2. Берега Остановись мгновение

«Невская академия-берега»
Вячеслав Скиба
2.Остановись мгновенье….
 Наступила осень 1974 года. Прошёл уже год после поступления Била в «Финансово-Экономический институт». Поступил он туда после чемпионата мира в Англии, довольно легко. Он и его приятель, загребной команды, «Алексей-Кирюха», поступали туда на льготных условиях.  Они еле успели под самый конец вступительных экзаменов прилететь из Англии с чемпионата, где они  заняли третье - бронзовое место. В их поступлении была заинтересована спортивная кафедра института, да и сам институт, в общем, то же. Поэтому Билу бумаги из Кораблестроительного института, с просьбой о переводе не понадобились. Ему всё равно пришлось бы идти на первый курс, поэтому он решил просто за кампанию сдать вступительные вместе с Кирюхой.
  И вот уже прошёл год, они уже были на втором курсе. Если Кирюхе приходилось туговато в учёбе, он был откровенный гуманитарий, и далёк от математики, статистики.  Билу-Вячеславу всё это давалось довольно легко, сказывалось и то, что он уже успел отучиться почти два курса в «Кораблестроительном институте» на факультете ядерной физики, и то, что он закончил, физико-математическую школу. В общем, посещали занятия они на первом курсе месяца два-три не больше. Всё остальное время они были на сборах, и на соревнованиях.   Как будто они выступали за студенческий клуб «Буревестник». Впрочем, об этом они узнали случайно из беседы с деканом факультета физкультуры института. А сами были убеждены что так и продолжали выступать за свой гребной клуб «Знамя», и сборную страны. Впрочем, на всех сборах они были как члены сборной СССР, да и сами сборы были сборы команды страны, а не клубные. То, что теперь они числились в «Буревестнике» для них, ничего не значило и в судьбе ничего не поменяло.  Они просто гребли в четвёрке без рулевого в составе сборной СССР. Остальное это была, игра бюрократической машины, которая решала, кто и где должен был числиться, и приносить в зачёт очки и баллы той или иной организации. На их результаты и судьбу это особо ни как не влияло. Вячеслав с Кирюхой стали более самостоятельными за этот год.  Во-первых, кроме спортивной стипендии, которую они получали уже почти два года, им ещё стали платить и студенческую стипендию в 30 рублей. Это конечно не спортивная в 180 руб. но всё-таки хорошая добавка, на которую уже семья, то есть родители не претендовали. И в полном объеме доставалась им, естественно на разные развлечения и увлечения, без согласования с предками. Правда покупать в магазинах особо было не чего, разве что в «Апражке» и в «Галерее» с рук у спекулянтов или фарцовщиков.  Других мест, где можно было бы купить новые импортные вещи, в городе не было. Вернее такие места были, это магазины «Берёзки»,  там можно было купить любые товары, но только на «бонны», которые выдавались (зарабатывались) моряками, и другими кто работал за границей. Туда большинству вход был «заказан»-закрыт. Там могли и документы проверить для подтверждения происхождения «бонов». И у всего города путь к модным импортным вещам лежал только через «Апражку» или «Галерею», или через знакомых фарцовщиков и спекулянтов, или если у знакомые кто ездил за границу. Но таких  то же было мало, а интересующихся много. Они и сами бывали за границей на соревнованиях, плюс у Вячеслава были родственники в Польше. Поэтому это их мало  интересовало. Они больше ходили по художественным выставкам, правда, это больше интересовало Лёху, а Вячеслав ходил  из солидарности, но не без интереса. Они привыкли спорить после посещения каждой новой выставки. Выставки, как правило, тянулись месяца по три четыре. Они старались попасть на них в первые дни, когда на них присутствовали и сами художники и, как правило, много людей из богемы города. Правда конечно если выставка имела успех. Помимо того что можно было посмотреть саму выставку и познакомиться с выставляющимися художниками, но и при случае познакомиться с кем ни будь из городской богемы, если повезет конечно. Тем более что им это часто удавалось, стоило лишь им представиться, что они чемпионы СССР и призёры мира и члены сборной. Это всегда подкупало, тех с кем они хотели познакомиться, и как бы ставило их на один уровень с людьми из городской богемы.   Они уже не выглядели простыми молодыми просителями автографов, а как бы были из их круга, и имели законное право на свободное общение с ними. Правда долгое общение не получалось, всё таки выставка, да и другие то же хотели пообщаться с известными в городе людьми. Но они уже становились их знакомыми, к которым можно было уже обратиться как к старым знакомым.
