Цифровая жизнь и смерть...

Мир встретил его не криком, а мерцающим экраном. Первым, что увидел маленький Лёва, распахнув свои мутные еще  глазки-бусинки, был не лик матери, склонившийся над ним в усталом блаженстве, не белый потолок роддома, а холодный синий свет, исходящий из прямоугольника в руках у папы. Прямоугольник щёлкал, пищал, и на его поверхности мелькало искажённое подобие самого Лёвы,  красного, сморщенного, плачущего...

— Смотри, какое селфи! Наш первенец! — восторженно прошептал папа, тыкая пальцами в стекло.

Мама слабо улыбнулась, её взгляд был пустым и отрешённым. Она тоже держала в руке телефон, листая ленту, пока акушерка зашивала разрывы.

Так Лёва и вошёл в этот мир — не в объятия матери, а в объектив. Его положили в прозрачную пластиковую коляску-люльку, а на дужку, прямо перед его личиком, укрепили второй телефон, на котором плыли весёлые мультяшные лица и звучали назойливые мелодии. «Для его же  развития», — сказала всем мама.

А мир вокруг и впрямь был каким-то зачумлённым. Воздух в палате был густым и тяжёлым, но не от запахов лекарств и стерильности, а от невидимых волн — Wi-Fi, мобильных сетов, цифрового смога, которым дышали все вокруг.

Медсёстры, проверяя пульс, украдкой листали ленты.

Врач, ставя диагноз, параллельно отвечал в мессенджере.

Даже сама жизнь, её таинство появления на свет, казалось, была лишь поводом для выкладывания контента.

Лёва не знал другого воздуха. Он вдыхал эту чуму уже  с первой секунды. И только, именно поэтому, он с самого начала видел больше, чем все  обычные дети.

Он видел вампиров!

Они были не страшными, с клыками и плащами, а обычными людьми. Но от каждого из них тянулись тонкие, почти невидимые нити к маленьким мерцающим коробочкам в их руках. И через эти нити из людей медленно, но верно утекало что-то важное. Что-то тёплое, светящееся, живое. Их глаза, глядя в экраны, тускнели, становясь плоскими, двухмерными. Их смех звучал,  как запись. Их прикосновения были почти что механическими.

Телефон в его коляске был самым ненасытным вампиром из всех. Он был привязан к Лёве прочнейшей, толстой нитью, которая впивалась прямо в его грудь, в самое сердцебиение его новой, хрупкой жизни. И он постоянно что-то сосал из него, тихо, беззвучно, под весёлую музыку из мультиков.

Детство Лёвы было оцифровано, упаковано в облачные хранилища и разобрано на множественные лайки. Его первая улыбка — тридцать семь гифок. Первый шаг — пятнадцатисекундный ролик в медленном повторе. Первое слово «мама» — голосовое сообщение в семейном чате.

Его мир был ограничен стенками манежа и безграничным миром экрана. Родители, Анна и Максим, были хорошими, современными родителями. Они покупали ему развивающие приложения, интерактивные игрушки, умного робота-няню, который читал ему вечерами сказки и следил за его сном. Они гордились, как ловко их двухлетний сын управляется с планшетом!

Но Лёва был странным ребёнком. Он мог часами сидеть неподвижно, глядя в окно на настоящих, живых птиц, а не на нарисованных. Он трогал кору деревьев, словно пытаясь запомнить её шершавость. И он плакал, когда его сажали перед телевизором — не от каприза, а как- будто от физической боли.

Он всё ещё видел нити. Они опутывали его дом паутиной. Папа, архитектор, почти не отрывался от ноутбука, его нить была толстой и пульсировал  холодным синим светом. Мама, бьюти-блогер, постоянно снимала себя и его, её нить была тонкой, но их было множество, и они постоянно дёргались, требуя новой порции её улыбок, её жизни.

Нить от его собственного планшета стала только толще. Иногда, лёжа в кроватке, Лёва видел, как из его груди, из того места, где было тепло и билось сердце, вытекают крошечные светящиеся капельки,  золотые, как мёд. Они по нити уплывали в ненасытную пасть экрана. А взамен планшет посылал ему что-то другое, холодные, цветные вспышки, которые забивали голову, но не согревали душу.

Однажды, когда ему было около четырёх, он попытался все это  рассказать маме.

— Мам, он меня кусает, — показал он на планшет.

