумно соблазнительных сисяндрах.
- Никакая ты не клуша и тем более не бесформенная, - счастливо мычу я в ложбинку. - Формы у тебя - просто отпад!
Сисирина смеётся и гладит меня по голове, как котёнка.
- Один раз уже говорила и снова повторю: держись увереннее, Сэм. Было бы скучно, если б ты оказался слишком приторно-правильным. Некоторая, вполне умеренная толика шизанутости добавляет тебе шарма и привносит в наши отношения остроту и пикантность…
о) Ночные видения - 3
В ночь со среды на четверг мне снится, будто бы я сижу за стареньким ноутбуком Сисирины (чтобы меня труднее было отследить) и читерствую - в режиме реального времени взламываю Мета-игру и переписываю свои характеристики. На мониторе странный гибрид интерфейса старой хакерской программы Nmap, предназначенной для сканирования портов удалённого компьютера (Тринити в «Матрице» пользовалась таким софтом, когда взламывала компьютер энергосети) и интерфейса программы Artmoney.
Я нахожусь на кухне, чтобы не беспокоить подругу. Сисирина возлежит в комнате на вычурном антикварном диване с резными подлокотниками из красного дерева и читает пухлую рукопись, отпечатанную на принтере розовым шрифтом CourierNew, размера 16. Такой же розовый шрифт, только размера 36, на титульном листе гласит: «Время перерождения (черновик)».
Розовый цвет повсеместно присутствует в интерьере, придавая ему карамельно-мармеладно-зефирный вид. У Сисирины розовый ноутбук, розовая обивка дивана, розовые пуфики, розовые обои, розовые тапки, розовый книжный стеллаж, розовые кресла, розовое трюмо, розовый шкафчик, розовый пеньюар и коленки с пятками тоже розовые, как и соски, просвечивающие сквозь полупрозрачное бельё… Квартира и её хозяйка выглядят так, будто перенеслись прямиком из Барбиленда. Или так, словно Сисирину заколдовала фея пряничного домика и превратила в девочку, упорно не желающую взрослеть. Для полноты картины не хватает только болоньеза или йоркширского терьера с розовым ошейником…
Внезапно кто-то из соседей - в панельном доме невозможно понять наверняка - начинает издавать громогласные стоны, переходящие то в завывания, то в истошные крики. Или кого-то пытают до смерти, или где-то в страшных мучениях умирает онкологический больной, которому не помогают никакие лекарства, или любвеобильный жеребец рьяно жарит бабу и та испытывает невыносимое удовольствие.
Некоторое время мы ждём, когда эта какофония наконец прекратится, но она и не думает стихать. В конце концов у Сисирины лопается терпение.
- Ну сейчас я им задам!
Она вскакивает с дивана, отпихивает ногой тапки и решительно топает босиком на балкон… Квартира в моём сне не похожа на собачью конуру, она намного просторнее и больше напоминает мою прошлую однушку, где окончила свои дни Марчелла. Здесь есть балкон, изначально застеклённый, как в большинстве современных многоэтажек. Летом все окна, разумеется, открыты настежь.
Я выглядываю из кухни, не понимая, что Сисирина собирается делать, а она держится за оконную раму, взбирается на балконный бортик и оттуда лезет, как заправский ниндзя, куда-то наверх. За что она там снаружи цепляется, не совсем ясно.
- Стой, вернись, не делай этого! - в ужасе кричу я, выбегая на балкон, и зачем-то добавляю: - Ты намного красивее и соблазнительнее Марчеллы! Не подвергай себя опасности, не рискуй собой!
Больше, чем поступком Сисирины, я потрясён своей реакцией на него. Не сразу до меня доходит, что подруга фактически полезла полуголой и если кто-нибудь с улицы обратит на неё внимание (а на человека, карабкающегося по стене дома, сложно не обратить внимания), то узрит ничем не прикрытую девичью промежность, лицезреть которую имею право я один… То, что девушка может сорваться, упасть и разбиться, меня не тревожит - всем же известно, что во сне люди не разбиваются, падая с огромной высоты.
Я высовываюсь наружу, однако, Сисирины наверху нигде нет. Она уже влезла в чью-то квартиру и я не знаю, в какую именно. Окна открыты у всех. Так что Сисирина может быть где угодно, в любой из квартир - не обязательно в той, что над нами. Она могла влезть к соседям правее или левее. Что же мне теперь - бегать и звонить в каждую дверь?
Моё беспокойство усиливается. Я жду, когда из какого-нибудь окна послышится ругань и я по голосу смогу определить местонахождение Сисирины. Вот только, по закону Сэма, царит гробовая тишина. Ужасные вопли стихли и весь дом словно вымер.
Меня одолевают разные нехорошие мысли. Ладно, если в чужой квартире лежачий больной. А если там любовная оргия? И Сисирина сейчас наедине с жеребцом, почти голая…
Преисполненный решимости, я лезу вслед за подругой. Дурацкий поступок, но во сне такие не редкость. Я встаю на бортик и невольно смотрю вниз, чего, как известно, нельзя делать ни во сне, ни наяву, потому что голова может закружиться и ты непременно сорвёшься. Во сне Сисирина почему-то живёт в гигантском небоскрёбе, как в Москва-сити, на чёрте каком этаже, не ниже пятидесятого, откуда люди и машины кажутся игрушечными.
Как и следовало ожидать, на меня накатывает приступ головокружения, я теряю равновесие и лечу вниз. В ушах свистит ветер и мошонка съёживается от ускорения. Лечу я вниз спиной и потому вижу, как где-то наверху с чьего-то балкона выглядывает Сисирина, смотрит мне вслед и что-то кричит, но я уже далеко, слов не разобрать. Ветер треплет её волосы, мне не видно выражения её лица. Вопит ли она от ужаса, выкрикивая моё имя? Зовёт ли на помощь? Неизвестность напрягает больше, чем, собственно, падение. Я злюсь на себя и на свою неуклюжесть, ведь теперь я уже не смогу вмешаться, если жеребец начнёт распускать руки и приставать к моей любимой…
Падаю я долго, вопреки всем законам физики, которые никогда не работают во сне. Чем ближе земля, тем ближе сердце подкатывает к горлу, как будто хочет вырваться наружу и устремиться ввысь - к той, которая потеряна навсегда…
Обычно в подобных сюжетах сон обрывается одновременно с падением на землю. Я просыпаюсь, лежу, прокручиваю в уме увиденное и гадаю, можно ли считать сны подсказками Мета-игры или нет. Кто-то, не помню уже кто, когда-то пытался меня убедить в надёжности вещих снов, но я не поверил. А сейчас я уже не знаю, что и думать. Сон откровенно предрекает нам с Сисириной разлуку, причём навсегда.
Трудно не заметить, что даже во сне Сисирина фигурирует, как моя любимая девушка. Вот до каких извращённых мыслей может довести нормального человека сожительство с искусственно смоделированной куклой… Любимый нэпс!
Хоть в дурку ложись…
Разбуженная Сисирина прижимается ко мне, закидывает на меня ногу, сонно мурчит и почти сразу же возвращается в объятия Морфея, а я - следом за ней…
Время перерождения - часть3
© Copyright: Эдуард Дроссель, 2025
Свидетельство о публикации №225101800945
Свидетельство о публикации №225101800945
Рецензии