   В этом году в начале октября, в выставочном манеже на стрелке Васильевского острова впервые в Ленинграде была широко организована выставка художника Ильи Глазунова. Он был один из тех художников, чью выставку уничтожил бульдозерами Никита Хрущев в 60-е годы в Москве. Он уже долгое время был на слуху, своими картинами, пропитанными русским патриотизмом и историческими образами Руси. Тем более что сам он был из  Ленинграда, блокадник, но переехал жить в Москву. Правда, было много спорных моментов в его картинах, так как там было изображено много известных людей, принадлежность которых к действиям в картинах вызывало много разногласий. Особенно то, что это очень раздражало партийные власти. Что естественно вызывало у большинства повышенное любопытство и интерес,  даже если и не было общего одобрения. Тем более что его манера письма была, если не близка но, несомненно, напоминала манеру письма иконописи. Яркие полотна с чётко выписанными очертаниями их контуров и границ цветов, теней и света.                Перед каждой картиной посетители стояли подолгу. Сначала просто пытаясь разглядеть, и запомнить все персонажи и сам сюжет картины, а потом, пытаясь понять суть замысла картины и поймать мысль художника. Поэтому наверно первые дни на выставку было попасть просто не возможно, потому что очередь на выставку начинали занимать ещё до шести утра, то есть, как только начинал ходить общественный транспорт. Большинство, зайдя на выставку, проводили на ней не менее половины выставочного времени дня, медленно переходя от картины к картине, попутно горячо обсуждая увиденное с рядом стоящими посетителями. Всё это резко снижало проходимость выставки. Было не важно, знакомые или нет, всех интересовала сама тема обсуждения и возможность прилюдно высказать собственное мнение. Темы картин живо и глубоко задевали практически всех, не зависимо  нравиться или отвергается, все оживлённо обсуждали и высказывали свои мысли. Это не были молчаливые экскурсанты как в музеях, чувствовалось, что всех волновало искусство этого художника, точнее даже, то, что и кто и как изображался на картинах, задевало за какие то глубинные струны. В выставочном зале растекались мощные волны гула голосов.  Периодически у той или иной картины голоса повышались, выделяясь из общего хора, в нарастающем напряжении спора наиболее разгоряченных посетителей.  Было что то новое в этих картинах, они изображали то, чего не было раньше в картинах «социалистического реализма», как тогда говорили. Изображались не рабочие и не колхозники, строители коммунизма. Изображалась Русь в её исторических ипостасях, с историческими персонажами. В некоторой статичности картин ощущалась динамика движения и мысли, они переоценивали или точнее давали мотивы,  для переоценки и нового взгляда на прошлое и настоящее, показывая неразрывность связи прошлого, настоящего и будущего Руси, это и подкупало большинство посетителей далёких от живописи. А таких на выставку попадало больше половины, из-за поднятого ажиотажа и слухов,  по большей части домыслов, о выставке и художнике. СМИ ограничилось только разовыми анонсами об открытие выставки, всё остальное довершалось невероятными слухами, рябью и волнами, растекавшимися по городу.
      Вячеславу и Лёхе повезло, они попали на выставку во вторую субботу прохождения выставки. Глазунов присутствовал на выставке именно по субботам, поэтому они, пропустив все занятия, с утра отстояв очередь, в 11-00 попали на выставку. Быстро осмотрев выставку не задерживаясь у картин, подошли к Глазунову стоящему на верхнем ярусе выставки, и с кем-то оживленно беседуя. Собеседник Глазунова оказался их знакомый художник, с которым Лёха хорошо был знаком по другим выставкам. Они поздоровались со своим знакомым, который не преминул их представить Глазунову, как подрастающую передовую молодежь, и они включились в общий разговор. Тема была стандартной, лёгкое обсуждение застойности мышления партийных властей, и их боязнь в организации проведения таких выставок. Глазунов говорил, что он не против Русси, как пытаются представить его деятельность, он за власть в России, но он против засилья партийных. Он так и говорил не коммунистов, а партийных, подчёркивая любых «партийных». Собственно больше о чём-то поговорить не удалось, потому что через минут десять Глазунов сказал, что он должен позвонить и ушел к телефону в подсобку. Тогда мобильников не было. Собственно о живописи, о чём хотел поговорить Лёха, не удалось. Да и знакомство, в общем, получилось скомканным и продолжения к их сожалению не получило. Глазунов после разговора по телефону извинился и попрощавшись уехал на встречу с кем-то из исполкома.