Анна засмеялась:

— Не выдумывай, солнышко! Это же твой друг. Смотри, новый мультик!

Он перестал говорить об этом. Он понял, что взрослые этого не видят. Они были уже зачумлены, их вампиры сидели на них слишком долго и глубоко,  впились  клыками намертво!

Его единственным убежищем стала комната его няни, Галины Петровны, пожилой женщины из совершенно другого времени.

У неё был простой кнопочный телефон, и её нить была едва заметной, тонкой, как самая тонкая паутинка.
В её комнате пахло настоящим чаем и пирогами, а не ароматизаторами «антистресс». Она не включала ему мультики, а читала вслух из толстых книг с пожелтевшими страницами.
И когда она читала, Лёва видел, как в воздухе рождаются образы,  не плоские картинки, а объёмные, живые, пахнущие морем и пылью дорог. Они были сделаны из того же золотого света, который у него высасывал планшет.

Галина Петровна была единственной, кто замечала его странную грусть.

— Ты как будто всё время прислушиваешься к чему-то, Лёвушка, — говорила она, гладя его по голове. — Или присматриваешься!

Он не мог ей ничего объяснить. Он только прижимался к ней, вдыхая её тёплый, живой запах, не замутнённый цифровым вампиром.

Школа стала для Лёвы адом.

Если дома вампиры только питались, то здесь они пировали вовсю!
Каждый одноклассник был привязан к своему устройству. Нити сплетались в густую, удушливую сеть, по которой пульсировали потоки пустой болтовни, злобы, зависти и показной радости...

Лёва среди них был изгоем.
Он не понимал правил их игр.
Он не мог часами обсуждать блогеров, не видел смысла в бесконечных селфи, не понимал, как можно ссориться из-за комментария в сети. Он был «тормозом», «странным», «ботаником». Его постоянно дразнили, над ним все смеялись.

Учителя были тоже не лучше.

Их вампиры были уставшими,и какими то  официальными. Они заливали в детей информацию, как в бездушные сосуды, а сами думали о своих чатах и соцсетях.
Мир литературы, истории, физики,  всё это проходило через призму интерактивных досок и различных глупых тестов, убивая самую суть, всю  магию познания...

Лёва пытался сопротивляться. Он уходил в библиотеку, в старый читальный зал, где пахло бумагой и тишиной.
Там вампиры слабели, их нити истончались.
Там он читал о древних мифах, о духах, о вампирах настоящих, тех, что пьют живую  кровь.
И он понимал, что они были лишь сказочным отражением того, что видел он. Настоящие и сегодняшние  вампиры были куда страшнее,  они пили саму  душу.

Он подружился с девочкой из параллельного класса, Ирой. Она была такой же тихой и не похожей на других. У Иры не было смартфона, только простой, как у Галины Петровны.
Её родители были учёными-биологами и как то умело  ограничивали ей цифровое пространство.
С Ирой Лёва мог молчать, и это молчание было наполнено огромным  смыслом.
Они ходили в парк, кормили уток, и Лёва почти не видел от неё той вампирской нити. Она была… настоящей цельной личностью...

Но однажды всё резко изменилось.

На день рождения Ире подарили новый, сверкающий смартфон. Сначала она сопротивлялась, но потом… потом эта пресловутая  нить тоже появилась.
Тонкая, но совершенно явная. Ира стала чаще пропадать в сети, её смех стал натужным, её глаза потеряли глубину.
Она показывала Лёве мемы, а он видел, как из неё утекают те самые золотые капли. Их дружба медленно умирала, вытесненная бесконечным скроллингом...

В отчаянии Лёва совершил ошибку. Он попытался открыться Ире, рассказать ей о том, что видит. Они сидели в парке, и он, запинаясь, говорил о нитях, о вампирах, о том, как телефон высасывает из неё жизнь.

Ира смотрела на него с растущим ужасом и непониманием:

— Ты… ты в порядке, Лёва? Ты похож на какого-то сумасшедшего сектанта. Может, тебе к психологу сходить?

Она встала и ушла. Больше они не общались.

В тот вечер Лёва вернулся домой и впервые за долгое время взглянул на себя в зеркало в прихожей.
И чуть не вскрикнул. От него самого тоже тянулась толстая, пульсирующая  нить к его смартфону, лежавшему на зарядке. Но это было не самое страшное!
Самое страшное было в его отражении.
Он там был бледным, почти прозрачным.
Сквозь его кожу проступали контуры костей. А внутри, в груди, где должно было пылать пламя жизни, тлел лишь маленький, слабый огонёк, окружённый холодным, мерцающим цифровым свечением...