       Вячеслав с Лёхой, когда они были в городе, а не на сборах, обычно после занятий в институте прогуливались по центру города в районе Невского проспекта, разглядывая афиши, где что будет проходить новенького и интересного. Они всё-таки, как тогда их оценивали, были из золотой молодёжи. Им только было по двадцати лет, а они уже имели свой честный доход и спортивные достижения, и мировые регалии, что очень ценилось в 70-е годы двадцатого столетия. Они уже успели познакомиться со всеми льготными студентами (дети известных родителей) института и местными заводилами. В каждом институте всегда образовалась группа наиболее активных студентов, которые плотно общались между собой, невзирая на курс. Их объединяли не то что бы общие интересы, а то, что в основном это были льготники, дети известных родителей устроивших своих чад в институт по блату или протекции, так же спортсмены с регалиями, как они сами, и просто умные и весёлые ребята, которым всегда балагурить было естественно, а жить интересно. В основном они все учились в среднем хорошо, учёба для них была не цель, а только средство достижения цели. И в первую очередь это понимание объединяло их. Они не боялись учёбы как таковой, и не стремились за оценками, им было важно получить знания, а не высоту оценки, научиться и понимать то, что им преподают.
     Точка сбора этой вроде разношёрстной и разновозрастной компании был недавно открывшийся модный  пивной ресторан и бар «ВИСЛА», располагавшийся недалеко от «Финека». Ресторан работал с 11-00 до 24-00, что было вполне удобно для студентов, у которых образовывались свободные пары, где они их и пережидали до следующей пары. Днём они обычно пиво не пили, а довольствовались хорошим крепким кофе. Который здесь варили отменно, кофе был натуральным, который мололи при тебе. Что в то время было редкостью. Хороший натуральный кофе в Ленинграде варили или в очень престижных дорогих ресторанах, или ещё только в ресторанах и гостиницах «Интуриста». А в «Висле» давали не только хорошее пиво (читай не разбавленное)  и хороших марок, которые в городе редко где можно было выпить, типа «Портера» или «Невское двойное золотое», но и варили прекрасный кофе, коим и наслаждались ожидавшие свою пару студенты рядом находящихся институтов. Это две три остановки на метро или минут пятнадцать на наземном транспорте. В этот круг попадало много старых  институтов. Пиво начинали пить не раньше двух часов, когда уже точно в институты на занятия, уже идти было бессмысленно, ввиду окончания дневных занятий. Ресторанный персонал уже знал всех нас по именам или кличкам, чётко выделяя наших заводил. «Билл он же Вячеслав» с Лёхой-Кирюхой бывали там не часто, но регулярно, встречаясь с нужными им ребятами, или заходили просто побалагурить в интересной компании. Но в основном они старались попасть в какие-нибудь интересные места в городе, куда не могли попасть простые граждане. Это могли быть и музеи, куда они проходили по приглашению своих новых знакомых, через служебные проходы, так же они практиковали заходы в театры, академию художеств, и другие прочие места, куда только могли попасть. Это было что- то вроде хобби, попадать в интересные места по проходам  не для всех, и встречаться с интересными и известными в городе людьми. Они, таким образом, встречались и с известными художниками, журналистами, писателями, актёрами, попадали на встречи и с высокими известными чиновниками. Сам круг общения им в этом помогал.                С журналистом и комментатором Набутовым их познакомил его сын Кирилл, который греб с ними в одном клубе. И так зацепившись за несколько знакомых, они расширили свой круг знакомств до огромного размера, при этом  более чем к одной, двум встречам  со знаменитостями  они не стремились. Смысла в этом не было, это было больше похоже на хобби, для хвастовства перед соплеменниками по институту и клубу. Чаще всего они встречались, больше с людьми искусства, и со многими артистами, такими как Кирилл Лавров, Олег Басилашвили, познакомились и с писателем Даниилом Гранином, многими журналистами, фамилии, которых тогда были на слуху, ну и конечно знали многих именитых спортсменов города. Но это всё они делали, не напрягаясь и не зацикливаясь на известных фамилиях. Их больше интересовало то, что происходило в закрытых для широкой публики помещениях, и кто там обитал и о чем там шли разговоры. Они умудрялись попадать на репетиции балерин в Кировском театре, прогон спектаклей в театральных училищах, и многие другие места, куда просто так чужих не пускали. В основном, конечно, это были объекты, связанные с искусством, где что то происходило. Им было скучновато, не хватало действий. После окончания активных спортивных выступлений они просто не понимали, куда девать ту энергию, которая била у них через край. Они не пили, не курили, и не хулиганили, просто потому что их это не интересовало и не привлекало, поэтому наверно и выбрали такие развлечения, где требовался и ум и сноровка. Они всегда пытались осмыслить увиденное, и всё обсуждали, пытаясь представить себя на том или ином месте, в зависимости от того куда они попадали. Прежде всего, они были умными, и вдумчивыми ребятами,  стремящимися к чему-то большому, яркому и хорошему. Вячеславу  это было просто интересно, а вот Леха всё пытался представить себя художником и ценителем изобразительного искусства. Его фишка была в том, что он это рассматривал только как чувственное восприятие, отказываясь рассматривать  всё в детальном рассмотрении произведения, типа ракурсов, мазков, передачи света и тени, он просто говорил, что так он ощущает и чувствует картину и всё, а остальное дело техники и к искусству отношение не имеет. Они просто пытались понять сами себя, кто они и что им хочется.