Он понял, что проигрывает битву. Цифровой вампир пожирал его изнутри самого!

Последующие годы прошли для Лёвы, как в тумане.

Он закончил школу, поступил в университет на IT-факультет. Ирония судьбы,  бороться с вампиром, став его же  слугой!

Но это был путь наименьшего сопротивления.
В мире кодов и алгоритмов ему было проще всего,  там были чёткие правила, не было этих ужасных, высасывающих душу нитей.

Он стал призраком в мире живых.
Он существовал, но не жил. Его жизнь проходила при различных и постоянных  селфи,  на выпускном, на студенческих вечеринках, на различных корпоративах.
Он улыбался в камеру, но его глаза оставались пустыми.
Он был, как персонаж в видеоигре, за которого играют, но у которого нет своей воли!

Он стал мастером мимикрии.
Он научился создавать идеальную цифровую версию самого  себя,  Лёва-аватар!
У него были соцсети, где он выкладывал стильные фото, писал умные посты, шутил с многочисленными  друзьями. Лёва-аватар был успешным, немного циничным, но очень  современным парнем.
А настоящий Лёва сидел в своей комнате в общаге, почти не выходя, и чувствовал, как его внутренний огонёк становится всё слабее.

Его отношения с родителями окончательно превратились в обмен информационными пакетами.

«Как дела?» — «Нормально».

«Деньги пришли?» — «Спасибо».

Они видели только его аватар в сети и думали, что он счастлив...

Галина Петровна умерла, когда он был уже на втором курсе.

На похоронах, глядя на её лицо, лишённое теперь и той тонкой паутинки-нити, Лёва почувствовал не горе, а какое то  странное облегчение.
Она ушла цельной. Её жизнь не была съедена этими вампирами...

Он посмотрел на других скорбящих.
Все держали в руках телефоны. Кто-то снимал происходящее, кто-то листал ленту, не в силах вынести тяжести настоящего момента.
Паутина нитей над кладбищем была такой густой, что почти закрывала всё небо.
Цифровые вампиры пировали и на похоронах, высасывая последние капли искреннего чувства из окружающих  живых.

В тот вечер Лёва напился впервые в жизни.
Он сидел на берегу реки и смотрел на отражение звёзд в воде. Настоящих звёзд, а не каких то  пикселей на экране.
Он попытался вспомнить что-то по-настоящему яркое, тёплое, живое из своей жизни.

Воспоминание о руке Галины Петровны.
Запах пирогов.
Тишина в библиотеке.
Молчание с Ирой до того, как у неё появился смартфон.

Но воспоминания были блёклыми, как выцветшие фотографии.
Вампир выпил из них все краски.

Он понял страшную вещь: он ведь совсем  не жил!

Он наблюдал, как живёт его аватар.
А сам он, настоящий, так и остался тем самым ребёнком в коляске, к которому был привязан телефон-вампир, не выпускавший его в реальный мир...

«Не надо вирусов заразных! — с горькой иронией подумал он. — Он сам на жизнь свою забил».

Это была правда. Он сдался. Он позволил вампиру победить его...

Спустя несколько лет Лёва уже  работал программистом в очень  крупной компании.
Он был ценным специалистом, его ценили за сосредоточенность и невероятную эффективность. Коллеги называли всегда его «роботом» — и это было недалеко от истины...

Он жил в стерильной квартире-студии, где самым ярким предметом был мощный игровой компьютер.
Он заказывал еду на дом, общался с миром только через интерфейсы.
Иногда он выходил на пробежку, но и там, с наушниками в ушах и фитнес-браслетом на руке, он оставался внутри своего  цифрового кокона...

Физически он начал слабеть. Появилась непонятная усталость, апатия.
Врачи только  разводили руками.

Анализы были в норме.
Один из терапевтов, пожилой доктор, глядя на его бледное, истощённое лицо, спросил:

— Молодой человек, а вы… радуетесь чему-нибудь? Солнцу? Вкусной еде? Или просто тому, что живы?

Лёва тупо посмотрел на него. Что значит «радоваться»?
Это какая-то эмоция из набора его аватара?
Он умел имитировать радость, ставя смайлики.
Но почувствовать её? Нет! Этого не было...