             На фоне всех этих приключений, Билл как-то случайно взял отцовский фотоаппарат, дешёвую «Смену-2». С этого момента у них началось увлечение художественной фотографии. По другому, Лёха мыслить уже не мог. Они пытались поймать в кадр свое видение мира и зафиксировать его на снимке. Энергия творчества хлестала  в них  через край.  Здесь их пристрастия впервые разделились. Если Лёха предпочитал снимать природу за городом, пытаясь поймать композицию и хоть какой то смысл кадра, то Билл предпочитал снимать в городе, здания памятники в необычном виде, так сказать пытался увидеть обыденные вещи с неожиданной стороны. Делали они сьемки за городом вместе по простой причине, фотоаппарат был только один, купить второй у них в голову не пришло, хотя деньги  были. Леха жил в Сестрорецке, поэтому большинство съёмок на природе  они проводили вместе, а вот в городе Бил в основном снимал один без Лёхи. Он бродил по городу, по центру в старых кварталах. Благо ездить ему ни куда не надо было. Он жил в центре на углу Баскова переулка и улицы Восстания, бывшей Знаменской. Название переулка не менялось, его назвали так в честь знаменитого ещё до революционного адвоката, который защищал демократов, то есть и революционеров. Поэтому старое название переулка и сохранилось. Билу нравился  город. Как то он увидел, какой то документальный фильм, где город был снят без людей рано утром, и ему захотелось увидеть такой город своими глазами. И однажды он просто не стал ложиться спать, а дождался раннего утра, ещё не было 4-х часов, вышел на улицу. Он не узнал свой город и свои улицы, где родился и вырос. Пустые от людей и транспорта улицы и осязаемая тишина. Город превратился в огромные исторические декорации улиц и проспектов, где, когда то происходили описанные в книгах литературные события и исторические события мирового масштаба. Так искренне увлёкшись, он не заметно для себя дошёл до Дворцовой площади. Он шел по улицам и проспектам, а память сама подсказывала, где и какие события происходили. Исторические и литературные сцены по месту возникали сами, он даже не пытался, что то вспоминать, они приходили сами, образно и ярко. Он просто шёл по своему городу и видел его совсем по-другому. История и литература принимали для него реальные очертания, он просто купался в этих видах проспектов улиц и переулков, получая неимоверно положительные и тёплые эмоции. Он здесь живет, он всё это видит каждый день, он причастен ко всему этому наследию. Билл бродя, в то утро по городу забыл даже про фотоаппарат, который висел у него на плече, и не сделал ни одного снимка. Его захлестнула волна нового ощущения города, нового его восприятия со связью с историей и литературой. Он почувствовал это, каким то неощутимым образом, не головой и мыслью, и не телом, а какими-то фибрами своего естества. У него сами возникали образы литературных героев классиков, или исторических событий, и придумывать ни чего не надо было, всё возникало само собой. По набережной этого канала проезжал царь Александр и его тут убили, здесь ходил Пушкин, а тут жила процентниша. Там за поворотом жил бедный асессор, а за другим поворотом вдруг появились образы повести Маскарад. А вот в этом замке убили Павла.  На Марсовом поле, у него ни каких ассоциаций не возникло, он просто сел на скамейку немного отдохнуть, и улыбаясь полной грудь вобрал в себя свежесть утра и с чувством выдохнул. Вот чёрт, бывает же такое, подумал он.  И во сне не присниться, кому расскажешь, наверное, не поверят, думал он про себя. Так Билл прошёл весь центр, блуждая по улицам, пока не поехали первые автобусы, и он, очнувшись от образов,  сел на первый и пустой автобус и поехал домой спать, благо завтра было воскресенье.
       Билл рассказал Лехе про эту свою прогулку не сразу, а где то через пару недель, когда острые первые ощущения прошли, и он повторил такую прогулку по городу ещё раз. Всё это восприятие города, которое он ощутил, повторилось, не так ярко как первый раз, но оно возникло опять, и это очень обрадовало Вячеслава. Он радовался этому как ребёнок. Он же думал про себя, что он, какой-то бесчувственный, и соображает только головой, и придумывает все свои чувства сам себе в голове. А тут они пришли помимо его воли в совершенно вроде бы спокойном состоянии. И эти образы, которые возникали сами по себе, лишь взгляд цеплялся за знакомые контуры, какого ни будь здания. Он и в спорах с Лехой по любому поводу, сначала пытался оценить нравится ему это или нет. В основном он был равнодушен, его только возбуждал сам спор и логика, которую он и пытался доказать собеседнику. А тут лавина чувств и образов, которые он не контролировал. Это его и обрадовало и огорчало. Почему, вот главный вопрос, на который он не мог найти ответа. Это его и огорчало. Он не мог понять, почему всё это случилось только сейчас. Даже на соревнованиях, и на чемпионатах мира у него не возникали такие сильные чувства. Он радовался как все, но не больше, не захлебывался в эмоциях как многие другие, не понимая, что собственно произошло такого.  Они просто сделали то, что делали всегда, просто старались грести как можно лучше и слаженней, и у них это получалось лучше других. Да было напряжение на тренировках, усталость и боль в мышцах, не хотелось бегать, штангу тягать то же не хотелось, он просто делал всё как все, не хотелось отставать, и получалось всё у него лучше. Эмоции то же были, но это эмоции, не чувства. Он, почему то резко разделял чувства и эмоции. И поэтому, даже проявляя, какие то эмоции он был чувственно совершенно спокоен, даже можно сказать он оценивал себя как спокойного, чуть ли не равнодушного человека. Он мог удивляться увиденному, спорить о чём то и быть совершенно спокойным внутри. В каких либо критических ситуациях, на воде или на суше у него возникало ощущение, что он всё это видит со стороны, и опасности нет, но определённые действия по логике, необходимо сделать, что бы ни пострадали люди, да и он сам. Поэтому он выглядел всегда в этих ситуациях собранным и хладнокровным, его слушались и выполняли его команды. У него возникало ощущение, как будто он уже знал, что может произойти дальше.  Какие тут чувства, если уже знаешь, что произойдёт, переживать то уже нечего, всё уже известно,  надо действовать.
       Рассказав Лехе о своей прогулке, он очень удивился его реакции. Леха просто ему не поверил, как показалось сначала. Леха сказал, что всё это ерунда и Билл всё это просто придумал или ему всё это приснилось. В дальнейшем споре, в котором Леха принял категоричную сторону, что всё это не может быть, а можно только пытаться себе представить. Вячеслав ему пытался доказать что такие ощущения вполне реальны, и если Лёхе не довелось их ещё испытать то это не значит что их нет. Леха категорично стоял на своем, он вообще как потом пытался вспомнить Вячеслав, встал на позиции эгоистичного циника. Как потом понял Вячеслав, Леха всегда  скрывал своё отношение за пустыми многозначительными рассуждениями, о чём либо. Мол, он то знает, чего ради всё это. И тут он вдруг понял, что Леха просто завидует, тому, что у него таких ощущений нет, и никогда не было. Да и возникали ли они у него. Это был вопрос, на который Вячеслав давал ответ, что вряд ли они  могли быть у Лёхи. Слишком он резко переходил от образа приятного в общении человека, к цинику в откровенных суждениях и оценках кого либо, или чего либо, без всякой жалости, или точнее в отсутствии человечности. Сквозь его слова чувствовалось пренебрежение. Откуда это появилось, у Лехи, Вячеслав не мог понять.  Только одно после этого спора понял Вячеслав, что Леха с ним абсолютно не откровенен, и скрывает свои истинные эмоции и суждения. Он казалось, был ещё более бесчувственным. Потом анализируя эти события, Вячеслав пытался списать всё это на воспитание Лехи. Его мать все-таки была прокурором Сестрорецкого района города и пережила там всю блокаду с её ужасами, а отец был главным инженером механического завода. И им по должности не полагались откровенные высказывания, не то время было. Вот он и воспитывался когда делали под знаменем одно, а дома говорили и делали другое, скрывая свои истинные убеждения. Мать то действовала по закону, а не по справедливости. Она сама им рассказывала про те времена, охая как было жалко людей, и осуждала их по закону, зная, что справедливость на их стороне, стороне осуждённых. Видимо, это всё и повлияло на характер Лехи. Казавшийся рубахой парнем он оказался скрытным циником, сам себе на уме, не доверяющий ни кому,  скрывая  это в себе.  Всё это Вячеслав понял  позже, а сейчас этот их спор стал поводом для постепенного  разлада их отношений и дружбы. Слишком уж часто стали они расходиться в своих мнениях и рассуждениях. Видимо Леха почувствовал, что отношение Вячеслава к нему изменилось, и он стал более откровенным и циничным в своих оценках Вячеслава, и по большей степени не заслуженно и пренебрежительно, что естественно чувствовалось обоими. Но Леха видимо уже по другому не мог, а Вячеславу естественно это было не интересно, да и сам образ рубахи парня померк и растворился в его глазах.