Он снова взглянул на себя в зеркало в своей квартире.
Его отражение было почти призрачным. Внутренний огонёк в груди стал размером с булавочную головку и горел тускло, зелёным, как диодный индикатор на системном блоке. Он уже весь был почти полностью цифровым.
Его душа, его «я» были на грани исчезновения, заменённые чистой, эффективной, но безжизненной программой...

Однажды ночью его сердце просто остановилось.

Тихо, без боли, как отключается компьютер, когда заканчивается заряд батареи...

Его нашли только  через три дня. Коллеги забили тревогу, когда он не вышел несколько раз  на связь.
Дверь вскрыли сотрудники службы спасения...

На его  похоронах было мало людей.
Родители, постаревшие,и совсем морально  разбитые.
Они не могли понять, что случилось с их сыном.
Он же был таким успешным, у него же всё было!

Гроб с телом Лёвы стоял в центре зала.
По траурной традиции, рядом положили его вещи,  те, что были ему дороги.
Максим, его отец, положил ему в гроб его последний, самый современный смартфон.

— Он ведь всегда с ним был, — сквозь слёзы сказал он Анне. — Пусть так будет с ним до конца!

Когда гроб начали закрывать, одна из бывших коллег, девушка, которая тайно влюбилась в Лёву-аватара, не удержалась.
Она достала телефон, чтобы сделать последнее селфи на фоне гроба.

«Прощай, Лёва», — подписала она его потом.

Траурная музыка, звучавшая из колонок, внезапно заглохла. Вместо неё из гроба, из того самого смартфона, что лежал в нём, раздался другой звук. Сначала это была весёлая, наигранная мелодия из того самого самого первого мультика, что смотрел Лёва когда то  в своей детской коляске.
Затем,  щелчок затвора камеры.

Потом неожиданно  его детский лепет:

— «Мам, он меня кусает…»

Звуки накладывались друг на друга, создавая очень жуткую, сюрреалистичную какофонию его прошедшей жизни: отрывки его голосовых сообщений родителям, смех с корпоративов, щелчки бесчисленных селфи, фразы из его мессенджеров, биты из его плейлистов для утренних пробежек...

Это был саундтрек его несостоявшейся жизни. Цифровая элегия для души, которую он так и не обрёл...

Все замерли в ужасе.
Анна с криком выронила свой телефон.
А Максим смотрел на гроб с немым воплем!

А в это время, в карманах и сумочках всех присутствующих, их собственные телефоны тихо завибрировали, получая уведомление о новом посте в социальной сети от аккаунта Лёвы.

Это было его последнее селфи.

На фото был он сам, бледный, с потухшими глазами, но с идеально отретушированной, яркой улыбкой аватара. А на заднем плане, в гробу, лежал он же , уже  настоящий.

Подпись гласила:

— «Всё было супер. Цифра рулит!».

Да, жить сейчас совсем непросто.
Мир стал совершенно  другим. Где кроме «цифры», больше ничего...

Где настоящие чувства, живые взгляды, тёплые прикосновения заменены их суррогатами.

Где мы сами добровольно отдаём цифровым вампирам  своих, только что  рожденных  детей в колясках, к которым прикованы смартфоны, высасывающие из них и нас  по капле жизнь, свет, душу...

И с телефоном повезут к погосту каждого из нас.
Каждого!
Под музыку, что звучит из него.

Вопрос лишь в том, успеем ли мы до этой последней  поездки вырвать шнур питания, отключиться от сети и хоть на мгновение почувствовать подлинный, неоцифрованный ветер на своём лице.
Услышать биение своего настоящего, а не виртуального сердца!

Услышать тишину.
Настоящую тишину.
В которой, рождается, и начинает звучать наша забытая, почти умершая душа...

Рs...
В коляске детской с телефоном...
Ребенок входит в этот мир...
А мир вокруг какой то  зачумлённый!
Он словно цифровой вампир!

Пройдёт так  жизнь при селфи разных...
Как-будто он совсем не жил...
Не надо вирусов заразных!
Он сам на жизнь свою забил!

И с телефоном повезут к погосту...
Под музыку, звучит что из него!
Дааа, жить сейчас совсем непросто!
Где кроме ,, цифры", больше ничего...
(с)
А есть просто КОНЕЦ!