    Пока они дружили они проводили много время вместе.  Своих девушек, которые стали их жёнами, они нашли почти одновременно. Правда долго скрывали их существование друг от друга. Команда сохранилась в общении не вся. Они уже практически закончили выступать по разным причинам, четвёрка не сохранилась, потому что Катков дальше не стал их тренировать, он занимался и тренировал только юниоров, и уже набрал новую команду молодых.  Мы же уже давно стали молодыми мужиками. Четвёрка рассыпалась из-за того что Сабо ушел даже не попрощавшись. Он поступил, в какой-то техникум и практически сразу женился, и сказал, что всё ему спорта хватит. Больше с ним, кроме Шуры никто не встречался. Он вообще последнее время был обижен на всю команду. Уж слишком много шуток мы отпускали по поводу его девчонки. Он часто приводил её похвастаться какой он крутой мачо. У него это всегда сидело в нём. Он и пытался качаться в штанге и перед зеркалом всегда подолгу красовался. Ну и естественно шутки мы отпускали в его сторону, и сторону его девчонки особо не церемонясь.  Что конечно ему не нравилось, и он постоянно затевал ссоры с нами. Всё человек выпал из команды, всё больше ощущалось влияние на Сабо его девушки, и в конце концов он ушёл.
     Леха познакомился со своей девушкой на пляже у себя в Сестрорецке. Она была симпатичная блондинка, стройная и загорелая, но со своим крепким характером.
      Вячеслав познакомился со своей будущей женой, в баре «Вислы». Как-то вечером он с Дядей Витей, Лехой и Мамо, гребца из восьмерки ездившими с ними в Англию.  Когда ничего путного придумать было уже нечего, они решили пойти попить пивка. Это был выходной день, и ресторан был заполнен до отказа, но для них как постоянных посетителей двери были открыты, тем более там уже как всегда сидела компания студентов из «Финека». Они, не найдя свободного столика обосновались в баре, где уже была компания молоденьких весёлых девчат. Которые увидев их с восторгом подвинулись и дали им места. Разговор конечно моментально начался на повышенном весёлом тоне, они все друг другу нравились. Девчонки были чуть моложе ребят, и то же студентками. Поэтому тем для разговора было просто море. Начинали об одном говорить и спорить, а заканчивали совершенно другой темой, и переходили на что –то третье.                В общем нормальное студенческое застолье. Громко, весело, сумбурно, бестолково, но жутко интересно. Хохот раздавался не то что на весь бар, на весь ресторан после очередной чьей-то шутки. Хотя никто в суть шуток не вдавался, но хохотали все. Постепенно они разбились на парочки, симпатизировавшими друг другу, ну как обычно. Вот тут и произошла, та судьбоносная встреча и знакомство Вячеслава и Елены. Они каким-то образом оказались за соседним столиком, видимо уже освободившимся. И не замечая уже остальных свих друзей с кем пришли, увлечённо вели беседу. О чём они говорили, не могли вспомнить, и они сами. Это была беседа зарождающихся чувств. Когда не важно о чём, важно видеть, смотреть и просто говорить, любуясь собеседником. По крайней мере потом так думал Вячеслав, вспоминая это неожиданное знакомство. Они конечно обменялись номерами телефонов и договорились о следующей встречи. Так они и познакомились. И уже до конца своих дней никогда не расставались. У них конечно и естественно была долгая и очень разнообразная, насыщенная жизнь со многими событиями. Но это уже совершенно другие истории.